Самосознание Иисуса Христа.

САМОСОЗНАНИЕ ИИСУСА ХРИСТА.

Я в Отце и Отец во Мне.

(Иоан. XIV, 10).

Из истории детства Иисуса Христа евангелия передают о поклонении пастухов, обрезании Его, принесении во храм, поклонении волхвов и бегстве Его родителей с Ним в Египет. Все эти события, представляющие глубокий интерес во многих отношениях, не имеют значения для филосо-

162

фии евангельской истории, потому что, во-первых, ниоткуда не видно, чтобы эти события имели влияние на характер общественного служения Иисуса Христа, и, во-вторых, что еще более важно, участие младенца Иисуса в этих событиях не было делом Его сознания и воли: они были с Ним, но Его воли не было в них.

Иное нужно сказать о том единственном событии, которое сообщается в евангелии Луки из истории отрочества Иисуса Христа. После указанных событий детства Христа, родители Его возвратились с Ним в Галилею, в город свой Назарет. Отсюда каждый год они ходили в Иерусалим на праздник пасхи. Когда Ему было двенадцать лет, пришли они, по обычаю, в Иерусалим на праздник с Ним. Когда же, по окончании праздника, они возвращались, отрок Иисус незаметно для них остался в Иерусалиме. Проискав Его тщетно в пути, среди родственников, и возвратившись в Иерусалим, они чрез три дня нашли Его в храме среди учителей, беседовавших с Ним и дивившихся разуму Его и ответам. «Чадо, что Ты сделал с нами? Вот, отец Твой и я с великою скорбью искали Тебя», сказала Ему мать Его. Он же ответил им: «Зачем вам было искать Меня? или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему?» Они, заканчивает евангелист свое повествование, не поняли сказанных Им слов, а по возвращении в Назарет Он был в повиновении у них.

Это событие с отроком Иисусом в Иерусалиме в высшей степени значительно потому, что в нем впервые обнаружилось самосознание Его, которым определялась вся общественная деятельность Его. Так как самосознание Христа лежит в основе Его призвания и необходимо предполагается, как вполне сложившееся, уже началом Его общественного служения, то исследователю евангельской истории должно остановить на нем свое внимание прежде, чем приступить к объяснению дела Христа, хотя вполне обнаружилась внутренняя жизнь Его только в Его делах и речах в течение общественного служения. К указанному же событию, в котором впервые проявилось самосознание Христа, следует приурочить изучение Его самосознания потому, что из позднейшей жизни Христа, до на-

163

чала Его общественного служения, в евангелиях ничего не передается.

Самый общий характер, а вместе и главная особенность человеческого самосознания Иисуса Христа в том, что оно соединялось с богосознанием. По этому своему характеру человеческое самосознание Иисуса Христа есть факт во всемирной истории единственный, не повторяющийся во всей своей полноте.

Чтобы понять всю исключительность самосознания Христа и глубочайшее значение этого факта в истории человечества, нужно исходить из той мысли, что Христос был действительный человек. Но будучи действительным человеком, Он был чужим миру. Подобно как всякий человек, принадлежа к физическому миру своим телом, по своей разумно-свободной душе не относится к внешней природе и не свой ей,—так и Христос, будучи по Своей душевно-телесной жизни одним из людей, по Своему божественному духу был чужим миру людей. Он был «не от мира» (Иоан. XVII, 16). Правда, в самой природе человека еще нет основания для того противоборства, которое встретил от людей Христос: причина этого противоборства в грехе человеческом, который удалил людей от Бога и приготовил в них вражду к божественной жизни, явившейся во Христе, хотя участие в божественной жизни было целью творения мира. «В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал» (Иоан. I, 10). Но как бы то ни было, мир, в который Христос пришел, был чуждым Ему. Люди больше любят славу человеческую, нежели славу Божию, принимают славу друг от друга и не ищут славы, которая от единого Бога (Иоан. XII, 43; V, 44), а Христос не принимал славы от человеков, не искал Своей собственной славы (V, 41; VIII, 50), но искал только славы Божией. Люди—«от нижних», а Он был «от вышних» (VIII, 23). В этом отношении и иудеи, которые были для Христа Своими по смыслу ветхозаветной истории, в действительности вполне принадлежали миру. «Пришел к Своим, и Свои Его не приняли» (I, 11). Во всяком случае вот исторический факт: Христос сознавал Себя в мире одиноким (VIII, 16. 29 cp. XVI, 32), подобно тому

