Пространная редакция Жития Сергия Радонежского, будучи редакцией компилятивной, представляет особый интерес для изучения, так как объединяет в рамках одного текста части, написанные двумя древнерусскими книжниками — Епифанием Премудрым и Пахомием Сербом, творившими в одних и тех же жанрах (агиографическом и гомилетическом) с интервалом в несколько десятилетий. Впрочем, в таком ключе на данную редакцию ЖСР, как правило, смотрят только тогда, когда ставится цель найти доказательства принадлежности Епифанию первой части редакции. В основном же Пространная редакция интересует ученых как один из источников при исследовании языка Епифания и шире церковнославянского языка второй половины XIV — начала XV в., в связи с чем она привлекается обычно в сопоставлении с другим, не менее известным епифаниевским сочинением — Житием Стефана Пермского, а иногда также и с Похвальным словом Сергию, написанным Епифанием. Вторая часть Пространной редакции как самостоятельный лингвистический источник значения не имеет: до нас дошли гораздо более ранние списки и даже в отдельных случаях автографы тех редакций ЖСР, созданных Пахомием Сербом, из которых были взяты главы Пахомиевской части Пространной редакции.

Однако необходимо отметить: не проясненные до сих пор текстологические проблемы, связанные с классификацией редакций ЖСР и выделением епифаниевского текста в составе Пространной редакции, приводят к тому, что выводы о языке Епифания могут делаться не только на материале собственно Епифа-

442

ниевской части, но и на материале всей Пространной редакции (ср.: [Балашова 1985; Иванова 1998а; Абрамова 2004]), а также на материале вообще других редакций ЖСР (ср., например: [Гождзик 1994]), что существенно снижает значимость таких выводов, а иногда и требует их полного пересмотра. В целом, приходится признать, что корректные с точки зрения текстологии работы, посвященные изучению Пространной редакции в лингвистическом аспекте, единичны и появляются лишь в последнее время, когда текстология редакции получила новое развитие.

Несмотря на не ослабевающий в течение вот уже нескольких столетий интерес к творчеству Епифания Премудрого, в лингвистическом отношении его сочинения, особенно текст ЖСР в составе Пространной редакции, пока изучены еще явно недостаточно. В сущности, можно говорить лишь об одной обобщающей работе, в которой комплексно, на всех уровнях исследован язык Епифания в рамках более широкого исследования языка древнерусских агиографических памятников конца XIV — XV в. [Иванова 1998а], однако материалом послужило Житие Стефана Пермского, а Пространная редакция ЖСР была изучена только с точки зрения синтаксической организации текста для решения проблемы атрибуции. Кроме того, существует несколько работ, посвященных более узким темам, основанных только на материале епифаниевских сочинений или привлекающих этот материал наряду с другими источниками соответствующего периода. В одной из таких работ исследуется именное склонение в Житии Стефана Пермского [Именное склонение 1977]. Вопросы синтаксической организации епифаниевских текстов разбираются в работах В. Д. Петровой (на материале ЖСП) и И. Ю. Абрамовой. Автором настоящего издания было проведено исследование системы глагола в нормативном аспекте в трех сочинениях Епифания: Житиях Стефана Пермского и Сергия Радонежского, а также в Похвальном слове Сергию [Духанина 2008а]. Можно назвать еще несколько работ,

443

в которых рассматриваются отдельные лингвистические вопросы с привлечением материала Пространной редакции ЖСР, например проблема использования Епифанием форм двойственного числа [Живов 2004, с. 87—90; Маруяма 2011]. При этом язык Епифания исследовался также в стилистическом аспекте, так как языковые средства книжник нередко применяет в художественных целях, о чем будет сказано в следующем разделе.

Что же на данный момент известно о языке сочинений Епифания Премудрого, и в частности первой части Пространной редакции ЖСР?

