До патриарха, Никона русские объясняли свои разности с греками в обрядах и обычаях церковных и несогласие своих славянских богослужебных книг с книгами греческими таким образом, что они - русские неизменно сохраняют чистоту православия древних греков, а будто позднейшие греки, отступив от чистоты православия древних греков, допустили у себя еретические и погрешительные новшества. Патриарх Никон сознал несправедливость существовавшего у нас мнения о позднейших греках, почему и предпринял свое исправление обрядов и книг. Но как случилось, что Никон сознал несправедливость этого мнения, после того как оно господствовало у нас в продолжение целых столетий и в продолжение столетий было содержимо у нас со всею твердостью?

Наше русское мнение о позднейших греках, будто они отступили от чистоты православия древних греков и заразились еретическими новшествами, было вопиющей несправедливостью по отношению к этим позднейшим грекам. Вопиющей несправедливости когда-нибудь должен был настать конец, и Никон был призван к тому, чтобы положить ей конец. Сам собою он едва ли был бы в состоянии возвыситься до сознания несправедливости

277

нашего мнения о позднейших греках, потому что сам собою он ничем не мог бы быть возбужден к этому. Но он способен был внимать и впять представлениям относительно сего людей сторонних, что и действительно имело место: переворот мнения о позднейших греках произвели в ном иерусалимский патриарх Паисий и киевские ученые.

Иерусалимский патриарх Паисий прибыл в Москву за милостыней 27 января 1649 г. и оставался в ней в продолжение четырех с половиною месяцев до 10 июня того же 1649 г. Совершенно естественно было, чтобы, побуждаемый желанием получить от государя возможно щедрую милостыню, он постарался приобрести расположение людей, находившихся в наибольшем приближении к государю. Одним из самых близких к Алексею Михайловичу людей был в то время Никон, которого Паисий застал архимандритом Новоспасским и который при нем 11 марта 1649 г. был поставлен в митрополиты новгородские. И действительно Паисий постарался сблизиться с Никоном. Дней через пять — через шесть по своем прибытии в Москву, пред наступлением великого поста (который в 1649 г. начался 4 февраля), он подал чрез Посольский приказ свой «лист» государю, в котором, высказав ему пожелания провести время поста здраво и невредимо пр., обращался к нему с просьбой: «пребывая при вашей милости говорил я в прошлые дни с преподобным архимандритом спасским Никоном и полюбилась мне беседа его, — он есть муж благоговейный, досужий (приятный, серьёзный, назидательный *) и верный царствию вашем: прошу, да будет иметь свободу приходить к нам беседовать подосугу, без запрещения великого вашего царствия» **). И вот в своих беседах с Никоном «по-

______________

*) Перевод которого либо из греческих: χαρίεις, σπουδαῖος, διδακτικός.

**) Паисий обращается к царю с приводимою просьбою потому, что в то время у нас не дозволялось никому иметь сношений с важными приезжими иностранцами, в том числе и с греческими патриархами, без ведома и разрешения правительства (а «в прошлые дни», т. е. тотчас по приезде Паисия в Москву, Никон «говорил» с ним, т. е. имел с ним свидание и беседу, как нужно думать, по приказанию государя, который, вероятно, поручил Никону получше высмотреть патриарха).

278

досугу» патриарх и успел поколебать в нем его прежнее, общее со всеми русскими, мнение о позднейших греках. С начала ХVI века греки начали приезжать в Москву за милостыней в очень большом количестве, так что до Паисия их перебывало в Москве великое множество; если пребывание в Москве никого из прежних греков не сопровождалось теми последствиями, которыми сопровождалось пребывание Паисия: то с одной стороны, это, может быть, значит, что ни у кого из прежних греков не хватало мужества, чтобы говорить русским о несправедливости их мнения о них - позднейших греках *), а с другой стороны — это во всяком случае значит, что до Никона у русских вовсе не находилось охоты слушать подобные речи. Как мало было у прежних русских охоты слушать помянутые речи, это мы видим на примере их поведения с патриархами Иеремией и Ософапом: удовлетворяя неразумному со стороны русских требованию, основанному па их своеобразном московском понимании дела, будто патриархи обладают преизлишеством архиерейской благодати, Иеремия должен был поставить в патриархи Иова, а Феофан — Филарета, с повторением полного архиерейского рукоположения **), и затем первый из двоих посредством собственноручной подписи должен был подтвердить русское мнение о Москве, как о третьем Риме, и что она «благочестием всех превзыде», ибо это читается в уложенной грамоте об учреждении патриаршества, подписанной Иеремиею ***), а второй без церемонии учим был (и смиренно дозволял учить себя) русским обычаям и порядкам совершения богослужения ****). Если Паисий решился повести с Никоном речи о несправедливости мнения русских относительно позднейших греков:

