Григорий Богослов, свт. Слово 19, говоренное св. Григорием Богословом о словах своих Юлиану, производившему народную перепись и уравнение податей.

Какая насильственная власть, которая постоянно мучит меня из любви! Какая моя мудрость и опытность, когда каждый праздник вызывают меня на борьбу! Я не нахожу в себе никакой мудрости, ни опытности, как ни разбираю и ни испытываю сам себя. Одно, правда, сознаю в себе, что, может быть, и не маловажно, хотя некоторые называют это скудоумием, — я бы желал каждую минуту умерщвлять в себе жизнь, а жить жизнью, сокровенной во Христе, стать не мелочным купцом, но на все, что имею у себя, купить драгоценную жемчужину, все преходящее и тленное променяв на постоянное и небесное. Такое приобретение, конечно, всего важнее и надежнее для имеющего ум. Но если сие для меня невозможно, то я желал бы устоять, по крайней мере, в другом и престол уступить желающим, а самому всю жизнь быть ребенком и учеником, пока не измою всей горечи сладкими во-

289

дами учения. Пусть было бы сие одним и первым делом моего любомудрия или скудоумия; а вторым и важнейшим — следующее: поелику я не в состоянии удерживать словом моим слово многих и овладевшее ныне всеми стремление и желание учить и говорить о духовном, не имея в себе Духа, то идти другим путем, сколько я уверен, и лучшим и менее трудным, став примером молчания, научить всех безмолвию; и кто высоко о мне думает, того устыдить превосходством, а кто низко и менее надлежащего, того довести до скромности равенством достоинств. Такова причина моего молчания, такова тайна нашего воздержания!

Но что со мной делается? Меня влекут и порывают туда и сюда; входят о трудах моих в тяжбу, без милосердия, требуя с меня слова, как некоего долга; любят меня больше, нежели сам я себя; и все стали мудрее меня, потому что лучше меня знают время, когда говорить и когда молчать. Они говорят, что не перестанут в меня, как в железо кремнем, бить укоризнами, пока от малой искры не воспламенится огнь слова. А некоторые из них обещают уже и выгоды от моих слов, поставляют мне на вид большие награды: во-первых, ту, что они сами себе сделают добро, предав себя Богу и мне в плодоношение слова; потом ту, что по случаю переписи окажется добро и всем присутствующим здесь, то есть моему клиру, если клир отца моего вместе и мой, и моему стаду, с которыми я поступил бы очень несправедливо, если бы не имел усердия благодетельствовать им всеми мерами. А самая лучшая награда та, что они за мое слово сами предлагают то, чего бы посредством слова надлежало домогаться с большим усилием. Прекрасно соревнование, которым стараются победить меня! Похвально воздаяние! Видите, каково действие моего молчания: оно сделало самые слова мои для вас более вожделенными. Видите, каков плод нашего бесславия. О, если бы такова была польза слова, какова польза молчания!

Итак, поелику вам сие угодно, вы победили непобедимого, восторжествовали над моим любомудрием, произнесу вам нечто лучшее молчания. А, следственно, произнесу не что-либо нежное, приятное и усладительное для многих своим благозвучием (такой беседой худо воздал бы я любящим меня), но скажу что-нибудь весьма мужественное и сильное, от чего вы могли бы сделаться лучшими, как возведенные от плоти к духу и достаточно возвысившиеся умом.

Сынове человечестии, начну вам словами велегласного Давида, доколе тяжкосердии, вскую любите суету и ищете лжи (Пс.