164

как первый человек чувствовал себя одиноким в природе. Он обобщал Себя только с теми людьми, которые были посланниками Божиими, обобщал именно в этом отношении к посланничеству от Бога, говоря в этом случае: «мы» (III, и) 1). Но вне этого внешнего отношения и именно по особенностям Своего внутреннего исключительного отношения к Отцу Небесному Он неизменно сознавал Себя отдельным от общества людей, даже от лучшей его части. Он не говорил им: «Отец наш. Бог наш» но: «Отец Мой и Отец ваш. Бог Мой и Бог ваш» (XX, 17; Mф. X, 20; Иоан. II, 16 и др.). Что эта особенность сознания Иисуса Христа была реальною, а не призрачною, не самообманом, это свидетельствуется историей—тою ненавистью, которую питал к Нему мир и не мог не питать, и единственная причина которой была в 1 том, что Он был не от мира сего и мир не мог вместить Его слова (Иоан. VII, 7; XV, 18. 19; ХVII, 14 и др.).

То, по чему Христос сознавал Себя чужим миру, была божественная жизнь, которую Он имел в Себе. Понять лицо Иисуса Христа — это значит научиться видеть в Нем, в Его человеческой жизни. Отца Небесного 2): Его делом было то, что Он в Себе показал нам Отца (Иоан. XIV, 7 — 9). Это Он мог сделать потому, что Он Сам переживал божественную жизнь, что Он, будучи по виду человеком, жил Отцом Небесным (κάγὼ ζῶ διὰ τὸν πατέρα—VI, 57): божественную жизнь Он сознавал Своею жизнью. Между Его человеческою жизнью и жизнью Отца Небесного не было никакого посредства: жизнь Отца, истинную вечную жизнь Он имел в Самом Себе (V, 26). Поэтому Он имел такое опытное познание божественной жизни, познание Отца Небесного, какого никто из людей не имел и не мог иметь: это не было внешнее «со стороны» или умственное, восприятие божественной истины, но Его богопознание совпадало с самопознанием.

1) В этом отношении Иисус Христос обобщал Себя даже с иудеями, как богоизбранным народом, в противоположность неиудеям (Иоан. IV, 22, хотя здесь можно видеть и простое соответствие «вы» ст. 20).

2) Таково именно и было впечатление Его на иудеев, которые говорили Ему: «Ты, будучи человек, делаешь Себя Богом» (Иоан. X, 33).

165

«Все предано Мне Отцом Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть» (Мтф. XI, 27). «Я знаю Его, потому что Я от Него, и Он послал Меня» (Иоан. VII, 29). Он знал Своего Отца, как каждый знает себя, и даже не мог не знать Его, как не может каждый не знать себя. «Если скажу, что не знаю Его, то буду подобный вам лжец» (VIII, 55). Он один только из всех людей мог сказать о Себе: «никто не восходил на небо, как только сшедший с небес Сын человеческий, сущий на небесах» (III, 13): небо Он носил в Себе Самом. Подобное знание Духа истины имели Его ученики, когда приняли Его Духа в себя и Он пребывал в них (XIV, 17). Поэтому, далее. Его слова были не Его словами, и Его дела были не Его делами, но были словами и делами Его Отца. Он говорил не Сам от Себя. «Мое учение не Мое, но Пославшего Меня. Кто хочет творить волю Его, тот узнает о сем учении, от Бога ли оно, или Я Сам от Себя говорю» (Иоан. VII, 16. 17); «Я ничего не делаю от Себя; но как научил Меня Отец Мой, так и говорю» (VIII, 28); «Я говорю не от Себя; но пославший Меня Отец, Он дал Мне заповедь, что сказать и что говорить. Что Я говорю, говорю, как сказал Мне Отец» (ХII, 49. 50); «Я в Отце и Отец во Мне. Слова, которые Я говорю вам, говорю не от Себя; Отец, пребывающий во Мне, Он творит дела. Слово, которое вы слышите, не есть Мое, но пославшего Меня Отца» (XIV, 10. 24). II, собственно, дела Его были делами Божиими (τὰ ἔργα τοῦ θεοῦ—IX, 3), делами Отца Небесного (τὰ ἔργα τοῦ πατρός μοῦ—X, 37), в Своей деятельности Он показывал дела от Своего Отца (X, 32). Как Он не мог не знать Своего Отца, так Он не мог не творить дел Отца Своего, ничего не мог творить Сам от Себя (V, 30). Не в смысле только послушания воле Отца, но в собственном смысле единства Его жизни с жизнью Отца Небесного Он говорил о Себе: «Я и Отец одно», «Я в Отце и Отец во Мне» (X, 30; XIV, 10 и др.).

