Тареев М. М. О воскресении Христа. (Ответ о. диакону Басову)

VII

О ВОСКРЕСЕНИИ ХРИСТА. (ОТВЕТ О. ДИАКОНУ БАСОВУ).

(Бог. Вест. 1910 года).

Эти строки я пишу в ответ на статью, диакона Я. М. Басова в первых трех книжках возобновленного журнала «Чтения в обществе любителей духовного просвещения»—Что говорит новая русская апологетика в ответ на возражения отрицательной критики по вопросу о действительности воскресения Христова.

О. Басов удостоверяет (февр. 101), что «многие положения проф. Тареева существенного значения не только сродны, но и совершенно тождественны с положениями отрицательной критики, напр., о характере евангельских повествований, о значении явлений Воскресшего,  о происхождении веры учеников в воскресение их Учителя и, наконец, о том, что представляет собою исторически факт воскресения Христова». Получается сильное впечатление: положения профессора православной духовной академии совпадают с тезисами отрицательной критики. Но почему же о. Басов скрывает от любителей духовного просвещения тот факт, что эти основные положения в моем трактате выражены не моими словами, а словами церковно-православных авторитетов: М. М. Филарета (о происхождении веры учеников в воскресение их Учителя), св. Иоанна Златоустого и блаж.

189

Феофилакта (о значении явлений Воскресшего), ортодоксальнейшего богослова М. Д. Муретова (о том, что представляет собою исторически факт воскресения Христова). Ведь это дало бы совершенно иную картину. Например, на стр. 111 о. Басов пишет: «если Тареев полагает, что воскресение Христа получило историческую плоть и кровь в сердцах верующих, то здесь новая апологетика пользуется уже готовою формулою, которую мы читали у Ренана: маленькая христианская община совершила истинное чудо: она воскресила Иисуса в своих сердцах интенсивною любовью, которую к Нему питала». Но с этою фразою Ренана о. диакону нужно было бы сопоставить не мои слова, а слова М. Филарета, которые у меня приводятся на стр. 259 первого издания: «В ту минуту, как ученик, его же любляше Иисус, вступив во гроб, виде ризе едини лежащие, необыкновенно живая любовь необыкновенным образом возбудила в нем веру; он не видал ничего более, как отсутствие погребенного Иисуса из гроба, но в глубине любящего сердца ощутил, что живет Возлюбленный». Вот чьи слова совпадают с формулою отрицательной критики. И все мысли, и выражения, совпадение которых с тезисами отрицательной критики ставит мне в упрек о. диакон, заимствованы мною у названных церковных авторитетов. Таковы, между прочим, и фразы, что воскресение Христа было «торжеством веры» Его учеников, что воскресение Христа было «историческим явлением только по своим последствиям и по славе Единородного от Отца в обитании среди людей» и т. д. Если бы о. диакон не скрыл этого обстоятельства от читателей своей статьи, то не осталось бы повода и пищи для того пафоса, с каким его статья написана. Но как назвать этот прием умолчания?

Далее о. диакон на стр. 170—172 мартовской книжки показывает рядом выписок, что я рекомендую до последней степени уступить притязаниям отрицательной критики, которая представляет все факты евангельской истории созданными фантазией верующих. О. диакон очень остроумно издевается над такою моею уступчивостью. Но дело в том, что эта мнимая моя уступчивость создана исключительно «фантазией» о. диакона. Выписки берутся им не из первого тома, в котором обсуждается евангельская

190

история, а из второго тома (стр. 11 и 158), где идет речь не о фактах евангельской истории, а об историко-филологической базе евангельской проповеди. «Нужно признать самую решительную зависимость евангелия от ветхозаветно-иудейского языка, но вместе с тем евангелие по своему содержанию остается наиболее оригинальною проповедью в истории религий». О том же, что отрицательной критике нужно уступить в вопросе о фактах евангельской истории, что нужно отказаться от всех фактов евангельской истории—этой окончательно нелепой и бесповоротно дикой мысли у меня абсолютно нигде нет. Общий взгляд на фактическую достоверность евангельской истории на стр. 138 первого тома во 2 издании (стр. 13—14 изд. 1) у меня выражен так: «Полная и незыблемая достоверность наших евангелий утверждается их внутренним характером... Апостолы не могли выдумать евангельской истории. Четвероевангелие не может быть признано выдуманным произведением». То же на стр. 148. Мой официальный рецензент профессор М. Д. Муретов заявил обо мне (Журналы Совета М. Д. А. за 1904 г. стр. 185 — 186): «Автор берет четвероевангелие догматически в их современном церковном виде»! Ни одного факта евангельской истории я не уступаю отрицательной критике.

