I. Валентиниане, многочисленная секта между еретиками, набирая себе сообщников из отступников от истины, охотно склоняются к баснословию и тем никого не приводят в изумление Они ни о чем столько не пекутся, как сокрыть то, что проповедуют, если только можно назвать проповедью скрытное учение. Тьма, которого они себя окружают, есть предосторожность, явно их обличающая. Они обнаруживают свое смятение, когда хотят поддержать мнимую религию свою.

Подобным образом безмолвие, прикрывающее Элевсинские таинства, род раскола в самом греческом суеверии, обращается самим сим таинствам в стыд и поношение. Они предписывают строгие испытания, требуют долговременного ожидания быть посвященными, налагают печать молчания на уста, определяют пять лет для искуса, дабы привлечь к себе более уважения, отсрочивая познание дела, и возвысить величие таинств, возжигая пожелание. Потом наступает долг безмолвия. Тщательно ста-

(*) Писана в 508 году по Р. X.

(*) Статья эта кажется извлечена Тертуллианом из творения, написанного прежде его о сем же предмете Священномучеником Принесла, Епископом Лионским.

раются они сохранить то, что поздно полагают открыть. Но к чему стремятся эти вздохи кандидатов, эта печать молчания на устах, это божество, пребывающее в святилище? К открытию эмблемы человеческой возмужалости. Аллегорическое истолкование, пользуясь почтенным именем природы, прикрывает святотатство под образом фигуры, и оправдывает себя от упрека во лжи обожаемым призраком.

Так точно поступают и еретики, с которыми мы теперь имеем дело. Прикрывая свои суетные и постыдные вымыслы священными именами и доводами Религии, употребляя притом во зло тройственность Божественных лиц, и полагая, якобы от нескольких Богов происходят многие, Валентиниане учредили у себя собственные Элевсинские таинства, и уверяют легковерных благочестивых людей, что они священны по причине глубокого безмолвия, хотя, впрочем, ничего в них нет почтенного, кроме обязанности молчать. Спроси их о чем-либо откровенно: они примут строгий вид, наморщат лоб, и возгласят: «о глубина!» Войди с ними в ближайший разговор: они утонченно и двусмысленно станут утверждать, что их вера общая со всеми. Если заметят они, что ты их проник: то будут отрекаться это всего. Если ты приступишь к ним с большею настойчивостью: то они притворятся легковерными простаками. Они тайн своих не открывают даже и своим ученикам, пока в них неуверены. Они обладают искусством прежде убеждать, нежели научать. Но истина убеждает, научая; а не научает убеждая.

II. Потому-то они обыкновенно упрекают нас в простоте, как будто бы нельзя уже быть вместе

ипростым и мудрым, и как будто бы мудрость чужда простоты, тогда как Господь соединяет их между собою, говоря: «будите мудри яко змия, и цели (просты) яко голубие (Матф. X. 16).» Стало быть если мы безумны, потому что просты: то и противники наши должны быть просты, потому что мудры. Кто не прост, тот нечестив. Кто не мудр, тот безумен. Между тем, если бы предлежало сделать выбор, я предпочел бы порок менее важный, потому что лучше мало знать, нежели слишком много знать, лучше самому обманываться, нежели других обманывать. «Мудрствуйте о Господе в благостыни, и в простоте сердца взыщите Его (Прем. Сол. I. 1), говорит Премудрость, по премудрость не Валентинова, а Соломонова. Во-вторых истинные дети засвидетельствовали кровью веру свою во Иисуса Христа. Люди, вопившие: распни, распни Его! без сомнения были не дети, и не немые, то есть, не были простые люди. Да и Апостол повелевает нам быть детьми по Боге, изъясняясь так: «злобою младенствуйте, умы же совершенни бывайте (1. Коринф. XIV. 20).» Таким образом доказано, что прямая мудрость проистекает от простоты. Словом сказать, голубь всегда служит преобразованием Иисуса Христа, а змия (диавол) является только для того, чтоб искушать Его. Стало быть, простота одна в состоянии познать и заявить Бога; а мудрость сама по себе легко может преследовать Его и изменить Ему.

III. Пускай змея скрывается, как может, пускай оборотами и извилинами своими утомляет мудрость свою, углубляется в подземные места, погружается в мрачные убежища, завертывается в тмочисленные изгибы колец своих, никогда явно не

показываясь, и не терпя ни дня, ни света. Наш голубь обитает во святилище простоты, пребывая всегда на возвышенном месте, и озаряя каждого светом своим. Образ Духа Святого любит сияние востока, который есть образ Иисуса Христа. Истина ничего не стыдится, разве только того, когда бывает не открыта. Да и кто в самом деле постыдится слышать и почитать за Бога того, кого сама природа ему открывает, чье присутствие он вседневно ощущает в Его деяниях, кого он не ведает только тогда, как не признает Его единым, как считает Его множественным, как обожает Его в Его тварях? Отвергать множество богов для того, чтобы на место их ввести множество других богов, обратить верующих от семейственной власти к власти неизвестной, от видимого господства к господству сокровенному, значит тоже, что вооружить естественное ведение против веры. Расспрашивая об источнике подобных басней, не подумаешь ли ты, что слышишь россказни кормилицы в твоем детстве о черном коте и проч.? Кто имеет понятие о вере, тот, услышав обо всех именах Эонов (боги Валентиниан), обо всех их браках, порождениях, смертях, происшествиях, счастий и несчастий их божества, столь мелко раздробленного, конечно не усомнится признать все это за сущие басни и за те бесконечные родословия (1 Тимоф. I. 4), которые осудил уже дух Апостола прежде, нежели еретические эти семена начали проявляться. Таким образом, чуждаясь простоты и руководствуясь мнимою мудростью, справедливо поступают эти люди, когда, порождая с трудом и защищая косвенно подобные небылицы, не передают их вполне собственным даже ученикам, потому что они или постыдны, когда

предлагаются ухищренно, или противны понятию человеческому, когда бы даже были и уважительны. Сколько, однако ж мы ни просты, но нам все известно. Сим то первым оружием мы и воспользуемся, чтобы, приступая к делу, прежде всего обличить их совесть, а потом уже одержать над ними победу; ибо обнаружить то, что с таким усилием скрывается, тоже самое есть, что уничтожить его.

IV. Еще повторяем, что нам вполне известно их происхождение. Мы знаем, почему даем им имя Валентиниан, хотя они в том и не сознаются. Правда, что они удалились от своего основателя; но тем не уничтожили своего от него происхождения, и если случайно, что изменили, то это самое изменение и служит против них свидетельством. Валентин надеялся получить Епископство, потому что имел дарование и красноречие. Вознегодовав, что другой, по праву мученичества, удостоен сего звания, он нагло отторгся от Церкви, исповедующей истинную веру, и последуя примеру людей, томящихся жаждою мщения для приобретения почестей, употребил все силы свои к тому, чтоб испровергнуть истину. Нашедши корень одного древнего мнения, он проложил дорогу Коларбазу. Явился потом Птолемей, который, обозначив имена и числа Эонов, обратил их в личные сущности, но поставил вне Бога, вместо того что Валентин включил их в сущность божества под названием ощущений, склонностей и движений. Гераклион, Секунд и волхв Марк, распространили учение сие несколько и с своей стороны. Теотим занимался особенно призраками закона. Посему теперь нет почти уже и речи о Валентине. За всем тем еретики эти именуются Валентинианами, потому что начало свое восприяли

со времени Валентина. Один только Аксионит в Антиохии доселе поддерживает память Валентинову во всей строгости правил его. Впрочем, эта ересь приемлет столько же разных видов, сколько беспутная женщина обыкновенно изменяет свое лице и платье. Да и почему не так? Еретики в каждом из своих собратий находят свое духовное семя. Выдумав какую-либо новость, они тотчас называют откровением то, что одна только есть догадка, священным даром то, что только есть человеческое изобретение, разнообразием то, что составляет единство. Вот почему, не говоря об обыкновенном их притворстве, мы усматриваем, что большая часть из них между собою разделены. Об известных предметах они даже откровенно вам скажут: «это не так; я понимаю это иначе; я этого не принимаю.» Да и подлинно виды установляемых ими правил подновляются разнообразием, которое часто приемлет даже прикрасы невежества.

