Апостол Павел, рассуждая об отвержении Богом народа Своего, за исключением небольшого остатка, пишет: «Израиль чего искал, того не получил: избранные же получили, а прочие ожесточились, как написано: Бог дал им дух усыпления, глаза, которыми не видят, и уши, которыми не слышат» (Ис. XXIX, 10; Римл. XI, 7—8).

Это ожесточение и ослепление народа израильского составляет факт евангельской истории.

Евангелист Иоанн, обозревая всю деятельность Иисуса Христа до пасхи страданий, выражает крайнее удивление пред тем, что Христос столько чудес сотворил пред иудеями, а они не веровали в Него. Это удивительное (ср. Марк. VI, 6) неверие иудеев вызывает вопрос, почему они не веровали. На этот вопрос евангелист дает ясный ответ словами пророка: «потому не могли они веровать, что, как сказал Исаия, ослепил глаза их, и окаменил сердце их 1), да не видят глазами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтоб Яисцелил их» (Ис. VI, 10). Кто ослепил иудеев и кто мог бы исцелить их? «Сие, — продолжает евангелист, — сказал Исаия, когда видел славу Христа и говорил о Нем» (Иоан. XII, 37—41). Христос ослепил иудеев Своею славою, Своими чудесами, они ожесточились, и в безумии распяли Его 2).

1) См. по греческому тексту.

2) Но Исаии VI, 9—11 (евр.) Бог дал пророку повеление сделать бесчувственным сердце иудеев и проч. Это дело пророка евангелист рассматривает, как прообраз деятельности Христа.

242

Это было ожесточение иудейской веры в чудеса. В этом ослеплении и ожесточении состоял суд Божий над Израилем.

Ожесточению иудеев Христом предшествовала Его начальная деятельность, когда Он учил иудеев о царстве Божием речами прямыми и ясными, когда Он во множестве творил пред ними чудеса-благотворения, привлекавшие к Нему радостные толпы народа. К нему Христос приступил уже после того, как во время испытания, последовавшее за тою начальною деятельностью, оказалось, что иудейская вера в чудеса не есть истинная спасительная вера, но коренится в их привязанности к материальным благам, — после того как обнаружилась неспособность иудеев к духовным благам царства Божия. Итак, пер вою причиною ослепления иудеев было их собственное сердце: они сами закрыли свои глаза, они сами удалялись от света, потому что дела их были злы. Но суд Божий над иудеями был более, чем их самоослеплением. Когда обнаружилась их привязанность к материальным благам, их самоправедность и славолюбие, тогда Иисус Христос Своим учением и Своими делами так ослепил и ожесточил их, что они уже не могли веровать. Им не только не было дано того, к чему они были неспособны, но от них было отнято и то, что они имели; на них исполнился тот закон, что всякому имеющему· дается и приумножается, а у не имеющего отнимается и то, что имеет, или что он думает иметь (Мтф. ХIII, 12 пар.; Лк. XIX, 26). Несмотря на неспособность иудеев к духовным благам царства Божия, мы по человечески все еще можем рассуждать так: если бы Христос уступил иудеям и дал им знамение с неба, если бы Он открылся им в той форме, в какой они могли принять Его, если бы Он не держал их в недоумении, если бы Он устрашил их грозным величием,—они признали бы Его, хотя и вынужденно, внешне, формально, они, по крайней мере, не сделались бы Его убийцами. Но мысль Божия не такова, как мысль человеческая: не нужно Богу внешнее поклонение, не нужна Ему человеческая слава. Ему дороги труждающиеся и обремененные. Ему дороги младенцы. Чтобы открыть царство Божие для младенцев, нужно было утаить

243

его от мудрых и разумных; чтобы основать универсальное царство духа, Христу нужно было пострадать от ожесточенной гордости иудеев.

Суд над иудеями, ожесточение их, Христос начал с учения притчами.

Когда апостолы возвратились с проповеди и Христос снова явился «в городах» учить и делать, в Его учении произошла большая перемена: Он стал учить народ притчами. Это был определенный день, отмеченный евангелистами. Вышедши в день тот из дома, Иисус сел у моря. Собралось к Нему множество народа. Он вошел в лодку и сел, а народ весь стоял на берегу. И учил их много притчами. Перемена была вполне намеренная: евангелисты ясно замечают, что в тот день Христос проповедовал народу многими притчами, и без притчи не говорил им, а ученикам наедине изъяснял все (Марк. IV, 33—34). Факта этой перемены в учении Христа ни мало не может ослабить то, что и раньше этого дня Христос употреблял притчи, чтобы, как вероятно, придать Своему учению наглядность и изобразительность,—таковы притчи о строителях на камне и на песке (Мтф. VII, 24—27; Лк. VI, 47—49), о заплате из небеленной ткани на ветхой одежде и вине молодом, в мехах ветхих (Мтф. IX, 16—17; Марк. II, 21—22; Лк. V, 36—37). Факт перемены в том, что раньше Христос учение пояснял притчами, а теперь учил народ только притчами, ученикам же наедине все изъяснял. Это была резкая перемена, так что ученики Иисуса Христа с недоумением спрашивали Его: «для чего притчами говоришь им?» Чтобы понять смысл этого вопроса, должно иметь в виду, что впоследствии ученики говорили своему Учителю: «вот, теперь Ты прямо говоришь, и притчи не говоришь никакой. Теперь видим, что Ты знаешь все, и не имеешь нужды, чтобы кто спрашивал Тебя. Посему веруем, что Ты от Бога исшел» (Иоан. XVI, 29—30). Вот каково было действие на учеников прямой речи Его. Очевидно, притчи производили на народ совершенно иное действие, и это заставило учеников, приступив к Нему, спросить Его: «для чего притчами говоришь им?»

Иисус Христос на этот вопрос ответил ученикам.

244

по евангелию Марка, так: «Вам дано знать тайны царствия Божия, а тем внешним все бывает в притчах, чтобы (ἵνα) они смотря смотрели и не завядали, и слушая слушали и не уразумели, да не обратятся и прошены будут им грехи» (Марк. IV, и—12 по греческому тексту). По этим ясным и определенным словам евангелиста, притчи, как прием в учении Иисуса Христа, имели целью ослепить народ, чрез них производился над иудеями суд и ожесточение. Иудеи, которые доселе не желали обратиться к покаянию, теперь не могли обратиться. «Ибо кто имеет, тому дано будет; а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет» (ст. 25). Текст евангелия Матфея вносит в дело лишь ту разницу, что в то время, как по евангелию Марка самое учение притчами имело целью ожесточение иудеев, по первому евангелию оно было следствием ожесточения иудеев: потому, отвечал Христос, говорю им притчами, «что вам дано знать тайны царствия небесного, а им не дано... Того ради говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют. И сбывается над ними пророчество Исаии... ибо огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слышали, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и да не обратятся, чтобы Я исцелил их» (Ис. VI, 10; Мтф. ХIII, 11—15). Эта разница легко примиряется тем, что сначала иудеи сомкнули глаза свои, а затем последовал над ними суд Божий чрез их полное ослепление. Оба евангелиста вполне примиряются на той истине, что имеющему дается, а у не имеющего отнимается и то, что он имеет: эти слова приводятся и в евангелии Матфея (ст. 12). В евангелии Луки ответ Христа передается кратко, но в смысле евангелия Марка (ἵνα— VIII, 10).

Итак, Христос учил притчами, чтобы ослепить и ожесточить иудеев.

В виду ясных слов евангелий о цели притчей, для нас уже не имеют первостепенной важности вопросы: каким образом притчи достигали этой цели, формою ли своею, или содержанием? все ли притчи имели такую цель, или же притчи, произнесенные ранее «дня притчей», и некоторые из позднейших были только пояснением к

245

учению? Во всяком случае, какой бы ни был дан ответ на эти вопросы, сказанное выше о цели притчей останется незыблемым.

При ответе на эти вопросы нужно более всего опасаться Узких теорий, помня, что различные пути часто ведут к одной и той же цели, и что по одному и тому же пути можно идти в двух противоположных направлениях. И прежде всего, как вообще суд Божий над иудеями не был подобен судам человеческим, но был следствием дарования людям высочайшего блага—духовной жизни, наступления царства Божия, и неспособности иудеев к этому благу, так и ослепление притчами предполагает, что в притчах заключались глубокие истины для тех, которые их разумели, и что они были ослеплением для тех, которые их или не разумели или, разумея, не принимали тех истин. Таким образом, в то время как одни ожесточались притчами, других были блаженны очи, что видели, и уши, что слышали притчи (Мтф. ХIII, 16—17). Неразумение притчей вызывалось их формою, тем, что они предлагались народу без изъяснения, а непринятие скрывавшихся в них истин, при разумении их, объясняется свойством этих истин, содержанием притчей, при чем первоначальною причиною и непонимания речи Христа и непринятия ее было то, что иудеи не могли слышать слова Его (Иоан. VIII, 43), оно не вмещалось в них (поэтому Марк. IV, 33). Следствие было одинаково: когда иудеи не понимали притчей Христа (Иоан. X, 6), они отходили от Него (VI, 60 — 66), и когда понимали их, они старались схватить Его (Мтф. XXI, 45 — 46 пар.), а между тем те и другие притчи заключали в себе глубокие истины и делали блаженными апостолов. Поэтому в притчах Христа форма и содержание нераздельны. Не входя в рассуждения о том, что такое притча, легко видеть ту особенность притчей Христа, что в них форма не была (не говорим уже чуждою, но даже) внешнею для содержания, внешним образом, как это бывает в художественных произведениях вообще и. в частности в баснях. В притчах Христа образы служат формами или символами, живых отношений (Его к народу), а не образами мыслей и чувств. Семя в Его притчах символизирует слово Его, потому

246

что слово Его действительно растет в человеческом сердце или заглушается,—всходит и растет так, что человек не знает; Он уподобляет царство Божие доброму семени, вместе с которым вырастают плевелы, потому что как собирают плевелы и огнем сжигают, так будет и при кончине века сего; Он уподобляет Себя пастырю, жениху, сыну хозяина виноградника, потому что Он действительно пастырь, жених, сын. Если даже согласиться, что самые образы, которыми Он пользовался в притчах, часто не создавались Им, но заимствовались из сокровищницы народной мудрости, все-же в Его устах эти образы приобретали совершенно новое значение, из вымысла становились символами живых отношений. Символического в Его притчах было не больше, чем в Его чудесах,— столько, сколько заключается в самой нашей временной жизни, блага которой, будучи действительными благами, как были действительными благами чудеса Христа, должны однако возвышать взор человека к невидимому божественному, которое есть единственная полная и истинная действительность. Не на существе притчей основывалось различие их действия на слушателей, которые или ослеплялись ими, или, понимая их, ожесточались, или же просвещались ими, так что притчи служили пояснением учению, прямой речи: это различие основывалось или на различии слушателей, или на том, соединялись ли· притчи с объяснением, или нет. Предлагаемые без объяснения «внешним», они ослепляли их своею темнотой; предлагаемые им с объяснением, они ожесточали их; обращаемые же к ученикам с объяснениями или в связи с прямою речью, они служили источником научения. И до «дня притчей» Христос мог поучать слушателей притчами, придававшими Его учению наглядность, и после этого дня Он употреблял такие же притчи; но это не лишало особенного характера действия на слушателей тех его притчей, которые ослепляли и ожесточали народ. Для истории евангельской особенно важны эти последние притчи. Выделить их из. ряда других с точностью характеристики каждой притчи в отдельности трудно, да и нет в этом нужды. Но, может быть, значительные результаты дадутся наблюдением над евангелием Матфея. Этот евангелист большую

247

часть притчей Христа распределяет в две группы 1): гл. ХIII (ср. Марк. IV) и XXI—XXII (ср. Марк. ХII; Лк. XX). Из них первая группа была предложена Христом народу именно в тот день, когда Он говорил народу многими притчами без изъяснения, а без притчей ничего не говорил им. Это притчи о сеятеле, плевелах, горчичном зерне, закваске, сокровище, драгоценной жемчужине, неводе. В них раскрывается закон царства Божия — его рост в человеческом сердце и его значение в мире. Это притчи, которые были непонятны для народа, потому что предлагались ему без объяснения, делая в то же время учеников Христовых книжниками, наученными царству небесному, подобными хозяину, выносящему из сокровищницы своей новое и старое. Другая группа притчей относится к позднейшему времени. Это притчи о двух сыновьях, злых виноградарях, званных на брачный пир. Во всех них выражается мысль об отвержении иудеев. Слушая эти притчи, первосвященники и фарисеи понимали, что Христос об них говорит, и старались схватить Его. Эти притчи Христос соединял с прямою речью—с грозным обличением книжников и фарисеев 2).

1) Что именно «группы» притчей имеют для себя историческое основание, это видно из Марк. IV, 13: «все» притчи.

2) Остальные притчи евангелия Матфея (VII, 24—27; IX, 16—17; XV, 14; ХVIII, 12—13; 23—35; XXIV, 32—33; 45—51; XXV, 1—30), не сгруппированные, рассеянные там и сям, учительного характера. Из прочих синоптиков, в евангелии Марка приводится крайне ограниченное число притчей (II, 21—22; IV, XII и ХIII, при чем IV соответствует Мтф. ХIII, а XII соответствует Мтф. XXI — XXП), а евангелие Луки вообще слабо оттеняет историческое значение притчей Христа, и многочисленные, содержащиеся в нем притчи, за исключением немногих (V, 36—38; VI, 39. 47—49; VIII, 5—8; ХIII, 18—21; XV, 1—7; XX, 9—16; XXI, 29—31) не совпадающие с притчами евангелий Матфея и Марка, рассеяны, не сгруппированы: они частью обличительного характера (ХIII, 6—9 о неплодной смоковнице; XIV, 16—24 ср. Мтф. XX, 2 след. о званных на вечерю; XV, 11—32 о блудном сыне; ХVIII, 9—14 о мытаре и фарисее: эти притчи подходят к притчам второй группы евангелия Матфея), частью учительного характера (в гл. VII, 41—42; X, 30—35; XI, 5—8; ХII, 16—20; 35—38 (—48); XIV, 28—33; XV. 8—10; XVI, 1—8; 19—31; ХVII, 7—9; ХVIII, 1—6: XIX, 11—27 ср. Mф. XXV, 14 и сл.). Разумеется, обилие последних не нарушает исторического плана притчей, данного в евангелии Матфея.

248

Об историческом положении притчей второй группы будет сказано ниже; теперь же обратимся к тому, что последовало за первым «днем притчей».

По евангелию Марка, вечером дня притчей Христос переправился на восточный берег озера Галилейского, где совершено было исцеление бесноватого (IV, 35 ср. Лк. VИН, 22), а по евангелию Матфея вскоре, как окончил Иисус Христос притчи того дня. Он пришел в отечество Свое, а затем, снова переправившись на восточный берег, насытил пять тысяч пятью хлебами. Все эти дела Христа имели такое же значение, как и Его притчи, — это были дела, которыми Он ожесточал народ.

Вечером дня притчей Христос с учениками переправился «на ту сторону» озера; утишив поднявшуюся бурю. Он прибыл на другой берег, в страну Гадаринскую, или Гергесинскую. Едва Он вышел из лодки. Его встретил бесноватый (по евангелию Матфея — два бесноватые), весьма свирепый. Увидев Иисуса издалека, он прибежал, поклонился Ему и громким голосом закричал: «Что мне и Тебе, Иисус, Сын Бога Всевышняго? Заклинаю Тебя Богом, не мучь меня». Христос исцелил этого больного, но при этом произошло весьма странное событие: больной просил Христа, чтобы Он не высылал бывшего в нем нечистого духа (cp. Мрк. V, 8) из страны той, но чтобы позволил ему войти в стадо свиней. Иисус тотчас позволил, и устремилось стадо с крутизны в море, а их было около двух тысяч, и потонули в море.

Много давалось ответов на вопрос, почему Христос позволил погибнуть громадному стаду свиней,—и ни одного из них нет удовлетворительного, потому что обычно событие рассматривается оторванно от других событий евангельской истории, вне ее планомерного течения, тогда как это, как и всякое другое, событие евангельской истории можно объяснить только в ее последовательности. Христос, совершив исцеление бесноватого, позволил погибнуть стаду свиней для того, чтобы ожесточить жителей той местности, ожесточить веру их в чудеса. Вот в немногих словах полное объяснение события. Это именно

249

значение события предполагается евангельским повествованием. После погибели стада, пасущие свиней побежали и рассказали в городе и в деревнях, что произошло с бесноватым, и о свиньях. И жители устрашились, и начали просить Иисуса, чтобы отошел от пределов их. Не один материальный убыток удалил их от Него, а то, что чудо, совершенное Им, стало против них,—проявившаяся в чуде божественная сила направилась против их материального благополучия. Это было для них ужасно. Конечно, если бы они имели любовь, они пренебрегли бы материальным убытком ради бесноватого, который теперь был в приличном виде и здравом уме, но они не имели любви, и чудо устрашило их и удалило их от Христа. Знаменательно, что теперь Иисус уже не воспрещает исцеленному разглашать о Нем, но даже повелел ему идти к своим и рассказывать им о происшедшем.

Возвратившись после этого на западный берег озера, Иисус пришел в Назарет, где был воспитан, и вошел, по обыкновению Своему, в день субботний в синагогу, и стал читать. Ему подали книгу пророка Исаии; и Он, раскрыв книгу, нашел место, где было написано: Дух Господень на Мне, ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедовать лето Господне благоприятное (Ис. LXI, и—2). И закрыв книгу, и отдав служителю, сел; и глаза всех в синагоге были устремлены на Него. И Он начал говорить им: ныне исполнилось писание сие, слышанное вами. И все засвидетельствовали Ему это. Все согласились, что пророческие обетования о времени Мессии исполнились, что протекшая деятельность Иисуса Назарянина сделала для иудеев действительностью обетованное Богом лето благоприятное. Но иудеи чудеса Христа приняли с нечистым пристрастием, они приняли Его благотворения как должное им от Бога, как принадлежащее им по праву происхождения от Авраама, по праву иудейства, по праву родства с чудотворцем. А это пристрастное отношение к чудесам имело своею обратною стороною исключительно

250

человеческое, основанное на внешних соображениях, отношение к чудотворцу: с внешней, исключительно человеческой стороны. Он был для них не более, как сыном Иосифа. Это соблазняло назаретян, соблазн же рождал в-р них жажду чудесного, которая укреплялась в них земными расчетами: они хотели, чтобы Он в Своем отечестве совершил те чудеса, которые творил в Капернауме и окрестностях. Так они не приняли Иисуса, как Сына Божия, не имея силы оторваться от пристрастного суда по наружности, по плоти, и на них исполнился общий закон: никакой пророк не принимается в своем отечестве. Но ведь не принять пророка, удалить его, значит удалиться от него, потерять его для себя, лишиться тех благ, которые он несет с собою: не принявшие Христа назаретяне должны быть совершенно отвергнуты Им. И Он не только не совершил у них никакого чуда, только исцелив немногих больных (Марк. VI, 5), но и отнял у них, именно как у Своих соотечественников, как у иудеев, всякую надежду на чудо. Так Илия, во время голода, был послан не к одной из многих вдов израильских, а ко вдове в Сарепту Сидонскую; так при Елисее очистился не один из многих прокаженных израильских, а Нееман сириянин. Услышав это, все в синагоге исполнились ярости и, выгнав Иисуса из города, свергли Его с вершины горы, на которой город их был построен. «Назаретяне,—по словам Ефрема Сирина, видели, что Он отвергает всю землю Израильскую, а язычников чтит неизмеримо (выше), восстали против Него и с порицаниями вывели (из города) и низвергли Его. Ибо воспламенены были ревностью за потомков Авраама, говоря: Бог почтил их более всех язычников».

Прошедши посреди исполненных ярости назаретян, Иисус удалился от них. В это время ученики Иоанна возвестили Иисусу о мученической смерти своего учителя. Забитого Иродом четвертовластником 1). И, услышав, Иисус снова отправился с Своими учениками на ту сторону озера Галилейского и удалился в пустынное место, близ

1) Впрочем, ср. Мтф. XVII, 12—13.

251

города, называемого Вифсаидою 1). Ученики Его только недавно возвратились с проповеди; немедленно по их возвращении, Христос начал учить народ притчами; затем последовали в тот же и, может быть, следующий дни события в Гергесе и Назарете. За все это время апостолы не могли отдохнуть с дороги и теперь Учитель избрал для них пустынное место. Однако и сюда за Ним последовало множество народа, потому что видели чудеса, которые Он творил над больными. Может быть, это были толпы паломников в Иерусалим по случаю приближавшейся пасхи. Христос сжалился над ними, и начал учить их много, и так задержал их до позднего времени; а. потом. Сам зная, что хотел сделать, обнаружил чрез апостолов, что у народа не было хлеба и негде было достать его в этом пустынном месте, что только у одного мальчика было пять ячменных хлебов и две рыбы, и этими немногими хлебами и рыбами насытил весь народ, которого было до пяти тысяч человек. Это было поразительное чудо. Оно было поразительно для народа, несмотря на то, что он видал уже много чудес Иисуса Христа,—оно было необыкновенно по сравнению с прежними чудесами. То были чудеса над больными (Иоан. VI, 2), избавлявшие от страдания отдельных людей, вызывавшиеся их нуждою, а это чудо давало положительное благосостояние громадной толпе народа. Самые смелые мессианские мечты иудеев становились действительностью: они ели хлеб в царстве Божием. Это чудо довело их чувственные мессианские ожидания, их национальные мечтания, их страстную привязанность к чудесному до высшего напряжения. Тогда люди, видевшие чудо, сотворенное Иисусом, сказали: это истинно тот пророк, которому должно прийти в мир,—и они хотели прийти, нечаянно взять Его и сделать царем. Они хотели насильно овладеть царством Божиим: какая грубая чувственность, какая неспособность

1) В русском переводе Иоан. VI, 1 ошибочно сказано: «на ту сторону моря Галилейского, в окрестности Тивериады» вместо: «Галилейского, Тивериадского». Названная в ев. Луки Вифсаида (IX, 10) лежала на восточном берегу, называлась Юлииной, в отличие от Вифсаиды ев. Марка VI, 45, о которой Иоан. XII, 21; I, 44, но в Марк. VIII, 22 снова разумеется Вифсаида Юлиина, в которой имело место исцеление слепого.

252

видеть в знамении духовное значение, оторваться от земли и поднять взоры к небу! Христос прежде всего поспешил охранить Своих учеников от этого страстного порыва национальных мессианских чаяний: Он тотчас понудил учеников Своих войти в лодку, и отправиться вперед на другую сторону к Капернауму, пока Он отпустит народ. Отпустив же народ. Он пошел на гору один помолиться. Он непрестанно молился; однако в некоторые часы Он особенно нуждался в молитве. Так было теперь. Нам неизвестно, о чем Он молился, но мы легко можем предположить, что Он укреплялся молитвою к предстоящему делу,—к той беседе, которую Он имел на следующий день в Капернауме и которая имела решающее значение в отношениях к Нему народа. Эта беседа была продолжением чуда, она придала ему определенное историческое значение.

Чудесно пройдя по морю. Он вошел с учениками в Капернаум. Здесь встретили Его толпы народа, усердно искавшие Его на том и другом берегу озера, и сказали Ему: равви! когда Ты сюда пришел? Иисус сказал им в ответ: «Истинно, истинно говорю вам: вы ищете Меня не потому, что видели знамения, но потому, что ели хлеб, и насытились. Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную, которую даст вам Сын человеческий». На это иудеи с неудержимым порывом плотской страсти просили Его непрерывно питать их чудесным хлебом, подобно как отцов их питал манною Моисей. Тогда Иисус стал разъяснять, что истинный, живый, небесный хлеб есть тот, который дает человеку жизнь вечную, жизнь по воскресении; что такой небесный хлеб есть Он Сам, Иисус, посланный Отцом Небесным; что для получения вечной жизни человеку необходимо есть Его собственную плоть и пить Его кровь,— необходимо веровать в уничиженного Сына человеческого и участвовать в Его страданиях. Эти слова Христа вызвали в иудеях ропот. Они роптали на то, что Иисус, сын Иосифов, которого отца и мать они знали, назвал Себя хлебом, сшедшим с небес; они роптали на то, что Он хотел дать им есть плоть Свою. Что собственно вызвало их негодование? По словам Иоанна Златоустого,

253

«они, по-видимому, досадовали на то, что Он сказал: Я сошел с небес; но настоящею причиною их негодования было не это, а то, что они потеряли всякую надежду насладиться трапезою телесною. Они услышали, что больше не получат уже пищи (телесной)... и ропотом выражали свою досаду на то, что Он не дал им трапезы, какой они хотели». Кроме того, иудеев соблазняла странная приточная речь Христа. Многие из учеников Его, слыша Его речь, говорили: «какие странные слова! Кто может это слушать?» Они хорошо понимали, что им отказано в чувственном хлебе, но они не понимали, какой хлеб обетовал им Сын человеческий. Они не могли понять Его слов, тогда как слова Его суть дух и жизнь, «божественны и духовны, не заключают в себе ничего плотского». Дух животворит, плоть не пользует ни мало. Так, слово Христа было для иудеев поистине «жестоко».

