Зернов Н. Юрисдикционные споры в Русской Церкви эмиграции

Письмо Солженицына, адресованное членам Третьего Всезарубежного Собора Синодальной Церкви, заседавшего в Соединенных Штатах в 1974 году, вновь подняло вопрос о причинах раскола в среде русской православной эмиграции и о путях его преодоления.

Солженицын, попав на запад, был поражен отсутствием общения в таинствах между отдельными юрисдикциями и теми отлучениями и прещениями, которыми сопровождалась борьба между ними. Было время, когда газеты и журналы эмиграции были заполнены полемикой, вызванной юрисдикционными распрями. Теперь страсти улеглись, но примирение не достигнуто, наоборот, оно представляется обычно невозможным, так глубоко укоренилась привычка к раздельному существованию.

Солженицын указывает, что разделения были вызваны спорами: «Не о вере, не об оттенках веры, даже не об обряде, а из-за каких-то юрисдикций —мерзкого слова, которого и представить нельзя на страницах священных книг». Что же скрывается за этим церковно-юридическим термином, почему именно он вызвал столь ожесточенные столкновения, лишившие единства русскую зарубежную церковь?

Юрисдикционные разногласия касаются обычно канонических полномочий различных епископских кафедр. История церкви показывает, что споры на этой почве часто окрашиваются, как политическими соображениями, так и личным соперничеством между отдельными иерархами. Заграничный раскол не явился исключением, и его непосредственной причиной было неумение русского епископата мирным путем распределить свои полномочия. Однако, за этими личными счетами, стояли другие гораздо более значительные расхождения. Отдельные иерархи представляли определенные направления, как политические, так и церковные, и вокруг них сгруппировались сторонники не только по личным симпатиям, но и по богословским убеждениям. В конечном итоге русское зарубежье раскололось по линии различных определений взаимоотношений между церковью и государством.

119

Для одних эта связь была священна и неразрывна. Церковь нуждалась в защите государства от своих многочисленных врагов, чистота ее веры требовала насильственного удаления еретиков, святость и благолепие ее богослужения предполагали покровительство верховной власти. Церковь была поэтому кровно заинтересована в правоверии главы государства. На ней лежала священная задача благословлять на царство Божьего помазанника. Взамен она имела право требовать от него помощи и покровительства. Сторонники этого направления продолжали традицию и московского царства и петербургской империи. Они стояли на твердой почве того союза между церковью и государством, который начался со времени императора Константина в IV-м веке. Противники их считали, что этот период окончился с отречением русского монарха и церковь должна по-новому устанавливать свои отношения со светской властью.

Сторонники этого взгляда не сразу нашли основание для своей позиции. Сначала они только настаивали, что церкви не следует связывать свою судьбу ни с одной из форм правления и не участвовать в борьбе партий. Но постепенно они отказались от самой идеи священной монархии и осознали церковь, как общину, живущую в иной сфере, чем государство. Их целью стало не поиски покровительства светской власти, а свобода от вмешательства во внутренние дела верующих. Люди этого умонастроения не относятся безразлично к политическим и социальным вопросам, но они сознают, что пути церкви и пути государства различны и что всякое применение насилия в делах религиозных имеет пагубные последствия.

Разница между этими церковными мировоззрениями, хотя и касается одних из наиболее важных и жизненных сторон христианского вероучения, но она никогда не была включена в догматические определения, и потому члены церкви остаются свободными в выборе тех путей осуществления христианства в общественной и национальной жизни, которые представляются им наиболее согласными духу Евангелия. Спор на эту тему, возникший в эмиграции, был продолжением гораздо раньше родившихся разногласий, обнаружившихся еще в XV веке при зарождении московского царства. Уже тогда внутри церкви наметились два течения, возглавлявшиеся двумя выдающимися иноками, впоследствии канонизированными русской церковью. Ими были Иосиф Волоцкий (1439-1515) и Нил Сорский (1433-1508). Их последователи вошли в русскую историю под именами Иосифлян и Нестяжателей.