V. Я намерен вооружиться против коренных догматов первоначальных учителей, а не против лицемерных вождей учеников, блуждающих по своему произволу. Не думая, чтобы кто мог нас упрекнуть в своевольной выдумке предметов, которые излагали и опровергали мужи святые и просвещенные, не только предшественники, но и современники ересиархов, каковы суть: Иустин, философ и мученик, Милциад, поборник церквей, Ириней, ученый последователь всех подобных учений, наш Прокул, девственник до глубокой старости, честь и слава Христианского красноречия. Дал бы Бог, чтоб я поравнялся с ними в отношении как к прочим подвигам веры, так и к предлежащему мне груду. Нет сомнения, что если бы ереси не существо-

вали, гак что надлежало бы обвинять в изобретении их тех, кто их опровергает: в таком случае Апостол, предвозвестивший их, сказал бы неправду. Но нет! они существуют, и существуют именно в тех видах, как предъявлены. Да и кто столько имеет праздного времени, чтобы заниматься выдумками, имея готовые материалы?

VI. Чтобы странными, чудными, двусмысленными, своевольно выдуманными именами не омрачить ума, я должен предуведомить, каким образом стану употреблять эти имена, полагая в сей статье заняться одним только изложением, а не опровержением сей таинственной путаницы. Некоторые из сих имен, будучи заимствованы из Греческого языка, не имеют тождественного значения ни в каком другом языке; другие принадлежат к особому роду; иные наконец более употребительны. Таким образом, мы будем заимствовать по большей части Греческие слова и присовокуплять иногда к ним некоторые объяснения, дабы кто не сбился с толку. Па сей раз я отлагаю всякую прямую борьбу, и удовольствуюсь, как уже сказал, одним только изложением; однако ж, где безрассудство учения заслужит порицание, там не буду чуждаться поверхностного и быстрого обозрения.

Представь себе, читатель, что ты присутствуешь на какой-либо стычке прежде сражения. Я обозначу удары, по не стану далеко углубляться. Если что возбудит в тебе смех: то это будет знаком, что ты отдаешь справедливость подобным нелепостям. Многие из них и не заслуживают другого опровержения: всякой дельный ответ мог-бы только придать им более важности. Смешное естественно ведет к суетным понятиям. Но и самой истине

иногда прилично смеяться, потому что она не чужда веселости; прилично ей шутить на счет своих врагов, потому что она уверена в своей силе. Надлежит только избегать, чтобы смех ее не возбудил в ком неуместного злоречия. Впрочем, смех, где он приличен, там исполняет свою обязанность. Приступаю к делу.

VII. Латинский поэт Энний, первый сказал, что трапезы небесные беспредельны, по причине ли огромности места, где они совершаются, или потому, что читал в Гомере о празднествах, даваемых там Юпитером. Но еще удивительнее то, сколько вершин на вершины, возвышений на возвышения, наши еретики нагромоздили, навесили и нацепляли в небе, чтобы составить обиталище каждому из своих богов. Эти трапезы, приписываемые Эннием нашему Создателю, расположены в виде небольших помещений, украшены балконами поэтажно и разделены для каждого бога столькими лестницами, сколько произошло ересей. Мир сделался настоящею купеческою конторою. Видя столько тысяч ступеней на небе, ты бы назвал все это благополучным каким-либо островом. Но где они? Это неизвестно. Тут-то обитает бог Валентиниан как-бы на чердаке под кровлею. В отношении к сущности его, они его называют совершенным Эоном, а в отношении к лицу Проархом, Археем или Битовом, приписывая ему последнее слово такое, которое нисколько не прилично тому, кто живет в высоте. Они провозглашают его безначальным, беспредельным, бесконечным, невидимым, вечным, как будто бы определять его таким, каков он по их понятиям должен быть, значило доказать, что он действительно

таков, и получить чрез то право говорить, что он всегда был таков, и предшествовал всем вещам. Я требую, чтобы ты прямо мне доказал его существование, и тут-же замечаю, что боги твои, представляемые мне предшественниками всех вещей, на самом-то деле являются после всех вещей, и притом таких вещей, которые им не принадлежат.

Но быть так! этот Битос в течении бесчисленных веков пребывал прежде в тишине и в ненарушимом покое миролюбивого, или лучше сказать бессмысленного божества, одним словом пребывал таким, каким повелел ему быть Эпикур. Между тем, выставляя сего бога за единого, они придают ему в союзе с ним другое лице, именуемое ими Харис или Сиге. Новое безрассудство! Они исторгают его из столь блаженного состояния, дабы он из самого себя извлек основное начало всех вещей. Начало это вселяет он в недра своей Сиге, и она делается беременною. Тот, кого она родит, называется Нус, совершенно подобный отцу своему, и во всем ему равный. Он один в состоянии вместить в себе всю беспредельность и все непостижимое величие отца. Почему и сам он наименован отцом, началом всех вещей, и, собственно сказать, единородным, хотя впрочем слово это тут не свойственно, потому что он был не единственный сын. После него родилась еще женщина, по имени истина. Не лучше ли бы было назваться ему первородным, а не единородным, потому что он первый-, но не один, произведен на свет? Таким образом Битос, Сиге, Нус и Истина, как первая квадрига (*), в которую запряглась секта Валентини-

(*) Двухколесная колесница, запряженная четырьмя лошадьми.

ан, была неточным началом и происхождением всех других подобных богов.

Нус, как скоро получил способность рождать, производит слово и жизнь, из которых последняя видно дотоле не существовала и в Битосе. Но как полагать, чтобы жизни не было в Боге? Эта новая девица, сотворенная на тот конец, чтобы положить начало всеобщности и-усовершить Плерум (жилище Эонов), с своей стороны рождает и воспроизводит человека и церковь. Вот тебе и Осмерица, двойная Четверица, происшедшая от совокупления мужеского и женского пола: это житница первоначальных Эонов, зачало братских супружеств между богами Валентиниан, источник всей святости и велелепия сей ереси; а лучше сказать, это скопище злодеяний или богов, никому неизвестных, это зародыш всего последующего плодоносия.

