Надлежало ожидать, что вел. кн. Василий Дмитриевич, последуя бывшим примерам, изберет кандидата в митрополиты на место Киприана у себя в Москве из природных Русских. Если в предшествующее после нашествия Монголов время Греки не отказывались поставлять кандидатов, избранных в самой России, то тем менее можно было ожидать этого отказа теперь. Политические обстоятельства Греков, давно уже весьма несчастные, ко времени смерти Киприана достигли, если позволительно так выразиться, крайней степени несчастности: они до чрезвычайности нуждались в денежных поминках, которые могли получить от великого князя за поставление кандидата из природных Русских. Но Василий Дмитриевич, не смотря на свои враждебные чувства к Грекам, не поступил так, как бы надлежало ожидать; после смерти Киприана он послал в Константинополь к патриарху с его собором и к императору своих послов, через которых просил, чтобы патриарх и император избрали и прислали в Москву митрополита «по старой пошлине», т. е. прислали митрополита, избрав его по старому обычаю из Греков 1). С немалою вероятностью можно думать, что не благословил великого князя поступить по новому обычаю, вопреки старой пошлине, митр. Киприан, который хотя был родом Славянин, но по своим чувствам был не славянофил, а грекофил: чрезвычайно благодарный Грекам за то, что они приняли его в свою среду и как такового натурализованного Грека поставили в митрополиты русские, он

1) В окружном послании к литовским епископам, написанном после поставления в литовские митрополиты Григория Цамблака, Фотий пишет: «посла (Василий Дмитриевич после смерти Киприана) к святому патриарху и к священному собору и к святому царю, яко да его же по Божию хотению изберут и пришлют, той есть нам и святый (читай: той и есть нам святый) святитель киевский и всея Руси по старой пошлине»,—Акт. Ист. т. I, № 19, стр. 32 col. 25 и в Памятнн. Павлова col. 329 fin.

358

усерднейше предан был патриарху константинопольскому и должен был заботиться об его правах и пошлинах 1).

В год смерти митр. Киприана открылась вражда, приведшая к войне, между литовским великим князем Витовтом и между его зятем великим князем московским. Находясь в ссоре с Москвой, Витовт не хотел иметь одного с нею митрополита. Поэтому, одновременно с посольством в Константинополь Василия Дмитриевича он отправил туда свое посольство с прошением, чтобы ему поставили особого митрополита; вместе с сим он послал к патриарху и кандидата, которого желал видеть литовским митрополитом, именно—епископа или архиепископа полоцкого Феодосия, родом Грека 2). Но в Константинополе по тем или другим побуждениям, между которыми главным с вероятностью нужно считать нежелание оскорбить Москву, дружбой с которой тогда очень дорожили и на которую, может быть, уже в то время имелись весьма важные виды (брачный союз, о чем ниже), отказали Витовту в его просьбе и поставили одного митрополита на кафедры московскую и литовскую или. на кафедру митрополии всея России. Этот новый митрополит всея России, поставленный не из Русских, а из Греков, был Фотии.

Фотий был родом пелопоннесец или мореец, из города Монемвасии или Мальвазии 3). Как сам он сообщает о себе, он по-

1) Возможно еще. что великий князь не избрал и не послал в Константинополь своего кандидата в виду того, что Витовт, о чем сейчас ниже, просил себе отдельного митрополита. Если бы в митрополиты всея России поставлен был природный Русский, то императору и патриарху труднее было бы отказать Витовту в его просьбе.

2) См. указанное послание Фотия, в Акт. стр. 32 col. 2 нач., у Павл. col. 329, и окружную грамоту Витовта о поставлении Цамблака.—в Актах Запади. Росс. т. Ч, 24, стр. 36 col. 1. Утверждают, что титул архиепископа, с которым Феодосий является позднее, под 1415-м годом (Акт. Западн. Росс. т. I, № 24, стр. 33 и у Павл. col. 309), дан был ему Витовтом пред отправлением в Константинополь для поставления в митрополиты (см. Вестник Западной, и Юго-Западной России Говорского, 1862-го года Сентябрь, кн. 3, стр. 143, прим. 7): но насколько справедливо, не знаем. Греком называет его литовская летопись Даниловича, напечатанная в I кн. Ученых Записок и Отд. Акад. Наук, стр. 43, и в IVкн. Чтен. Общ. Ист. и Древн. за 1898-й год, стр. 65.

3) В наших летописях его родина называется Амморейскою землей, т.-е. наши летописцы принимают Морею за одно и тоже с фригийским Амореем или Амморием (Amorium), в котором пострадали 42 мученика, празднуемые 6-го

359

ступил в монастырь в самые ранние отроческие годы и имел своим руководителем в монашестве или своим «старцем» знаменитого, по его словам, подвижника своего времени Акакия, который поставлен был потом в митрополиты монемвасийские. Живя при Акакии, уже поставленном в митрополиты 1), вероятно—в качестве какого-нибудь епархиального чиновника, Фотий однажды был послан своим старцем в Константинополь к императору и патриарху. Он пришел в столицу в то время, как там находились послы русского великого князя, прибывшие просить себе нового митрополита, и император с патриархом поставили в митрополиты русские его— Фотия. Он посвящен был патриархом в митрополиты 1-го Сентября 1408-го года (по тогдашнему—в новый год 2). Неожиданное

Марта. Монемвасия, в позднейшее время и теперь—Мальвазия (в просторечии— Наполи ди-Мальвазия) есть приморский город в южном Пелопоннесе, известный Своим вином, которое называется мальвазией. Сохранилась выписка из синодика недели православия монемвасийской кафедрально-митрополичьей церкви; здесь читается возглашение вечной памяти Фотию, как благодетелю церкви, и здесь он называется монемвасиотом: Φωτίου, τοῦ ἐν μακαρίᾳ τῇ λήξῃ γενομένου ἁγιωτάτου καὶ ἀοιδίμου ἀρχιειτισκόπου ’Ρωσίας, τοῦ τὴν καθ’ ἡμᾶς ταύτην ἐκκλησίαν καὶ πόνοις οἰκείοις αὐξήσαντος καὶ πολλοῖς ἱεροῖς ἀναθέμασι κεκοσμηκότος, τοῦ Μονεμβασιώτου, αἰωνία ἡ μνήμη. Выписка из синодика читается в одной из рукописей Туринской королевской библиотеки, см. Ios. FasiniCodices manuscripti Bibliothecae regii Taurinensis, t. I, p. 422.

1) Акакий поставлен был в митрополиты монемвасийские в Январе месяце 1397-го года, см. Acta Patriarhat. Constantinop. Миклошича, II 273, № DIX.

2) Биографические сведения о себе Фотий сообщает в своем духовном завещании, которое читается: в Софийском Временнике Строева, ч. II, стр. 3, в Софийской 2-й летописи,—Собр. летт. VI, 144, в Никоновской летописи, V, 10, и в Собрании госудд. грамм. и договв. II, 18 (в двух редакциях, между которыми первоначальною должна быть считаема кратчайшая, находящаяся во Временнике и в Софийской летописи). Сохранилась на славянском языке настольная грамота, данная Фотию патриархом,—в Акт. Ист. т. I, № 254, стр. 482; но странным образом патриарх, ставивший Фотия, называется в ней Антонием, тогда как он был второй по Антонии Матфей, и дата в ней вместо 1-го Сентября 1408-го года—11-го Марта 1393-го года. Как объяснять происхождение этих неправильных показаний грамоты (или самой грамоты с этими неправильными показаниями), не совсем ясно; но несомненно то, что они суть показания вовсе неправильные или ложные. Что Фотий был поставлен патр. Матфеем (зашившим престол после Каллиста II, Ксанфопула, позднее Ноября 1397-го года

360

избрание Фотия, случайным образом прибывшего в столицу,—если только дело было действительно так, как оно представляется им,— дает знать, что он избран был не по каким либо сторонним побуждениям и соображениям, а по тому прямому побуждению, что был признаваем за кандидата, достойного места. Имеем и еще свидетельство об его достоинстве—в том, что он находился в дружбе с людьми, высоко стоявшими в тогдашнем греческом церковном мире: сохранилось до нас послание к нему монаха Иосифа Вриенния, который пользовался в свое время великою славою за свою ученость и строгую жизнь и который называет его в послании своим другом истиннейшим (φίλος γνησιώτατος1).

и до Декабря 1398-го года. см. у Миклош. в Acta Patriarchat. Constantinop. II, 581, XII—XIII) и именно 1-го Сентября 1408-го года, это он сам говорит в своем духовном завещании, и так как завещание мы имеем в нескольких списках (и изданиях) и во всех списках его наши показания читаются одинаково, то нет совершенно никакого основания подозревать, чтобы в известных нам списках завещания мы имели показания в поврежденном виде (Фотий говорит, что он пришел в Константинополь перед своим посвящением в русские митрополиты, когда Акакий был уже святителем, но последний посвящен в митрополиты Монемвасийские в Январе 1397-го года, см. предыдущ. примеч. Киприан после утверждения своего на кафедре митрополии всея России в 1389-м году до самого конца своей жизни находился с патриархом в наилучших отношениях, которые совершенно исключают всякую возможность предположения, чтобы преемник ему был поставлен при его жизни, не только в 1393-м году, что почти тотчас после его отправления из Константинополя в Россию в сане митрополита всей ее, но и когда бы то ни было после).

1) Послание, написанное вскоре после отбытия Фотиева из Константинополя в Россию для занятия кафедры митрополии, читается в 3-м томе сочинений Вриенния, изданном Фомою Мандаказомв Лейпциге в 1784-м году под названием Ἰωςὴφ μοναχοῦ τοῦ Βρυεννίου Τὰ παραλειπόμενα (к двум первым томам, изданным Евгением Булиарисомтам же в 1768-м году, под заглавием: Ἰωςὴφ μοναχοῦ τοῦ Βρυεννίου Τὰ εὑρεθέντα), стр. 168. Наполненное греческими комплиментами Фотию, послание замечательно в том отношении, что показывает, как тогда смотрели в Греции на митрополита русскогоΚαὶ ἄλλοι μὲν—пишет Вриений—σου τῇ τῆς ἀξίας μεγαλειότητι καὶ τῇ τοῦ πλούτου βριθωδυνῃ, τῇ τε τῆς παρρησίας χώρᾳ καὶ τῷ μεγέθει τοῦ ἔθνους, οὖ τὴν ἐπιστασίαν ἐπιστεύθης, σονήδονται... Διὸ σε καὶ εὐδαίμονα ἡγούμεθα οὐκ ἐπειδὴ πλούτῳ κομᾶς ἀμοθήτῳ, ἀλλ’ ἐπειδὴ δαψιλεστέραν ἔλαβες ὕλην εἰς (τὸ) τὴν φιλάνθρωπόν σου γνώμην καὶ τήν φιλοφροσύνην ἐνδείξασθαι.. Τὸν ὄλβιον καὶ πεπαρρησιασμένον μητροπολίτην Ῥωσσίας φιλοῦμεν ἡμεῖς ἱερώτατον Φώτιον(и другие,—подразумевается: из наших, из Греков, радуются величию твоего сана и изобилию богатства и широте власти и многочи-

361

Ровно через год после посвящения, 1-го Сентября 1409-го года, Фотий прибыл из Константинополя в Киев, сопровождаемый послами императора и патриарха 1). Так как Витовт посылал ставиться в особые митрополиты литовские своего кандидата, то нет «сомнения, что он встретил прибывшего к нему неожиданного и не прошенного митрополита всея России не с особенным радушием. Однако, Фотию как-никак удалось примирить его с собою: князь признал его за своего митрополита, и он прожил в Литве с сопровождавшими его послами около шести месяцев. Впоследствии времени, поссорившись с Фотием, Витовт утверждал, будто митрополит, пришед из Константинополя, обещался ему—князю иметь прерывание у него в Литве и будто только на этом условии он—князь и согласился принять его—митрополита 2). Но чтобы Фотий обещал

сленности народа, предстоятельство над которым тебе вверено... Не потому считаем тебя блаженным, что распологаешь несказанным богатством, но потому, что получил изобильное средство показать твою человеколюбивую настроенность и благоволительносгь... Приветствуем блаженного и властительнейшого митрополита России священнейшого Фотия...). Об Иосифе Вриенние см. в статье о нем архим. Арсения, помещенной в Православн. Обозрении 1879-го года, т. и стрр. 85 и 403.—О другом греческом послании к митр. Фотию,—иеромонаха Исидора, последующего русского митрополита, см. ниже.

1) Что Фотий прибыл в Россию в сопровождении послов императора и патриарха, об этом говорит он сам в грамоте к епископу тверскому Илие,— в Памятнн. Павлова 50, col. 422. См. о сем еще ниже.—Слишком не скоро после посвящения прибыл Фотий в Россию или по той общей причине, что вообще митрополиты—Греки, кажется, не спешили прибывать в Россию (может быть, требовав, чтобы следовавшие им с минуты посвящения доходы присылаемы были в Константинополь, и может быть—через это медление накопляв денег на подъем и на отъездные поминки, кому следует: об этой общей причине поведем некоторые речи во второй половине тома), или же по какой-нибудь особой причине. Если последнее, то не можем сделать никакого предположения относительно причины. (Предполагать, чтобы вели переговоры с Витовтом, которому отказано было в особом митрополите, не представляется основательным, потому что Фотию легче было примирить его с собой при личном свидании и личных переговорах, так что в этом случае он наоборот должен был бы спешить прибытием в Россию).—После войны с своим зятем Василием Дмитриевичем Витовт заключил с ним мир в Сентябре месяце 1408-го года.

2) Окружная грамота о поставлении Цамблака: «и мы не хотели были того приняти Фотия митрополита, и он нялся паки зде у нас быти, церковь строити, и приняли было есьмо его на митройолью киевскую»,—Акт. Зап. Росс. т. I, № 25, стр. 36 col. 1.

362

Витовту возвратить кафедру митрополии всея России из Москвы в Киев, это вовсе невероятно. Должно думать, что если он действительно давал Витовту какое-нибудь обещание, то обещание было— посещать Литву не изредка только, а по возможности чаще.

В Москву из литовской Руси, в сопровождении тех же послов императорского и патриаршего, Фотий прибыл 22-го Марта 1410-го года, накануне светлого Христова Воскресения 1).

В своем духовном завещании он говорит, что время его 20-летнего управления русской митрополией было для него временем непрерывных скорбей, слез и рыданий. И слова эти едва ли содержат преувеличение. Он пришел в Москву почти тотчас после того, как ее область была страшно опустошена Татарами; первая половина его правления была наполнена для него скорбями личными; во вторую половину его правления почти непрерывно свирепствовали в России страшные моры, к которым присоединялись столько же страшные голода.

Прибыв в Москву, Фотий нашел в печальнейшем состоянии свое церковное митрополичье хозяйство и свои митрополичьи вотчины: в московском дому митрополичьем и в митрополичьих селах или усадьбах все было расхищено, так что один и другие он нашел пустыми; митрополичьими вотчинами завладели князья, бояре и иные лихоимцы 2). В конце 1408-го года сделал свой страшный набег на Москву Едигей; опустошив область московскую, он не взял самой Москвы и только держал ее некоторое время в осаде; но когда оставленную великим князем столицу обложили Татары и когда настало в ней смятение, так что люди начали бегать, «не брегуще о имении ни о ином ни о чем же», то явились в ней, разбойницы и

1) В Никоновской летописи сказано, что Фотий прибыл на Москву «месяца. Апреля на сам велик день Воскресения Христова»; в Воскресенской и Типографской летописях и приводимой Карамзиным (V, прим. 254, col. 106) сказано, что он прибыл «Апреля 22-го на Велик день». Так как в 1410-м году Пасха была 23-го Марта, то мы думаем, что в летописях ошибка в месяце (которая действительно и поправлена в позднейшей Тверской летописи,— Собр. летт. XV, 485).

2) Фотий в духовном завещании: «как есми пришел на Москву на митрополию после своего брата святого Кипреана, митрополита киевского (и) всея Руси, не обретох в дому церковном ничтоже...; а что как есми пришел на свою митрополью, и дом церковный и села нашел есми пуста». О вотчинах—Никон. лет. V, 33.

363

тати и хищники, которые наполнили руки свои богатством и граблением» 1). Весьма вероятно, что бояре и слуги митрополичьи, пользуясь сейчас указанным обстоятельством, т. е. видя возможность свалить разграбление дома митрополичьего на этих разбойников и татей, и поспешили расхитить его имущество. Что касается до сел митрополичьих, то в них могли поступить точно также с их хозяйственным заведением и с их хозяйственными запасами их управители и волостели. В чем могли найти для себя повод и предлог князья и бояре, чтобы расхищать и осваивать митрополичьи недвижимые имения, не видно; может быть в том, что «рука руку моет», именно—что митрополичьи бояре, расхищая движимое, попускали и содействовали князьям и боярам расхищать недвижимое, затем, чтобы потом стать под защиту этих больших хищников. Митр. Фотий, нашед по прибытии в Москву московский дом свой и села пустыми, а вотчины расхищенными, принял твердое намерение не давать себя в посмех бесцеремонным грабителям и достигнуть того, чтобы изыскать и возвратить себе все погибшее 2). Наклонный к слезам и рыданию, о которых он почти непрестанно говорит в своих писаниях, он не был однако характера слабого, как бы можно было предполагать, а напротив был характера сильного и небоязненного, как свидетельствует летопись 3); при этом, что не противно слезам и рыданию и как показывает его ссора с Витовтом и литовским духовенством из-за поставления Цамблакова, он был человек очень горячий: и он повел розыски расхищенного и борьбу с хищниками—по отношению к одним, каковы князья и бояре княжеские, с непреклонною настойчивостью, по отношению к другим, каковы его собственные бояре и слуги, с беспощадною суровостью. Мы не знаем вполне истории этой борьбы и имеем относительно ее только отрывочные известия. Под 1414-м годом читается в Никоновской летописи, что в сем году пришла весть митрополиту Фотию из Киева на Москву, «еже клеветы многи сотвориша на него лукавии человецы, иже бежаша от него с Москвы, свои его суще, к черниговскому владыце, а оттуду в Литву к Витовту» и что «тако (со)ссориша его с Витовтом и брань велию воздвигоша и святей Божией церкви смущение и мятеж велий бысть» 4). Бегство от Фотия его

1) Никон. лет. V, 23 fin..