290

4, 3), почитая чем-то великим здешнюю жизнь, забавы, мелкую славу, ничтожную власть и ложное благоденствие, которые имеющим их принадлежат не больше, чем только надеющимся иметь, и надеющимся — не больше, чем вовсе не чающим? Все это, как прах вихрем, восхищается и переносится от одного к другому или, как дым, разливается, как сновидение, над нами издевается, как тень, неудержимо; когда уходит — не безнадежно для не приобретших, и когда приходит — не верно для обладающих. Как не обратим взоров к небу, горе? Не истрезвимся? Не очистим гноя с глаз? Не познаем, в чем истинное богатство, в чем подлинная знаменитость, где неутрачиваемое достоинство, в чем бесконечное блаженство, где незыблемое, непременяемое, не подвергающее нас наветам благо? Не их ли станем приобретать, если бы так случилось, со многими усилиями и трудами? Не такими ли будем наслаждаться надеждами, если должно здесь чем-нибудь наслаждаться? Не помыслим ли о святых мучениках и о прочих святых, которые подобно каким-то общим узам объяли собой всю вселенную и в честь которых совершается настоящее празднество? Для чего они и раны, и узы, и истязания, и прещение огнем, и острие мечей, и лютость зверей, и тьму, и голод, и пропасти, и расхищение имений, и отторжение членов, а наконец, и самую смерть — все терпели охотно, как бы подвизаясь в чужом теле? Чем желали они быть, что наследовать? Не всякому ли сие известно, хотя бы и не говорил я? Почему и нам с той же надеждой, перед тем же Раздаятелем наград и Подвигоположником не ополчиться против того же мучителя, столько же и ныне, как и в то время, жестокого гонителя душ, невидимого врага и противника? Почему не подвизаться с таким же мужеством на общем позорище, то есть на позорище мира (если не при крайней опасности, причем и освобождение скоро, то в ежедневных трудах и борениях), чтобы удостоиться тех же венцов или чего-нибудь весьма к тому близкого? А я всякому мужу и жене, старцу и юноше, городскому жителю и поселянину, простолюдину и начальнику, богатому и бедному, так как всех призывает один подвиг, даю совет один — приготовиться к сему подвигу охотно, не расслабевать, не медлить, не терять времени, которого возвратить уже невозможно. Ибо настоящее время есть время делания, а будущее — время воздаяния.

Слышите, что говорит Спаситель: восстанете, идем отсюду (Иоан. 14, 31); говорит не тогдашним только ученикам,

291

которых изводит местно из Иудеи, но и всем последующим, чтобы всех преселить отселе и привлечь к Себе, вознесенному, по обетованию (Иоан. 12, 32). Последуем за благим Владыкой, убежим от мирских похотей, убежим от обманчивого мира и миродержителя, всецело посвятим себя Творцу, почтим образ Божий, уважим звание, изменим жизнь. Для чего унижаем себя, будучи высокими? Для чего останавливаемся на видимом? Пусть всякий, во всякое время, при всяком образе жизни и обстоятельств, по мере собственной своей силы и по мере данной ему благодати принесет Богу плод, какой может, чтобы добродетелями всякой меры наполнить нам все горние обители, пожав столько, сколько посеяли, или, лучше сказать, столько вложив в Божии житницы, сколько возделали. Пусть приносят в дар кто богатство, а кто нищету; кто усердие к ближнему, а кто охотное принятие предлагаемого усердием; кто похвальное дело, а кто глубокое наблюдение; кто благовременное слово, а кто благоразумное молчание; кто непреткновенное учение и жизнь, ему не противоречащую, а кто благопослушный и благопокорный слух; кто чистое девство, совершенно отрешающее от мира, а кто честный брак, не вовсе отлучающий от Бога; кто воздержание без надмения, а кто и употребление без похотливости; один — ничем не развлекаемое упражнение в молитвах и песнях духовных, другой — тщательное защищение требующих помощи. Все же да приносят слезы, очищение от грехов, восхождение и усилие простираться вперед. Прекрасным будет плодоношением и простота, и уцеломудренный смех, и обузданный гнев, и глаз, удерживаемый от бесчиния, и ум, не допускаемый до рассеянности.

Как бы ни было маловажно приносимое Богу и как бы ни далеко отстояло от совершенства, но оно не столько мало, чтобы Бог не нашел сего угодным и вовсе не принял, хотя и праведным судом взвешивает милость. И Павлово насаждение приемлет Он как Павлово, приемлет и напоение Аполлосово, и две лепты вдовицы, и мытарево смирение, и Манассиину исповедь. Когда Моисей водружал на земле скинию во образ небесного, тогда все приносили, что было им велено. А доброхотные подаятели (мужи и жены) одни золото, другие серебро и дорогие камни для верхней ризы, другие виссон сканый и червленицу пряденую; одни багряницу, кожи овни очервленены, другие самое худшее, власы козии (Исх. гл. 25 и 35); каждый и каждая, что имели у себя на тот раз, все приносили в дело скинии, и никто из самых бедных не остался без приношения. Так и мы в честную

292

Божию скинию сей Церкви, юже водрузи Господь, а не человек (Евр. 8, 2), в скинию, созидаемую из различных украшений добродетели, хотя один меньше, а другой больше, но все будем вносить одинаково, при строительстве Духа слагаемые и сочетаваемые в дело совершенно, в жилище Христово, в храм святой. Без сомнения же, не внесем столько, сколько получили, хотя и все внесем. Ибо и то от Бога, что мы существуем, знаем Бога и имеем, что внести. Но всего прекраснее и человеколюбивее то, что Бог измеряет подаяние не достоинством подаваемого, но силами и расположением плодоносящего.