Так как Христос жил божественною жизнью, то Его жизнь, которую люди могли видеть, слышать и осязать, была откровением жизни Отца Небесного. В Нем и чрез

166

Него люди могли познать Отца Небесного. «Видящий Меня видит Пославшего Меня. Я свет пришел в мир, чтобы всякий верующий в Меня не оставался во тьме» (ХII, 45. 46; IX, 5; ХII, 35; ср. VIII, 19; XIV, 7). В Нем была жизнь, и жизнь эта была свет, человеков (I, 4); это был истинный свет (I, 9), потому что это был свет жизни (VIII, 12). Он открыл имя Божие людям. Он даровал им истину (ХVII, 6; VIII, 31. 40 и мн. др.). Итак, чрез Него люди могли стать сынами света (υἱοὶ φωτὸς—ХII, 36). Но люди не только могли познать чрез Него истину и принять свет жизни, но в Нем и чрез Него дана им самая божественная жизнь, точнее сказать—познание истины, открытой Им, не могло быть отвлеченным, но давалось вместе с усвоением Его жизни. В Нем и чрез Него действительная божественная жизнь была дана миру: стоило только каждому человеку прийти к Нему и уверовать в Него, чтобы получить себе вечную жизнь (Иоан. III, 14. 15. 36 и мн. др.). Он был для мира хлебом жизни, источником воды живой, текущей в жизнь вечную (IV, 14; VI, 27 и. мн. др.).

Можно ли вполне представить себе самосознание Христа, Который столь великое благо для мира носил в Себе и предлагал каждому?.. Он имел в Себе жизнь, без которой весь мир есть царство смерти, в которой единственно спасение каждого человека. Какое реальное значение в Его устах имело слово благая весть, которую Он принес миру!... И мы должны в возможной степени представить себе это, чтобы понять силу слов Христовых, в которых Он выражал Свое значение для мира. Он говорил, что единственно только чрез Него люди могут прийти к Отцу Небесному (XIV, 6) и что все спасение человека, все дело Божие в том, чтобы веровать в Него, знать Его, а чрез Него Отца (VI, 29; XVII, 3 cp. VIII, 19; XIV, 7). Он говорил, что отношения к Нему суть отношения к божественной жизни, к Отцу Небесному: принять Его, любить Его значит принять и любить Отца Небесного, ненависть к Нему есть ненависть к Отцу Небесному (Мтф. X, 40; Лк. X, 16; Иоан. XIII, 20; XIV, 21. 23; XV, 23). Он требовал от людей по отношению к Себе такого самоотречения, какого можно требовать

167

только во имя божественной жизни (Мтф. X, 37. 38; Лк. XIV, 26. 27).

Но сознавая в Себе божественную жизнь Своего Небесного Отца, Христос отличал Себя от Отца Небесного, Которому молился, отличал Себя от Него, как лицо от лица. В какой же форме сознания Иисуса Христа выразилась эта отдельность Его лица от лица Отца Небесного при общности Его жизни с жизнью Отца? В форме богосыновнего сознания: Он был Сын Божий (Мтф. XI, 27 и мн. др.). Истинность Своего богосыновнего самосознания Христос запечатлел Своею смертью (Иоан. XIX, 7), чем засвидетельствовал его значительность. Это сознание в Нем было не субъективным, т. е. не выражало только Его настроение без соответствующей действительности, но было объективным и выражало взаимное отношение Его к Отцу и Отца к Нему (Мтф. III, 17 пар.; XVII, 5 пар.). При свете этого сознания Христос видел в Своем деле дело Божие, в Своем уничижении любовь Отца Небесного к человеку (Иоан. III, 16). Затем, этим именно сознанием Христа выражалось то Его отношение к Отцу Небесному, которое может быть усвоено людьми чрез веру в Него и может сделать их сынами Божиими. Спасительная вера человека во Христа есть именно вера в Него, как в Сына Божия: именно Сын Божий—Спаситель мира (Иоан. III, 17. 18. 36 и мн. др.). Наконец, в форме этого сознания воля Божия определяла собственную свободную жизнь Иисуса Христа: Он исполнял ее, как Сын Божий, и потому исполнил ее соответственно целям, для которых создан Богом человек, и спасительно для людей. В Сыне прославился Отец; Посему возлюблен Христос для Отца Небесного, как Сын (Мтф. III, 17 пар.; XVII, 5 пар.; Иоан. V, 22. 23; VIII, 35. 36; XIV, 13; XVII, 1).