VIII. Вторая четверица слово, жизнь, человек и церковь, не укоснила также воздать должную почесть отцу. Желая принести отцу от себя что-либо сообразно с числом своим, они произвели другие плоды от союза двойственной своей природы, и, следовательно, от взаимного совокупления. С одной стороны, слово и жизнь производят на свет вдруг десять Эонов, а с другой человек и церковь порождают сверх десяти еще двух, то есть двенадцать, дабы таким образом пополнить все число тридцати Эонов. Имена десятерицы следующие: Битов и Максис, Агератос и Генезис, Автофиес и Гедоне, Ацинетос и Синкразис, Ноногенес и Макариа. А вот имена и дванадесяти: Параклет и Пистис, Патрикос и Элпис, Метрикос и Агапе, Аинус и Синезис, Экклезиастикус и Макариотес, Телет и София. Я принужден объяснить здесь, ссылаясь на подобный

же пример, чего еще не достает подобного рода именам. В Карфагенских школах находился педант Латинский ритор, по имени Фосфор. Однажды, принявши на себя вид храбреца, он сказал: «о сограждане! Я только что с поля сражения, одержал победу, принес вам счастье; я прославился, возрос, благоденствую, торжествую.» Вдруг ученики его вскричали: ура семейству Фосфорову! — Тебе известны теперь имена Агератоса, Гедоне, Ацинета, Телета. Что мешает тебе также воскликнуть: ура семейству Птолемееву!

Вот тот таинственный Плером, который составлен из полноты Божества, распределенного между тридцатью лицами. Мы увидим после, какие преимущества получили числа: четверица, осмерица и дванадесять. Между тем надобно заметить, что все это плодоносие останавливается на числе тридцати лиц. Видно вся сила, способность и плодотворное могущество тут истощились, как будто бы не было уже более ни чисел, ни других имен, которые бы какой-нибудь педагог мог им преподать. Почему в самом деле не довести порождений до пятидесяти или до ста? За чем оставлять в забвении кормилиц и товарищей всех сих богов?

IX. Но вот открывается настоящее лицеприятие. Нус один из всех наслаждается познанием непостижимого отца и вкушает радость и веселие, между тем как другие находятся в печали. Правда, что Нус, поколику мог, желал и даже покушался сообщить другим то, что знал о величии и непостижимости отца. Но Сиге, мать его, тому воспротивилась, та самая Сиге, которая предписывает молчание еретикам, адептам своим, хотя они обязанность эту и возлагают на счет отца, который, судя по

словам их, желает посредством того возбудить вожделение. Между тем в то время, как Воны мучились внутрь себя, и втайне сгорали желанием познать отца, злодеяние едва было не совершилось. Из двенадцати Эонов, произведенных человеком и церковью, последний, по имени София, не может воздержать себя, устремляется отыскивать отца, без сообщества супруга своего Филета, и впадает в порок, который хотя и объемлет всех других Эонов около Нуса, но перешел собственно в сего Эона, то есть, в Софию, подобно как болезни, рождающиеся в теле, переливают яд свой в другие члены. Между тем под предлогом любви к отцу, она питала жестокую зависть к Нусу, который один наслаждался преимуществом отца. Когда таким образом София, желая невозможного, обманывалась в своих ожиданиях: то будучи одолеваема трудностями, и предаваясь более и более вожделениям, она едва было не сгорела совсем от пламени любви и от разысканий об отце, едва не погибла от того в сущности своей. Правду сказать, она не прервала бы своих разысканий, прежде нежели бы погибла, если бы по счастью не встретила Горуса, имеющего ту доблесть, что он есть основание и внешний страж совершенного Плерома, и именуется еще крестом, Литротеном и Карпиастеном. Таким образом София, освободясь от опасности, и убедись в суете своего намерения хотя и поздно, нашла покой, отрекшись от искания отца, и произвела на свет Энтимезис, то есть, пожелание вместе с страстью.

X. Иные иначе мечтали о злополучии и восстановлении Софии. После тщетных усилий и по испровержении своих ожиданий, она по-видимому подверглась безобразию, бледности, исхудалости и небрежения о

своей красоте, как-то и свойственно женщине, оплакивающей отторгнутого от любви ее отца, с пролитием столь горьких слез, как будто бы она его действительно лишилась. После того она сама собой, без всякого супружеского соития, в горести своей зачала и родила дочь. Вы верно удивляетесь такому чуду. Но разве курица не имеет силы рожать сама собою? Говорят, что птицы грифы все женского пола, и бывают матерями без мужского участия. София сперва печалится о несовершенстве плода своего, потом боится, чтобы смерть, не постигла ее; она не знает, что думать о причине сего происшествия, и тщательно скрывает свою беременность. Лекарств против того нет нигде. Да и в самом деле, были ли тогда трагедии и комедии, из которых бы можно было научиться, каким образом извергать или подкидывать плод, произведенный вопреки законов воздержания? Терпя боли деторождения, она подымает глаза и обращается к отцу своему. Тщетные усилия! Силы оставляют ее; она падает на колена, чтобы помолиться. Все родство вступается и просит за нее. Нус принимает в ней участие более других. Да и почему не так? Не он ли причиною всего зла? Между тем ни одно из злополучий Софии не было бесполезно: все труды ее оказались плодоносны. Действительно бедствия ее породили Материю (вещество). Невежество, страхи и печали ее производят столько же сущностей. Тогда отец ее, подвигнутый милосердием, при содействии Нуса-Единородного, порождает эти сущности в жене мужеского пола, и водворяет в них Свой образ. Валентиниане не согласуются на счет того, какого пола Отец. Они присовокупляют тут Горуса, которого именуют Метагогесом, то есть, вокруг обводящим, и Горотето-

сом. Чрез него-то, говорят они, София была отвращена от непозволенного пути, избавлена от бедствий своих, укреплена, вновь обращена к супружеству, и наконец водворена в Плероме. Что касается до ее дочери Энтимезис и спутницы ее Страсти: то она Сорусом была изгнана, распята и исключена из числа Эонов. Она называется Злом, но составляет сущность духовную, потому что была естественное произведена Эона, хотя, впрочем, сама по себе есть сущность безобразная и отвратительная; ибо мать ее объяла одну только пустоту, и следовательно произвела плод немощный, женский.

XI. После того как Энтимезис была отвергнута, а София возвращена супругу своему, этот Единородный, этот Нус, освободясь от всякого попечения касательно своего отца, и желая упрочить все вещи, укрепить Плером и навсегда определить число его жителей, из опасения, дабы впредь снова не возмутило его какое-либо подобное волнение, Нус заключил число это новым порождением Христа и Духа-Святого: это также была мерзость совокупления двух особ мужеского пола, пли, как другие говорят, Дух Святый был пола женского, и мужеский пол оплодотворился от женского пола (*). Эти два существа составляют одно божество, довершающее союз Эонов. От такой общей обязанности того и другого произошли две школы, две церкви и как бы основное начало распри в учении Валентиновом. Долг Христа есть вразумлять Эонов на счет свойства их связей, преподавать им понятие о том, что кому врожденно, и делать их способными порождать

(*) Читатель не должен забывать, что это мнение еретиков. Перев.