Если мы теперь спросим, какое значение имело чудо насыщения пяти тысяч, в связи с капернаумскою беседою; то ответ может быть один: этим чудом чувственная вера иудеев в чудеса доведена до крайнего напряжения, чтобы потом быть ожесточенною.

И ожесточение было велико. С этого времени многие из учеников Иисуса отошли от Него и уже не ходили с Ним.

Ожесточение народа и многочисленных учеников против Него было столь велико, что Он даже двенадцати сказал: «не хотите ли и вы отойти?...» Между тем эти ближайшие ученики Христа находились под впечатлением не только чуда насыщения народа, но еще чудес укрощения бури и хождения по водам. Это было сильное впечатление. Вечером дня притчей, ученики Христа, отпустив народ, взяли Его с собою в лодку и отплыли к Гадаринской стране. Поднялась сильная буря, так что волны потопляли лодку, а Он спал на корме на возглавии. Они разбудили Его в ужасе. Он встал, запретил ветру и морю, и сделалась великая тишина. Тогда новый страх объял учеников, и они говорили между собою: «Кто же это, что и ветер и море повинуются Ему?» Хождение по водам было после насыщения народа, когда ученики одни отплыли по морю. Также поднялся сильный противный ветер, и они бедствовали в плавании. Около четвертой стражи они уви-

254

дали Его, идущего по морю. Они испугались, думая, что это призрак. Но Он сказал им: «это Я, не бойтесь». И вошел к ним в лодку, и ветер затих. И в этом случае они также чрезвычайно изумлялись и дивились. Эти чудеса, несомненно, были явлениями личной славы Христа пред ближайшими учениками. Но чтобы правильно оценить их значение, нужно помнить, что это было время ожесточения веры в чудеса. С какою целью было совершено Христом для народа чудо его насыщения, с такою же именно целью были совершены Им для учеников эти чудеса. Они усиливали в глазах учеников Его чудотворную силу. И как народная вера искушалась и была ожесточена Его действиями в Гадаринской стране и в Назарете и Его беседою в Капернауме, так еще большее искушение пережили ученики... Но они победили искушение. На слова Христа они устами Симона Петра ответили: «Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни». Однако и из их среды один с этого времени сделался диаволом: в сердце Иуды Искариота зародилась вражда к Учителю.

Так Христос покончил с Галилеею. После того Он понес суд ожесточения Иудее.

Приближался праздник иудейский — поставление кущей. Тогда братья Иисуса сказали Ему: «выйди отсюда и пойди в Иудею, чтобы и ученики Твои видели дела, которые Ты делаешь. Ибо никто не делает чего-либо втайне, и ищет сам быть известным. Если Ты творишь такие дела, то яви Себя миру». Ибо, замечает евангелист, и братья Его не веровали в Него. На это Иисус сказал им: «Мое время еще не настало; а для вас всегда время. Вас мир не может ненавидеть, а Меня ненавидит, потому что Я свидетельствую о нем, что дела его злы. Вы пойдите на праздник сей, а Я еще не иду на сей праздник, потому что Мое время еще не исполнилось». Сие сказав им, остался в Галилее. Но когда пришли братья Его, тогда и Он пришел на праздник, не явно, а (как бы) тайно.

Эти слова: пришел на праздник не явно, а (как бы) тайно (οὐ φανερῶς, ἀλλ’ (ὡς) ἐν κρυπτῷ) служат темой целого отдела в евангелии Иоанна VII—X, характеризуя пребывание Иисуса в Иерусалиме и Его учение и дела там,

255

как ослепление и ожесточение иудеев. Это притчи и символические действия Иисуса в Иерусалиме.

Иудеи искали Иисуса на празднике, и много толков было о Нем в народе. Мы знаем, что иудейские начальники уже возненавидели Его; но мнение народа о Нем было неопределенно: одни говорили о Нем, что Он добр, а другие, что Он обольщает народ. Влияние начальников на народ сказывалось лишь в том преимущественно, что никто, боясь их, не говорил о Нем явно. Вот эту неопределенность отношений народа к Нему нужно было прекратить.

В половине праздника вошел Иисус в храм, и учил. Его речь примыкала своим началом к прежней иерусалимской беседе по поводу исцеления больного при Вифезде. Он разъяснял иудеям, что Его учение таково, что принять его может лишь тот, кто хочет творить волю Божию, и, напротив, отвергнуть его значит возлюбить более славу человеческую, нежели славу Божию; что Его дело—исцеление больного в субботу есть Божие дело, и гнать Его за это дело значит преследовать за доброе дело. Тогда некоторые из народа склонились на Его сторону и, слыша Его смелую речь, спрашивали, не удостоверились ли начальники, что Он подлинно Христос. Они только смущались известностью Его происхождения, тогда как, согласно их преданию, происхождение Христа должно быть неизвестно. На это Христос во всеуслышание ответил, что неверие не может основываться на внешних признаках, что по существу оно проистекает из незнания Бога, нежелания служить Ему. Тогда искали схватить Его, но 1) не могли, потому что еще не пришел час Его. Пораженные этим, многие из народа уверовали в Него и припоминали все множество сотворенных Им чудес. Фарисеи же и первосвященники, услышав такие толки о Нем в народе, послали служителей схватить Его. Поэтому Иисус сказал им: «еще не долго Мне быть с вами, и Я отхожу 2) к Пославшему

1) «Никто не наложил на Него руки», подобно тому как нельзя наложить руки на неуловимую тень.

2) В это время Христос становится невидимым, что символически указывало на Его духовность в противоположность иудеям с их земными привязанностями.

256

Меня. Будете искать Меня, и не найдете, и где Я теперь нахожусь, туда вы не можете прийти». Это привело иудеев в изумление...

В каждый из семи дней праздника кущей, совершавшегося в воспоминание странствования израильтян по пустыне, один священник в сопровождении народа отправлялся с сосудом к пруду силоамскому, черпал там воду и приносил ее в храм. Израильтяне в пустыне «все ели одну и ту же духовную пищу, и все пили одно и то же духовное питие, ибо пили из духовного последующего камня: камень же был Христос» (I Кор. X, 3.4). В последний великий день праздника стоял Иисус и возгласил: «кто жаждет, иди ко Мне и пей. Кто верует в Меня, у того из чрева потекут реки воды живой». Это был вдохновенный возглас. Тогда одни из народа говорили: «Он точно пророк», а другие говорили: «Это Христос». Некоторые же снова смущались Его происхождением из Галилеи, а не из Вифлеема, города Давидова. Итак, произошла о Нем распря в народе. Некоторые из них хотели схватить Его; но никто не наложил на Него руки. Служители возвратились к первосвященникам и фарисеям, не приведя Иисуса, и это снова вызвало негодование иудеев.

Вечером Христос ушел на гору Елеонскую, а утром опять пришел в храм, и остановился у сокровищницы. Здесь, вероятно, находились два громадные светильника, которые зажигались по ночам в течение праздника. Опять 1) начал говорить Иисус и сказал: «Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни». Тогда фарисеи просили Его, кто о Нем свидетельствует? где Его Отец? Христос снова ответил им, что они не знают Бога и что могут узнать Бога только чрез Него. Иудеи снова хотели Его взять, но никто не схватил Его, потому что еще не пришел час Его. Поэтому опять сказал им Иисус: «Я отхожу, и будете искать Меня, и умрете во грехе вашем.

1) Историю жены, взятой в прелюбодеянии, мы опускаем по причинам, понятным для всякого, знакомого с историей евангельского текста.

257

Куда Я отхожу, туда вы не можете прийти» 1). Иудеи были в величайшем недоумении, а Христос продолжал говорить 2): «вы от нижних (ср. Деян. II, 19), Я от вышних (ср. Иоан. III, 31; Гал. IV, 26; Филип. III, 14); вы от мира сего, Я не от мира сего. Потому Я и сказал вам, что вы умрете во грехах ваших: ибо если не уверуете, что это Я, то умрете во грехах ваших». Внимание иудеев было доведено до крайнего напряжения; образ действий Иисуса вынудил их поставить Ему вполне определенный вопрос: «кто же Ты?» Иисус сказал им: «О Своем начале что Мне и говорить вам? Я имею много говорить вам о вас, и не только говорить, но и судить вас. Однако, хотя Я буду говорить вам не о Себе, а о вас. Моя речь истинна, потому что Я говорю миру то, что слышал от Пославшего Меня, а Он истинен». Так свойство Его речи о них указывало им на Его Отца и давало ответ на вопрос, кто Он, но они не поняли, что Он говорил им об Отце. Затем Он указал им на Свою грядущую смерть и сказал: «Когда вознесете Сына человеческого, тогда узнаете, что это Я». Когда Он говорил это, многие уверовали в Него. Это был раскол в среде иудеев: уверовавшие отделились от начальников. Но эта была вера иудейская; она не сопровождалась самоотречением, напротив, вместе с нею крепли национальные пристрастия. Это была та вера, которую ожидало ожесточение. Тогда Христос стал говорить к уверовавшим в Него иудеям, что истинная вера в Него, как в Сына Божия, требует от них свободы от национальных пристрастий. Поскольку они остаются в уповании на свое происхождение от Авраама и не принимают истины универсального богосыновства человека — богосыновства всех людей, они сами не могут быть детьми Бога, — они дети диавола. Это было грозным отвержением иудеев, как детей Авраама. Тогда иудеи взяли каменья, чтобы бросить на

1) При этом Христос снова становится невидимым.

2) Голос Его слышался свыше: «Я вверху, вы внизу», что символически означало: «вы от мира сего, Я не от мира сего». Это было отвержение иудеев.

258

Иисуса; но Он скрылся, и вышел из храма, прошедши посреди их, и пошел далее 1).

И, проходя, увидел человека, слепого от рождения. Христос исцелил его, сказав: доколе Я в мире, Я свет миру. Это было поразительное чудо, а была суббота, когда Иисус исцелил слепорожденного. Весь Иерусалим пришел в волнение. В среде самих фарисеев произошла распря. Одни из них говорили: не от Бога этот человек, потому что не хранит субботы. Другие говорили: как может человек грешный творить такие чудеса? Это не был внешний раскол фарисеев, так чтобы некоторые из них выделялись как верующие; в этом отношении они были единомысленны; это было раздвоение в их совести, так что мысли их то обвиняли, то оправдывали одна другую. Гораздо важнее, как эта распря в совести начальников сказалась на народе. Иудеи сговорились уже, чтобы, кто признает Иисуса за Христа, того отлучать от синагоги. Посему в народе вера во Христа сталкивалась со страхом пред иудеями. И страх победил веру. Сам народ отвел бывшего слепца к фарисеям. Даже родители исцеленного отказались исповедать пред фарисеями, кто отверз очи их сыну. Только сам исцеленный, вопреки всей злобе фарисеев и их угрозам, один воспротивился признать вместе с фарисеями Иисуса за человека грешника, но открыто исповедал Его человеком, пришедшим от Бога. Он не устрашился отлучения от синагоги. И за это он удостоился высшего откровения. Иисус, услышав, что его отлучили, и нашедши его, с совершенною ясностью открыл ему, что Он Сын Божий. Тогда исцеленный ответил: «верую. Господи!» и поклонился Ему. Так, высшего откровения удостоился только один слепорожденный; все остальные иудеи оказались на другой сто-

1) Очевидно, что символически-пневматические действия Иисуса Христа имели для иудеев вполне такое же значение, как чудо насыщения пяти тысяч для галилеян. В этих действиях иудеям давалось как бы знамение с неба, в них Христос открывался иудеям как бы в той форме, которая была для них убедительна, но это откровение соединялось с отвержением иудеев,—с отвержением не материальных ожиданий, а наивысших упований их на происхождение от Авраама. Это было отвержением иудеев именно как иудеев.

259

роне,—на стороне начальников и фарисеев. Тогда Христос, объясняя значение совершенного чуда, а равно и вообще пребывания Своего в Иерусалиме, сказал: «на суд пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы». Услышав это, некоторые из фарисеев, бывших с Ним, сказали Ему: неужели и мы слепы? Иисус сказал им: «если бы вы были слепы (т.-е. считали себя слепыми), то не имели бы на себе греха; но как вы говорите, что видите, то грех остается на вас».

Затем Христос сказал им притчу о пастыре и едином стаде. Он называл Себя добрым пастырем, полагающим жизнь Свою за овец, чтобы даровать им вечную жизнь, и собирающим всех людей в единое стадо Отца Небесного, а фарисеев и начальников наемниками и ворами, всех же иудеев овцами не Его стада. Эта притча привела иудеев в бешенство, и они говорили: «Он одержим бесом и безумствует; что слушаете Его?» Но в глубине их собственной совести не умолкал вопрос: может ли бес отверзать очи слепым?

Эта беседа Христа с иудеями продолжалась на празднике -обновления. Праздник этот был установлен Иудой Маккавеем в память очищения храма от осквернения его Антиохом Епифаном. Это был праздник, в течение которого особенно оживали национальные мечтания иудеев, ожидавших в лице Мессии национального героя, подобного Иуде. Он совершался через два месяца после праздника кущей. Но евангелист Иоанн тесно связывает события евангельской истории, совершившиеся на том и другом празднике, и мы не имеем права разрывать их, хотя и не знаем, чем наполнить этот промежуток. Или Христос в течение времени от одного праздника до другого скрывался где-нибудь, или же за все это время продолжались Его беседы с иудеями. Как бы то ни было, во время зимнего праздника обновления Христос ходил в храме, в притворе Соломоновом. Тут иудеи обступили Его, и говорили Ему: «долго ли Тебе держать нас в недоумении? Если ты Христос, скажи нам прямо». Самый вопрос показывает, что иудеи видели в Иисусе Христа, но такого

260

Христа, каким был Иисус, они не могли принять: они видя не видели. Иисус отвечал им: «вы не из овец Моих. Только Моим овцам Я даю жизнь вечную, потому что Я и Отец одно». Тут опять иудеи схватили каменья, чтобы побить Его уже за то, что Он объявил Себя Сыном Божиим. В высшей степени знаменательно, что Христос истину Своего богосыновства сопоставил с истиною богосыновства каждого человека. Он отвечал иудеям: «не написано ли в законе: Я сказал: вы боги (Псал. LXXXI, 6)? Если Он назвал богами тех, к которым было слово Божие, и не может нарушиться писание; Тому ли. Которого Отец освятил и послал в мир, вы говорите: богохульствуешь, потому что Я сказал: Я Сын Божий?» И прежде иудеи искали убить Иисуса за то, что Он Отцом Своим называл Бога (Иоан. V, 18). Но тогда богосыновнее самооткровение Иисуса Христа было для них исключительно богохульством; теперь же тем, что истина богосыновства Иисуса была сопоставлена с богосыновством иудеев, они были поставлены в необходимость решать вопрос о богосыновстве Христа в связи с своим собственным богосыновним призванием. Теперь истина богосыновства Иисуса представлялась им яснее, чем когда-либо прежде; теперь для них отрицать эту истину значило самим отказаться от неба. И что же? Они опять искали схватить Его; но Он уклонился от рук их 1). Теперь Он совсем оставил Иерусалим, чтобы возвратиться сюда уже на распятие.

Он оставил теперь Иерусалим потому, что в иудеях окрепло желание убить Его, как Сына Божия. Чтобы созрело в них это желание,—такова была цель Его пребывания в Иерусалиме; Он ослепил их до такой степени, что они стали готовы на безумное решение убить Сына Божия. До того времени иудеи неоднократно хотели взять Его и предать смерти, но Он уклонялся от рук их, потому что еще не пришел час Его, и снова беседовал с ними. «Не пришел час Его»—это значит, что еще не

1) Ἐξηλθεν ἐκ της χειρος αὐτων—изыде от рук их—выражение весьма сильное; оно может быть передано так: ускользнул из их рук, подобно тени или воде, которую сжимают в руке.

261

окрепло в иудеях желание распять Его именно как Сына Божия. Его страдания были спасительными для человека единственно потому, что это были страдания Сына Божия. Распятый врагами, как Сын Божий, Он, как Сын Божий, вселился в сердца верующих, породил в них богосыновнее настроение. И вот, как только иудеи решили убить Его за то, что Он назвал Себя Сыном Божиим, Он оставил иерусалимлян, как уже подготовленных к тому, чтобы распять Его. Нужно было еще немного сделать Ему, чтобы это их решение достигло в них полной ясности: это было сделано Им в те немногие дни, на которые Он в последний раз пришел в Иерусалим для смертных страданий.

Б) Наедине с учениками—в странах языческих и при Кесарии Филипповой.

За кого вы почитаете Меня, Сына человеческого? Ты Христос Сын Бога живаго.

Мтф. XVI, 13—16.

Начавшийся днем притчей, третий период деятельности Христа—время ожесточения иудеев, время суда над ними, пришествия Сына человеческого—продолжался до дня Его смерти. Нового периода в Его жизни не было, характер Его дела не изменился до последнего дня Его жизни, так что по вопросу о пределах времени пришествия Сына человеческого для евангельской науки важно собственно установить terminus а quo, время, с которого началось пришествие Сына человеческого, а не terminus ad quem, время которым оно закончилось: начавшись в определенном пункте, оно продолжалось до последнего дня Его жизни. Пришествие Сына человеческого даже не закончилось последним днем земной жизни Христа: оно имеет эсхатологический характер. Однако начавшийся днем притчей и продолжавшийся до смерти Христа, последний период Его жизни имеет некоторые ступени, разбивающие его на три отдела: первый, уже рассмотренный нами, отдел продолжался от дня притчей до удаления Христа в страны языческие, второй отдел обнимает время от удаления Христа в страны языческие до преображения Его на горе, и по-

262

следний отдел составляется последним пришествием Его в Иерусалим и крестными страданиями. Уединение Христа в пределах Тира и Сидона и в окрестностях Кесарии Филипповой было посвящено Им почти исключительно Своим ближайшим ученикам, теснейшему общению с ними, воспитанию их: это уединение Христа с учениками и составляет как бы перерыв в Его позднейших отношениях к иудейскому народу, отодвинувший события последнего пребывания в Иерусалиме от капернаумской беседы и «тайного» пребывания в Иерусалиме на праздниках поставления кущей и обновления. Гулаговские страдания не последовали сряду за праздниками кущей и обновления потому, что нужно было приготовить к Голгофе учеников, как был приготовлен к ней по своему иудейский народ. Мы теперь рассмотрим это уединение Христа с Своими учениками,—рассмотрим, о чем Он беседовал с ними, чему учил их, но предварительно бросим взгляд на учение и дела Христа за это время в Его отношении вообще к народу, так как общие отношения к народу давали фон Его особенным отношениям к избранным ученикам.

За время, о котором мы теперь говорим, Христос искал уединения с Своими учениками и не хотел, чтобы кто знал о Его местопребывании (Мрк. VII, 24; IX, 30); но народные толпы находили Его то там, то здесь, и окружали Его, и Он продолжал учить их и делать дела для них. В этом отношении евангельская история представляет богатый материал. для изучения психологии толпы. Подобно как человек может скрыть до времени в глубине своего сердца сильное впечатление и даже решение, так и народная толпа на другой день после сильнейшего возбуждения и определенного решения действует по-видимому спокойно, пока, наконец, затаившееся возбуждение не разрешится неистовым взрывом. Народная буря, водрузившая голгофский крест, началась в Капернауме и на праздниках кущей и обновления, но в этот промежуток в народе наступило как бы затишье и народные толпы снова и снова собираются вокруг Христа. Как же Он учил их в это время и как делал?

После того как в Капернауме многие из учеников

263

Христа отошли от Него и уже не ходили с Ним, а в Иерусалиме иудеи неоднократно пытались схватить Его, Он с поразительною ясностью стал учить народ о Себе. Его речи становились необычайно жесткими. Он выступал пред слушателями в величии поистине божественном. Он в Себе указывал народу Спасителя. Он во имя Свое требовал полного самоотречения. «Если, говорил Он всему множеству народа, кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего, и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником. И кто не несет креста своего, и идет за Мною, не может быть Моим учеником. Ибо кто из вас, желая построить башню, не сядет прежде, и не вычислит издержек, имеет ли он, что нужно для совершения ее, дабы, когда положит основание, и не возможет совершить, все видящие не стали смеяться над ним, говоря: этот человек начал строить, и не мог окончить? Или, какой царь, идя на войну против другого царя, не сядет и не посоветуется прежде, силен ли он с десятью тысячами противостать идущему на него с двадцатью тысячами? Иначе, пока тот еще далеко, он пошлет к нему посольство просить о мире. Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником. Соль добрая вещь; но если соль потеряет силу, чем исправить ее? Ни в землю, ни в навоз не годится; вон выбрасывают ее. Кто имеет уши слышать, да слышит» (Лк. XIV, 25—35ср. 23—26 пар.)! И прежде Он говорил подобное, но только одним Своим ученикам и то в пророческом предуказании грядущих гонений (Мтф. X), а теперь требование полного самоотречения во имя Свое Он обращал ко всему народу. Чтобы представить себе всю силу этих речей Христа, нужно помнить, что на Нем в глазах народа тяготело обвинение в одержании злыми духами, что за веру в Него угрожало отлучение от синагоги, что Он отверг самые дорогие мессианские ожидания народа. Все было против Него; на Его стороне была одна только правда, божественная правда, доступная лишь духовным очам чистого сердца. При таких условиях Его речи представляли величайший соблазн для народа. Но

264

евангельская история определялась тем законом, что истинная вера свободна от всех земных привязанностей, что божественная жизнь открывается человеку вопреки его пристрастиям, что ее откровение требует полной духовной свободы. Что именно в такой связи мыслей нужно представлять требование со стороны Христа самоотречения во имя Его, это видно из тех, сообщаемых уевангелиста Луки (IX, 57—62; Мтф. VIII, 19—22), случаев, когда это требование было обращаемо к отдельным лицам. Случилось, что, когда Христос был с Своими учениками в пути, некто сказал Ему: Господи! я пойду за Тобою, куда бы Ты ни пошел. Иисус отвечал ему: «лисицы имеют норы, и птицы небесные гнезда; а Сын человеческий не имеет, где приклонить голову». Был ли это путь в языческие страны, о котором не знает евангелие Луки, куда Христос удалялся из Своей страны, не принятый Своими ни в Галилее, ни в Иудее, хотя был послан именно к погибшим овцам дома Израилева, или это был путь в Иерусалим на последние страдания и смерть от старейшин, первосвященников и книжников—руководителей дома Израилева, одинаково и в том и в другом случае Христос Иисус не имел, где приклонить голову. Следовать за Ним значило обречь себя на всевозможные лишения и быть готовым на всякие страдания. Его ученику, действительно, нужно было сесть и вычислить, достаточно ли он имеет сил идти за Ним. Его последователю нужно было отречься во имя Его от всяких земных привязанностей. В то же время Он сказал другому: «следуй за Мною». Тот отвечал: Господи! позволь мне прежде пойти, и похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему: «предоставь мертвым погребать своих мертвецов; а ты иди, благовествуй царствие Божие». Еще другой сказал: «я пойду за Тобою, Господи! Но прежде позволь мне проститься с домашними моими». Но Иисус возразил ему: «никто, возложивший руку свою на плуг, и озирающийся назад, не благонадежен для царствия Божия». Однажды Христос посетил столь известный в евангельской истории дом Марфы. ее сестра Мария села у ног Иисуса и слушала слово Его, и Марфа, заботившаяся о большом угощении, жаловалась Ему, что сестра не помогает ей.

265

Он ответил ей: «Марфа, Марфа! ты заботишься и суетишься о многом; а одно только нужно. Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее»...

К этому личному самооткровению Христа Иисуса примыкала проповедь полной духовности царства Божия, его безусловной универсальности, его несовместимости с земными интересами и национальною ограниченностью. «Кто хочет, говорил Он всем, душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее. Ибо что пользы человеку—приобрести весь мир, а себя самого погубить, или повредить себе» (Лк. IX, 24. 25)? Он говорил о безумии любостяжания (XII, 20), требовал свободы от материальных забот и духовной бодрственности (Лк. XII), призывал учеников Своих приобретать себе царство Божие «богатством неправедным» т. е. добрым употреблением богатства (XVI), предрекал погибель всем, не идущим тесными вратами (ХIII, г—9. 22—30), научал даже отсекать руку и вырывать глаз, если от них происходит соблазн (Мтф. ХVIII, 8. 9). В связи с этим учением о духовности царства Божия Он предостерегал Своих учеников от закваски фарисеев и книжников, которая есть лицемерие, обличал их самоправедность, бичевал их самодовольство (Лк. ХII, 1; XV) 14. 15; XV). В этом пункте Его речи были продолжением того ожесточения иудеев, которое началось прежде,—отвержения их национальной замкнутости. Этими речами отвержению иудеев придавалось универсально-этическое основание, узкие границы их обрядоверия разрывались во имя нравственной свободы духа. В этом же пункте Его учение было переходом к тому последнему акту отвержения иудеев в последние Его дни, когда Он сказал им: «се, оставляется вам дом ваш пуст» (Мтф. XXIII, 38).