В связи с последним значением богосыновнего самосознания Христа стоит вопрос о Его безгрешности, т.-е. вопрос о том, как Он исполнил волю Отца Небесного. Хотя Он имел в Себе Божественную жизнь, однако, будучи лично отдельным от Отца, Он, как человек, имел естественно-человеческую волю, которую Ему надлежало подчинить воле Отца. И Он исполнил волю Отца

168

так, как это единственно возможно для Сына Божия,— безгрешно. Вопрос о безгрешности Христа ставят схоластически и на спорную почву, если прилагают к Нему определенную моральную оценку. Безусловно общепризнанного и несомненного морального кодекса не существует, и каждый человеческий поступок в отдельности можно различно оценивать с разных этических точек зрения. Не мало таких спорных поступков и в жизни Христа. Свидетельство о безгрешности Христа со стороны Его друзей-учеников (I П. I, 19; II, 22; и Иоан. III, 5) и Его врагов (Иоан. VIII, 46; Мтф. XXII, 16; ΧΧVI, 59. 60; XXVII, 4) имеет важное значение; однако, как с той, так и с другой стороны, оно ограничивается законническою, религиозно-юридическою поверхностью и не исчерпывает той моральной глубины, какую представляет самый исторический образ Христа, начертанный в евангелиях. Нужно принять во внимание, что совершеннейшее нравственное учение есть, учение Самого Христа и что Он, дав миру совершеннейшее учение о любви, кротости, сострадании. Сам первый и в полноте исполнил Свои требования (Иоан. XIII, 34; XV, 12). Но если мы в евангельском нравственном законе увидим лишь внешнюю мерку для оценки нравственной деятельности законодателя, то мы все же не дойдем до последней глубины вопроса, так как евангельское нравоучение всецело опирается на собственном религиозном опыте Новозаветного Учителя и потому скорее открывает Его нравственную энергию в субъективном отношении, как выражение Его религиозного самосознания, чем в смысле объективного критерия для оценки Его поступков. То, что Он дал возвышенный нравственный закон по «Своему образу» несравненно важнее, чем то, что Он исполнил Свое учение. Можно было бы сказать, что Христос был безгрешным, потому что сознавал Себя безгрешным, если бы сознание безгрешности не говорило в одном случае о действительной безгрешности так же, как в других случаях оно говорит о нравственном отупении. Поэтому мы должны сказать, что жизнь Христа, выдерживая всякое объективно-моральное испытание, главным образом замечательна, во-первых, непрерывною и неослабною энергией сознания

169

воли Божией и, во-вторых, сознанием полного исполнения воли Божией. В отношении совести Христа к воле Божией прежде всего примечательно то, что Он непрерывно и неослабно хотел исполнять волю Божию. «Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему» (Лк. II, 49), говорил Он еще в двенадцатилетнем возрасте Своим родителям. «Нам надлежит исполнить всякую правду» (Мтф. III, 15), ответил Он Иоанну Крестителю. «Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его» (Иоан. IV, 34), говорил Он ученикам Своим. «Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца» (VI, 38), учил Он иудеев. Вся Его жизнь определялась сознанием должного: «Мне должно», «должно Сыну человеческому» (Лк. IV, 43; Иоан. III, 14 и др.). Даже во время Гефсиманского борения, когда наиболее обнаружилась немощь Его человеческой природы, в Нем не прерывалось и не ослабевало желание исполнять не Свою волю, но волю Отца (Мтф. XXVI, 39. 42 пар.). И Он действительно исполнил всю волю Божию о Себе. «Я всегда делаю то, что угодно Отцу» (Иоан. VIII, 29): таково было Его непрерывное и безусловное сознание. Научая Своих учеников всегда молиться Богу об оставлении грехов. Он Сам, часто молясь, никогда не обращался к Отцу с молитвою об оставлении грехов: князь мира сего не имел в Нем ничего (XIV, 30). В последнем итоге, вопрос о безгрешности Христа с религиозно-исторической точки зрения есть вопрос об энергии и непосредственности Его богосыновнего самосознания. Во Христе это самосознание было природным и всецело определяющим началом, а не логическим выводом, не отвлеченною мыслью, не внешним призванием. В степени ясности и содержательности оно усиливалось в Нем по мере Его духовного возрастания, но было в Нем всегда непосредственным и всецелым основанием сознательной деятельности 1).