в себе познание об отце, потому что невозможно его ни объять, ни познать, ни видеть, ни слышать иначе, как посредством Единородного. Мы согласны, чтоб они познавали Его таким образом, лишь бы только познавали чрез Сына. Но нельзя не опорочить пагубного их учения, состоящего в том, якобы непостижимость Отца была причиною присносущия Эонов, а постижимость Его побуждением к их порождению и образованию. Это предложение, если я не ошибаюсь, внушает ту мысль, что было бы весьма выгодно, дабы Бог не был понят, потому что необъемлемое в Нем служит причиною присносущия, а объемлемое производит не присносущие, но порождение и случайность, чуждые присносущия. Сын, говорят они, один в состоянии постигать отца. Но каким образом он постигается? Родившийся Христос тому научил. Относительно Духа-Святого, особая обязанность его следующая: бдеть, чтобы все люди, имея одинакую любовь к учению, удостаивались также одинаких даров благодати и входили в истинный покой.

XII. Все Эоны равны между собою как по образу так и по мудрости своей: они вообще суть то, что каждый из них частно, не отличаясь ничем друг от друга, потому что все взаимно подобны. Каждый Эон мужеского пола переходить может в Нуса, в Слово, в Человека, в Филета, а женского в Сиге, в Церковь, в Жизнь, так что Овидий верно отрекся бы от всех своих превращений, когда. бы знал гораздо чудеснейшие превращения наших времен. И так все Эоны соединены, упрочены и наслаждаются покоем посредством истины: тогда среди восторгов радости они прославляют отца хвалебными песнями. Отец сам исполняется ве-

селия, слыша радостные клики сынов и внуков своих. Да и почему не восхищаться ему блаженством, когда Плером не имеет уже причины чего-либо бояться? Какой кормчий не веселится до безумия? Мы видим вседневно моряков, предающихся неумеренным и шумным восторгам. Разве не видал ты матросов, трепещущих от удовольствия, при виде обеденного стола, в снабжении которого яствами каждый из них участвовал? Нечто подобное происходит и между Эонами. Будучи смешаны все вместе по своему образу, а паче по чувству, и видя присоединяющихся к ним новых братьев и новых властителей, каковы Христос и Дух Святый, они вносят в общину все то, что у кого есть лучшего и превосходнейшего; или, может быть, я и ошибаюсь: так как все они суть одно и тоже по причине упомянутого пред сим их равенства, то я неправильно сравнил их с обеденным столом, именуемым у них Символом, которого главное достоинство состоит в разнообразии. Все они приносят в общину одно и тоже благо, самих их составляющее.

Не худо может быть рассмотреть способ или образ такового общего их равенства. Из денег, от многих (еретиков) поступающих, судя по надписям, они сооружают в честь и славу Отца блестящую звезду Плерома, и тут же приобщают Иисуса, именуя его Сотером, Христом и родоначальным Словом, в подражание вероятно устарелым названиям птицы сои Эзоповой, пандоры Гезиодовой, драгоценного блюда Акциева, лекарства Несторова, всякой всячины Птоломеевой. Не легче ли бы было сим безумным выдумщикам имен, по примеру Афинян в некоторых зрелищах, назвать это Пан-

карпом (звероборством)? Но чтобы придать более внешнего блеска великолепному идолу своему, они включают в число спутников его еще и Ангелов. Они равны Сотеру. Но если они единосущны с Сотером (на этот счет ясно не говорят): то как он может возвышен быть над равными себе?

ХIII. Первый разряд Эонов содержит в себе; первое их происхождение: они рождаются, женятся и производят детей. Сюда принадлежат: опасные приключения Софии, жаждущей познать отца; пособие Соруса, явившегося кстати ей на помощь; очистительная жертва Энтимезис и спутницы ее Страсти; поучения Христа и Духа Святого; охранительное преобразование Эонов; украшения Сотера, уподобляющиеся павлиным перьям, и наконец Ангелы, стражи его, хотя и равны ему. Что ж потом, спросишь ты? Рукоплещи, и выходи из театра; или лучше выслушай, что мне еще остается сказать, и заяви вперед презрение свое ко всему сему.

Надобпо знать, что все то, о чем доселе говорено, происходило в округе Плерома: это первое явление трагедии. Второй акт исполняется вне; завесы, отделяющей сцену, я хочу сказать, вне Плерома, если впрочем справедливо то, что действовать в присутствии отца и в пределах надзора Горуса, значит иметь свободное движение вне Бога или там, где Его нет.

XIV. Энтимезис или Ахамот (новое данное ей имя, значение которого не определено), будучи в месте с неразлучною спутницею своею Страстию, сослана в места, удаленные от света, состоящие однако ж в области Плерома и напоминающие пустоту Эпикурову, Энтимезис бедствует среди самого места своего изгнания. Она по-прежнему не имеет ни об-

раза ни вида, будучи произведением незрелым й уродливым. Когда все это так происходило, Христос, убежденный вышними Эонами, сводится на землю Сорусом, дабы силою своею усовершить таковое недостаточное произведение, даровав ему, однако ж образ только сущности, а не ведания, которого, впрочем, частичка ей досталась, потому что она сохранила запах нетления, предуведомивший ее о несчастий ее, и побудивший ее желать превосходнейших даров. Христос, исполнив этот подвиг милосердия при содействии Духа Святого, возвращается в Плером.

Обычай приписывает вещам имена, напоминающие избавителя. Энтимезис по происхождению своему есть пожелание. Но откуда взялась Ахамот? До сих пор еще подлежит это разысканию. София происходит от отца, а Дух Святый от Ангела, бывшего во Христе, в удалении от которого Энтимезис почувствовала пожелание. Посему-то она и устремилась искать света. Если она совсем не знала Христа, потому что действие его было невидимое: то каким образом могла она искать света, который ей столько же был неизвестен, как и виновник его? Но она на то покусилась, и может быть ей и удалось бы успеть в том, если бы тот же самый Сорус, который столь счастливо помог матери ее, не противостал по несчастью дочери, и не закричал ей: Иао, подобно как бы кто сказал: назад, Римляне, или же: заклинаю вас именем Кесаря. Вот откуда происходит слово Иао. Энтимезис, остановленная в своих исканиях, не имея возможности достигнуть до Креста, то есть, до Соруса, потому что никогда не играла никакой роли в Лавреоле, Котулловой трагедии, и предавшись наконец спутнице своей Стра-

сти, начала чувствовать все: ее мучения и угрызения: чувствовать Печаль от того, что не успела в своем предприятии; чувствовать Страх, опасаясь лишиться жизни, как лишилась света; чувствовать Смятение и Невежество свое. С нею не то было, что с ее матерью. То была Эон; а ее положение тем плачевнее было, что она должна была бороться с другим затруднением, я хочу сказать, с обращением ее посредством Христа, чрез которого она была воззвана к жизни и направлена к сему обращению.

