Григорий Богослов, свт. Слово 42, прощальное, произнесенное во врремя прибытия в Константинополь ста пятидесяти епископов.

Какими находите дела мои вы, любезные пастыри и сопастыри? Красны ноги у вас, благовествующих мир и благая (Ис. 52, 7), с какими пришли вы; особенно красны для меня, к которому пришли вы благовременно с намерением не заблудшую овцу обратить, но посетить пастыря-странника. Каким представляется вам мое странствование? Какой находите плод от оного, или, лучше сказать, какой плод Духа, Которым всегда я был движим и теперь подвигнут, не желая иметь, а может быть, и не имея ничего собственного? Сами ли собой понимаете и дознаете дело и готовы быть снисходительными ко мне ценителями, или, как другие подвергаются отчетности в военачалии, или в народоправлении, или в распоряжении имениями, так и я всенародно должен представить вам отчет в моем управлении? Я не стыжусь быть судимым, потому что и сам сужу отчасти и с одинаковой любовью приемлю то и другое. Это древний закон, потому что и Павел сообщал о своем благовествовании апостолам не для того, чтобы его похвалили (Дух далек от всякого честолюбия), но для того, чтобы или сделанное было утверждено, или недовершенное (если только было что-нибудь подобное в том, что сказано или сделано Павлом) было исправлено, как сам он показывает, пиша о себе (Гал. 2, 2). Ибо и дуси пророчестии пророком повинуются (1 Кор. 14, 32) по благораспоряжению Духа, все прекрасно устрояющего и разделяющего. Если же Павел давал отчет на едине и немногим, а я — всенародно и всем, не дивитесь сему. Я больше Павла имею нужды воспользоваться свободой обличений, в чем только окажусь недовершившим должного, да не како вотще теку или те-

586

кох. И невозможно иначе оправдаться, как дав отчет знающим дело. Итак, что у меня за оправдание? Если оно ложно, обличите; если же справедливо, засвидетельствуйте вы, для которых и перед которыми мое слово. Ибо вы для меня и оправдание, и свидетели, и (осмелюсь отважиться на апостольское слово) венец похваления (1 Фес. 2, 19).

Некогда паства сия была мала и несовершенна, даже, судя по видимому, это была не паства, а малые следы или останки паствы — без порядка, без надзора, без точных пределов; она не имела ни свободной пажити, ни огражденного двора, скиталась в горах и вертепах и пропастех земных (Евр. 11, 38), рассеянная и разбросанная там и здесь; всякий, кому как случилось, находил себе надзирателя и пастыря, промышлял о своем спасении. Она подобна была стаду, которое львове изнуриша (Иер. 50, 17), погубила буря или рассеял мрак, что все оплакивают пророки, уподобляя сему бедствия Израиля, преданного язычникам (Иез. 34, 12).

Плакали и мы, пока дела наши были достойны слез. Ибо, действительно, и мы были изгнаны, извержены, рассеяны по всем горам и холмам, как бывает с не имеющими пастыря. Какое-то неблаговедрие настало для Церкви; на нее напали лютые звери, которые и доселе даже, по возвращении ясных дней, не щадят нас и не стыдятся быть сильнее самого времени. Какая-то печальная мгла объяла и покрывала все, — гораздо тягостнее девятой египетской казни (Исх. 10, 21), — разумею ту осязаемую тму, при которой не могли мы почти видеть друг друга. И скажу нечто достойное еще большего сожаления, уповая на предавшего нас, как на Отца,  Авраам не уведе нас, и Израиль не позна нас, но ты, Отец наш (Ис. 63, 16), и к Тебе взираем, разве Тебе иного не знаем: имя Твое именуем (Ис. 26, 13). Посему отвещаю: обаче судьбы возглаголю к Тебе, говорит Иеремия (Иер. 12, 1). Быхом яко исперва, егда не владел еси нами (Ис. 63, 19). Ты забыл святой завет Твой и заключил от нас милости Твои. Посему мы стали в поношение возлюбленному Твоему, — мы поклонники Троицы, совершенно преданные совершенному Божеству, не осмеливающиеся унижать Того, Что выше нас, и столько превозноситься по примеру безбожных и богоборных людей, чтобы Господство именовать подобным нам рабством. Но, без сомнения, за другие грехи наши, за то, что вели себя не достойно заповедей Твоих и ходили вслед лукавого ума своего (ибо за что же иное?), преданы были мы мужам самым