Из действий Христа, в которых проявлялось Его учение в существенном содержании, за рассматриваемое время составляло предмет пререканий с Ним иудеев несоблюдение в обществе Его учеников преданий старцев, которых держались фарисеи и все иудеи. Так, иерусалимские фарисеи и книжники укоряли учеников Его за то, что они ели хлеб нечистыми, т. е. неумытыми руками. Тогда Христос стал порицать их за то, что они, соблюдая

266

предания старцев, только на словах чтили Бога, сердцем же были далеки от Него,—устраняли своим преданием слово Божие. Затем в слух всего народа Он учил, что ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его, а фарисеев и книжников назвал слепыми вождями слепых.

Характеру учения Христа соответствовал образ Его чудес. Сосредоточив Свое учение на Своем лице, открывая Себя народу с той стороны, с которой Его самооткровение представляло наиболее соблазна для любостяжания и гордости. Он и дела Свои, в отличие от прежнего времени, теперь выставлял во свете Своего исключительного значения для открывшегося в них царства Божия. Прежде чрез Него совершались массовые чудеса, поразительные по своей многочисленности; они совершались при наличности веры по одному Его слову или даже без Его сведения и соизволения чрез одно прикосновение к Нему,—из Него исходила сила и народ искал прикоснуться к Нему; исцеления совершались даже на расстоянии. Это была сила, в которой открывалось царство Божие, и Его лицо как бы отступало на задний план. Теперь же Он массовых исцелений почти не совершает 1), а немногочисленные чудеса совершает хотя по вере, как и прежде, хотя более, чем прежде, в стороне от народа, не на виду у него, что впрочем было более Его желанием, чем действительным обстоятельством, однако так, что чудеса совершались скорее Им, чем чрез Него. Ряд таких чудес начался исцелением бесноватой дочери хананеянки в пределах тирских и сидонских. Здесь Он хотел быть в неизвестности, но не мог. Одна женщина хананеянка, вышедши из тех мест, шла за Ним и кричала Ему: «помилуй меня. Господи, сын Давидов! Дочь моя жестоко беснуется». Но Он не отвечал ей ни слова. Это был образ действий Христа Иисуса, чуждый прежнему времени. Апостолы должны были видеть в этом медлении Христа нечто новое, необычное. И они, приступивши к Нему, просили Его: «отпусти ее, потому что кричит за нами». В ответ Он указал на Себя, на Свое

1) Относительно Mф. XV, 30. 31; Мрк. VII, 37 см. следующее примечание.

267

посольство только к погибшим овцам дома Израилева. Исцеления совершались Им, а Он творил лишь то, на что был послан: «не хорошо взять хлеб у детей и бросить псам». Это было трудным испытанием для веры женщины, но ее великая вера вынесла испытание, она смиренно приняла сравнение с псами, которые едят крохи, падающие со стола господ их, и тогда Христос за это ее смирение и веру исцелил дочь ее.

Из стран тирских и сидонских Иисус пошел к Галилейскому морю чрез пределы десятиградия. Здесь привели к Нему глухого косноязычного, и просили Его возложить на него руки. И снова Он совершает чудо с тем же медлением. Он отводит больного в сторону от народа, влагает персты Свои в уши ему, и, плюнув, касается языка его; затем воззрев на небо, вздыхает и говорит ему: еффафа, т. е. отверзись, и тогда тотчас отверзся у него слух и разрешились узы его языка, и он стал говорить чисто. И повелел ему Христос не сказывать никому.

Еще 1) яснее те же приемы выступают в исцелении слепого в Вифсаиде. Оно совершалось постепенно, так что больной должен был чувствовать всю зависимость исцеления от силы чудотворца. Взяв слепого за руку, Христос вывел его вон из селения и, плюнув ему на глаза, возложил на него руки и спросил его: видит ли что? Тот, взглянув, сказал: «вижу проходящих людей, как деревья». Потом Иисус опять возложил руки на глаза ему и велел ему взглянуть. И больной исцелел, и стал видеть все ясно. Тогда Христос отослал его домой, запретив рассказывать об исцелении.

Вскоре после того Христос исцелил глухонемого лунатика у подошвы горы преображения. Когда Он с Петром, Иаковом и Иоанном был на горе, к ученикам Его, остававшимся с народом у горы, один из народа привел своего сына, больного лунатика глухонемого. И ученики не могли исцелить его. Читатель, вникающий в евангельскую

1) Объяснение Mф. XV, 30—39; Мрк. VII, 37—VIII, 9, где повествуется о повторении нуда насыщения тысяч народа немногими хлебами, не входит в нашу задачу.

268

историю, не может обойти вниманием этого примечательного события: апостолы, которым была дана власть над нечистыми духами, чтобы изгонять их, и врачевать всякую болезнь и всякую немощь, в этом случае не могли исцелить больного! Конечно, ближайшая причина этой немощи апостолов была в неверии, как их собственном, так и тех, которые просили об исцелении больного. Но ведь они и раньше и позднее веровали: почему же теперь иссякла их вера? Да и как мало нужно было иметь им веры: с зерно горчичное! Самому Христу отец больного исповедался так: «верую. Господи! Помоги моему неверию». Это была не столько вера, сколько жажда веры,— и Христос внял его слезам. Ужели апостолы не имели столько веры? Очевидно, маловерие апостолов, в других случаях достаточное для исцеления больных, теперь было причиною их немощи и сопровождалось бесплодностью. В этом нужно видеть высшие провиденциальные цели: их бессилие открыло силу Иисуса. Немощь апостолов доставила книжникам кратковременное торжество, и они вступили с учениками в спор, которому народ внимал с напряжением. Когда Иисус Христос показался с горы, народ в возбуждении приветствовал Его. И Он, узнав о причине спора книжников с учениками, велел привести к Себе больного и сказал ему со властью: «дух немой и глухой! Я повелеваю тебе, выйди из него, и впредь не входи в него». И больной исцелился в тот час.

В евангелии Луки повествуется, что Христос, идя в Иерусалим и проходя между Самариею и Галилеею, исцелил около одного селения десять прокаженных. Когда они просили Его об исцелении. Он сказал им: пойдите, покажитесь священникам. И когда они шли, очистились. Тогда один из них возвратился и благодарил Христа, и это был самарянин, а остальные девять, конечно, иудеи оказались неблагодарными. Поэтому, вероятно, исцеление десяти прокаженных и занесено на страницы евангельской истории. В этой же черте события мы видим единственное указание на его историческую связь. Хотя в евангелии ничего особенного не сообщается об акте исцеления, но следует предполагать, что оно было совершено так, что

269

исцеленные могли иметь вполне определенное побуждение благодарить чудотворца 1).

Следующими чудесами Христа были исцеление слепого, (по евангелию Матфея—двух слепцов) близ Иерихона и воскрешение Лазаря. И снова мы встречаем здесь ту особенность, которая свойственна Его чудесам за рассматриваемое время. Проходя по пути в Иерусалим чрез Иерихон, Христос был окружен множеством народа. Услышав, что Он идет, слепой начал кричать и говорить: «Иисус, сын Давидов! помилуй меня». Вероятно, он долго кричал: многие заставляли его молчать, но он еще более стал кричать те же слова. Тогда только Христос остановился, велел позвать слепого и выразительно спросил его: «чего ты хочешь от Меня»? Затем, видя веру его, исцелил его.

В воскрешении Лазаря медлительность Христа обнаружилась наиболее заметно. О болезни его Иисус был уведомлен сестрами его, находясь в Перее. Услышав, Он сказал: «эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится чрез нее Сын Божий». И хотя Он любил Лазаря и его сестер, однако, услышав о его болезни, пробыл два дня на том самом месте, где находился. Только тогда, когда Лазарь уже умер. Он, сказав Своим ученикам: «радуюсь за вас, что Меня не было там, дабы вы уверовали» пошел к нему в Вифа-

1) Что чудо исцеления десяти прокаженных относится именно к рассматриваемой группе чудес, на этом автор не настаивает. Вообще предлагаемое в тексте объяснение особенности некоторых чудес не так нужно понимать, что самая особенность придумана автором в подтверждение какой-нибудь тенденциозной мысли, но так, что особенность эта замечена другими авторами, обращающими на нее внимание, но или совсем не пытающимися объяснить ее или же дающими ей какое-нибудь жалкое раздробленное объяснение в обстоятельствах того или другого чуда в частности. Напротив, в предлагаемом объяснении особенность подмечается в целом ряде чудес определенного времени и находит себе существенное объяснение в связи евангельской истории. Поэтому, если бы читатель не согласился отнести к этому ряду напр. чудо исцеления десяти прокаженных или если бы доказали для этого чуда другую связь, то от этого нимало не пострадали бы ни правдивость указанной особенности чудес Христа за определенное время, ни основательность объяснения ее.

270

нию, так что, пришедши, нашел, что он уже четыре дня во гробе. Обе сестры Марфа и Мария, при встрече с Христом, сказали Ему одно и то же слово: «Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой». Но Он отвечал: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет». Затем Он подошел ко гробу, велел отнять камень от пещеры, где лежал умерший, возвел очи к небу и сказал: «Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня». Тогда Он громким голосом воззвал: «Лазарь! иди вон» — и вышел умерший.

В этом евангельском повествовании каждое слово свидетельствует об указанной особенности чудес Иисуса Христа. В этой особенности не сущность чудотворной силы Христа открывается, но она имеет историческое значение. С какою быстротой Христос воскресил сына вдовы наинской: едва завидев ее, плачущую. Он уже подошел к одру, чтобы возвратить ей сына! И дочь Иаира Он воскресил, едва она умерла; даже как бы умаляя чудо. Он говорил плакавшим: «она не умерла, но спит», и позволил присутствовать при воскрешении, кроме Петра, Иакова и Иоанна, только родителям. А чудо воскрешения Лазаря было совершено так, чтобы прославился чрез него Сын Божий. Объяснение этой исторической особенности в том, что теперь Христа окружала ненависть Его врагов, что теперь Его слава усиливала их озлобление и вела Его к Голгофе. Воскрешение Лазаря послужило к славе Бога потому, что Христос прославил Его Своею смертью. Внешняя «слава» чуда воскрешения Лазаря имела такое же историческое значение, как и нарушение субботы чудесами исцеления расслабленного при Вифезде и слепорожденного (Иоан. X) 4 ср. с IX, 3). Историческую обстановку воскрешения Лазаря составляло то, что теперь ненависть врагов Иисуса настолько созрела, что уже не нарушение субботы, а самая внешняя слава Его усиливала их озлобление. Эта внешняя слава чудес Христа имела то же историческое значение, что и Его самооткровение в требовании от слушателей самоотречения во имя Его. Этот разум евангель-

271

ской истории ясно выражен в писаниях отцов церкви. Так Иоанн Златоустый пишет: «много чудес сотворил Христос, но ни одно из них до такой степени не ожесточило иудеев — ни чудо над расслабленным, ни чудо над слепым, как чудо над Лазарем». Вот почему теперь самая торжественность, с которою было совершено воскрешение Лазаря, усиливала только указанное историческое значение чуда. Оно было совершено на глазах многих иудеев, пришедших к Марфе и Марии утешить их в печали о брате их, так как Вифания, селение, где жили Мария и Марфа, была близ Иерусалима. В этом последнем отношении чудо исцеления иерихонского слепого и чудо воскрешения Лазаря отличались не только от чуда воскрешения дочери Иаира и вообще чудес того времени, но и от чудес только что перечисленных, принадлежа уже к третьему отделу последнего периода жизни Христа, когда Иисус оставил Свое уединение с учениками.

Выставляя Свои чудеса в свете Своего исключительного значения для откровения царства Божия, Христос тем самым связывал их с тем самоотречением, которого Он требовал во имя Свое. В этой связи прежде всего выражалась та мысль, что пользование Его чудесами обязывает к самоотречению во имя Его. Этим дело откровения царства Божия, с одной стороны, ставилось на субъективную почву силы Христа, но, с другой стороны, в лице Его было дано основание для универсальной духовности, чуждой материальной ограниченности. Иудеи должны были во всем этом видеть продолжение того отвержения их национальных мессианских чаяний, которое было начато Христом раньше, при чем теперь деятельностью Христа выразительно указывался иудеям их судья в Его лице. Но в той же самой деятельности Его было много поучительного для Его апостолов, которым главным образом и было посвящено Его внимание за это время. В отличие от народа, ученики могли видеть в медлительности Его чудотворений не только особое значение Его лица для открывшегося царства Божия, но также Его уничижение. Это уничижение они сами испытали, когда не могли исцелить лунатика под горою преображения. В опыте этой соб-

272

ственной немощи для них и вообще медлительность чудотворений Христа могла представляться в качестве свидетельства как бы ослабевших обнаружений Его чудотворной силы 1). По крайней мере, когда они говорили Христу о хананеянке: «отпусти ее, потому что кричит за нами», — в их словах слышится как бы замешательство. Впрочем позднейшие из упомянутых чудес Христа в своей торжественности, с которою были совершены, были несомненными явлениями славы Христа Иисуса.

Оставленный многими учениками в Галилее и оставив иерусалимских иудеев в крайнем озлоблении, Христос, ища уединения с Своими ближайшими учениками, отправился с ними в пределы Тира и Сидона, где исцелил дочь хананеянки, затем, вероятно по северной границе Галилеи, перешел в пределы десятиградия, где исцелил глухого косноязычного; потом, по кратковременном пребывании на западном берегу озера. Он пошел в селения Кесарии Филипповой, исцелив по пути в Вифсаиде (Юлииной) слепого. Не доходя до Кесарии, Христос имел беседу с Своими учениками. Легко понять, что все время уединения Христа с учениками было приготовлением к этой беседе. Христос спросил Своих учеников: «за кого люди почитают Меня, Сына человеческого»? Они сказали: «одни за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные за Иеремию, или за одного из пророков». Он снова спросил их: «а вы за кого почитаете Меня»? Петр ответил: «Ты Христос, Сын Бога Живаго».

Исповедание Петра составляет один из немногих решительных моментов евангельской истории,—тех моментов, в которые решался вопрос о судьбе сынов человеческих и судьбе Сына человеческого, в которые решение этого вопроса, по-видимому, ставилось в зависимость от человеческой воли, при воспоминании о которых ум наш, представляя возможность иного решения, запутывается в безвыходные затруднения.

Какой смысл имел вопрос Христа и какое значение нужно признать за исповеданием Петра? Некоторые бого-

1) Что стояло в связи с ослабевшею народною верою.

273

словы полагают, что в то время апостолы устами Петра впервые признали Иисуса Христом, Сыном Божиим. Это мнение противоречит не только отдельным фактам евангельской истории, но и всему ее планомерному течению. Ученики уже на браке в Кане Галилейской видели славу Христа и уверовали; уже за первое пребывание Иисуса в Иерусалиме, в начале общественного служения Его, многие, видя чудеса Его, уверовали в Него. Проявления такой веры потом повторялись неоднократно. В народе она достигла своего высшего напряжения в то время, когда хотели прийти, нечаянно взять Его и сделать царем. И эти факты имеют не случайное значение; но по существу исходный пункт евангельской истории составляет вера в чудеса. Эта вера в чудеса составляет именно начало, а не конец; она есть зародыш, который имеет необходимое развитие; она неизбежно должна переродиться или в ненависть к чудотворцу во имя земных интересов, самолюбия и самоправедности, или же в духовную веру, соединенную с самоотречением и любовью к божественным невидимым благам. В этих пунктах было дано и первоначальное совпадение и последующее разделение веры народной и веры учеников.

Вот почему ближайшие ученики Христа, предназначенные Им с самого начала Его деятельности к постоянному следованию за Ним, только с течением времени выделяются из народа в определенном количестве; еще позднее учение Христа по отношению к ним становится иным, чем учение, обращенное к народу; еще позднее, и Христос уединяется с Своими учениками на продолжительное время. Заслуживает особенного внимания то обстоятельство, что ученики не были отделены от народа с самого начала, но они были частью народа своего, были от его плоти, от его костей; их вера по своему началу была та же самая народная вера, их позднейшая вера была перерождением той самой начальной веры, которая в народе выродилась в ненависть, их вера осмысливалась противоположением народному неверию, как в свою очередь и народное неверие получало свое полное историческое значение от противоположения их вере.

Народная вера, достигнув высшего напряжения, перешла

274

в озлобление к чудотворцу: Он был отвержен теми, к которым пришел как к Своим. Он теперь не имел, где главу приклонить; Он усиленно предрекал Своим последователям крест; самые чудеса Он совершал теперь с медлением, как бы с усилием. При таких условиях Его вопрос к ученикам имел не тот смысл, стали ли они наконец считать Его за Мессию, дошли ли они постепенно до веры в Него, но Он спрашивал их о том, сохранили ли они теперь ту веру в Него, которую имели прежде и для которой теперь было время искушения. Впоследствии Он говорил им: «вы пребыли со Мною в напастях Моих» (Лк. XXII, 28): это, конечно, было то время изгнания Его Своими, уединения Его с учениками в странах языческих. Оказалось, что апостолы в отличие от народа сохранили свою прежнюю веру в Него, пребыли с Ним в напастях. Из народа одни почитали Его за Иоанна Крестителя, воскресшего из мертвых (ср. Мтф. XIV, 2 пар.), другие за Илию, Иеремию или за одного из пророков. Ученики могли бы припомнить о хуле иудеев, но они сказали только о лучшем, только о самых возвышенных из мнений народа. Поруганный страшною хулою иудеев, Иисус не был для народа Мессией, но Он все-же был чудотворец, и вот этими мнениями и думали объяснить Его чудотворную силу (Мтф. XIV, 2 пар.). В отличие от народного неверия и от этих народных мнений ученики Христа сохранили в Него свою прежнюю веру и в это время напастей. Но что значило сохранить на время искушений и уничижения веру, основанную на чудесах? Это значило иметь веру переродившуюся: сохранившаяся во дни напастей вера необходимо одухотворяется. В духовной жизни не может быть застоя: здесь каждое время есть или шаг назад, или шаг вперед,. регресс, или прогресс; кажущийся застой необходимо есть регресс, падение, а действительное сохранение прежнего есть его утверждение, усиление, прогресс. И прежняя вера апостолов, сохранившись во время искушения; достигла высшей ступени, одухотворилась. В то время как народ, не веря во внутреннее мессианское достоинство Иисуса, свои положительные отношения к Нему всецело определял верой в Его чудотворную силу, ученики Его,

275

разделяя с Ним напасти и уничижение, потеряв ради Него все мирское (Мтф. XIX, 27 пар.), перенеся на Него все свои надежды, силою любви к Нему уверовали в Его внутреннее живое богосыновство: «Ты Христос, Сын Бога Живаго». Эта духовность и составляла новое в исповедании Петра в отличие от прежней веры учеников. Отделенные от народа Христом, они теперь сами отъединились от иудеев, последовав за Христом в область божественной духовности. Это была священная минута и Христос Иисус отметил ее святую торжественность. Он сказал Петру в ответ: «блажен ты, Симон, сын Ионин; потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, сущий на небесах. И Я говорю тебе: ты Петр, и на сем камне Я создам церковь Мою и врата ада не одолеют ее». Плотью и кровью руководились иудеи, жаждавшие чудес, требовавшие знамений с неба, привязанные всею душою к земле; апостолы же постигли во Христе то духовное небесное благо, которого не может открыть внешнее чудо, служа лишь его символом, постигли силою веры, действующей любовью, отречением от материальной привязанности к чуду. Тогда Христос запретил ученикам Своим, чтобы никому не сказывали, что Он есть Христос, потому что то и составляло закон самооткровения Христа, что истина Его богосыновства не давалась людям во внешней готовой форме, что к ней человек должен прийти путем внутреннего подвига. Поэтому Сам Христос открывал ее иудейскому народу только в такой форме, которая испытывала иудеев и ожесточала их. Сообщенная во внешней готовой форме, эта истина необходимо стала бы откровением внешнего мессианства. Вот почему Он и говорил иудеям: «никто не может прийти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня» (Иоан. VI, 44).

Торжественность ответа Христа на исповедание Петра достаточно свидетельствует о великом значении события при Кесарии Филипповой. Смертные страдания Христа Иисуса были, как сказано выше, спасительными для человека единственно потому, что это были страдания Сына Божия, что Он был распят врагами, как Сын Божий. Вот почему, как только в иудеях созрело решение убить

276

Его за то, что Он назвал Себя Сыном Божиим, Он оставил иерусалимлян, как уже подготовленных к Голгофе. Но злоба распинателей к Сыну Божию, их неверие в Его богосыновство составляют в тайне Голгофы лишь одну тень, которая сама собою без света и цветов не образует картины. Их злоба к распятому Сыну Божию дополнялась и осмысливалась истинною верою учеников. Если для того, чтобы Сыну Божию верою вселиться в сердца людей (Еф. III, 17), нужно было Ему пострадать от злобы к Его богосыновству, то и, обратно, злоба распинателей была в историческом смысле действительною злобою к Сыну Божию только потому, что Распятого созерцали, хотя бы немногие, истинно верующие. Святотатство совершается только тогда, когда осквернение бывает по отношению к предмету заведомо священному, когда виновник знает, что он оскверняет чтимую святыню; но сверх того для наличности святотатственного осквернения нужно, чтобы оно совершалось на глазах чтущих святыню, для их ведома. И к Голгофе нужно было приготовить не только святотатственных иудеев, но и учеников, чтущих святыню богосыновства. Эта подготовленность учеников к Голгофе и обнаружилась при Кесарии Филипповой в исповедании устами Петра. Это исповедание впервые открыло человечеству красоту духовного блага, но вместе с тем оно было ясным признаком наступившего времени страданий Сына человеческого. Теперь к ним был приготовлен не только иудейский народ своею злобою, но и ученики своею верою. И вот с того времени Иисус начал открыто говорить ученикам о Своих страданиях. Он стал учить их, что Ему должно идти в Иерусалим, и много пострадать от старейшин, первосвященников и книжников, и быть убиту, и в третий день воскресать.

Но тогда открылось, что вера учеников, будучи истинною духовною верою, однако еще не овладела всею областью их душевной жизни, не приобрела в них всепобеждающей силы,—той силы, которую впоследствии дала им самая смерть Христа. Гот же апостол, который только-что произнес великое исповедание веры, теперь начал прекословить своему Учителю: «будь милостив к Себе, Господи; да не будет этого с Тобою». В поруганном страшною

277

хулою, изгнанном и не имеющем, где приклонить голову. Сыне человеческом он познал Сына Божия. Но ужели уничижение еще не окончено? Ужели оно дойдет до смертных страданий? Ученики достигли до высокой веры в богосыновство страдающего и уничиженного Сына человеческого, но эта вера еще оставляла в них место вполне человеческой мысли, что страдания и уничижение служат лишь переходом к внешней славе, лишь приготовлением к ней. Так учил Ветхий Завет. В его письменности многоразлично и ясно выражена мысль, что Бог не с гордыми и самодовольными, а с страдающими и уничиженными, но последние призывались только к внешнему упованию и утешались надеждою, что благоденствие нечестивых и страдание праведников временны, что Бог услышит стоны праведника и даст ему благоденствие, как дал праведному Иову. Так и апостолы ждали внешней славы Христа. Они примирились с Его уничижением и страданиями, которые совершенно не совмещались с иудейскими представлениями о Мессии, но они еще по-человечески думали, что за страданиями Мессии последует Его внешняя слава. Они надеялись, что не только таков будет «исход» Мессии, но что Он увенчает славою и судьбу всех праведников. По крайней мере для себя они ждали участия во внешней славе Христа, награды за свое самоотречение (Мтф. XIX, 27 пар.). И вот они слышат, что их Христа ожидает позорная смерть, с которою рушится вся их надежда на внешнюю славу. Правда, Христос говорил им не только о Своей смерти, но и о воскресении. Но что такое воскресение? Иудеи имели определенное понятие о воскресении: с ним они соединяли яркое представление о внешней славе, полном благоденствии и даже свободе от телесной ограниченности и обладании чудотворною силою. Не веря во Христа Иисуса, они для объяснения Его чудес делали самое понятное для них предположение, что Он есть воскресший или Иоанн Креститель, или один из древних пророков (Мтф. XIV, 2 пар. Лк. IX, 19 пар.). Об Иоанне Крестителе было известно, что он при жизни не творил чудес (Иоан. X, 41): в воскресении же он мог, по народному представлению, получить такую силу. Но о таком ли чувственном воскресении говорил Христос? Очевидно,

278

нет. Воскресение с предшествующим крестным уничижением, предполагающим крушение всяких земных надежд, давало мыслям учеников другое направление, далекое от народных представлений о воскресении. Впрочем в отношении апостолов к учению Христа о воскресении замечается постепенность: при Кесарии Филипповой их внимание было поглощено мыслью о страданиях Христа и оно как бы не остановилось на воскресении. Немного позднее, когда Христос запретил им разглашать о видении на горе преображения, «доколе Сын человеческий не воскреснет из мертвых», они удержали это слово и спрашивали друг друга, что значит воскреснуть из мертвых. Делом учения и жизни Христа до самой смерти было воспитание учеников в правильных понятиях о духовном воскресении,—о смерти и воскресении: к этому направлялись Его позднейшие беседы с учениками, в этом было значение для них Его смерти.

