Григорий Богослов, свт. Слово 26, произнесенное святым Григорием Богословом о себе самом, когда он после Максимова покушения занять архиепископский престол в Константинополе возвратился из села.

Я желал быть с вами, дети, и вы в равной мере желали быть со мной. Верю сему; и если слово требует подтверждения, клянусь: тако ми ваша похвала, братие, юже имам о Христе Иисусе Господе нашем (1 Кор. 15, 31)! Сию клятву дал Дух Святой, подвигший меня к вам, да уготовлю Господу люди избранны (Тит. 2, 14). Смотрите, какова вера: и за себя уверяю, и за вас ручаюсь. И сие нимало не удивительно. Где общий дух, там и чувствования общие; а где равно чувствуют, там равно и верят. Кто сам не ощущал чего, тот не поверит и другому; а кто чувствовал, тот готов дать согласие; он — невидимый свидетель невидимого чувствования, он — собственное зеркало для чужого образа.

Посему-то у меня недостало терпения жить долее в разлуке с вами, хотя немало огорчает и тяготит меня видимое здесь, — не одно то, что в городах обыкновенно: стечение народа, шум, торжища, зрелища, пресыщение, обиды, влекущие и влекомые, наносящие и претерпевающие вред, плачущие и оплакиваемые, рыдающие, радующиеся, женящиеся, погребающие, хвалимые и хулимые, все поводы к пороку, брожение мира, внезапные перемены, как в Еврипе и в направлении ветров, — но даже и сии почтенные и достойные уважения люди (говорю о предстоящих в сем алтаре и при святой трапезе). Так как имею, по-видимому, над

372

ними власть и сам нахожусь в числе приступающих к Богу, то боюсь, что мы худо приступаем и, как солома, приближающаяся к огню, не стерпим огня. При всем том я возвратился к вам; и хотя удалился по принуждению, однако же прихожу назад без принуждения, даже с великой охотой; и как говорится, ноги сами шли, так Дух ведет меня, подобно потоку, который вверх поднимается с усилием, а вниз сам собой течет быстро. Подлинно, один день составляет целую человеческую жизнь для тех, которые страдают любовью. Ибо, мне кажется, нейдет сюда в пример, что было с Иаковом, который, четырнадцать лет работая Лавану сириянину за двух дев, не утомлялся. Для него, как сказано, занеже любяше их, все дни были как день един (Быт. 29, 20), может быть потому, что предмет любви находился перед глазами, или потому, что легко страдать любовью, хотя замедление и огорчительно. Так, что легко поступает в обладание, то менее возбуждает пожелания, как сказал некто прежде нас. И я, когда был вместе с вами, мало чувствовал силу любви, а когда разлучился, узнал любовь — сего услаждающего мучителя. В этом нет ничего необыкновенного. Пастух скорбит о тельце, который отстал от стада, об овце, которой недостает в десятке, и птичка горюет о гнезде, которое составила ненадолго. Один, взяв свирель, взойдя на высокое место, наполняет унылыми звуками свирель свою, зовет заблудивших, как разумных, и, если послушаются, радуется о них больше, нежели о всем стаде, которое не сделало ему таких забот. А другая с криком летит к гнезду, припадает к щебечущим птенцам и обнимает их крыльями. Какая же привязанность должна быть у доброго пастыря к словесным овцам, за которых он подвергался уже опасностям, так как и сие усугубляет любовь? Так и я боюсь, чтобы волцы тяжцы (Деян. 20, 29), подметив окружающую нас тьму, не разогнали стада увлекательными и дерзкими учениями. Ибо, не имея сил действовать явно, они ожидают безвременья. Боюсь, чтобы разбойники и тати, проходя через двор (Иоан. 10, 1), или бесстыдно не похитили, или не уловили обманом и потом не заклали, не убили, не погубили, восхищающе восхищения, души изъядающе, как сказал один из Пророков (Иез. 22, 25). Боюсь, чтобы кто-нибудь, вчера и третьего дня бывший нашим, найдя дверь не запертой и войдя в нее, как свой, не стал строить нам козней, как чужой. Ибо много различных ухищрений у того, кто действует таким образом, и никто