________________

*) Вместе с отсутствием мужества Олсарий указывает еще другую причину, почему греки ни говорили русским о несправедливости их мнения, это — опасение лишиться значительных приношений, которые они ежегодно получали от последних, — русский перевод Путешествия в Чтен. Общ. Ист. и Древн., 1868 г. кн. 4, стр. 387.

**) Преосв. Макария Ист. X, 36 нач. и XI, 6.

***) Собр. госудд. грамм. и договв. И, 97 col. 2.

****) См. у архим. Леонида в Описании рукописей Московской Духовной Академии приложение к № 32 (202), первого выпуска стр. 165.

279

то необходимо понимать это так, что, имея мужество и желание поднимать речь об этом, он приметил в Никоне готовность ее слушать. Относительно мужества Паисия, конечно, должно предполагать, что он наделен был им от природы и что по этому свойству своего характера он представлял из себя человека передового; а что касается до желания, то оно совершенно понятно: нет сомнения, оно было давним желанием греков. Готовность Никона слушать речи Паисия, само собою разумеется, должна была зависеть от свойств и качеств его ума. Нужна была терпимость, которая бы дозволила Никону слушать доводы против того, что составляло на Москве твердое убеждение; нужна была сила ума, чтобы признать основательность доводов, и наконец нужна была смелость ума, чтобы не смущаться перед мыслию о необходимости изменить существовавшее дотоле убеждение. Что Никон отличался силою и смелостью ума, это есть факт общепризнанный. По-видимому, он вовсе по отличался терпимостью. Но если впоследствии он с нетерпимостью проводил свое новое убеждение, то всегда бывает так, что люди новоубежденные не отличаются терпимостью, и это нисколько не отрицает в них присутствия терпимости за то, так сказать — нормальное для них, время, пока они держатся старого убеждения: терпимость есть свойство сильных умов, как несмущаемость пред мыслью о возможности переменить взгляд, иначе при упорном «не хочу слушать» невозможен был бы для них переход от предубеждений к убеждениям. Приведенный доводам Паисия к большему или меньшему сомнению в справедливости господствовавшего на Москве убеждения, будто у позднейших греков повреждена чистота православия, Никон должен был сообщить о своем сомнении царю Алексею Михайловичу . Алексей Михайлович, вовсе не имевший твердого характера Никонова, был, как известно, человек исключительного ума, которым он во всяком случае равнялся с Никоном, а может быть и в значительной степени превосходил его. Следовательно, если доводы Паисия в пользу греков подействовали на сего последнего: то столько же и еще более они могли подействовать и на государя. Кроме Никона были у Алексея Михайловича,

280

в 1649 г. 20-летняго юноши, еще два человека, без совета с которым он не давал мыслям своим никакого определенного направления, это — воспитатель его боярин Борис Иванович Морозов и его духовник благовещенский протопоп Стефан Вонифатьевич. Оба эти последние представляли из себя людей весьма выдающихся, способным внимать голосу истины, и оба они стали на сторону сомнений государя и Никона. Приведенный к сомнению, царь Алексей Михайлович с своими советниками решил подвергнуть вопрос своему исследованию, дабы, в виду великой его важности, не оставаться при одном сомнении, а остановиться на чем-нибудь положительном. С сею целью на первых порах решено было им отправить на Восток надежного русского человека, который привез бы возможно обстоятельное донесение, насколько греки разнятся с нами в обрядах и обычаях и в чинах церковных. В исполнение такого решения и послан был на Восток вместе с самим патриархом Паисием известный Арсений Суханов, который представил потом государю в виде донесения свой Проскинитарий *).