Вера в уничиженного Сына Божия и внешние мессианские ожидания были соотносительными душевными силами: крепость и рост одной истощали другую. И Христос отверг прекословие Петра с той же силою, с какою ублажил его веру. И как веру Он назвал откровением Отца, так и человеческое отвращение к уничижению Он назвал сатанинским соблазном. Выразительно взглянув на учеников. Он сказал Петру: «отойди от Меня, сатана; ты Мне соблазн, потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое». Затем, подозвав народ с учениками Своими, Он стал говорить им, что в основе сатанинского соблазна лежит привязанность к земному, тогда как духовная жизнь требует от человека полного самоотречения, потери самой души, самой внешней жизни. Он говорил о кресте и самоотречении всему народу с учениками Своими, но Его слова иначе звучали для учеников, чем для народа...

С событием при Кесарии находится в тесной связи преображение Христа, на что указывает уже отмеченный всеми тремя евангелистами, повествующими о событии преображения, промежуток времени, протекший от исповедания и прекословия Петра до преображения. Внешним переходом от одного события к другому служат слове Хри-

279

ста, которыми закончилась Его беседа при Кесарии. Предрекая о Своих страданиях в Иерусалиме и призывая учеников к самоотречению. Он сказал: «кто постыдится Меня и Моих слов, того Сын человеческий постыдится, когда придет во славе Своей и Отца, и святых ангелов. Говорю же вам истинно: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят царствие Божие, пришедшее в силе». После этих-то слов, чрез шесть промежуточных дней, иначе чрез восемь дней, если включать предельные дни, и совершилось преображение Христа. Взяв Петра, Иакова и Иоанна, Иисус Христос взошел с ними одними особо на гору помолиться. Во время Его молитвы апостолы заснули. Пробудившись, они увидали Его в сиянии, которое, по ветхозаветным представлениям, было символом божественной славы: лицо Его просияло и одежды сделались белыми, как свет, или снег. Явились им также два мужа, в том же сиянии, которые беседовали с Иисусом, и в которых они признали Моисея и Илию, этих величайших представителей Ветхого Завета, его закона и пророков. Явившись во славе, они говорили об исходе Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме. Хорошо было апостолам созерцать это сияние; когда явившиеся мужи уходили от Христа Иисуса, Петр желал удержать их и, не зная, что сказать, предложил Христу построить для Него и Его собеседников три кущи. И вот светлое облако осенило самих апостолов и они услышали голос: «Сей есть Сын Мой возлюбленный; Его слушайте». Они были в страхе. Затем «видение» (Mф. XVII, 9) прекратилось, и Христос запретил им разглашать о нем, доколе Он не воскреснет из мертвых.

Свидетелями преображения Христос сделал только трех учеников—Симона, которого Он назвал Петром, и братьев Иакова и Иоанна, которым он дал имя: сыны Громовы. Поучительно остановиться мыслью на характере этих апостолов. Они превосходили других апостолов силою деятельной веры в наступление царства Божия, напряженностью того усилия, которым берется царствие небесное, напряженностью желания восхитить его. Это видно из особенности призвания этих апостолов. Проходя близ

280

моря галилейского, Христос увидел Симона и Андрея, брата его, закидывающих сети в море. И сказал им: идите за Мною. И они тотчас, оставив свои сети, последовали за Ним. Также Иаков и Иоанн, призванные Им, оставив отца своего Зеведея, последовали за Ним (Мрк. I, 16—20). Впоследствии Петр мог сказать Христу: «вот, мы оставили все, и последовали за Тобой». Привязанные ко Христу таким самоотречением ради Него, они пылали ревностью по славе Христа и охраняли ее, как свою собственность. Так Иоанн с другими запретил человеку, изгонявшему бесов силою Христа, но не ходившему с ними. Он же с братом своим Иаковом предлагал Христу^ свести огонь с неба и истребить селение, не принявшее Его. Вместе с тем эти апостолы выделялись страстностью, с какою они ожидали участия во внешней славе Христа. Оставив все ради Него, апостол Петр спрашивал Его: «что же будет нам?» Апостолы Иаков и Иоанн просили Его, чтобы Он посадил их в царстве Своем одного по правую Свою сторону, а другого по левую. Эти три ученика и были взяты Христом «особо одни» на гору преображения. Еще раньше они одни были допущены Им присутствовать при воскрешении дочери Иаира, а позднее—при Его Гефсиманской молитве. Очевидно, они из избранных были избранными: чем двенадцать были для мира, тем три были для двенадцати. Знаменательно также, для каких событий они были выделяемы из двенадцати: они были свидетелями как высшей славы Христа, так и крайнего обнаружения Его немощи. Если при этом мы обратим внимание на то, что воскрешение дочери Иаира было еще до избрания двенадцати и что тогда трое были отделены, вместе с родителями умершей, собственно не из двенадцати, а от народа, то преображение Христа и Гефсиманская молитва выделяются как исключительные события славы и уничижения. Уже это одно сопоставление было весьма поучительно для избранных учеников: оно говорило им о том, что внешняя слава Христа предшествует. Его уничижению, а не последует за ним. Раскрытие этого закона евангельской истории, которым определилась последовательность указанных событий, мы находим и в учении Христа после преображения. Сойдя с горы преобра-

281

жения, Христос исцелил бесноватого отрока. «И все удивлялись величию Божию. Когда же все дивились всему, что творил Иисус; Он сказал ученикам Своим: вложите вы себе в уши слова сии: Сын человеческий будет предан в руки человеческие» (Лк. IX, 43. 44). В то время ученики не поняли слова сего; но позднее смысл его для них вполне открылся и евангелисту он предносился уже ясно. Этот же закон, которым определилась последовательность заказанных событий и который выражался в приведенных словах Христа,—этот же закон символически представлен событием преображения, что и составляет смысл этого события. На «святой» горе преображения Христос явился Своим ученикам в велелепной славе. Он в то время принял от Бога Отца честь и славу, и апостолы были очевидцами Его величия (2 Пет. I, 16—18). В сиянии Его славы явились также величайшие представители Ветхого Завета, Моисей и Илия, и беседовали с Ним. О чем же они беседовали? «Об исходе Его, который Ему предстояло совершить в Иерусалиме», т. е. о Его грядущих страданиях. «Видение» было для апостолов в высшей степени поучительно. Они ждали славы Христа, участия в Его величии? Он обладает славою. Он есть тот, кто может дать им внешнее величие; но не для того послан Он Отцом Небесным. Сияние божественной славы «страшно» для человека. Он пришел для того, чтобы дать людям вечную жизнь, внутреннюю духовную славу, чтобы дать им блага не бессмертия и не плотского воскресения, а блага духовного воскресения. Чем было для галилеян насыщение немногими хлебами тысяч народа, чем были для иудеев последовавшие затем символические действия Его на праздниках кущей и обновления, тем было событие преображения для апостолов 1). И в том было внутреннее отличие апостолов от народа, что народ ожесточился, а ученики верою перешли от видимого к невидимому. Воспитанный жизнью и учением Христа, апостол Петр и позднее писал о славе Христа, последующей за Его страданиями, и призывал верных

1) И чем прежде для них были чудеса укрощения бури и хождения по водам, но в меньшей степени.

282

участвовать в Христовых страданиях, чтобы возрадоваться и восторжествовать в явление Его славы (I Пет. I, 11; IV, 13), но он разумел уже славу воскресения (I, 21) и, приравнивая всякую внешнюю человеческую славу к цвету на траве, быстро опадающему (I, 24), говорил о блаженстве в страданиях за правду (III, 14 сл.)...

Впрочем до такой высоты духовного разумения апостолы поднялись не сразу с горы преображения, но приближались к ней постепенно до самой смерти Христа, которая таким образом связывается с исповеданием Петра и преображением Христа, освещаясь смыслом этих событий. Для Самого Христа преображение было тем действительным переживанием божественного величия, которое делало для Него подвигом борьбу с искушением уничижения. Такой опыт внешнего проявления божественной славы Христу давали все Его чудотворения, но преимущественно пред ними внешним откровением в Нем божественной славы было Его преображение. И конечно в этом опыте нужно искать объяснения силы Гефсиманского борения, когда Он «с сильным воплем и со слезами принес молитвы и моления могущему спасти Его от» смерти и страданиями навык послушанию», — силы, которая особенно рельефно выступает по сравнению с самообладанием и величием Его борьбы с искушениями в пустыне. Объяснение это ни мало не ослабляется тем, что самые страдания и уничижение в жизни Христа возрастали по степени внешнего откровения в Нем божественной славы. Если так было для Самого Христа, то равным образом и для свидетелей Его преображения оно было искусительным созерцанием Его величия. Это было время, в которое им было «хорошо» не по земному. Какая сложная внутренняя жизнь, какое сложное чередование и даже совпадение силы с немощью, самоотречения с дерзновением, награды с испытанием! Удостоенные за высокую веру откровения грядущих страданий Христа и затем Его действительной внешней славы, они в созерцании преображения должны были научиться духовному пониманию Его грядущей славы, но вместе в этом же созерцании имели искусительный опыт, чтобы победою в нем самим приготовиться к участию в духовной славе Христа. Во свете этой чрезвычайной

283

напряженности внутренней жизни вследствие богатства необыкновенных внутренних переживаний и внешних опытов мы должны рассматривать всю последующую жизнь апостолов до смерти и воскресения Христа. Тогда мы увидим в порыве их необычайной любви к Учителю явные признаки близкого падения, а в глубине падения несомненные основы полного торжества духовной веры, полного возрождения. Тогда мы увидим—что особенно важно—возрождающую силу в смерти Христа. Действие преображения Христа на апостолов подобно зерну, брошенному в глубину их сердца, только постепенно взошедшему и лишь при смерти Христа давшему свой плод. Если бы апостолы не были свидетелями преображения Христа—Его чудес и преображения,—Его смерть не имела бы для них значения; если бы свидетели преображения не были также свидетелями Его смерти, оно имело бы для них ложное значение. Преображение и смерть, величие и уничижение—вот дуть к духовной славе, к воскресению. Это был путь Иисуса Христа; этот путь вместе с Ним должны были пережить и Его ученики. Чтобы их переживание совершалось в должном направлении, Христос Иисус продолжал учить их. Для этого, некоторое время и после преображения, Христос Иисус искал уединения с Своими учениками.

Уже вслед за исповеданием Петра Христос сказал Своим ученикам, что Ему должно идти в Иерусалим на смертные страдания. Каким же путем Он пошел в Иерусалим? Гора преображения вероятно находилась на север от Кесарии Филипповой: может быть, это был Ермон. Сойдя с горы и исцелив бесноватого, Христос из пределов Кесарии или Ермона, лежавших на северо-восток от галилейского озера, на восток от Иордана, отправился в Галилею по северо-западному берегу озера чрез Капернаум по направлению к Самарии. Проходя чрез Галилею, Он не хотел, чтобы кто узнал (Мрк. IX, 30). С этим вполне согласно то, что в Капернауме Христос не отказался уплатить храмовой подати, которую собиратели ее спросили с Него чрез Петра, хотя Он, как «сын», был свободен от нее. Чтобы Своим отказом не соблазнить собирателей. Он повелел Петру поймать в

284

море рыбу и, найдя в ней монету, уплатить за Него и за себя. На границе Галилеи и Самарии Христос исцелил десять прокаженных. Затем Он желал войти в одно самарянское селение, но не был принят самарянами, потому что Он имел вид путешествующего в Иерусалим. В это же время некоторые из фарисеев пришли к Нему с известием, что Ирод хочет забить Его, и говорили Ему, чтобы Он удалился отсюда. Христос ответил им, что Ему должно сегодня, завтра и в последующий день идти по направлению к Иерусалиму, потому что не бывает, чтобы пророк погиб вне Иерусалима. Тогда Он пошел в пределы иудейские заиорданскою стороною. В это время к Нему опять собирается народ и Он, по обычаю Своему, опять учил их (Мрк. X, 1). Его шествие становится отселе открытым и даже торжественным. Этому прежде всего способствовало то, что Он послал семьдесят учеников пред лицом Своим в те места, куда Сам хотел идти. Затем Им торжественно были совершены чудеса исцеления иерихонского слепца и воскрешения Лазаря, и таким образом был подготовлен торжественный вход Его в Иерусалим.

Для нас теперь важно посмотреть, чему продолжал Христос учить Своих учеников во время тайного пребывания с ними в Галилее, а также позднее, во время торжественного путешествия к Иерусалиму. Когда Он сходил с горы преображения, ученики спрашивали Его о пришествии Илии, которым, по мнению книжников, должно быть предварено пришествие Мессии. Христос ответил, что Илия уже пришел в лице Иоанна Крестителя, с которым иудеи посетили, как хотели; так, добавил Он, и Сын человеческий пострадает от них. Эта речь, таким образом, непосредственно примыкала к тому, о чем с Ним беседовали на горе Моисей и Илия. Христос Иисус как бы повторял ученикам эту беседу, останавливал их внимание на том значении, какое она придавала преображению, уяснял смысл этого события, направляя мысли учеников к тому, что Божие, к духовному царству Отца Небесного. Равным образом, исцелив у подножия горы бесноватого отрока, когда все дивились всему, что творил Иисус, Он снова говорит Своим ученикам о гряду-

285

щих страданиях Сына человеческого. К этому направлялось и вообще Его уединение с учениками в Галилее. Проходя чрез Галилею, Он не хотел, чтобы кто узнал, ибо учил Своих учеников, и говорил им, что Сын человеческий будет предан в руки человеческие, и убьют Его, и, по убиении, в третий день воскреснет (Мрк. IX, 30. 31). И позднее, уже во время торжественного шествия в Иерусалим, Он снова подзывает к Себе двенадцать и говорит им о Своих грядущих страданиях (X, 32—34). Он приготовляет их к Своей смерти, воспитывает их в мысли о ней; Он изгоняет из их сердца все, что делало для них эту мысль неудобоприемлемою. Когда Он еще в Галилее, не доходя до Капернаума, предрекал им о Своей смерти и воскресении, они не разумели Его слов, потому что рассуждали между собою, кто больше. Придя в Капернаум, Христос, подозвав двенадцать, учил их: «кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем слугою». Затем, призвав дитя и поставив посреди их, сказал им: «истинно говорю вам, если не обратитесь, и не будете, как дети, не войдете в царство небесное. Кто умалится, как это дитя, тот и больше в царстве небесном». То же Он сказал немного позднее, когда к Нему привели детей, чтобы Он возложил на них руки и помолился, а ученики возбраняли им. Научая Своих учеников смирению, Христос Иисус вместе с тем призывал их к борьбе с духом самодовольной исключительности и внушал им снисходительную любовь. Когда Иоанн сказал Ему об одном человеке, который изгонял Его именем бесов и которому апостолы запретили, потому что он не ходил с ними, то Христос повелел не запрещать. Когда затем в одном самарянском селении не приняли Христа с учениками, потому что Он имел вид путешествующего в Иерусалим, и тот же Иоанн вместе с Иаковом просили Его свести огонь с неба и, подобно Илии, истребить жителей, то Христос запретил им и разъяснил, что в них должен быть не дух Илии, а дух Сына человеческого, пришедшего не погублять души человеческие, а спасать. Когда после того Христос послал пред лицом Своим семьдесят учеников и они, возвратившись, с

286

радостью возвещали Ему о сотворенных ими чудесах и особенно изгнаниях Его именем бесов, то Христос сказал им: «Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию. Се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов, и на всю силу вражию, и ничто не повредит вам. Однако ж тому не радуйтесь, что духи вам повинуются; но радзйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах». Сказаны ли эти слова раньше двенадцати ученикам, или теперь семидесяти, это не составляет разницы; во всяком случае Христос учил так Своих учеников и эти Его слова имеют весьма важное значение для раскрытия смысла евангельской истории. Они с непререкаемою ясностью показывают, что чудеса Иисуса Христа имели значение символов духовной жизни и ее благ, что верить в чудеса Христа истинною верою это значит не считать их непреходящею действительностью и самодовлеющим благом, но возвышать от них взоры к духовной жизни. В этой именно вере и в этом духе воспитаны все истинные христиане. «Наши обетования сокрыты в скорбях, страданиях, терпении и вере, в них сокрыта и самая наша небесная слава. Мы должны восходить к славе чрез бесчестие. Кто молит Бога и желает, чтобы в руках его были чудеса и силы, тот оказывается хвастливым и немощным в своей совести. Истинные праведники не только не вожделевают сего, но и отказываются, когда дается им то; и не только пред очами людей, но и втайне сами для себя не желают сего». Так думают ученики Христовых апостолов. Так наставлял Своих апостолов Сам Христос. Поучая весь народ нелюбостяжательности. Он особенно учил тому же Своих ближайших учеников. Предрекая этому Своему малому стаду царство Отца, Он в связи с этим приглашал их продавать имения для раздачи милостыни и приготовлять себе сокровище на небесах (Лк. XII). Однажды Он, поучая одного юношу, спросившего у Него, что ему делать, чтобы наследовать жизнь вечную, потребовал от него, чтобы он продал имение свое и роздал нищим; юноша, обладавший большим имением, смутился от такого требования и с печалью отошел от Христа. Тогда Петр от лица апостолов сказал Христу: «вот, мы оставили все и последовали за То-

287

бою; что же будет нам?» В ответ Христос Иисус разъясняет апостолам, что здесь, на земле, они могут ожидать себе лишь той награды, которая им будет дарована среди гонений, что за страданиями не последует внешней славы, что полным воздаянием для них будет духовная, невидимая вечная жизнь (Мрк. X, 30). Сколько бы они ни перенесли с своим Учителем или за Него гонений и уничижения, пусть не ждут себе внешней награды, подобно рабу, который, возвратившись с поля, все еще должен служить своему господину (Лк. XVII, 7—10). Равным образом, пусть они не ждут внешних преимуществ в царстве Божием, где многие будут первые последними и последние первыми, где призванные в одиннадцатом часу получают наравне с призванными рано поутру и перенесшими тягость дня и зной. Когда после того, уже восходя в Иерусалим, Иисус дорогою отозвал двенадцать и снова предсказывал им, что Сын человеческий предан будет первосвященникам и книжникам, и осудят Его на смерть и предадут Его язычникам на поругание, и биение, и распятие, и в третий день воскреснет,— в апостолах снова пробудились надежды на внешнюю славу в царстве Божием, и вот Иоанн и Иаков, вместе с матерью своею, просили Иисуса, чтобы им сесть у Него одному по правую сторону, а другому по левую в царстве Его. Христос в ответ разъясняет им, что искать места в Его царстве может лишь тот, кто готов вместе с Ним пить чашу страданий и креститься крещением смерти, и что даже чаша страданий и крещение смерти не дадут в Его царстве внешней славы, потому что слава Его царства есть слава духовная, которая уготовляется Отцом Небесным. Затем всем ученикам, негодовавшим на двух братьев. Он разъясняет, что в Его духовном царстве не будет иметь места внешняя власть, что быть большим и первым в царстве Божием значит быть слугою и рабом других, так как Сын человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих.

Эти беседы Иисуса Христа вместе с Его прощальною беседою, которая к ним непосредственно примыкает, представляют ряд мыслей, которыми для Его учеников

288

связывалось Его преображение с крестными страданиями и раскрывался смысл этих событий в их взаимной связи. Но из них также видно, как много недоставало апостолам до того, чтобы их вера, выразившаяся в исповедании Петра, приобрела полную власть над их душою: такую силу их вера обрела только в смерти Христа, которая таким образом выступает пред нами в своем великом значении.

В) ПОСЛЕДНИЕ ДНИ.

Мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим.

Иоан. XIX, 7.

Позднейшее время служения Христа Иисуса—Его последнее пребывание в Иерусалиме — было итогом всей Его жизни, всех Его прежних отношений к иудеям и ученикам. Все черты этих отношений теперь выступают пред нами в высшей рельефности и определенности. Теперь Он творит чудеса наиболее торжественные, но эти чудеса самою своею торжественною чудесностью доводят ненависть Его врагов до крайнего напряжения; теперь Он с полною ясностью и решительностью открывает Свое мессианское достоинство иудейскому народу, но открывается Он в качестве судии иудеев и они, отверженные Им, распинают Его, как Сына Божия; теперь Он вполне прямою речью раскрывает Своим ученикам тайну внешнего уничижения и внутренней славы сынов царства Божия и является им, в Своей смерти, в крайнем уничижении внешней богооставленности, и они, как овцы, рассеиваются при поражении пастыря, но это рассеяние их было погребением последних остатков иудейской закваски и они, вместе с воскресением Христа, восстают в силе духовного царства Его.

Последнее путешествие Христа в Иерусалим, лишь только Он вступил в заиорданскую область, становится торжественным и около Него снова собираются толпы народа, как это было в первое время Его служения. Эта торжественность была создана посольством семидесяти

289

учеников, посетивших те места, по которым затем проходил Христос, и Его чудесами—исцелением иерихонского слепца и воскрешением Лазаря, а полным ее проявлением был торжественный мессианский вход Христа в Иерусалим. Названные чудеса и имели целью подготовить мессианский вход Христа в святый город.

О характере совершения этих чудес было уже сказано выше: в этом отношении они примыкали к предшествующему ряду чудес. Они были совершены, как и другие чудеса со времени отвержения Христа иудеями, в сиянии Его личной славы. При этом они отличались от прежних чудес с таким же характером своею торжественностью. Тогда как прежде медлительность в совершении чудес, выставлявшая Его лицо в глазах народа, апостолам могла представляться в виде Его уничиженности, теперь та же самая медлительность в соединении с торжественностью создает для Него ореол величия, которое увлекло весь народ. В связи с этим обращает на себя особое внимание малочисленность чудес Христа за данное время: теперь чудесами свидетельствовалось не обилие даров царства Божия, а значение Иисуса для открывшегося царства Божия. За это время по евангелию Иоанна совершено только воскрешение Лазаря, а по первым трем евангелиям — исцеление иерихонского слепца 1). В каждом изложении евангельской истории мы встретим более или менее пространные рассуждения по вопросу о том, почему синоптические евангелия умалчивают о воскрешении Лазаря, которое по евангелию Иоанна имело в жизни Иисуса Христа столь большое значение; но, кажется, никем не замечено, что по синоптическим евангелиям исцеление иерихонского слепца имеет то самое значение, какое по четвер-

1) По Мтф. XXI, 14 Христос по торжественном вшествии в Иерусалим исцелил в храме слепых и хромых; но не говоря уже о том, что этот стих ев. Мтф. (как и XIX, 2) не имеет параллельных не только у Иоанна, но и у Мр. и Лк., ему нельзя придавать строго хронологического значения (как и XXI, 12. 13 пар.) в виду того, что у первых евангелистов не повествуется о прежних посещениях Иерусалима Христом за время Его общественного служения и ничто не препятствует видеть для Мтф. XXI, 12—14; Мрк. XI, 15—17; Лк. XIX, 45—46 параллели в Иоан. И, 13—23.

290

тому евангелию принадлежит воскрешению Лазаря. Евангелия не имеют своею задачею перечислить все чудеса Христа; они ограничиваются указанием некоторых чудес из каждого периода Его жизни, в повествованиях о чудесах они довольствуются отметой тех ступеней евангельской истории, которые обозначаются различными чудесами. Поэтому евангелисты-синоптики, повествующие об одном из чудес, подготовивших торжественный вход в Иерусалим, именно об исцелении иерихонского слепца, не имели нужды повествовать о другом подобном чуде, воскрешении Лазаря, равно как Иоанн, повествующий о воскрешении Лазаря, не имел нужды писать о первом чуде.—Историческая последовательность этих двух чудес обычно представляется так, что предшествующим считается воскрешение Лазаря, а чудо исцеления слепого поставляется после пребывания Христа в Ефраиме (Иоан. XI, 54), но кажется более сообразным с существом дела отнести оба чуда к одному времени, к одному движению из Переи чрез Иерихон в Вифанию, так что при прохождении чрез Иерихон был исцелен слепой, а затем в Вифании воскрешен Лазарь, при чем последовавшее затем пребывание Христа в Ефраиме могло быть лишь весьма кратковременным.

Торжественные чудеса исцеления иерихонского слепого и воскрешения Лазаря были подготовлением торжественного входа Христа в Иерусалим и в последствиях этого события обнаружилось их полное значение. Однако и в собственных последствиях чудеса эти предварили значение мессианского входа в Иерусалим, как это раскрыто евангелистом Иоанном в истории воскрешения Лазаря. Многие из иудеев, видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него иудейскою верою, а некоторые из них пошли к фарисеям и сказали им, что сделал Иисус. Тогда первосвященники и фарисеи собрали совет и с этого дня положили убить Его. Таково было историческое значение чуде воскрешения Лазаря. В данном отношении это последнее из совершенных в глазах народа чудес Христа Иисуса составляло высшую ступень в их действии на иудейский народ, завершением их, открывшим во всей полноте их историческое значение. Самими иудеями оно

291

рассматривалось как завершение всех Его чудес (Иоан. XI, 47). «Много чудес сотворил Христос, но ни одно из них до такой степени не ожесточило иудеев, как чудо над Лазарем». Знаменательно, что в отличие от прежних чудес, ожесточавших иудейский народ, в воскрешении Лазаря пред иудеями чудо явилось в полной торжественности, без ослабления ее сопровождающими обстоятельствами, чем прежде было преимущественно нарушение субботы. Теперь эти ожесточающие обстоятельства были не нужны, так как уже сильно было озлобление иудеев против Христа. Они ненавидели Его (Лк. XIX, 14). Теперь уже само чудо, самою своею торжественностью, возводило злобу Его врагов до крайнего напряжения.

