Предисловие

Мы выяснили цель и смысл жизни, показали ее религиозное значение в крайних пределах человеческого призвания—в начальном творческом предопределении, в кульминационной высоте духовного совершенства и в последних эсхатологических чаяниях. Теперь мы проследим, как цель человеческой жизни уяснялась и достигалась в путях всемирной истории, раскроем смысл исторической эволюции с христианской точки зрения.

Осветить всемирную историю с христианской точки зрения значит поставить в ее центре лицо Христа, идею евангельской истории, указать место христианской идеи во всемирной эволюции. Но идея евангельской истории и глубочайшая сущность Христова лица открываются в Его искушениях: они дают specimen totius status exinanitionis Christi, открывают смысл Его уничижения и победы над миром. Как в центре всемирной истории стоит лицо Христа, так сущность евангельской истории выражается в искушениях Христа: стало быть, искупления Христа уясняют смысл всемирной эволюции, содержат философию человеческой истории. Мы и будем рассматривать искушения Христа в связи с историей дохристианских религий и христианской церкви: из истории искушений Христа мы извлечем лишь то идейное содержание, которое бросает свет на всемирные судьбы человечества 1), а всемирную

1) Поэтому обширный материал, данный мною в первых двух изданиях моей монографии об искушениях Христа, здесь значи-

157

158

историю мы очертим в терминах этого идейного содержания. В схематическом виде это дает последовательную историю человеческих искушений: искушения первобытного человека, искушения языческих народов, центральные искушения Христа и искушения христианских народов.

В первом и втором изданиях этого исследования для меня составляло труднейшую проблему—уяснить понятие всемирного, общечеловеческого искушения,—то понятие искушения, которое затрагивало бы существенное призвание человека и было бы совместно применимо и к первоначальным безгрешным искушениям человека, и к богосыновним искушениям Христа, и к искушениям языческих и христианских народов. Очевидно, такого значения не может иметь нравственное искушение похотью, и слишком поверхностное, чтобы захватить глубины человеческого духа, и слишком ограниченное по своей греховности, чтобы обнять искушения не только греховные, но й безгрешные. Искомое понятие я назвал именем религиозного искушения. Общее очертание этого понятия в первых изданиях своего сочинения об искушениях Христа я мог дать лишь в неясных контурах, но в иных условиях я нахожусь теперь. Появившиеся позднее два исследования— об уничижении Христа и о цели и смысле жизни—в достаточной полноте раскрывают основы религиозного искушения. Первое из них содержит мысль о внутреннем подвиге Христа как о добровольной покорности Его законам и условиям человеческой жизни. Идея кенозиса, перенесенная из метафизической области в реальную

тельно сокращается. Прежде всего я не перепечатываю трактата о литературной и исторической достоверности евангельских повествований об искушении Иисуса Христа в пустыне: он был на своем месте в монографии и оказывается излишним теперь, как в виду общей концепции евангельских фактов в Философии евангельской истории, так и потому, что идейное содержание не зависит от того или иного решения вопросов, затронутых в этом трактате. Обзор всей жизни Христа в точки зрения искушений ныне является также вполне излишним, так как мы останавливаем свое внимание лишь на идейном содержании искушений Христа. О других сокращениях и ближайших основаниях для них сказано в своих местах.

159

сферу душевной действительности, подлинного самосознания Христа и исторической обстановки Его деятельности, дает содержание Его внутреннему подвигу. В смысле этой идеи искушением для Христа было злоупотребление чудотворной силой, нарушение во имя этой силы условий человеческой ограниченности,—и обратно, безгрешность Его состояла в неослабной энергии богосыновнего самосознания, в смиренной покорности воле Отца Небесного. В таком понимании вопрос об искушениях Христа и о Его безгрешности не имеет никакого отношения к вопросу о действии в Нем похотливых желаний и, напротив, Его искушения открывают глубочайшую тайну Его самосознания, Его личности, и существенную сторону Его дела. С другой стороны, исследование о цели и смысле жизни развивает идею о сочетании в человеке божественной абсолютности стремлений и природной ничтожности, о призвании человека—проявить божественную славу в условиях ограниченного существования, устанавливает весьма важное различие между идеалами естественного абсолютного совершенства и внутренней духовной абсолютности, которая доступна человеку в самых условиях земной ограниченности и наличных злостраданий. Отсюда вытекает идея искушений человека как его стремления к идеалу естественного совершенства, к личному обладанию естественною абсолютностью и к нарушению ради нее условности и ограниченности своей жизни. Эти искушения также не имеют неразрывной связи с наличностью похотливых пожеланий, но выражают самое существо человеческого призвания. Не трудно видеть и полную аналогию между искушениями Христа и искушениями человека, так что становится понятным и то, что Христос вошел чрез подвиг Своих искушений в опытное познание самой глубокой человеческой проблемы, самой сущности исторических страданий и томлений человека, и то, что смысл Его искушений освещает путь всемирной истории. Аналогии этой не нарушает то обстоятельство, что в историческом человеке религиозные першения прикрываются похотливостью на зло, хотя оно осложняет вопрос о подобии искушений Христа нашим искушениям. Действительность злостраданий мы можем принять за-

160

следствие основного религиозного греха, как стремления человека к естественному идеалу абсолютного совершенства, и в исторических искушениях человека мы легко можем прозревать вечное мучение его над решением основного религиозного вопроса об отношении божественного начала к природной человеческой ничтожности. Религиозное искушение как Христа, так и человека есть собственно искушение богочеловеческое, не в одном техническом смысле этого термина, а в общем смысле соединения в человеке абсолютного божественного начала с фактическою ограниченностью наличных условий. Установленное на первых страницах моей первой литературной работы понятие религиозного искушения остается одним из основных понятий в моей богословской системе. Не устоять в этом искушении значит пожелать личного обладания божественным совершенством и нарушения законов земной ограниченности во имя божественного начала,— это создает настроение религиозного протеста, вражды к Богу из-за мнимой непримиримости абсолютных стремлений и фактической ограниченности, при чем человек безусловностью своего божественного начала, как бы непримиримого с данною ограниченною действительностью, оправдывает нарушение этой ограниченности. Это сложное настроение я обозначаю именем религиозного самооправдания. Побеждается религиозное искушение и разрешается религиозная проблема богосыновним настроением, т. е. покорностью богоустановленной необходимости, верою в соединение божественного содержания с природною ограниченностью, заменою идеала естественного совершенства идеалом духовной абсолютности. К этому противоборству религиозного самооправдания и богосыновней веры я свожу весь процесс религиозной эволюции, с которым имеет дело настоящее исследование, но к уяснению этой основной религиозной проблемы наклоняется и вся моя богословская система. Основной вопрос, стоящий в центре моей религиозной системы, есть вопрос о примирении личной религиозной абсолютности и внешней природной и общественно-исторической условности. Этим определяется место настоящего исследования в ряде других. Впрочем, я не могу скрывать того, что в этом моем первом на-

161

учном труде терминология по местам страдала неустойчивостью, мысль колебалась, и что вообще в настоящее время это исследование столько же берет от полной системы в смысле ясности и определенности, сколько дает ей, являясь в ней необходимым пополнением по своему предмету. Однако я ограничился одной стилистической корректурой, оставляя без изменений существенное содержание первого и второго изданий: из первого издания взяты отделы о первом искушении человека, о религиозном сознании дохристианских народов и церковной истории народов христианских, а из второго издания—отдел об искушениях Христа.