Что же значит выдумка о. диакона Басова?

Также и в вопросе о воскресении Христа. Я признаю историческим фактом все, о чем в евангелии повествуется как об историческом факте. Лучшим доказательством этому служит то, что о. диакон Басов, по мнению которого я считаю воскресение Христа вымыслом (февр. 114), не мог сделать мне ни одного фактического возражения. Все свои возражения против меня он сводит к следующему: «при явлениях Воскресшего ученики внимали речам, которые далеко не были отголоском их собственных мыслей, которые противоречили им в пунктах самых дорогих для их сердец,—доказательство, что здесь находился Он Сам. Эти, совершенно личные, непосредственные обращения Воскресшего и перерождали и преобразовывали веру учеников». Но это именно мысли, которые высказаны мною. Я писал: «Явления Воскресшего были духовным общением с Ним учеников. Когда Он

191

явился Марии Магдалине, она не узнала Его по внешнему виду и не могла прикоснуться к Нему, однако она узнала от Него, что Он восходит к Отцу. Когда Он шел с двумя учениками в Эммаус и изъяснял им сказанное о Нем во всем Писании, то глаза их были удержаны, так что они не узнали Его, однако сердце их горело в них. Впрочем, все это были явления подготовительные; центральным из явлений Воскресшего было явление Его одиннадцати: тогда Он вдунул в них Духа Святаго» и т. д. (I изд. стр. 269—270; 2 изд. стр. 355). Сам о. диакон заявил, что он имел «истинное удовольствие» прочитать «на заключительных страницах» моей книги «признание, что реальность духовного общения учеников с Воскресши и есть историческая действительность и, притом, решающего значения», но о. диакон уверяет, что это и подобные мои признания являются не последовательностью с моей стороны (март 177), что я к такой непоследовательности был чем-то вынужден (ф. 107), что я не могу «считать себя вправе» высказывать такие утверждения, что «мне не принадлежит эта основа» (110) 1). Но почему же я не имею права делать этих признаний? В чем у меня непоследовательность? Об исторической действительности фактов евангельской истории и, в частности, воскресения Христова я говорю уже в приведенных выше местах философии евангельской истории, также в самом начале отдела о воскресении Христа (стр. 341: вера апостолов служит условием исторической действительности Христова воскресения); также стр. 342: воскресение Христа было свидетельством действительности Его вечной духовной жизни; 342—343: жизнь Христа без последовавшего воскресения Его и восшествия к Отцу была бы зданием без верха, символом без реального блага, шепотом без слышного звука и пр. 345: «духовностью» не исключается соматич-

1) Тот же прием недоверия моим прямым словам и внесения в них чуждого толкования открыто употреблял и о. Лаврский, как это мною отмечено уже. Это обычное недоверие, это подозрение всякого писателя в хитрости и лукавстве (см. особенно картину, в какой меня рисует о. диакон Басов на стр. 100 февр.) — эта психология в нашем ведомстве, очевидно, воспитывается какими-то общими причинами.

192

ность и пр. 346: апостолы видели воскресшего Христа и т. д.

Повод ко всякого рода перетолкованиям моего трактата о воскресении Христа дает то обстоятельство, что я, поставив предметом этого трактата не «вопрос о действительности воскресения Христа и не чудесность этого факта, а его смысл, сущность его значения» (Бог. В. 1903 май стр. 1 и Философия ев. ист. 1 изд.), в частности разъясняю, во-первых, общецерковное учение, что Христос воскрес, как и мы воскреснем, в теле духовном, а не в теле душевном, и, во-вторых, выясняю связь воскресения Христа с уничижением земной жизни Христа и с верою апостолов. Разумея то, что лишь воскресение Христа в теле душевном дало бы право называть его внешним событием, я пишу: «воскресение Христа не представляет внешнего события: оно—предмет апостольской веры и духовный результат Христова подвига, при чем вера апостолов входит в объем этого результата и вместе с тем служит условием исторической действительности Христова воскресения» (2 изд. 341). «Воскресение Христа было естественным следствием Его нравственного подвига и, только в этой внутренне-причинной связи с Его уничижением,—венцом Его жизни» (342). «Воскресение Христа было вместе с тем и одновременно воскресением веры апостолов. Только в этой связи с воскресением веры воскресение Христа может быть названо причиною возрождения апостолов,—только в том смысле, что воскресение Христа было высшим торжеством веры учеников Его» (343). Последнее выражение, что воскресение Христа и явления Воскресшего были «окончательным торжеством веры над неверием» взяты мною у проф. М. Д. Муретова (см. цитаты 1 изд. стр. 260—261). У него же я выписываю (1 изд. стр. 255) фразу, что воскресение, как и воплощение Бога— Слова, было «историческим явлением только по своим последствиям и по славе Единородного от Отца в обитании среди людей... Поэтому евангелисты не дали и дать не могли строго исторического и подробного описания исходных событий евангелия — его начала и конца, рождения и воскресения Христова». Во втором издании эту выписку я заменил такими словами: «воскресение Христа,