120

Первые всячески поддерживали рост самодержавия, искали покровительства у великих князей, требовали помощи светской власти в борьбе с еретиками и непокорными, и видели в церкви оплот для единства и благоденствия родины. Нестяжатели не искали ни привилегий, ни власти, были против гонений на инакомыслящих и ставили во главу своего учения внутреннее очищение и просвещение верующих. Победа досталась иосифлянам, они использовали ее для преследования нестяжателей, голос которых надолго умолкает на просторах Руси.

Торжество иосифлян привело к трагедии старообрядческого раскола. Допустив однажды законность искоренения силой возникших разногласий внутри церкви, иосифляне стали сами жертвой жестокого гонения, когда в XVII веке их наиболее правоверные и консервативные члены были изгнаны из церкви и мучимы за свою верность отеческим преданиям. В результате этой губительной братоубийственной борьбы, русская церковь потеряла свою свободу и попала в двухсотлетнее пленение имперской бюрократии. Великолепие церковных служб, официальное наименование церкви господствующей не могли скрыть униженного положения иерархии, лишенной своих канонических полномочий, и бедственного состояния приходов, попавших под бдительный контроль государственных чиновников. Несмотря на этот опыт, идея священной монархии продолжает вдохновлять многих русских эмигрантов и иосифлянство остается мировоззрением ее большинства.

Московская патриархия тоже продолжает идти путем иосифлян. Она все еще надеется уступками и покорностью уже не царской, а безбожной власти обеспечить возможность иметь преемство иерархии, совершать богослужения и сохранять традицию торжественных архиерейских -служб. Она оправдывает свою политику убеждением, что церковь не отделима от жизни народа и что придержащая власть, как бы она ни была враждебна христианству, заслуживает послушание духовенства и молитв верующих, так как нет власти, которая не от Бога.

Подобное же направление представлено в эмиграции приходами, входящими в юрисдикцию московской патриархии. Состав их, однако не однороден. Для одних их церковность не мыслима вне связи с их родиной. Они хотят оставаться членами именно русской церкви, все же остальное для них второстепенно. Для других связь с церковью в России ценна как возможность помощи собратьям по вере, находящимся в исключительно трудных усло-

121

виях. Есть и другие соображения, например, строго канонические, которые побуждают отдельных лиц выбирать эту юрисдикцию. Один из парадоксов церковной жизни эмиграции заключается в том, что именно эта юрисдикция включает как представителей крайнего крыла иосифлян, так и их идеологических противников, сторонников полной независимости церкви.

Страстными обличителями московской юрисдикции являются члены зарубежной синодальной церкви. Они в массе своей выражают наиболее последовательно то же учение иосифлян. Они верят в возможность и необходимость восстановления священной монархии, не мыслят себе церкви вне союза с государством, не отделяют их друг от друга и поэтому называют московскую патриархию отпавшей от Христа, так как она пошла на соглашение с сатанинской властью. С их точки зрения они остались единственными свободными представителями русского православия, так как те, кто вошел или в американскую автокефальную церковь или признал верховную власть вселенского патриарха, изменил своей церкви и заслуживает поэтому отлучения от таинств. Зарубежная синодальная церковь одна из эмигрантских юрисдикций запрещает своим членам причащаться в других православных церквах, находящихся в общении с московской патриархией.

Так называемая константинопольская юрисдикция состоит из наиболее умеренных элементов русской эмиграции. По Духу своему она восходит к традициям нестяжателей: большинство лиц, приветствующих независимость церкви от государства и исповедующих идеал свободы и терпимости, объединились в этой юрисдикции.