373

не разнообразен столько в изобретательности, сколько преухищренный на зло противник наш. Боюсь еще и псов 1), которые усиливаются стать пастырями и, что особенно странно, ничего не приносят в пастырское звание кроме того, что остригают волосы, которые не на добро растили. Они и псами не остались, и пастырями не сделались, а только расхищают, рассыпают и разрушают чужой труд. Потому что всегда легче повредить, нежели сохранить; и человек раждается, говорит Иов (Иов. 5, 7), и корабль строится, и дом созидается с трудом; но одного убить, другой разрушить, третий сжечь может всякий, кто захочет. Итак, да не думают много о себе те, которые приставили к стаду псов; они не могут сказать, что приобрели или спасли хотя одну овцу. Ибо упражнявшиеся в худом не научились делать добра. Если же они истребляют стадо, то сие делает и небольшая буря, и легкая болезнь, и один внезапно напавший зверь. Итак, да перестанут они хвалиться своим бесславием, а если могут, да перестанут делать зло, да поклонятся, припадут и восплачут пред Господом, сотворшим их (Пс. 94, 6), и да присоединятся к стаду те из них, которые еще не вовсе неисцелимы.

Сие говорю вам я, — пастырь робкий и осмотрительный, которого за осторожность укоряют в недеятельности. Ибо я не из числа пастырей, которые млеко ядят, волною одеваются, тучное закалают, оскорбляют трудом (Иез. 34, 3–4) или продают и говорят: благословен Господь, и обогатихомся (Зах. 11, 5), которые пасут самих себя, а не овец (если вам памятны слова пророков, которыми они поражают злых пастырей); напротив, я более принадлежу к числу пастырей, которые могут сказать о себе с Павлом: кто изнемогает, и не изнемогаю? Кто соблазняется, и меня не воспламеняет забота (2 Кор. 11, 29)? Не ищу бо ваших, но вас (2 Кор. 12, 14). Бых во дни жегом зноем, и студению в нощи мучим, по слову Патриарха —пастыря (Быт. 31, 40), у которого овцы были знаменаныя и старались зачинать у тамошних корыт (Быт. 30, 41–42) 2).

1) По объяснению Илии, Св. Богослов имеет здесь в виду Максима и называет его псом, как циника. При этом Илия замечает, что циники с особенной заботливостью отращивали у себя волосы.

2) По объяснению Илии, Св. Богослов разумеет здесь Св. Писание, из которого должны напоевать себя живой водой словесные овцы, когда зачинают в себе семя спасения.