587

несправедливым и лукавым паче всех живущих на земле. Первый оскорбил нас Навуходоносор 1), который после пребывания Христова на земле восстал на Христа, за то возненавидев Христа, что был Им спасен, и который священные книги заменил безбожными жертвами. Снеде мя, раздроби мя, покры мя тма тонка (Иер. 51, 34) (и проливая слезы, не отступлю от Писания). Аще не Господь помогл бы ми, не предал бы его праведно в руки беззаконных, удалив к Персам (таковы судьбы Божии!), и за кровь, пролитую беззаконно, не была бы пролита кровь правосудно (здесь только суд Божий не дал места долготерпению), вмале вселилася бы во ад душа моя (Пс. 93, 17). Другой 2) не человеколюбивее первого, если еще не жесточе его, нося имя Христово, был лжехристом и поношением для христиан, которым и действовать было богопротивно, и страдать бесславно, потому что по-видимому и несправедливости не терпели, и не украшались благолепным именем мученичества, но и в сем утаивалась истина, и, страдая, как христиане, они были наказываемы, как нечестивые. О, как мы были богаты бедствиями! Огнь пояде красная вселенной (Иоил. 1, 19); останок гусениц поядоша прузи, и останок пругов поядоша мшицы (Иоил. 1, 4), а потом не знаю уже, что было далее и как одно зло рождалось из другого. Да и кто бы вполне изобразил все бедствия того времени и постигшее нас тогда наказание или испытание и огненное очищение? Разве сказать, что проидохом сквозь огонь и воду (Пс. 65, 12) и, по благоволению спасающего Бога, внидохом в покой.

Но да обратится слово к сказанному в начале. Нива сия была некогда мала и скудна, не походила на ниву не только Бога, Который благими семенами и учениями благочестия возделал и возделывает целый мир, но даже на ниву недостаточного и малоимущего бедняка. Это вовсе не была нива, не стоила, может быть, ни житниц, ни гумна, ни серпа; на ней не было ни копны, ни снопов, а разве малые и незрелые рукояти, какие вырастают на кровлях, которыми не исполнит руки своей жняй, которые не призовут на себя благословения мимоходящих (Пс. 128, 6–8). Такова была наша нива, такова жатва, хотя она велика, доброкласна и тучна пред видящим сокровенное, прилична таковому Земледелателю и удолия душ хорошо возделываемых словом, умножают (Пс. 64, 14) ее, не знаемую для многих, не соединен-

1) То есть Юлиан Отступник.

2) Император Валент.

588

ную в одно место, но собираемую понемногу, яко слама на жатве, и яко пародок во объимании винограда, не сущу гроздию (Мих. 7, 1). Думаю же присовокупить и сие, даже весьма кстати: яко смоковницу, в пустыни обретох Израиля (Ос. 9, 10), как одну или две зрелые ягоды на незрелой кисти винограда, которые сохранены, правда, как благословение Господне, и освящены, как начатки (Ис. 65, 8), но малочисленны и редки, не могут наполнить уста ядущего, и яко знамя на холме и аки щогла на горе (Ис. 30, 17), или что-нибудь другое, стоящее уединенно и немногими видимое. Такова была прежняя нищета и скорбь!

Но как скоро Бог, Который убожит и богатит, мертвит и живит (1 Цар. 2, 6–7) и единым хотением творит вся и претворяет (Амос. 5, 8), творит из ночи день, из зимы весну, из бури тишину, из засухи обильный дождь, и все сие часто по молитве одного праведника, весьма долго гонимого, — как скоро Бог, приемляй кроткия в высоту и смиряяй грешники до земли (Пс. 146, 6), изрек Сам к Себе сие слово, видя видех озлобление Израиля (Исх. 3, 7), и его не будут более изнурять брением и плинфоделанием (Исх. 1, 14), и, изрекши, посетил, и, посетив, спас, и извел народ Свой рукой крепкой и мышцей высокой, рукой Моисея и Аарона, избранных Его, тогда что последует за сим, какие чудеса творятся? Они сохранены в книгах и памяти людей. Ибо, кроме чудесных событий на пути и великой о том молвы (Иис. Нав. 2, 11), чтобы сказать как можно короче, Иосиф один пришел в Египет, и через несколько времени шестьсот тысяч человек выходят из Египта. Что сего чудеснее? Нужно ли большее доказательство высокой премудрости, когда Бог из самых непроходимостей благоволит дать свободный выход? Через одного, который возненавиден, земля обетования разделяется по жребию; проданный переселяет народы, а сам воздвигается в великий народ, и малая сия отрасль делается виноград благолозен (Ос. 10, 1), столь обширный, что доходит до рек, простирается до моря, расширяется далее и далее за пределы, покрывает горы величием славы, превышает кедры, и даже горы и кедры Божия (какие бы горы и кедры ни надлежало здесь разуметь) (Пс. 79, 11–12).

Такова была некогда паства сия и такой сделалась ныне — столь благоустроенной и расширенной! И если она несовершенна, то через постепенные приращения восходит к совершенству; а я предрекаю, что и будет восходить. Сие предвещает мне Дух Святой, ежели и я имею сколько-нибудь пророческого дара, могу

589

видеть вперед, по предшествовавшему надеяться о будущем и знать оное по умозаключению, как воспитанник Слова. Ибо гораздо было необычайнее из прежнего состояния прийти в настоящее, нежели из настоящего достигнуть верха славы. Если, по гласу Животворящего мертвых, стали уже совокупляться кости к костям и состав к составу и сухим костям дан дух жизни и пакибытия (Иез. 37, 7), то, очень знаю, должно совершиться и полное воскресение. Да не возносятся в себе преогорчевающии (Пс. 65, 7), да не думают, что обладают чем-нибудь, уловляя тень, или соние востающих (Пс. 72, 20), или мимолетный ветер, или след корабля на воде. Да плачевопльствит питис, зане паде кедр (Зах. 11, 2). Пусть вразумятся бедствиями других и узнают, яко не до конца забвен будет нищий (Пс. 9, 13), и, как говорит Аввакум, во изступлении разсечь главы сильных (Авв. 3, 14) не замедлит Божество, рассекаемое и худо разделяемое на начальственное и подначальное, причем особенно оскорбляется и Божество, низводимое до твари, подавляется и тварь равночестием с Божеством.