Итак, не медли сделаться щедрым, но будь им теперь и по недостатку достойного не отказывай во всем. Напротив того, одно внеси, другое пожелай внести, а об ином молись, чтобы Бог даровал прощение немощи. Он говорит: да не явишися предо Мною тощ (Исх. 23, 15). Никто да не будет тощ и бесплоден; ни одна душа не окажется лишенной плодородия и чадородия. Всякий да плодоносит Богу, что у него есть и составляет его собственность: согрешающий — исправление, текущий подвигом добрым — неослабность, юный — воздержание, седина — благоразумие, богатый — щедрость, бедный — благодарность, начальствующий — некичливость, судия — кротость. Священницы облекитеся (или, правильнее сказать, облечемся) правдою (Пс. 131, 9). Не будем расточать овец паствы, не погубим тех, за кого положил душу Пастырь добрый, Который знает Своих и Своими знаем, глашает по имени (Иоан. 10, 3), вводит овец и изводит их из неверия в веру, из настоящей жизни — в будущее упокоение. Побоимся того, чтобы во исполнение угрозы с нас не начался суд (1 Пет. 4, 17), нам не принять от руки Господни сугубы грехи (Ис. 40, 2); потому что сами не входим и препятствуем тем, которые могут взойти.

Овцы, не пасите пастырей и не выступайте из своих пределов; для вас довольно, если вы на доброй пажити. Не судите судей, не предписывайте законов законодателям. Несть бо нестроения и беспорядка Бог, но мира и порядка (1 Кор. 14, 33). Посему да не замышляет стать головой, кто с трудом служит рукой, или ногой, или другим еще менее важным членом тела; напротив того, братия, кийждо в звании, в немже призван бысть, в том да пребывает (1 Кор. 7, 20), хотя бы и достоин был высшего. Довольствоваться настоящим гораздо похвальнее, нежели домогаться звания, какого не получил. Кому можно без опасности следовать за другим, тот не желай начальствовать с

293

опасностью для себя. Да не нарушается закон подчинения, которым держится и земное и небесное, чтобы через многоначалие не дойти до безначалия.

Образовавшие в себе дар слова, не слишком полагайтесь на сей дар, не мудрствуйте до излишества и паче разума, не желайте во всем, даже и со вредом, одерживать верх, но в некоторых случаях, только было бы полезно, уступайте над собой и победу. Принесите слово в дар Слову, обратите ученость в оружие оправдания, а не смерти.

Воины, довольни будите оброки вашими (Лук. 3, 14) и не требуйте сверх положенного. Так повелевает вам со мной Иоанн, великий проповедник истины, глас, предтекший Слову. Что же разумеет он под оброком? Очевидно, царское содержание и подарки, какие делают по закону за отличия. А от кого лишшее? Остерегаюсь произнести неприязненное слово, но вы сами поймете, хотя и воздержусь.

Градоправители, воздадите кесарева кесареви, и Божия Богови (Матф. 22, 21). Емуже дань, а ему же страх (Рим. 13, 7). А когда говорю «страх», запрещаю любостяжание. Какую же получим себе выгоду? — может быть, скажете вы. Великую, из всех величайшую, и если угодно, при посредстве моем, благие надежды и первенство в горнем граде, а не в сем малом и малейшем из городов, в котором (из уважения к месту моего воспитания скажу еще скромно) и начальствовать нет большой чести и славы. Пожелаем там быть первыми, приобретем тамошнюю славу; взамен сострадательности, какой не видим к себе здесь, упокоимся в недрах Авраамовых.