374

Так и по таким причинам пришел я к вам, которые находитесь в таком положении. А поелику пришел, то дадим друг другу отчет, что успели мы сделать в продолжении разлуки. Ибо не худо помнить, что от нас потребуют отчета не только за слова и дела, но как за целое время, так и за самую малую и краткую часть времени. Вы возвестите мне делание свое (Иона. 1, 8), а я предложу вам, о чем любомудрствовал я в безмолвии, беседуя сам с собой. Какое из высоких умозрений, или заимствовав от меня, сохранили вы, или сами от себя присовокупили, касательно ли богословия или других догматов, из которых о многих и часто предлагал я вам? Требую от вас не только долга, но и роста, не только таланта, но и прибытия, дабы кто-нибудь, скрыв и зарыв вверенное, не стал еще клеветать на вверившего, что Он жесток и желает чужого (Матф. 25, 24). Итак, какое похвальное дело принесли вы в плод, так чтобы или не уведала шуйца (Матф. 6, 3), или просветился свет ваш пред человеки (Матф. 5, 16), чтобы по плодам было видно дерево, по ученикам мог быть узнан учитель, и чтобы всякий из наблюдающих за нами (а это делают многие — одни по благорасположению, другие из любопытства) мог сказать, яко воистинну Бог с вами есть (1 Кор. 14, 25) и вы не только здраво проповедуете Его, но и служите Ему. Ибо как дело без веры не приемлется, потому что многие делают добро ради славы и по естественному расположению, так и вера без дел мертва (Иак. 2, 20). И да не льстит вас суетными словесы (Ефес. 5, 6) кто-либо из людей, которые охотно дозволяют все под тем одним условием, чтобы вы приложились к нечестивым учениям, и предлагают за худое дело худую награду. Итак, покажите веру от дел, покажите плодородие земли вашей: точно ли не напрасно я сеял, есть ли у вас хотя одна рукоять, имущая силу, еже сотворити муку (Осии 8, 7), и стоющая житницы, чтобы нам вперед возделывать вас еще усерднее. Кто приносит плод во сто крат? Кто в шестьдесят? Кто, наконец, хотя в тридесят? Или, наоборот, кто, от тридесятикратного восходя к шестидесятикратному (ибо и сей порядок видим в Евангелии) 1), окончил сторичным плодом, чтобы, преуспевая, подобно Исааку (Быт. 26, 13), стать великим, идя

1) У Евангелиста Матфея гл. 13, ст. 8 читаем: даяху плод, ово убо сто, ово же шестьдесять, ово же тридесять; а у Еванг. Марка гл. 4, ст. 8. в обратном порядке: и приплодоваше на тридесять, и на шестьдесять, и на сто.

375

от силы в силу, воспевая песни степеней и полагая восхождения в сердце (Пс. 83, 6–8)? Ищу плода, множащагося в слово ваше (Фил. 4, 17). Ибо прибыток ваш, а не мой. Если же и мой, то потому, что он ваш; ибо польза от вас возвращается и к нам, подобно отраженным лучам. Питали ли вы нищих? Принимали ли странных? Умыли ли святых нозе (1 Тим. 5, 10)? Или, угождая чреву, которое упразднится (1 Кор. 6, 13), услаждались вы (положим то) и заповедями; так как нет услаждения, которое было бы лучше и прочнее сего для желающих услаждаться? Покоили ли по мере сил (позвольте сказать и о сем) кого-либо из служащих жертвеннику и прекрасно убожествующих, чтобы они, не развлекаясь, тем усерднее служили жертвеннику и, заимствуя из вашего, привносили взамен и свое? Стыдно, подлинно, и нам просить о сем, и вам не уделять. Не для того заметил я сия, да тако будет о мне, добрее бо мне паче умрети, нежели чтобы уничтожилась похвала моя (1 Кор. 9, 15) и благовествование мое осталось без награды, когда здесь соберу плоды, ибо благовествовать есть дело необходимости, а благовествовать безмездно — дело усердия; но да научитесь вы благотворить Христу, благотворя кому-либо и из малых. Ибо Христос как соделался для меня всем, что есть во мне, кроме греха, так приемлет на Себя и все сколько-нибудь меня касающееся, доставишь ли ты мне кров или одежду, посетишь ли в темнице, придешь ли к больному или, что всего маловажнее, язык томимого жаждой прохладишь одной чашей студеной воды, о чем просил бедного Лазаря страждущий в пламени богач, которому за здешнюю роскошную жизнь, за презрение голодного и покрытого струпами Лазаря, воздается тем, что просит у Лазаря и не получает просимого. Вои чего от вас требуем; и знаю, что вы не будете постыждены, как давая отчет мне, так и в последний день, в который будут собраны все дела наши, по сказанному: и Аз гряду советы и деяния ваши собрати (Ис. 66, 18); се человек, и дело его и мзда его с ним (Ис. 40, 10).