Слышу, кажется, и сие слово Того, Кто собирает сокрушенных и приемлет угнетенных: расшири ужа твоя, еще простре на десно и на лево, воздрузи, покровов не пощади (Ис. 54, 2. 3). Я предал тебя, Я и помогу тебе: в ярости мале поразил тебя и милостию вечною прославлю тебя (ст. 8). Мера человеколюбия превышает меру вразумления. То было за неправды, а сие за поклонение Троице; то для очищения, а сие для славы Моей; ибо прославляю прославляющих и огорчаю огорчающих. Сия запечатлешася у Мене (Втор. 32, 34). Это ненарушимый закон возмездия. А ты захватил у Меня стены, и доски, и украшенные камни, длинные ходы и обходы, блистал и озарял золотом, то расточал его, как воду, то собирал, как песок, не зная, что вера под открытым небом лучше великолепного нечестия и что трое, собранные во имя Господне, пред Богом составляют большее число, нежели многие, отрицающиеся Божества. Ужели Хананеев, сколько их ни есть, предпочтешь одному Аврааму, или Содомлян одному Лоту, или Мадиамлян Моисею — сим пришельцам и странникам? Что ж? Кого предпочтешь? Триста ли человек, которые у Гедеона мужественно лакали воду, или тысячи, обратившиеся в бегство (Суд. 7, 7, 21)? Домочадцев ли Авраамовых, которых было немного более Гедеоновых воинов, или многих царей и тьмы воинства, которых, однако же, прогнали и обратили в бегство малочисленные? Как же ты разумеешь

590

следующие слова: аще будет число сынов Израилевых яко песок морский, останок спасется (Рим. 9, 27), или следующие: оставих Себе седмь тысящ мужей, иже не преклониша колена пред Ваалом (Рим. 11, 4)? Нет, нет; не во множайших благоволи Бог (1 Кор. 10, 5). Ты исчисляешь десятки тысяч, а Бог — спасаемых; ты — неизмеримую пыль, а я — сосуды избранные (Деян. 9, 15). Ибо для Бога ничто так не достолепно, как слово очищенное и душа, совершенная учениями истины. Ничего не можем принести и дать Богу такого, что было бы достойно Того, Кто сотворил все, от Которого все и для Которого все, — не потому, что приносимое есть дело одной руки или избыток одного человека, но хотя бы восхотел кто почтить Бога, собрав воедино все богатства и труды рук человеческих. Еда небо и землю не Аз наполняю; рече Господь (Иер. 23, 24). И кий дом созиждете Ми, или кое место покоища Моего (Ис. 66, 1)? Поелику же неизбежен недостаток в достоинстве дара, то требую от вас того, что есть второе — благочестия, сего общего и равночестного предо Мной богатства, которым иногда и самый бедный, если только высок духом, может превзойти самого знатного. Ибо здесь щедрость зависит от произволения, а не от богатства. И сие прииму из рук ваших, но знайте также, что вы не будете попирать двор Мой, но поперут его ноги кротких (Ис. 26, 6), которые здраво и искренно познали Меня и единородное Слово Мое и Духа Святого! Доколе будете наследовать гору святую Мою (Ис. 57, 13)? Доколе будет ковчег у иноплеменников? Насладитесь теперь еще недолго чужим достоянием, увеселитесь исполнением ваших хотений. Как вы совещали отринути Мя (Пс. 61, 5), тако и Аз отрину вас (Иезек. 5, 11), говорит Господь Вседержитель.

Мне казалось, что слышу, как говорит сие Господь, и вижу, как приводит в исполнение, а кроме сего представлялось, что взывает Он и народу сему, который из малочисленного соделался уже многочисленным, из рассеянного — довольно собранным и из жалкого — возбуждающим, может быть, и зависть: идите враты Моими (Ис. 62, 10) и расширяйтесь; не всегда вам страдать, живя в кущах, а оскорбляющим вас чрез меру веселиться! Взывает Он и Ангелам-покровителям (ибо я уверен, что особенный Ангел покровительствует каждую Церковь, как научает меня Иоанн в Откровении),  путь сотворите людем Моим, и камение, еже на пути, размещите (Ис. 62, 10), чтобы не было затруднения и препятствия народу Моему

591

в божественном шествии и вхождении, — ныне в рукотворенные храмы, а впоследствии — в горний Иерусалим и в тамошнее Святая Святых, где, сколько знаю, будет конец здешнего злострадания и усилия для шествующих доблестно, в числе которых находитесь и вы — званные святые (Рим. 1, 7), люди избранны (Тит. 2, 14), царское священие (1 Петр. 2, 9), достояние Господне державное (Пс. 15, 6), от капли целая река, от искры небесное светило, от горчичного зерна дерево, пристанище птиц.