Свидетелями названных чудес были иудеи, народ и ученики Христа. Иудеи были уже врагами Иисуса. Окружавший Его многочисленный народ является в данное время -вполне с характером толпы, которая, восторженно проводив Христа в Иерусалим, спустя короткое время была послушным орудием Его врагов. Действие на нее чудес было мимолетным. К иудеям и к ней была обращена только показная сторона чудес. Но иначе Христос относился к Своим ученикам. В них торжественность чудес и мессианского входа в святый город не должна была подрывать действия бесед Христа, которыми Он приготовлял их к участию в духовной славе царства Божия. Посему для них нужно было ослабить впечатление торжественных чудес. Это было достигнуто посещением Закхея и символическим миропомазанием ног Иисуса Мариею. О первом передает евангелист Лука. Когда, по исцелении пред Иерихоном слепого, Христос проходил через город, то некто Закхей, начальник мытарей, желая видеть Иисуса, окруженного толпой, но будучи малого роста, забежал вперед и влез на смоковницу, мимо которой Ему надлежало проходить. Он же, позвав Закхея, вошел к нему е дом. Мытарь принял Христа с радостью и своею готовностью раздать половину имения нищим и вчетверо вознаградить всякого обиженного им снискал спасение своему дому. Но народ роптал на то, что Христос зашел к грешному человеку. На этот ропот было сказано Им: «Сын человеческий пришел

292

взыскать и спасти погибшее». Хотя в этом повествовании не указано отношение события к ученикам, однако нужно полагать, что оно собственно для них имело значение. Пусть роптали все, но в самом народе ропот этот не понизил его восторженного настроения, да и не нужно было понижать его до времени торжественного входа в Иерусалим, а народный ропот показывал ученикам, что Христос не хочет основать Свое царство на благорасположении народа. Его слова: «Сын человеческий пришел взыскать и спасти погибшее» напоминают собою прежние наставления Его ученикам. Равным образом и сказанная Им тогда притча о минах, которые дал десяти рабам своим некоторый высокого рода человек, отправившийся в дальнюю сторону, чтобы получить себе царство над согражданами, ненавидевшими его, была обращена преимущественно к ученикам, хотя тогда все думали, что скоро должно открыться царство Божие: правда, в ней сказано о наказании возвратившимся царем своих сограждан, не желавших, чтобы он царствовал над ними, но ее нравоучение относится прямо к ученикам-рабам, которые получили мины и дали царю по его возвращении отчет в их употреблении. Во всяком случае значение рассматриваемого события нужно понимать по аналогии с событием на вечере в Вифании, последовавшим вскоре за воскрешением Лазаря.

По воскрешении Лазаря Христос удалился в Ефраим. Он удалился от Иерусалима для того, чтобы постановленный в Иерусалиме приговор о Его смерти был исполнен иудеями не ранее пасхи, при полном стечении народа, чего не хотели первосвященники и книжники (Мтф. XXVI, 4· 5; Мрк. XIV, 1. 2; Лк. XXII, и. 2). Впрочем, в Ефраиме Он пробыл недолго: когда Он удалился, уже приближалась пасха, а за шесть дней до пасхи Он уже снова пришел в Вифанию (Иоан. XI, 55; XII, 1). Здесь Ему приготовили вечерю, на которой Марфа служила, а Лазарь был одним из возлежащих. Мария же, взяв фунт нардового чистого, драгоценного мира, возлила на голову и ноги Иисуса, и отерла ноги своими волосами, и дом наполнился благоуханием. Увидев это, ученики вознегодовали и говорили: «к чему такая трата? Ибо можно было бы продать

293

это миро за большую цену, и дать нищим». Но Иисус ответил им, что нищих они всегда имеют с собою, а эта трата на Него имеет исключительное символическое значение. «Возлив миро сие на тело Мое, сказал Он о помазавшей Его женщине, она приготовила Меня к погребению» (Mф. XXVI, 12). В этом повествовании прежде всего следует обратить внимание на отношение возлияния мира на Иисуса к событию воскрешения Лазаря. Отношение это хорошо раскрыто Ефремом Сириным. Господь Иисус, пишет он, «воскресил Лазаря, а Сам вместо него умер. Ведь после того, как воззвал его из гроба и (затем) когда возлежал с ним за трапезой. Сам был погребен под образом мира, которое Мария возлила на главу Его». Мы знаем, что последовавшие события оправдали это значение воскрешения Лазаря, символически указанное миропомазанием Иисуса. Для кого же нужно было это символическое указание, разъясненное Самим Христом? Конечно, для апостолов, к которым и была обращена речь Его. Примечательно, что последствия воскрешения Лазаря были не только предуказаны Христом апостолам в символическом изъяснении дела Марии, но и предуготовлены Им. По евангелиям Матфея и Марка с событием на вечере в Вифании было связано темное решение Иуды Искариота предать своего Учителя. Евангелист Иоанн передает, что ропот учеников на трату Марии выразил именно Иуда Симонов Искариот, сказавший о нищих не потому, чтобы заботился о них, но потому что был вор. И вот на этого-то ученика объяснение Христом поступка Марии в смысле предуказания на Его смерть произвело такое сильное действие, что он тогда же пошел к первосвященникам, чтобы предать им своего Учителя. Они предложили ему за это тридцать серебряников; и с того времени он искал удобного случая предать своего Учителя.

Решение врагов Иисуса предать Его смерти, вызванное чудесами Его, особенно последним чудом воскрешения Лазаря и постановленное ими предварительно прямо после этого чуда, вполне созрело после торжественного мессианского въезда в святый город, подготовленного последними чудесами, так что в последствиях этого события

294

обнаружилось их полное значение. На другой день после вифанской вечери, как передает евангелист Иоанн, ученики, по повелению Христа, привели Ему молодого осла, которого покрыли своими одеждами, и Христос сел на него и направился в Иерусалим. Его окружала громадная толпа народа, собравшегося на праздник. Здесь были многие из иудеев, которые, узнав, что Иисус в Вифании, пришли сюда, чтобы видеть Его, а также и Лазаря, которого Он воскресил из мертвых. Иудеев, веровавших в Иисуса вследствие этого чуда и приходивших в Вифанию ради Лазаря, было так много, что первосвященники положили убить и Лазаря. В сопровождении Своих учеников и бывших в Вифании иудеев и народа Христос поехал в Иерусалим. Также множество народа, собравшегося в Иерусалиме на праздник, услышав, что Иисус направляется сюда, вышло Ему на встречу. И сопровождавшие и встречавшие Христа постилали свои одежды по дороге, а другие держали в руках пальмовые ветви и все велегласно прославляли Бога. Это шествие Христа было Его мессианским откровением, согласно ясным словам пророка: «не бойся, дщерь Сионова! се, царь твой грядет, сидя на молодом осле» (Захар. IX, 9). Такая форма мессианского откровения была избрана именно во исполнение этого известного пророчества. Впрочем, ученики сперва не поняли этого; но, когда народ прославлял Иисуса, тогда они вспомнили о пророчестве. Народ же, оказавшийся более чутким к внешней славе Христа, скорее припомнил пророчество и приветствовал Его предреченным царем. Все множество народа восклицало: «Осанна! благословен грядущий во имя Господне царь Израилев». Это был не «просто порыв радости провинциалов, невинный восторг бедных галилеян» это было явное торжество исполнившихся мессианских ожиданий еврейского народа. Это было намеренно допущенное и даже в некоторой степени вызванное Самим Христом повторение того восторга галилеян, когда они хотели нечаянно взять Его и сделать царем,—только повторился теперь этот восторг в размерах более широких, охватив весь еврейский народ. Когда вошел Он в Иерусалим, весь город пришел в движение, и с напряженным вниманием встречал про-

295

рока из Назарета. Даже пришедшие на поклонение в праздник эллины пожелали завидеть Иисуса, о чем апостолы Андрей и Филипп донесли Ему. В истории этого торжества мессианской веры народа обращает на себя особое внимание то обстоятельство, что оно было вызвано последним чудом Христа. Евангелист Иоанн вполне ясно замечает, что народ, бывший с Ним прежде, свидетельствовал, что Он вызвал из гроба Лазаря, и воскресил его из мертвых, и что потому и встретил Его народ, ибо слышал, что Он сотворил это чудо (XII, 17 —18). Но чудо это было высшим обнаружением чудотворной силы Христа и напоминанием для народа всех Его прежних чудес, столь многочисленных в первое время Его служения. В этом отношении для нас ценно замечание евангелиста Луки, что все множество учеников Христа, когда Он приблизился к спуску с горы Елеонской, начало в радости и велегласно славить Бога за все чудеса, какие видели они (XIX, 37).

Каково же было историческое значение этого торжественнейшего прославления Христа за Его чудеса? Это торжество было кануном последней вспышки иудейской ненависти к Христу, последнего момента в Его суде над иудейским народом, кануном Его смерти. Вот почему Христос, когда торжественно приблизился к святому городу, то, смотря на него, заплакал о нем, и сказал: «о, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих; ибо прийдут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами, и окружат тебя, и стеснят тебя отвсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне, за то, что ты не узнал времени посещения твоего». Мы знаем, что это пророчество Христа сбылось в ужасной действительности, за которою едва может угнаться воображение. Иерусалим был разорен до основания и иудейский народ был истреблен за то, что не принял духовного царства Божия.

Когда же, по входе в Иерусалим, ко Христу подошли даже эллины. Он сказал апостолам, что пришел час прославиться Сыну человеческому в смерти. И душа Его возмутилась от этого приблизившегося часа, для которого

296

Он и пришел. Тогда в слух народа раздался гром, принятый другими за голос ангела, а Иисус сказал народу: «не для Меня был глас сей, а для народа. Ныне суд миру сему».

Значение входа в Иерусалим было символически представлено Христом в иссушении смоковницы, которое последовало за входом, как посещение Закхея за исцелением слепого и помазание Мариею за воскрешением Лазаря. Вечером того дня, в который был торжественный въезд в Иерусалим, Христос вышел вон из города и провел ночь с двенадцатью в Вифании. Поутру же, возвращаясь в город. Он взалкал. И, увидев при дороге одну смоковницу, покрытую листьями, подошел к ней, не найдет ли чего на ней, и, ничего не нашедши на ней, кроме одних листьев, ибо еще не время было собирания смокв, говорит ей: «да не будет же впредь от тебя плода во век». И смоковница засохла.—Символическое значение этого события изъясняется большинством толкователей священного Писания в смысле отвержения иудейского народа. По словам Евфимия Зигабена, «смоковница, украшенная одними листьями—это иудейская синагога, не имеющая плодов правды, а прикрывающаяся, как листьями, измышленными обрядами,—или иначе богослужение под законом, в сени и телесных образах, и иудейские предания». Но в этом общем изъяснении события не дается ответа на вопрос, для кого оно служило символом! Не для иудейского народа, для которого событие осталось неизвестным. Также и не для учеников, которые обратили свое внимание только на скорость, с которою смоковница, по слову Христа, засохла. Поэтому и в ответ им Христос указал лишь вообще на силу веры. Остается предположить, что событие имело символическое предуказание для Самого Христа. Дело можно представлять так, что Он хотел знать волю Отца Небесного относительно того, вполне ли пришел час Его смерти, час отвержения иудеев, остался ли иудейский народ, за исключением из него учеников, вполне бесплодным 1), так

1) Что вопрос относился именно к бесплодию иудейского народа в прошлом его истории, к результату его законнической дисциплины, и

297

чтобы не было в нем ни одного человека, способного теперь к вере, ради которого нужно было бы продлить деятельность Христа среди иудеев. В этом случае голод, который Он почувствовал поутру, был для Него как бы побуждением свыше подойти к смоковнице, которую Он увидел издалека, поискать на ней плодов, а Его слова к смоковнице, не имевшей ни одного плода, были как бы вопросом к Отцу Небесному: «если смоковница засохнет, то настал час отвержения иудеев». Впрочем вопрос этот не мог проистекать из полной неизвестности; напротив, в словах Христа слышится уверенность. Вместе с вопросом дается и ответ. Его вопрос был вместе приговором Отца Небесного, произнесенным Его устами. Во всяком случае замечательно, что фактически окончательное отвержение иудеев, выразившееся преимущественно в притче Христа о виноградарях и в Его обличительной речи против книжников и фарисеев, последовало за иссушением смоковницы. По евангелию Матфея, смоковница засохла тотчас после слов Христа к ней и, в связи с этим, в этот же день были произнесены притчи и обличительная речь; по евангелию Марка, иссушение смоковницы было замечено апостолами на другой день после слов Христа к ней, когда они снова, после другой ночи, проведенной также вне Иерусалима, возвращались мимо смоковницы в город, и, в связи с этим, притча и речь были произнесены также на другой день. Евангелия не дают механической хронологии, но смысл событий и их связь ими передаются согласно.

По смыслу евангельской истории, вход Христа в Иерусалим с предшествующими ему чудесами был в ее течении тем моментом, когда торжество Христа само по себе доводило ненависть врагов до крайнего напряжения. Смысл этого события в том, что полное мессианское откровение Христа иудеям заставило их осудить Его на

что поэтому иссушение смоковницы имело вполне символическое значение в раскрываемом смысле, на это со всею ясностью указывает замечание евангелиста, что «еще не время было собирания смокв» (Мрк. XI, 13), что от смоковницы можно было ожидать только прошлогодних плодов.

298

смерть. Этот взгляд имеет за себя евангельские свидетельства. По евангелию Иоанна, первосвященники и фарисеи, услышав о чуде воскрешения Лазаря, собрали совет и говорили: «что нам делать? Этот человек много чудес творит. Если оставим Его так, то все уверуют в Него» (XI, 47. 48). Когда же Иисус был торжественно встречен народом в Иерусалиме, то фарисеи говорили между собою: «видите ли, что не успеваете ничего? Весь мир идет за Ним» (XII, 19). Отсюда, между прочим, видно, в какой связи между собою находились воскрешение Лазаря и вход в Иерусалим: воскрешение Лазаря в торжестве входа дало то, чего боялись иудеи, т. е. что весь народ шел за Христом. Самый народ теперь уже не был предметом забот Христа 1): как после исцеления иерихонского слепца его негодование за посещение Иисусом Закхея имело значение только для учеников, так его ликование при входе Христа в Иерусалим имело значение для иудеев. Только потому нельзя сказать, что народ в это время был лишь орудием действия Христа на учеников и иудеев, что он сам прямо после входа Христа в Иерусалим слился с иудеями: для народа участие в торжестве Христа, как для фарисеев, первосвященников и книжников наблюдение за Его торжеством, было переходом к последней вспышке ненависти к духовному царству Божию. Евангелия передают и то душевное состояние, которое пережили иудеи, наблюдая за мессианским торжеством Христа. Они, по словам Иоанна, рассуждали так: «если все уверуют в Него, то прийдут римляне, и овладеют и местом нашим и народом» (XI, 48). Они боялись в случае принятия ими духовного царства Христа того, что на самом деле случилось с ними вследствие отвержения Христа. Другой евангелист, Марк, пишет, что книжники и первосвященники искали погубить Христа, ибо боялись Его, потому что весь народ удивлялся учению Его (XI, 18), шел за Ним,—они боялись потерять свою власть над народом. По словам того же евангелиста (XV, 10), а равно и Матфея (XXVII, 18), первосвященники предали Христа Иисуса из зависти.

1) Конечно, говоря условно.

299

На протяжении всей евангельской истории дела Иисуса Христа сопровождаются Его речами, которые не только уясняют смысл Его действий и событий Его жизни, раскрывают их последствия, но и предуготовляют эти последствия, дают событиям определенное направление, не только открывают, но и придают смысл Его деяниям. Такие же речи Христа к иудеям следовали за Его входом в Иерусалим.

Евангелист Иоанн о содержании этих речей Христа делает лишь краткое замечание, что Он дал иудеям разуметь, какою смертью Он умрет, и тем отнял у них последнюю надежду на внешнее царство, подобно тому как раньше по насыщении пяти тысяч человек Он в капернаумской беседе отказал иудеям в таком питании на будущее время; иудеи же, как тогда, так и теперь, несмотря на столько чудес, сотворенных Христом, не веровали в Него (XII, 32—37). Но первые три евангелиста более подробно передают содержание бесед Христа с иудеями в последнее пребывание Его в Иерусалиме, в первый день или в первые два дня после торжественного входа в Иерусалим. Беседы были начаты Его врагами. Еще во время Его путешествия в пределы иудейские заиорданскою стороною они враждебно окружали Его и старались уловить Его в слове. Так они, искушая, спрашивали Его, по всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею. Во время входа в Иерусалим они приступают к Нему и требуют, чтобы Он запретил ученикам сопровождать Его возгласами. На другой день, когда пришел Он в храм и учил, приступили к Нему первосвященники и старейшины народа и сказали: «какою властью Ты это делаешь? И кто Тебе дал такую власть?» На этот вопрос Он ответил тоже вопросом: крещение Иоанново откуда было—с небес, или от человеков? Вопрос ставил иудеев в затруднение, так как они Иоанну не поверили, а все почитали его за пророка. Если бы они дали ответ, что крещение Иоанново было с небес, то сами осудили бы себя за неверие, а если бы ответили, что оно было от человеков, то вооружили бы против себя народ. Они отказались отвечать. Но затем Христос раскрыл им смысл того ответа, который они должны

300

были дать. Он сказал им притчу о двух сыновьях, из которых первый на приглашение отца работать в винограднике сначала отказался, а потом раскаявшись пошел, а второй согласился, но не пошел. Объясняя притчу, Христос уподобил первому сыну, исполнившему волю отца, мытарей и блудниц, а второму иудеев—первосвященников, старейшин народа и книжников, и сказал им: «мытари и блудницы вперед вас идут в царство Божие». Затем Он сказал им другую притчу о виноградарях, которым был сдан виноградник и которые присланных к ним за плодами рабов хозяина одних прибили и отпустили с бесчестием, а других убили, и даже сына хозяина, выведя вон из виноградника, убили, чтобы завладеть его наследством. «Что же, спросил Христос, сделает хозяин виноградника? Виноградарей предаст смерти, а виноградник отдаст другим виноградарям, которые будут отдавать ему плоды во времена свои». Затем Он применил притчу к иудеям и сказал им: «так и от вас отнимется царство Божие, и дано будет народу, приносящему плоды его» 1). Третью притчу Христос сказал иудеям о брачном пире, который был сделан царем для сына своего. Званные не хотели прийти на пир и оказались недостойными; а пир наполнился собранными на дорогах и допущенными на пир в брачном одеянии. Слыша все эти притчи Его, первосвященники и фарисеи понимали, что Он об них говорит, и схватили бы Его, если бы не боялись народа. Им было очевидно, что тот, кто славно вошел в Иерусалим, как Мессия, для них грозный судия, извергающий их из царства Божия, как не исполнивших воли Божией, не принесших должных плодов и недостойных брачного пира. Это содержание притчей было дополнено беседою Христа по вопросам, которые были предложены Ему иродианами, саддукеями и фарисеями. Иродиане, приверженцы династии

1) При этом именно в убитом виноградарями сыне хозяина,—в этом камне, который отвергли строители, но который сделался главою угла,—Христос указывал иудеям их судью, т.-е. в его убийстве ими суд над ними: «тот, кто упадет на этот камень, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит» (Mф. XXI, 44 пар.).

301

Ирода и потому в Галилее сторонники Ирода Антипы, а в Иудее недовольные римской властью, вследствие устранения римлянами династии Ирода, вместе с учениками фарисеев, для которых эта власть была ненавистна и которые надеялись освободиться от нее с помощью Мессии, спросили Его, позволительно ли давать подать кесарю, или нет. Фарисеи, которыми были подосланы их ученики и иродиане, надеялись, что Он в Своем ответе должен высказаться или сторонником, или противником римской власти. Но Христос ответил им, что кесарю нужно отдавать назад монеты с его изображением, от него полученные, а Богу—Божие. Истинный Мессия не может быть ни сторонником, ни противником римской власти, духовное царство лежит вне той области, в которой возникают вопросы о внешней власти, в духовном царстве Божием нет места национальным чаяниям иудеев. Затем саддукеями, отрицавшими воскресение мертвых и бытие духовного мира (ангелов) и жившими только материальными интересами, был поднят вопрос о воскресении. В ответ Христос разъяснил духовный характер состояния по воскресении и таким образом со всею ясностью отверг чувственные надежды иудеев. Затем на вопрос одного книжника из^ фарисеев, какая наибольшая заповедь в законе. Он ответил, что это есть заповедь о любви к Богу и ближнему,—та заповедь, которую не исполнить значит не исполнить закона, а исполнить значит исполнить весь закон. Так была отвергнута законническая самонадеянность и самоправедность иудеев. Три характеристических вида иудейских чаяний были отринуты Судиею-Мессией. После того Сам Христос Иисус обратился к собравшимся фарисеям с вопросом: «что вы думаете о Христе? чей Он сын"? Ему ответили: Давида. Если Мессия есть только сын Давида, то Он исключительно иудейский Мессия. Так иудеи и думали и это составляло основу всех их чаяний, исполнения которых они ждали от своего Мессии. Но Христос дал им понять, что Мессия, как царь духовного царства Божия, выше границ национальности и есть Господь самого Давида. Духовный Мессия—Христос всего человечества. Так рушилось то, что составляло жизненный нерв иудейский. исследователь евангельской истории не-

302

вольно восхищается этою полнотой вопросов, которые были освещены в беседе Христа с иудеями. Были рассмотрены все стороны иудейства и это было самооткровением Христа Иисуса в отношении ко всем чаяниям иудеев. Но еще более восхищает та связь, которою эта беседа соединена с предшествовавшими ей притчами и последовавшею за нею обличительною речью. Притчи были обвинительным актом против иудеев в соответствие тому, как сами они хотели допросить Его: «какою властью Ты это делаешь?» Беседа с фарисеями, иродианами, саддукеями и законниками — это судебное приведение доказательств, указание оснований обвинения. Наконец, обличительная речь—это осуждение, приговор. В этой речи со страшною суровостью была обнажена пред народом и учениками внутренняя мерзость фарисейского лицемерия, законничества, самоправедности, их мелочное славолюбие,безумная слепота, пренебрежение к важнейшему в законе и внутренняя нечистота при внешней прикрашенности, их кровожадная ненависть к праведникам. «Да приидет на вас, говорил Христос иудеям, вся кровь праведная, пролитая на земле. Истинно говорю вам, что все сие прийдет на род сей». Заключительное, слово этой речи Христа было поистине ужасно. Он сказал: «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков, и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели. Се оставляется вам дом ваш пуст». Это было последним словом суда Мессии над иудеями.

Если мы теперь бросим взгляд на события последнего вшествия Христа в Иерусалим, начиная с исцеления иерихонского слепца и воскрешения Лазаря и кончая грозными речами Его против иудеев, то все они представятся нам в строгой последовательности и неразрывной связи, при которой не было места случайности, но все определялось непрерывною планомерностью и объединяется одною идеей. Как все течение евангельской истории, так в частности этот отдел ее являет нам знаменательное совпадение в жизни Христа вечного божественного содержания с временною формою обнаружения, так что су-

303

щественное самооткровение Христа миру в учении и делах было вместе ожесточением иудеев, и направление евангельской истории к прославлению Отца Небесного было вместе с тем направлением к смерти Христа, в которой Он открыл любовь Отца к миру. Торжественное самооткровение Христа Иерусалиму было приготовлением Его к смерти. И Он свободно и с полным сознанием шел на смерть, поэтому путь Его и был таким строго последовательным.

Речи Христа в последнее пребывание Его в Иерусалиме были обращены Им—одни, только что изложенные, к иудеям, а другие к ученикам. В то время, как первые примыкали к предшествовавшим чудесам и торжеству Его самооткровения и были Его последним делом, вызвавшим иудеев на Его убийство, речи к ученикам уже всецело относились к Его смерти и раскрывали им ее смысл. В этом своем значении последние речи Христа к ученикам имеют исключительный характер среди всех остальных Его речей и преимущественную важность для понимания евангельской истории. Все прежние речи Христа или содержат в себе существенное откровение разума божественной жизни, каков он в своей универсальности, каков он как идеал всякого времени и места, как требование от всех людей, и в таком случае они важны для понимания евангельской истории в своем общем содержании, по своему основному характеру, по своему существенному отношению к жизни мира, или же представляют собою временную и условную форму исторических отношений Христа и в таком случае для евангельской истории имеют значение по своим историческим связям и последствиям. В пример первого рода речей может быть названа нагорная проповедь, в пример второго рода—притчи 1). Ни те, ни другие не должны быть излагаемы в объяснении евангельской истории по своему содержанию. По отношению к первым из них достаточно характеризовать учение Христа по его основ-

1) Разумеется собственно первая группа притчей, потому что, слышав притчи второй группы, иудеи понимали их отношение к себе, т. е. их содержание имело историческое значение.