Но вот и наше, что приносим вам из пустыни. Ибо и Илия охотно любомудрствовал на Кармиле, и Иоанн в пустыне, и Сам Иисус совершал дела перед народом, а молитвы большей частью на свободе и в пустынях. Какой же преподан сим урок? Тот, думаю, что для невозмущаемого собеседования с Богом нужно погрузиться в безмолвие и хотя несколько возвести ум свой от непостоянного. Ибо Сам Он не имел нужды в уединении; да и не было места, где бы мог Он укрыться, бу-

376

дучи Богом и все исполняющим; уединялся же, чтобы мы знали время и для дел, и для высшего упражнения. Итак, какие же плоды моей пустыни? Как добрый купец, отовсюду собирающий прибыль, хочу и из нее доставить вам нечто для купли.

Однажды, когда день уже склонялся к вечеру, ходил я один, погрузившись сам в себя, и местом прогулки был морской берег. Всегда имею обычай облегчать труды такими отдыхами. Потому что и тетива, постоянно натянутая, не выдерживает напряжения, а надобно ее спускать со стрелы, чтобы можно было снова натянуть и чтобы она была не бесполезной для стрелка, но годилась в случае употребления. Так я ходил; ноги переносили меня с одного места на другое, а взор покоился на море. Зрелище было неприятно, хотя оно бывает всего приятнее в другое время, когда при ясном небе море покрывается пурпуром, тихо и кротко играя, плещет в берега. Но что же происходило в это время? Охотно скажу, и даже словами Писания: ветру велию дыхающу (Иоан. 6, 18), море волновалось и завывало, а волны, как обыкновенно бывает в таких бурях, одни, восстав вдали и постепенно, то достигая наибольшей высоты, то понижаясь, сокрушались при берегах; а другие, ударившись о ближние скалы и отраженные ими, превращались в пенистые и высоко летящие брызги. Тут были выбрасываемы небольшие камни, поросты, улитки и самые легкие раковины, и некоторые опять поглощаемы с отливом волны. Но твердо и неподвижно стояли скалы, как будто ничто их не тревожило, кроме того, что ударялись о них волны. Из сего умел я извлечь нечто полезное для любомудрия. И как все применяю к себе, особенно если что-нибудь случившееся приводит меня в кружение, как было и теперь, то не без внимания смотрел я на видимое, и это зрелище было для меня уроком.

Я сказал себе: не море ли жизнь наша и дела человеческие? И в ней много соленого и непостоянного. А ветры — это не постигающие ли нас искушения и всякая неожиданность? Сие то, кажется мне, примечая, досточудный Давид говорит: спаси мя, Господи, яко внидоша воды до души моея; избавь меня из глубин водных, приидох во глубины морския, и буря потопи мя (Пс. 68, 2–3). Что же касается до искушаемых, то одни, рассуждал я, как самые легкие бездушные тела, увлекаются и нимало не противостоят напастям, потому что не имеют в себе твердости и веса, доставляемых разумом целомудренным и готовым бороться с встретившимися обстоятельствами; а другие,

377

как камень, — достойны того Камня, на Котором мы утверждены и Которому служим. Таковы все, которые, руководясь умом любомудрым и стоя выше низкой черни, все переносят твердо и непоколебимо и посмеваются колеблющимся или жалеют о них — посмеваются по любомудрию, жалеют по человеколюбию. Сами же для себя вменяют в стыд — отдаленные бедствия презирать и даже не почитать бедствиями, но уступать над собой победу настоящим, и притом кратковременным, как будто они постоянны,  — оказывать любомудрие безвременно, а в случае нужды оказываться нелюбомудрыми; что подобно тому, как если бы стал почитать себя отличнейшим борцом, кто никогда не выходил на поприще, или — искусным кормчим, кто высоко думает о своем искусстве в тихую погоду, а в бурю бросает из рук кормило.