2) Никон. лет. V, 33.

3) «Бе же Фотей митрополит смыслен зело и добродетелен и мужествен»,—Никон. лет. V, 34 нач.

4) V. 53.

364

людей, т. е. его бояр и слуг, и крайняя степень их вражды к. нему ясно дают знать, что он взыскивал с них расхищенное ими с неумолимою и беспощадною строгостью. Об его настойчивости, с которою он старался возвратить свои вотчины от князей и бояр государевых, дает знать та же Никоновская летопись, когда под предшествующим 1413-м годом говорит, что осенью сего года «восташа неблазии человецы на Фотея митрополита киевского и всея Русии и сотвориша на него клеветы к сыну его великому князю Василью Дмитриевичу, многож клевета нанесоша и Фотею митрополиту на великого князя и (со)ссориша (их) и сотвориша (между ними) нелюбие» 1). Не может подлежать сомнению, что клеветали великому князю на митрополита и поссорили его с последним те князья и бояре, которые были виновны в хищении вотчин церковных и от которых митрополит старался возвратить собственность своей кафедры. Сохранилось до настоящего времени послание Фотия к Василию Дмитриевичу, которое относится к настоящему делу и в котором митрополит просит государя, чтобы все, что отдано церкви Божией, его прародителями и утверждено за ней, и он с своей стороны утвердил посредством своего благочестивого списания, т. е. просит государя о выдаче ему утвержденных или утвердительных грамот на принадлежащие митрополичьей кафедре вотчины 2). Не знаем, когда митрополит обращался с своею просьбою к великому князю,—перед тем ли, как приступил к стараниям о возвращении митрополии расхищенных у нее имений, или после того, как старания увенчались большим или меньшим успехом 3). Если первое, то нужно, понимать дело так, что митрополит желал получить грамоты не только на те имения, которые в данную минуту фактически принадлежали митрополии, но и на все, которые были освоены или присвоены у ней князьями и боярами, дабы с грамотою великого князя в ру-

1) V, 51.

2) Послание напечатано в Памятниках Павлова, № 35, I, col. 295 fin.. Подлинные его слова: «да вся, елика суть церкви Божией отдана от твоих прародителей и утверждена и наречена, и ты такоже да сотвориши, якоже они...; такоже и ты, сыну мой, благочестивым списанием церкви Божией нареченнаа да утвердиши, да устроиши вся пошлины»...

3) Послание, не имеющее даты, как видно из его конца, где выражается митрополитом желание государю, чтобы Господ подал ему от чресл его в роды родов наследие, писано до рождения Василия Васильевича, а последний родился 1-го Марта 1415-го года.

365

ках скорее возвратить себе свою собственность. Если последнее, то нужно понимать дело так, что, возвращая митрополии похищенные у нее вотчины, митрополит хотел посредством грамот великого князя прочно утвердить их за нею на будущее время. Что касается до успеха, который имел Фотий в своих стараниях возвратить кафедре митрополии ее расхищенные имения, то относительно недвижимых имений Никоновская летопись дает знать, что он имел успех более или менее полный; при этом летопись дает знать, что послание митрополита к великому князю должно понимать в последнем из указанных смыслов; в ней читается: «стяжанья митропольи своея церковная и доходы Фотей митрополит нача обновляти, и что где изгибло начат изыскивати, или от князей и бояр изобижено или от иных неких лихоимцев что восхищено, села и власти и доходы и пошлины Христова дому и пречистые Богородицы и святых великих чудотворцев Петра и Алексея: он же вся сия от них взимание и утвержаше крепко в дому Христове и пречистые Богородицы» 1). Движимые имения, которые могут быть укрываемы и выдаваемы за собственность, не так легко возвращать, как недвижимые, и вероятно, что здесь успех митрополита был далеко не полный,—что он успел возвратить только то, что мог захватить на руках хищников как бы с поличным.

Мы сказали, Фотий прибыл в Москву почти тотчас после того, как ее область была опустошена Татарами. На другой год после прибытия ему самому довелось бегать от Татар. Летом 1411-го года он пришел во Владимир, чтобы посетить свой старший кафедральный город; в это время один из нижегородских князей, которых Василий Дмитриевич в начале своего княжения согнал с их удела, наслал на последний «изгоном», т. е. скрытно и внезапно, пятисотенный отряд, состоявший на половину из Русских и на половину из Татар (под предводительством царевича Талыча). Татары рассчитывали захватить митрополита во Владимире, чтобы ограбить его и весьма вероятно—чтобы взять его в плен, с целью получения за него с великого князя и с церкви или духовенства возможно хорошего выкупа; однако это им не удалось: ничего не зная и не подозревая опасности, Фотий ушел из города в свое имение на Святом озере накануне того, как изгонникам сделать на него нападение. Тогда Татары бросились было за митрополитом в погоню;, но последний, во время извещенный из Владимира об угрожавшей

1) V, 33.

366

беде, укрылся от них в своем соседнем имении—на озерах Сенежских, где были леса и места крепкие, т. е. болота 1). В благодарность Богу за избавление от опасности Фотий поставил на берегу озера Сеньги церковь Рождества Богородицы,—если не обыденную, то во всяком случае срубленную дни в два—в три, и прожил при церкви, плачась о том, что оставил любезное молчание и тишину пустынного монастыря и с принятием сана митрополичьего в таковую пучину страстей устремился, четыре слитком недели 2).

В это время клеветники еще не успели поссорить великого князя с митрополитом и первый вызвал Фотия из его Сенежской пустыни в Москву, чтобы советоваться с ним о своем весьма важном семейном деле, именно—о браке своей дочери с старшим сыном константинопольского императора Мануила Иоанном. У Греков, по тем или другим причинам, не вошло в обычай брать замуж наших княжон: в период домонгольский это еще бывало изредка 3), но с нашествия Монголов до нашего случая неизвестно ни одного подобного примера. Импер. Мануил, как необходимо думать, решил женить своего старшого сына и наследника на дочери московского ве-

1) О Святом озере и о Сенежском имении митрополичьей кафедры см. выше в рассказе о Киприане (волость Сенежская находится иди в непосредственном или весьма близком соседстве с Святым озером, на северо-запад от него между реками Сеньгой и Ушмой, впадающими в Клязьму, из коих на устье первой стоит село Сеньга, а вторая вытекает из Святого озера).

2) Никон. лет. V, 37 sqq. Татары, не настигнув Фотия, возвратились во Владимир и страшным образом его ограбили. При этом ознаменовал себя величайшею доблестью ключарь Успенского кафедрального собора священник Патрикий, родом Грек, пришедший в Россию с Фотием, который для спасения сокровищ соборной ризницы решился принять от Татар страшную мученическую смерть. Укрыв сосуды церковные и утварь, сколько успел, на сводах собора под кровлей (но не в самом соборе на полатях или хорах, ибо лестницы приставлены и отброшены, тогда как на полати были постоянные, а не приставные «всходы», да и прямо говорится: «вознесе на церковь»), он не указал Татарам, куда девал сокровища, несмотря ни на какие мучения: его ставили на сковороде огненной, вбивали ему щепы за ногти, одрали с него кожу, прорезав ему ноги вздели в прорезы веревки и привязали к хвосту коня, с тем, чтобы последний заволочил его до смерти,—ibid. стр. 38.

3) Известно за это время пять случаев выхода наших княжон за греческих царевичей: дочери и внуки Владимира Мономаха, дочерей Всеслава полоцкого и Володаря галицкого, внуки Всеволода Чермного черниговского, см. Родословные росписи Карамзина.

367

ликого князя потому, что находил этот брак весьма желательным для себя при своих обстоятельствах. Московский великий князь вовсе не мог оказать императору военной помощи против Турок 1), но он мог оказывать ему денежную помощь, а это последнее было не менее важно, чем первое, ибо деньги нужны были не только для борьбы с Турками, но и для простого существования. Весьма вероятно, что Фотию, когда он отправлялся в Россию, поручено было от императора разузнать, может ли состояться брак и обещает ли он желаемых от него выгод, и что митрополит послал в Константинополь утвердительный ответ. Как бы то ни было, но в 1411-м году, с совета и благословения митрополита, Василий Дмитриевич решился выдать дочь за греческого царевича и послал ее в Константинополь. Мы видели выше, какого невысокого мнения быль Василий Дмитриевич об императорах константинопольских; нет сомнения, он очень хорошо знал и то, что трон их находился накануне своего падения: но иметь своим зятем наследника императорского, удалось ли бы видеть его действительным императором или же наоборот после утраты им престола пришлось взять его вместе с дочерью на свои хлебы, была такая честь, которая не могла не льстить московскому великому князю. Дочери Василия Дмитриевича, по имени Анне, в минуту ее отправления в Константинополь было и всего 10-ть лет: это показывает, как торопился император вступить в родство с московским великим князем, чтобы извлекать из родства с ним желаемые выгоды. Впрочем, ему недолго пришлось быть сватом Василия Дмитриевича: Анна жила греческой царевной и всего три года, быв похищена моровым поветрием, свирепствовавшим в Константинополе 2).

1) Правда, что дочь Василия Дмитриевича была не только дочерью московского великого князя, но и внуком великого князя литовского Витовта. Но по отношению к надеждам на военную помощь это не имело никакого значения.

2) Наша Никоновская летопись с другими нашими летописями с одной, стороны и греческие летописцы Франтца и Дука с другой стороны разноречат относительно года, в котором Анна была выдана замуж за Иоанна: по Никоновской летописи и другим нашим летописям—в 1411-м году, по Франтце и Дуке (собственно—по второму, сносимому с первым)—в 1414-м году. Между свидетелями, одинаково современными, мы отдаем предпочтение нашей летописи потому, что говорящий в ней как будто писал тотчас и непосредственно после события (читай рассказ о нападении Татар на Владимир, в связи с которым известие о замужестве Анны). В Никоновской летописи под 1411-м годом:

368

Креме послания митр. Фотия к-Василию Дмитриевичу, о котором сказали мы выше, сохранилось еще другое послание его к великому князю, из которого оказывается, что и к самому государю он имел и предъявлял претензии относительно посягательства на доходы его кафедры. В этом втором послании митрополит настоятельно убеждает великого князя возвратить церкви какие-то отнятые или присвоенные им у нее пошлины. «Сведомо же ти буди, сыну мой,— пишет митрополит государю,—и се, яко церковь Божию уничижил еси, насильствуя, взимая неподобающая ти, и собе не пособил еси; провещай, сыну мой, к церкви Христовей и ко мне, отцу своему: ««согрешях, прости мя, и имаиии, о отче, во всем благопослушна и

«тогож лета князь великий Василей Дмитриевич отдаде дщерь свою княжну Анну в Царьград за царевича Ивана Мануиловича,—V, 41 (тут же о советовании с митр. Фотием). Франтца в Chronicon majus, lib. 1, § 35 fin., после 6914-го года (от С. М.): «той же весной и летом (не указанного года) была в Константинополе повальная болезнь и скончалась от повальной болезни императрица (ибо Иоанн был младший император) госпожа Анна, родом из России, и погребена в монастыре Ливовом (τοῦ Διβός); в Chronicon minus под 1417-м годом fin.: «весной и летом была в Константинополе (повальная) болезнь и в Августе месяце скончалась императрица»... и пр.. Дука, гл. XX: «император Maнуил, не будучи связан обстоятельствами и не имея препятствий; надумал устроить брак сына своего Иоанна и, послав к великому князю русскому, привел невесту—его дочь и, устроив брак и по перемене имени назвав ее Анной (но княжна называлась Анной и в России?), не хотел венчать ее императорским венцом, потому что она была дитя, имевшее 11-й год; по прошествии трех лет, когда свирепствовала в Константинополе повальная болезнь и умирало великое множество народа от опухоли (δια τοῦ βωμβωνος) скончалась и царица Анна, оставив крайнее сожаление в гражданах». Вероятнейшее средство примирения нашей летописи с Франтцею и Дукой; как нам думается, состоит в том, чтобы предполагать; что последний ошибается в числе лет жизни Анны в Константинополе, т -е. что она жила там не три года, а шесть лет. Женский монастырь Богородицы Ливов, в котором погребена была Анна, получивший название от строителя (ὁ Δίψ; в просторечии монастырь назывался ἡ Δειψή τοῦ Δίψη— Визапт. Κωνσταντινούπ. I, 376, от того у нашего паломника Зосимы—Липеси) и бывший местом погребения для некоторых из Палеологов, существует до настоящего времени; теперь он есть турецкая мечеть Зерек— джамиси, находящаяся недалеко от мечети Магомета, стоящей на месте храма апостолов (я весьма близко от бывшего монастыря Пантократора, ныне мечети Килисе-джами). О монастыре см. Дюканжа Constantinop. Christ, lib. IV, р. 92. Помянутый выше Иосиф Вриенний говорил по случаю смерти Анны утешительное слово императору.

369

покорена мене; елика в законе и в церкви Христовей пошлины зле растленны бывшаа испълню и исправлю, воображенаа и даная и утверженаа исперва от прародителей моих и яже по многих летех отставленнаа, яже и растленна быша» 1)... К сожалению, Фотий вовсе не говорит прямо и не дает знать, какие он разумеет пошлины; как будто намекает он только, что—какие-то пошлины, собиравшиеся в самой Москве, потому что делает укоризну: «и сице (творится,— отнимаются пошлины) в таковем граде велицем, в великом княжении» 2). А когда он говорит: «по многих летех», то как будто дает знать, что пошлины отняты были у церкви великим князем еще при Киприане и что они не были внесены в тот договор, который заключил Василий Дмитриевич с последним и о котором мы говорили выше. Какой успех имел митрополит с своими стараниями о возвращении себе пошлин, отнятых у церкви великим князем, остается неизвестным. Можно думать, что—никакого, и не без вероятности можно предполагать, что эти старания и были главной причиной вражды к нему великого князя, которую успели разжечь его (митрополита) клеветники. Не мог остаться доволен великий князь уже и самою формою просьбы, адресованной к нему митрополитом: послание написано в выражениях совершенно приличных, но тон его настоятельный и звучащий властительно, так что митрополит не столько просит, сколько требует 3).

Своими настойчивыми стараниями о возвращении расхищенных движимых и недвижимых имений кафедры митрополии Фотий создал себе врагов между своими боярами и слугами и между боярами великого князя. Последние, пользуясь или не пользуясь поводами, постарались и успели поссорить его с Василием Дмитриевичем. Но первые, в соединении с последними, постарались и успели устроить ему еще иное, весьма жестокое, отмщение. Бояре и слуги Фотиевы, бежавшие от него в Литву, задались мыслью, как можно сильнее поссорит его с Витовтом и всевозможным образом клеветали на него великому князю литовскому; бояре государевы, т. е. бояре государевы московские, через своих агентов, усердно помогали им в этом: 4)

1) В Памятнн. Павлова, № 35, II, col. 303 fin..

2) Ibid. стр. 302.

3) Тон послания невольно напоминает ту τῆς παῤῥησίας, о которой говорит Вриенний в своем послании к Фотию.

4) Что старались возбудить ненависть Витовта против Фотия не только бояре и слуги митрополита, бежавшие в Литву, но и бояре великокняжеские, т.-е. мос-

370

и совокупные усилия одних и других привели к тому, что Витовт воспылал ненавистью к Фотию и решил отнять у него митрополию литовскую, с тем, чтобы поставить на подведомую ему кафедру другого митрополита. По Никоновской летописи, враги Фотия представляли Витовту: «от начала митрополиты всеа Русии стол имеяху Киев, ныне ж Киев ни во чтоже положиша и вся из него преносят в Москву, и се ныне Фотей митрополит все узорочие церковное и сосуды преносит на Москву и весь Киев и всю землю пусто сотвори тяжкими пошлинами и даньми великими и неудобь носимыми» 1). Сам Витовт в своей известительной грамоте, написанной после поставления отдельного митрополита литовского, говорит о побуждениях, которые заставили его сделать это: «(нас побудило к сему) то, что мы давно видели, как церковь митрополии киевской не поддерживается надлежащим образом («не строится,—польск. stroić), но оскудевает; сколько ни было митрополитов на нашей памяти, о церкви не заботились, как было в давнее время, но, собирая церковные доходы, все их уносили для трат в друтия места; сокровища церковные и святыню,—деки великих страстей Христовых, скипетр Богородицы и хламиду и сандалия Ее 2), честные иконы, окованные золотом и другие многие дорогие и всю честь церковную киевской митрополии переносили в другое место; кто может исчислить все то, что древние князья устроили для своей чести и на память по себе, кроме золота и серебра и церковных украшений, и что все митрополиты перенесли в другое место?».. Видя это,—говорит Витовт,—я было посылал в Константинополь но смерти Киприана для посвящения в митрополиты литовские владыку полоцкого Феодосия, но там не исполнили нашей просьбы и прислали на Москву и Литву Фотия; я не хотел было принимать Фотия, но он обещался у нас пребывать и о церкви как следует заботиться; однако он здесь в Киеве не стал жить и еще более опустошил его; поэтому мы, не будучи в состоянии терпеть сего и не желая видеть оскудения церкви митрополии киев-

ковские,—Никои, лет. V, 51. В летописи, ibid., стр. 54, может быть указывается один из агентов великокняжеских бояр.