В свете данного описания причин церковного раскола, возможно ли надеяться, если не на полное соединение зарубежных епархий, то хотя бы на снятие отлучений? В XVI веке русская церковь сильно пострадала от нетерпимости иосифлян. Хотя разделений внутри ее и не произошло, так как нестяжатели не пытались защищаться разрывом со своими гонителями, но победа одной партии, как было уже сказано, дорого обошлась русскому православию. В эмиграции повторилась та же картина. Иосифляне, получившие прозвище Карловчан, угрозами и отлучениями попытались, как и встарь, заглушить голос своих противников. Если бы они имели доступ к власти, они, наверное, сочли бы себя в праве прибегнуть к насилию в защите того, что они считали истинным правоверием. Московская патриархия тоже старалась применять те же методы для достижения единства. В условиях политической

122

свободы, обретенной русскими в изгнании, эти меры не привели к желаемым результатам. Они только углубили раскол и скомпрометировали тех, кто угрожал и пугал, но не имел возможности осуществить свои угрозы.

Учиться у истории очень трудно, люди склонны повторять те же ошибки в тщетной надежде, что в следующий раз результаты будут другими. Более полстолетия длятся теперь споры среди русских православных в эмиграции и сейчас совершенно несомненно, что ни одна из юрисдикций не отступит от своей позиции, что все они сохранили свое православие и не имеют никаких серьезных оснований не быть в евхаристическом общении друг со другом. То есть осуществить то, к чему призывает их в своем письме Солженицын. Московская патриархия недавно сделала шаг в этом направлении, обратившись летом этого года к зарубежной синодальной церкви с предложением примирения. Члены константинопольской юрисдикции никогда никто не отлучали, дело остается за зарубежной церковью, ей следует отказаться от своих прещений. Это будет большой нравственной победой для современных сторонников иосифлян. В их лице русское православие освободится от соблазна достичь путем насилия единства верующих, оно раскроет перед ними новые горизонты, облегчит ту окостенелость, которая так часто обременяет нашу церковную жизнь, а главное очистит ее от тех подозрений и братоубийственной вражды, которые и раньше отравляли ее и вновь вспыхнули в годы изгнания, когда верующие особенно нуждались в любви и снисхождении друг ко другу.

Начало этой трагической борьбы случилось при первой же попытке к церковному объединению. Прилагаемые записки о Первом Соборе в Карловцах являются не только истерическим документом, иллюстрирующим церковные настроения! начальных лет Зарубежья, но они также могут помочь лучше понять то глубокое расхождение в понимании роли церкви, которое принесли с собою в изгнание русские беженцы. На этом соборе были уже представлены все основные течения эмигрантской церкви, хотя границы между ними еще не были отчетливо осознаны и некоторые видные участники церковного собрания в Карловцах впоследствии переменили свои позиции. Этот же собор был показателен для тех

123

иллюзий, которые в те годы владели умами многих видных церковных и политических деятелей эмиграции.

Для того чтобы лучше разобраться в той борьбе, которая началась с первого дня заседаний, следует коснуться задач, поставленных перед собором его устроителями. Идея обще-эмигрантского церковного совещания возникла у епископа Вениамина, человека, горевшего желанием продолжать роль духовного вдохновителя Белого Движения, которую он с успехом выполнял в Крыму. Там он провозглашал генерала Врангеля спасителем России, веря, что темные силы, завладевшие родиной, расточатся перед геройским порывом Добровольческой армии, возрожденной духовно и нашедшей в церкви силы для своего подвига. Он был всецело предан церкви, и в тоже время был горячий патриот. Едва ли сознавая это сам, он горел пафосом иосифлян, надеясь увидать восстановленным православное царство. Во время Второй Мировой Войны он стал в Америке «советским патриотом» и после ее окончания вернулся в Советский Союз. Этот крутой поворот был внутренне логичен. Церковь и родина были не отделимы в его горячем сердце.

