Григорий Богослов, свт. Слово 9, защитительное, по рукоположении Св. Григория Богослова в епископа Сасимского, сказанное им отцу своему Григорию в присутствии Василия Великого.

Снова на мне помазание и Дух, и опять хожу плача и сетуя (Пс. 34, 14). Вы, может быть, дивитесь сему: но и Исаия, пока не зрит славы Господней и престола высокого и превознесенного и серафимов окрест его, не говорит ничего подобного, не показывает ни огорчения, ни страха и хотя обвиняет Израиля, но себя щадит и отделяет как ни в чем не виновного. Когда же узрел сие и услышал святой и таинственный глас, — как бы начиная лучше сознавать себя, говорит: о окаянный аз, яко умилихся (Ис. 6, 5), и присовокупляет последующие за сим слова, которых не скажу, чтобы не произнести чего оскорбительного. Нахожу также о Маное, древнем судии, а потом и о Петре, столпе Церкви, что один, когда узнал, сколько бывшее ему видение превышает его природу и силы, говорит жене: «Мы погибли, ибо видели Бога»; другой же не выносит Спасителева присутствия и чудодействия, которое явил Господь в ловитве рыб плывшим с Ним, и потому хотя приходит в удивление однако же, высылает из корабля, присовокупляя и причину ту, что сам он недостоин Божия явления и собеседования. И когда слышу в Евангелии о сотнике, который просит Христа показать силу, но отрекается видеть Его у себя, потому что кров его не может вместить Божия достоинства и величия, тогда не могу порицать себя за сей страх и сетование. Ибо как солнце обличает слабость глаза, так Бог пришествием Своим — немощь души; и для одних Он — свет, а для других — огнь, смотря по тому, какое вещество и какого качества встречает в каждом. Как думать и о Сауле? И он был помазан, приял Духа, сам стал духовен (не могу и сказать о нем иначе), даже пророчествовал, притом так неожиданно и необыкновенно, что чудо сие обратилось в пословицу и доныне повторяемую: еда и Саул во пророцех (1 Цар. 10, 11). Поелику же он не всецело предал себя Духу и не совершенно обратился в мужа иного, как было предречено (1 Цар. 10:6), но оставалась в нем некоторая искра прежнего зла и несколько худого семени, еще продолжалась борьба плоти и духа… но к чему выставлять на позор все его недостатки? Вам известен сей сопротивный дух и певец, кото-

189

рый отгоняет его. Разве можем из сего познать еще то, что как благодать не касается людей недостойных и органа худого и ненастроенного (ибо прекрасно сказано, в чем я уверен, яко в злохудожную душу не внидет премудрость (Премудр. 1, 4)), так (присовокуплю это от себя), по причине непостоянства и переменчивости устройства и природы в человеке, не меньше трудное для него дело сохранить в себе достоинство и стройность, как и вначале благоустроить себя и соделаться достойным. Ибо нередко самая благодать (наименую такое зло, которое в нас всего бедственнее и непонятнее), приводя в кичение и надмевая, удаляла от Бога приближавшихся к Нему неправо; и мы в самом уже возношении бываем низлагаемы, да будет по премногу грешен грех, благим ми содевая смерть (Рим. 7, 13). Сего-то убоявшись, исполнился я горести, потупил взоры и испытал нечто подобное тому, что бывает при блеске молнии с детьми, в которых зрелище сие производит удовольствие, смешанное с ужасом. Я вместе возлюбил и устрашился Духа; нужно стало несколько времени, чтобы мне, собравшись с самим собой, истрезвиться и избрать лучшее и безопаснейшее и чтобы, когда не будет скорби, как плевел в семени, и худые мысли уступят место лучшим, совершенно победил Дух и употребил меня на Свое служение и делание, к совершению людей сих, к управлению душами, к научению словом, делом и примером, оружии правды десными и шуими (2 Кор. 6, 7), к благоискусному прохожденью пастырства, которое отвлекает от мира, приходит к Богу, истощает тело, соединяет с Духом, избегает тьмы, радуется о свете, отгоняет зверей, собирает стадо в ограду, остерегается стремнин и пустынь и гонит на горы и высоты, о которых, по моему мнению, говорит и чудный Михей, возводя нас от земли на приличную нам высоту: приближитеся горам вечным: востани и пойди, яко несть тебе сей покой (Мих. 2, 10), хотя некоторые и думают найти себе покой в земном и дольнем.