1) Если мы не захотим сойти с евангельской почвы, то мы в вопросе о безгрешности Христа должны ограничиться историческими фактами непрерывности и всепобеждающей энергии богосыновнего самосознания Христа, мы не найдем повода говорить об отношении Христа к похоти, отсутствие которой считается в богословии одним из усло-

170

Какова же была воля Божия о Христе? В чем состояло для Него отчее «должно»? Общее содержание воли Отца о Сыне было то, чтобы Он дал миру жизнь вечную, которую имел в Себе (Иоан. III, 16. 17 и мн. др.). В этом своем содержании воля Отца вполне совпадала с самосознанием Христа и даже с Его самочувствием. Как естественно для физической жизни человека стремление к питанию и продолжению рода, как естественно для свободно-разумной душевной жизни человека желание развития и общения с подобными себе, так для божественно-духовной жизни Христа было естественно желание духовного рождения чад Божиих, дарования людям общения с ней (ср. Мтф. XXIII, 37 паре Это было для Него в сущности желание собственного блага, ибо закон духовной жизни тот, что для нее блаженнее давать, нежели принимать (Деян. XX, 35). В частности же воля Отца, которою определялась жизнь Христа, была для Него выражена в законе и пророках Ветхого Завета. Пришедший исполнить волю Отца, Христос должен был исполнить закон и пророков. «Не думайте,—говорит Он,—что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить» (Мтф. V, 17). Отношение Христа к ветхозаветному закону и пророкам было таково, каково оно единственно могло быть: в законе и пророчествах Он видел волю Своего Отца и потому придавал им непреложное значение. Умея различать в законе то, что поста-

вий и признаков безгрешности Христа. О всем, что имеет отношение к похоти, в евангельском образе Христа просто не упоминается, потому что это—образ без малейшей земной пыли, без исторически-бытовой окраски, почти не касающийся земли. Однако богословское учение об отсутствии во Христе похоти можно назвать вполне соответствующим евангельскому представлению Христа, поскольку все содержание Его жизни и дела определялось Его богосыновнем самосознанием. Если в жизни простого человека возможно такое, хотя бы временное, увлечение каким-нибудь делом или идеей, которое заставляет умолкнуть всякое движение похотливых влечений, то нужно сказать, что весь исторический образ Христа есть воплощение одного религиозного порыва, одной религиозной идеи. Помимо всякой богословской тенденции евангельский Христос представляется в высшей степени «духовным». У беспристрастного исследователя евангельских фактов не исчезнет ощущение какого-то «чуда истории».

171

новлял Моисей по жестокосердию иудеев, от того, что выражало подлинную волю Божию, Он о последнем говорил так: «Истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все» (ст. 18). Но следует при этом обратить преимущественное внимание на то, что Христос считал Своим долгом не только исполнят, или даже—не исполнят закон, его предписания, но исполнит закон и пророков. Поэтому и ограничено непреложное значение закона пределом: «пока не исполнится все». Говоря иначе, в отношении Своем к закону и пророкам Христос считал важным не только субъективно-нравственную сторону дела, но и объективно-религиозную, не только то, чтобы Он исполнил закон, но и то, чтобы «исполнилось все, написанное о Нем в законе Моисеевом, и в пророках, и в псалмах» (Лк. XXIV, 44). В этом смысле «все написанное» в законе и пророках получало полную определенность, составляло определенную задачу, при чем это было «должное» не для кого другого, а именно для Христа. Вся сущность «сказанного во всем Писании» (Лк. XXIV, 27) сводилась к тому, что̀ должно было исполниться и именно должно было быть исполнено Христом: все Писание оказывается свидетельствующим о Нем (Иоан. V, 39). Чтобы понять это значение закона для Христа, нужно иметь в виду, что, по объяснению Христа, не только пророки пророчествовали, но и закон пророчествовал (οἱ προφῆταί καὶ ὁ νόμος προεφήτευσαν—Μф. XI, 13): закон символизировал и символически подготовлял то же, что ясно предрекали пророки. Предреченное законом и пророками Христос и пришел исполнить, и действительно исполнил. В Его жизни было дано миру то высшее благо, т.-е. вечная жизнь, которое было обетовано людям Богом и предречено законом и пророками 1). В бого-

1) Но в этом характере исполнения Христом закона и пророков,— именно в том, что Он исполнил их, — лежит основание того, что Христос—конец закона (τέλος νὸμου—Римл. X, 4), что Он вместе с исполнением отменил их, что после этого закон уже перестал иметь силу в качестве ветхозаветного закона, и пророчества перестали иметь значение в смысле пророчеств: пророки и закон прорекли до Иоанна, а после Иоанна настало само царствие Божие. В этом же далее