193

как и воплощение в Нем божественного Слова, не были историческими явлениями в своей метафизической отвлеченности, но получали историческую плоть и кровь только в сердцах верующих» (346). К этому же циклу относится фраза в 1 изд. стр. 296: «воскресение Христа, как исторический факт, было вместе воскресением учеников, умерших с Ним» и во 2 изд. 355: «воскресение Христа, как исторический факт, было воскресением учеников, умерших с Ним». Общая мысль во всех этих изречениях очень ясна: воскресение Христа, в своей метафизической отвлеченности, как воскресение в духовном теле, будучи действительным, реальным, соматичным, не может быть само по себе чувственно представлено, наглядно описано,—такую историческую изобразительность оно приобретает лишь в связи с пространственно временными и душевно-чувственными переживаниями учеников 1). С этим

1) Слабо понимая, в чем сущность вопроса, о. диакон направляет против меня следующее рассуждение (ф 106). «Если бесспорно, что никто не был свидетелем самого воскресения, то это обязывает нас только не забывать традиционного различения в вопросе о воскресении Христовом двух сторон, каковыми являются действительность воскресения и образ его, или, как выражаются немецкие богословы: die Tatsächlichkeit und das Wie der Auferstehung. Как произошло воскресение Христа, это и традиционная апологетика всегда относила к числу истин сверхъестественных, непостижимых, но по выражению Грюцмахера, die Unvorstellbarkeit der Auferstehung Iesu beweist ihre Unwirklichkeit noch nicht и, поскольку может быть речь о воскресении Христовой ь с точки зрения его действительности, оно в евангельских повествованиях избыточествует признаками не только необычайного чуда, но и, в полном смысле, события исторического; указываются: время события, место его,  условия и обстановка его,  обстоятельства, предшествовавшие ему и непосредственно следовавшие за ним». Но эти рассуждения не идут против меня; я именно сам так рассуждаю. Я именно различаю действительность, реальность, соматичность воскресения от его исторической, чувственной являемости. Мое различие от о. диакона единственно в том, что я историческую сторону воскресения (время, место и т. д.) не считаю самою действительностью воскресения, ибо все это не есть то, чем было воскресение само по себе, но то, в чем оно переживалось апостолами, ибо не только условия и обстановка воскресения обстоятельства, предшествовавшие и последовавшие, не составляют самого воскресения, но духовное тело стояло также выше пространственно-временной ограниченности. Что воскресение Христа само по себе было

194

вполне сообразно евангельское повествование о том, что вера в воскресение Христа возникла раньше явлений Воскресшего и что Воскресший являлся только верующим. Во всех этих рассуждениях можно спорить о терминологии, но самая мысль ясна как Божий день.

Что же делает о. диакон Басов? Он в своем изложении и перетолковании совершенно искажает мою мысль и достигает этого по-видимому самым незначительным изменением слов и преимущественно упорною игрою с словцом только. По его словам, я признаю «не событие воскресения, но только идейно-практическое, религиозно-творческое изображение» его (ф. 102), признаю воскресение «только делом веры учеников» (105), показываю в нем «только веру от веры» (113), считаю его «только заключительным периодом в религиозном сознании учеников» (115), думаю, что Христос «только стал не видим» (116), утверждаю, что «воскресение Христово, как факт исторический, было только воскресением учеников умерших с ним» (м. 179). И так далее с утомительным однообразием на целых десятках страниц. Во всех этих выражениях преступность с православной точки зрения создается единственно словом только, и оно вносится в мою речь критиком—обвинителем произвольно. Я, как и профессор Муретов, различая божественную действительность воскресения от чувственно-исторической являемости Воскресшего, признаю, что воскресение Христа чувственно историческую являемость принимало только по вере апостолов 1), а о

действительным, реальным, соматичным и что оно в обстоятельствах пространства и времени, в обстановке, сопровождавшей его, становилось историческим фактом, историческою являемостью, внешним событием—это я принимаю всеми силами своей души. Стр. 345: «Духовностью не исключается соматичность, но ею исключается земной, душенный характер телесности, ее чувственность как со стороны собственных земных интересов, так и со стороны доступности внешним чувствам. Божественная действительность доступна лишь очам веры и становится для этого мира действительностью под условием веры» О. диакон Басов, очевидно, философски не образованный человек.