Жития, написанные Епифанием Премудрым, уникальны не только в художественном, но и в лингвистическом отношении. Их специфика проявляется в том, что, следуя языковым нормам жанра, не выходя за рамки традиции, Епифаний вносит в свои сочинения что-то новое.

Морфологическая система епифаниевских житий особенно интересна в нормативном аспекте. Однако прежде чем приступить к ее описанию, необходимо кратко охарактеризовать языковую специфику жития как жанра древнерусской литературы.

Житие относится к высоким жанрам, что предполагало преимущественное употребление стандартного церковнославянского языка¹, в котором используемые грамматические средства нормативны и практически неподвижны в течение веков [Живов 1996, с. 33]. Это означает, в частности, что в таких текстах, в отличие от произведений других жанров, написанных на гибридном церковнославянском, например летописей, не допускаются нормой грамматические варианты из живого древнерусского языка в тех морфологических формах, которые относятся к признакам книжности. Система признаков книжности строится, главным образом, из глагольных форм: одним

¹ Мы используем терминологию В. М. Живова, выделившего в рамках литературного языка Древней Руси — церковнославянского — два регистра: стандартный и гибридный [Живов 1996].

444

из основных морфологических признаков для определения степени книжности текста в древнерусской письменности является характер употребления прошедших времен в нем. Здесь церковнославянский язык оказался противопоставлен живому древнерусскому: если первый унаследовал от старославянского сложную систему форм прошедшего времени, включающую простые претериты (аорист и имперфект) и аналитические формы (перфект и плюсквамперфект), употреблявшиеся в соответствии со своим грамматическим значением, то в живом древнерусском языке аорист и имперфект уже в ранний период были утрачены. Не совпадая, формы времени в книжно-литературных памятниках, с одной стороны, и памятниках живого древнерусского языка — с другой, становятся дифференциальным признаком книжности текста: первым свойственна сложная система прошедших времен, вторым она не свойственна. При этом в стандартном церковнославянском языке предполагалось последовательное употребление всех прошедших времен в соответствии с их грамматическим значением, тогда как норма гибридного церковнославянского допускала использование -л-форм в значениях других прошедших времен (не только в своем исходном перфектном) (см., например: [Живов 1996, с. 31—32, 35—36]).

Исследование агиографических сочинений Епифания Премудрого показывает, что книжник в совершенстве владел стандартным церковнославянским: об этом свидетельствует использование глагольных форм в Житии Стефана Пермского и первой части Пространной редакции ЖСР, которое в целом соответствует нормам стандартного церковнославянского языка. В формах простых претеритов, презенса, повелительного и сослагательного наклонений, причастий, инфинитива, супина особенностей, выходящих за пределы книжной нормы, не наблюдается. Более того, оба епифаниевских Жития характеризуются употреблением ряда маркированно книжных форм, в частности полных форм действительных причастий настоящего

445

времени с флексией -ыи от основ на согласный (вѣдыи, живыи и др.); форм действительных причастий прошедшего времени от основ на суффиксальный и с суффиксом -’ь/-’ьш- (оуединьшасѧ, причащьсѧ и под.); форм страдательных причастий прошедшего времени с суффиксом -ен- от основ с суффиксом -ноу-, корневыми ы, и (изриновени, покровено и др.); конструкции «имамь + инфинитив» в значении неизбежности действия и др. (см. подробнее: [Духанина 2008а]).

Особое внимание исследователи проявили к проблеме употребления Епифанием Премудрым форм двойственного числа, но и здесь вывод оказался вполне ожидаемым: двойственное число используется книжником непоследовательно, но при этом он не выходит за пределы книжной нормы XV в. [Живов 2004, с. 87—90; Духанина 20086, с. 21; Маруяма 2011, с. 184].