1) V, 51.

2) В напечатанном подлиннике в данном месте чтение повреждено: «великиа страсти Христовы, скатет святей Богородицы у ступенкы»... В латинском переводе у Кульчинского, изд. Мартынова р. 211: tabulas passionis Christi scepfrumque Deiparae, chlamydem ac saudalia ejusdem («скатет» из скипетр? «ступенки»—сандалии, а «у» вместо и?).

371

ской, и поставили особого митрополита 1). Необходимо думать, что враги Фотия клеветали Витовту не то, что указывается, а другое, и что Витовт с своей стороны вдруг захотел и возымел решительное намерение отнять у Фотия митрополию не по тем побуждениям, которые выставляет, как легальные, а по иным, которые не имели этого характера легальности. Правда или неправда, что митрополиты пустошили Киев 2), но Витовт терпел Киприана, принял Фотия и весьма скоро после того, как отнял было у последнего митрополию литовскую, снова согласился возвратить ее ему; хотя, быв католиком весьма неусердным, Витовт и не был гонителем православной церкви, но чтобы он заботился об ее благе, это более чем сомнительно 3). Данями и пошлинами, которые собирали митрополиты

1) Акты Запади. Росс. т. I, № 25, стр. 35.

2) С большою вероятностью должно думать, что неправда. Все, что приложили драгоценного в киевский Софийский собор князья домонгольского периода, было разграблено Татарами при взятии Киева; а после сего Киев (до времен литовских) не имел своих князей, которые бы снова могли наделать драгоценных вкладов в собор. Если бы митрополиты переносили из Киева в Москву святыню, то московские летописи непременно бы записывали это, нисколько не стесняясь литовским взглядом (если бы таков он был), что со стороны митрополитов это было хищением. Из церковных вещей, находящихся в настоящее время в московском Успенском соборе, могут быть принимаемы за киевские (с некоторою вероятностью и нисколько не с совершенною уверенностью) только так называемые Корсунские (греческой формы и работы) запрестольные или выносные кресты (см. о них и рисунок их у Снегирева в Памятниках московской древности, стр. 18 col. 2). От самого Витовта в 1399-м года его дочь Софья принесла в Москву иконы, обложенные златом и серебром, чудны зело, и часть страстей Спасовых (Никон. лет. IV, 278): и очень может быть, что это была святыня, взятая из церквей (Вел. кн. Василий Дмитриевич в своем духовном завещании благословляет своего старшого сына, будущего вел. князя. Василия между прочим «страстьми большими»,—Собр. госудд. грамм. и договв. I, 81 fin., и у Карамз. V, прим. 227. Под этими страстьми большими со всею вероятностью должно разуметь те «великиа страсти Христовы», о которых говорит Витовт в своей грамоте. Но так как они находились не в московском Успенском соборе и не в казне митрополичьей, а в казне великокняжеской: то вероятно думать, что они не принесены были митрополитами из Киева, а откуда-то приобретены или получены были великими князьями).

3) Витовт, как необходимо думать, был человек крайне равнодушный к вере и совершенный интефферентист по отношению к ней. Он четыре раза крестился: до 1386-го года он был православным; в этом году вместе с Ягайлом он крестился в латинство; поссорившись вскоре за сим с Ягайлом он

372

в Литве, так как они были (т.-е. считались) законными, Витовт вовсе не мог возмущаться;, а чтобы митр. Фотий с своей стороны мог вывести его из терпения своими поборами в те три с половиною года, которые прошли от прибытия митрополита в Россию до его (Витовтова) решения поставить для Литвы особого митрополита; это совсем невероятно. Совершенная неправда и то, будто Фотий не хотел надлежащим образом заботиться о литовской части своей митрополии; мы уже говорили выше, что нельзя верить Витовту, будто Фотий обещался ему перенести или возвратить кафедру митрополии из Москвы в Киев, и что он мог обещать ему, только чаще прежнего посещать Литву; но что касается до этого последнего обещания, то митрополит показал намерение на самом деле его исполнять: через два года по прибытии на Русь он ходил из Москвы в Литву и прожил там около целого года, если не более 1). Вообще, необходимо думать, что враги Фотия старались и успели возбудить в Витовте личную сильную ненависть к митрополиту и что из личного мщения князь и решил отнять у последнего свою литовскую часть митрополии. Что именно клеветали Витовту на Фотия его враги, мы не знаем; но должно полагать, что представляли ему митрополита его поносителем, оскорбителем, его врагом и ненавистником и пр. Что дело было действительно так, это показывает и самая история отнятия у Фотия литовской части его митрополии.

Побуждаемый личной враждой и личным мщением, Витовт хотел однако действовать с легальною или законною видимостью. Вовсе нельзя думать, чтобы епископы литовские слишком желали видеть у себя отдельного митрополита; в этом случае поборы с них в пользу митрополита были бы никак не меньшими, а разве только большими, между тем надзор был бы сильнее и для них гораздо тягостнее. На сем основании вполне заслуживает веры свидетельство Никоновской летописи, что Витовт силою принудил их действовать сообразно своему желанию. Он начал с того, что заставил епископов подать себе грамоту, в которой последние заявляют,

из политических видов снова крестился в православие; помирившись с Ягайлом и посаженный на великое княжество литовское он опять перекрестился в латинство!

1) См. помянутую выше литовскую летопись Даниловича,—в Ученых Записках стр. 43 fin., в Чтениях Общ. Ист. и Древн. стр. 63: 8-го Сентября 1411-го года Фотий поставил в Луцке епископа Туровского Евфимия, 1-го Августа 1412-года он отправился из Галича в Москву.

373

будто видят великую церковь киевскую отнюдь запустеваему и презираему от Фотея митрополита московского и стадо Христово небрегомо и гиблемо,—будто митрополит не хощет видети великия соборные церкви Митропольския киевския, т. е. будто он не хочет посещать литовской части своей митрополии,—будто митрополит не хощет правити люди Божия, якож достоит и якож подобает митрополиту, но паче точию приходы и прибытки церковные собирает и всякое узорочие—старое устроение и вещи драгия и всю честь великия киевския церкви на ино место преносит, идеж живет, еже есть во глаголемый тамо град Москву, и в которой они—епископы, побуждаемые, как говорят, скорбию и великою печалию о соборной церкви киевской и о людях Божиих, молят государя потщиться Господа ради подать им руку помощи 1). Получив от епископов эту грамоту, более чем вероятно—им же самим и продиктованную, Витовт прогнал из Киева наместника и чиновников Фотиевых, предварительно ограбив их, приказал описать киевскую митрополичью кафедральную церковь со всем ее движимым имуществом, также описать принадлежавшие кафедре города и волости с селами или недвижимые имения и раздал последние (очевидно, управляемый в своей деятельности нисколько не заботами о митрополичьей кафедре) во владение своим панам 2). Фотий, узнав, до какой степени его враги успели вооружить против него Витовта 3) и что удумал последний в своем гневе на него, тотчас же решил отправиться в Литву, чтобы сделать попытку примирения с государем, пред которым его оклеветали, а в случае неуспеха попытки пройти в Константинополь и стараться у патриарха о возбранении Витовту ставить особого митрополита. Но когда он явился в Литве, то по приказанию Витовта был схвачен, ограблен и не пропущенный в Константинополь возвращен в Москву 4). Два ограбления или грабежа—сначала чиновников митрополита, потом его самого, дают знать, что Витовт действовал водимый личным гневом против Фотия (что было плодом усилий клеветников последнего), а не теми побуждениями, которые выставляет, потому что в последнем случае грабежи, хотя и имевшие место в XV, веке, были бы позорными деяниями вовсе необъяснимыми.

1) Никон. лет. V, 52.

2) Никон. лет. V, 53.

3) Напомним, что это прямо говорить Никоновская летопись,—Ibidd..

4) Ibidd..

374

Приступая к избранию своего особого митрополита, Витовт заставил епископов написать отреченную грамоту от Фотия, которою этот был предаваем крайнему позору и которая должна была оскорбить его до такой степени, до какой только степени может оскорбиться человек, совсем не лишенный способности оскорбляться. Эта грамота есть следующая: «Бывшему до сих пор митрополиту киевскому и всея России Фотию мы епископы киевской митрополии пишем по благодати Св. Духа: с тех пор, как ты пришел (в Россию), видели мы, что многое делаешь ты не по правилам апостольским и отеческим, и мы, по правилам, терпели (тебя), как своего митрополита и ждали от тебя исправления; но мы услышали относительно тебя и истинно уверились о некоторой вещи, которая не только не по правилам, но и подвергает тебя извержению и проклятию,— ты и сам сознаешься в этом, испытав свою совесть, а мы не пишем о ней, не желая срамить тебя; итак, объявляем тебе, что по правилам не признаем тебя за епископа,—п это есть наше конечное к тебе слово» 1). Фотий торжественно, пред лицом всей своей церкви и всех людей, обвиняется литовскими епископами в срамнейшем пороке или грехе, за который он подлежит извержению из сана и проклятию, за который епископы не признают его истинным епископом и разрывают с ним церковный союз! К такой невероятной и невероятно возмутительной выходке епископы могли быть принуждены только личной, не знавшей границ, злобой Витовта против Фотия. Так как и со стороны Витовта она не совсем понятна, то должно думать, что Фотий, ограбленный в Литве и насильно возвращенный в Москву, дал всю волю своему резкому языку, который был выразителем крайне горячего нрава.

Кандидатом, которого хотел поставить Витовт в особые митрополиты литовские, был игумен Григорий Цамблак.

Цамблак, как мы говорили выше, был Болгарин, из города Тернова, из тамошней боярской фамилии Цамблаков, родной племянник митрополита Киприана. Об его жизни до прибытия в Россию знаем—не совершенно достоверным образом, что, перешед из Тернова в Константинополь постриженным в монахи или чтобы быть пострижену в монахи, он состоял некоторое время в клире патриарха константинопольского,—и совершенно достоверным образом, что он был преемственно, только неизвестно—в каком по-

1) Акты Зап. Росс. т. I, № 23, стр. 33. Мы передали грамоту в переводе с славяно-белорусского языка на русский язык.

375

рядке, игуменом Дечанского монастыря в Сербии и пресвитером великой церкви молдовлахийской или чиновником (клирошанином) при молдавском митрополите, и наконец—что был игуменом греческого монастыря Плинаирского, находившегося или в самом Константинополе или где-то в его окрестности 1). Он прибыл в Россию, по

1) В приступе к слову о божественных тайнах и о блаженном Филогонии, архиепископе антиохийском, Цамблак, похваляя неизвестного места слушателей своих за их теплое усердие к церкви, говорит: «яко и вестници блази будем пославшему нас отцу и учителю вселенскому вашей добродетели» (слово в декабрьской домакарьевской Четь-Минее Моск. Дух. Акад., № 90, л. 349 fin.). Сопоставляя эти слова Цамблака с читаемым в грамоте константинопольского патриарха Матфея от 26-го Июля 1401-го года, что он—патриарх посылает в Молдавию для расследования о тамошних церковных делах честнейшего в иеромонахах и отца духовного и старца своего Григория (в Acta Patriarchat. Constantinop. II, 529; о церковных делах молдавских см. наш Краткий очерк истории православных церквей болгарской, сербской и румынской, стр. 372 sqq), с вероятностью можно предполагать, что неизвестного места слушатели, к которым говорил свое слово Цамблак (за пять дней до Рождества Христова неизвестного года) были именно Румыны Молдавии и что именно он есть иеромонах Григорий патриаршей грамоты. В объяснение того, как он мог быть принят в клир константинопольского патриарха, во-первых, должно быть сказано то, что выше мы сказали о принятии в этот клир его дяди Киприана (стр. 299); во-вторых, могло иметь великую силу ходатайство за него перед патриархом и самого Киприана, так как этот последний был, можно сказать, благодетелем императора и патриарха (выше стр. 330). Что потом Цамблак был игуменом Дечанского монастыря в Сербии, пресвитером великой церкви молдовлахийской или чиновником при молдавском митрополите и игуменом монастыря Плинаирского, это известно из надписания над принадлежащим ему житием Стефана Дечанского (напечатано в Гласнике, XI, 43) и из надписаний над его словами (Дечанский монастырь называется в надписаниях над словами обителью не Дечанскою, а Пантократоровою, как он еще, в смысле почетном, назывался по своему храму Преображения Господня). Монастырь Плинаирский, игуменом которого называет себя Цамблак в надписании похвального слова Киприану, сказанного уже в России, и который должен быть считаем последним местом его служения перед Россией, как показывает его название, был монастырь греческий. Очень вероятно считать его за один и тот же с монастырем Плинарийским, который упоминается в актах патриархии константинопольской и относительно которого дается знать, что он был или в самом Константинополе или по близости сего последнего (Acta Patriarchat. Constantinop., I, 194 и 423). Ссылаясь на похвальное слово Григория Киприану, утверждают, что Цамблак воспитывался под руководством патриарха терновского Евфимия (который имел учеников несколько на подобие константинопольского патриарха Фотия и о котором см. в нашем упомянутом Кратком

376

письму Киприана, в самый год смерти последнего и уже не застал его в живых 1). Конечно, он шел к Киприану в Москву; но

очерке стрр. 84 и 172): но читаемое у Цамблака в нашем слове, что хотят понимать как свидетельство об указанном, крайне невразумительно («и яко уже близ [Тернова] бысть [митр. Киприан, шедший из России в Константинополь и по пути посетивший свой родной город] к нам грядый, тогда церкви, яже нас воспитавшия и наказавши, с рождешим нас отцем и учителем зелным срете, восприемлющи многою светлостию блаженного, целовающи, объемлющи»...), а между тем в похвальном слове Евфимию Цамблак не делает никакого намека на то, чтобы Евфимий был его учителем и чтобы он был учеником патриарха. Точно также и родство Киприана с Евфимием, а следовательно—родство с последним и Цамблака, как мы говорили выше, предполагают без достаточного основания (а предполагаемое некоторыми на основании Синодика царя Бориса, что он был великим примикирием при патр. Евфимии, есть просто нелепость: в синодике записан не наш Григорий, а совсем другой Цамблак, бывший великим примикирием при царе, а не при патриархе, у которого не было чиновников, называвшихся примикириями,—может быть, близкий родственник Григория, может быть даже, как и принимают иные, его отец). Полагают, что Цамблак жил некоторое время на Афоне; но если на основании слов его в слове похвальном отцем преподобным в неделю сырную: «аз вем горы афонскиа»: то он говорит вовсе не в том смысле, что жил на Афоне, а в том лишь и именно смысле, что знает про него. Под обителью Пантократоровою, игуменом которой называется Цамблак в надписаниях слов, некоторые разумеют не только сербский монастырь Дечанский, но еще молдавский монастырь Нямецкий (главный храм которого в честь Вознесения Господня): но Нямецкий монастырь, только в 1392-м году начавшийся Поселением в пустыне трех отшельников, едва ли уже до приезда Цамблакова в Россию представляет из себя такую обитель, место игумена в которой могло быть привлекательным для человека стороннего. Если Цамблак действительно состоял некоторое время в клире патриарха константинопольского, то он пришел в Константинополь после Сентября 1390-го года (как это следует из похвального слова его Киприану, в котором он говорит, что после. 1379-го не видал более Киприана), между тем как он и еще видел бы его в Константинополе, если бы пришел в последний до Октября 1390-го года,— выше стр. 300: наиболее вероятно, что Цамблак перешел изТернова в Константинополь после взятия первого Турками в 1394-м году. В 1379-м году он имел возраст отроческий (как говорит в томЩ же похвальном слове. Киприану), т-е. был лет около 15-ти; следовательно, рождение его должно быть, относимо приблизительно к году 1365-му. Нарочитая статья о Цамблаке, озаглавленная: «Киевский митрополит Григорий Цамблак (Очерк его жизни и деятельности)» и подписанная буквой S., напечатана в «Богословском Вестнике» 1895-го года, в июльской и августовской книжках.

1) Получив весть о смерти Киприана на реке Немане, когда приближался» к Вильне, как говорит в похвальном слове Киприану.

377

как весть о смерти дяди встретила его в Литве, то он и остался здесь, не дошед до Москвы (в которой после смерти дяди, вероятно, не ожидал особенно благосклонного приема). Не невозможно, что Киприан имел в виду оставить его своим преемником на кафедре митрополии всея России, надеясь склонить к этому великого князя и исходатайствовать согласие на это у патриарха. Чем был Цамблак в Литве до избрания в митрополиты, остается неизвестным. В минуту решения Витовтова избрать особого для Литвы митрополита, о котором говорим, был еще жив епископ полоцкий Феодосий (называемый в актах нашего времени архиепископом), которого прежде князь хотел поставить в те же особые митрополиты; поэтому нужно понимать дело таким образом, что или Цамблак успел приобрести большее расположение Витовта, нежели каким пользовался Феодосий, или—что на сей раз последний сам отказался от желания занять кафедру митрополичью.