Так шествующих приносим в дар вам, любезные пастыри; их приводим, их предлагаем друзьям своим, странникам и таким же пресельникам, как и мы сами. У нас нет другого приношения прекраснее и блистательнее сего, хотя бы приискали самое лучшее из всего, что имеем, дабы вы знали, что мы, будучи странниками, не скудны, а, напротив того, нищи, многи же богатяще (2 Кор. 6, 10). Если же сие маловажно и ничего не стоит, то желаю знать, что важнее и достойнее большего внимания?

Ибо если такой город — око вселенной, могущественнейший на суше и на море, как бы взаимный узел Востока и Запада, куда отовсюду стекается и откуда, как с общего торжища, исходит все важнейшее в вере, если сей город, и притом отовсюду возмущаемый толиким множеством языков, утвердить и укрепить здравым учением не важно, то окажется ли что другое великим и стоящим попечения? А если сие заслуживает похвалу, дозвольте и мне похвалиться сим несколько, потому что и мной привнесена некоторая часть к видимому вами. Возведи окрест очи твои, и виждь, кто бы ты ни был, ценитель слов моих! Виждь соплетенный венец славы вместо наемников Ефремовых и венца гордыни (Ис. 28, 1). Виждь собор пресвитеров, украшенных сединой и мудростью, благочиние диаконов, не далеких от того же Духа, скромность чтецов, любовь к учению в народе. Посмотри на мужей и на жен: все равночестны добродетелью; и из мужей посмотри на любомудрых и на простых — все умудрены в божественном; на начальников и на подчиненных, — здесь все прекрасно управляются; на воинов и на благородных, на ученых и любителей учености — все воинствуют для Бога и, кроткие в другом, бранноносны за Духа, все чтут горний сонм, в который вводит не тихошественная буква, но Дух животворящий, все в подлинном смысле учены, все служители истинного Слова. И из жен посмотри на живущих в супружестве — они сопряжены более с Богом, нежели с пло-

592

тью; посмотри на не связанных супружеством и свободных — они все посвятили Богу; на юных и старых — одни доблестно приближаются к старости, другие усиливаются пребыть бессмертными, обновляясь лучшими надеждами. Соплетающим сей-то венец (еже глаголю, не глаголю по Господе (2 Кор. 11, 17), однако же скажу) содействовал и я несколько. Иной из них есть дело моих слов, не тех, которые я отринул, но тех, которые возлюбил, — не слов любодейных (как сказал в поношение наше некто из любодейных и словом и нравами), но слов весьма целомудренных. Иной из них есть порождение и плод моего духа, как может порождать дух отрешившихся от тела. И я очень уверен, что о сем засвидетельствуют признательные из вас или что даже все вы засвидетельствуете. Ибо я трудился над тем, чтобы все приносили плод, и моя награда — одно исповедание; иного не ищу и не искал, потому что добродетель должна быть бескорыстна, если хочет быть такой добродетелью, у которой в виду одно добро.

Хотите ли, чтобы я присовокупил нечто более отважное? Смотрите: языки противников стали кротки, и вооружавшиеся против Божества безмолвствуют предо мной. И это плоды Духа, и это плоды моего делания. Ибо учу не как неученый, не поражаю противников укоризнами, как делают многие, сражающиеся не с учением, но с учащими и укоризнами покрывающие иногда слабость своих умозаключений, подобно каракатице, которая, как сказывают, извергает перед собой черную влагу, чтобы избежать ловца или уловить, скрывшись. Но воинствование свое за Христа доказываем тем, что сражаемся, подражая Христу, Который мирен, кроток и понес на Себе наши немощи; не заключаем мира во вред учению истины, уступая что-нибудь ради славы именоваться снисходительными (мы не уловляем добра худыми средствами), и блюдем мир, сражаясь законно, не выступая из своих пределов и правил Духа. Так о сем разумею и вменяю это в закон всем строителям душ и раздаятелям слова: ни строгостью не ожесточать, ни потворством не надмевать, но соблюдать благоразумие в слове и ни в том, ни в другом не преступать меры.