XV. Пифагорейцы, Стоики, и ты, Платон, познайте наконец, откуда материя, признанная вами самородившеюся, получила свое происхождение и существование в сей обширной громаде вселенной, познайте таинство, которого и сам Меркурии-Трисмегист, глава всех естествоиспытателей, не мог проникнуть. Ты сей час только слышал слово Обращение, другой род Страсти. От него-то, как иные уверяют, образовалась душа мира сего, душа Демиурга, то есть, душа Бога нашего. Выше приведены Печаль и Страх: от них порождены все творения. Масса вод произошла от слез Ахамоты. Можешь себе представить огромность ее бедствия от множества вод, истекших из глаз ее. Из лея лились воды и соленые, и горькие, и сладкие, и теплые, и холодные, и серные, и железные, и селитрешиые, и ядовитые, так что от них вероятно заимствовал яд свой источник Нонакрис, умертвивший Александра, и произошли источники Липцест и Салмацис, из которых один производит пьянство, а другой обессиливает мужество. Ахамот также извела с неба дожди, испуская вопли: это сторонние горести и слезы наши, которые храним мы в водоемах. Равным образом и телесные стихии извлечены из ее же смуще-

ния и робости. Между тем среди безмерного своего уединения, будучи оставлена от всех, она от времени до времени улыбалась, воспоминая свидание свое со Христом, и от радостной улыбки ее отражался свет. За чем заставлял ее улыбаться этот благотворный дар Привидения? Не для того ли, чтобы человек жил здесь на земле не всегда по тьме? Не удивляйся, что из веселия ее истекла столь светлая стихия, потому что и из ее печали произошел для мира столь необходимый деятель. О смех освещающий! О слеза орошающая! Ахомот однако ж имела врачевство против жестокости своего положения. Каждый раз, когда хотела она разогнать мрак своего заточения, ей стоило только улыбнуться, чтобы по крайней мере не прибегать к тем, которые ее оставили и отвергли.

XVI. Последуя материнскому примеру, она решилась обратиться к молитве. Но Христос, которому видно не захотелось в другой раз оставить Плерома, поручил Параклету заступить свое место. В следствие того он посылает к ней Сотера или Иисуса, которому отец предоставил полную власть над всеми Эонами: он даровал ему силу заставлять Эонов приводить в исполнение свои законы, дабы, по словам Апостола, все в нем обновлено было. Он послал его к Ахамоте в сопровождении ангелов, которые родились вместе с ним. Нельзя ли ту г подумать, что перед ним несено было двенадцать пуков палок? Ахамот, испугавшись окружавшей его пышности, надевает на себя покрывало, увлеченная сперва чувствами почтения и скромности: потом всматривается в него и в его спасительное сияние. Она к нему приближается, получив от него надлежащую к тому силу, и восклицает: радуй-

ся, Господи! Тогда он ее приемлет, укрепляет ее, к первому ее образу присовокупляет образ ведения, и избавляет ее от всех скорбей Страсти, которую изгоняет из нее тщательнее, нежели как поступил прежде в отношении к несчастьям ее матери. Потом собрав во едино все эти застарелые и от времени усилившиеся пороки, и составив из них твердую массу, он разделил их так, чтоб они могли произвести телесное вещество (материю); а бестелесную Страсть, не отдельную от Ахамоты, заставил проникнуть немедленно в супротивные сущности тел, так что из того произошли два рода сущностей: сущности злые, родившиеся от пороков, и сущности, подверженные страстям, которые породило обращение. Таково происхождение вещества или материи, которое между прочим вооружило нас против Гермогена (*) и против всякого, кто утверждает, что Бог сотворил мир с пособием материи, а не из ничего.

XVII. Ахамот, освободясь от бедствий своих, более и более преуспевает и приносит вящие плоды. Пламенея во всем своем существе; радостью, что могли избегнуть злополучия своего, и входя в некоторый род брожения от созерцания Ангельского света (постыдно так говорить, но иначе нельзя изъясниться), она влюбляется внутри себя в Ангелов, и посредством духовного зачатия чувствует утробу свою воздымающеюся пред сим призраком, который сила ее восторгов и радость сластолюбивого похотения поселили и так сказать впечатлили в ее сердце. Она наконец рождает. С тех пор явились три сущности, происшедшие от трех при-

(*) Смотри следующую двадцать первую статью.

чин: первая материальная, родившаяся от Страсти; вторая душевная или животная, которая была дочерью обращения; третий духовная, истекшая от воображения.

XVIII. Сделавшись более способною к действию посредством трех своих детей, она предприемлет труд усовершенствовать каждый из сих родов. Но она не могла достигнуть того в отношении к духовной сущности, хотя сама была духовного свойства; ибо природа не позволяет равным и однородным существам действовать друг на друга взаимно. В сем намерении она ограничивает усилия свои над душевною или животною сущностью, но приведении в действие законов Сотеровых. И, во-первых, (о богохульство, которого ни изречь, ни прочесть, ни услышать без содрогания нельзя!) она производит нашего Бога, Бога всех вообще людей, исключая еретиков, Отца, Создателя, Царя всех существ, в последствии уже явившихся. Все они действительно происходят от Него, а отнюдь не от Ахамоты, при содействии которой якобы Он, Сам не ведая как, втайне и подобно автомату, извне; побуждаемому, двигался при каждом из Своих произведений. По причине таковой путаницы в действующих лицах, еретики придают сему Богу сложное имя Метропатора, тогда как все другие Его наименования отличены сообразно свойству и устройству Его деяний, так что в отношении к одушевленным сущностям, располагая их на правую сторону, они называют Его Отцом, а в отношении к материальным сущностям, отлагая их по левую сторону, именуют Его Демиургом; когда же дело идет об общем управлении, то приписывают Ему название Царя.

XIX. Но знаменование имен не согласуется даже с знаменованием деяний, от которых имена происходят, потому что все эти деяния должны бы были носить имя той, которая их сотворила, разве только, когда не она их произвела. Да и в самом деле говоря, что Ахамот, желая воздать честь Эонам начертала в уме своем их образы, еретики лишают ее сей славы, относя ее к первоначальному ее виновнику Сотеру, которого была она только орудием, так что Сотер собственно вперил в нее невидимый и неведомый образ отца и такой же образ Демиурга, и он же преподал ей понятие о Нусе-Демиурге, сыне его, в то время, как Архангелы, произведенные Демиургом, были представителями всех других Эонов. Видя столько образов, исходящих из трех существ, я спрашиваю тебя, как мне не посмеяться над образами столь безумного живописца. Как! Женщина Ахамот образ и отца! Демиург не ведает матери, а тем паче отца своего! Образ Нуса, который также отца своего не знает! Ангелы, которые суть служители, становятся представителями своих властителей! Вот что называется написать портрет Птоломея по портрету Валентина, или срисовать лошака по образцу осла.

XX. Демиург, находясь вне пределов Плерома, и погрузись в юдоль вечного своего заточения, создал новую провинцию или империю, мир сей, образовав его из душевных или животных и материальных существ, но прежде изгнал оттуда хаос и привел в порядок разнообразие сей двойственной сущности. Из бестелесных сущностей творит он тела тяжелые, легкие, нисходящие и восходящие, небесные и земные; потом собственным седалищем своим увенчивает семь ярусов неба: отсюда получил он

название Субботы по причине седмерицы его обиталища; отсюда также мать его Ахамот наименована Осмерицею (ogdoas) по примеру первородной Осмерицы.

Что касается до небес: то еретики приписывают им ум, а иногда творят из них Ангелов и самого даже Демиурга. Райесть четвертый их Архангел, потому что они ставят его выше третьего неба. Адам сохранил в себе нечто от своей силы после пребывания на небе среди облаков и кустарников. Птоломей не забыл басней, рассказываемых детям, что в море; случаются плоды, а на деревьях рыбы. Вот почему он поместил на высотах неба вертограды. Демиург действует слепо; а потому вероятно и не знает, что деревья не могут расти нигде, кроме; земли. Мать ведала о том несомненно. Почему же она не вразумила его на этот счет, образуя его понятия? Воздвигая для сына своего столь обширную империю посредством деяний, провозгласивших его отцом, богом и царем, почему не хотела она, чтоб эти деяния были ему известны? Я буду рассуждать о сем в последствии.