Будем праведный суд судить (Иоан. 7, 24), измем нища и убога (Пс. 81, 4), помилуем вдовицу и сироту, искупим убиваемых (Притч. 24, 11) или (выражусь гораздо легче) не будем сами убивать, не презрим просящего у нас даже крох со стола, не пройдем мимо покрытого струпами и лежащего в наших воротах. Не будем предаваться забавам, когда другие злостраждут; не погнушаемся подобным себе рабом, чтобы не подпасть нам, друзья и братия, одной участи с богачом, не страдать во пламени, не отделяться пропастию от праведных, не просить нищего Лазаря концом перста устудить палимый язык наш (Лук. 16, 24–26), и просить напрасно. Будем добродушны, милосердны, сострадательны, будем подражать Владыке, Который велит восходить солнцу для добрых и злых, всех одинаково питает дождем. Не дозволим себе обогащаться нищетой дру-

294

гих, не отступим так далеко от Божией правдивости, не смешаем богатства своего с чужими слезами, от которых оно, как от ржавчины и моли, пропадет или (скажу словом Писания) изблюется (Иов. 20, 15). Но ежели мы алчны более, чем должно, то есть и добрая любостяжательность. Дадим здесь нечто малое, чтобы там обогатиться.

Сии правила общи для всех, а не для одних только гражданских начальников, потому что для общего недуга и врачевства общие. А ты, составляющий у нас перепись, переписывай нас правдиво, веди не тщательную перепись моих слов, от которых нет или мало пользы и только приятность и удовольствие для слуха, но святую и человеколюбивую перепись моего народа, уважив, если не что другое, то самое время, потому что и Спаситель рождается во время переписи. Сказано: изыде повеление от кесаря Августа написати всю вселенную. Перепись началась. Взыде же и Иосиф в Вифлеем написатися с Мариею, обрученною ему, зане быти ему от дому и отечества Давидова (Лук. 2, 1–5). И в сие-то время рождается Спаситель; о чудо! Создатель и Владыка всего рождается в бедной и малой обители. Устрашимся тайны, почтим домостроительство и сами принесем нечто в дар времени. Ныне ангелы радуются; ныне пастыри осияваются; ныне звезда течет с востока к великому и неприступному Свету; ныне волхвы поклоняются, приносят дары, познают Царя всяческих и прекрасно по звезде угадывают Небесного. Ныне Ирод неистовствует, избивает детей и за Освободителя истребляет тех, которые должны были получить свободу. Но мы станем с поклоняющимися и Обнищавшему за нас до тела  принесем не ливан, как Богу, не золото, как Царю, не смирну, как вкусившему за нас смерть, но дары таинственные, превышающие видимое, то есть ничего не возьмем, ни в чем не уступим богатству предпочтения перед бедностью, не обидим твари для твари. Ты со Христом ведешь перепись, со Христом взвешиваешь, с Главой назначаешь цену, со Словом вычисляешь. Ныне для тебя наипаче рождается Христос, есть Бог — и соделывается человеком, и живет с человеки (Варух. 3, 38).

Что показывает слово сие? Оно, по моему рассуждению, вразумляет тех, кому поверяют подобные дела, что Бог всегда входит в важнейшие распоряжения правительств. И с одной

1) Или до принятия на Себя тела, как некоторого рубища, или до сложения с Себя и самого тела в смерти крестной.

295

стороны, чтобы устыдить производящих перепись, во время переписи вступает в общение с плотью и с людьми, а с другой стороны, чтобы утешить нас в рабстве и научить искренности (чего также не должно выпускать из вида), Сам платит дидрахму за Себя и за Петра, досточестнейшего из учеников (Матф. 17, 24–27). Ибо для нас стал Он человеком и принял зрак раба, за наши беззакония веден был на смерть. Так поступал Спаситель, Который, как Бог, мог спасти единым изволением. Но Он сделал то, что для нас важнее и наиболее нас пристыжает, стал нам подобострастным и равночестным. Ужели же мы, ученики кроткого, человеколюбивого и столько для нас послужившего Христа, не будем подражать милосердию Владыки? Ужели не будем милостивы к подобным нам рабам, чтобы и самим заслужить милость Господа, Который возмеряет, как сами будем мерить? Ужели не захотим через кротость приобрести души своей? Довольно для свободных рабства, довольно и того различия, что, созданные из одной персти, кто властвует, а кто состоит под властью; кто налагает подати, а кто вносится в число дающих подать; кто может делать неправду и зло, а кто молится и употребляет все усилия, чтобы не потерпеть зла. Довольно различия между созданными по единому образу, в одном достоинстве, между наследниками одной и той же жизни, между теми, за которых Христос равно умер! Довольно сего для свободных! Не будем отягчать сего ига и наказания за первый наш грех. Да погибнет зло и первое основание зла — лукавый, спящим нам всеявый плевелы (Матф. 13, 25) (чем означается, что началом зла бывает нерадение о добре, равно как началом тьмы — удаление света)! Вот что произведено древом, и горьким вкушением, и завистливым змием, и преслушанием, за которое осуждены мы проводить жизнь в поте лица. От сего я стал наг и безобразен, познал наготу, облекся в кожаную ризу, ниспал из рая, обратился в землю, из которой взят, и вместо наслаждения имею одно то, что узнал собственное свое бедствие, вместо кратковременного удовольствия осужден на непрестанную скорбь и неприязнь к тому, который ко вреду был много возлюблен и привлек меня к себе посредством вкушения. Такова мне награда за грех! Вследствие сего я должен родиться на труд, жить и разрушаться. Грех есть матерь нужды, и нужда — любостяжательности, и любостяжательность — браней, а бранями произведены на свет подати — самое тягостное в нашем осуждении. Но по крайней мере мы,