Система именных форм в сочинениях Епифания исследовалась пока только на материале Жития Стефана Пермского, и здесь отклонений от общепринятых норм и ярких особенностей не отмечено: как и во многих других агиографических текстах XV в., встречаются флексии, характерные для живого древнерусского языка, но их число незначительно [Именное склонение 1977, с. 221; Иванова 19986, с. 5—6]. Однако выводы эти делались на основе одного-двух списков ЖСП, причем не самых ранних и не самого лучшего качества, и без учета материала ЖСР. так что считать именное склонение в епифаниевских сочинениях полностью изученным на данный момент нельзя.

Но Епифаний не был бы Епифанием, если бы не нашел возможность творчески использовать доступные и известные ему языковые средства. Речь идет не только об использовании лексических и морфологических средств в стилистических целях. В агиографических сочинениях Епифания мы наблюдаем сознательный подход и к выбору нормативных языковых средств.

Наиболее яркой чертой глагольной системы, отмеченной в обоих епифаниевских Житиях, является специфическое ис-

446

пользование форм перфекта, нехарактерное для большинства книжных текстов, написанных на стандартном церковнославянском языке, — преимущественно без связки в 3-м лице: в Житии Стефана Пермского не имеют связки более 60 % форм, в первой части Пространной редакции Жития Сергия Радонежского — около 80 % форм (см. подробнее: (Духанина 2007; Духанина 2008а]). Последовательный пропуск связки в формах 3-го лица перфекта наблюдается также в списках Чудовской редакции Нового Завета и Жития Евфимия Великого ². Знакомство Епифания с этими памятниками, которое можно считать доказанным [Духанина 20086, с. 12], позволяет утверждать, что он ориентировался на представленную в них норму употребления форм перфекта, то есть из двух возможных он выбрал не общепринятый, а периферийный вариант нормы. Таким образом, именно изучение сочинений Епифания Премудрого показало, что в церковнославянском языке существовала особая периферийная норма употребления форм перфекта ³.

² Если об этой языковой особенности в списках Чудовского Нового Завета упоминалось неоднократно (см., например: [Пентковская 2003, с. 32—36; Пентковская 2009, с. 136—179]), то выявить ее в Житии Евфимия Великого позволило как раз обращение к епифаниевским сочинениям: это Житие, которое является одним из источников Жития Сергия Радонежского (см. главу «Начало житию Сергиеву»), было привлечено нами к анализу в сопоставительных целях [Духанина 20086, с. 2].

³ Заметим, что существует иная интерпретация описанной особенности употребления форм перфекта в ЖСП: М. В. Иванова рассматривает ее как отражение живых процессов, проходящих в древнерусском языке в конце XIV в. [Иванова 19986, с. 7—8], то есть, в сущности, как элемент гибридности, с чем трудно согласиться, если рассматривать язык ЖСП комплексно, в том числе с учетом его лексических особенностей, а главное, крайне сложного синтаксиса. Примечательно, что разницы в употреблении форм прошедшего времени в ЖСП и сочинениях Пахомия Логофета исследовательница не находит и даже полагает, что жития, созданные этим книжником, «отражают более позднюю ступень в разрушении системы прошедших времен древнерусского глагола» [Иванова 19986, с. 18], хотя именно сочинения Пахомия считаются образцом языковой житийной нормы XV в. и встречающиеся в них единичные формы перфекта практически всегда имеют связку [Духанина 20086, с. 10].

447

Надо сказать, что Житие Стефана Пермского более интересно в нормативном отношении, чем написанное позднее и полностью не сохранившееся Житие Сергия. В ЖСП есть и некоторые другие особенности употребления глагольных форм, нехарактерные для большинства стандартных церковнославянских текстов XI—XV вв. и не представленные в первой части Пространной редакции ЖСР: использование формы «русского плюсквамперфекта» (было подобало); значительное количество вторичных имперфективов на -ива-/-ыва-; употребление форм настоящего исторического в «имперфектном» значении (в том числе как стилистический прием, свойственный некоторым оригинальным древнерусским текстам и восходящий к фольклорной традиции) [Духанина 20086, с. 14, 17—18, 22].