XXI. Между тем надобно знать, что София также наименована Землею и Матерью, как бы кто сказал: Мат—Земля, и еще смешнее: Дух Святый. Еретики воздали женскому сему существу все почести, дали без сомнения ему и бороду, не говоря о прочем. За сим Демиург по природной своей слабости, будучи не иное что, как душевное или животное существо, так мало умел посредством познаний своих возвышаться к духовным вещам, что, считая себя только одним в мире, говорил сам себе; так: «я Бог и нет иного, разве мене». Однако ж он знал, что прежде сам он не существовал. Он понимал, что был сотворен или рожден, и что сотво-

ренное существо всегда должно иметь себе Создателя, кто бы он ни был. Но какому же поводу можно было ему заключить, что он только один в мире, если, не имея в том точной уверенности, он мог подозревать, что существует какой-либо Создатель?

XXII. Охотнее прощаю я еретикам безрассудное их заключение о диаволе, судя по низости происхождения его. Они полагают, что он родился от жестокой печали, какую чувствовала Ахамот. Онн приписывают одинакое происхождение и Ангелам, и демонам и всем родам духовных сил злобы. Между тем утверждают также, что диавол есть произведение Демиурга, именуют его властителем мира, и считают, что он по духовной своей природе знает высших Эонов более, нежели сам Демиург, который весь душевного или животного свойства. Отец всех ересей (диавол) конечно заслуживает в полной мере пользоваться отдаваемым ему в сем случае преимуществом.

ХХIII. Власть каждой из всех показанных выше сил еретики заключают в следующих пределах. На самой выспренней высоте находится Плером с своими тридцатью лицами, крайние границы которого бережет Горус. Под сею высотою занимает промежуточное место Ахамот, попирающая ногами сына своего. Внизу под нею обитает со своею седмерицею Демиург или лучше сказать диавол, житель совокупно с нами мира сего, которого каждая стихия, каждое тело, как выше упомянуто, произошли от тлетворных злополучий Софии, так что Дух никогда не имел бы пространства ни вдыхать, ни испускать воздуха, который есть как бы легкое облачение всех тел, оживотворение всякого рода цветов, и орудие, к измерению времен, если бы горесть Софии

не породила некоторых мелких для того крупинок, подобно как страх ее произвел животных, а также произвел собственное ее обращение и самого даже Демиурга. Во все эти стихии, во все эти тела, вдунут был огонь. А как они не объяснили еще, что такое есть первоначальная страсть, произведение их Софии; то я полагаю, что из ее судорожных движений и хлынул этот огонь. Весьма вероятно, что она от жестоких своих мучений одержима была трясавицею.

ХXIV. После подобных мечтаний о Боге, или о богах, каких нелепостей надобно ожидать, когда речь дойдет до человека? Демиург, производя мир, приступил и к сотворению человека. «Для сущности его, говорят они, он не избрал какой-либо части той суши, которую мы признаем за землю (как будто бы она хотя бы и не была после сушею, не находилась в персти, оставшейся после разделения вод): но заимствовал для сего из нее видимого тела философской материи то, что в ней «было влажного и текучего.» Откуда произошло это влажное и текучее? Не могу того придумать потому, что оно нигде не существует. Если это суть два свойства жидкости, и если всякая жидкость произошла от слез Софии; то мы должны заключить, что эта персть образовалась от слизи и клейной влаги Софии, потому что это суть, если угодно, дрожжи слез, так как то, что извергается, составляет персть вод. Таким-то образом Демиург творит человека и оживляет его своим дыханием. От того человек становится земным, душевным или животным, по образу и подобию Демиурга; становится четверным творением. Как образ, он почитается земным, то есть, материальным, хотя Демиург и не материален. Как подобие, он есть

душевного или животного свойства, которое принадлежит и Демиургу. Таковы первые два его вида. Потом еретики хотят, чтоб эту земную организацию прикрывало плотское одеяние, а одеяние это есть оболочка кожи, подверженная чувствам.

XXV. Ахамот от сущности матери свой Софии сохранила частичку духовного семени, подобно как и сама уделила несколько его крох сыну своему Демиургу, но так, что этот того и не знает. К чему такая скрытная предосторожность? После узнаем. Ахамот вложила и утаила семя это для того, что когда Демиург будет передавать душу свою Адаму силою своего дыхания, то в то же время духовное это семя могло бы перелиться посредством того же канала в земного человека, и вселясь в материальное его тело, как бы в какую матку, где бы могло переработаться и созреть, сделалось способным восприять некогда всесовершенное Слово. И так, когда Демиург совершал излияние души своей в Адама: то духовный человек вместе с сим дыханием тайно вошел и вселился в это тело, потому что Демиург не знал ни семени своей матери, ни самой матери своей. Это семя называют они Церковью, образом Церкви свыше, колыбелью человека. Они производят семя его из праха или пепла Ахамоты, равно как из Демиурга извлекают все душевное или животное, из первородной сущности все земное, из материи всякую плоть. Вот тебе новая четверица Герионова.

XXVI. Каждой сущности они полагают следующий конец: сущности материальной, то есть, плотской, которая именуется ими также левою стороною, неизбежную смерть; сущности душевной, или животной, называемой ими для отличия стороною правою,

смерть сомнительную; ибо волнуясь между духовною и материальною сущностью, она должна пасть туда, куда наиболее склонялась. Впрочем, они уверяют, что и духовная сущность входит в состав сущности душевной, или животной, дабы сия последняя могла быть наставляема от своей подруги, и образоваться, собеседуя с нею. Душевная, или животная сущность имела недостаток в познании чувствительных вещей. Для сего-то порождены были феномены в мире. Для сего-то и Сотер принял в мире душевную или животную форму, то есть, е тем, чтобы спасти сущность душевную или животную; но еретики, увлекаясь другими нелепыми предположениями, хотят, чтоб он заимствовал нечто от всех трех сущностей для спасения их вообще, так что от Ахамоты получил духовную сущность, а от Демиурга приял душевного или животного Христа, в которого вскоре и облекся. Между тем, будучи телесным, потому что происходил из душевной или животной сущности, но имея состав, устроенный с удивительным и неизреченным искусством в отношении к приведению в действие предлежавшего ему подвига, он (Сотер) должен был вооружиться необыкновенным великодушием, чтобы против воли сблизиться с людьми, быть от них видимым и осязаемым, и наконец умереть. Но, впрочем, ничего в нем не было материального, потому что материя исключена из спасения, как будто бы она нужна была кому-либо другому, кроме лишившихся спасения. Но к чему служат эти мечтания? К тому, чтобы Валентиниане, отказывая Иисусу Христу в нашей плоти, могли отнять у нас и надежду на спасение.