296

подлежащие тому же осуждению, не станем увеличивать наказания и не будем злы к другим. Бог требует от нас взаимного человеколюбия, хотя Сам и наказывает нас.

Будет и другая перепись, другой составитель переписи, если ты слыхал о книге живых (Пс. 68, 29) и о книге неспасаемых. Там все мы будем вписаны или, лучше сказать, уже вписаны каждый по достоинству проведенной им жизни. Там и богатство имеет не больше, и бедность не меньше, а также и милость, и вражда, и все прочее, чем здесь закрывается справедливость. Все мы вписаны перстом Божиим, и в день откровения отверста нам будет книга. Мал и велик тамо есть (Иов. 3, 19), и раб купно с господином, скажу словами Соломона (Премудр. 18, 11), и Царь с подвластным, и знатность подле вводимых в перепись. Умолчу о том, что и выговорить ужасно; однако же скажу, что, как сами пишем, так и будем написаны. Сие-то написание соделай и ты для себя как можно более милостивым, оказавши нам милость и человеколюбие.

Что скажешь на сие? Что напишешь, наилучший друг и сверстник, слушавший со мной одних учителей и одни уроки, хотя Бог и сопричислил меня ныне к лучшему (повременю говорить, к труднейшему) жребию — учить вас, облеченных властью? Что скажешь ты, плод благочестивого отечества и рода, священная отрасль священных родителей и корень еще более священных чад? Как примешь слова мои? Убедительны ли они? Или потребуешь, чтобы я долее услаждал тебя? Правда, не гадать о сем нужно, но достоверно можно знать, что слова мои издавна имеют над тобой силу. И если не на другое что, то на самые слова положиться могу, что они всегда удобно ведут тебя к прекрасному, и ты или предшествуешь им, или последуешь. Ибо сим-то именно и отличаются мудрые от людей обыкновенных. Однако же присовокуплю нечто к сказанному.

Ты воздал уже награду словам моим, какова бы она ни была. Но и слова мои воздают тебе и приводят к тебе нищих, весь лик иереев, лик любомудрых, никакими узами не привязанных к дольнему, обладающих только собственными телами, и телами не совершенно ничего не имеющих для кесаря, но все посвятивших Богу — песнопения, молитвы, бдения, слезы, стяжание, не легко приобретаемое, то есть чтобы умирать для мира, жить для Христа, изнурять плоть, отвлекать душу от тела. Их — служителей и таинников Божиих, прозрителей в небесное, начаток нашего рода, опору и венцы веры, драгоценные жемчужины,

297

камни храма, для которого основание и краеугольный камень — Христос, то есть прекрасной полноты Церкви, — их пощадив или всецело воздав Богу, совершишь ты превосходнейшее дело и для них, и для себя, и для всех нас. И я желаю, чтобы это богатство пришло тебе от нас, а не великие сокровища золота и серебра, которые теперь существуют, но вскоре существовать не будут.

Таково вам плодоношение моего слова! Оно ниже вашей надежды, но соразмерно моим силам. Воздайте и вы мне нечто большее моего приношения — благопокорность, чтобы, сверх всего прочего, менее иметь нужды в моих словах, разумевающе друг друга в поощрении любве и добрых дел (Евр. 10, 24), чтобы, сподобившись милостивого и человеколюбивого написания на небесах и ликовствуя перед Царем всяческих, в чем и состоит все занятие написанных там, совершать Богу хвалу, созерцая и превознося единую славу и светлость Божества — Отца и Сына и Святого Духа. Ибо Ему слава, и честь, и поклонение во веки веков. Аминь.