Во второй половине 1414-го года Витовт послал Григория в Константинополь посвящаться в митрополиты, при чем, становясь за епископов и желая придать делу такой вид, будто тут шло не об удовлетворении его личного мщения, а о нуждах и пользах церкви и об удовлетворении требования ее предстоятелей, заставил епископов написать к патриарху грамоты, в которых они излагали вины Фотия и просили о поставлении себе в особые митрополиты Григория 1). Но если Витовт не пропустил в Константинополь самого Фотия, то удалось пробраться туда его послам, и через этих последних митрополит успел достигнуть у патриарха того, чтобы Григорий не только не был поставлен, но за великое смущение, которое производил в церкви, и был еще извергнут из священнического сана и предан отлучению 2). Когда Григорий возвратился из Константинополя с отказом, то Витовт, как он сам рассказывает, со-

1) Когда отправился Григорий в Константинополь, точным образом неизвестно. Никоновская летопись дает знать, что после Июня 1414-го года,—V, 54. Остальное в ней же ibidd..

2) Окружное послание Фотия в Акт. Ист. т. I, № 19, стрр. 29 col. 2 fin., 30 col. 1 и 32 col. 2: «Понеже яже о нем (Григории) явлена быша на сборе (в Константинополе, когда Григорий прибыл туда для посвящения и где он нашел послов Фотия, которых, нет сомнения, и должно разуметь под явившими), елико смущение створи на Христову церкву, от святейшого вселенского патриарха Евфимия и от божественного и священного сбора извержен бысть сану и проклят... и едва убежа казни».

378

брал епископов и приговорил с ними, чтобы они поставили Григория в митрополиты сами, вопреки патриарху 1). Не знаем, Григорий ли скрыл от Витовта об его извержении патриархом из сана священнического и отлучении, или скрыл это от епископов Витовт, или же никто ничего не скрывал, и епископы принуждены были делать, чего хотел князь, несмотря ни на что. После постановления приговора Витовт, как нужно думать, исполняя настоятельное прошение епископов, в Марте 1415-го года еще послал в Константинополь с просьбою к патриарху, чтобы Литве дан был особый митрополит, при чем назначал сроком для ответа Ильин день и крайним—Успение Богородицы. Когда прошел последний срок, а ответа из Константинополя не было получено, Витовт намеревался привести постановленный приговор в исполнение; но в это время проходили через Литву возвращавшиеся из Москвы в Константинополь послы императорский и патриарший: они уговорили Витовта отложить срок до апостола Филиппа или до 14-го Ноября, обещаясь говорить о деле императору и патриарху 2). Когда не было получено, ответа от патриарха и 14-го Ноября, на другой день, 15-го Ноября,— следовательно у Витовта, сгоравшего нетерпением мщения, уже все давно было готово,—епископы посвятили Григория в митрополиты литовские (в Новом граде литовском или в Новогродке 3).

Поставив Григория в митрополиты, епископы от того же 15-го. Ноября обнародовали окружную грамоту, в которой объясняют и оправдывают свой поступок. Они говорят, что скорбели и были в печали, видя презираемою от митрополита Фотия церковь киевскую и стадо Христово небрегомым и готовым к погибели, поелику для стада митрополит был пастырем только по имени, но не на деле, только собирал с него доходы, живя в другом месте, и поелику в отношении к церкви он делал только то, что все ее старое устроение и всю ее святыню переносил в то другое место, где жил 4),—что при этой скорби их о церкви и о людях Божиих милостивый Бог подвиг сердце государя литовского изгнать Фотия и поставить для Литвы особого митрополита,—что Витовт посылал было-

1) Акты Зап. Росс. т. I, № 25, стр. 30 col. 2 нач..

2) Ibidd..

3) Грамота епископов ibid., № 24, стр. 33.

4) Эти речи епископов почти дословно те, которые читаются в предварительной их грамоте Витовту, как последняя читается в Никоновской летописи, см. выше.

379

с просьбою о сем в Константинополь, но что император Мануил отказал ему в его прошении праведном ради своих неправедных прибытков, и что они, собравшись на собор, с советом и волею представителей от всего православного христианства литовского, по данной им благодати Св. Духа и поставили Григория в митрополиты. Оправдывая самовольное поставление Григория, вопреки патриарху, епископы ссылаются на правило апостольское, которое будто бы говорит, что два или три епископа рукополагают митрополита, т. е. которое двум или трем епископам предоставляет поставлять епископа,— на пример, бывший в России при Изяславе, на пример Болгар и Сербов и наконец и более всего на то, что благодать Св. Духа равно действует во всех православных епископах. Отстраняя от себя ту возможную со стороны некоторых неразумных укоризну, что они-де епископы, поставляя сами митрополита, отрицаются от веры, епископы объявляют, что сего да не будет,—что преданное церкви от апостолов и святых отец они держат и благочестиво исповедуют,—что всякую ересь симонитскую, продающую благодать Св. Духа на злате и сребре, проклинают и анафеме отсылают,—что святейших всех патриархов и их митрополитов и епископов имеют за отцов и братий и согласно с ними держат исповедание веры, но что отвращаются и не хотят терпеть насилия на церковь Божию со стороны царя; святый вселенский патриарх и божественный собор Константинограда,—говорят епископы,—не могут ставить митрополита по правилам, но кого царь повелит, и отселе покупается и продается дар Св. Духа: «сего ради—провозглашают они, заключая свою грамоту,—смотряхом и рассудихом, яко неправедно есть приимати нам таковыа митрополиты, иже куплею поставлены бывают от царя, мирянина будуща человека, а не по воли патриархове и (не) по преданию сущего собора апостольского» 1). Представляя императора единственным виновником того, что Витовту отказано было в особом митрополите, епископы конечно, хорошо сознавали, что лгут; но если бы они стали обвинять и патриарха, то им нечем было бы оправдывать самих себя. Когда епископы провозглашают, что находят неправедным принимать митрополитов, поставляемых в Константинополе, по причине их поставления на мзде, между тем как добивались было получить оттуда митрополита, при чем и времени после несбывшихся ожиданий прошло не более, как только один день: то подобная речь, конечно, смешна; но, не отваживаясь и не

1) В Актах Зап. Росс. указанный № 24.

380

желая говорить сметного, епископы не имели возможности заключить своей грамоты так, как они ее заключают.

С своей стороны Витовт также обнародовал окружную грамоту (не имеющую числовой даты), в которой, высказывая против митрополитов и в частности против Фотия свои обвинения, приведенные нами выше, старается представить дело о поставлении особого митрополита для Литвы в таком виде, что будто бы побудили его к этому заботы о православной церкви своего государства и желание отвратить от себя укоризну, что он, как государь неправославный, не хочет иметь о ней попечения 1).

Совершенно понятно то, как отнесся Фотий к этому поставлению Григория, которое было плодом устроенной против него злостной интриги и при чем он не только был всевозможным образом оскорблен, но и возмутительнейше опозорен. Всякий на его месте должен бы был выходить из себя от гнева и озлобления, и он тем более должен был выходить из себя от этих чувств, что был по натуре своей человек очень впечатлительный (чувствительный) и весьма горячий. Немедленно он отправил посольство в Константинополь с просьбою к патриарху, чтобы этот провозгласил Григория незаконным митрополитом и произнес на него отлучение и проклятие, и в тоже время, предав его извержению, отлучению и проклятию на своем собственном соборе 8), он обнародовал против совершенного в Литве дела, каково это поставление Григориево, обширное окружное послание, адресованное к епископам и ко всякому священническому и иноческому чину и к благочестивым князьям и властелям и ко всем христоименитым Господним людям, в котором, ставя своею задачею показать крайнюю беззаконности поступка литовских епископов, дает всю полную волю своим чувствам 3). Если бы поставление Григория совершено было действительно-

1) Грамота в Акт. Зап. Росс. т. I, № 25.

2) Об этом соборе говорит Новгородская 4-я летопись в воспроизведении нижеследующего окружного послания Фотия,—Собр. летт. IV, 116 («митрополиты» нужно читать митрополит).

3) Первое отлучение и проклятие на Григория уже поставленного в митрополиты произнес тот же патриарх Евфимий, который отказал ему в поставлении в митрополиты (см. послание к Фотию преемника Евфимиева Иосифа в Памятнн. Павлова № 40, col. 359). Фотий в своем послании не говорит об этом отлучении (он говорит об отлучении, произнесенном на Григория до поставления), следовательно, как необходимо думать, еще не знает о нем. Но Евфимий скон-

381

по благословным причинам, вследствие истинных забот о благе церкви, то нельзя было бы не находить послания Фотиева весьма и чрезмерно резким и должно было бы со всею справедливостью подвергать его строгому осуждению. Литовская Русь имела неоспоримое законное право на своего особого митрополита; если бы не было дано ей законным образом того, на что имела она законное право, и она взяла это сама незаконным образом: то в случае благословности и уважительности побуждений мы должны были бы скорее винить тех, кто незаконно отказывал в законном, нежели тех, кто незаконно приобретал законное, ибо незаконность была бы одинаково на обеих сторонах и тогда как сторона произвольно берущая имела бы для себя все оправдания, сторона произвольно отказывающая не имела бы за себя никаких оправданий. Но в данном случае благо церкви было простым прикрытием совсем других, чисто личных, побуждений, и зная эти побуждения, по которым незаконным образом было посягнуто на права митрополита, т. е. зная, что в них не было ничего извиняющего, мы не можем не находить его правым в том случае, когда он трактует беззаконие литовских епископов, на которых обрушивается в своем послании, как таковое не только по форме, но и по существу. Он представляет это беззаконие епископов, как самое вопиющее и говорит им, что «никакоже нигдеже обретеся кто таковое сотворити беззаконие, якоже вы сотвористе»; их самих он называет гнусными, скверными, смрадными, окаянными, несвященными, помраченниками, волками, а не пастырями, богоненавистными, безбожными, предтечами антихриста; их пасомых настоятельно убеждает, не только не сходиться с ними ни в каком церковном действии, так как вменяет их изриновенными, но и не иметь с ними никакого житейского общения до самого общения в пище и питии. Вообще, послание отличается самым резким тоном, какой только можно себе представить. Но если мы припомним невероятный поступок епископов, позволивших себе публично обвинить Фотия в срамнейшем грехе, за который он будто бы подлежит извержению из сана и проклятию,—если мы припомним, что они представляют его и называют грабителем: то не найдем возможным строго обвинять митрополита за какую бы то ни было резкость и только должны будем искренно пожалеть, что он доведен был до того, чтобы явиться в такой крайнейшей степени резким. На уверение

чался 31 Марта 1416-го года (си. указание времени его смерти у Дюканжа в Gloss. Graecit. под сл. ποιεῖν).

382

епископов, что в Константинополе митрополиты поставляются на мзде императором, Фотий отвечает указанием на примеры их собственные: «рци ми ты—обращается он к архиепископу полоцкому— прельщенный не-епископе полочьскы Феодосие: по преставлении святаго почившаго митрополита Киприана не ты ли был, погыбелище, шел на митрополию? и ты сам, окаянне, веси, елика еси порекл (обещал) сребра и злата о том ставлении; аще бы еже по мьзде деемое было се, и тебе же бы не отослали бездельна, но с уничижением великим и студом отослаша, глаголюще ти сице: злато твое и сребро твое с тобою в пагубу да будет»!.. «Да и еще поискал такоже митрополию—говорит он, указывая на пример Цамблака, — прельщенный Григорыи и порицая многа имения, и не послуша его, но и еще из сану священничьства изверже его вселенскы патриарх и прокля, и едва убежа казни»...

Наибольшая часть писаний митр. Фотия, особенно ранних, отличается одним очень важным недостатком: пока не освоился он с русским языком, что случилось весьма не скоро, он писал по-гречески и заставлял переводить; но переводы делались почему то весьма неискусно и неудовлетворительно, от чего в писаниях—темнота, затрудняющая их чтение и, если они с характером ораторским, уничтожающая в них ораторскую силу и выразительность. Для нашего послания Фотий как будто нашел особого переводчика, который почти совсем избежал указанного недостатка и вследствие этого оно читается легко, производя все то сильное впечатление, на которое было рассчитано 1). Обрушаясь своим гневом единственно на епископов, Фотий ведет себя далеко не совсем право, ибо собственным виновником дела был Витовт, а епископы были только орудием в руках князя. Это значит, что и в крайнем раздражении гнева митрополит не терял благоразумия: он надеялся примириться с Витовтом, а поэтому и оставляет его совершенно в стороне, вымещая себя на епископах, которые хотели быть слишком послушными слугами князя и через угодническое посредство которых он был последним столько оскорбляем и до такой степени опозорен.

1) Послание напечатано в Акт. Ист. т. I, № 19, стр. 27, и в Памятниках Павлова № 39, col. 315. Оно состоит из двух частей: в первой части доказывается беззаконность поступка литовских епископов от Священного Писания Ветхого и Нового Завета; во второй части (начинается—в Акт. стр. 36, col. 1 sub fin., у Павл. col. 340 fin.)-—от правил апостольских, соборных я отеческих. Вторая часть послания представляет выписку из Кормчей весьма длинного ряда правил церковных или канонов.

383

В своем послании Фотий выражает уверенность, что брань, воздвигнутая в церкви поставлением Григория, скоро прекратится: «надеюсь на человеколюбие Божие, еже быти тому вскоре». Это должно понимать так, что Фотий был уверен в помощи себе со стороны патриарха и что с сею помощью он и надеялся низвергнут Григория. Уверенность в помощи патриарха не обманула Фотия: патр. Евфимий, к которому он обратился тотчас после поставления Григория, предал незаконно поставленного митрополита извержению и произнес на него отлучение и проклятие; когда в Марте 1416-го года, скончался Евфимий и его место заступил Иосиф, Фотий тотчас же обратился и к сему второму, и этот с своей стороны сделал тоже что и Евфимий 1). Однако помощь патриарха, т. е. патриархов одного за другим, оказывалась недействительною и Цанблак продолжал оставаться на своем престоле. Но надежда Фотия на человеколюбие Божие относительно скорого прекращения брани в церкви исполнилась иным образом. После четырехлетнего пребывания на кафедре Цамблак умер неизвестно точным образом когда в зимний промежуток времени между концом 1419-го—началом 1420-го года 2). Фотий или через посредство московского великого князя или сам непосредственно успел примириться с Витовтом, и последний вовсе забыл думать об особом митрополите для Литвы, которая таким образом и соединилась снова в церковном отношении с Москвой 3).

1) См. послание Иосифа к Фотию, в котором и об Евфимии, у Павлова № 40, col. 359—60.

2) См. летописи—Новгородскую 1-ю (писанную современниками) и 4-ю в Собр. летт. III, 109 нач., и IV, 119, Воскресенскую,—ibid. VIII, 90, Никоновскую,—V, 73, и Типографскую, стр. 246 нач.. Новгородская 1-я летопись говорит о смерти Цамблака перед событием, имевшим место 25-го Февраля 1420-го года. На одном славянском евангелии афонского Павловского монастыря читается, как можно думать—современная, запись, относящая смерть Цамблака к 1420-му году: «лета 6928, индикта 13, престависе митрополит российской Григорие Цамблак» (см. статью архим. Леонида-. «Киприан до восшествия на московскую митрополию», помещенную в Чт. Общ. Ист. и Древн., 1867 г. кн. 2, стр. 14 fin.. Митр. Евгений в Описании Киевософийского собора, стр. 104, не знаем—на чем именно основываясь, говорит, что Цамблак скончался в Вильне, в которой он основал свою кафедру при Богородицкой церкви).

3) В I томе Актов Исторических, № 18, напечатана настольная грамота, митр. Фотия епископу владимирскому Герасиму от 1414-го года, которая представляет собой нечто очень недоуменное. Но в подлиннике грамоты, с которого она напечатана, нет имени Герасима и оно внесено в ее текст издателями по

384

Григорий Цамблак занимает очень почетное место в истории нашей русской и вообще восточно-славянской церковной литературы в качестве знаменитого проповедника. Как о таковом проповеднике мы скажем о нем после. Что касается до его нравственного характера, который, как известно, нисколько не соответствует у проповедников непременным образом их талантам, то мы не знаем положительных о нем отзывов в сем отношении, но те фактические данные, которые имеем, не располагают думать о нем сколько-нибудь высоко. Посланный Витовтом в Константинополь для посвящения в отдельные митрополиты литовские, он подвергся от патриарха извержению из священнического сана и отлучению, и несмотря на то нашел возможным не отказаться от своей кандидатуры. Поставленный в митрополиты, он два раза провозглашаем был от патриархов незаконным митрополитом, с подтверждением извержения из священнического сана и отлучения, и не смотря на то оставался на кафедре. Конечно, он мог оправдываться, что патриархи поступают в отношении к нему незаконно: но насколько эти оправдания могут быть признаны основательными, когда мы знаем мотивы, вызвавшие его поставление в митрополиты? В виду наших фактов является весьма подозрительным и то, что до прибытия в Россию он переменил несколько мест. Вообще, как будто есть достаточные основания подозревать, что он был то, что на светском языке называется карьеристом и авантюристом 1).

совершенно неосновательной догадке (см. туже грамоту в Памятниках Павлова, № 49). А что касается до 1414-го года, то он несомненно выставлен под ней (в самом подлиннике) неправильным образом. Вероятнее, что грамота принадлежит именно Фотию (имени которого в ней также нет и которому она усвояется на основании выставленного под ней года), а не Киприану, ибо последний в настольной грамоте епископу владимирскому, равно как и всякому другому епископу южной Руси, которою владел он дотоле, не имел побуждений говорить о воссоединении митрополии. Если грамота действительно принадлежит Фотию, то она дана неизвестному по имени преемнику Герасима и после смерти Григория Цамблака.

1) В одном списке с рукописи, написанной Цамблаком в бытность его митрополитом, воспроизводится подпись, сделанная им на рукописи. Если подпись воспроизводится точно, то он величает себя в ней: «смиренный Григорий Цамблака, митрополит Киевский, Галицкий и всеа России», см. статью П. А. Сырку: «Новый взгляд на жизнь и деятельность Григория Цамблака», напечатанную в ноябрьской книжке Журнала Министерства Народного Просвещения за 1884-й год, Критики и библиографии стр. 122. В другой известной его подписи он назы-

385

Эпизод отдельного существования митрополии литовской под управлением Григория Цамблака ознаменовался некоторой попыткой или—что вероятнее—видом попытки со стороны Витовта соединить православных литовской Руси с католиками.