1) Для любознательных я напомню, что в своей системе (см. т. 2 стр. 163—186 дал т. 3 стр. 120 и мн. др. м) я полагаю строгое различие между божественною действительностью и ее явлением в этом вчеш- 

195

Басов мне приписывает мнение, что вся действительность воскресения исчерпывалась только верой апостолов. Вместо моего выражения: «воскресение Христа было вместе с тем воскресением веры апостолов», «воскресение Христа, как исторический факт, было вместе воскресением учеников», он приписывает мне безусловное мнение, что воскресение было только делом веры, только воскресением апостолов. Вместо моего (предполагающего, согласно с блаж. Феофилактом, различие между духовною телесностью Христа и чувственною переходною телесностью) выражения: «переходная телесность была отражением переходного состояния в вере учеников» (356 стр.), он приписывает мне абсолютное мнение, что (вообще) «телесность явлений Воскресшего это

нем мире: последнее я и приписываю вере, которая и будет излишнею в загробной жизни. Так т. 2 стр. 186: «Блаженство божественной любви переживается человеком, который сознает себя сыном Божиим, в качестве самоочевидной реальности. И поскольку это есть абсолютная любовь, блаженство в своей собственной мощи оказывается неистощимым и беспредельным. Однако эта мощь внутреннего блаженства не покрывает природно-исторической жизни, и последняя противостоит богосыновнему самосознанию в значении внешнего материала, который еще предстоит преодолеть. В отношении к этой внешней реальности богосыновство определяется верою». Т. 3 стр. 120—122: «Сущность веры не в одном только признании, что Бог существует, а в уверенности, что этот невидимый мир существует для меня, что он для меня, в этой жизни, может стать действительностью, что я могу жить им в этом мире. Существующее вне человека, невидимое божественное силою веры становится действительностью для него... Божественная любовь существует вне человека. Любовью для человека она становится чрез веру». И т. д.

Вообще в моих книгах даны не отрывочные трактаты, а цельная система, и не объясненного в одном месте всегда нужно искать в другом месте. Каждый термин выясняется в связи целой системы.

О. Басов в одном месте (ф. 100) ехидно рисует картину, в которой представляет меня ловко рассчитывающим, какой мне удобнее взять курс в вопросе о воскресении. Смею уверить о диакона, что эта картина не соответствует действительности… Трактат о воскресении (по подсчету о диакона составляющий всего 18 страниц) есть лишь органическая часть первого тома, который составляет часть пятитомной системы. Для меня вопрос о воскресении, как и всякий другой частный вопрос, предрешается всею системою. 

196

лишь отражение переходного состояния в вере апостолов» (ф. 99, 115). Вместо моего выражения о связи между воскресением апостольской веры и воскресением Христа» (343), он утверждает (ф. 102 и м. 178), что я «объясняю воскресение Христово вне всякой связи с событием воскресения». Вместо моего выражения, что «воскресение Христа было одновременно воскресением веры» он пишет (ф. 106), что, по моему мнению, «воскресение Спасителя совершилось прежде всего в сердцах верующих». Вместо моего утверждения, что воскресение Христа не было внешним событием, он присваивает (ф. 115) мне мысль, что «воскресение Спасителя не есть особое событие» 1). И так далее. Вся статья о. диакона есть мелочная и упорнейшая фальсификация моей речи.

Продолжайте, о. диакон, в этом же роде. У меня в 1 т. стр. 152 сказано, что «Христос был действительный человек»,—обвиняйте меня в том, что я считаю Христа

1) И о. диакон авторитетно меня поучает: «вера не могла быть условием исторической действительности воскресения Христова без особого воздействия на нее свыше» (ф. 108). Выше всякого сомнения. Это я давно знаю. В 3 т стр. 120 я нишу: «В какой бы то ни было области, творчество человека ограничивается восприятием, воспроизведением и воображением, материализацией, воплощением идеи. Такому же ограничению подлежит и творчество веры. Существующее вне человека, невидимое божественное силою веры становится действительностью для него». Вся моя система проникнута убеждением, что божественное дано не в результате, а в начальном исходе мировой и человеческой жизни. На этом основании я не согласен с идеализмом. (См. т. 5 стр. 201—202). Все дело воскресения было делом двух факторов: божественной действительности и человеческой веры. Последняя была лишь условием, под которым божественная действительность воскресения становилась чувственно-историческим явлением. Поэтому я не должен говорить, что воскресение было только делом веры. Я этого и не говорю, это мне лишь приписывает о. диакон. Различие между мною и о. диаконом, также стареющимся не смешивать сверхчувственной-непостижимой и внешней стороны воскресения (ф. 105), в том, что о. диакон, но своей философской необразованности, видение апостолами Воскресшего считает событием, имевшим место помимо их опыта. О. диакон своею статьей достаточно показал, что он усвоил самоучитель английского языка. Ему теперь нужно научиться мыслить и понимать. О пристойности речи я уже не говорю. Этому не учатся. Это дается только воспитанием.