172

сыновнем же достоинстве Христа было дано, основание как для того, что Он один только мог и действительно мог исполнить обетования Своего Отца, так и для того, как Он исполнил закон и пророков. Он исполнял их не как раб, а как сын, наследник, хозяин. В высшей степени примечательно именно то, что Ему не было нужды учиться закону и пророкам, чтобы знать их (Иоан. VII, 15): Он в Себе Самом носил исполнение их. И это нужно принимать не в одном догматическом смысле, но также в психологическом. Для Него исполнение было дано в собственной жизни непосредственно, и уже чрез это субъективное освещение выступали пред Ним закон и пророки. Посему смысл Писания давался Ему в одновременном всестороннем освещении, а не в постепенном изучении; Он непосредственно мог определить важнейшее в законе, чувствовать, что в нем тяжелее весит (τὰ βαρύτερα τοῦ νόμου—Мтф. XXIII, 23), Он знал не только букву Писания, но и силу Божию (Мтф. XXII, 29; Мр. ХII, 24), Он один, не только в противоположность книжникам, фарисеям и лицемерам (Мтф. V, 20), но даже в отличие от тех лучших из евреев, которых Он избрал Своими учениками, Он только один знал истинный смысл пророчеств и мог открыть ум людей к уразумению Писания (Лк. XXIV, 45). Посему истинное пророчество только то, которое исполнилось во Христе, и это не в фактическом лишь смысле, но и в гносеологическом. Иисус Христос исполнял закон и пророков с совершенною свободою, как Сын Божий. Чтобы пояснить эту свободу Христа, возьмем в пример частное пророчество о предтече Христа, Илии. «Спросили Его ученики Его: как же книжники говорят, что Илии надлежит прийти прежде? Иисус сказал им в ответ: правда, Илия должен прийти прежде и устроить все. Но говорю вам, что Илия уже пришел, и не узнали его, а поступили с ним, как хотели; так и Сын человеческий пострадает от них. Тогда ученики поняли, что Он говорил им об Иоанне· Крестителе» (Мтф. ХVII, 10—13). В ближайшем применении про-

лежит основание того, что исполнение закона могло быть вместе нарушением его, о чем речь ниже.

173

рочеств к Самому Себе Христос обыкновенно имел в виду смысл и силу всего Писания, а не отдельные его тексты, и некоторые Его цитаты из Ветхого Завета нельзя буквально найти в Писании 1). В частности, имя Сын человеческий, которым Он обыкновенно Себя называл и к которому Он главным образом относил пророчества о Нем, не связано с каким-нибудь определенным местом священного Писания, но выражает сокрытый во всем Писании общий закон откровения божественной славы в человеческом уничижении, — закон, единственно только Им выраженный во всей ясности и совершенной свободе от представлений о внешней славе откровения божественной жизни.

Если мы желаем надлежаще понять это богосыновнее достоинство Христа в Его отношении к ветхозаветным пророчествам, мы не должны остановиться на сказанном Являясь исполнением обетований Своего Отца, Христос сознавал Себя Сыном Его и наследником не только Его слова, но и Его отношений к человеку. Ветхий завет Иеговы с еврейским народом не был лишь словесным договором, но он был системой живых отношений Иеговы к Своему народу, избранному Им для Себя из всех народов, чтобы являть чрез него славу Свою. Этим избранием дело откровения славы Божией в мире было связано с судьбой еврейского народа. Этот живой и деятельный союз Иеговы с еврейским народом выражался в системе живых отношений Его к народу еврейскому: Он был для еврейского народа отцом 2), царем 3), за-

1) Напр. Иоан. VГII, 37—39.

2) Так Втор. XXXII, 6 Моисей говорит народу Израильскому о Господе: «не Он ли отец твой, который усвоил тебя, создал тебя и устроил тебя?» Посему, отступая от Бога и поклоняясь другим богам, еврейский народ становился родом строптивым и развращенным (ст. 5).

3) Посему евреи, просившие Самуила поставить над ними царя, как у прочих народов, тем самым отвергли Господа, чтобы Он не царствовал над ними (1 Цар. VIII, 5. 7). Впрочем, со времени Давида, угодного Богу, видимое царство стало символом и органом теократии (2 Цар. VII). Также Ис. XXXIII, 22.