Никоновская летопись рассказывает, что Цамблак спрашивал Витовта: почему он держится латинской веры, а не греческой,—что Витовт отвечал Цамблаку: если хочешь видеть в греческом законе не только меня, но и всех людей моей земли, то иди в Рим и препирайся с папой и его мудрецами,—если переспоришь их, мы все примем греческую веру, а если не переспоришь; всех людей моей земли, держащихся греческой веры, заставлю принять веру латинскую, и что князь послал митрополита с своими панами в Рим к папе 1). рассказ этот представляет легендарное воспроизведение действительного факта. Не посылав Григория в Рим, Витовт действительно посылал его на константский собор, который продолжался с 5-го Ноября 1414-го года по 22-е Апреля 1418-го года. На собор Григорий прибыл, когда он уже оканчивался, 19-го Февраля 1418-го года; вместе с послами константинопольского императора, с которыми пришел он одновременно, он был принят папою (Мартином V) торжественным образом; в недолгое время его пребывания в Констанце ему, так же как и послам греческим, не было оказываемо стеснения в вере и было предоставлено совершать богослужение по своему обряду; он заявил папе через присутствовавших на соборе польских епископов, что решительно не желает приступать к соединению с римскою церковью,—и тем дело и кончилось 21). Какими побуждениями руководился Витовт, посылая Григория на со-

вает себя более скромным образом митрополитом «Киеву и всеа дръжавы литовскыа», см. в Опис. синодд. ркпп. Горск. и Невостр. № 235, л. 236, стр. 139 нач. (подпись под словом, которое написано Григорием до поставления в митрополиты, сделана им, когда он был митрополитом; «бывый митрополит» не значит: прежде бывший митрополит, а значит состоящий митрополитом).

1) V, 70.

2) См. современных писателей: Рейхенталя у Wessenberg’aв Die grossen Kirchenversammlungen des 15-ten und 16-ten Iahrhund., II, 225, и Линденблатта y митр. Евгения в Описании Киевософийск. собора, стр. 103 fin..—Никоновская летопись говорит под 1318-м годом (V, 71 fin.), что Григорий возвратился в Литву, быв в Риме и Костянтинограде: под Костянтиноградом должно разуметь Констанц или Констанцию (по Архангелогородской летописи, стр. 110 fin., Григорий и преставился в Риме).

386

бор, остается неизвестным. Но гораздо вероятнее думать, что он не помышлял серьёзно об унии или ином соединении своих православных подданных с латинянами, а что приказал своему православному митрополиту отправиться на собор для того только, чтобы сделать угодное папе (может быть вынужденный при сем подражать Ягайлу, который был ревностным католиком). Нисколько ни будучи подобно Ягайле этим ревностным католиком, Витовт, конечно, не мог не находить желательным соединения или объединения своих подданных в вере из видов политических; но если бы он намерен и наклонен был осуществлять это желание, то ничто не мешало бы ему действовать более решительно, а между тем таких более решительных действий с его стороны мы вовсе не видим 1).

1) Не имея никаких свидетельств, чтобы Григорий склонялся к унии с папой и имея положительное свидетельство, что он решительно отказался от нее, мы не сомневаемся в его твердой преданности православию. Но то обстоятельство, что в одном из своих слов он сильно восстает против латинян за употребление опресноков и что каталог или список латинских заблуждений, усвояемый надписанием митрополиту Григорию, по всей вероятности, принадлежит ему (А. И. Попова Историко-литературный обзор древнерусских полемических сочинений против латинян, стр. 316 sqq), само по себе не служило бы доказательством, что он пребыл твердым в православии до конца. Сегодня он мог писать против латинян, а завтра предаться им: это явление нисколько не невозможное.—Новый взгляд на Григория Цамблака, принадлежащий румынскому церковному писателю, епископу романскому в Молдавии Мелхиседеку, по которому он, представляв собою родившегося в Болгарии задунайского Румына (!), не умер «на Киеве» в 1419—1420-м году, а ушел в Молдавию, чтобы занять место митрополита молдавского и чтобы ознаменовать себя на кафедре молдавской не малою деятельностью, и о котором см. в указанной выше статье г. Сырку, напечатанной в Журнале Министерства Народного Просвещения, мы признаем вовсе несостоятельным: между Григорием Цамблаком и Григорием, загадочным митрополитом молдавским (о котором см. в нашем Кратком очерке, стр. 377). общего только одно имя (новый взгляд преосв. Мелхиседека есть собственно старый, неудачно возобновляемый, взгляд молдавского летописца конца ХVI—начала XVII века Мирона Костина). О загадочном митрополите молдавском Григории едва ли не следует думать, что это был очень ловкий самозванец, в роде Грека Павла Тагариса, который лет за 40 до него был принят молдавскими Румынами за патриарха константинопольского (и о котором в нашем Кратком очерке стр. 373),—что он обманул сначала молдавских Румын, выдав им себя за Григория Цамблака, присланного к ним на митрополичью кафедру патриархом константинопольским, а потом обманул даже папу Евгения IV, и что у Румынов молдавских потом составились о нем легенды, усвояющие ему такие

387

Митр. Фотий, получив обратно в свою власть митрополию литовскую, которой лишился было по интригам врагов, поспешил посетить Литву, при чем приветствовал снова возвращенную ему паству обширным учительным посланием 1): он ездил в Литву с послами патриарха и императора, у которых, как должно думать, он просил помощи в примирении с Витовтом, в 1420-м году, т. е. или в самый год смерти Григория или на другой год 2). С сего

дела, которых он вовсе не делал (см. сочинение Лалаузова: Румынские господарства Валахия и Молдавия, стрр. 67—69). Но если бы признаваемое нами за совершенно несостоятельное оказалось на самом деле действительным (по крайней мере в летах возраста Цамблакова, который, как мы сказали, родился около 1365-го года, нет препятствия к сему): то знаменитый племянник митр. Киприана, который кончил тем, что принял католичество (ибо что загадочный митрополит молдавский Григорий принял в 1434—1435-м году католичество, это составляет несомненный факт, о котором свидетельствуют,—с совершенною и так сказать с намеренною ясностью, две грамоты папы, указываемые в Кратком очерке, стр. 377 fin.), представлял бы из себя истинное и истинно возмутительное нравственное безобразие.—В одном из сборников виленской Публичной библиотеки есть «Григория архиепископа Киевского и всея Руси слово похвалное иже у Флорентии и у Костентии собору Галатом, Италом и Римляном и всем Галатом», см. Описание рукописей библиотеки, составленное Ф. Добрянским, № 105, л. 364, стр. 226. К сожалению, описатель не сообщает никаких сведений о слове, ограничиваясь только тем, что приводит сделанную на поле против него старую заметку: «Мнится, сие слово есть Исидора митрополита Киевского, бо бе на семь сборе во Флорентии». Не принадлежит ли слово вместо Григория киевского загадочному Григорию молдавскому? Игнатий Кулчинский в своем сочинении Specimen Ecclesiae Rutlienicae, может быть, разумеет наше «слово похвальное», когда говорит, что extat Gregorii, cognomento Cemivlaci, epistola ad concilium Constantiense, in qua petit Patres congregatos, ut Graecos unire Latinis studeant,—нового издания, сделанного Мартыновым, р. 121.

1) Оно в Дополн. к Акт. Ист. т. I, № 183, стр. 338.

2) Об этой поездке Фотия в Литву так же не говорят наши летописи, как и о поездке 1411—1412-го года. О ней читается в литовской летописи Даниловича и именно следующее: «В 1420-м году поехал митрополит Фотий в Литву Июня 1-го, а с ним владыка Амвросий (посол патриарший), и нашел великого князя Витовта в Новогродке,—тогда был (у Витовта) посол императоров Филантропен Грек (отправившийся в Литву, может быть, наперед Фотия); того же лета пошел митрополит в Киев и в Слуцке крестил князя Семена Александровича (сына князя Александра или Олелька Владимировича, которого митр. Иона называет кумом Фотия,—Акт. Ист. т. I, № 47, стр. 94 col. 1 fin.) и из Мозыри позвал назад митрополита великий князь (Витовт); того же

388

времени он сохранял дружбу Витовта, не беспокоимый более в своих правах на митрополию литовскую, до самой смерти последнего в конце 1430-го года.

Мы говорили выше, что Галиция, которой в 1371-м году при св. Алексие дан был особый митрополит, продолжала оставаться отдельною митрополией и при Киприане. При Фотии она является восприсоединенною к митрополии всея России: в 1412-м году, в свою поездку в Литву, о которой не говорят наши летописи, но о которой говорит летопись литовская, он был в Галиче 1); в 1413-м году заведовал галицкой епархией митрополичий наместник 2); под 1414-м и 1415-м годами находим в Галиче епископа 3); в поездку 1420-го года Фотий был в Галиче и Львове 4). Должно думать, что патриарх восприсоединил митрополию галичскую к митрополии всея России при поставлении Фотия в митрополиты. Что могло побудить его к этому, тогда как прежде он желал сохранить ее отдельность, ясно не видно; представляется вероятным догадываться, что Ягайло (которому, как королю польскому, подведома была Галиция) не дозволял ставить в Галицию особых митрополитов в видах латинской пропаганды и что патриарх нашел наконец невозможным и неполезным заведовать ею через своих экзархов. При

лета был митрополит в Галиче; в 1421-м году (был митрополит) и во Львове и во Владимире, (из которых в последний) приехал во вторник накануне Рождества Христова, а в Вильне был о Крещении, и оттуда поехал к Друтску и Тетерину, и был в Мстиславле у князя Семена Лыгвения, и в Смоленске соборовал (в неделю православия) при князе Семене Ивановиче, и приехал в Москву в великом посте»,—в Ученых Записках стр. 56, в Чтен. Общ. Ист. и Древн. стр. 67. Если помянутую выше настольную грамоту неизвестному епископу владимирскому признавать за Фотиеву, то в ней говорится, что патриарх с своим собором и император прислали,—должно будет подразумевать: с нашими послами, соборную грамоту, которою «оправдали» митрополиту его митрополью— всю русийскую землю.

1) См. выше.

2) См. указание акта от Июля 1418-го года в статье Л. С. Петрушевича: «О соборной Богородичной церкви и святителях в Галиче», помещенной в Галицком Историческом Сборнике, вып. III (Львов, 1860) примеч. 48 fin., стр. 117.

3) Никон, лет. V, 51 fin. и 58.

4) См. четвертое примечание выше.

389

отнятии Витовтом у Фотия Литвы отходила от него вместе с последнею и Галиция 1).

Митр. Фотий управлял русскою церковью, считая со дня его прибытия в Россию, 21 год и 10 месяцев: прибыв в Россию 1-го Сентября 1409-го года, ровно через год после поставления, он скончался 1-го или 2-го Июля 1431-го года.

В ряду митрополитов наших он занимает выдающееся положение, как пастырь усердно учительный. Очень может быть, что митрополиты наши из природных Русских, каковые начались с Кирилла III, имели бы желание быть усердно учительными; но они не имели к тому полной и надлежащей возможности. Не обладая настоящим образованием (а будучи только людьми более или менее книжно-начитанными), они не в состоянии были слагать церковных слов или поучений и должны были ограничивать свою ревность в сем отношении, как это видим на примере свв. Петра и Алексия, немногими пастырскими посланиями к своим пасомым. Мы не знаем, многие ли из митрополитов Греков способны были слагать церковные слова, но знаем, что весьма немногие из них проявляли свою ревность посредством этого рода учительства, а именно—таких митрополитов положительно известен и всего один — Никифор I (1104—1121) и с вероятностью могут быть за таких принимаемы двое: Иоанн II († 1089) и Кирилл и (1224—1233), так как летописи говорят о них, что они были учительны зело. Митр. Фотий усердно подвизался на поприще учительства посредством церковного проповедования. Правда, до нас сохранилось очень немного его церковных слов, всего—восемь. Но должно с вероятностью думать, что это есть малая часть из многого 1). В словах своих он

1) В предварительных совещаниях и приговорах о поставлении в Литву особого митрополита участвовал вместе с другими епископами Иоанн галицкий,— Никон. лет. Т, 51 fin. и 58; на поставлении в митрополиты Григория Цамблака не присутствовал этот Иоанн, но вместо него присутствовал другой епископ Галиции—Геласий перемышльский,—Акты Зап. Росс., т. I, № 24.

2) В настоящее время известны церковные слова Фотия: 1) на освящение походной церкви в честь Воздвижения креста, устроенной Витовтом для православных его солдат, сказанное в день Благовещения,—в Дополн. к Акт. Ист. т. I, № 182, стр. 331 fin., 2) на Сретение Господне,—в Правосл. Собеседн. 1860-го года ч. И, стр. 457, 3—5) в недели—о блудном сыне, мясопустную и православия, ibid. 1860-го года ч. III, стрр. 97, 222 и 481, 6—8) три слова о казнях Божиих по случаю современных физических бедствий,—два напечатаны

390

не один раз говорит, что часто и многократно обращается к способу учения путем проповеди 1). Являясь усердным учителем на поприще церковного проповедования, Фотий является столько же усердным учителем и через посредство пастырских учительных посланий. При своем вступлении на кафедру он адресовал учительное пастырское послание ко всему священническому и иноческому чину, в котором говорит о высоте священства и о важности соединенных с ним обязанностей 2); при вторичном вступлении в заведывание литовскою митрополией после смерти Цамблака он обратился с учительным посланием ко всему населению этой митрополии—к благородным и благоверным князьям и вельможам, к священническому всему и иноческому чину и ко всем христоименитым людям 3); по указаниям в библиографических каталогах можно думать, что существуют и еще два общие учительные его послания 4); затем, известны его учительные послания в частные места и к частным лицам: два послания священникам, монахам и всем мирянам не-

в Правосл. Собеседн. 1861-го года, ч. II стрр. 181 и 303, третье в том же Собеседнике 1875-го года, ч. III стр. 70. У Строева в Библиологическом Словаре указывается как будто еще церковное поучение, судя по приводимому началу—о молитве в храме,—под сл. Фотий, № II. Затем, есть еще с вероятностью усвояемое Фотию сочинение «Об исхождении Святого Духа»,—Дополни, к Акт. Ист. т. I, примечч.. стр. 13 (л. 63 обор.); но остается неизвестным,—чти» оно такое, церковное обличительное слово или не нецерковный полемический трактат.

1) В слове по случаю освящения Витовтовой церкви (Дополни, к Акт. Ист. т. I стр. 335 нач.) и в слове на неделю о блудном сыне (Правосл. Собеседн. 1860-го года, ч. III стр. 499 fin.) он говорит, что часто слово возводит и часто глаголет любви своих пасомых. Третье поучение о казнях Божиих в некоторых списках его надписывается: «Поучение о еже много крат реченное и глаголанное и ныне паче ко всем рыданное о еже находящих на ны всяческих праведных Владычних прещений» (см. Дополни, к Акт. Ист. т. I, примм., стр. 14, л. 198 об.), т.-е. надписание поучения хочет сказать, что материя, о которой ведется речь в нем, много крат была предметом собеседования.

2) В Дополн. к Акт. Ист. т. I, № 181, стр. 325, и в Памятниках Павлова, № 60, col. 501. Послание не имеет даты и из него самого не видно, когда оно написано; но со всею вероятностью должно считать его вступительным посланием: после оно могло быть написано только по какому-нибудь особому случаю и по какому-нибудь особому поводу; но ни на какой особый случай и ни на какой особый повод в нем не указывается.

3) Дополн. к Акт. Ист. т. I, № 183, стр. 338.

4) У Строева в Словаре, №№ XVI и XXI.

391

известных каких-то местностей 1); три послания во Псков также к священникам, монахам и всем мирянам 2); три послания в киевский Печерский монастырь 3); послание в псковский Снетогорский монастырь 4); послание к лреи. Павлу Обнорскому 5). Последнее послание представляет собою нарочитое доказательство того, что Фотий имел усердную готовность к учительству: преп. Павел приходил к митрополиту для испрошения благословения составить монастырь; когда, получив благословение, он построил церковь в новооснованном монастыре и послал к митрополиту просить антиминса, Фотий, несмотря на то, что много поучал преподобного относительно игуменских обязанностей устно при личном свидании, написал ему при втором случае еще и послание о том же, именно—наше.

Находят, что церковные слова и учительные послания митр. Фотия имеют весьма мало ораторского достоинства. Если бы это было и совершенной правдой, то нисколько не говорило бы против его усердия к учительству или, лучше сказать, именно говорило бы в пользу этого его усердия, потому что тогда он представлял бы из себя человека, который, не смотря на то, что не имел дара учительства, заботясь об исполнении своих пастырских обязанностей, усердно старался быть учителем. Но оценивая ораторское достоинство церковных слов и учительных посланий Фотия не по нашей нынешней мерке, а по мерке ему современной и к нему приложимой, никак нельзя отказывать им в этом достоинстве. Находят, что слова и послания слишком растянуты и многоречивы и не отличаются после-

1) Отрывок одного в Синодальн. ркп. по Опис. Горек. и Невостр. № 330, л. 347, указание другого у Строева ibid., № I (в приводимом начале второго послания говорится: «прежде убо многажды лисах вашеа ради ползы душевныя». Если оно не во Псков, то нужно будет предполагать еще другую местность, куда Фотий многократно писал учительные послания).