Со всею и совершенною вероятностью следует думать, что это первое исследование вопроса было делом частным и тайным у царя с его тремя названными советниками и что в тайну не был посвящен и сам патриарх Иосиф. Разумеем под тайною не то, чтобы Арсений был отправлен па Восток секретно, — он отправлен был совершенно открыто, а то, что составляла тайну истинная цель, для которой понадобилось государю иметь сведения о чинах и обрядах греческих. В самое время пребывания Паисия в Москве между духовником царя и патриархом Иосифом произошла такая сильная ссора, которая делала совершенно невозможным привлечение послед-

_____________

*) Может показаться недоуменным, что для описания греческих богослужебных чипов и обычаев Суханов послан был в Иерусалим, а не в Константинополь и не на Афон. Но в Москве, как это необходимо думать, предполагали существование у греков повсюдного единообразия в богослужебных чинах и обычаях, а между тем, посылал Суханова в Иерусалим, хотели достигнуть двух целей — получить описание греческих богослужебных чинов и вместе описание палестинских святых мест.

281

него к тайне, а повод к которой даст знать, что не могли иметь и охоты привлекать его к ней. Дело было в следующем. Относительно совершения богослужения, с целью его ускорения, у нас с весьма давнего времени введен безобразнейший обычай петь зараз на обоих клиросах и читать зараз в несколько голосов в пять, в шесть и даже больше *). Против этого обычая напрасно писал митр. Фотий в одном из своих посланий во Псков (том же самом, в котором о троении песни аллилуия), напрасно сделал свое постановление Стоглавый собор и напрасно подтверждал постановление собора натр. Гермоген **). Спустя 24 года после смерти Гермогена обратил свое внимание на возмутительное безобразие непосредственный предшественник патриарха Иосифа Иоасаф 1-й и пытался было хотя несколько ограничить его посредством компромисса, а именно предписал было, чтобы многогласие не шло далее двух — трех зараз голосов ***). Стефан Вонифатьевич, представлявший собою но только человека, как сказали мы выше, весьма выдающегося, но и церковного нашего деятеля истинно замечательного, став духовником одушевленного наилучшими намерениями по отношению к государству и к церкви Алексея Михайловича с самого начала его царствования ****) и тотчас же прио-

______________

*) Память патриарха Иоасафа 1-го тиуну Маноилову в Акт. Эксп., III, № 264, cfr челобитную патр. Иосифу одного неизвестного, относительно церковных беспорядков, напечатанную в 1-м выпуске; сочинения г. Каптерева Патриарха Никон и его противники в деле исправления церковных обрядов стр. 168 (неизвестный говорит, что благодаря многогласному пению службы, совершаются в церквах Божиих образом неистового пьянства. — Позднейшие греческие церковные власти многогласно совершали церковные службы находясь в дороге (см. статью Арсения Суханова. О чинах греческих вкратце) должно думать, что это дорожное многогласие мы и заимствовали от греков к всегдашнему употреблению. Но и дорожное греческое многогласие не представляло того безобразия, какое представляло наше многогласие, всегдашнее у греков не пели или не читали разом громко в несколько голосов, нор один пел или читал громко, а другие несколькие читали тайно).

**) Акт. Экспед. IV, № 327.

***) Сейчас указанная память.

****) Предвестник Стефана в качестве благовещенского протопопа и цпоского духовника Никита Кавадеев упоминается в мае 1644 г. (как один из участгиков в прениях с пастором королевича Воль-

282

бретши величайшее на пего влияние, задался мыслью о широкой и серьёзной церковной у нас реформе, — об исправлении нравов духовенства и мирян, о приведении в надлежащий вид безобразного дотоле богослужения и о возобновлении в церквах учения к пароду (посредством положенного по уставу чтения творений отеческих и житий святых, как это последнее предписывал было и предшественник Иосифа Иоасаф) *). Но, не говоря об исправлении нравов духовенства и мирян, приведение в надлежащий вид безобразного дотоле богослужения или введение единогласия вместо многогласия было делом вовсе не шуточным. Так как введение единогласия составляло то же, что значительное удлиннение богослужения: то против него самым решительным образом были все миряне, и серьёзным образом поставленный вопрос о нем возбуждал целую настоящую революцию п обществе. Стефан Вонифатьевич собрал около себя в Москве кружок сочувствовавших ему людей, которые горячо пропагандировали его мысль о необходимости единогласия; привлек на свою сторону некоторых провинциальных протопопов (или же при посредстве государя ставил на протопопские места людей себе единомысленных): но без официального и деятельного участия патриарха и архиереев цель не могла быть достигнута. Между тем, патриарх Иосиф, угождая ли боярам, которым вовсе нежелательно было

