Проблема времени есть не только основная проблема философии истории, но и главная тема современной философии. Бергсон и Гейдегер в построении своей философии имеют в виду, как направляющий момент проблему времени.

Проблема времени может рассматриваться с двух точек зрения: с одной стороны так, как она трактуется в математической философии, где время исчисляется математически, как объективированная количественная величина; с другой стороны, время может рассматриваться так, как оно существует для экзистенциальной философии,*) для которой время есть не количественная величина; а нечто не объективированное, и не подлежащее категории числа. В этом случае проблема времени должна рассматриваться уже как проблема человеческой судьбы.

Здесь возникает вопрос об отношении между вре-

*) Для читателей, не имеющих возможности следить за современной философией, Редакция „Вестника“ считает необходимым сделать следующее пояснение. Есть два пути философствования, как осмысления первых начал и конечных целей всего существующего, как выработки мироощущения и миропонимания. Можно пытаться постичь тайну бытия чрез „объекты" — чрез выявленные и закрепленные в „ценностях“ (религиозных, культурных, эстетических и иных) результаты постижений и откровений человеческого духа. Бытие тогда „противостоит“ нам, как система „охлажденных“, „выкристаллизировавшихся“, „объективированных“ истин. Но возможен и другой путь постижения бытия, другой путь и опыт философствования—путь внутреннего погружения в тайну бытия в его наличном т. с. „существующем существовании“. Этим путем идет так называемая „экзистенциальная философия“, „Существование“ (экзистенция) здесь берется не в смысле простого „наличествования“ (как например в выражении — „существует аптека“), а в смысле „находиться в наличной непосредственности самого акта бытия“, „быть в бытийствующем бытии“, „погрузиться во внутреннюю тайну этой „жительствующей жизни“ и чрез это погружение — постичь (описать) тайну бытия.“

Это путь самопознания, но самопознания — не в узком моралистическом или каком либо ином ограничительном смысле, а самопознания, как обращения к себе, как „жительствующему“, „бытийствующему“ бытию, к себе, как „экзистенциальности“ В человеческом наличном существовании бытие не „объективировано,“ не противостоит мне, как внешний объект, оно — моя жизнь, дано мне как сама непосредственность бытийствовования, как бытие в „состоянии акта“. Поэтому — лишь в человеческом существовании бытие, в сущности, и познаваемо. Философия, исходящая из этих предпосылок усвоила себе наименование „экзистенциальной философии“. Представителями (и основоположниками) „экзистенциальной“ философии являются Гейдегер, (краткую сводку идей Гейдегера можно найти в „Вестнике“ за 1931 год № 8—9), Яспер; из русских философов идей экзистенциальной философии придерживается Н. А. Бердяев.

менем и изменением: изменение ли происходит от времени, или время существует потому, что происходят изменения. Наивно думать, что время есть какая то внешняя форма, в которой находится существование. Наоборот время есть состояние реальностей. Известного рода отношения этих реальностей „овременяет“ мир, создает условия времени. Наше „историческое время“, время в нашем опыте и жизни есть болезнь, вечность, распавшаяся на настоящее, прошедшее и будущее. Время делает возможным творчество „новаго“. Творческие процессы в нашем мире осуществляются потому, что есть время.

В нашем сознании время связано с чувствами „заботы“ (Гейдегер) и „страха“. Наше отношение к будущему определяется страхом и надеждой. Надеждой на новое, творческое и лучшее и страхом и ужасом перед смертоносным потоком времени. Изменения, которые происходят в мире, есть сторона мучительная для человека, так как одновременно с изменением происходит и „измена“. Потому что в основе нашего существования лежит двойственность — невозможность изменения без измены уже существующему, невозможность нового творчества без измены старому. Как добиться, чтобы творить изменения, не совершая измены? Время постоянно понуждает нас к измене, к отрицанию связи между будущим и прошедшим.

Существует огромная разница между индусской и христианской философией в их отношении ко времени. В индусской философии время призрачно и двусмысленно, и потому история лишена смысла. Христианство же утверждает смысл существования времени и истории. Все же отношение христианства к времени двояко и парадоксально. С одной стороны признается боговоплощение в истории, а с другой — история есть смертоносный поток времени, в котором невозможно никакое подлинное осуществление, невозможна никакая реализация. Поэтому время есть болезнь и парадокс. Болезненность человеческого существования связана с трагедией времени, — будущее грозит человеку умиранием, от прошлого он отрезан; настоящее для него неуловимо. Бл. Августин в своей „Исповеди“ раскрывает эту призрачность времени; „Прошлого уже нет, будущего еще нет, а настоящее неуловимо,“ говорит он. Время постоянно распадается на ушедшее прошлое и призрачное будущее. Наша жизнь находится во власти неуловимого

времени. Раздробленное настоящее реально не существует. Бл. Августин говорит о трех настоящих: настоящее „настоящее“, настоящее прошедшее и настоящее будущее. Эта неуловимость времени связана с процессом объективации, когда „настоящее“ есть только неуловимый миг „становления“ еще не существующего „будущего“ в уже несуществующее „прошлое“; в процессе объективации неуловима внутренняя реальность существования.

Парадоксальность времени обнаруживается в отношении между настоящим и прошедшим. Суждение настоящего о прошлом есть суждение подвергнутое постоянной иллюзии, так как прошлое, о котором мы говорим в настоящем, есть прошлое в настоящем; оно входит в настоящее как его составная часть, но в измененном, даже искаженном и преображенном виде. Между тем прошлым, которое было когда-то настоящим, и настоящим существует преображающий акт памяти. Память есть чудо в человеческом существовании, это есть преображающий акт изменения прошлого. Сознание невольно устраняет из прошлого все злое и стремится наоборот сохранить доброе и положительное. В прошлом никогда не было того, что мы в настоящем утверждаем о прошлом. Творческий акт памяти одновременно приобщает нас к прошлому и удаляет нас от него.