Но как уже один раз остановился я на сем рассуждении, то встретил и другое подобие, весьма приличное настоящему предмету. Может быть, почтете меня стариком и баснословом, когда сообщу вам оное; однако же вы должны узнать это; потому что, как известно, и Писание неоднократно употребляет такие подобия для ясности изложения. По баснословию, есть дерево, которое зеленеет, когда его рубят, и противоборствует железу, — а если о необыкновенном должно и выражаться необыкновенно, — которое смертью живет, от сечения разрастается, истребляемое — умножается. Конечно, это баснь и произвол вымысла, но мне представляется, что таков же точно и человек любомудрый. Он прославляется в страданиях, скорби обращает в повод к добродетели, украшается несчастьями, не превозносится десными оружии правды, не изнемогает пред шуими (2 Кор. 6, 7), но в различных обстоятельствах всегда пребывает одинаков или делается еще светлее, как золото в горниле.

Посмотрим на него так: знатного ли он происхождения? Наравне с благородством крови покажет в себе благонравие, так что заслужит уважение в двояком отношении, станешь ли разбирать его родословие или смотреть на него самого. Или он статуя низкой работы и из дешевого брения (если есть различие между брением и брением)? Заменит это духовным благородством, которое каждый напечатлевает сам в себе, к худшему или лучшему; а всякое другое благородство, которое в нас всевается или грамотами нам сообщается, отметит ничего не стоящим и подложным. Ибо благородство бывает троякое. Одно — свыше, и по оному все мы равно благородны, потому что

378

все созданы по образу Божию. Второе зависит от плоти, и по оному, так как оно состоит в тлении, не знаю, благороден ли кто. Третье познается по порокам и по добродетелям, и в нем участвуем мы больше или меньше в той мере, как думаю, в какой сохраняем или растлеваем в себе образ Божий. Сие-то последнее благородство возлюбит истинный мудрец и истинно любомудрый. Четвертый род благородства, которое зависит от грамот и указов, тогда удостою слова, когда соглашусь признать красотой подрумяненную красоту или уважать обезьяну, которой велено быть львом. Юноша ли он? Мужественно восстанет против страстей и воспользуется юностью для того, чтобы не подвергнуться чему-либо свойственному юным, но в юном теле показать старческое благоразумие, и возрадуется о победе больше, нежели увенчанные в Олимпии. Ибо одержит победу на общем позорище — на позорище вселенной, и победу не продажную 1). Преклоняется ли он к старости? Но не состареется душой, встретит кончину как предустановленный день необходимого освобождения, с радостью перейдет в жизнь грядущую, где нет ни незрелого, ни старца, но все совершенны по духовному возрасту. Наделен ли он цветущей красотой? В одной красоте будет просиявать у него другая, в телесной — душевная. Сохранился ли без повреждения цвет его красоты? Он углублен сам в себя и не знает, смотрят ли на него другие. Безобразна ли его наружность? Зато благообразен сокровенный его человек, как цветистая и самая благовонная роза, которая еще не раскрылась из своей оболочки, не имеющей ни цвета, ни запаха. Красный добротой паче сынов человеческих, он не даст и времени посмотреть на его внешность, обращая зрителя к иному. Крепок ли он по внешнему человеку? — Употребит здоровье к лучшему: подаст совет, поразит словом, будет говорить смело, станет проводить время во бдении, спать на голой земле, поститься, истощать вещественное, созерцать земное и небесное и со всем тщанием помышлять о смерти. Сделается ли он болен? Станет бороться с болезнью. А если будет побежден, то одержит верх, достигнув того, чтобы уже не бороться. Богат ли он? — Умудрится расточить богатство и из своего имущества, как распорядитель чужого, будет уделять нуждающимся, чтобы и приемлющему послужило это во благо, и

1) На олимпийских и других играх часто сильные борцы уступали за деньги победу над собой более слабым.