Противники епископа Вениамина на соборе тоже были убежденные иосифляне, но свою ставку они делали не на разбитой Белой Армии, а на восстановлении на всероссийском престоле законного царя из дома Романовых. Они с недоверием относились к Верховнокомандующему, опасаясь бонапартизма и либерального конституционного монархизма. Третья же партия, которая видела будущее церкви в ее полном, отходе от идеи крестового похода для освобождения родины и в создании своей, независимой от политических партий организации, не имела собственного лица в Карловцах. Своих идеологов она нашла уже позже, главным образом в среде тех религиозных мыслителей, как Булгаков, Бердяев и Федотов, которые и были высланы на запад советской властью в 1922 году или еще позднее покинули Россию. На соборе они поддерживали епископа Вениамина, так как он защищал независимость церкви от желания подчинить ее всецело Высшему Монархическому Совету. Впоследствии они нашли в лице митрополита Евлогия епископа, если и не во всем разделявшего их позицию, то во всяком случае сочувствовавшего им. Под его покровительством был создан Богословский Институт в Париже, начала развиваться работа Русского Студенческого Христианского Движения и других сродных по духу организаций. Создалась так называемая школа парижского богословия, во многом

124

восстановившая придавленную раньше, но никогда не умиравшую в русской церкви, традицию нестяжателей.

Победа крайних монархистов на Первом Соборе не была, однако показательна даже и для этого раннего периода церковной жизни в рассеянии. Она была достигнута при явном попустительстве председателя митрополита Антония, пригласившего на собор ряд видных членов Высшего Монархического Совета. Приходская жизнь эмиграции в 1921 году находилась еще в первоначальной стадии своей организации, но, несмотря на это, большинство лиц, выбранных приходами, вместе со своим духовенством пыталось освободить церковь от опеки политических деятелей и, как будет видно из описаний заседаний, воздержалось при голосовании главной резолюции, которую составила партия монархистов. Члены Высшего Монархического Совета прибыли на собор хорошо сплоченной группой, с готовой программой. Это оказалось полной неожиданностью для инициатора собора еп. Вениамина. Еще менее подготовлены для борьбы были представители приходов, в первый раз встречавшиеся друг с другом. Поэтому удивительно не то, что победили марковцы, а то как трудно далась им эта победа.

Теперь может легко показаться нереальной позиция обеих спорящих сторон. Призыв Собора объединиться вокруг законного представителя дома Романовых был вдохновлен примером подобного послания, выпущенного собором 1613 года, когда Михаил Федорович был выбран на царство. Этим решающим актом было тогда положено начало отрезвления русских людей от угара Смутного Времени. Сейчас трудно представить, что политические деятели в 1921 году не видели полного несоответствия между настоящим положением и тем, которое занимали соборяне в начале XVII века; ясно, что воззвание составленное в 1921 году в подражание 1613 году являлось полнейшим анахронизмом. Но и противники крайних монархистов, во главе с еп. Вениамином, были не менее удалены от действительности со своими планами возобновить гражданскую войну и верой, что Белая Армия сможет возродить Россию.

В их оправдание можно сказать, что в эти катастрофические годы очень немногие понимали размеры случившегося сдвига. Ни патриарх Тихон, пытавшийся отлучением кощунников от церкви остановить осквернение святынь, ни живоцерковники, надеявшиеся сотрудничать с большевиками, ни сам Ленин-Ульянов, наивно мечтавший убийством духовенства и конфискацией церковного имущества уничтожить христианство в России, — все они жили

125

в мире иллюзий. Перед верующими и ленинистами предстояли долгие годы жестокой, упорной борьбы, исходы которой даже сейчас не ясны, хотя уже более полустолетия прошло с ее начала. Об этом мало кто подозревал в 1921 году.

Но если просчеты, сделанные участниками собора в Карловцах имеют свои объяснения, то повторение их ошибочной политики в настоящее время не может быть оправдано. В этом и состоит убедительность письма Солженицына. Он призвал покончить с отлучениями, которые явились следствиями решений, принятых на Первом Соборе, надеясь, что Третий Собор найдет среди своих участников достаточно здравого смысла не продолжать держаться пути, приведшему в тупик.

Как происходили прения на соборе, кто в них участвовал, кто был победителем и кто побежденным, рассказывают записи заседаний в Карловнах и отрывки из дневника, сохранившегося у меня.