Время, как „будущее“ смертоносно — всякий момент времени пожирается будущим. Но в отношении к будущему время есть также и творческий акт, вне всякого детерминизма. Творческое отношение к будущему пророческое. Сущность пророчества не в предвидении, на основании предопределенности будущего, как необходимого следствия из данных причин (детерминизм); это есть прозрение будущего вне потока времени. Пророчество есть в этом смысле выход из времени.

Ужас будущего, страх смерти, сознание, что время покоряет все, порождают печаль и меланхолию о безвозвратно ушедшем прошлом. Времени присуща печаль. Печаль, порождаемая отношением бытия к смертоносному будущему и к безвозвратно ушедшему прошлому. Печаль и меланхолия представляются непобедимыми во времени. Они победимы только творческим актом, где отсутствует пассивность существования. Печаль возникает, когда человек впадает в пассивное состояние в отношении времени, а творческий акт есть активное

сопротивление времени. Результаты временного творческого акта находятся во времени, но сам он вне времени. Это то, что Кирхегард называет „Аугенблик“ — „мгновение“, в котором власть времени прекращается. „Мгновение“ выходит из математического ряда исчисляемого времени, здесь достигается полнота и радость вечного настоящего . . . ибо есть вечное настоящее, выходящее из ряда прошедшего-настоящего-будущего. Смысл и ценность переживаемого мгновения заключается в нем самом. Так и священное всегда дано во мгновении, находящемся вне временного ряда.

История связана с проблемой времени и проблема эта ставится: 1) История может быть рассматриваема как объективированный мир, находящийся во власти времени, существующий в прошлом, настоящем и будущем и 2) История м. б. рассматриваема как внутренняя судьба человечества. Мое существование связано с историей: история есть как бы пра-история моего духа. Смысл предания заключается для меня в том, что оно приобщает меня к истории, не как к извне данной реальности, но как к моему собственному существованию.

Как возможны два понимания времени, так возможны и два понимания бесконечности. Есть бесконечность математическая, как количество и как сумма бесконечного числа количеств, и есть бесконечность, как качество целостное и недробимое. При первом понимании бесконечности не может быть достигнута вечность, ибо вечность не измеряется числом, а есть достижение единого качества.

Последняя проблема времени — проблема Апокалипсиса. Апокалипсис есть парадокс времени. В Апокалипсисе ставится проблема отношения между будущим и вечным. Закрытость .для нас этой книги состоит в том, что человек не может справиться с понятием последнего, предельного взаимоотношения времени и будущого к вечному . . . „вечное будет будущим“, „времени не будет“, „время кончится“... все это невместимо для человеческого сознания. Апокалипсис есть пародоксальное сочетание посюстороннего и потустороннего, происходящего за пределами нашей истории. Конец мира, который будет в мире и с миром, есть событие которое означает выход из времени, победу вечности над временем. Это невыразимо для всякого рационального мышления, поэтому в Апокалипсисе это и выражено в символах, за которыми скрыта истина о необъективиро-

ванном „вечно настоящем“ времени. Для каждого человека есть личный Апокалипсис. Человек испытывает ужас не только от того, что время несет смерть, но и от того, что оно несет ад. Ад есть необходимость оставаться в больном времени, невозможность выхода из этого времени.

Измерение времени относительно. Оно изменяется в зависимости от силы и напряженности человеческого переживания. Так часто физические муки кажутся нам вечными, а счастье переживается как мгновение. „Счастливые, действительно, часов не наблюдают.“

Определяющая сила нашей эпохи — техника. Технизация человека связана со стремлением ускорить время, с усиленно-напряженным ожиданием наступления следующей минуты. Мгновение само по себе тут уже не самоценно, господствующее значение приобретает самое устремление к следующему мгновению, и потому созерцательная жизнь в человеке умаляется под влиянием развития техники.

Христианство признает смысл истории, ибо через то, что иной мир, божественный входит в историю, история приобретает смысл С другой стороны, истина христианства невместима в историю и требует конца истории и суда над ней. Происходит суд христианства над историей, но с другой стороны совершается суд истории над христианством; история может судить христианство потому, что она в известном смысле побеждает христианство во времени, т. к. божественное не вмещается еще до конца в историю. Если бы божественное было до конца вместимо в историю, то не было бы и конца. Но оно только входит в историю. Секуляризация. как „омирщение“, как утрата чувства религиозного смысла и значения (десакрализация) творчества в истории— процесс имеющий положительный религиозный смысл. Это процесс трагический, но не только неизбежный, но и положительно необходимый, т. к. секуляризация—захватывающая часть исторических осуществлений „омирщением“, есть процесс отдавания временного времени, процесс тоже пришедший от Бога. В истории процесс сакрализации (стремление приписать священное значение всему существующему) часто был процессом секуляризации; с этим связано историческое искажение христианства, когда за божественное выдавалось слишком человеческое.

В действительности отношение между природным и божественным есть отношение прорывов, порождающих ряд мучительных противоречий. Поэтому история не есть процесс прогресса.

Только творческий акт человека побеждает и выводит из-под власти времени человеческое существование. Тайна религиозной жизни заключается в победе над властью времени, не в пассивном претерпевании внешних фактов истории, а в активном преодолении времени.

Страница сгенерирована за 0.32 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com