Такому пастырству научите меня, друзья, а теперь уже пастыри и сопастыри мои, такого пастырства дайте мне уставы, — и ты, общий отец, в продолжение времени поставивший и переживший многих пастырей, и ты, испытатель и судья моего любомудрия! Но, застигнутые и оглушаемые бурей, можем ли мы искусно пасти и питать стадо? Равнодушно выслушай меня, ты, который, быв в числе овец, когда мы с тобой (не оскорбись моим словом) принадлежали еще к бессловесному стаду, по-

190

ступал гораздо человеколюбивее, нежели как поступаешь, став пастырем, когда мы удостоены духовной пажити. В твоей стал я власти, как тебе хотелось, и ты победил непобедимого. Вот тебе сверх прочего и слово, которого ты, зная, домогался и которое хваля осыпал меня, коснеющего в безмолвии, частыми и густыми снегами слов твоих. Но есть нечто, за что могу укорить тебя в дружбе. Кто из общих друзей рассудит меня, кто будет неподкупным судией и произнесет правдивый приговор, не станет, как поступают многие, уважать лица на суде? Прикажешь ли сказать, в чем укоряю, и не обратишь ли опять против меня слова своего? И у тебя, дивный муж, произошло со мной нечто неизъяснимое, подлинно неизъяснимое и невероятное, чего доселе у нас не слыхано. Я уступил не убеждению, но принуждению. И не чудно ли, как все переменилось, какое положено между нами расстояние! Чем? (Как угодно тебе, так и скажу) — престолом или величием благодати?

Впрочем, веди, успевай и царствуй (Пс. 44, 5) и паси меня, пастыря, потому что я готов следовать за тобой и быть водим твоей пастырской, высокой и божественной душой. (Ибо надобно сказать истину, хотя из любви дерзнул и на иное и сверх закона.) Научи меня своей любви к пастве, своей заботливости и вместе благоразумию, внимательности, неусыпности, покорности плоти твоей, с какой она уступила духу, этому цвету лица, свидетельствующему о пастырских трудах, при кротости строгому обращению, при производстве дел — веселости и спокойствию (чего не во многих найдешь и чему немного бывало примеров), своим ратованиям за паству и победам, которые одержал ты во Христе. Скажи, на какие пажити водить стадо, к каким ходить источникам или каких избегать пажитей и вод; кого пасти палицей и кого пасти свирелью; когда выводить на пастбища и когда созывать с пастбищ; как вести брань с волками и как не вести брани с пастырями, особенно в нынешнее время, когда (выражу скорбь словами святейших пророков) обуяша пастыри (Иер. 10, 21), и разсыпаша овцы паствы (Иер. 23, 1); — как изнемогшее подъять, падшее восставить, заблуждающее обратить, погибшее взыскать и крепкое сохранить; как мне научиться сему и соблюсти сие согласно с истинным и вашим учением о долге пастыря, а не стать худым пастырем, который млеко ест, волною одевается, тучное закалает или продает, а прочее оставляет

191

зверям и стремнинам и самого себя пасет, а не овец, в чем укоряемы были древние предстоятели Израиля (Иез. 34, 3, 4). Сему научите, сими правилами подкрепите меня, по сим заповедям будьте пастырями и сопастырями и спасите как учением, так и молитвами меня и мою священную паству, чтобы и мне устоять, и вам похвалиться в день явления и откровения великого Бога и Пастыреначальника нашего, Иисуса Христа, через Которого и с Которым слава Отцу Вседержителю со Святым и Животворящим Духом и ныне, и во веки веков. Аминь.