304

ному и неизменному знамению для мира, а по отношению ко вторым следует указать их историческое значение. В отличие от тех и других последние речи Христа к ученикам вместе с некоторыми из прежних бесед Его с учениками, но преимущественно пред ними, представляют раскрытие самого смысла жизни Христа в ее отношении ко всем Его ученикам. Его самоотречения. Его самоуничижения. Его смерти,—и поэтому эти речи важны для понимания евангельской истории самым своим содержанием. Это именно—по первым трем евангелиям эсхатологическая беседа Христа (Мтф. XXIV; Мр. ХIII; Лк.. XXI; сн. также XVII, 20—37), а по евангелию Иоанна прощальная беседа Его с учениками, одинаково трудные для понимания и разнообразно объясняемые. Из них более богата содержанием и потому более привлекает к себе внимание исследователя евангельской истории прощальная беседа, но особенного замечания заслуживает именно то обстоятельство, что эсхатологическая беседа Христа имеет то же самое значение в первых трех евангелиях, какое принадлежит прощальной беседе Его в евангелии Иоанна. Это обстоятельство дает возможность объяснять эти беседы чрез их сопоставление и тем много помогает уяснению· их смысла. Имея в виду это обстоятельство, не следует понимать беседы синоптических евангелий исключительно в апокалиптическом смысле, и в таком случае можно избежать того кажущегося и столь раздутого отрицательною критикой затруднения, что будто в ней конец мира представляется современным апостолам; но не следует и скорби прощальной беседы ограничивать немногими часами разлуки Христа с учениками от Его смерти до воскресения и относить ее радость только к видимым явлениям Христа по воскресении. Ни первая беседа не может быть названа исключительно апокалиптическою, ни вторая только прощальною; но в той и другой равно раскрывается смысл уничижения и смерти Христа, уясняются те отношения Его к ученикам, которые стали возможными и необходимыми для них вследствие и после Его смерти.

Когда Христос после грозной речи к иудеям шел от храма, ученики Его обратили Его внимание на здания

305

храма, на их богатство и великолепие. На это Иисус сказал им: «видите ли все это? Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне; все будет разрушено». Затем, когда Он сидел на горе Елеонской, откуда виднелся только-что отверженный Им Иерусалим, где еще раздавалось эхо Его грозной речи, ученики приступили к Нему наедине и спросили: «скажи, когда это будет и какой-признак, когда все сие должно совершиться,—какой признак Твоего пришествия и кончины века"? В ответ на этот вопрос Христос и произнес ученикам Свою речь, которую начал словами: «берегитесь, чтобы кто не прельстил вас» и кончил наставлением: «бодрствуйте на всякое время». Не будем излагать всего содержания этой речи и указывать все ее частные мысли и их последовательность, что потребовало бы много места, но укажем ее основной мотив и главные мысли. Учеников Христа ожидает не видимое, славное и благоденственное водворение царства Божия на земле, но их ожидают ужасные времена: будут войны, восстанет народ на народ и царство на царство; будут глады, моры и землетрясения по местам. Первым необычайно скорбным явлением, в котором обнаружатся эти времена, будет разрушение язычниками Иерусалима, которое придаст этим временам имя: «времена язычников» и послужит началом многих подобных явлений. При таких условиях евангелие царствия будет проповедано учениками Христа по всей вселенной во свидетельство всем народам,—так будет до конца века. Свидетелей евангелия все народы будут ненавидеть за имя Христа, будут предавать их на мучения и убивать их. Для сынов царствия это будет время соблазна,—будут предавать друг друга, возненавидят друг друга, по причине умножения беззакония в мире во многих охладеет любовь. Тогда будет для них великая скорбь, но претерпевший до конца спасется. Тогда будет пришествие Сына человеческого—Его вселение в сердце верующих (Лк. XVII, 20. 21,—иначе: Его пребывание там, где двое или трое будут собраны во имя Его). Это не будет пришествие заметное, видимое, в определенном месте и в определенное время, в великих знамениях и чудесах. Так явятся многие лжехристы и лжепророки, чтобы

306

прельстить верных. Будут говорить: вот, здесь Христос, или: там. Но им не должно верить. Равным образом, о дне том и часе никто не знает, кроме Отца Небесного. Пришествие Сына человеческого обнимет все время до кончины века и не будет ограничено каким-нибудь местом, не будет сопровождаться внешними результатами, видимым следом. Подобно как молния исходит от востока и одновременно бывает видна даже до запада, но не оставляет по себе никаких следов, так будет пришествие Сына человеческого. Правда, оно будет для каждого человека иметь свои признаки, подобно как листьями смоковницы предвещается лето; но это будут признаки внутренние. С внешней стороны жизнь людей ничем не изменится. Они будут, как и во дни пред потопом, есть, пить, жениться и выходить замуж. Поэтому ученики Христа должны бодрствовать во всякое время, подобно рабам, не знающим времени возвращения своего господина. В светильниках их духовной жизни должно постоянно гореть масло добрых дел, припасенное в сосудах изобильно: тогда они будут подобны пяти разумным девам, которые в полночь были готовы к встрече жениха и вошли с ним на брачный пир, а не тем пяти неразумным девам, светильники которых в нужное время погасли. Дарованные им таланты духовной жизни должны быть в постоянном употреблении и приносить непрерывно выгоду, дано ли кому пять талантов, -или два, или один. Так они будут добрыми и верными рабами и внидут в радость господина своего; иначе будут извержены во тьму внешнюю. Но даже внешнего и осязаемого присутствия Христа ученики Его не будут лишены во все время до конца века: они могут Его кормить, поить, принимать, одевать и посещать. Он непрерывно будет пред ними в виде Его меньших братьев, алчущих, жаждущих, бесприютных, нагих, больных, заключенных. Что будет сделано одному из сих братьев Христа, то будет сделано Ему. Отношение учеников Христа к Его меньшим братьям ляжет в основу последнего суда над ними.

Эта речь Христа на Елеонской горе была сказана Им во вторник; ночь и следующий день Он провел, ве-

307

роятно, в Вифании, хотя об этом дне Его жизни мы не имеем никаких сведений. В четверг же была пасхальная вечеря, на которой Он произнес прощальную речь к ученикам. Вечеря была, по Его указанию, приготовлена Петром и Иоанном в Иерусалиме, в комнате одного хозяина, куда Он и пришел с двенадцатью вечером. На этой вечере были преподаны Христом ученикам преломленный хлеб и чаша с вином и было совершено умовение их ног. Таинство хлеба и чаши было со стороны Христа предварительным символом Его смертных страданий, символическим установлением нового завета Бога с людьми чрез пролитие Его крови, чрез Его смерть. Взяв хлеб и благодарив. Он преломил его и подал ученикам, говоря: «приимите, ядите; сие есть тело Мое, которое за вас предается; сие творите в Мое воспоминание». Также взял чашу, благодарил и, подавая им, сказал: «пейте из нее все; сие есть кровь Моя (нового) завета, за многих изливаемая». Отношение этого таинства к смерти Христа очевидно: преломленный хлеб—это образ страданий; вино—изливаемая кровь. Но особенного внимания заслуживает не то, что этот символ был совершен Христом, а то, что он был совершен для учеников. Это символическое предварение смерти было предсмертным завещанием Христа ученикам и не только предсмертным, но и завещанием самой Его смерти. Они все приглашались вкушать преломленный хлеб и пить из чаши: это участие в таинстве было с их стороны символическим переживанием смерти Христа, согласием их принять завещание Его, принять Его смерть, как новый завет Отца Небесного с людьми, как образ их собственной деятельности. Это таинство было символическим погребением в смерти Христа всего ветхого, отменою религии обрядов и образов, внешней теократии и телесной чистоты, видимого благоденствия и национального царства, это было установлением религии полного самоотречения во имя Божие, жизни невидимой божественной, служения Богу в духе действительной любви: участвуя в таинстве, ученики торжественно отрекались от иудейских мессианских чаяний и брали на себя иго нового завета... Вся евангельская история есть один непрерывный божественный глагол, торже-

308

ственное откровение божественного смысла земной жизни, она вся неослабное пение небесных ангелов, возглашающих славу Божию на небе и на земле, она вся явление ангелов Божиих, восходящих и нисходящих к Сыну человеческому, в ее мелодии нет ни одного слабого звука, в ее явлениях ни одной бледной тени. И все-таки исследователь, привыкший к ее высокому тону, к ее ярким краскам, невольно поражается величием тайной вечери» торжественностью таинства тела и крови. Это было накануне смерти Христа, предопределенной Ему Отцом Небесным. Он шел навстречу этому часу с полным сознанием, с светлым взором. Он прольет Свою кровь за духовную жизнь мира, за спасение людей. Но Его смерть будет спасительна для людей в том единственном случае, если Его ученики примут ее, как смерть Сына Божия, как начало новой духовной жизни человечества, как новый завет с Отцом Небесным, как образ для себя. Они нужны для дела Христа, Он избрал их для дела Божия; Он долго учил их, жил с ними, переносил их немощи, делал их свидетелями Своей славы и участниками Своих напастей, чтобы сделать из них Своих друзей, детей Отца Небесного. Он собрал их на эту последнюю вечерю открыть им тайну Своей смерти, призвать их быть участниками Его смертных страданий. И они вкусили хлеба и пили из чаши: они приняли новый завет,—завет смерти Христа.

В конце вечери, Иисус, зная, что Он от Бога исшел и к Богу отходит, встал с вечери, снял одежду и, взяв полотенце, препоясался; потом влил воды в умывальницу и начал умывать ноги ученикам и отирать полотенцем, которым был препоясан.—Прежде всего достойно примечания, что повествование об этом событии . передается только у евангелиста Иоанна 1), тогда как о

1) Некоторые богословы указание на это событие видят у Лк. XXII, 27, и вообще описанию тайной вечери нередко предпосылается, согласно с Лк. XXII, 24—27, изображение спора о первенстве, возникшего между учениками, при чем этот спор относится богословами или к выбору мест за трапезой или к вопросу, кому умывать вместо слуги ноги прибывшим с пути. Но Лк. XXII, 24—27 должно быть признано паралл. Мтф. XX, 20—28; Мрк. X, 35—45; в противном случае было бы странным молчание об этом споре Иоанна.

309

преломлении хлеба и приобщении чаши повествуется только у синоптиков. Это обстоятельство дает возможность приравнивать по значению умовение ног к таинству хлеба и чаши. Умовение ног ученикам не было со стороны Христа единичным уроком смирения, данным по какому-нибудь случаю, напр. по случаю спора учеников о первенстве, о чем евангелист Иоанн не умолчал бы, но это было Его предсмертное завещание ученикам с характером универсального значения, это был данный Им ученикам образ жизни, оставленный Христом для всех Его последователей пример, в высшем смысле этого слова. Дело в этом случае было присоединено к учению не для наглядности, но само дело умовения ног Учителем ученикам. Его уничижение, имело смысл фактического убеждения их, по какому образу должна сложиться их будущая жизнь, чего ожидать себе они должны. «Раб не больше господина своего, и посланник не больше пославшего его»: ученики должны ожидать себе не больше того, что дано в примере Учителя. Но сущность события не в научении и убеждении учеников, а в обязательстве, которое налагалось на них Учителем и Господом и которое они принимали на себя. Посему ученики должны были быть именно участниками этого события, бравшими на себя обязательство, принимавшими завещание. Только в этом единственном смысле мы можем понять слова Христа в ответ Петру, самые таинственные во всем повествовании и иначе не объяснимые. Когда Христос, умывая ноги ученикам, подошел к Петру, тот сказал: «Господи! Тебе ли умывать мои ноги? Не умоешь ног моих вовек». В ответ Христос сказал Петру: «если не умою тебя, не имеешь части со Мною». Это участие учеников в рабском служении Христа, аналогично чему нужно понимать и их участие в таинстве хлеба и вина, не было участием в символическом очищении, в котором они уже не имели нужды (Иоан. ХIII, 9. 10), а было именно принятием рабской услуги от Христа, что было обязательством учеников на такое же служение друг другу. И так понимаемый символ омовения ног какую несокрушимую психологическую основу имел для учеников! Дать своему возлюбленному Учителю и Господу умыть свои ноги, это

310

для учеников значило, в действительности наиглубочайшего чувства, принять в себя неизгладимо рабский образ Учителя, как образ собственной жизни. Этот рабский лик Христа со всею силою возбужденной совести должен преследовать душу христианина повсюду и непрестанно, давая ей силы на подвиги величайшего уничижения.

Таинство хлеба и вина, совершаемое в возвещение смерти Христа, если именно совершается в этом смысле, не может пройти для человека бесследно, принимается ли оно достойно, или недостойно, но может быть и должно быть человеку или в жизнь вечную, если принимается достойно, или в осуждение и смерть, если принимается недостойно (IКор. XI, 26—30). Так было с учениками и при первом совершении этого таинства Самим Христом: оно отделило чистых от нечистого, будучи одинаково важным в своих последствиях—для чистых «в жизнь» и для нечистого «в осуждение». Вот почему предложение ученикам хлеба и чаши Христос сопровождал печальными словами: «вот, рука предающего Меня со Мною за столом». Равным образом и умовение ног ученикам Христом должно было до глубины потрясти их души, обнаружить их самые сокровенные помыслы и вызвать на бесповоротное решение быть со Христом или против Него. И это действие Христос сопровождал словами к ученикам: «омытому нужно только ноги умыть, потому что чист весь; и вы чисты, но не все», потому что знал Он предателя Своего. Не в первый раз в этом пункте евангельской истории исследователь имеет случай засвидетельствовать об удивительном совпадении в ее событиях существенного откровения божественной духовной жизни с временными, историческими, последствиями ее обнаружения. Что было для учеников Христа откровением самой сущности духовной жизни, приготовлением к духовному усвоению Христовой смерти, то же самое для одного из них. Иуды Искариота, было решительным побуждением предать Своего Учителя на смерть: с одним из кусков раздробленного хлеба, знаменовавшего для всех апостолов страдания Христа, как образ их собственного бесславия и страданий,—с одним из этих кусков, доставшимся на долю Иуды, в него вошел сатана; умовение его

311

ног Учителем было последнею каплею, переполнившею чашу его озлобления.

Как было возможно такое падение Иуды? Вот один из вопросов, которые приковывают к себе внимание исследователей евангельской истории. Как мог один из двенадцати, видевший славу своего Учителя, переживший с Ним напасти и лишения, один из тех, которые оставили ради Него все и устами Петра исповедали Его при Кесарии Филипповой Христом, Сыном Бога, как мог один из ближайших учеников Его сделаться Его предателем? Для объяснения этого факта ученые богословы прибегают к различным теориям: одни придают исключительное значение сребролюбию, которое отмечает в Иуде евангелист (Иоан. XII, 6); другие считают его вполне неверующим за все время общения его со Христом (VI, 64); иные усвояют ему желание побудить Учителя, путем предания Его в руки врагов, к скорейшему открытию внешнего мессианского царства; некоторые предполагают в нем совершенно особенный нравственный процесс разочарования в деле Христа Иисуса. Во всех этих случаях предательство Иуды было бы странным эпизодом в евангельской истории, что не соответствовало бы строгой планомерности ее, в силу которой Христос предвидел предательство Иуды задолго вперед (VI, 70. 71). С другой стороны, даже предполагая, что самое избрание Иуды в число двенадцати было определено волею Отца Небесного, мы, однако, совершенно не могли бы представить себе его пребывание со Христом, если бы предвидение Иисусом предательства Иуды основывалось на исключительной силе его сребролюбия, или на полном его неверии. Поэтому нужно думать, что мотивами, определившими предательство Иуды, были те же самые, которыми определялись отношения всех вообще иудеев к Иисусу Христу. В таком случае мы достаточно можем оценить то обстоятельство, что Иуда был единственный из двенадцати ученик Христа, происходивший не из Галилеи, как все остальные, а из Иудеи. Если же Иуда был из иудеев иудей и это составляло основную черту его характера, то его сребролюбие было ни более, ни менее, как напряженным выражением национального характера иудеев, сделавшимся особенно омерзи-

312

тельным для евангелиста по тем последствиям, к которым оно привело, но вполне, за исключением индивидуальной степени, сроднившим Иуду с своим народом; равно и неверие Иуды не было изначальным особенным неверием, но постепенно выродилось из той иудейской веры в чудеса, которой Сам Иисус уже сначала не вверял Себя. Иуда в своих отношениях к Иисусу шел нога в ногу со всем иудейским народом: верил вместе со всеми иудеями в чудеса Христа, пережил необычайный подъем обще-иудейских мессианских чаяний, возбужденных делами Его, и переход не исполнившихся чаяний в неверие и ненависть ко Христу. Единственная основа этой ненависти—духовность небесного царства Христа, в котором не было места национальным и материальным мессианским ожиданиям иудеев. В евангелиях сохранилось указание на те ступени, по которым изначальная внешняя вера Иуды переходила в неверие и ненависть к Иисусу. Капернаумская беседа о хлебе жизни, со времени которой многие из учеников Христа отошли от Него, впервые толкнула Иуду во власть диавола. В нем с того времени народилось и постепенно созревало сознание, что Иисус из Назарета вполне обладает силою сделать действительными мессианские ожидания иудеев, но не имеет желания сделать это, проповедуя универсальное духовное царство. Вера Иуды в чудеса Христа, от которых крепли его национальные чаяния, становилась неверием в духовное царство Иисуса и вырождалась в ненависть к уничиженному Мессии. Его положение среди остальных иудеев было потому особенным, что, будучи из иудеев иудей, он был в то же время одним из ближайших учеников Христа, так что ему полнее, чем остальным иудеям, открывалась/ истина глубочайшего уничижения Христа: в этом и состоял особый трагизм его положения. Это был именно иудей в положении ближайшего ученика Христа,—в той близости к солнцу духовной жизни, в которой оно согревало верующих и жгло сердце неверующего. Его ненависть ко Христу была ненавистью одного из иудеев, приближенного к Иисусу. Его опыт шел дальше опыта всех остальных иудеев. Последние ступени этого опыта—трата дорогого мира в символическом помазании Мариею Иисуса

313

на смерть, установление Христом нового завета смерти и Его уничижение до рабского умовения ног ученикам. Но при всей силе ненависти к духовному небесному царству, какую мы только можем предположить в сердце Иуды, в нем не могло угаснуть сознание, что Иисус есть действительный Мессия. Своим ужасным злодейством предания Сына человеческого он шел наперекор непреодолимому голосу своей совести и потому его раскаяние и самоубийство являются менее всего неожиданными. И в этом отношении он оставался одним из иудеев, с их непрерывным раздвоением в совести по отношению ко Христу.

Символические действия на последней тайной вечере, преломление хлеба и умовение ног, которые, быв для апостолов приготовлением к усвоению духовных плодов смерти Христовой, были для Иуды решительным побуждением предать Христа, эти символические действия Христа сопровождались Его ясными словами, придавшими им определенное значение для Иуды и учеников. Когда Христос сказал Своим ученикам, что один из них предаст Его, они опечалились и стали спрашивать Его, каждый из них: не я ли. Господи? Иоанн же, по знаку Петра, при· падши к груди Иисуса, так как возлежал рядом с Ним, спросил Его: Господи, кто это? Христос отвечал: «тот, кому Я, обмокнув кусок хлеба, подам». Также Иуда сказал Ему: не я ли, равви? Христос отвечал ему: «ты сказал»,—и, обмокнув кусок, подал ему. После сего куска вошел в него сатана. Тогда Иисус сказал ему: что делаешь, делай скорее. После этого Иуда вышел из освещенной горницы во тьму ночи для исполнения своего темного замысла.

Так очевидно, что Своими действиями и словами Христос побудил Иуду идти на свое дело и в этом обнаружилось, что Он шел навстречу смерти с полною свободою. В этой свободе выразилась любовь Сына к Своему Небесному Отцу,—та любовь, которая была откровением любви Отца к миру. Добровольное уничижение и смерть Христа были прославлением Сына человеческого, т. е. прославлением Бога в Нем. Мы знаем, что эта слава Сына человеческого, совершавшаяся во всем уничижении Его земной

314

жизни и преимущественно совершившаяся в Его добровольной смерти, эта слава Сына человеческого имела впереди себя Его духовную славу (Ἰησοῦς—πνεῦμα Иоан. VII, 39), как последнюю цель Его служения, так как Его духовную славу, т. е. Его как духа, могут принять все люди, а позади себя слава Сына человеческого имела внешнюю славу Его от Духа, проявлявшуюся преимущественно в Его чудотворениях. Духовная слава Иисуса есть Его слава в Боге, иначе слава Бога в Сыне, так как чрез Его духовную славу Бог вселяется во всех людей, так что каждый человек может стать сыном Божиим. Пока Христос Иисус имел славу от Бога, славу чудотворений. Он еще не имел славы в Боге. Чтобы истинную вечную божественную жизнь, которую Он имел в Себе от рождения, дать всем людям. Ему надлежало прославиться духовно, прославиться в Боге, а для этого Ему нужно было внешнюю славу от Бога, лично Ему дарованную, сменить на страдания и уничижение смерти. Для того и дарована была Ему внешняя слава от Бога, как символ грядущей духовной славы, чтобы отречение от нее сделало Его уничижение действительным и свободным. Пока Иисус имел славу от Бога, славу чудотворений, пока Он еще не был оставлен Богом (Mф. XXVII, 46 пар.), пока Он не прославился как Сын человеческий. Он не имел духовной славы, не был духом (οὔπω ἦν πνεῦμα, ὅτι ’Ιησοῦς οὐδέπω ἐδοξάσθη Иоан. VII, 39). Ныне же, когда смерть Его уже была решена иудейскими начальниками и Иуда уже пошел, чтобы предать Его в руки их. Он был накануне Своего прославления в Боге. Когда Иуда вышел с вечери, Иисус сказал ученикам: «ныне прославился Сын человеческий, и Бог прославился в Нем. Если Бог прославился в Нем, то и Бог прославит Его в Себе, и вскоре прославит Его». Так началась прощальная беседа Его с учениками 1). Ее главный предмет—Его духовная слава. Он в ней говорит Своим ученикам о Своей гряду-

1) В предлагаемом объяснении прощальной беседы совершенно не имеется в виду догматический смысл беседы, по причинам вполне понятным в труде философско-историческом; но самое объяснение вполне согласно с теми выводами и применениями, которые делаются в святоотеческих толкованиях из догматического смысла беседы.

315

щей славе не под образом шествия на облаках небесных и седения одесную силы, говорит им об их участии в Своей славе не под образом седения на двенадцати престолах, но говорит прямою речью. Слава Христа неразрывно связана с Его страданиями и их слава связана с их страданиями. Его страдания это путь, которым и они должны будут идти. И Он хотел теперь раскрыть им этот путь, показать им смысл Своего уничижения, приготовить их к Своим страданиям—таково было содержание Его прощальной беседы.