174

конодателем и судией 1), мужем 2), врачом 3), пастырем 4), хозяином виноградника 5) и спасителем 6). Впрочем, в исторической действительности ветхозаветных времен это попечение Иеговы о Своем народе не доставляло ему всей полноты тех благ, которые были обетованы Богом человеку; эти отношения Бога к евреям, выражавшиеся под образом царя, мужа, пастыря, не были полною действительностью. Если подлинное благо состоит в том, чтобы «приближаться к Богу» (Пс. LXXII, 28), то полное благо возможно с переменою сердца в человеке, с вселением в него нового духа — духа Божия (Иез. XXXVI, 26—27). Пока этого не было, евреи не имели полноты блага и даже страдали под властью языческих народов, были в рассеянии, исполнены язв и беззаконий, как овцы без пастыря, как жена, отпущенная мужем, как больной, не знающий врачевания. Полное благо, подлинное царство Божие, совершенное спасение составляло предмет обетования. Эти обетования исполнились во Христе Иисусе 7), Который, как Сын Божий, был наследником отношений Бога к еврейскому народу, сделавший эти отношения полною действительностью. Не присваивая Себе имени Отца, Христос, как Сын Божий, был царем (Мтф. XXVII, 11; Мрк. XV, 2; Лк. XXIII, 3; Иоан. ХVIII, 37), и с Его первым явлением, с первым словом Его проповеди, приблизилось к человеку действительно царствие

1) Исх. XX, дал. и др.

2) Посему служение Израильского народа богам иным было блудодейством по отношению к Иегове (Иер. И сл.; Иезек. XVI; Oc. I—III).

3) Так уже в Мерре Бог усладил воды для Израиля и сказал ему: «если ты будешь слушаться гласа Господа, Бога твоего, и делать угодное пред очами Его, и внимать заповедям Его, и соблюдать все уставы Его, то не наведу на тебя ни одной из болезней, которые навел Я на Египет; ибо Я Господь, целитель твой» (Исх. XV, 25. 26).

4) Пс. XXП и др.

5) Ис. XXVII; Иер. II, 21 и др.

6) Об этом свидетельствовали постоянные избавления евреев от врагов.

7) Как исполнитель обетований, Иисус и есть Христос (Лк. IV, 18—22), которого ожидали евреи. Но именование Христос не указывает ни на существо Христа (Мтф. XXII, 41—45 паре ни на образ исполнения обетований. С этим именованием были связаны ложные ожидания иудеев.

175

Божие, и самая Его проповедь была евангелием царствия Божия (Мрк. I, 14—15 пар. и др.). Он был законодатель с божественным авторитетом и с богосыновней свободою по отношению к ветхозаветному закону, которому Он придал совершенное выражение, сделав его совершенным духовным законом: «Вы слышали, что сказано древним, а Я говорю вам» (Мтф. V, 21 и др.). Он был судия. «Отец не судит никого, но весь суд отдал Сыну; дабы все чтили Сына, как чтут Отца. Кто не чтит Сына, тот не чтит и Отца, пославшего Его» (Иоан. V, 22—23 и мн. др.). Посему Его время было временем суда. Он имел власть прощать грехи (Мтф. IX, 6 пар.). Как законодатель и судья, Он был единственным наставником, подобно как один Отец, Который на небесах (Мтф. XXIII, 9—10; Иоан. ХIII, 13); Он учил, как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи (Мтф. VII, 29; Мрк. I, 22; Лк. IV, 32); Он был Господь и Учитель (Иоан. ХIII, 14). Он был жених, и время Его, будучи для одних временем грозного суда, для других, именно для брачных гостей, было радостным временем, в которое они не могли поститься (Мтф. IX, 15; Мр. II, 19; Лк. V, 34); Он был сыном хозяина виноградника (Мтф. XXI, 33—41; Мр. ХII,1 — 9; Лк. XX, 9—16) и царским сыном, для которого царь сделал брачный пир (Мтф. XXII, cp. XXV; Лк. XIV), при чем ученики Его были сынами брачного чертога, а Иоанн Креститель — другом жениха (Иоан. III, 28—29). Он явился истинным врачом душ и телес, целителем всяких болезней (Лк. ХIII, 32 и мн. др., cp. IV, 23), пастырем добрым (Иоан. X, ср. Мтф. XXVI, 31 пар.), спасителем (Иоан. III, 17 и мн. др.).