Таким образом, из нормативных особенностей, обнаруженных в ЖСП, в ЖСР повторяется только специфическое употребление форм перфекта, и при этом появляется новая черта — настоящее историческое в «событийном» значении, что было характерно для агиографических сочинений, следующих стилю «плетение словес», но в ЖСП Епифанием не использовалось [Духанина 20086, с. 18]. Различия в употреблении отдельных глагольных форм в двух Житиях, написанных Епифанием Премудрым, вероятно, можно было бы трактовать как свидетельство позднейшего редактирования епифаниевского текста в составе Пространной редакции ЖСР. Однако сохранение столь яркой черты, как употребление форм перфекта без связки, не соответствующей общепринятым нормам и не отмеченной, в том числе, и в сочинениях Пахомия Серба, позволяет полагать, что последовательному редактированию текст ЖСР, приписываемый Епифанию, не подвергался. Отсутствие же в первой части Пространной редакции ЖСР характерных для ЖСП лингвистических особенностей может объясняться изменением представлений Епифания о нормативном статусе некоторых глагольных форм [Духанина 20086, с. 24].

448

Языковая специфика сочинений Епифания Премудрого позволяет привлекать лингвистические данные при решении проблем атрибуции первой части Пространной редакции ЖСР: четкое противопоставление двух частей Пространной редакции в отношении использования форм перфекта ясно свидетельствует о том, что первая часть принадлежит перу Епифания⁴.

Синтаксическая организация сочинений Епифания Премудрого неоднократно становилась предметом исследования. Среди особых синтаксических признаков епифаниевского «плетения словес» называют конструкции с однородными членами предложения и цепи однородных придаточных (см.: [Кожин 1984, с. 19] и др.), широкое использование сложносочиненных и сложноподчиненных предложений, причастных конструкций (см.: [Ларин 1975, с. 248—249] и др.). Анализ этих особенностей дают в своих работах Ε. Н. Балашова, М. В. Иванова, В. Д. Петрова, И. Ю. Абрамова (см. ниже). В частности, детальное описание простого предложения в ЖСП и Пространной редакции ЖСР можно найти в работах И. Ю. Абрамовой, указавшей еще целый ряд параметров, свойственных именно епифаниевскому «плетению словес»: предпочтение двусоставных полных предложений, тяготение к осложненным простым высказываниям и т. д. (см,: [Абрамова 2004] и др.). Много интересных наблюдений и выводов о специфике синтаксической организации епифаниевского «плетения словес», в том числе отдельных конструкций (на материале ЖСП), содержится в работах В. Д. Петровой (см.: [Петрова 2006; Петрова 2007а; Петрова 20076] идр.).

Сочинения Епифания Премудрого противопоставлены на синтаксическом уровне сочинениям Пахомия Серба, что также используется учеными для атрибуции Пространной редак-

⁴ Атрибутировать вторую часть Пространной редакции ЖСР Пахомию нет необходимости — ведь главы, за единственным исключением, заимствованы буквально из соответствующих Пахомиевских редакций (см. раздел «Текстология Пространной редакции Жития Сергия Радонежского», п. 3).

449

ции Епифанию. Так, Ε. Н. Балашова указала, что нанизывание однородных членов предложения и очень сложная структура предложений свойственны именно епифаниевским сочинениям, в отличие от сочинений Пахомия [Балашова 1985, с. 207— 209]⁵. К таким же выводам пришла и М. В. Иванова, отметив, что для житий, написанных Епифанием, характерен чрезвычайно усложненный синтаксис, тогда как сочинения Пахомия отличают простота, лаконичность и динамизм [Иванова 19986, с. 9—10, 19] ⁶. При этом одной из наиболее ярких синтаксических особенностей пахомиевских сочинений М. В. Иванова считает использование «настоящего исторического» для оживления и актуализации описываемого события [Иванова 19986, с. 19—20], хотя факт применения этого приема в Пространной редакции ЖСР (причем в обеих ее частях) она оставила без упоминания.