XXVII. Оканчиваю рассуждение относительно их

Христа. Иные прививают к нему еще Иисусас такою же наглостью, с какою духовное семя вводят в сущность душевную, или животную, подкрепляя ее божественным дыханием: это настоящее скопище безрассудств, разглашаемых ими на счет людей и на счет своих богов. Они действительно хотят, чтобы Демиургимел также своего Христа,сына, рожденного им из собственной сущности. «Он сотворим его, говорят они, душевного или животного свойства: это тот самый, который возвещен Пророками; бытие его составляет вопрос предложный, то есть, что он рожден чрездеву, а не от девы, потому что вошедши в деву, он прошел чрез нее, а не изшел из нее по законам деторождения, что он чрез сей канал только перешагнул, а не родился, и что дева была не матерью его, а он воспользовался ею, как бы каким проезжим путем. Тогда Сотерв виде голубя снизошел на сего Христапри совершении таинства крещения. В Христесем находилась притом приправа Духовного семени от Ахамоты,вероятно для предупреждения всякой порчи от посторонней примеси.» Они придают ему для подкрепления четыре сущности по примеру верховной четверицы:сущность Ахамоты или духовную, сущность Демиургаили душевную, или животную, сущность телеснуюили неизреченную, и наконец сущность Сотерову,то есть, голубиную. Относительно Сотера,он пребыл до конца во Христе, будучи бесстрастным, неприкосновенным, недоступным на счет всякого рода оскорблении. Как же скоро приступлено было к насильственным действиям против Христа: то Сотерот него удалился на все время производства Нилатовасуда. Следовательно семя матери не подверглось оскорблениям, и бы-

ло изъято от них, будучи неведомо и самому Демиургу. Страдал один душевный или животный, один плотский Христос, уподобляясь тому высшему Христу, который для произведения Ахамоты распят был на кресте, то есть, на Горусе под видом хотя и существенным, но не подверженным чувству. Вот как они обезображивают наши догматы, считаясь мнимыми Христианами.

ХХVIII. Между тем Демиург, совершенно не зная, где сам находится, хотя и должен будет некогда возвещать нечто чрез своих Пророков, без всякого, однако ж о том понятия (еретики приписывают дар пророчества отчасти Ахамоте, отчасти семени, отчасти Демиургу), Демиург, говорю, как скоро проведал о прибытии Сотера, тотчас торжественно выходит к нему на встречу со всеми своими силами, как какой-либо евангельский сотник. Будучи от него наставлен во всех предметах, он узнает от него также и о тон надежде, что предназначен он заступить место своей матери. С тех пор, обеспеченный в своем существовании, он продолжает управлять сим миром, доколе надобность востребует, хотя бы то было только для того, чтобы покровительствовать церкви.

XXIX. В заключение я изложу здесь и то, что они разглашают о составе; рода человеческого. Объявивши, что природа первоначально была тройственная, но во всех видах соединялась в Адаме, они оканчивают тем, что разделяют ее на три рода с особыми свойствами, заимствуя повод к тому от самого потомства Адамова, разделявшегося также на трое по своим нравственным качествам. Каин, Авель и Сив, как некоторым образом источники рода человеческого, становятся для них тремя ручья-

ми природы и особых сущностей. Они присваивают Каину земную сущность, изъятую от спасения; Авель представляет душевную, или животную сущность, предопределенную для сомнительной надежды; в Сифе же заключают они духовную сущность, ожидающую неминуемого спасения. Они отличают таким же образом и души по их двойственному свойству добрых и злых, смотря потому, какую сущность восприемлют они, земную ли от Каина, душевную или животную от Авеля, или же духовную от Сива. Сверх того, не по праву природы, но в качестве простого благоволения, они по временам низводят на землю ту росу, которую Ахамот доливает с небес на добрые души, то есть, на души, находящиеся в душевном или животом разряде; ибо что касается до душ земного рода, другими словами, до злых душ: то им в спасении совершенно отказано. Они решительно объявляют, что природа не терпит ни изменения, ни преобразования. В добрых душах зерно духовного семени бывает сперва весьма мало и слабо, когда сеется; но по мере того, как оно развертывается, вера вместе; с ним возрастает, как выше примечено. Оно составляет основное начало превосходства сих душ над другими, так что Демиург во время даже своего невежества питал к ним глубокое уважение. В росписях сих душ обыкновенно выбирал он имена царей и первосвященников. Если души эти приобретут полное и совершенное познание о подобных нелепостях, тогда, подчинись сим свойствам посредством сродства духовного семени, они получат несомненное спасение, принадлежащее им по всем правам.

XXX. Вообще еретики почитают дела для себя.

бесполезными, и освобождают себя от всякого долга, признавая даже мученичество не нужным, неизвестно под каким пустым предлогом. они хотят, чтобы правило это простиралось только на душевное или животное семя, дабы мы, прочие люди, посредством достоинства дел приобретали то спасение, которого не имеем по преимуществу природы нашей. Мы-то находимся в разряде сего семени и принадлежим к несовершенной сущности, происходя от любовных похождений Филета и будучи исчадием законопреступной матери. Но горе нам, когда мы вздумаем свергнуть с себя какое-либо иго заповедей, когда не пребудем тверды в делах святости и правды, когда пожелаем свидетельствовать о вере нашей в другом месте (неизвестно в каком), а не пред лицем властей сего мира и не пред судом проконсулов! Что же касается до них: то они присваивают себе; полное благородство происхождения чрез посредство своевольства жизни своей и любви к разврату. Ахамот обязана защищать всячески своих приверженцев, потому что самой ей так хорошо удались ее бесчинства. Говорят даже, что у них для почести небесных супружеств, надлежит всегда вникать в таинство брака и праздновать его, совокупляясь тут же с подругою, то есть, с женщиною. Впрочем, кто в мире; сем живет, не любя женщины и не сопрягаясь с нею, того почитают они человеком выродившимся, ублюдком истины. Что же станется с евнухами, которых мы видим между ими?

XXXI. Остается побеседовать об усовершении и о распределении наград. Ахамот, окончив жатву всего своего потомства, должна собрать ее в свои житницы, или же, когда она, принесши это семя на

мельницу и измоловши в муку, положит его в особый ларь, где; оно должно смеситься и окиснуть, в то время воспоследует всеобщее усовершение. Тогда Ахамот, оставя среднюю страну и второй ярус неба, преселится в высочайшие его пределы и войдет в Плером. В след за тем Сотер, составленный из всех Эонов, примет ее и сделается ее мужем: новое супружество, новая чета! Еще муж и жена в Плероме! Иной право подумает, что законы Юлия и Каия (*) всегда сопутствовали Эонам при их переселениях с места на место. Сам Демиург, покинув свою поднебесную седмерицу, взойдет на высший ярус, и воссядет за пустую трапезу матери своей, которую тогда хотя и будет знать, но видеть ее не удостоится. Если это так: то лучше бы ему вечно остаться в своем невежестве.

XXXII. Судьба рода человеческого следующая. Кто имеет знамение земное и материальное, всякой тот неизбежно подвержен конечному истреблению, потому что всякая плоть подобно полевому злаку, и по системе; еретиков самая душа должна умереть, исключая душ, обретших спасение верою. Души праведные, то есть, наши перенесутся к Демиургу в селения срединные. Спасибо ереси. Но мы предпочитаем лучше обитать с Богом нашим, к которому позволено нам восходить. Никакая душевная или животная сущность не приемлется в чертоги Плерома, кроме духовного сонмища Валентинова. Тут уже люди, то есть, люди внутренние, начинают совлекаться. Совлекаться значит оставлять ду-

(*) Первый закон против прелюбодейства, а второй о правах Римского гражданства.

