Григорий Богослов, свт. О брани от бесов.

Если бы не связал я молчанием говорливого языка и уст, когда собирал воедино ум для общения с Богом, чтобы самыми чистыми помышлениями почтить чистого Царя (ибо одна умная жертва прекрасна), то никак не постиг бы ухищрений пресмыкающегося зверя или, конечно, не огласил и не признал бы их ухищрениями. Часто и прежде приходил он ко мне, то уподобляясь ночи, то опять под обманчивой личиной света; ибо чем ни захочет, всем делается измыслитель смерти, этот в похищении чужих образов настоящий Протей, только бы, тайно или явно, осилить человека, потому что грехопадения людей для него наслаждение. Но доселе никогда еще не видал и его таким, каким пришел он ко мне ныне, во время моих подвигов. Видя больше благоговения в душе моей, он воспылал сильнейшим пламенем гнева. Как тайная болезнь, скрывающаяся внутри неисцельной плоти, остановленная на время не вполне благопотребными врачевствами и питаемая в невидимых полостях тела, не прекратившись еще в одном месте, прорывается в другом и снова угрожает больному опасностью или как поток, в одном месте прегражденный твердыми плотинами, напирает и вдруг проторгается в другом месте, так жестока и брань завистника. Если не страдал у меня от него язык, то вред приливал к чему-нибудь другому. Однако же не овладел он мною, потому что пришел

121

Христос — моя помощь, Который спасал учеников от бури; Который многих, даровав благодать их хотению, освобождал от страстей и от демонских уз. Между тем искушал меня завистник, как и прежде человекоубийственной хитростью уловил родоначальника нашего. Но ты, Блаженный, удержи брань и повели мне, по утешении бури, всегда приносить Тебе бескровные жертвы!