______________

демара); Стефана находим благовещенским протопопом и духовником царским в сентябрь 1645 г., — Вавилоф. VII, 242 когда в промежуточное время он стал благовещенским протопопом и духовником царским, остается неизвестным. Если Алексей Михайлович не наследовал его от отца († 12 июля 1645 г.), а сам выбрал: то необходимо будет думать, что остановил на нем свой выбор в следствие его выдающихся качеств. Биографических сведений о Стефане мы никаких не имеем. Архим. Леонид в Описании рукописей библиотеки Московской Духовной Академии, на основании источника, которого не указывает, делает предложение, что он был новгородец. вып. II, № 18 (178), стр. 208. То обстоятельство, что он основал пустыню в честь Зосимы и Савватия соловецких (Марчуковскую близ Москвы) и что в монашестве сам приял имя Савватия, делает вероятным предположение, что он был откуда-то с севера, на котором особенно чтились Зосимы и Савватий соловецкие.

*) Речи о Стефане Вонифатьевиче, делающие достаточное о нем понятие можно читать в указанном сочинении г. Каптерева (гл. VI).

283

единогласие, или, как говорит Шушерин, по тупой привязанности к старине, стоял за многогласие. Это отстаивание патриархом старого безобразия и было причиной ужасной ссоры между ним и Стефаном Вонифатьевичем. 11 февраля 1640 г., в сборное воскресенье, патриарх и бывшие в Москве архиереи пришли после службы в царские палаты. Во время представления их государю Стефан выступил с публичною жалобой на них последнему, которая по своему характеру была жестокой против них бранью: они названы были волками и губителями, а не пастырями *). После такой сильной ссоры между духовником и патриархом, в которой, как необходимо думать, и сам Алексея Михайлович принимал косвенное и скрытое участие **), не могло быть и речи о том, чтобы пытаться привлекать патриарха к тайне, о которой говорим. Что дело действительно составляло тайну, это видно из поведения Арсения Суханова по отношению к грекам: в своих известных прениях с ними он самым решительным образом отстаивает московский взгляд на них и самым решительным образом обличает их в еретических новшествах; но если бы он знал, по какому побуждению и с какою целью он послан был даром для описания чипов и обрядов греческих, то говорил бы с греками значительно иным тоном, и очень может быть, что и самые его прения с ними не имели бы места.

По прежде, чем Арсений возвратился с Востока с своим Проскинитарием, в Москве совершился окончательный переворот мнения о греках. Дело, начатое Паисием, докончили, как мы сказали, киевские ученые, которые прибыли в Москву непосредственно вслед затем.

_____________________

1) См. челобитную патр. Иосифа государю на Стефана Вонифатьевича в приложениях к указанному сочинению г. Каптерева. Что причиной жалобы и брани Стефана, о чем прямо не говорится в челобитной, были именно отстаивание патриархом многогласия, см. ниже.

2) По своему крайне мягкому характеру Алексей Михайлович не мог сам решительным образом действовать против патриарха, но необходимо думать, что Стефан затеял ссору с патриархом с предварительног согласия царя. Можно предполагать, что патриарх и архиереи и пришли во дворец не по существовавшему относительно данного дня обычаю, а быв нарочно позваны (cfr Выходы государей: и патриарх говорит в челобитной, что царь указал ему и архиереям быть у себя).

284

как выбыл из нее патриарх иерусалимский. Между учеными должно разуметь собственно одного, это — знаменитого Епифания Славинецкого.

Киевские ученые, были вызваны царем Алексеем Михайловичем для двух целей: для риторского учения и для справки Библии греческой на славянскую речь, т. е. для заведения в Москве настоящего училища с научным образованием и для поверки и исправления славянского текста Библии но греческому подлиннику. Первое, до некоторой степени настоящее, училище было открыто в Москве при Михаиле Феодоровиче и патриархе Филарете в конце 1632 г., благодаря прибытию в нее грека, способного быть учителем; но, просуществовав не много более года, оно закрылось за смертью учителя (протосинкелл александрийского патриарха Иосиф) *). В начале 1646 г., т. е. уже в правление Алексея Михайловича и при патриархе Иосифе, некоторые греки, желавшие водворить у нас просвещение, прислали было другого учителя (константинопольского архимандрита Венедикта); но этот учитель не понравился в Москве, главным образом, кажется, патриарху с его ближайшими советниками, своим действительным, или только так найденным у нас, ученым высокомерием, и, прожив в Москве год, был отпущен из нее назад **). Между тем, если Михаил Феодорович с своим отцом только не прочь были завести в Москве настоящее училище, когда представлялась к тому возможность, то Алексей Михайлович, идя далее своих отца и деда и представляя собою истинного предтечу своего великого сына, одушевлен был положительным и страстным желанием ввести в Москве «риторское учение», т. е. настоящее научное образование ***).