2) В Псков Фотий писал не три послания, а гораздо более; но мы разумеем здесь собственно послания учительные. Они суть: 1) от 23-го Сентября 1416-го года,—в Акт. Ист., т. I, № 21, стр. 42, в Памятнн. Павлова № 42, col. 365, 2) от 2-го Февраля 1426-го года по случаю моровой язвы,—в Акт. Ист. ibid., № 30, стр. 58, в Памятнн. Павлова № 53. col. 465, 3) от 4-го Января неизвестного года,—в Акт. Ист. ibid., № 35, стр. 67, у Павлова № 58, col. 492.

3) Два послания напечатаны в Дополн. к Акт. Ист. т. I, № 180, стрр. 315 и 322, о третьем, не напечатанном, см. ibid., прими, стр. 15 (л. 221).

4) В Акт. Ист. т. I, № 26, стр. 52, у Павлова № 46, col. 392.

5) В Акт. Ист. ibid., № 257, стр. 485, у Павл. № 57, стр. 488.

392

довательностью в изложении мыслей. Но этот недостаток на наш взгляд есть свойство всех ораторов греческих не только позднейшего худшего времени, но и древнейшего лучшего; на наш теперешний взгляд и вкус растянут и многоречив и не отличается строгой последовательностью в изложении мыслей и сам Златоустый,—страдают этими недостатками и Исократ с Демосфеном. Находят, что слова и послания Фотия лишены силы и жизни, вялы и скучны. Но с этим никак нельзя согласиться. они действительно производят такое в общем впечатление; но это не по вине Фотия. Как мы говорили выше, он долгое время не мог освоиться с русским языком 1), писал по-гречески и заставлял переводить с греческого на. русский. Но на его несчастие переводы делались весьма неудовлетворительно, с буквальным воспроизведением подлинника, вследствие чего должны были являться в них темнота и неудобопонятность и при том темнота и неудобопонятность тем большия, чем более ораторским быль подлинник, ибо чем искусственнее язык, каков ораторский, тем темнее и неудобопонятнее должен выходить перевод при буквальном воспроизведении подлинника; к этому переводчик, которым, как не без вероятности догадываются, был пришедший вместе с ним в Россию болгарин Пахомий 2), вообще владел очень плохо русским языком, так что язык его переводов какой-то неудачно деланный и искусственный, какой-то полурусский, а не настоящий русский. Естественно, что при таких недостатках перевода слова и послания Фотия производят указанное общее впечатление, ибо темнота и непонятность и вообще монструозность языка уничтожают силу и жизнь содержания и нагоняют на читающего скуку.. Но из-под этой весьма неудовлетворительной оболочки перевода везде сквозит, а по местам и совершенно ясно выступает, ораторская сила и живость оригинала, и что касается до действительного Фотия, как оратора, то несомненно, что не только не страдал он отсутствием силы и живости, как недостатком, а напротив отличался ими, как, достоинством (По поводу Фотия невольно припоминается Максим. Грек: Максим был писатель остроумнейший и в своих обличени-

1) В послании в Печерский монастырь, писанном во время пребывания в. Литве в 1420—1421-м году, Фотий говорит: «не зазрите убо смирению моему, яко неискусну ми сушу писанию вашему и языку»,—Дополни, к Акт. Ист. т. I, стр. 823 col. 1.

2) См. о нем Никон. лет. V, 39 fin. (его вовсе не следует смешивать с Пахомием Сербином).

393

ях ядовитейший, и однако соль его остроумия и ядовитость обличений не редко в значительной степени уничтожаются неудовлетворительным русским языком его переводчика или его самого). В замен всего, сейчас сказанного о церковных словах и учительных посланиях Фотия, должно быть сказано о них другое, а именно—что едва ли они много отличаются самостоятельностью и едва ли не представляют собою более простые компиляции, выбранные из отцов, чем его настоящие собственные ораторские произведения. Как к произведениям литературным, мы нарочито возвратимся к словам и посланиям ниже, во второй половине тома.

О церковно-правительственной деятельности Фотия, как деятельности, мы имеем сведения очень немногие.

Из одного послания его во Псков узнаем об его распоряжениях относительно вдовых священников, именно—что но прибытии на кафедру он подтвердил узаконение св. Петра, чтобы священники эти стриглись в монахи и не оставались служить в мирских церквах,—что потом вовремя мора «нужи ради», т. е. по причине недостатка священников не вдовых, он разрешил на некоторое время служить им в миру и что по миновании нужды снова настаивал на соблюдении узаконения 1). О своем воспрещении вдовым священникам оставаться в миру Фотий говорит, что возложил его на них «по божественных отец преданию»: но что он разумеет под этим божественных отец преданием, которого, думаем, не сочиняет, пока остается вовсе неизвестным для нас и возбуждающим наше недоумение. Мы уже говорили выше, что в Греции не было (и не могло быть) нашего узаконения относительно вдовых священников; но не быв (и не могши быть) общим узаконением всей греческой церкви, не было ли оно там частным узаконением некоторых отдельных мест, которые и имел митрополит в виду, когда ссылался на предание божественных отец? Ссылаясь на это предание, Фотий приводит и теоретическое оправдание узаконения: «священником мирским,—говорит он, докогда Богу благоволивши) во временной их жизни с их подружии быти, и тогда и священьство их бысть; а егда Богу вземшу их подружия и пол их телес то (во, в?) мертвых суть и земля своего тела естественного в растление червем прият: (то) и должни суть таковии, благодаря Божьи судбы и Его повеление, в манастыри отходити и во иноческая одеаниа от

1) У Павловасol.. 434—435.

394

настоятеля духовного игумена острищи собе» и пр... Эта теория, что со смертью жены, которая составляет с мужем одно тело, вдовый священник представляет из себя полу мертвеца, которому не должно оставаться в миру, если она принадлежит самому Фотию, свидетельствует об его способности к изобретению благовидных, хотя и несостоятельных, теорий... Впрочем, так или иначе оправдывал Фотий подтвержденное им узаконение св. Петра о вдовых священниках, но если он считал нужным подтвердить его и настаивал на его соблюдении: то очевидно, что он, подобно св. Петру, признавал его необходимым для отвращения соблазна, который причиняли своим поведением вдовые священники.

Мы говорили выше, что митр. Киприану не удалось достигнуть того, чтобы новгородцы возвратили ему право так называемого месячного апелляционного суда и соединенные с сим судом пошлины. О том же старался после Киприана и Фотий, и его старания остались, также безуспешными. Сохранилась до настоящего времени грамота. Фотия к тверскому епископу Илии, которая писана после смерти новгородского архиепископа Евфимия Брадатого или 1-го, имевшей место. 1-го Ноября 1429-го года, и которою митрополит, по случаю незамещенности новгородской кафедры, дозволяет епископу поставлять диаконов и священников в области новгородской епархии, соседние с его епархией (Бежецкий Верх и в Волок Ламский 1). В этой грамоте митрополит и сообщает о своих неудачных стараниях возвратить от новгородцев свой месячный апелляционный суд. Он пишет в грамоте следующее: «когда я пришел (из Константинополя) на митрополию русскую, то меня сопровождали послы святаго» царя и святого патриарха и всего вселенского (т. е. патриаршего) собора, и они принесли патриаршие грамоты (новгородцам) о церковной старине и были у них (в Новгороде) с предъявлением требования, чтобы они—новгородцы старины церковные, суда позывного, отступились церкви Божией и мне—святителю по старине, и они старины не отступились; потом приезжал ко мне владыка Иван (зимой 1412-го года 1) и обещался мне старину церковную оправить, и не оправил;.

1) Грамота в Памятнн. Павлова, № 50, col. 421. Дата под ней: 8-го Августа 1422-го; должно быть 8-го Августа (если правильно показание месяца) 1430-го года, ибо после 1-го Ноября 1429-го года, когда умер Евфимий, и до 1-го или 2-го Июля 1431-го года, когда умер сам Фотий, имеется 8-го Августа только одного этого года.

2) Никон. лет. V, 47.

395

а потом присылали ко мне новгородцы ставит в архиепископы Симеона (поставл. 22-го Марта 1416-го года), а после него Евфимия (поставл. в Сентябре 1424-го года), и я обоих посвятил в архиепископы, и эти архиепископы также обещались мне старину церковную оправить 1), а равно и все послы новгородские (приходившие с архиепископами) давали твердое слово, чтобы старины им отступиться церкви Божией и мне, и как владыки не оправили (мне) старины церковной, так и новгородцы не отступились от этой старины и до настоящего времени». Наши летописи совершенно ничего не говорят о ссоре и тяжбе Фотия с новгородцами из-за месячного суда; и сам митрополит дает знать в нашей грамоте, что он вел тяжбу так сказать совершенно пассивным образом,—предъявляя требования и не принимая никаких мер к тому, чтобы побудить и принудить новгородцев к их исполнению. Так как Фотий несомненно обладал нравом очень горячим, то его поведение в нашем случае представляется не совсем ожиданным и понятным. Эту неожиданность и непонятность нужно объяснять одним из двух,—или тем, что, вовлеченный в ссору с Витовтов, митрополит не хотел иметь другой ссоры, дабы не казаться человеком ссорливым, или же тем, что за свои пошлины он не находил делом благословным и хорошим подвергать новгородцев церковному отлучению, которым одним можно было бы на них подействовать. Представляется вероятнейшим последнее, потому что если бы он намеревался вести борьбу крутыми мерами, то он прибег бы к ним прежде, нем поссорен был с Витовтом. Как бы то ни было,— одно или другое, во всяком случае поведение Фотия по отношению к новгородцам весьма говорит в пользу его пастырских качеств и нравов. Грамотой епископу Илии дается знать, что после смерти архиепископа Евфимия Фотий не намеревался поставить новгородцам нового архиепископа, пока они не возвратят ему старины—месячного суда 1). Вопрос, чем бы кончилось на сей раз дело, остался не решенным по причине собственной скорой смерти митрополита.

1) Архиепископ Евфимий в своем исповедании веры, данном им митрополиту пред посвящением, пишет: «К сим же исповедую, яже имать пошлины митрополичьскый престол в всем пределе моем сблюдати непреложно»,—Акт. Эксп. т. I № 370, стр. 463.

2) Свое дозволение епископу ставить священников и диаконов в новгородскую епархию Фотий дает спустя 8 с половиной месяцев после того, как избран был новгородцами преемник Евфимию (Евфимий 2-й, избр. 13-го Ноября

396

В правление Фотия и при его участии и содействии прекратила свое существование во Пскове явившаяся там секта Стригольников,о которой мы теперь и скажем.

Стригольники, представлявшие из себя раскольническое общество, отделились от церкви вследствие того, что не хотели признавать истинными пастырями современных им епископов и священников, как поставляющих и поставляемых на мзде и как ведущих жизнь, недостойную пастырей. Наши исторические сведения о возникновении секты и ее существовании крайне скудны. Под 1375-м годом, что. относится к правлению св. Алексия и составляет четвертый год до его смерти, летописи сообщают, что в Новгороде предали казни трех развратников христианской веры: Никиту диакона, Карпа—по одним летописям—простца, по другим летописям и по сказаниям— также диакона, и третьего—неизвестного по имени и простца 1). Это были основатели секты, главным между которыми представляется Карп 2); будучи простцом или диаконом, он имел ремесло стригольника, т. е. цирюльника, от чего и получила свое название секта 3).

1429-го года): ясно, что он не торопился ставить этого преемника (которого и. не поставил до своей смерти, случившейся 1-го или 2-го Июля 1431-го года).

1) Событие относят к 1375-му году все летописи, за исключением Новгородской 3-й, которая относит его к 1376-му году. Карпа называют простцом летописи Новгородская 3-я, Софийская 1-я и Воскресенская, диаконом—Новгородская 4-я летопись и списание на Стригольников св/ Стефана Пермского, о котором ниже. По Никоновской летописи, казнь состояла в том, что еретики брошены были в воду (с моста в Волхов, что у новгородцев соответствовало, римскому сбрасыванию с Тарпейской скалы).

2) В списании Стефана Пермского.

3) В старое время не брили у нас бород (за исключением некоторых людей, служивших разврату педерастии, т. е. собственно андрорастии, мужеложства), но цирюльники нужны были для подстригания волос на голове и для подбривания затылков (как у щеголей в простом народе это делается и до настоящего, времени). В Москве в XVII веке был в торговых рядах особый стригольничий (стригачий) ряд,—Забелина Домашний быт русских царей, I, 434 и 496. В конце XVI века упоминается придворный стригальник,—Дополн. к Акт. Ист. т. I № 131, стр. 195 col. 1 (В Азбуковнике, помещенном у Калайдовича в Ио. Экзархе, стр. 193: жидовское слово «бритва» по-русски значит, «стригольник».—Название Вшивых горок, существующих у нас по городам, как дает знать Олеарий, происходит от того, что летом цирюльники занимались на них своим ремеслом и что они устилались толстым слоем волос, в которых скрывались давшие название горкам насекомые,—Чтен. Общ. Ист. и

397

Известия, читаемые в обличительных сочинениях на Стригольников, дают знать, что помянутые три основателя секты прежде чем подвергнуться гражданской казни, были преданы церковному отлучению 1), следовательно,—что они казнены были не тотчас, как явились, а после более или менее продолжительной проповеди 2). Позднейший свидетель, преп. Иосиф Волоколамский, называет Карпа жителем Пскова 3); так как при митр. Фотии мы находим секту в том же Пскове, то новые исследователи обыкновенно принимают, что она возникла именно во Пскове. Но летописи не говорят, откуда был Карп с товарищами и где возникла секта; очень может быть, что первоначально она возникла в Новгороде и что только после, истребленная в сем последнем, сосредоточилась во Пскове, где мы видим ее при Фотии. Как бы то ни было, но казнь, постигшая основателей секты, не положила конца существованию самой секты. Возвратившийся в 1383-м году ив Константинополя архиепископ суздальский Дионисий, вероятно, исполняя просьбу архиепископа новгородского (Алексея), принес новгородцам и псковичам от патр. Нила обличительную грамоту на Стригольников 4); в 1386-м году был

Древн. 1868-го года кн. 3, стр. 111). Как мы сказали, Карп мог заниматься ремеслом стригольничества, и будучи диаконом, ибо в то время взгляд на занятия приличные и неприличные для лиц духовных был иной, чем теперь и далеко не столько строгий; а могло быть и так, что он поставлен был в диаконы из стригольников и что после того он удержал название стригольника, как прозвание (а наконец, могло быть, как это принимается иными за вероятнейшее, что он был стригольником или цирюльником только духовным, для выстрижки у лиц духовных темени, о чем см. I т. 1-ю полов., стр. 476).

1) В списании Стефана Пермского.

2) Если бы дать веру позднейшему житию архиепископа новгородского Моисея (о котором у Ключевского в Житиях стр. 149), то следовало бы, что Стригольники явились не менее, как лет за 16—17-ть до 1375-го года, ибо в житии говорится, что Моисей во время своего вторичного пребывания на кафедре архиепископской в продолжение 1352—59-го годов подвизался против них— Стригольников,—в Памятниках старинной русской литературы Кушелева-Безбородко, IV, 11 (и также 14).

3) В Просветителе,—Казанск. изд. стр. 596.

4) Греческий. сохранившийся оригинал грамоты адресуется новгородцам,—в Acta Patriarchat. Constantinop., II, 31, славянский сохранившийся перевод— псковичам,—в Акт. Ист. т. I № 4, стр. 5 и в Памятнн. Павлова №22, стр. 191; это нужно понимать так, что грамота, в двух списках, была одновременно адресована и новгородцам и псковичам.

398

в Новгороде, по нуждам своей кафедры, св. Стефан Пермский и по просьбе того же архиепископа новгородского составил обличительное на них списание 1). После этого мы не имеем никаких известий о них до времени митр. Фотия.

Стригольники представляли из себя, как мы сказали, собственно не еретиков, а раскольников. Они отпали от церкви и образовали свое особое общество не потому, чтобы отвергали те или другие пункты содержимого церковью вероучения, а потому, что не хотели быть в общении с современными им русскими епископами и священниками. Утверждая, что все епископы и все священники поставляются на мзде или святокупством, т. е. чрез симонию, что одни и другие мздоимствуют и ведут жизнь недостойную, Стригольники утверждали за сим, что все русские епископы и священники не суть истинные епископы и священники,—что первые не преподают последним истинной благодати священства и что от последних напрасно принимать христианам таинства, потому что все преподаваемое ими не есть действительное. Не по причине, а по свойству своего отделения от церкви Стригольники представляют весьма близкое сходство с нынешними раскольниками—беспоповцами. Обстоятельного изложения учения Стригольников мы не имеем. По словам св. Стефана Пермского, главный в числе основателей секты диакон Карп «списал писание книжное на помощь ереси своей»; но это писание не дошло до нас. Источником сведений об учении Стригольников для нас служат грамота против них патр. Нила и списание св. Стефана, в которых в обоих (преимущественно в последнем) оно излагается весьма кратко и отрывочно. Стригольники клеветали на весь, вселенский собор,—на патриархов, митрополитов и епископов,

1) В единственном, известном в настоящее время, списке списания, в котором оно сохранилось в своем подлинном виде (синодалн. по Опис. Горск. и Невостр. № 268, л. 280) автор его владыка Стефан называется Перемыским, но, как уже мы говорили выше, со всею вероятностью должен быть разумеем Пермский; в подлинном виде списание напечатано в Памятнн. Павлова № 25, col. 211. Впоследствии времени, вероятно—для придания большого авторитета, списание было переделано в грамоту архиепископу Новгородскому с Новгородцами и Псковичами от патриарха Константинопольского Антония (который действительно посылал в Новгород свои грамоты «о проторех и исторех, иже на поставлениях священных», как говорят летописи,—Ник. IV, 255, только не по поводу «Стригольников, см. выше в главе о митр. Киприане); в этом переделанном виде оно напечатано в Акт. Ист. т. I № 6, стр. 9.