Ему уже не долго быть с ними видимо. Напрасно они будут искать Его в определенном месте и ждать Его в определенное время. Такими, каковы они теперь, они не могут идти за Ним. Так и прежде иудеям, указуя символическими действиями на Свою духовность, Христос говорил: «куда Я иду, вы не можете прийти». Но ученикам Своим Христос не говорит, что они вообще не могут идти за Ним, но говорит только, что они теперь не могут идти за Ним. После и они пойдут за Ним, и вот путь, которым они могут за Ним последовать,—самоотверженная любовь по Его примеру. Но как Он Свою любовь к ним вполне проявит только в смерти, то прежде Его смерти они и не могут следовать за Ним. Петр сказал Ему: «Господи! почему я не могу идти за Тобою теперь? Я уже и теперь готов душу мою положить за Тебя». Иисус отвечал Ему: «душу ли твою за Меня положишь? Истинно, истинно говорю тебе: не пропоет петух, как отречешься от Меня в эту ночь трижды». Только смерть Его даст им силы следовать за Ним: и они должны сначала пережить Его смерть в отречении от Него. Пусть не смущается сердце их; пусть только они веруют в Бога чрез Него и в Него веруют по божьему. Он и идет на страдания для того, чтобы приготовить им место в небесных обителях, чтобы дать им силы к духовной жизни Отца Небесного. Он идет к Отцу для того, чтобы потом взять их к Себе. А в чем состоит духовная жизнь Отца Небесного и какой путь к ней ведет, это они знают, потому что знают Его, а Он есть истинный путь к жизни Отца, но сами они будут жить Его духовною жизнью лишь в том случае, если Он взойдет к Отцу чрез стра-

316

дания. «Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит, потому что Я к Отцу Моему иду». Плод духовной жизни в верующих выше дел Христа—Его чудотворений. Это и будет прославлением Отца в Сыне. Дух Отца, Дух истины вселится в них самих и будет их вечным неотъемлемым ходатаем пред Отцом: мир не может принять Его, так как Он невидим, а мир может принять только видимое; они же знают Его, так как и теперь Он пребывает у них, но будет Он в них. Это не то значит, что с вселением в них Духа Сам Христос будет разлучен от них. Он Сам явится им, но явится не так, как мог бы явиться миру, видимо; нет, но кто возлюбит Его, тому Он явится, в того Он вселится вместе с Отцом Своим Небесным, так как Он в Отце. И как Он в Отце, так и они будут в Нем, и Он в них. Он явится им иным, чем как теперь отходит от них: теперь Он находится с ними лишь во. внешнем общении, теперь Он внешний ходатай за них, а тогда будет ходатайство Духа (ср. IИоан. II, 1), тогда будет общение духовное, так что то, что Он теперь им говорит, они вспомнят и уразумеют иначе. Вот почему Он заповедует им не смущаться сердцем: Отец Его более Его и они должны радоваться тому, что Он идет к Отцу, как и Сам Он идет к Отцу с любовью и готовностью. Итак, «встаньте, пойдем отсюда». Они не должны думать, что по Его отшествии они будут жить и приносить плод без общения с Ним. Нет, как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе, так и они, если не будут в Нем; напротив, в общении с Ним они будут приносить многий плод. Он есть истинная виноградная лоза, насажденная Небесным Отцом, чтобы приносить плод. И чтобы приносить плод, зерно умирает (Иоан. XII, 24): Он есть истинная виноградная лоза потому, что полагает душу Свою, что идет на страдания и смерть, чем прославился Отец Его. Но и ветви лозы, не только засохшие (т. е. иудеи) бросаются в огонь, но и приносящие плод очищаются, чтобы более принесли плода. Так и ученики: они уже очищены чрез слово, которое они слы-

317

шали от Него; но они должны очиститься и самым делом, следованием за Ним, чтобы принести многий плод. Для того и прославился Его Отец, для того и идет Он на страдания, чтобы они принесли много плода, и так они будут Его учениками, последователями. Посему-то они должны пребывать в Его любви: как Его возлюбил Отец, так и Он возлюбил их, так и им заповедует пребывать в Его любви. Говорит же Он им об этом, открывает им тайну богочеловеческой жизни для того, чтобы даровать им Свою радость, которая откроет их сердце для восприятия Его любви, проявляющейся в Его смерти, и даст им силы победить соблазн Его смерти и своих последующих страданий. Он открывает им великую и радостную тайну: Он заповедует им Свою самоотверженную любовь, которую проявит в Своей смерти за друзей,—и вот они друзья Его, если они исполнят Его заповедь, они будут участниками Его дела. Его сослужителями к прославлению Отца. Он называет их Своими друзьями, которым открывает эту тайну, дарует эту Свою радость. Для этого служения Он и избрал их. Но свое великое призвание они могут исполнить лишь в страданиях, в терпении, ненависти от мира, подобно как Его Самого ненавидит мир. Раб не больше господина своего. И они будут терпеть именно ту самую ненависть, которою мир ненавидит Его, Сына Божия, за Его учение и дела,—ненавидит напрасно. Действительностью своей духовной жизни, исходящей от Отца Небесного, они будут свидетельствовать о Его деле, о Его жизни. Итак, их ждут гонения. И Он заранее говорит им, чтобы они не соблазнились, когда настанет время. Но, хотя за Его отшествием к Отцу последуют их страдания, все-же для них лучше, чтобы Он пошел к Отцу, потому что только в таком случае они вступят с Ним в общение духа и, как участники Его дела, будут свидетельствовать о греховности напрасной ненависти к Нему неверующего мира, о правде Его собственной божественной жизни и о действительности совершившегося в Нем осуждения князя мира сего. Все это для них станет понятно, когда они самым делом примут Духа. Он снова повторяет им, что это восприятие ими Духа не будет их разобщением

318

с Ним, но это будет духовное общение с Ним. Тогда, по Его отшествии к Отцу и вследствие этого. Его общение с ними не будет ограничиваться условиями времени и места: (как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так и) тогда—вот нет Его видимо с ними, а вот уже они чувствуют Его в сердце своем и обретают в самых страданиях радость духовной жизни. Тогда, хотя Он не будет ходатайствовать за них пред Отцом, как ходатай внешне от них отдельный. Сам Отец возлюбит их, даст им все просимое, и все для них об Отце станет ясно в силу убеждения в действительности божественной жизни Учителя их. Они отвечали Ему,» что и теперь в Его речах все ясно для них, так как Он говорит с ними прямою речью,—и теперь они веруют, что Он от Бога исшел. Христос сказал им, как раньше Петру: «теперь веруете? Вот, наступает час, и настал уже, что вы рассеетесь каждый в свою сторону и Меня оставите одного; но Я не один, потому что Отец со Мною. Сие сказал Я вам, чтобы вы имели во Мне мир. В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир».

После сих слов Христос возвел очи Свои на небо и произнес так называемую первосвященническую молитву. В ней Он, как посвятивший Себя Отцу за народ, молился Отцу Небесному об исполнении того, чему Он наставлял пред тем Своих учеников,—о совершении в них духовной божественной жизни, о духовном соединении их с Отцом через Него, Сына Божия. Он просил Отца, чтобы Он прославил Сына Своего духовною славою, даровал людям Его вечную жизнь, к которой они приготовлены Его учением, делами и смертью и своею верою в Его божественную жизнь. Он просил Отца о верующих в Него, которых оставлял в мире, уходя Сам из мира к Отцу, чтобы Отец святый любил их в единстве, т. е. в общении. Своей вечной духовной жизни, как находится в общении с Отцом Сын, имеющий в Себе Его божественную жизнь. Пока Он Сам был в мире. Он сохранял их во имя Отца и сохранил, так что никто из них не погиб, кроме сына погибели, но ныне, уходя из мира к Отцу, Он молит

319

Отца об этом (в слух учеников), чтобы они имели в себе Его радость, которая даст им силы перенести страдания и гонения,—Он молит об этом Отца, потому что, оставаясь в мире, но будучи не от мира, как и Он, они будут терпеть ненависть мира,—Он молит не о том, чтобы Отец взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла, Он молит не только об этом, но также о том, чтобы они, уже будучи не от мира, были освящены для мира, в действительности духовной жизни (ἐν τῇ ἀληθεία Иоан. XVII, 17 cp. IV, 23 ἐν πνεύματι καὶ ἀληθείᾳ), соответствующей слову Отца, которое им уже передано (XVII, 14),— чтобы они были не только отдельны от мира, как не свои ему, а свои Богу, но чтобы для мира, в который они посланы своим Учителем, как Сам Он послан в мир Отцом, были свидетелями Его божественной жизни. Для такого освящения их в действительности духовной жизни. Он Сам освящает (посвящает) Себя за них в смерти. Затем Он просил Отца не только о Своих учениках, которых Он оставлял в мире, но и о верующих в Него по слову их, чтобы все они были в единстве божественной духовной жизни и чтобы они были свидетелями миру о любви к ним Отца в Сыне. Для этой именно цели Он молит Отца, чтобы Он показал им (т. е. сообщил им) Его духовную славу, дарованную Ему Отцом но вечной любви к Сыну, дабы эта любовь Отца к Сыну и в них была,—чтобы Он показал им духовную славу Сына, как бы в справедливое (πατὴρ δίκαιε ст. 25) воздаяние за их познание Отца в Сыне.

Или во время прощальной беседы, при словах: «встаньте, пойдем отсюда» или по окончании первосвященнической молитвы Христос вышел с Своими учениками из иерусалимской горницы и пошел на гору Елеонскую, в сад, называвшийся Гефсиманией. Он часто собирался там с учениками Своими, и Иуда предатель знал это место. Придя на место, Христос сказал Своим ученикам: «посидите тут, пока Я пойду, помолюсь там». И взяв с Собою Петра и обоих сыновей Зеведеевых, начал скорбеть, ужасаться и тосковать. И сказал ими «душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь, и бодрствуйте со Мною». И, отошед немного, как бы на вержение камня, пал на землю

320

и, находясь в борении (γενόμενος ἐν ἀγωνίᾳ), прилежно молился, чтобы, если возможно, миновал Его час сей; и был пот Его, как капли крови, падающие на землю. Он говорил Отцу Небесному: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты. Если не может чаша сия миновать Меня, чтобы мне не пить ее, да будет воля Твоя». Два раза прерывал Он молитву Свою и приходил к ученикам, но находил их спящими, потому что глаза их отяжелели от печали. Когда Он снова пришел к ним по окончании молитвы. Он сказал им: «вы все еще спите и почиваете; вот приблизился час, и Сын человеческий предается в руки грешников. Встаньте, пойдем: вот, приблизился предающий Меня». Это действительно шел Иуда во главе множества народа с мечами и кольями, с фонарями и светильниками, от первосвященников и старейшин. Подойдя к Иисусу и поцеловав Его с лицемерным приветствием, он этим дал условный знак народу и Иисус был взят.

Таково событие, известное под именем Гефсиманского борения. К чему относилось это борение Христа и какое его историческое значение? Оно относилось к смерти; душа Его скорбела смертельно (περίλυπός ἐστιν ἡ ψυχή μου ἕως θανάτου),—скорбела ужасом смерти. Физиология Его смерти совершилась на кресте, с предшествующими распятию физическими мучениями; но событие Его смерти, как Его свободного подвига послушания Отцу, началось непосредственно после прощальной беседы 1). В Гефсиманском саду Христос пережил ужас смерти в Своей воле, которую они подчинил воле Отца Небесного. В чем же состоял для Него ужас смерти? Почему Он не шел на смерть с тем спокойствием, с каким встречают ее мудрецы мира сего? В отличие от мудрецов мира сего для Него ужас смерти состоял в переживании совершенно исключительных отношений к Отцу Небесному. Он был Сын Божий; богосыновнее самосознание всецело наполняло Его душу и было в Его жизни единственно определяющим нача-

1) Не соответствует ли первосвященническая молитва по евангелию Иоанна Гефсиманскому борению по первым трем евангелиям?..

321

лом. Уже по одной психологической стороне Его отношений к Отцу, по энергии Его богосыновнего самосознания. Он жил именно как Сын Божий. Посему и смерть Его была для Него в этом отношении вполне иным явлением, чем смерть людей мира сего: она была смертью Сына Божия. Помимо скорби малодушной привязанности к жизни и страха совести за неизвестное будущее, не существовавших для Него, как не существуют они для некоторых мудрецов и праведников, кроме физиологической стороны смерти, одинаковой для всех людей, для Него смерть была особым душевным явлением—полною внешнею оставленностью от Бога Отца, о которой Он засвидетельствовал на кресте (Мтф. XXVII, 46 пар.). Мы не можем своею расслабленною от греха мыслью вполне проникнуть в эту тайну, представить себе Его душевное состояние; но по тому, что мы знаем о Его самосознании, и потому, что в Гефсиманском саду Он пережил смертельный ужас, мы можем понять, что внешняя богооставленность была для Него так же ужасна и так же Он не мог не ужасаться пред нею, как ужасно для нашего тела лишение воздуха и как оно не может не содрогаться при удушении. Но более доступно для нашего разума значение этого смертельного ужаса богооставленности, пережитого Христом в Гефсиманском саду. Эта предсмертная душевная агония, это переживание Сыном Божиим богооставленности было тем состоянием, когда человеческая душа Сына Божия, внешне оставленного Богом, была предоставлена самой себе и сделалась в силу внутреннего богосыновства творческим началом в человеческой жизни, началом в человечестве новой духовной жизни. Чтобы принесть плод, пшеничное зерно умирает. Иисус— зерно нашей духовной жизни. Умирание зерна, как начало новой жизни, и было пережито Им в Гефсиманском борении. Вот почему такой предсмертной агонии не может быть не только у мудрецов мира, но и у последователей Христа, которые суть ветви лозы, но не зерно.

Ученики Христа были свидетелями Его Гефсиманского борения и именно те ученики, которые созерцали Его славу на горе преображения. Они видели теперь, что слава Его, которой они жаждали, позади, а не впереди; они научались

322

видеть в Его грядущей смерти волю Отца Небесного; они были свидетелями смертельного ужаса своего Господа и Учителя—и вместе с Ним с этого момента они начали переживать Его смерть. Они символически пережили ее на тайной вечере, а самым делом они стали переживать ее теперь. В чем же выразилось это переживание учениками смерти своего Христа? В Гефсиманской печали, в попытке внешней самозащиты, в рассеянии и отречении от Него.

«Душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь, молитесь и бодрствуйте со Мною», сказал Христос Своим ученикам. И они видели и слышали, как Он молился и страдал; и Его ужас поверг их в глубокую печаль, так что они не могли бороться со сном. Вот отмеченная евангелием черта, которой одной достаточно, как свидетельства правдивости евангельской истории: глубокая печаль повергла их в сон. Этот немощной сон был началом их позора, в котором они пережили смерть Христа.

Христос с полною свободою, особенно рельефно отмеченною у евангелиста Иоанна, вышел навстречу Иуде и отдался в руки Своих врагов, вышедших на Него с оружием, как на разбойника. Но ученики Его проявили малодушие. «Господи, сказали они, не ударить ли нам мечем»? И пылкий Петр, имея меч, извлек его и отсек первосвященническому рабу Малху (неловкою рукою) правое ухо. Но Иисус сказал ему: «вложи меч в ножны; неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец»? Тогда служители иудейские и воины, бывшие с ними, взяли Иисуса и связали Его, а ученики, оставив Его, все бежали. Один юноша, завернувшись по нагому телу в покрывало, следовал за Ним; воины схватили его, но он, оставив покрывало, нагой убежал от них. Только Петр и другой ученик, Иоанн, следовали за Ним издали.

Взявшие Иисуса отвели Его сперва к Анне, бывшему первосвященнику и тестю Каиафы, который был на тот год первосвященником. Анна спросил Иисуса об учениках Его и учении Его и связанного послал к первосвященнику Каиафе. Нужно полагать, что Анна и Каиафа жили в помещениях, разделенных одним двором, чрез кото-

323

рый и был проведен Иисус к Анне и от Анны к Каиафе, и это именно был двор первосвященнический. На этот двор вслед за Иисусом вошел Иоанн, который был знаком первосвященнику и известен первосвященническим служителям; за собою Иоанн, сказав придвернице, ввел и Петра, который стал среди служителей, гревшихся около костра. И вот пред этими служителями Петр и отрекся от своего Христа. Его изобличал его галилейский выговор; некоторые служители, среди которых был родственник раненого им Малха, видели его в Гефсиманском саду. Сначала его признала за ученика Иисуса галилейского служанка, придверница, и он отрекся пред всеми, сказав: «не знаю, что ты говоришь». Чрез некоторое время снова спросили его, не ученик ли он Иисуса, и он сказал: «нет». Когда в третий раз сказали ему то же, он начал клясться и божиться, что не знает сего человека. И вдруг запел петух.

Здесь можно сделать одно наблюдение, не лишенное экзегетического интереса. Все евангелисты тесно связывают в своих повествованиях отречение Петра с судом над Иисусом у первосвященника, хотя повествования евангелистов различаются между собою тем, что по евангелию Иоанна Христос сперва был отведен к Анне, а потом к Каиафе, и он описывает, по-видимому, допрос у Анны, лишь упоминая о суде у Каиафы, тогда как Матфей описывает только суд у первосвященника Каиафы, при чем Марк описывает суд у первосвященника согласно с Матфеем, а Лука о нем только упоминает. Для нас особенно примечательно описание суда у первосвященника по евангелию Иоанна. Первосвященник спросил Иисуса об учениках Его и об учении Его. Иисус отвечал ему: «Я говорил явно миру; Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Что спрашиваешь Меня? Спроси слышавших, что Я говорил им; вот, они знают, что Я говорил». Тогда один из служителей ударил Иисуса по щеке как бы за грубый ответ первосвященнику. Спрашивается: на кого указывал Иисус в словах; «вот, они (οὗτοι) знают, что Я говорил?» Кого Он призывал в свидетели Своего учения пред первосвященником? Он не мог указы-

324

вать, как обычно думают, на присутствовавших в суде иудеев и их служителей, ибо что же это были за свидетели Его учения, хотя Он и учил пред ними? А дело нужно представлять так. По всей вероятности, помещение, в котором производился допрос у первосвященника, было открыто со стороны двора, так что и из этого помещения было видно, что происходило на дворе, и с двора служители, среди которых находился Петр, могли видеть производство суда. В ответ на вопрос первосвященника об учениках Его и свидетелях Его учения Христос и указал на находившихся на дворе Иоанна и Петра, который уже отрекся однажды пред придверницей. Вслед за этим ответом Христа евангелист продолжает, не прерывая, описание судопроизводства до того, как Анна послал Иисуса к Каиафе; но его описание второго отречения Петра по смыслу примыкает к ответу Христа. «Тут сказали Петру: не из учеников ли Его и ты? Он отрекся и сказал: нет». Итак, представим себе происходившее. Христос стоял пред первосвященником, как подсудимый, на виду у Петра, и призывал его свидетельствовать за Него пред судьями. «Петр,—так звучали слова Христа для Его ученика,—Петр! ты знаешь Мое учение, иди, свидетельствуй за Меня». И Петр отрекся от Него... У Матфея и согласного с ним Марка отречение Петра поставляется в связь с допросом Иисуса у Каиафы, к которому Анна отослал Иисуса связанным, но оно примыкает не к содержанию допроса, а к тому, что последовало за ним. Осудив Иисуса, судьи и служители «плевали Ему в лицо, и заушали Его» и издевались над Ним. Евангелист Лука из допроса у первосвященника передает только об этом истязании, с чем очевидно и поставляет в связь отречение Петра. Вероятно, именно третье отречение Петра стояло в связи с допросом у Каиафы. Как бы то ни было, Петр и Христос видели друг друга. Когда Петр отрекся в третий раз, Христос—или из судебной залы Каиафы, или когда был отдан служителям на поругание—обратившись, взглянул на Петра; и Петр вспомнил предсказание Его, и, вышедши вон, горько заплакал.

Эти подробности выставляют на вид глубину позора, в

325

который повергло Петра отречение от Христа и который был последнею ступенью в переживании учениками смерти своего Учителя... Позором уныния, внешней самозащиты, бегства и отречения от Него они пережили Его смерть... Какое значение это обстоятельство имело в их жизни, в их апостольском служении? Евангельская история представляет нам апостолов с резкими чертами иудейской закваски. При несомненной нравственной чистоте, глубокой религиозности и напряженности мессианских ожиданий, давших им силу все оставить и следовать за Христом, они выщупают пред нами с характером самонадеянной праведности, во мраке напряженно-личных внешних мессианских чаяний и юридических расчетов на покровительство Отца Небесного. Поэтому, глубоко внимая словам и делам Христа Иисуса, они не понимали духа Его учения и Его жизни, они все ждали внешнего откровения Его славы и внешнего соучастия в Его царствовании. Напротив, история апостольской церкви являет нам учеников Христа переродившимися: они проникнуты убеждением в тленности всякой человеческой славы (I Пет. I, 24), воодушевлены радостною любовью ко Христу, человеками отверженному, но Богом избранному, возлюбленному для не видевших Его по одной вере (I, 8; II, 4), они постигают блаженство в страданиях за правду по примеру Христа (II, 19—25; III, 14; IV, 12) и в терпении Христовых страданий видят духовную славу (IV, 12. 13), для них истинная и действительная вечная жизнь, завещанная Христом,—в самоотверженной любви (и посл. Иоан.). Они радовались, терпя бесчестие за имя Христа (Деян. V, 41): в этом одном с совершенною ясностью обнаружился их новый духовный образ. Они жили уже не личною жизнью, но в них жил Христос; они жили не внешнею жизнью, но невидимою духовною; они руководились не видением, а верою. Когда совершилось в учениках Христовых это перерождение? Во время смерти Христа, которую они пережили вместе с Ним... Обыкновенно причину возрождения апостолов указывают в воскресении Христа и в сошествии на них Св. Духа. И справедливо, как это будет разъяснено ниже. Но указывать причину возрождения апостолов только в воскресении Христа и сошествии Св. Духа,

326

минуя смерть Его, это значит видеть в воскресении Христа внешний факт и смотреть на сошествие Духа механически; это все равно, что восстановление органических сил объяснять не сном, а пробуждением. Если бы апостолы увидали воскресшего Христа, не пережив предварительно Его смерти, то воскресение Его для них было бы возрождением плоти, а не духа, возрождением личной самонадеянности и внешних мессианских чаяний... Смерть Христа, пережитая апостолами, вот зерно народившейся в них духовной жизни. Чтобы понять это значение для апостолов смерти Христовой, мы должны знать, что для нас вечная истинная жизнь возможна только по смерти и чрез смерть: жизнь в царстве небесном не есть продолжение нашей напряженно-личной плотской жизни; ее невозможность для нас в здешнем мире не основывается только на ограниченности земной жизни и смерть не есть только переход нашей жизни в другую сферу; но небесная жизнь совершенно иная, чем наша временная -жизнь, она по существу нашей плотской жизни недоступна для нас теперь, мы должны умереть, чтобы жить божественною жизнью, смерть для нас очищение. Дело Христа, даровавшего нам духовную жизнь, имеет ту силу, что наша смерть не остается только уничтожением, чем она была бы без Христа, но из смерти мы восстаем к жизни Христовой, к духовной божественной жизни. Однако можем мы наследовать божественную жизнь Его только чрез смерть. Таково значение нашей смерти для нашего духовного возрождения.

Истинная вечная жизнь доступна только сынам воскресения. Это не подлежит сомнению. Но это нужно понимать в том смысле, что под необходимым условием смерти вечная духовная жизнь станет для верующих во Христа полною и единственною действительностью. В смысле же ограниченном духовная жизнь может быть нашим достоянием и в этой жизни,—так что внешняя душевно-телесная жизнь неизменно остается для нас полною видимою действительностью, а духовная жизнь является нам областью невидимою, областью веры и надежды 1). Все-же

1) Но теперь для нас область невидимая не может быть полною и единственною действительностью.

327

это есть действительная духовная жизнь. И даже по смерти полною духовною жизнью может жить лишь тот (христианин), который уже здесь живет духовною жизнью. И вот, как для жизни по воскресении нам нужно умереть, так и для здешней духовной жизни нам необходимо креститься в смерть Христа, погребстись с Ним, соединиться с Ним подобием смерти Его. «Умерший освобождается от греха» (Рим. VI, 7): это имеет силу для того и другого. Эта-то «сообразность подобию смерти Христа», как начало духовной жизни, и была пережита апостолами в том позоре, которым сопровождалась для них смерть Христа. Это был позор плоти, ее чаяний, это было зловоние личной самонадеянности, это было погребение напряженно-личной юридически-расчетливой страстной привязанности к Мессии и Его внешней славе. За этот позор апостолы должны были возненавидеть самих себя и прежний их образ спал с них, как спадает кора с зажившего места: из сгнившей скорлупы пробилась та духовная жизнь, которую вливал в них Христос, и все стало ясно для них в Его прежних словах. Конечно, был возможен двойной выход из. этого позора: или тот, которым пошёл Иуда, или тот, которым восстали остальные ученики. И быть может, был момент, когда состояние одиннадцати почти подходило к состоянию Иуды, но было и то, хотя бы по-видимому ничтожное, различие, которое дало апостолам наклон в другую сторону.

Осуждение Христа иудеями на смерть состоялось на собрании первосвященников, старейшин и всего синедриона у Каиафы, описанном евангелистами Матфеем и Марком, и на дневном (утреннем) собрании синедриона, описанном у Луки и упомянутом у Матфея и Марка. Были ли это два различных собрания, как принимается большинством богословов 1), или одно собрание 2), сущность повествований

1) В таком случае Христос судился у Анны (Иоан. ХVIII, 13), Каиафы (Иоан. ХVIII, 24; Мтф. XXVЧ, 57, также несомненно Мрк. XIV», 53 и предположительно Лк. XXII, 54) и в утреннем, или дневном, собрании синедриона (Мтф. XXVII, 1; Мрк. XV, 1; Лк. XXII, 66).