Впрочем, возможности поиска лингвистических аргументов для атрибуции первой части Пространной редакции ЖСР пока не исчерпаны. Выше уже говорилось, что система имени в Пространной редакции осталась вне поля зрения исследователей, хотя в изученных сочинениях Епифания Премудрого и Пахомия Серба обнаруживаются особенности употребления некоторых форм. Скажем, на основе сопоставления епифаниевского Жития Стефана Пермского и пахомиевского Жития Кирилла Белозерского был сделан вывод, что у Пахомия новые флексии в именном склонении встречаются гораздо чаще [Именное скло-

⁵ В работе был исследован материал трех сочинений Епифания Премудрого: Жития Стефана Пермского, Пространной редакции ЖСР и Похвального слова Сергию. Выводы в отношении Пространной редакции (а именно вывод о том, что «правке был подвергнут текст ЖСР целиком» [Балашова 1985, с. 215], сделанный на основе формального анализа текста) следует принимать с учетом того, что редакция исследовалась без разделения на Епифаниевскую и Пахомиевскую части, причем только до главы о преставлении Сергия (в качестве источника было выбрано издание ВМЧ).

⁶ Пространная редакция исследовалась в этой работе полностью, без разделения на Епифаниевскую и Пахомиевскую части, поэтому полученные выводы нельзя считать окончательными.

450

нение 1977, с. 221], однако М. В. Иванова при исследовании того же материала, а также Жития митрополита Алексия не нашла принципиальных различий в образовании и употреблении именных и местоименных форм у двух книжников [Иванова 19986, с. 16—17]. Здесь хотелось бы отметить одну языковую особенность, противопоставляющую две части Пространной редакции, на которую ранее ученые внимания не обращали: наличие такого морфологического сербизма в Пахомиевской части, как форма местного падежа ед. ч. существительных м. и ср. р. склонения на *o/*jo с флексией -у (ѡ неѻбычномъ в нощи званїю; ѡ врѫченно^м ѿ бг҃а хс҃оименитомꙋ ти стадꙋ; ѡ възрастѫ (МДА 88, л. 354, 368, 397) и др.⁷), и отсутствие таких примеров в первой части Пространной редакции, приписываемой Епифанию. Надо сказать, что столь интересный материал, как сербизмы в сочинениях Пахомия (в том числе и в редакциях ЖСР), до сих пор не исследован, несмотря на наличие сохранившихся автографов книжника, на основе которых эта тема могла бы быть раскрыта с достаточной полнотой ⁸. Этот пример указывает на необходимость как сопоставления систем именного склонения в двух частях Пространной редакции, так и более тщательного изучения системы имени во всех сочинениях обоих книжников.

Однако отдельные формы в Пространной редакции ЖСР могут представлять особый интерес для истории русского литературного языка не только в связи с нормативным или атрибутивным аспектом их употребления. Так, например, именно обращение к Епифаниевской части Пространной редакции позволило уточнить временные рамки использования формы имперфекта будѧше в оригинальных древнерусских текстах. Считалось, что

⁷ Перечень примеров может быть расширен, если привлечь материал других видов Пространной редакции (помимо Основного), включающих главы из других Пахомиевских редакций, ср.: ѡ оучн҃цѣ ст҃го. ан̾дроникѫ имене^м (Унд. 370, л. 145 об.).

⁸ О рукописях, переписанных Пахомием Сербом, в том числе автографах его сочинений, см. Приложение 2, п. 4.

451

эта форма не встречается позднее начала XII в. [Мустафина 1991], однако в Епифаниевской части Пространной редакции она употреблена 4 раза [Духанина 2008а, с. 159-161]. Это показывает, что древнерусские книжники использовали ее и гораздо позже⁹. Таким образом, значение Пространной редакции как лингвистического источника не ограничивается лишь нормативной и атрибутивной спецификой тех или иных форм или конструкций.