379

ему самому сосредоточиться в Боге, ничего не имея, кроме креста и тела. Беден ли он? Обогатится в Боге, посмеваясь над имеющими у себя многое; потому что они как непрестанно приобретают, так непрестанно нищенствуют, имея нужду еще в большем, и пьют для того, чтобы чувствовать больше жажды. Алчет ли он? Препитается с птицами, которые кормятся, не сея и не возделывая земли; проживет с Илией у сарептянки. Чванец елея не оскудеет, и водонос муки не умалится (3 Цар. 17, 14); первый непрестанно будет источать, другой приносить обильную жатву, чтобы страннолюбивая вдова сподобилась чести и питатель имел пропитание. Жаждет ли он? Источники и реки дадут ему питие, не упояющее и не мерой подаваемое; а если и везде оскудеют воды от бездождия, то, может быть, он будет пить из потока (3 Цар. 18, 5). Потерпит ли он холод? Его терпел и Павел (2 Кор. 11, 27). Притом долго ли потерпит? Есть одеяние и из камня, в чем да уверит тебя Иов, который говорит: занеже не имеяху покрова, в камение облекошася (Иов. 24, 8).

Рассмотри и большие еще совершенства. Будут ли его злословить? Он препобедит тем, что за злословие не воздаст злословием. Будут ли его гнать? Перенесет. Будут ли хулить? — Утешится (1 Кор. 4, 13). Будут ли клеветать? — Станет молиться. Ударят ли в десную ланиту? — Обратит и другую; а если б у него была третья, подставил бы и ту, чтобы ударившего скорее научить великодушию, вразумить его делом, когда не мог словом. Будут ли ругаться над ним? — Сие терпел и Христос. И он почтен будет участием в Христовых страданиях. Назовут ли самарянином, скажут ли, что он имеет в себе беса? — Все примет с Богом. Сколько бы многочисленны ни были его страдания, все еще недостанет многого: оцета, желчи, тернового венца, тростникового скипетра, багряницы, креста, гвоздей, сраспинаемых разбойников, мимоходящих и хулящих. Богу надлежало и в том преимуществовать, чтобы в самом посрамлении претерпеть большее! Нет ничего столь непреодолимого и непобедимого, как любомудрие! Все уступит скорее, нежели любомудрый. Это осел дивий в пустыне, как говорит Иов, ничем не связанный и свободный, смеяйся многу народу града, стужания данническаго не слышай (Иов. 39, 7). Это единорог — животное самовольное. Похощет ли ти работати, привяжешь ли его при яслех (Иов. 39, 9), подведешь ли под ярмо? — Когда лишен он будет всего на земле, —  у него готовы

380

крылья, как у орла; он возвратится в дом настоятеля своего, воспарит к Богу. Скажу кратко: непреодолимы только Бог и ангел, а в-третьих — человек любомудрый, невещественный в веществе, неограниченный в теле, небесный на земле, бесстрастный в страданиях, всему уступающий победу, кроме самомнения, и тех, которые думают овладеть им, побеждающий своим низложением.

Поелику же слово мое, начав с представленного мной подобия, изобразило любомудрого мужа, то по сему изображению рассмотрим сами себя. Мнюся бо и аз Духа Божия имети (1 Кор. 7, 40), хотя нечто из сказанного может уязвлять и низлагать меня, чтобы мои ненавистники и враги, если найдут меня побежденным, имели извинение ежели не намерению, то, по крайней мере, поведению своему; а если окажусь совершеннее и выше нападающих на меня — или оставили злобу свою, или изобрели новый путь неправды (так как настоящий мною презрен) и сверх злобы своей не могли быть обличены в неразумии, как беззаконнующии вотще (Пс. 24, 3) и не имеющие сделать неправды, о чем стараются. Посмотрим же, чем оскорбят меня решающиеся на все, что только может сделать человек в обиду человеку. Назовут невеждой? Я знаю одну мудрость — бояться Бога. Ибо начало премудрости страх Господень (Притч. 1, 7), и: конец слова, все слушай, Бога бойся (Еккл. 12, 13). Так сказал премудрый Соломон. Посему пусть докажут, что во мне нет страха, и тогда победят. А что касается до иной мудрости, то я частью сам оставил ее, а частью желаю и надеюсь приобрести по упованию на Духа. Укорят в бедности? Но она мое избыточество. Охотно бы совлек я с себя и сии рубища, чтобы без них идти по терниям жизни! Охотно, как можно скорее, сложил бы с себя и этот тяжелый хитон 1), чтобы получить более легкий. Назовут убежавшим из отечества? Как низко думают о нас сии в подлинном смысле ругатели и ненавистники странных! Разве есть определенное местом отечество у меня, для которого отечество везде и нигде? А ты разве не странник и не пришлец? Не хвалю твоей обители, если так думаешь; смотри, чтобы не лишиться тебе истинного отечества, в котором должно заготовлять себе жительство. А за старость и болезненность не укоряй нас. В этом виновны не только вещество и природа,