2) Как думают другие, относя у Мрк. XV, 1 слово «поутру» не к «составили совещание» (по гр. прич.), а к главному глаголу «отвели», с чем не согласно Мтф. XXVК, 1 и тем более Лк. XXII, 66. Но с дру-

328

от этого не изменяется, так как смысл осуждения евангелистами передается одинаково. Богословы любят выставлять иудейский суд над Христом несправедливым (незаконным) в формально-юридическом отношении, чтобы тем рельефнее отметить виновность иудеев и невинность Христа. Между тем, как справедливо замечают некоторые ученые, мы слишком мало знаем о формах иудейского судопроизводства времен Иисуса Христа, чтобы судить об этом вопросе, а заключать от позднейших талмудических данных к более раннему времени, как это обычно делают, неосновательно. Да и в идейном отношении представлению о смерти Христовой, как о свидетельстве негодности мирской жизни, не вместившей Христа, более соответствует формально-законный человеческий суд над Ним, чем незаконный. Христос боролся не с уклонениями и случайностями в жизни мира сего, а с ее основным направлением, с самою мирскою правдою, и должен был потерпеть от этой правды, действовавшей во всеоружии формальной законности. Конечно, смерть Иисуса Назарянина была решена иудеями ранее формального суда над Ним и последний был собственно пустою формою; но именно поэтому в формальном отношении иудеи должны были соблюсти всю законность: этот суд и должен был дать их решению юридическое обоснование, чтобы они могли сказать: «мы имеем закон и по закону нашему Он должен умереть» (Иоан. XIX, 7). Во всяком случае первосвященники и весь синедрион искали свидетельства на Иисуса, чтобы предать Его смерти (Мрк. XIV 55); однако представленных во множестве свидетельств они не приняли или потому, что они были незначительны, или потому, что показания свидетелей, которых для каждого показания требовалось не менее двух или трех, между собою не сходились (ἰσαι αἱ μαρτυρίαι οὐκ ἦσαν Мрк. XIV, 56). Так было признано недостаточным показание свидетелей, приписавших Иисусу слова: «Я разрушу храм сей руко-

гой стороны Лк. XXII, 71 то же, что Мтф. XXVI, 65; Мр. ΧΙΧ 63. В этом случае Христос судился у Анны (Иоан. XV III, 13; Лк. XXII, 54) и у Каиафы в синедрионе (Мтф. XXVI, 57 и XXVII, 1; Мрк. XIV, 53 и XV, 1; Лук, XXII, 66).

329

творенный, и чрез три дня воздвигну другой, нерукотворенный».

Когда допрос свидетелей не дал желанных результатов, первосвященник стал посреди и, после неудавшейся попытки вызвать Иисуса на ответ свидетелям, которым можно было бы воспользоваться, торжественно предложил Ему прямой вопрос: «заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам. Ты ли Христос, Сын Божий»? Христос ответил ему: «ты сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных». Ответ был прикрыт образным покрывалом, хотя и довольно прозрачным; а судьям хотелось полной ясности. И вот они все воскликнули: «итак. Ты Сын Божий?» «Вы говорите, что Я», ответил Христос.

Вникнем в психологические основания вопроса, столь прямо поставленного судьями Христа: «Ты ли Сын Божий?» Ни одно из свидетельских показаний не вызывало их на этот вопрос; еще менее оснований к нему было во внешнем положении Христа, преданного одним из учеников и оставленного прочими, беззащитного пред судьями, о бесчещенного рукою презренного раба и отвечавшего на лжесвидетельские показания глубоким молчанием... Этот вопрос исходил из глубины их собственной души, из неотразимого впечатления внутренней правды жизни Иисуса, будившей их совесть, державшей их в непрерывном и неослабном душевном напряжении. Уже со времени первого открытого пребывания Христа в Иерусалиме в иудеях возникла мысль о божественном посольстве Его, или скорее невольное чувство Его богопосланничества. Вызванная первоначально Его чудотворными делами, мысль эта под воздействием Его нравственного облика и учения постепенно переходила в то предчувствие Его богосыновства, которое не могло угаснуть в них, которого они не могли подавить в своем сердце никакими средствами, которое выплывало в их сознании против воли. Вся история их отношений к Иисусу представляет нам их душевное раздвоение, внутреннюю борьбу этого чувства с противным убеждением, что Он действовал вопреки их национальным ожиданиям, их теократическому обрядоверию.

330

Даже когда в них созрело решение умертвить Его во имя своего теократического символизма и национальной исключительности, в их душе непрерывно звучал все сильнее и сильнее вопрос, не Сын ли Он Божий, не Бог ли действует чрез Него против них, не на Бога ли они восстают. Это был для них вопрос религиозной жизни или смерти, вопрос об их теократическом существовании. Именно эта тревога людей, идущих против собственной совести, слышится в том заклинании страшным по иудейским понятиям именем Бога, которым сопровождался вопрос первосвященника и синедриона. Поэтому грамматическая форма утвердительного ответа Христа имеет в данной связи полное логическое значение: «вы говорите, что Я,»—ведь вы знаете, что Я Сын Божий.... Со стороны иудеев это не был вопрос неведения, это был вопрос, порождавшийся столкновением личных интересов с совестью. Принять Иисуса Христа, как Мессию, признать галилейского пророка Сыном Божиим для них было затруднительно и прямо невозможно вследствие Его личного уничижения и вследствие отрицательного отношения Его к их теократическому символизму, национальной исключительности и материальным мессианским надеждам. В Его жизни дело личного уничижения совпадало с проповедью универсального богосыновства, а для них признать уничиженного Сына Божия значило отказаться от всего своего прошлого, от всей мирской славы, от всех материальных надежд, от самих себя. Этого они не могли сделать и отсюда их ненависть к уничиженному Сыну Божию. Если мы в атеизме классических народов и в позднейшем европейском атеизме встречаем сознательное отрицание божественного начала—отрицание не Бога, но божественного миропорядка, это известное «я против Бога моего не бунтуюсь, но мира Его не принимаю»; то преимущественно таким сознательным атеизмом было отношение ко Христу Его врагов. Они Бога не отрицали, они были привязаны к «своему» Богу, но Его Сына 1). Его нравствен-

1) Нужно припомнить притчу о виноградарях, которые, увидев сына хозяина, сказали друг другу: «это наследник: пойдем, убьем его и завладеем наследством его».

331

ного миропорядка они не могли принять. Ненависть к уничиженному Сыну Божию придала им необычайную искренность, с которою первосвященник, услышав ответ Христа, разодрал одежды свои и сказал: «Он богохульствует» а весь синедрион воскликнул: «Он повинен смерти». Иудеи жили и судили Иисуса по закону, по которому Он должен был умереть, как Сын Божий.

Смерть Иисуса потому и была судом над иудеями, что они осудили и распяли Его, как Сына Божия: в их суде над Христом, который был их собственным самоосуждением, обнаружилось решительно и бесповоротно, при полном свете сознания и свободе воли, что Сын Божий не может вместиться в них, что они не годны для Божьего дела, что они суть плоть.

Весь процесс судопроизводства над Христом, с сопровождавшими его обстоятельствами, по смыслу евангельских повествований, подтверждает и развивает ту мысль, что, осудив Иисуса, иудеи с полным сознанием и полною свободою приняли на себя тяжесть божественного проклятия. Такими обстоятельствами были раскаяние Иуды и суд у Пилата.

Осудив Иисуса на смерть, иудеи утром отвели Его связанного и предали Понтию Пилату, римскому наместнику, так как иудеи после сына Иродова Архелая потеряли право приводить в исполнение смертные приговоры. Тогда Иуда, видя, что Иисус осужден, раскаялся и возвратил первосвященникам и старейшинам тридцать серебряников, говоря: «согрешил я, предав кровь невинную». Так у суда иудеев над Иисусом отнималась последняя видимость внутренне-правого дела. До сего времени, по-видимому, их извиняло то, что Иисус предан был одним из Своих учеников: теперь у них отнималось и это извинение. Приняв на себя вину предания, они отказались быть участниками раскаяния Иуды. «Что нам до того? ответили они ему: смотри сам». И, бросив серебряники в храме, он вышел; пошел и удавился.

Читая новейшие труды по евангельской истории, невольно удивляешься незначительности вопросов, которыми интересуются их авторы, и несоответствию их содержания смыслу евангельских повествований. В самом деле, со-

332

ответствуют ли тону и цели евангельских повествований о суде иудеев над Иисусом рассуждения какого-нибудь автора о том, что «судьи, к которым приведен был Господь, уселись в тюрбанах, на восточный манер, на подушках, или изголовьях, полукругом с скрещенными ногами, которые были босы»? Этого мало. Увлекаясь таким неуместным реализмом, историки жизни Иисуса Христа предлагаемым вниманию читателей содержанием даже прямо противоречат тому направлению, в каком ведутся евангельские повествования. Так они, при описании суда Пилата над Иисусом, прилагают возможное старание изобразить жестокость этого римского правителя и все описание ведут так, что оно исключительно является обвинительным актом против Пилата. Между тем евангелия ни в малейшей степени не затрагивают общего характера Пилата. Если он действительно был человеком кровожадным, нравственно-бессильным и беззаконным, то напротив в деле суда над Иисусом он является правителем в высшей степени гуманным и справедливым. Он виновен только тем, что пред лицом самой Истины не сделался христианином и участником креста Христова, но, как язычник, он сделал все для него возможное, чтобы освободить Христа. За эту вину он отвечает пред Богом, но можем ли мы, стоя на исторической точке зрения, обвинять его за то, что он не сделался христианином в то время, когда сам Петр отрекся от Христа? Он все-же уступил иудеям, это правда; но можно ли представить обстоятельства, которые более смягчали бы вину правителя, подписывающего смертный приговор, чем как это было по отношению к суду Пилата? Забыл ли он что-нибудь, чтобы снять с себя вину участия в преступлении иудеев? Мог ли самый лучший язычник не уступить толпе на месте Пилата?... Смысл евангельских повествований о суде Пилата над Иисусом единственно в том, что римский правитель ни на одну йоту не умалил вины иудейского народа, что вся тяжесть осуждения Христа на смерть осталась на иудеях; суд у Пилата даже был высшею ступенью, до которой достигли сознательность иудеев и полнота свободы, с которыми они отреклись от Сына Божия, оставаясь Его единствен-

333

ными убийцами. Этот именно смысл выражен в позднейшей речи Петра к иудеям: «Бог Авраама и Исаака и Иакова, Бог отцов наших, прославил Сына Своего Иисуса, Которого вы предали и от Которого отреклись пред лицом Пилата, когда он полагал освободить Его. Но вы от святого и праведного отреклись, и просили даровать вам человека убийцу, а Начальника жизни убили» (Деян. III, 13—15). Весь суд Пилата над Иисусом есть ряд попыток его освободить Иисуса.

Требуя от Пилата смерти Иисуса, иудеи были вынуждены (Иоан. XVIII, 29—31) выставить против Него такое обвинение, которое было достаточным основанием смертного приговора с точки зрения римского судопроизводства: они обвинили Его в присвоении царского титула и в возмущении народа против власти кесаря (Лк. XXIII, 2. 3; Иоан. XVIII, 33; Мтф. XXVII, и; Мрк. XV, 2). Пилат, узнав из допроса Иисуса, что Он царь в духовном смысле, как проповедник истины (Иоан. XVIII, 34—37), объявил иудеям, что признает Его невинным (Иоан. XVIII, 38; Лк. XXIII, 4).

Затем, услышав из продолжавшегося обвинения иудеев, что Иисус из Галилеи, области Иродовой, Пилат отослал Его к Ироду Антипе, бывшему в эти дни также в Иерусалиме. Тот, обманувшись в надежде увидеть от Иисуса чудо, уничижив Его и насмеявшись над Ним, возвратил Его в светлых одеждах к Пилату, не найдя Его достойным смерти, о чем Пилат снова объявил иудеям (Лк. XXIII, 6—15).

Далее Пилат хотел воспользоваться пасхальным обычаем отпускать народу одного узника, которого хотели. Между тем, как сидел он на судейском месте, жена его послала ему сказать: «не делай ничего праведнику тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него». Евангелие не из тех книг, авторы которых интересуются женскими снами по пустому любопытству; но евангелисты не забывают даже такой мелкой черты, чтобы не опустить ничего из побуждений Пилата и его стараний освободить Иисуса Христа. Но народ, возбужденный первосвященниками и старейшинами, просил правителя отпустить известного узника Варавву, который во время мя-

334

тежа сделал убийство, а Иисуса погубить (Мтф. XXVII, 15— 23; Мрк. XV, 6—13; Лк. XXIII, 17—21; Иоан. XVIII, 39—40).

Далее Пилат отдал Иисуса на биение и поругание воинам, которые возложили на Него терновый венок, одели Его в багряницу, дали Ему в правую руку трость, и приветствовали Его царем, и били тростью по голове; осмеянного и избитого, в терновом венце и багрянице, Пилат вывел Его к народу со словами: «се, человек» надеясь вызвать в народе сострадание и жалость к Нему. Но первосвященники и служители, и весь народ, увидев Его в таком уничижении, с великим криком требовали, чтобы Он был распят (Иоан. XIX, 1—6; Лк. XXИН, 16. 22—23; Мтф. XXVII, 27—30; Марк. XV, 16—19).

Здесь уместно спросить, каким образом народ, который недавно торжественно встречал Иисуса, которого боялись первосвященники, не хотевшие вначале брать Иисуса из опасения народного возмущения,—теперь оказался на стороне первосвященников, неистовым врагом Иисуса? В объяснение этого должно припомнить, что народ уже задолго пред тем убедился в несоответствии его чаяниям проповеди Христа; возбуждение его в сторону Иисуса Христа за последние дни было временным и поверхностным, не имея под собою внутренней основы в душевном расположении. Все-же переход от восторженных приветствий Иисуса при входе Его в Иерусалим к неистовым крикам; «распни, распни Его» нужно признать чрезвычайно резким и по-видимому не мотивированным. Его полное объяснение не в случайных обстоятельствах и не во внешних мотивах, а в основном и неизменном настроении толпы. Уничижение Христа, Его беспомощность в руках власти—этого одного было достаточно, чтобы недавний восторг народа перешел в самую искреннюю ненависть к «царю Израильскому». Пред внешним великолепием и силою мирской человек преклоняется; к уничиженному он жесток. По этому душевному закону, первый случайный удар по лицу невинного человека вызывает зверское ожесточение толпы против него,—это собственно закон стадной жизни зверей... В отношениях иудейской толпы ко Христу Иисусу этот закон проявился лишь в той особенности, составившей

335

самое яркое обнаружение его во всемирной истории, что Христос был Сын Божий, что ненависть, народа была именно ненавистью к уничиженному Сыну Божию, что народ своею ненавистью платил Ему за обманутые мессианские надежды...

После неудавшейся попытки вызвать в народе жалость к уничиженному человеку, Пилат просто хотел отделаться от иудеев, резко сказав им: «возьмите Его вы и распните; ибо я не нахожу в Нем вины». Но иудеи ответили: «по нашему закону Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим». Пилат, услышав это слово, больше убоялся и, еще спросив Христа, искал отпустить Его. Он, конечно, не был верующим, но для него было страшно убивать человека именно за то, что он называл себя Сыном Божиим (Иоан. XIX, 6—12). А иудеи это-то и делали. «Более греха на том, кто предал Меня тебе», сказал Иисус Пилату; но Пилат еще раз попытался освободить Иисуса с явною опасностью для своего собственного положения: он хотел вызвать в иудеях национальные мечты и, выведя к ним Иисуса, он сказал народу: «се, царь ваш»! Но народ закричал: «распни Его»! «Царя ли вашего распну»? спросил Пилат. «Нет у нас царя, кроме кесаря», отвечали иудеи (Иоан. XIX, 14—15). И это было действительно отречением иудеев от своего религиозного призвания: с этого момента они перестали быть народом Божиим, т. е. потеряли, как народ, право на существование. Последняя попытка Пилата не задалась, а между тем иудеи, по-видимому, воспользовались в борьбе с Пилатом его собственными словами, допущенным послаблением по отношению к их национальным мечтам. «Если отпустишь Его, ты не друг кесарю», кричали они Пилату (Иоан. XIX, 12). После этого Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки пред народом, и сказал: «невиновен я в крови этой; смотрите вы». И отвечая, весь народ сказал: «кровь Его на нас и на детях наших». Тогда Пилат предал Иисуса на распятие, ударив Его бичом (φραγελλώσας) в знак смертного приговора (Мтф. XXVII, 24—26).

Когда иудеи приняли на себя кровь Христа, Сына Божия,

336

тогда уже обнаружилось, что иудейский народ—сухое дерево, бросаемое в огонь.

Преданного в волю иудеев Иисуса, воины, одев Его снова в собственные одежды, повели за город на место, называвшееся Голгофа, для распятия. Он Сам нес Свой крест (Иоан. XIX, 17), но изнемог под Его тяжестью, так что возложили Его крест на некоего Симона Киринеянина. Шло за Ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем. Он же, обратившись к ним, сказал: «дщери иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших. Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет"? Иудейский народ жил уже накануне тех дней, в которые считались блаженными неплодные и в которые иудеи рады были бы скрыться под развалинами гор и холмов (Лк. XXIII, 26—31).

На Голгофе Иисус, Сын Божий, был распят на кресте, на котором и умер за людей.

Совершалась величайшая тайна, составляющая сердцевину человеческой истории, ее высочайший смысл,—тайна перехода божественной духовной жизни Сына Божия в людей, ее плодоношения в человеческой истории.

В течение немногих часов, которые Сын Божий висел на кресте, Голгофа представляла собою наглядное выражение смысла всей жизни Иисуса и всей истории человеческого рода. Никакое другое зрелище (θεωρια Лк. XXIII, 48) во всемирной истории не обладало такою бездною поучительности, как Голгофа в те часы. Крайнее уничижение и полная внешняя богооставленность Сына Божия, неверие людей, жаждущих чуда, спасительность веры в уничиженного Сына Божия и, наконец, духовность Его вечной жизни—вот четыре конца—нижний, левый, правый и верхний—того креста, на котором Иисус испустил Свой дух.

Уже само по себе распятие на кресте было в глазах иудеев проклятием (Второз. XXI, 23), было выражением величайшего уничижения. Но вся сила уничижения Христа создавалась тем, что Он был не просто человек, но Сын Божий, царь Израилев,—и это было обозначено в надписи над головою Его. Обстоятельства, сопровождавшие

337

Его распятие, усиливали Его уничижение: пред распятием давали Ему пить вино со смирною, как одуряющее средство, но Он не принял (Мрк. XV, 23); распяли Его вместе с двумя разбойниками, посреди их, так что над Ним сбылось слово Писания: и к злодеям причтен (Мрк. XV, 28); Он был обнажен и одежды Его воины разделили по жребию; Своим распинателям Он отвечал не громом небесного гнева, не защитою двенадцати легионов ангелов, но кроткою молитвою за них Отцу, ибо «они не знали, что делали» 1); мало того,—Он во всеуслышание заявлял о Своих мучениях: «Жажду», воскликнул Он, и еще: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил»? Напоив уксусом губку, некто из стоявших при кресте, поднес к Его устам на иссопе (Мтф. XXVII, 46—49; Мр. XV, 34—36; Иоан. XIX, 28—29)...

Весь народ с первосвященниками, книжниками, старейшинами и фарисеями насмехался над распятым Сыном Божиим: «если Он Сын Божий, если Он уповал на Бога и угоден Ему, если спасал других, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него». Даже один из распятых с Ним разбойников принял участие в этих издевательствах (Мтф. XXVII, 39—44; Μр. XV, 29—32; Лк. XXIII, 35. 37. 39). В этих насмешках над уничиженным Сыном Божиим сказался весь дух мира сего, основное направление его жизни...

Но тогда же показались и первые ростки новой духовной жизни людей,—жизни верою, а не видением. В то время как один из повешенных злодеев злословил распятого Христа, другой унимал его и сказал Иисусу: «помяни меня. Господи! когда приидешь в царствии Твоем». «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю», ответил ему Христос (Лк. XXIII, 39—43). Самоправедные иудеи, первосвященники, старейшины, фарисеи, жаждавшие чуда, распяли Сына Божия, а сораспятый с Ним разбойник уверовал в Него и сделался первым наследником Его царства небесного.

1) Лк. XXIII, 34. Господь Иисус молился так, может быть, об иудеях; но вполне возможно Его молитву относить к воинам, распинавшим Его, что по-видимому соответствует и контекстуальной связи данного стиха евангелия Луки.

338

При кресте Иисуса стояли некоторые из близких Ему людей: мать Его с сестрою своею и другими женщинами, и возлюбленный ученик, Иоанн. Иисус сказал матери Своей, указывая ей глазами на этого ученика: «женщина, вот сын твой»! Потом сказал ученику: «вот мать твоя»! И с этого времени ученик этот взял ее к себе. Обычно в этих словах Иисуса видят последнее выражение Его сыновней заботливости о Своей матери. Но если бы было так, то Он сказал бы Своему ученику: «позаботься о Моей матери», а Он сказал: «вот мать твоя,»— и сказал не только ученику эти слова, но и матери: «женщина, вот сын твой». В этих словах Распятого нужно видеть не земное попечение о матери 1), а более глубокое событие перехода Его к полному духовному общению с человеческим родом. Сам Иисус уже во время Своего общественного служения был свободен от материальных попечений о матери; даже однажды, когда Он учил народ, а мать и братья Его желали говорить с Ним, Он сказал: «кто мать Моя и кто братья Мои»? И указав рукою Своею на учеников Своих, добавил: «вот, мать Моя и братья Мои. Ибо кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и мать» (Мтф. XII, 46—50 пар.). Одной женщине, ублажившей родившую и питавшую Его, Он ответил: «блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его» (Лк. XI, 27. 28). Но мать Его, по свидетельству евангелий, питала к Нему чисто человеческие чувства; ее материнская привязанность к Нему давала ей как-бы некоторые права на Него и во всяком случае имела весьма важное значение для начала чудотворной дея-

1) Земное попечение Распятого за грехи мира о матери не соответствовало бы универсальному значению смерти Его, не гармонировало бы с исключительною торжественностью минуты; оно даже не соответствовало бы общему характеру Его служения, поскольку Он, призывая людей к отречению ради царствия Божия даже от родственных уз, выступает пред нами чуждым материальных забот о матери в течение всего Своего служения цартвию Божию. Кроме того, ужели требовалось поручать ее заботам одного из учеников, тогда как все ученики столь любили своего Учителя и уже привыкли к общению в имуществе, так что и позднее они, и жены, и Мария, мать Иисуса, и даже «все верующие были вместе и имели все общее» (Деян. II, 44 cp. I, 14)?

339

тельности Христа Иисуса. Вся Его общественная деятельность была тяжелым испытанием для ее материнского чувства; лично для себя она Его теряла, но ее материнская привязанность к Нему не прекращалась в ней до самого креста. И вот теперь, когда Он висел на кресте, эта ее привязанность составляла единственную из «человеческих» связей Его с землею: ученики Его разбежались и отреклись от Него, чтобы потом вступить с Ним в чисто духовные отношения; одна только мать любила Его своею материнскою любовью. Но и она должна была подавить в себе естественную привязанность к Нему, свободно отречься от своего Сына, чтобы дать возможность исключительно духовных отношений Его к миру. От нее требовался столь великий и тяжелый подвиг, какой только мы можем себе представить. Тогда поистине оружие прошло ей душу (Лк. II, 35). Тогда именно обнаружилось все величие ее духа. С этого времени ученик сей взял ее к себе,—и Сына своего она уже на знала по плоти. С этого времени для Иисуса «все совершилось». Преклонив главу и возгласив громко. Он испустил дух. Когда воины, пришедшие по ходатайству иудеев, просивших Пилата, чтобы перебиты были голени у распятых, дабы они не остались на кресте в субботу, перебили голени у распятых разбойников и подошли ко Иисусу, то увидели Его уже умершим и не перебили у Него голеней, но один из воинов пронзил Ему ребра, чтобы убедиться в Его смерти. Сотник, стоявший при кресте Иисуса и видевший, как Он умер, сказал: «истинно человек сей был Сын Божий». Это было второе исповедание веры в распятого Христа. Затем та же самая вера придала дерзновение Иосифу Аримафейскому, прежде тайному, из страха от Иудеев, ученику Иисуса, и он просил у Пилата позволения предать тело Иисуса погребению. Пришел также и Никодим, приходивший прежде ко Иисусу ночью, и принес состав из смирны и алоя, литр около ста. Итак, они взяли тело Иисуса, и обвили его пеленами с благовониями, как обыкновенно погребают иудеи. На том месте, где Он был распят, находился сад, и в саду новая погребальная пещера, в которой еще никто не был положен. Там положили Иисуса. Ко входу пещеры был прива-

340

лен камень с печатью, и была также приставлена иудеями стража.

________

Так Иисус Христос, Сын Божий, был распят грешниками и умер за грехи людей. Над объяснением этого события мысль человеческая останавливалась более часто, чем над чем-либо другим. Что Он умер именно за грехи людей,—это еще не объяснение факта, не богословская истина, а факт евангельской истории. Богословие обычно ограничивается схоластическим определением этого факта и раскрытием этой формулы, тогда как следует выяснить его действительное значение. Действительное значение смерти Христа, Сына Божия, состоит в том, что она есть переход Его духовной вечной жизни в людей, нарождение в них Его духа. Это ее значение столь же таинственно, сколь таинственно произрастание зерна, но и столь же несомненно свидетельствуется действительностью духовной жизни христиан, сколь несомненно жизнью растения свидетельствуется произрастание зерна. С психологической стороны это действие смерти Христа на людей доступно историческому наблюдению на Его учениках, которые с Его смертью пережили крушение обрядовой самоправедности и возродились для религии духа и истины. В более широком и внешне-историческом отношении смерть Христа есть суд над князем мира сего, есть непререкаемое и наиглубочайшее свидетельство греховности человека: как историческое событие, смерть Христа свидетельствует, что люди в высшей степени греховны, что самая правда мирская есть зло и ложь и что... единственное прибежище для нас у подножия креста, в любви к Распятому, в усвоении Его духа.

Страница сгенерирована за 0.13 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com