Самого пристального внимания заслуживает лексика Пространной редакции ЖСР, которая уникальна и также может быть использована в атрибутивных целях, так как и в лексическом плане язык Епифания характеризуется целым рядом особенностей, отличающих его от языка Пахомия.

Сегодня можно назвать только одну попытку комплексного анализа лексики епифаниевских сочинений — работы М. В. Ивановой, посвященные лексике Жития Стефана Пермского [Иванова 1986; Иванова 1998а], к тексту которого был даже составлен частотный словарь¹⁰. М. В. Ивановой принадлежит и единственное обобщающее исследование по лексике сочинений Пахомия Серба - на материале Житий Кирилла Белозерского и митрополита Алексия [Иванова 1998а]. Однако анализ лексики Пространной редакции ЖСР пока остается делом будущего.

⁹ Данный факт, как отмечает С. Ю. Темчин, «наглядно показывает сложность использования лингвохронологического критерия при определении времени создания конкретного текста»: А. А. Гиппиус на основании наличия формы будѧше в Предисловии к «Софийскому временнику» первоначально датировал его временем не позднее начала XII в. [Гиппиус 2006. с. 68], однако затем отказался от утверждения об исключительно раннем употреблении формы будѧше, так как она встречается у Епифания [Гиппиус 2010, с. 181-182] (см. подробнее: [Темчин 2013, с. 153-154)).

¹⁰ Депонирован в ИНИОН в 1986 г., издан не был и потому малоизвестен и малодоступен. При этом в основу словаря был положен список ЖСП РНБ, собр. Погодина, № 862, 40-е гг. XVI в., л. 253—348 об., содержащий значительное количество вторичных чтений, в результате чего в словарь попали некоторые слова, не использованные Епифанием в Житии, другие же, им использованные, в него, наоборот, включены не были (см. подробнее: [Духанина 2012]).

452

Неоднократно отмечалось, что лексический материал епифаниевских сочинений отличается поразительным богатством и разнообразием, включая слова из разных пластов, в том числе много конкретно-бытовой лексики, синонимы и однокоренные слова, грецизмы, а также сложные слова, представляющие собой, по-видимому, кальки с греческого (см.: [Лихачев 1979; Иванова 1986; Иванова 1998а; Колесов 1989, с. 188—215] и др.). Особенностью лексики ЖСП является наличие наряду с нейтральной лексикой двух значительных по объему стилистически маркированных пластов: бытовой лексики и сложных слов, многие из которых относятся к так называемым неологизмам Епифания. В сочинениях Пахомия, напротив, основная масса слов представляет собой общеупотребительную и нейтральную лексику, в том числе и широко используемые сложные слова [Иванова 19986, с. 13—16]; при этом к лексическим особенностям сочинений Пахомия М. В. Иванова относит употребление слове уменьшительными суффиксами (Иванова 19986, с. 15].

Все сочинения Епифания представляют собой уникальный лексический источник: многие слова или отдельные значения слов известны нам только из этих текстов. Так, например, М. В. Иванова насчитывает в словаре И. И. Срезневского 152 слова, фиксируемых лишь по Житию Стефана Пермского, и 100 слов, одно из значений которых определяется по контексту только ЖСП [Иванова 1986, с. 98], причем, как показали наши наблюдения, часть этих слов и в Словаре русского языка XI— XVII вв. иллюстрируется только примерами из ЖСП (ср.: баснотворець, бѣсомолець, вобронитися ‘вооружиться’, досужный ‘умелый, способный, искусный’, злоприлучный ‘приносящий, содержащий зло (?)’, изоставити ‘оставить, кончить’, искрятати ‘перевернуть, опрокинуть, разбить’ и др.). В этом словаре можно найти еще целый ряд слов, употребление которых демонстрируется только контекстами из других сочинений Епифания, в том числе из Жития Сергия Радонежского (например: гла-