_______________________

1) Впрочем, существование этого перового училища неизвестно совершенно достоверным образом. Иосиф оставлен был в Москве между прочим затем, чтобы «учити на учительском дворе малых робят греческому языку и грамоте», но учил ли он действительно, относительно этого положительных сведений мы не имеем.

2) Не невозможно, что Венедикт имел смелость укорять русских за их мнение о греках.

3) Об этом страстном желании Алексея Михайловича прямо свидетельствует патриарх Паисий в послании к нему с обратного пути из

285

После неудачи с учителем греком решено было обратиться к малоруссам *) В 1640 г. киевский митрополит Петр Могила предлагал Михаилу Феодоровичу, чтобы он в царствующем споем граде казною своею царскою повелел монастырь соорудить, в котором бы старцы и братия общежительного киевского Братского монастыря живучи детей боярских и простого чина грамоте греческой и словенской учили. Согласно с этим представлением и решено бы то поступить, только на первых порах повести дело по как дело царское, а как дело частное. В 1647-43 г. приближенный к Алексею Михайловичу человек, известный Фёдор Михайлович Ртищев, построил при одной церкви, находившейся на всполье Москвы, общежительный монастырь и созвал в него до 30 малорусских ученых монахов **). Эти монахи и начали в Москве то риторское учение, которого страстно желал Алексей Михайлович. Но скоро оказалось, что ученость монахов, собравшихся в монастырь Ртищева (по всей вероятности: «кто с борку, кто с сосенки») очень невелика и что между ними нет настоящих ученых ***). Тогда государь уже от своего лица обратился

______________________

Путивля, — Акт южн. и западн. России т. 3, № 262 («о учителех, что имели великое хотение»)

*) В начале 1648 гола была напечатана в Москве грамматика Смотрицкого «в научение православным, паче же детем сущим», в начале 1649 г. был напечатан в Москве так пазываемый Малый катихизис «ради научения и ведения всем православным христианам, наипаче же детем учащимся» не следует ли это понимать так, что первоначально хотели было с заимствованными учебниками устроить в Москве училище собственными силами?

**) Когда именно Ртищев построил свой Андреевский монастырь, положительно остается неизвестным Но мы знаем, что некоторые ученики монахов его монастыря не позднее начала 1650 г. уехали в Киев доучиваться там по-латыни, — Соловьева Ист. т. X, 2 изд. стр. 150; у Каптерева в указанной книге стр. 140, прим. (В Очерке собрания рукописей Ундольского, принадлежащем покойному Викторону, говорится, что в одной из рукописей собрания есть исторические сведения о Ртищевском братстве, — стр. 5. По наведенным нами справкам, — чрез одного молодого ученого, — сведения не заключают в себе ничего нового).

***) Слич. предыдущее примечание. Представлять дело так, как мы его представляем, нет положительных оснований, но его необходимо

286

в Киев с просьбой о присылке настоящих ученых. Другое, для чего нужны были Алексею Михайловичу киевские ученые, т. е. настоящие ученые, это, как мы сказали, — поверка и исправление славянского текста Библии по греческому подлиннику. У нас существовали в печати уже все богослужебные книги, но еще не было Библии: Алексей Михайлович захотел напечатать и ее (вместе с Кормчею книгою, которая также оставалась еще не напечатанною). Текст для печати хотели приготовить возможно удовлетворительным образом, поверив и исправив его по греческому подлиннику *); а так как в Москве не было людей, знающих греческий язык, то для нашего дела и требовались киевские ученые. Вероятно, по указанию одного москвича, постригшегося в монахи в Киеве и прибывшего в Москву за милостыней **), царь просил киевские духовные власти двумя, одна за другой, грамотами, от неизвестного начала 1649 года и от 14-го мая того же года, прислать ему учителей Арсения Сатановского и Дамаскина Птицкого, из которых первый был монахом Братского, а второй Печерского монастыря. Дамаскин Птицкий не был послан (он приехал в Москву несколько после, в конце 1650 года), а вместо него с Арсением Сатановским был послан иеромонах того же Братского монастыря Епифаний Славинецкий. Арсений и Епифаний прибыли в Москву 12 июля 1649 г. ***).