399

на игуменов и попов и на весь священный чин, говоря, что не по достоянию поставляются, поелику патриархи, митрополиты и епископы духопродавчествуют, взимая мзду от поставления 1). Считая святителей и священников и всех клириков, как поставляющих и поставляемых на мзде, за еретиков, они и отделились от церкви под предлогом благочестия и мняся хранить божественные писания и строгость канонов, дабы чрез общение с епископами и священниками еретиками и самим не стать таковыми же 1). Вместе с этим Стригольники указывали на поведение и жизнь епископов и священников и находя, что пастыри ведут себя и живут не по-пастырски, они объявляли их за неистинных пастырей, службы которых не действительны и от которых напрасно и не должно взимать таинства. Уловляя христиан словами Спасителя, сказанными апостолам: «не имейте влагалищь, ни меди при поясех ваших» и, как должно подразумевать, указывая на то, чем должны быть епископы по ап. Павлу, Стригольники говорили о современных им епископах и священниках: «недостойны их службы, яко не не стяжаша (потому что они не суть нестяжатели), но имения взимают у хрестьян, подаваемое им приношение за живые и за мертвыя»... «многа собирают имения»... «сии учители пьяницы суть, ядят и пьют с пьяницами и взимают от них злато и сребро и порты, от живых и от мертвых»... 3). Отделившись в особое общество от епископов и от священников, как от еретиков, Стригольники поставляли в свои учители и в свои молитво-совершители людей простых, не посвященных, ссылаясь на ап. Павла, который повелел учить и простому человеку 4), и, нет сомнения, подобно раскольникам беспоповцам оправдывая себя своим исключительным положением. Что касается до совершения таинств, то относительно причащения св. Стефан говорит только, что они не принимали его от священников, и не говорит,—заменяли ли чем-нибудь. Исповедь к священнику Стригольники, по его словам, заменяли покаянием к земле, при чем, может быть, они руководствовались тем указанием, что в старое время при чтении молитв на Троицкой вечерне не стояли только на коленях, но преклонялись головами к полу и что во время сего «лежания» читали молитву, в которой между прочим содержится воз-

1) Стефан в списании.

2) Патр. Нил в грамоте.

3) Стефан в списании.

4) Стефан в списании.

400

звание от лица читающего: «и тебе, земля мати, согрешил есми душею и телом». Относительно того, как поступали Стригольники с прочими таинствами, св. Стефан ничего не говорит, т. е. его молчание со всею вероятностью должно понимать так, что в отношении к прочим таинствам он не имел поводов укорять Стригольников. За сим, он уверяет, что Стригольники отвергали пение над умершими и их поминовение посредством молитв и приношений: «не достоит де—говорили, по его словам, Стригольники—над мертвыми нети ни поминати (их), ни службы творити, ни приноса за умершего приносити к церкви, ни пиров творити, ни милостыни давать за душу умершаго». Нам думается, что св. Стефан в нашем случае представляет учение Стригольников не совсем правильно,—что они не отвергали вообще молитв за души умерших, а только признавали недействительными молитвы современных им священников, и что не отвергая пользы милостыни, они, может быть, только отвергали пользу пиров,—этой своеобразной милостыни, при чем благотворящий и благотворимые (нищие) напивались за душу умершего, почему восставал против заупокойных пиров еще преп. Феодосий Печерский. Но, с другой стороны, не невозможно и то, что Стригольники, увлекаясь суровою человеческою справедливостью, которая ограничивает милосердие Божие, и опираясь на законе и требованиях ограниченной человеческой правды, вдавались в сем случае в ересь и учили, что для человека, который жил грешно, не может быть полезным то, что сделают для его души после его смерти другие,— что милосердие Божие не покупается,—что надежда посмертного искупления грехов отнимает побуждения к жизни праведной и пр..

Каким образом мог возникнуть у нас раскол Стригольников, мы уже говорили прежде. В греческой церкви с весьма древнего времени явился обычай, скоро ставший всеобщим, чтобы подставляющие во всякие священные степени взимали плату с поставляемых. Против обычая были сделаны самые строгие и решительные предписания канонические, и не смотря на то он остался во всей -своей силе, приобретши значение настоящего закона, каковым и действительно был признан со стороны императоров византийских. У нас в России в начале ХIII века нашлись ревнители чистоты уставов церкви и строгости канонов церковных, которые восстали против обычая, как против беззакония. Раскол Стригольников и был ничем иным, как крайним выражением проповеди этих ревнителей, как протестом, смело доведенным до его последнего конца. Мы видели выше, что говорит о плате за поставления и об

401

епископах, ее взимающих, тверской монах Акиндин, современник св. Петра. Он пишет в послании к своему тверскому князю: «молчания ради осуждения боюся, видя ересь растущу и множащуся и непокровенными усты износиму, наченшуся обычаем богоненавистным от старейших святитель наших и до меньших, непродаемую благодать Духа Святого в куплю вводили и взимати от поставления..., апостольскому и богоносных отец соборному преданию поставленного на мзде и с поставльшим его измещущу и отнюдь ктому непричастнома быти своего степени (повелевающу) и в проклятие вводящу»... «Последствующих (Симону волхву) святых отец со бори вселенстеи с инеми поместными везде прокляша и отвергоша..., ставя бо и взимая ставленое, то уже извержен, а (поставляющийся) от изверженного никояже не имать пользы от поставления и приобщался пречистых Таин от него (поставленного), ведая, с ним осудится... По великому Афанасию, всяк человек, приим от Бога разум рассужати, последовав невежи пастуху, муку прииметь, по реченному: слеп слепа ведя, оба в яму впадетася, рекше в бездну... Взмет хотя и мало что от поставления, то уже епископ не епископ и приобщающийся от него с ним осудятся»... Акиндин говорит, что епископы, взимающие плату за поставление не суть епископы,—что они суть еретики, последователи Симона волхва, проклятые и отверженные всеми вселенскими и поместными соборами,—что должно разорвать с ними общение, ибо находящиеся с ними в общении с ними осудятся и с ними муку приимут. Что провозглашает Акиндин как должное, то и сделали Стригольники на самом деле.

Отделившись от епископов и от священников, как от поставляющих и поставляемых на мзде и вследствие того неистинных, Стригольники указывали и на то, что епископы и священники суть стяжатели и мздоимцы, что первые собирают имения, а вторые вымогают (известное простонародное «дерут») с живых и мертвых,— что те и другие ведут жизнь недостойную истинных пастырей. Это показывает, что протест против епископов и священников, начавшийся с платы за поставление, пошел потом и далее,—что пробудился в умах людей идеал священства, представляемый примером времен апостольских и вообще отдаленной древности и что Стригольники протестовали против современных себе епископов исвященников не только по частной причине,—из-за поставления на, мзде, но вообще с точки зрения этого идеала, который носился пред их умами,—что вообще находили они священство упавшим и желали

402

видеть его обновленным 1). Если справедливо то, что Стригольники отрицали действительность и пользу молитв и приношений за умерших, то их нравственный идеал составляла неумолимая строгость (суровый пуританизм), и естественно, что они прилагали этот идеал как мерку прежде всего к тем, которые долженствуют быть на его страже, каковы пастыри, т. е. епископы и священники. Мы не знаем, насколько собственная жизнь Стригольников соответствовала их учению и их идеалам; но св. Стефан дает знать, что речь идет о людях искренних, которые на деле стремились к тому, в чем полагали свои нравственные требования. Не укоряя Стригольников в фальшивости или в том, чтобы они были нравственно-требовательными только на словах, он лишь хочет обесценить их дела, когда говорит: «таковыи же беша еретицы,—постницы, молебницы, книжницы, лицемерницы, пред людьми чисти творящеея: аще бо бы не чисто житье их видели люди, то кто бы веровал ереси их?»

Против Стригольников написаны были два обличительные сочинения,—грамота патр. Нила и списание св. Стефана 2). Ни то ни другое не могло иметь на них ни малейшего влияния, потому что ни то ни другое не могло представлять для них ни малейшей убедительности. Факт взимания платы за поставления не подлежал никакому сомнению; а коль скоро он существовал, то не было действительных доводов, которыми бы можно было их опровергать, а доводы только кажущиеся были по отношению к ним бессильны, потому что они вовсе не были из числа людей темных, а напротив из числа людей сравнительно образованных, изучивших словеса книжная 3).

1) И в оправдание своей решимости отделиться от недостойных епископов и священников, может быть, ссылались на читаемое у Никона Черногорца (в 7-м слове Пандект) из Афанасия Великого: «Аще епископ или пресвитер, сущей очи церковные, неподобно живут и соблазняют люди, подобает изврещи их: уне есть им без них собиратися во храм молитвенный, неже с ними воврещися, яко с Анною и Каиафою, в геенну огненную» (место приведено нами с легким отступлением от печатанного Никона,—л. 48, как читается у преп. Иосифа Волоколамского в Просветителе,—Казанск. изд. стр. 522 fin.).

2) Что касается до существования действительной грамоты патр. Антония, то оно сомнительно (преп. Иосиф Волоколамский в Просветителе,—стр. 596 fin., под грамотой Антониевой, очевидно, разумеет Нилову, а Зиновий Отенский в Истины показании,—стр. 968 fin., как можно думать, просто повторяет Иосифа).

3) «Изучисте словеса книжная, яже суть сладка слышати хрестьяном»,—св. Стефан в списании.

403

Патриарх пишет в своей грамоте: «соборная и апостольская Христова церковь, простирающаяся от конец и до конец (земли), благодатию и силою самого Христа как в догматах стоит несокрушимою, твердою и непоколебимою, так и в точном соблюдении священных канонов, и (посему) рукополагающих за деньги, как продающих непродаваемую благодать всесвятого Духа, мы полагаем в один ряд с Симоном и Македонием и прочими духоборцами...; но если рукополагаемые сами от себя, никем не будучи принуждаемы, часто делают благословные расходы на свечи, на вино (церковное), на обеды и на подобные издержки, то сии траты не могут быть поставляемы ни в какую укоризну, потому что рукоположение бывает даром..., ибо иное есть взять за рукоположение и иное суть издержки на необходимые потребности». На это Стригольники могли отвечать патриарху: во первых, что он говорит совершенную неправду, будто рукополагаемые производили расходы только часто, а не всегда, и будто они производили их сами от себя, не будучи никем нудимы; во вторых, относительно благословности расходов, что— это, по Василию Великому, тем хуже, ибо кто делает зло под прикрытием добра, тот достоин двойного наказания—и за то, что творит недоброе, и за то, что употребляет доброе так сказать споспешником себе в совершении греха (пр. 90), и что Геннадий константинопольский в своем послании, безусловно запрещая плату за хиротонию, как нечто гнусное и симонию, не допускает в сем случае никакого измышления и перетолкования, никакого предлога и никакого софизма. Св. Стефан не отрицает факта всеобщего взимания платы за поставление, и может сказать в опровержение Стригольников только нечто совершенно неубедительное для них и совершенно несостоятельное. Если плата за поставление, спрашивает он Стригольников, есть по-вашему мзда, запрещенная канонами, а все священники поставляются за плату, то значит по вашему, что на всей земле нет ни одного истинного священника? Но ответ на этот вопрос составляло самое существование секты Стригольников,—они потому и отделились от церкви, что все священники поставляются на мзде и следовательно—что все священники, по их мнению, не суть истинные священники. Всеобщее существование платы выставляется Стефаном, как признак того, что она не есть мзда, запрещенная канонами, как будто всеобщее существование в людях греха составляет признак того, что он не есть грех. Если все священники, поставляемые за плату, суть священники поставляемые на мзде, то где, спрашивает он Стригольников, взять истинных свя-

404

щенников,—не придет Христос во второй раз воплотиться на землю, не сойдет ангел посвятить вам священника? Т. е. спрашивая об этом невозможном (не имеющем последовать) от Бога, он наивно забывает о том весьма возможном для самих людей, чтобы отменено и уничтожено было взимание платы, иначе сказать—указывая на невозможность поправления дела чрез непосредственное вмешательство Божие, он забывает о совершенной возможности его поправления собственными силами людей... Наконец, он утверждает, будто доходы от поставлений составляют для епископов те уроки церковные, про которые сказано апостолом, что «церковники церковью питаются и олтарницы со олтарем разделяются»...

Должно думать, что секта Стригольников, несмотря на то, что она представляла собою протест против действительного злоупотребления, существовавшего в церкви, и что невозможно было доказывать неправоту их обвинений, не была многочисленна и вовсе не имела широкой распространенности. Всякого рода взимание до такой степени было в духе времени и до такой степени составляло его закон и норму и его основу и «устои», что могли находиться только отдельные люди,—так сказать, чрезмерно строгие и чрезмерно чувствительные и щекотливые законники, которые бы видели в плате за поставления незаконную мзду и симонию, но что большинство и массы и вообще все «людство», употребляя выражение митр. Фотия, вовсе не обладали такою нравственною чувствительностью, чтобы протест против злоупотребления мог находить в них сколько-нибудь сильный отклик и мог быть ими сколько-нибудь горячо принимаем. Вообще, представляется вероятным думать, что секта Стригольников в отношении к своей численности была не столько настоящею сектою, которая бы считала своих последователей сотнями и тысячами, сколько маленьким кружком исключительно. строгих людей, который считал своих адептов единицами и десятками. Если в первое время после появления секты архиепископ новгородский поспешил донести о ней патриарху и просил у последнего обличительной грамоты против раскольников; если он воспользовался приездом в Новгород св. Стефана Пермского, чтобы получить от него обличительное списание на последних: то эти тревоги и заботы архиепископа могут означать не то, чтобы раскол при своем появлении нашел многочисленных последователей, а то, что архиепископ опасался сего в будущем и что он боялся за свои доходы—ставленнические пошлины. Наконец, и послания митр. Фотия во Псков дают знать, что дело

405

ждет не о многочисленном обществе сектантов, а о «некоторых» помраченных и отпадших от христианства 1).

Фотий узнал о существовании во Пскове секты Стригольников не в самое первое время своего пребывания на кафедре, а спустя лет пять-шесть по прибытии на кафедру, из донесения псковского духовенства. От 23-го Сентября 1416-го года он написал во Псков послание к тамошним властям, священникам и всем христианам, в котором, обличив зломыслие Стригольников 2), убеждает псковичей уверять их и наказывать на истинный путь, а в случае их нераскаянности и упорства повелевает отженуть их от своей православной веры, да не будут они посреди их—православных как в пшенице плевел 3). Что значит слово «отженуть», это в послании не совсем ясно, но следующие послания Фотия дают знать, что он разумеет не то, чтобы выгнать Стригольников из Пскова и из псковской области, а то, чтобы извергнуть и совершенно отлучить их от общества православной церкви. Так как это наказание не могло подействовать на Стригольников, потому что они и сами отлучали себя от общества церкви, то или настоящее послание Фотия не имело никаких следствий для раскольников или Псковичи, получив его, приняли против них какие-либо меры гражданской строгости. Должно думать, что последнее, при чем Псковичи могли руководствоваться каноническими правилами, которые приводит Фотий и из которых одно,—Антиохийского собора 5-е, повелевает предавать возмутителей мира церкви мирским властелям, чтобы, подразумевается, смирять их гражданскими казнями, а другое—двукратного собора 13-е,

1) Во времена Фотия некоторые монахи некоторых псковских монастырей не ходили на исповедь и не приступали к таинству причащения: но вовсе не дается оснований предполагать, чтобы они были Стригольники или полустригольники,—у Павлова соии. 389 и 399.

2) Митрополит 1) приводит правила канонические, определяющие наказания пресвитерам и мирянам, самовольно отделяющимся от своих православных и не осужденных законным судом епископов, 2) указывает на то, что взимание платы за поставление утверждено новеллой имп. Исаака Комнина и соборными приговорами патриархов Михаила и Николая (I т. I-я полов., стр. 430), 3) утверждает, будто доходы от поставлений составляют одно из законных средств содержания епископов.

3) Послание в Акт. Ист. т. I, № 21, стр. 42, и у Павлова № 42, сol. 365.

406

как оно читается в послании митрополита 1), повелевает отнюдь (непременно) заточать их. И должно именно думать, что была употреблена казнь, указываемая двукратным собором, и что при этом одна часть Стригольников была схвачена и посажена в заключение, а другая часть успела скрыться и разбежаться. Через 11-ть лет после первого послания, от 22-го Июня 1427-го года, Фотий писал во Псков второе послание против Стригольников 2). Здесь он называет их нововозмущенными от пропинаемых (расставляемых) диавольских сетей, и это со всею вероятностью нужно понимать так, что при употреблении Псковичами мер против них после его первого послания, часть их, как мы сказали, успела избежать заключения и скрыться и что потом они вновь явились. Меры, которые предписывает Фотий против Стригольников в нашем втором послании, суть те же самые, что и в первом. Но Псковичи, как и в первый раз, употребили против них свои меры, а именно— гражданские казни, вероятно—телесное наказание и заключение. Когда после этого Псковичи известили митрополита, что не успевшие скрыться и захваченные еретики обнаруживают упорство и нераскаянность и что они «на небо взирающе тамо Отца себе нарицают», отвергая, подразумевается, духовных отцов земных, каковы епископы и священники, то посланием от 28-го Сентября того же 1427-го года 3) Фотий подтверждает свои прежние духовные меры против упорных и вместе дозволяет употребление против них и гражданских, наказаний, но только не смертной казни, а «внешних «казней и заточений. Наконец, посланием от 24-го Сентября 1429-го года, как, должно думать—в виду крайнего упорства раскольников, митрополит подтверждает свое дозволение употреблять гражданские казни, при чем, снова запрещая смертную казнь, относительно других казней выражается сильнее, чем в предшествующем послании: «но инако (после смертной казни) всяко и заточеньми приводите их в познание» 4)

1) В подлиннике: ὑποκεῖθαι καθαιρέσει κελεύομεν; в послании Фотия: «отнюдь заточити повелеваем».