Но, может быть, по желанию вашему должен я представить и учение самой веры, какая нами содержится. Ибо и я освящусь постоянным напоминанием, и народ сей получит пользу, увеселяясь подобными речами более, нежели чем другим, и вы дознаете, что не напрасно завидуют нам, которые в раскрытии

593

истины с одними соревнуем, с другими идем наряду. Ибо как подземные воды, одни совершенно скрыты в глубине, другие от стеснения кипят и, как ощутительно для слуха, готовы, кажется, прорваться вверх, однако же еще медлят, а иные действительно прорываются, так и между любомудрствующими о Боге (не говорю о людях вовсе несознательных) одни содержат благочестие совершенно втайне и скрывают оное в самих себе, другие близки только к тому, чтобы разрешиться словом, и это люди, которые хотя бегают нечестия, однако же не осмеливаются говорить и благочестиво, руководясь ли какой-то осторожностью касательно слова или прибегая к сему из робости, и хотя сами здравы умом, как говорят о себе, но не хотят сделать здравым народ, как будто возложена на них обязанность иметь попечение о себе только, а не о других; иные же всем открывают сокровище, не таят того, что болезнуют о благочестии, не почитают спасением, если спасаются они одни, а не изливается обильно благо сие и на других. С последними желал бы стать и я, желали бы и те, которые со мной, чтобы, дерзая благим дерзновением, исповедать благочестие.

Начертание же нашего учения одно; и оно кратко; это как бы надпись на столпе, вразумительная всякому, это — люди сии, искренние поклонники Троицы. Иной из них скорее разлучится с жизнью, нежели Единое из Трех отлучит от Божества; все они единомудренны; все держатся единого исповедания, одним учением соединены друг с другом, со мной и с Троицей. Подробности же учения изложу сокращенно: Безначальное, Начало и Сущее с Началом — един Бог. Но безначальность или нерожденность не есть естество Безначального. Ибо всякое естество определяется не через то, чем оно не есть, но через то, чем оно есть; ибо оно есть положение, а не отрицание существующего. И Начало тем, что оно начало, не отделяется от Безначального, ибо для Него быть началом не составляет естества, как и для первого быть безначальным, потому что сие относится только к естеству, а не есть само естество. И Сущее с Безначальным и с Началом есть не иное что, как то же, что и Они. Имя Безначальному — Отец, Началу — Сын, Сущему вместе с Началом — Дух Святой; а естество в Трех единое — Бог, Единение же — Отец, из Которого Другие и к Которому Они возводятся, не сливаясь, а сопребывая с Ним и не разделяемые между Собой ни временем, ни хотением, ни могуществом. Ибо сие нас делает чем-то многим, потому что каждый из нас разногласен и сам с собой и

594

с другими. Но Тем, у Которых естество просто и бытие тождественно, приличествует и единство.

Упорно же наклонять учение в ту и другую сторону и уравнивать различные мнения мы не берем на себя, не хотим как Савеллиевым учением о Едином вооружаться против Трех и худым соединением уничтожать деление, так Ариевым учением о Трех ополчаться против Единого и лукавым делением извращать единство. Ибо требуется не худое заменить худым, но не погрешить в добром, а первое есть забава лукавого, который неверно взвешивает наши учения. Сами же мы, идя средним и царским путем (в чем и совершенство, как рассуждают о сем знающие дело), веруем в Отца и Сына и Святого Духа, Которые единосущны и единославны. В сих именах и подлежащих и крещение (как известно сие тебе, сподобившийся таинства) приемлет свое совершение, будучи отречением от безбожия и исповеданием Божества. А таким образом не противоречим мы, познавая Единого по сущности и по нераздельности поклонения, Трех по Ипостасям, или по Лицам, ибо некоторые предпочитают последнее речение. И да не стыдят себя те, которые спорят о сих речениях, как будто наше благочестие заключается в именах, а не в деле! Ибо что хотите сказать вы, которые вводите Три Ипостаси? Верно, говорите сие не в предположении трех Существ? Знаю, что громко возопиете против предполагающих сие, ибо учите, что одна и та же сущность в Трех. И вы, употребляющие речение «Лица», не составляете чего-то единого, но вместе и сложного, совершенно трехличного или человекообразного? Ни мало; возопиете и вы: да не узрит лица Божия (что бы ни было оно такое), кто так думает. Что же (продолжу спрашивать) означают у вас Ипостаси или Лица? Трех разделяемых, не по естествам, но по личным свойствам. Превосходно! Можно ли думать более здраво и говорить согласнее утверждающих сие, хотя и разнятся они в нескольких слогах? Смотрите, какой я у вас примиритель, возводящий от буквы к мысли, как будто примиряющий Ветхий и Новый Завет!

Но я должен возвратиться к прежнему слову. Кому угодно вновь творить имена, пусть говорит и представляет в уме Нерожденное, Рожденное и Исходящее; не побоимся, чтобы бестелесное могло быть понято телесно, как представляется сие клевещущим на Божество. Говори и о твари, что она Божия (ибо и сие для нас важно); но никак не называй твари Богом; тогда разве допущу, что тварь Бог, когда сам, в собственном смысле, буду

595

Богом. Дело в том: если Бог, то не тварь, потому что тварь в одном ряду с нами, а мы не боги. Если же тварь, то не Бог, ибо началась во времени; а если началась, то было, когда ее не было; а чему предшествовало небытие, то не в собственном смысле сущее; а что не в собственном смысле сущее, то может ли быть Богом? Итак, ни Единое из Трех 1) не есть тварь и не произведено (что хуже и первого) ради меня, чтобы стать не только тварью, но даже тварью малочестнейшей нас. Ибо если я сотворен к славе Божией, а Оно ради меня, как клещи ради колесницы или пила ради двери, то я выше по цели. Чем выше тварей Бог, тем малочестнее меня, сотворенного для Бога, сотворенное ради меня.