1) То есть тело душевное, чтоб облечься в тело духовное (1 Кор. 15, 44).

381

но (узнай нечто из моих тайн!) немало истощено и рассудком (похвалюсь тем несколько). Да и ты, тучнеющий и питающий плоть свою, не составляешь для меня приятного зрелища. Хорошо, если бы и у тебя видно было несколько седин и бледности, чтобы можно было увериться, что ты человек разумный и любомудрый! Что же еще? Низложат с престолов? С каких? Разве с удовольствием вступил я теперь на престол и прежде вступал? Разве почитаю блаженными тех, которые восходят на престолы? Разве сделаешь их для меня приятными ты, восходящий недостойно? Разве случившееся недавно не обнаружило перед вами моего образа мыслей? Или и это была одна забава и испытание любви, как могут частью подозревать, а частью разглашать, люди искусные на то, чтобы собственные свои пороки видеть в других? Что же значило сокрушение? Что же значили заключения, которые всенародно произносил я сам на себя? Что значили слезы, которые ко мне, едва не возненавиденному за сопротивление, возбудили в вас жалость? Лишат председательства? Но когда и кто из благомыслящих дорожил им? А ныне бегать его, по моему мнению, есть верх благоразумия. Ибо за него все у нас приходит в замешательство и колеблется; за него пределы вселенной 1) мятутся подозрением и ведут какую-то невидимую и не имеющую наименования брань; за него мы, сотворенные Богом, подвергаемся опасности стать тварью людей и лишиться великого и нового имени. О, если бы не было ни председательства, ни предпочтения мест, ни мучительных преимуществ и нас различали по одной добродетели! А нынешний порядок — стать справа, слева, в середине, выше и ниже, идти впереди или рядом — произвел у нас много напрасных замешательств, многих низринул в пропасть и поставил на стороне козлищ, многих не только из низших, но даже из пастырей, которые, быв учителями Израилевыми, сих не уразумели (Иоан. 3, 10). Не допустят к жертвенникам? Но я знаю другой жертвенник, образом которого служат ныне видимые жертвенники, на который не восходили ни орудие, ни рука каменотесца, на котором не слышася железо (3 Цар. 6, 7), которого не касались художники и хитрецы, но который весь — дело ума и к которому восходят созерцанием. Ему буду предстоять я, на нем пожру приятное Богу (Лев. 1, 5) — и жертву, и приношение, и всесожжения, столько же лучшие приносимых ныне,

1) То есть Восток и Запад.