2) В Акт. Ист. ib. № 33, стр. 63, у Павлова, № 55, col. 475.

3) В Акт. Ист. ib. № 34, стр. 65, у Павлова № 56, col. 482.

4) У Павлова № 51, стр. 427. Издатель относит послание, под которым выставлен месяц, но не выставлено года, к 1422-му или 1425-му году; но из его сличения с посланием от 23-го Сентября 1427-го года несомненно сле-

407

Из сказанного нами видно, что отношения Фотия к Стригольникам представляют нечто не совершенно обыкновенное: он два раза предписывает Псковичам употребление против них мер исключительно духовных и церковных, и только уже после сего, когда Псковичи помимо его разрешения дважды обращались к мерам гражданским, дозволяет им и эти последние, с оговоркой, что во всяком случае не должна быть употребляема смертная казнь, которой преданы были основатели секты и предать которой, вероятно, изъявляли Псковичи наклонность и ее упорных последователей. Не знаем, удалось ли Псковичам переловить всех Стригольников 1), но во всяком случае нужно думать, что вследствие преследования, воздвигнутого на них в 1427-м году, их маленькое противуцерковное общество рассеялось так, что более уже не собиралось и не восстановлялось; по крайней мере после 1427-го года вовсе не встречается упоминаний о Стригольниках, как об особом обществе или кружке.

В житии преп. Павла Обнорского находим известие о митр. Фотии, которое дает черту к характеристике его, как пастыря. Преп. Павел после долговременного уединенного подвижничества вознамерился основать монастырь; когда он пришел к митрополиту просить его благословения на сие, то Фотий не только не дал ему благословения, «но и жестока некая глагола ему», пока не был вразумлен о преподобном чудесным откровением 2). Необходимо думать, что митрополит принял было преп. Павла за одного из тех основателей монастырей, которые стремились быть основателями вовсе не по искреннему усердию к монашеству, а по разным сторонним побужде-

дует, что оно писано позднее последнего (между прочим частность: в послании 1427-го года Фотий пишет: «тии Стригольници, отпадающии от Бога и на небо взирающий, тамо Отца себе нарицают», в нашем послании: «егда держаще себе будут в преданиях евангельских и апостольских и отеческих, и тогда могут Бога и Отца себе нарицати»). Мы относим послание к 1429-му году потому, что из остальных после 1427-го года трех лет жизни Фотия, в которых был Сентябрь, в 1428-м и 1430-м годах он отсутствовал в Сентябре из Москвы, ездив в Литву.

1) Преп. Иосиф Волоколамский в Просветителе утверждает, что удалось и что этим путем Псковичи успели вполне искоренить и упразднить прелестную ересь Стригольников. Но его свидетельство, как сторонника гражданских казней против еретиков и как делаемое именно в доказательство пользы казней, не представляется совершенно надежным.

2) Ркп. Моск. Дух. Акад. из Волоколамскк. № 659, л. 186.

408

ниям, и которых в то время было чрезвычайно много. Таким образом, известие дает знать, что митр. Фотий был враг и преследователь ханженства и пустосвятства. Переменив свое мнение о Павле вследствие чудесного о нем видения (и, может быть, естественным путем полученных точнейших сведений), Фотий показал себя с другой стороны,—со стороны своей ревности к пастырскому учительству: он не только устно преподал истинному ревнителю монашества пространное наставление о монашеских обязанностях, но потом еще послал ему и нарочитое о сем писание 1).

Мы сказали выше, что сохранились три учительные послания митр. Фотия во Псков. Кроме этих трех учительных посланий и кроме сейчас указанных посланий о Стригольниках, мы имеем еще длинный ряд его посланий в тот же Псков, восходящий до числа 7-ми, содержание которых составляют наставления и правила относительно богослужения и относительно церковной дисциплины и жизни. Псковичи находились в особых отношениях к митр. Фотию: через своих посадников, ездивших в Москву к великому князю и через своих священников, которых. нарочно посылали к митрополиту, они обращались к последнему с вопросами относительно недоуменных для них предметов в области богослужения и дисциплины и извещали его о недостатках своей церковной жизни. В ответ на вопросы и донесения Псковичей митрополит и писал свои сейчас указанные послания во Пеков 8). К содержанию этой категории посланий мы возвратимся после, когда будем обозревать наше богослужение и. нашу церковную жизнь за данное время. Послания свидетельствуют,

1) Преп. Иосиф Волоколамский свидетельствует, что митр. Фотий, будучи врагом ханженства и пустосвятства в монахах, глубоко чтил истинных подвижников; в своем Отвещании любозазорным он сообщает о тверском подвижнике Варсонофии, «яко и самому архиерею Фотию, митрополиту всеа Русии, к тому присылати, яко да иже от божественных писаний недоведомые глаголы разрешит, о нихже любопрение ему бывайте с некими». Известна рукопись, написанная по благословению Фотия, для какого-то священноинока Саввы (Описание рукописей, гр. Толстого, отд. II, № 4, стр. 212): может быть, дело нужно понимать так, что митрополит благословил рукописью уважаемого им инока.

2) Из-за месячного суда, как должно думать, Фотий находился не в особенно хороших отношениях с архиепископами новгородскими: возможно, что в таких же не особенно хороших отношениях с архиепископами находились и Псковичи: а это могло быть отчасти причиной их взаимной особенной симпатии (если можно так выразиться»).

409

что Фотий с величайшею готовностью отвечал на вопросы Псковичей ичто он с такою же заботливостью относился к их донесениям.

После нашествия Монголов у предков наших явилась и постепенно более и более укреплялась мысль о том, чтобы ставить им своих митрополитов не из Греков, а из их собственной среды— природных Русских, на каковую мысль, как мы говорили выше, первоначально навели предков наших сами же Греки. Некоторые акты времени митр. Фотия дают знать, что в след за одною мыслью возникла у предков наших и другая, по отношению к ней— дальнейшая, мысль, именно—чтобы не только избирать митрополитов из природных Русских, но чтобы и ставить их в самой России. В двух списках чина поставления в епископы, относящихся к 1423-му и 1424-му годам, находим, что новопоставляемый епископ в своем исповедании веры между прочим дает обещание: «еще же и на том обещаваюся: не хотети ми приимати иного митрополита, разве кого поставят из Царяграда, как есмы то изначала прияли» 1). В обещании под иным митрополитом нельзя разуметь митрополита, присланного от папы, ибо во время Фотия и прежде него не было ни малейшего основания опасаться, чтобы Русские приняли митрополита от папы, и необходимо разуметь митрополита, поставленного в самой России, т. е. необходимо понимать дело так, что обещание внесено в исповедание веры новопоставляемых епископов в виду опасения, что Русские примут решение ставить своих митрополитов у себя дома. Может быть, опасение возникло при самом Фотии, ко второй половине правления которого относятся списки чина поставления, а может быть—что еще при его предшественнике Киприане. В летописях, в официальных актах и вообще в письменных памятниках времени Киприана и Фотия нет прямых указаний на то, чтобы помянутая мысль при одном или при другом из них явилась у Русских. Но так как нельзя предполагать, чтобы наше обещание первым или вторым внесено было в исповедание веры новопоставляемых епископов без всякого основания: то следует думать, что помянутая мысль, не быв заявляема Русскими письменно, при том или другом из митрополитов начала ходить между ними устно. Очень вероятно, что сами по себе Русские более или менее долго питали бы мысль, не решаясь на ее осуществление; но случившиеся довольно скоро после

1) Один список в Памятнн. Павлова № 52. col. 454, другой список в Акт. Экспед., т. I. № 370, стр. 463, col. 2.

410

Фотия особые обстоятельства поставили их в необходимость и вынудили их решиться на то, чтобы привести мысль в исполнение...

В 1425-м году, по. смерти вел. кн. Василия Дмитриевича (скончавшегося 27-го Февраля сего года), потребовалась государственная служба от митр. Фотия, и он явился усердным слугой сына умершего великого князя—Василия Васильевича (оставшегося после отца десятилетним мальчиком). По существовавшему праву престолонаследия, после Василия Дмитриевича должен был занять стол великокняжеский старший из троих, состоявших на лицо, его братьев— князь звенигородский и галичский Юрий Дмитриевич 1). Но Василий Дмитриевич, вводя новый порядок престолонаследия, оставил преемником по себе своего сына. Однако Юрий Дмитриевич не хотел уступить своего права племяннику, и вследствие этого между двумя соперниками тотчас же начались враждебные действия. В самую ночь смерти Василия Дмитриевича Фотий послал в Звенигород своего боярина звать Юрия в Москву; но этот отказался ехать в Москву, удалился из Звенигорода в Галич и отсюда прислал к Василию посольство, через которое высказал ему свои угрозы и взял с ним кратковременное перемирие. Перемирием Юрий воспользовался, чтобы собрать против племянника войско; то же сделал и Василий с своими боярами и предупреждая нападение сам первый выступил против дяди. Увидев решимость Василиеву и сознавая свое бессилие бороться с ним, Юрий начал бегать от его войск и требовал, чтобы племянник заключил с ним перемирие на год. Тогда в Москве решено было отправить к Юрию в Галич митрополита, с тем, чтобы он убедил князя к заключению мира. Фотий с готовностью принял на себя поручение и успел достигнуть цели, при чем, по словам летописей, он обязан был успехом сверхъестественной помощи. Сначала Юрий решительно отказался было от мира и соглашался только на перемирие; но когда митрополит, в гневе на его упорство, оставил Галич, не преподав благословения ему и городу, то в последнем открылся великий мор, и князь поспешил, с дороги воротить митрополита, прося его молитв и соглашаясь, исполнить его требование. По молитвам возвратившегося Фотия мор прекратился, а князь с свою очередь сдержал слово и прислал в Москву послов для заключения мира 1).

1) Cfr Соловьева Ист. т. IV, 4-го изд. стр. 51.

2) Никон. лет. V, 82 sqq. Митрополит, посланный из Москвы, так торопился прийти в Галич, что, прибыв в Ярославль накануне праздника Ро-

411

Помирившись с Витовтом после смерти Григория Цамблака, Фотий посетил литовскую пасть своей митрополии тотчас после сего,— в 1420-м году. В конце 1422-го года он опять ездил к Витовту 1). Некоторые, не знаем—насколько достоверные, свидетельства говорят, что он был потом в Литве и в Галиции в 1428-м году 2). В последний раз Фотий ездил в Литву во второй половине 1430-го года. В конце этого года предполагалось коронование Витовта королевским венцом, который жаловал ему император немецкий Сигизмунд; к предстоявшему торжеству Витовт собрал многочисленных гостей из коронованных особ; в числе гостей был и его внук Василий Васильевич московский, а с великим князем, по всей вероятности—также в качестве приглашенного гостя, и митр. Фотий. Если верить нашим летописям, то на сей раз,— накануне смерти своей и так сказать на кануне кануна смерти митрополита, Витовт показал к последнему необыкновенное дружество. Когда торжество коронации не состоялось, так как Поляки не пропустили в Литву несших корону императорских послов, и когда гости разъехались, то Витовт, по словам наших летописей, оста-

ждества Предтечи (24-го Июня), не остался там слушать на другой день обедню, как просили его ярославские князья.—К приезду митрополита в Галич Юрий Дмитриевич собрал в город со всего галицкого княжества многое множество народа, чтобы показать митрополиту многочисленность своих подданных и следовательно—свои великие средства для борьбы. Но митрополит, посмотрев на со-бранный народ, одетый в сермяги, со смехом сказал князю: «сыне князь Юрий! не видах столько народа во овчих шерстях», т.-е что не видал я столько народа, способного пахать землю и негодного на то, чтобы воевать.—Выше мы упомянули о послании к Фотию иеромонаха Исидора, последующего русского митрополита. В послании этом, которое открыто г. Регелем в одной Ватиканской рукописи и напечатано им в Analecta Byzantino-russica, Petropoli, 1891, р. 69, после общего комплимента Фотию, что он, нет сомнения, окажет великие услуги государству русскому, прославляется один частный случай, в котором Фотий будто бы явил себя самоотверженным слугою государства. Но молва, совершившая длинный путь от России до Греции, при участии греческой великой наклонности к льстивому сочинительству, создала Фотию славное государственное деяние из его бегства от Татар в 1411-м году, о котором говорили мы выше (стр. 365).

1) Никон. лет. V, 80 fin..

2) Шараневич в своей Истории Галицко-Володимирской Руси, стр. 336 fin., не указывая источника, говорит, что в 1428-м году на Рождество Богородицы Фотий приехал в Судомир (Сендомир), где виделся с Ягайлом.

412

вил при себе Фотия и держал его у себя в великой чести еще в продолжение 11-ти дней 1). Горько обманутый в своих честолюбивых мечтах и вместе с тем жестоко опозоренный Поляками, Витовт, может быть, искал себе утешения в беседах с митрополитом. Фотий оставил его за три дня до его смерти, которая последовала 24-го Октября 1).

Пришед в Москву на кафедру, Фотий нашел свой московский митрополичий дом и свои митрополичьи села или усадьбы ограбленными и пустыми. В своем духовном завещании он говорит, что дом и села, колику Бог дал силу, строил и исполнил всем. Вотчины митрополичьи умножились при нем, как свидетельствует он в том же завещании, не только в московской Руси,—в великом княжении и в удельных, но и в Литве: иное он прикупил сам, иное получил как душевный или задушный вклад от благородных и благоверных князей и от всех православных христиан. Об одном из вкладов, имевшем место тотчас по прибытии Фотиевом в Россию и очень значительном, записано в Никоновской летописи. В Мае месяце 1410-го года скончался знаменитый князь Владимир Андреевич, по прозванию Храбрый или Донской, двоюродный брат Дмитрия Ивановича Донского (внук Калиты). При своей смерти он отказал по себе и по своему роду в дом Богородицы и чудотворцев Петра и Алексея свое подмосковное село Кудрино с 18-ю деревнями и с селищами и со всякими угодьями, что. принадлежало к селу из старины 3).

Ничего не говорят наши летописи о благотворениях Фотия бедствовавшим императору и патриарху константинопольским. Но необходимо думать, что он—природный Грек благотворил, им еще более усердно, чем Киприан, и вообще—в такой мере, в какой только мог

1) Никон. лет. V, 97.

2) Если Фотий не воротился на погребение Витовта, то нужно припомнить, что последний был не православный, а католик.

3) Никон. лет. V, 34 (0 части Кудринской земли спорил было почему-то с митрополитом архиепископ ростовский, но потом отступился, — ibid. стр. 45 нач.).

4) Свидетельство синодика недели православия, принадлежавшего монемвасийской митрополичьей церкви, о том, что он своими трудами увеличил (расширил) эту церковь и украсил ее многими священными приношениями (прикладами), мы привели выше. Помянутое послание Игнатия к Фотию дает знать, что не были

413

Мы сказали выше, что митр. Киприан или сам непосредственно или через других вел летопись своего времени. С вероятностью тоже должно думать и о митр. Фотии: в повествовании Никоновской летописи за его время в некоторых местах ясно дают видеть себя люди современные ему и близкие к нему.

Фотий скончался 1-го или 2-го Июля 1431-го года 1). Перед своей смертью он написал, подобно Киприану, духовное завещание, в котором сообщает биографические сведения о себе до поставления в митрополиты и в котором уверяет, что время пребывания на кафедре митрополии было для него временем непрерывных скорбей, слез и рыданий 2).

забываемы от него хорошими дарами и все его знакомые из земляков монемвасиотов.

1) Чудесно пред извещенный о своей смерти 20-го Апреля 1430-го года, за семь семидесятидневных седмиц,—Никон. лет. V, 98 fin. sqq (Относительно дня смерти Фотия летописи разногласят, как нужно думать, потому, что при вычислении этих седмиц они расходились между собою на день).

2) В Московской Синодальной ризнице сохраняются до настоящего времени два великолепнейшие саккоса митр. Фотия (вполне соответствующие той τῆς ἀξίας μεγαλειότητι и ясно свидетельствующие о той τοῦ πλούτου βριθωσύνῃ, о которых говорит Вриенний,—выше стр. 360 прим.), сплошь украшенные изображениями праздников и святых, которые вышиты на них шелками и золотом «с самым высоким искусством греческой работы» (на обоих саккосах, кроме того, вышит по полям символ веры). Описание обоих саккосов и изображение одного из них, называемого большим, с обеих сторон, см. в Указателе для обозрения Московской патриаршей (ныне Синодальной) ризницы преосв. Саввы по 4-му изданию (к которому в первый раз приложены фотографические снимки) и по следующим изданиям, а описание одного большого саккоса, с изображением одной передней его стороны, см. в статье Г. Д. Филимонова «Иконные портреты русских царей», напечатанной в Вестнике Общества древне-русского искусства при Московском Публичном Музее на 1875-й год, № 6—10, исследований стр. 45. Очень важным наследием после Фотия для науки канонического права была бы его греческая Кормчая, более или менее долгое время хранившаяся в Московском Успенском соборе, но в настоящее время ее в соборе нет и она или погибла, что вероятнее (и что могло случиться еще в великий пожар 1547-го года), или скрывается где-нибудь в неизвестности.

Страница сгенерирована за 0.02 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com