____________________________

представлять так на основании очевидных соображений: если бы между монахами Андреевского монастыря были настоящие ученые, то Алексею Михайловичу не было бы никакой нужды обращаться в Киев с просьбою о новых ученых.

*) За время, пока русские не переменили мнения о греках, под греческим подлинником должен быть разумеем подлинник древних рукописей.

**) Некоего старца Марка. С первой грамотой, адресованной, за небытностью в Киеве митрополита Сильвестра Коссова, к епископу черниговскому Зосиме, был послан этот старец Маркъ (у Каптерева стр. 20); но что он отправился из Москвы не ранее начала 1649 г., см. Акты южн. и западн. России, т. 3, дополнн. № 15, VII.

***) Встретившись с возвращавшимся Москвы патриархом Паисием в Путивле. — Вместе с тем, как вызывать киевских ученых, московское правительство воспользовалось случаем приобрести и греческого ученого: разумеем оставление в Москве спутника Паисиева известного Арсения грека.

287

Два прошенных учителя, — Арсений и Дамаскин, ничем не ознаменовали себя на Москве и тотчас же по прибытии в нее канули в безвестность, но третий, по прошенный и случайно присланный, т. е. Епифаний, помимо споен весьма обширной деятельности литературной (преимущественно посвященной переводам с греческого и латинского, как того требовали обстоятельства и нужды времени), помимо своей деятельности в качестве исправите пи богослужебных книг, помимо того, что для одной и для другой деятельности приготовил и оставил такого по себе продолжателя, как монах Евфимий, наконец — помимо своего участия в делах церковных в качестве человека, подающего свой компетентный голос, имеет еще и ту весьма важную и всего большую заслугу, что окончательно совершил на Москве перемену взгляда на позднейших греков и что таким образом косвенно был одним из виновников никоновского исправления книг. Если из троих присланных выдвинулся и стал влиятельным деятелем именно он, — Епифаний: то, само собою попятно, потому, что он возвышался над остальными двумя и что он способен был стать влиятельным деятелем *). Сейчас мы выразились, что Епифаний окончательно совершил на Москве перемену взгляда на позднейших греков: не без причины выразились мы так общо, не указывая на Никона, как на лицо, в котором совершил Епифаний перемену. Первые сомнения в справедливости прежнего взгляда пошли от Никона, быв плодом его бесед с патриархом Паисием; но что касается до окончательного признания неосновательности взгляда, то существует вся вероятность думать, что дело происходило не так, чтобы Епифаний успел достигнуть этого по отношению к Никону, а Никон по отношению к царю и другим. В минуту приезда в Москву, 12 июля 1649 года, киевских ученых Никон находился в Новгороде, на митрополичью кафедру которого он был поставлен четыре месяца назад, и не приезжал в Москву по край-

_______________________

*) Первоначально он выдвинулся случайным образом. В киевских ученых нужны были люди, знающие греческий язык, между тем спутник его Арсений Сатановский не знал этого языка, а знал один латинский.

288

ней мере до зимы 1649-50 года *). Следовательно, до этой зимы не мог он видеть и Епифания. Между тем, мы имеем основание полагать, что в Москве окончательная перемена взгляда если не вполне совершилась, то по крайней мере началась прежде, чем Никон мог видеть Епифания. Сильвестр Медведев в своем «Оглавлении книг, кто их сложил» утверждает, что последний перевел литургию Иоанна Златоустого с греческого языка на славянский лета 7157. что должно быть разумеемо об июле и августе месяцах 1049 г., ибо сентябрь 1649 г. по тогдашнему сентябрьскому счету был уже летом 7158. Данное Епифанию тотчас после его прибытия в Москву поручение перевести литургию Златоустого с греческого языка на славянский несомненно и ясно находится в связи с вопросом о нашем взгляде. По всей вероятности, дело нужно понимать по так, чтобы Епифаний тотчас же но своем прибытии в Москву успел убедить, кого надлежало, в том, что должно исправлять славянские книги по греческому подлиннику, а так, что в Москве тотчас после его прибытия в нее пожелали узнать и видеть, насколько наша славянская литургия разнится от современной греческой или наоборот насколько современная греческая литургия разнится от нашей славянской. Но во всяком случае это желание и крайнее нетерпение, с которым хотели удовлетворить себя относительно него, ясно показывают, что вопросом, который первоначально возбужден был Никоном, живейшим образом интересовались и помимо него. А если живейшим образом интересовались вопросом, то ясно, что нисколько не были против возможности того, чтобы он решен был в пользу