Сверх того да не будет и входа в Церковь Божию Моавитянам и Аммонитянам, то есть диалектике, спорам и тем пытливым вопросам о неизреченном рождении и исхождении Бога, с которыми дерзко восстают против Божества, как будто необходимо, чтобы или им одним было постижимо превышающее разум, или не могло то и быть, чего они не поняли. А мы, следуя Божественным писаниям и устраняя препятствия, встречающиеся слепотствующим, будем держаться спасения, отважившись прежде на все, нежели дерзнем на что-нибудь против Бога. Собирать же сами свидетельства предоставим другим, так как многие многократно уже предавали их писанию, да и мы сами не мимоходом касались их. Притом, по мне, крайне стыдно собирать теперь доказательства на то, в чем издавна мы были уверены. Ибо не хорош порядок сперва учить, а потом учиться, хотя бы шло дело не о Божественном и столь высоком предмете, но о чем-нибудь маловажном и ничего не стоящем. А разрешать и разъяснять затруднения, встречающиеся в Писании, не дело настоящего времени; сие требует совершеннейшего и большого занятия, нежели какое сообразно с настоящим намерением слова. Таково наше учение касательно существенного; и я изложил оное не для того, чтобы вступить в состязание с противомыслящими (ибо многократно уже, хотя и умеренно, состязался с ними), но чтобы вам показать свойство моих учений, точно ли я сподвижник ваших догматов и стою с вами против одних врагов и за одни и те же истины.

Таково, достопочтенные, оправдание моего здесь пребывания. Если оно заслуживает похвалу, благодарение Богу и вам, при-

1) То есть Лиц Святой Троицы.

596

звавшим меня! Если и не соответствует надеждам, и в сем случае благодарение! Ибо очень знаю, что оно не вовсе укоризненно, и верю вам, подтверждающим это. Покорыстовался ли я чем-нибудь от сего народа? Приумножил ли сколько-нибудь свою собственность, чему вижу примеры на многих? Огорчил ли чем-нибудь Церковь? Может быть, оскорбил я иных, которые думали, что понапрасну говорю, и которым противопоставил я свое слово. Но вас, сколько сознаю сам себя, ничем я не оскорблял. Ни вола не взял у вас, говорит великий Самуил, состязуясь с Израилем о царе, ни мзды за души ваши; свидетель есть Господь в вас (1 Цар. 12, 5), не взял я ни того ни другого, продолжал он, и я не буду перечислять сего в подробности. Напротив того, соблюл я священство чистым и нескверным. Если же возлюбил я владычество или высоту престолов или если возлюбил попирать дворы царей, то пусть не буду иметь никакой другой славы, а если и приобрету, то да лишусь оной.

Что же значат слова мои? Я не безмездный труженик добродетели и не достиг еще до такого совершенства. Вознаградите меня за труды. Чем же? Не тем, о чем подумали бы некоторые, способные подозревать всякого, но тем, чего мне безопасно желать. Успокойте меня от долговременных трудов, уважьте сию седину, почтите мое странничество и введите на мое место другого, за вас гонимого, у кого руки чисты, у кого слово не неразумно, кто мог бы во всем вас удовольствовать и нести с вами церковные попечения, ибо настоящее время особенно требует таких пастырей. А у меня, видите, в каком состоянии тело, истощенное временем, болезнью, трудами. На что вам нужен старик робкий, ослабевший, умирающий, так сказать, ежедневно, не телом только, но и заботами, — старик, который и это с трудом выговариваю вам? Поверьте голосу учителя, так как никогда не отказывали ему в вере. Я устал, слушая обвинения моей кротости; устал, препираясь и с словом и с завистью, с врагами и со своими: одни поражают в грудь и меньше успевают, потому что не трудно остеречься явного врага; другие имеют в виду хребет и больше причиняют огорчений, потому что неподозреваемый губительнее. Если бы я был кормчий, и даже самый знающий, но окружало нас обширное море, бурно волнующееся вокруг корабля, и в то же время между пловцами восстал сильный мятеж, все спорили бы о том и о другом и заглушали друг друга и волны, то я, сидящий у кормила, долго ли бы мог бороться и с морем, и с пловцами и безбедно спасать корабль

597

от двоякой бури? Где трудно спасение, когда все и всеми мерами трудятся над одним, там как не потонуть, когда все противоборствуют друг другу? Нужно ли говорить о чем другом? Но как мне вынести эту священную брань? Ибо пусть иная брань называется и священной, как есть брань варварская. Как совокуплю и приведу к единству сих один против другого, восседающих и пастырствующих, а с ними и народ, расторгнутый и приведенный в противоборство, подобно как во время землетрясений расседаются места соседственные и близкие или во время заразительных болезней страждут слуги и домашние, потому что болезнь удобно передается от одного другому? И не только народ сей, но целые части вселенной увлекаются тем же мятежным духом, так что Восток и Запад разделились на две противные стороны, и есть опасность, что они, составляя разные уделы, столько же будут разнствовать и во мнениях.