Какое значение для самосознания Иисуса Христа имело Его наследование ветхозаветным отношениям Своего Отца к народу еврейскому. Его призвание установить новый завет Бога с людьми? Вникнем в смысл ветхозаветных отношений Иеговы к народу еврейскому. Эти отношения· были делом Его снисхождения к людям. Отношения отца, царя, пастыря евреев не доставляли имени Иеговы внешней славы, но внешне уничижали его. Самое избрание народа еврейского предполагает снисхождение Божие: носителем славы Божией был избран народ ма-

176

лочисленный (Втор. VII, 6—8). Но мало того, что это был народ малочисленный; евреи были жестоковыйны, они изменяли своему Богу и за это предавались язычникам, так что имя их Бога бесславилось среди язычников (Ис. LII, 5). Это снисхождение Божие к Израилю особенно ярко выражалось под образом отношений мужа к жене. В XVI гл. книги пр. Иезекииля в ярких красках изображается заброшенность и неприглядность «дочери Иерусалима», с которою «вступил в союз» Господь: она была выброшена в поле и находилась в презрении. Господь вырастил и украсил ее, и она достигла царственного величия и совершенной красоты. Но тогда она «стала блудить, и расточала блудодейство свое на всякого мимоходящего, отдаваясь ему» и позорила имя «своего мужа». Так Господь, как муж, принимал на Себя позор Израиля. Еще более Он брал на Себя тяжесть его грехов, как его врач и спаситель; Он говорил Израилю: «ты грехами твоими затруднял Меня, беззакониями твоими отягощал Меня» (Ис. XLIII, 24)... Но это бесславие и затруднение для Иеговы были только внешним бесславием Его имени; бесславие не простиралось на собственное существо Божие и не доставляло Ему действительных страданий; оно было символом грядущих страданий Сына Божия. Иисус Христос, унаследовав, как Сын Божий, ветхозаветные отношения Отца Своего к Израилю, понес на Себе, и притом в полной действительности страданий, то снисхождение и уничижение, которые заключались в образах царя, судии, мужа, врача, пастыря, спасителя. Так Он был тем «рабом Божиим», о котором пророчествовал Исаия (LII, LIII). Вот какое значение для Его самосознания и для Его дела имело наследство Ветхого Завета. Необходимость страданий и уничижения была дана для Него вместе с Его самосознанием. На это исследователь евангельской истории должен обратить особенное внимание. Во Христе, Сыне Божием, становилась полною действительностью любовь Бога к человеку,—любовь кроткая, уничиженная, страдающая: «так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную» (Иоан. III, 16). Христос был носителем этой божественной любви: Он

177

пребывал в любви Отца (Иоан. XV, ю). Поэтому Его любовь, во имя которой Он положил душу Свою за друзей (ст. 13), не была только нравственною силою, но она имела религиозно-объективное значение, она была откровением любви Отца, откровением Его существа (и Иоан. IV). Явить божественную жизнь, открыть существо Божие для Христа значило проявить ту любовь, больше которой никто не имеет, проявить ее в уничижении, страданиях, в полном самоотречении. Наследование отношений Отца к Израилю, отношений царя, судии, врача, говорило Христу с полною определенностью о Его страданиях и уничижении. Спасая, Он отдает душу Свою (Мтф. XX, 28 пар.); исцеляя. Он берет на Себя наши немощи и болезни (VIII, 17); как пастырь. Он полагает жизнь Свою за овец (Иоан. X, и). Вот, почему наследником ветхозаветных отношений Отца Он является в качестве Сына человеческого, уничиженного и страдающего, все божественные полномочия были дарованы Ему, Сыну Божию, именно как Сыну человеческому: Сын человеческий имеет власть на земле прощать грехи (Мтф. IX, 6 пар.). Сын человеческий есть господин субботы (XII, 8 пар.). Сын человеческий есть сеющий доброе семя (XIII, 37), Сын человеческий грядет в царствии (XVI, 28), Сын человеческий пришел спасти погибшее (XVIII, и пар.; XX, 28 пар.)... Имя Сын человеческий Христос чаще всего прилагал к Себе, с ним Он связывал все Свои страдания, с ним Он соединял откровение божественной славы в Своем уничижении. Значение этого имени вводит нас в глубину самосознания Христа.

Подводя итог всему сказанному о самосознании Иисуса Христа, мы на вопрос: «что вы думаете о Христе?» кратко можем ответить так: Он есть Сын человеческий—Сын Божий (Мтф. XVI, 13—16). Именем Сын человеческий открывается сокровеннейшее дело Его личного уничижения. Вот почему именем Сын человеческий только Он Сам Себя именовал (за единственным кажущимся исключением Деян. VII, 56); ученики же прославляли Его, как Христа, Сына Бога живого. Верить во Христа значит видеть в Сыне человеческом Сына Божия (Мтф. XVI, 13—16), как уверовал сотник, стоявший при кресте Иисуса

178

и воскликнувший по смерти Его: «Истинно человек сей был Сын Божий» (Мрк. XV, 39; ср. Деян. VIII, 37).