453

достный ‘гладкий, шелковистый’, пелесоватый ‘неоднородный по цвету, фактуре (?)’, пустыница ‘уменьш.-ласк. к пустыня (в значении ‘уединенное место, где поселяется отшельник’)’, ручица ‘уменьш. к рука’; ангеловидный, вседерзый ‘преисполненный дерзости’, книговычение ‘обучение грамоте, письму’, пустынножительство; канонархати и др.).

Однако все это богатство не нашло адекватного отражения в исторических словарях русского языка. В частности, Пространная редакция ЖСР, так же как и Похвальное слово Сергию и Послание Кириллу, не привлекаются в качестве источника в словаре И. И. Срезневского, а в Словаре русского языка XI— XVII вв. уникальная лексика этих сочинений отражена с разного рода ошибками и не полностью. Например, в последнем вместо используемого Епифанием в ЖСР существительного бурява (очевидно, ‘ткань коричневого цвета’) помещено прилагательное бурявый ‘коричневатый, рыжеватый’ [СлРЯ, вып. I, с. 358], отсутствует встречающееся 5 раз (!) в ЖСР слово проверещати, как и целый ряд сложных слов: великодатель, новопринесеный, новопеченый и др. В некоторых случаях Житие Сергия Радонежского ошибочно называется в качестве источника цитаты вместо Похвального слова, так как контекст берется из изданий, в которых Похвальное слово следует за Житием (см. слова: добросердый, истрѣзвѣние, подобострастный, похищникъ и др.). Не вошли в словари имена собственные, грецизмы. Наконец, существующие словари не отражают в полной мере епифаниевские особенности словоупотребления: многие контексты, по тем или иным причинам представляющие интерес (в частности, с бытовой лексикой, нехарактерной для агиографического жанра), в словари не включены — вместо них используются в качестве иллюстрации контексты из других древнерусских произведений. Таким образом, составить целостное представление о лексике епифаниевских сочинений по историческим словарям практически невозможно. Для решения этой проблемы необхо-

454

дим словарь языка Епифания Премудрого или хотя бы словари по его произведениям.

В словарях, где Пространная редакция используется как источник, авторство частей текста не оговаривается. Между тем, как показывают наблюдения, и в Пахомиевской части (материал которой отражен лишь до главы о преставлении Сергия включительно) есть слова, не попавшие в Словарь русского языка XI— XVII вв. (например: добросписание, благопопечение); слова, употребленные в значении, не указанном в этом словаре (ср.: многорассудительный в значении ‘рассудительный’, владычество в составе титулования, внимательнѣ ‘уседно, тщательно’), а также слова, примеры употребления которых гораздо младше текста ЖСР (ср.: благодать ‘благодарность’ — старший пример из Жития протопопа Аввакума (1673 г.) [СлРЯ, вып. 1, с. 200]; обнищевати ‘становиться бедным, впадать в нужду, нищету’ — старший пример из толкования Брунона Вирцбургского на Псалтирь (перевод с лат. Дм. Герасимова) 1535 г. по списку XVII в. [СлРЯ, вып. 12, с. 104]; лаяния ‘козни’ — старший пример из Геннадиевской Библии 1499 г. [СлРЯ, вып. 8, с. 181]). Наконец, немало слов иллюстрируются в этом словаре именно примерами из Пахомиевской части Пространной редакции, причем нередко единственными (ср.: распаднутися, предъизрядный, златоносецъ). Все это говорит о том, что сочинения Пахомия, включая Пахомиевские редакции ЖСР, весьма интересны, но слабо изучены в лексическом плане.