Долго ли будут в употреблении слова: мой, твой, старый, новый, ученее или духовнее, благороднее или ниже родом, богаче или беднее людьми? Стыжусь старости, когда мне, спасенному Христом, дают имя от чего-нибудь другого. Несносны мне конеристатели, зрелища и те издержки и заботы, которым предаетесь с равным неистовством. И мы то впрягаем, то перепрягаем коней, предаемся восторгам, едва не бьем воздух, как они, бросаем пыль к небу, как исступленные; споря за других, удовлетворяем собственной страсти спорить, бываем худыми оценщиками соревнования, несправедливыми судьями дел. Ныне у нас один престол и одна вера, если так внушают нам наши вожди; завтра подует противный ветер, и престолы и вера будут у нас разные. Вместе с враждой и приязнью меняются имена, а, что всего хуже, не стыдимся говорить противное при тех же слушателях и сами не стоим в одном, потому что любовь к спорам делает нас то такими, то иными, и в нас бывают такие же перемены, отливы и приливы, как в Еврипе. Когда дети играют и служат игрушкой для других на площади, стыдно и несвойственно было бы нам, оставив собственные дела, вмешаться в их игры, потому что детские забавы не приличны старости. Так, когда другие увлекают и увлекаются, я, который знаю иное лучше многих, не соглашусь стать лучше одним из них, нежели быть тем, что я теперь, то есть свободным, хотя и незнатным. Ибо, кроме прочего, есть во мне и то, что не во многом соглашаюсь со многими и не люблю идти одним с ними путем.

598

Может быть, сие дерзко и невежественно, однако же я подвержен сему. На меня неприятно действует приятное для других, и увеселяюсь тем, что для иных огорчительно. Посему не удивился бы, если бы меня, как человека беспокойного, связали и многие признали сумасбродным, что, как сказывают, и случилось с одним из эллинских философов, которому целомудрие вменено было в безумие, потому что над всем смеялся, находя достойным смеха казавшееся для многих стоящим усильных трудов; не удивился бы, если бы почли меня исполненным вина, как впоследствии учеников Христовых за то, что стали говорить языками, — почли, не зная, что это сила Духа, а не исступление ума.

Рассмотрите же и мои вины. Говорят: «Столько времени управляешь ты Церковью, обстоятельства тебе благоприятствуют и Самодержец ревностен (что весьма важно), в чем же для нас видна перемена? Сколько перед нами наших оскорбителей? Каких бедствий не претерпели мы? Не видели ли мы обид, угроз, изгнаний, разграбления и описания имений, сожжения пресвитеров на море? Не видели ли храмов, обагренных кровью святых и из храмов соделавшихся кладбищами? Не видели ли всенародного заклания пресвитеров, епископов, точнее же сказать, патриархов? Не всякое ли место было непроходимо одним благочестивым? Не столько ли мы терпели, что невозможно и пересказать всех бедствий? А чем же мы воздали причинившим нам оные? Между тем, что и хорошо, возможность действовать возвращена нам, и надобно было вразумить оскорбителей». Оставляю прочее, предложу же свое, чтоб не все говорить о твоем.

Разве и мы не были гонимы, не терпели оскорблений? Разве не изгоняли нас из церквей, из домов и (что всего ужаснее) из самих пустынь? Разве не перенесли мы того, что и народ неистовствовал, и правители областей делали обиды, и цари, а равно и их указы, были презираемы? Что же потом? Мы стали сильны, а гонители разбежались. И это, по моему мнению, достаточное наказание обидчикам, то есть самая власть, какую имеем отмстить. Но эти люди думают иначе; они чрез меру точны и правдивы, когда идет дело об отмщении; потому требуют не пропускать случая. Они говорят: «Какой начальник области наказан? Какой народ и кто из подумавших вразумлен? Воспользовались ли мы чем-нибудь для себя самих, чтобы внушить страх и на будущее время?»

Может быть, и за сие будут порицать меня (ибо уже и пори-

599

цали), что нет у меня ни богатого стола, ни соответственной сану одежды, ни торжественных выходов, ни величавости в обхождении. Не знал я, что мне должно входить в состязания с консулами, правителями областей, знатнейшими из военачальников, которые не знают, куда расточить свое богатство, что и мне, роскошествуя из достояния бедных, надобно обременять свое чрево, необходимое употреблять на излишества, изрыгать на алтари. Не знал, что и мне надобно ездить на отличных конях, блистательно выситься на колеснице, — что и мне должны быть встречи, приемы с подобострастием, что все должны давать мне дорогу и расступаться предо мной, как перед диким зверем, как скоро даже издали увидят идущего.