197

только человеком, и сделайте параллельные выписки из сочинений Толстого. Во 2 т. раскрывается учение, что Бог есть любовь и на стр. 181 сказано, что «любовь по существу божественна». Кричите: проф. Тареев считает Бога только любовью и в этом совпадает с Фейербахом. В т. 3 стр. 136 я говорю, что христианское воодушевление «служит символическим предварением будущего откровения сынов». Пишите, о. диакон, что я признаю Св. Духа только символом христианской жизни и процитируйте Ричля...

Вы пишете в одном месте: как назвать этот новый принцип, рекомендуемый проф. Тареевым?

Я спрашиваю: как назвать этот старый прием, практикуемый о. диаконом Басовым?

Вы ставите вопрос: к какому роду литературы отнести мой трактат о воскресении Христа? Вы находите, что он относится к категории назидательных произведений.

А к какому роду литературы относится Ваша статья, о. диакон? Конечно, она не имеет ничего общего с наукой. Она принадлежит к той словесности, которая мягко именуется злостной диффамацией и подлежит ведению суда. Но я ограничусь обращением к суду честных людей. Я Вас вызываю, о. диакон, на последнее состязание: формулируйте Ваше окончательное суждение обо мне, а я дам решительный и ясный ответ на вопрос о действительности Христова воскресения. И предоставим суду честных людей решить, я ли «расчетливо» (как Вы выражаетесь) держусь отрицательной тактики, или Вы «по какому-нибудь практическому расчету» держитесь очень некрасивой тактики.

Вы пишете обо мне (ф. 115): «Сводя к итогу свои впечатления от статьи проф. Тареева, что же мы получаем?.. Оказывается, что можно даже не употреблять выражения: воскресение Христа. Воскресение Христа не есть особое событие, или состояние, в жизни лично Спасителя, в которую оно, по выражению Тареева, не внесло ничего нового, а представляет собою только заключительный период в религиозном сознании учеников. Воскресение Христа—это, просто, подъем, возрождение, окончательное утверждение, наивысший момент веры апостолов в их, телесно умершего, Учителя».

198

А вот что у меня написано на самом деле—и это может читать всякий, желающий честно знать истину. Т. 2 стр. 358: «Как для первых верующих действительность воскресения Христова не была субъективною мечтою, но Он являлся всему их обществу, с объединявшею их объективностью Его явлений, и Дух Святый открылся в их собрании в видимых дарах; так и в церковности сынов воскресения дано условие объективной парусии им Христа. Как сыны воскресения живы для Бога и живы друг для друга, так и для них жив Христос». Т. 3 стр. 144: «Воскресение Христа из мертвых, как начало всеобщего воскресения, предполагается целями мирового творения, завершает все дело Христа и оправдывает нашу духовную жизнь. Если Христос не воскрес из мертвых, первенец из умерших, если мы, христиане, не воскреснем, то тщетна вера наша». Бог. Вест. 1903 г. июнь 214: «воскресение из мертвых составляет величайшее христианское чаяние; воскресение Христа образует краеугольный камень христианства. Если бы Христос умер и не воскрес, то христианство было бы только учением; если бы христианство было только учением, то это было бы самое странное учение, и мы были бы самыми несчастными из людей. Но Христос воскрес: христианство есть не только учение, оно есть жизнь».

Что же, требуется комментарий?!

____________

Мне не трудно распутать всякое такое хитросплетение, как эта критика о. диакона. Но мне очень трудно постоянно ограждаться от покушений злостной диффамации.

Я откровенно скажу: под напором этого моря злобы и ненависти я себя чувствую мучеником.

Мне недавно писал один из моих случайных корреспондентов о моих богословских трудах: «Вы совершили такое дело, которое естественно вызывает или любовь и восторг или ненависть».

Может быть. Я получаю десятки восторженных писем. Но почему явно открывается только ненависть? Разве она энергичнее любви? Или просто она выгоднее, и обстоятель-

199

ства, делая робких учеников Никодимами, придают особую наглость людям известного сорта 1)?