Исследование лексики Пространной редакции ЖСР важно еще и потому, что позволяет указать на необходимость уточнения уже полученных выводов о лексических особенностях как епифаниевских, так и пахомиевских сочинений. Так, как уже упоминалось, М. В. Иванова считает употребление слов с уменьшительными суффиксами особенностью именно сочинений Пахомия. Но если обратиться к Пространной редакции ЖСР, то можно увидеть, что в первой ее части, принадлежащей перу

455

Епифания, есть целый ряд таких слов: ручица, пустыница, пустынька, оконце, церквица и др. Конечно, все эти примеры можно было бы приписать руке Пахомия, если считать, что он редактировал текст Епифания, однако доказательствами того, что такое редактирование имело место, наука пока не располагает, и это заставляет с осторожностью подойти к выводам М. В. Ивановой, нуждающимся в проверке на более широком материале.

В связи с проблемой специфики использования лексики Епифанием Премудрым и Пахомием Сербом сделаем несколько замечаний и по поводу такой группы, как грецизмы. В сочинениях Епифания на нее обращали особое внимание, рассматривая наличие таких слов как атрибутирующий признак при решении проблемы авторства, связанной с Посланием Кириллу [Седельников 1926, с. 173], проблемы рукописей-автографов Епифания (см. подробнее Приложение 1, п. 3). Хотя при этом в целом, с привлечением материала всех сочинений и автографов Епифания (включая предположительные), данная группа слов так и не была проанализирована. Однако грецизмы известны и в сочинениях Пахомия Серба. Пространная редакция ЖСР в этом отношении оказывается весьма показательным источником, демонстрирующим сходное обращение книжников с такой лексикой: при наличии целого ряда грецизмов, связанных с богословской терминологией, обозначением предметов церковной утвари, должностей и под., в обеих частях Пространной редакции встречаются и более редкие грецизмы. Так, например, широко известно слово аркуда в Епифаниевской части Пространной редакции, сопровождающееся переводом на славянский язык (см. МДА 88, л. 315 об.), между тем остался неизвестен такой грецизм, как таха, который был использован Пахомием в послесловии к 4-й и 5-й редакциям ЖСР и попал из последней в Пространную редакцию ¹¹ (см. МДА 88, л. 397; см. комм. 231 к переводу).

¹¹ Ср. также употребление этого слова Пахомием в записи в переписанной им рукописи Толковой псалтыри (МДА 23, л. 225 об.) — см. Приложение 2, п. 4.

456

Приведенные выше наблюдения над лексикой Пространной редакции ЖСР со всей очевидностью показывают, что здесь может быть сделано немало открытий.

При обращении к теме изучения Пространной редакции ЖСР в лингвистическом аспекте нельзя обойти вниманием вопрос о важной роли сочинений Епифания в формировании русского литературного языка. Здесь хотелось бы отметить работу В. В. Колесова (см.: [Колесов 1989, с. 188—215]), где подробно анализируется «новшество» Епифания — увеличение объема синтагм до триады и перераспределение отношений их элементов, в котором важную роль играют словообразовательные средства и стилистически маркированные пласты лексики (архаизмы и разговорные слова). Увеличение объема синтагм, их разбиение и модификации, по мысли В. В. Колесова, имели следствием развитие словообразовательных потенций корней, специализацию лексических значений и процесс начинающегося выделения литературного варианта, что оказалось важным для развития норм русского литературного языка.

* * *

Пространная редакция Жития Сергия Радонежского не имеет комплексного лингвистического описания, хотя наблюдения, сделанные на разных языковых уровнях — морфологическом, синтаксическом, лексическом, свидетельствуют о том, что этот памятник представляет исключительный интерес с лингвистической точки зрения. Не раз отмеченная учеными уникальность лексического материала данной редакции (особенно ее Епифаниевской части) так и не нашла пока отражения в словаре или словоуказателе этого текста. Как лингвистический источник Пространная редакция ЖСР во многом до сих пор остается terra incognita, что в значительной степени связано со сложной текстологией Жития.

457