Если сие было для вас тяжело, то оно прошло. Простите мне сию обиду. Поставьте над собой другого, который будет угоден народу, а мне отдайте пустыню, сельскую жизнь и Бога. Ему одному угожу даже простотой жизни. Тяжело, если буду лишен бесед, собраний, торжеств и этих окрыляющих рукоплесканий, лишен ближних и друзей, почестей, красоты города, величия, блеска, повсюду поражающего тех, которые смотрят на сие и не проникают внутрь. Но не так тяжело, как возмущаться и очерняться мятежами и волнениями, какие в обществе, и приноровлениями к обычаям народа. Они ищут не иереев, но риторов; не строителей душ, но хранителей имуществ; не жрецов чистых, но сильных предстателей. Скажу нечто и в их оправдание: я обучил их этому, я, который всем бых вся, не знаю только, да спасу ли всех или да погублю (1 Кор. 9, 22).

Что скажете? Убедил ли и победил ли я вас сими словами? Или для убеждения вашего нужны выражения более твердые? Так, ради самой Троицы, Которую я чту и вы чтете, ради общей нашей надежды и ради совокупления в единый состав людей сих окажите мне эту милость — отпустите меня с молитвами. Пусть это будет возвещать о моих подвигах! Дайте мне увольнительное писание, как цари дают воинам, и, если угодно, с добрым свидетельством, чтобы иметь мне награду; а если нет, как хотите; я не воспрекословлю, пока не узрит Бог, каковы дела наши. «Кого же поставим вместо тебя?» Узрит Господь Себе пастыря для начальствования, как узрел овча во всесожжение (Быт. 22, 8). Только сего одного требую, чтобы он был из числа возбуждающих зависть, а не сожаление, из числа не всякому во всем уступающих, но умеющих в ином случае и воспротивиться для большего блага, ибо первое всего приятнее

600

здесь, а второе всего полезнее там. И вы составьте слово на мое отшествие, а я воздам вам за сие сим прощальным словом:

Прости, Анастасия, получившая от благочестия наименование, ибо ты воскресила нам учение, дотоле презираемое! Прости, место общей победы, Силом, в котором сначала водрузили мы скинию, сорок лет носимую и блуждавшую по пустыне! Прости, великий и славный храм, новое наследие, храм, получивший настоящее величие от Слова, храм, который прежде был Иевусом, а через меня сделан Иерусалимом! Простите и прочие храмы, близкие по красоте к Анастасии, храмы, подобно узам связующие собой разные части города и присвоенные той части, которая с каждым соседственна, храмы, которые наполнил не я, имеющий столько немощи, но наполнила благодать, со мной, отчаянным! Простите, Апостолы, прекрасное селение, мои учители в подвижничестве, хотя я и редко торжествовал в честь вашу, нося в теле, к собственной пользе может быть, того же сатану, который был дан вашему Павлу (2 Кор. 12, 7), ради которого и ныне от вас переселяюсь! Прости кафедра — эта завидная и опасная высота; прости, собор архиереев и иереев, почтенных сановитостью и летами; простите все, служащие Богу при священной трапезе и приближающиеся к тому, кто приближается к Богу (Лев. 10, 3)! Простите, ликостояния Назореев, стройные псалмопения, всенощные стояния, честность дев, благопристойность жен, толпы вдов и сирот, очи нищих, устремленные к Богу и к нам! Простите, страннолюбивые и христолюбивые домы, помощники моей немощи! Простите, любители моих слов, простите и эти народные течения и стечения, и эти трости, пишущие явно и скрытно, и эта решетка, едва выдерживающая теснящихся к слушанию! Простите цари и царские дворцы, и царские служители, домочадцы 1), может быть и верные царю (не знаю сего), но по большей части неверные Богу! Плещите руками, восклицайте пронзительным голосом, поднимите вверх своего витию! Умолк язык для вас неприязненный и вещий. Хотя он не вовсе умолкнет и будет еще препираться рукой и чернилами, но в настоящее время мы умолкли. Прости, град великий и христолюбивый! Ибо засвидетельствую истину, хотя и не по разуму сия ревность (Рим. 10, 2), разлука соделала нас более снисходительными. Приступите к истине; перемените жизнь свою, хотя

1) Царские евнухи, которые большей частью заражены были арианской и македониевой ересями.

601

поздно; чтите Бога более, нежели сколько обыкли! Перемена жизни ни мало не постыдна; напротив того, хранение зла гибельно. Простите, Восток и Запад! За вас и от вас терпим мы нападение: свидетель сему Тот, Кто примирит нас, если не многие будут подражать моему удалению. Ибо не утратят Бога удалившиеся от престолов, но будут иметь горнюю кафедру, которая гораздо выше и безопаснее этих кафедр. А сверх всего и паче всего воскликну: простите Ангелы, надзиратели сей Церкви и также моего здесь пребывания и отшествия отсюда, если только и мои дела в руке Божией! Прости мне, Троица — мое помышление и украшение! Да сохранишься у сего народа моего и да сохранишь его (ибо он мой, хотя и устрояется жизнь моя иначе); да возвещается мне, что Ты всегда возвышаема и прославляема у него и словом и жизнью! Чада! Сохраните предания (1 Тим. 6, 20), помните, как побивали меня камнями. Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами, аминь (Рим. 16, 24)!