382

сколько истина лучше тени. О нем, как думаю, любомудрствует и великий Давид, говоря: и вниду к жертвеннику Бога, веселящаго духовную юность мою (Пс. 42, 4). От сего жертвенника не отвлечет меня никто, сколько бы ни желал. Изгонят из города? — Но не изгонят вместе и из того града, который горе. Если же это возмогут сделать мои ненавистники, то действительно победят меня. А доколе не в силах сделать сего, дотоле брызжут только в меня водой и бьют ветром или забавляются сновидениями. Так я смотрю на их нападения! Отнимут имущество? — Какое? Если мое, то пусть подрезывают крылья, которых я не подвязывал. А если церковное, то из-за него и вся брань, из-за него ревнует о ковчежце тать (Иоан. 12, 6) и предает Бога за тридесять сребреников, что всего ужаснее; ибо такой цены стоит не предаваемый, но предатель. Запретят вход в дом? Пресекут способы к роскоши? Отдалят от друзей? — Но, как видишь, обременили мы весьма многих, хотя и были ими приглашаемы (не хочу быть неблагодарным). Если же и обременили, то разве тем больше, что щадили их, а не тем, что были ими принимаемы. Причиной сему то, что меня покоил один благочестивый и боголюбивый дом, бывший для меня тем же, чем дом суманитяныни для Елиссея, — родственный мне по плоти, родственный и по духу, на все щедрый, дом, в котором возрастал единодушием и сей народ, не без страха и не без опасности скрывая гонимое еще благочестие. Да воздаст Господь дому сему в день воздаяния! А если я гоняюсь за роскошью, то пусть забавляются надо мной ненавидящие меня. Нет зла, которого бы я в большей мере не желал себе. Что касается до друзей, то очень знаю, что одни и потерпев что-либо худое, не убегут от меня ибо соболезнование производится только общим терпением обид. А если буду презираем другими, то я уже приобучился сносить презрение. Ибо одни из друзей и искренних, даже явным образом, прямо приближишася и сташа; другие, наиболее человеколюбивые, отдалече мене сташа (Пс. 37, 12–13), и в ночь 1) сию все соблазнились. Едва и Петр не отрекся, а может быть, и не плачет горько, чтобы уврачевать грех. И видно, что я один смел и исполнен дерзновения, я один благонадежен среди страха, один терпелив — и выставляемый напоказ народу, и презираемый наедине, известный

1) В которую египетские епископы, войдя в один храм, хотели рукоположить Максима.

383

Востоку и Западу тем, что против меня ведут брань. Какое высокоумие! Аще ополчится на мя полк, не убоится сердце мое: аще востанет на мя брань, на Него аз уповаю (Пс. 26, 3). Не только не почитаю страшным чего-либо из настоящих событий, но даже забываю о себе, плачу об оскорбивших меня, о сих некогда членах Христовых, членах для меня драгоценных, хотя они ныне и растлены, о членах сей паствы, которую вы едва не предали, даже прежде, нежели она собрана воедино. Как вы расторглись и других расторгли, подобно волам, от уз разрешенным (Малах. 4, 2)? Как воздвигли жертвенник против жертвенника? Како быша в запустение внезапу (Пс. 72, 19)? Как сечением своим и сами себе нанесли смерть, и нас заставили болезновать? Как простоту пастырей употребили в пагубу паств? Ибо не пасомых стану порицать за неопытность, но вас винить за вашу злобу. В погибели твоей, Израилю, кто поможет (Ос. 13, 9)? Какое найду заживляющее врачевство? Какую обвязку? Как соединю разделенное? Какими слезами, какими словами, какими молитвами исцелю сокрушенное? Один остается способ. Троица Святая, поклоняемая, совершенная, право нами сочетаваемая и почитаемая, Твое дело сие, Тебе принадлежит слава совершения! Ты восстанови снова нам сих столько удалившихся от нас, и пусть самое отделение научит их единомыслию! Ты нам за здешние труды воздай небесным и безмятежным. А первое и величайшее из сих благ — озариться Тобой совершеннее и чище и познать, что Тебя одну и ту же можно и представлять Единицей, и находить Троицей, что Нерожденное, и Рожденное, и Исходящее — одно естество, три личности, един Бог, Иже над всеми и чрез всех и во всех (Ефес. 4, 6), Бог, к Которому ничто не прилагаемо и в Котором ничто не перелагаемо, не умаляемо, не отсекаемо, Которого отчасти уже постигаем, отчасти стараемся постигнуть и некогда постигнут, яко же есть, те, которые хорошо Его искали здесь и в жизни, и в созерцании. Ему слава, честь, держава во веки. Аминь.

384