ши, в которые казались они облеченными, и возвращать своему Демиургу те души, которые получены ими в удалении от него. Тогда соделаются они духами чисто разумными, неосязаемыми, невидимыми, и в сем состоянии введены будут невидимо и таинственно в Плером.—А после?—Они розданы будут Ангелам, спутникам Сотера.—Может быть в качестве сынов?—Нет.—Не для того ли, чтобы быть их служителями?—Отнюдь нет.—В таком случае для того, чтобы быть их образом?—Дал бы Бог, чтобы они по крайней мере того удостоились.— На какой же конец, если позволено спросить?—Для того, чтоб эти души были их супругами. Какова участь Ангелов? Они будут наслаждаться приятностями брака, похитив и разделив между собою сих Сабинок.

Вот какая награда будет для духовных людей: настоящее мздовоздаяние за их веру. Таково-то достоинство всех сих басен. По милости их, какой-нибудь Марк, Ваий или Север, взошедши на эту кафедру нечестия, кто бы он ни был, муж, отец, дед или прадед, лишь бы был человек, может войти в брачный чертог Плерома, чтобы от Ангела родить (нельзя не краснеть от стыда) какого-либо образцового Эона. Когда эти супружества, законно совершаемые при блеске светильников и под покровом багряницы, войдут в обычай: то мне кажется, что скрытный огонь, вспыхнувши, пожрет всю сущность ереси, обратит в прах и уничтожит все, что у них имеет жизнь; а потом и сам исчезнет. С тех пор по крайней мере басен уже не будет. Но что я, дерзкий, делаю? Не довольно того, что обнаружил столь великое таинство, я еще смею издеваться. Боюсь, чтоб Ахамот,

скрывшая себя от собственного сына, не сошла от того с ума. Филет верно рассердится; Фортуна также наморщится. А между тем я, тварь Демиурга, должен по смерти моей возвратиться туда, где; нет супружества, где вместо совлечения должен я на это тело надеть одежду бессмертия, где, если и лишусь пола своего, но уподоблюсь Ангелам, где нет Ангелов ни мужеского ни женского пола, где никто не станет ругаться над моим телом, которое воспримет тогда мужественную свою силу.

XXXIII. После такой чудесной комедии, я приведу теперь, в виде как бы последнего акта, особые предметы, отложенные мною доныне нарочно для того, чтобы не нарушить порядка повествования и не развлечь внимания читателя введением таких подробностей, с которыми не согласуются даже и последователи Птоломеевы. Действительно из школы его вышли ученики, самого его превзошедшие. Они назначили для Битоса двух жен: мысль и волю. Мысль подлинно была для него недостаточна, потому что с нею одною не мог он ничего производить, вместо того что с помощью обеих жен все; произведения могли удобно быть исполняемы. Первым плодом сего совокупления были Единородный и Истина: истина, существо женское, создана по образу мысли, а единородный, существо мужеское, по образу воли. Воля, приводящая силою своею в действие понятия Мысли, взяла видно во власть свою мужеский пол.

XXXIV. Другие умники, более почтительные, вспоминая о подобающей Богу чести, чтоб избавить его от стыда иметь даже и одну супругу, рассудили за лучшее не назначать Битосу никакого пола: может быть даже почитают они его за нечто междоумочное. Иные зашли еще далее. Они утверждают, что Бог

их заключает в себе совокупно мужеский и женский пол, на тот вероятно конец, чтобы Фенестелла, толкователь летописей, не воображал себе, что, кроме; луны, нигде нет гермафродитов.

XXXV. Есть и такие, которые Битосу определяют не первое, а второе место, ставя выше всего осмерицу, которую однако ж производят от четверицы, только под другими именами. Первый из четверицы есть Проарх, второй Аненност, третий Арретос, четвертый Аоратос. От Проарха в первой и пятой степени произошел Архей, от Аненноста во второй и шестой степени Акаталептос, от Арретоса в третьей и седьмой степени Анономастос, и от Аоратоса или Невидимого в четвертой и восьмой степени Агеннетос. Почему каждый из сих Эонов рождается в двух различных степенях и в дальнем один от другого расстоянии? Лучше о том не знать, нежели допытываться. Какая мудрость может заключаться в столь нелепых выдумках?

XXXVI. Гораздо благоразумнее поступают те, которые, отвергая эти плачевные бредни, не хотят, чтоб один Эон служил ступенью для другого, подобно Гемонской (*) лестнице, и производят одним махом эту Осмерицу под крылом отца и его Эннеи, то есть, его Мысли. Словом сказать, каждое имя соответствует его движению или мановению. «Когда, говорят они, он мыслит о произведении, то по сей причине именуется отцом; когда производит, то производя истинные вещи, называется истиною; когда восхотел открыть себя, то получил имя человека. Те, которых он произвел, обдумав бы-

(*) Так называлось у Римлян место, откуда преступников сталкивали в Тибр.

тие их в мысли своей, тогда же названы Церковью. Человек произнес Слово, и явился первородный сын. К Слову присоединилась Жизнь, и первая Осмерица совершилась.» Не правда ли, что все это не иное что есть, как глубокое безрассудство?

XXXVII. Выслушай другие открытия сего безумного человека, поруганного уже Эннием, сего знатнейшего учителя из Сектаторов, который по присвоенной им себе власти первосвященника, провозгласил следующее: «прежде всех вещей существовал Проарх, невообразимый, неизъяснимый, которому нет имени на языке; человеческом. Я называю его Менотесом: с ним пребывала другая сила, именуемая мною Генотесом. Менотес и Генотес, то есть, Уединение и Единство, будучи одно и тоже, произвели, не производя, умственное и врожденное начало всех вещей, которое по-гречески называется Монадея. Сия последняя содержит в себе единосущную силу, которая наименована Союзом. Эти четыре силы: Уединение, Особливость, Единство и Союз породили всех прочих Эонов.»—Чудесное разнообразие! Измени имена, и выйдет союз и единство, уединение и особливость; но как бы ты их ни изменял, все будет одно и тоже.

XXXVIII. Секунд был несколько человеколюбивее, потому что изъяснился короче. Он Осмерицу разделяет на две Четверицы, на правую и левую, на свет и тьму; он хочет только, чтобы несовершенная и незрелая сила происходила не от кого-либо из тридцати Эонов, но из плодов от их сущностей.

XXXIX. Какое между ими разногласие на счет Господа нашего Иисуса Христа? Одни полагают Его происшедшим от всех Эонов. Другие утвержда-

ют, что Он произведен только десятью, рожденными от Слова и Жизни: потому-то Слово и Жизнь на Нем и остановили глаза свои. Некоторые считают Его плодом двенадцати Эонов, рожденных от Человека и Церкви; а потому наименован Он и сыном человеческим. Прочие говорят, что Он произведен высшим Христом и Духом Святым, которых долг пещись о сохранении всеобщности, и что Он по силе прав Своих наследует имя, носимое Отцом. Есть и такие, которые вздумали приписать Сыну человеческому особое происхождение, и, по причине величия таинства имени Его, дерзнули и Самому Отцу дать имя человека. О безумец! Чего можешь ты ожидать от Бога, которого ты делаешь себе равным?

Откуда берутся у них подобные выдумки? Без сомнения, от нечистого семени их матери. Таким-то образом учение Валентиниан, беспрерывно распространяясь и преувеличиваясь, исчезает наконец в дремучем сумраке Гностиков.

Страница сгенерирована за 0.16 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com