__________________________

*) Что после своего прибытия в Новгород 24 марта 1649 г. Никон оставался в нем лето нашего года, это мы знаем положительно, — см. у Соловьева в Ист. т. I, 2 изд. стр. 164 fin. Приезд Никона в Москву зимой 1649-50 г. должен быть предполагаем на основании показания Шушерина, который говорит, что, быв митрополитом новгородским, Никон, по приказанию государя, каждую зиму приезжал в Москву, причем в этот раз, как видно из одной грамоты Алексея Михайловича к Никону, — Акт. Экспед. т. IV, № 42, если только в грамоте для соблюдения принятой формы и к присутствующему не пишется как к отсутствующему, ранним сроком приезда может быть полагаемо лишь самое Рождество 1649 г.

289

греков, ибо иначе расследованию дела предпочитали бы неведение. Заинтересованных вопросом и посвященных в его предварительную тайну людей, кроме Никона, как сказали мы выше, должно быть предполагаемо еще трое: сам царь Алексей Михайлович, духовник его протопоп Стефан Вонифатьевич и его воспитатель Борис Иванович Морозов. Сам царь, сколько знаем, не имел личных сношений с Епифанием, и следовательно — первый, кто вел с ним непосредственные речи о греках, с целью решения вопроса о них, и кто тотчас же более или менее был расположен им в пользу греков, чтобы расположить и остальных двоих, был или Стефан Вонифатьевич пли Борис Иванович. Между двумя лицами — духовником и светским, конечно, вся вероятность думать о первом, а не о втором, а таким образом Стефану Вонифатьевичу должна быть усвоена вместе с Никоном честь первого двигателя нашего весьма важного вопроса к тому его решению, которое он получил. От сентября 1649 г. по конец июля 1652 г., когда Никон был поставлен в патриархи, прошло времени два года без месяца. Мы имеем основание утверждать, что Никон ставился в патриархи уже с решенным намерением предпринять исправление обрядов и книг, а следовательно — и с измененным взглядом на греков; по когда в продолжение нашего времени он вместе с государем, названными двоими и может быть и некоторыми другими советниками государя, посвященными в тайну (между которыми весьма вероятно думать по крайней мере об одном — Фёдоре Михайловиче Ртищеве), окончательно изменили взгляд на греков, положительно сказать этого мы не в состоянии. Очень может быть, что это имело место в первый же приезд его из Новгорода в Москву, который по нашим сведениям должен быть относим к зиме 1049-50 г. *). Но если мягкий Алексей Михайлович не хотел навязывать нового взгляда на греков престарелому патриарху Иосифу, с тем чтобы заставить его предпринять исправление обрядов и книг, а предпочитал ожидать его смерти: то не могло быть для него и побуж-

_____________________

*) Показание Шушерина.

290

дений заявлять свой новый взгляд какими-нибудь совершенно ясными действиями. Напротив, он должен был таить от патриарха свой новый взгляд и соединенное с ним или необходимо вытекавшее из него решение предпринять исправление обрядов и книг, чтобы не огорчать патриарха напрасным и бесцельным образом. Так это действительно и было *). А поэтому и мы поставлены в невозможность указать, — что впрочем и не особенно важно, когда именно в продолжение указанного нами времени случилось, что государь вместе с Никоном и другими своими советниками окончательно переменил свой взгляд на позднейших греков **).

Но каким образом Епифанию удалось достигнуть того, чтобы окончательно переменить в Москве взгляды на греков? Когда относительно какого-либо дела мы не знаем

_____________________

*) Что Алексей Михайлович и ого советники действительно хранили в тайне до смерти патриарха Иосифа свою перемену взгляда на греков, относительно этого мы имеем прямые указания. Стефан Вонифатьевич несомненно был один из числа переменивших взгляд и одним из главных в этом числе; между тем люди, восставшие потом против исправления Никонова, хлопотали было, чтобы он был поставлен в патриархи на место Иосифа.

**) В послесловии к Шестодневу (собранию дневных служб недели), напечатанному в конце 1650 г., делается новое против того, какое положено в самом тексте, предписание относительно пения кондаков на повечерницах и полуночницах по трисвятом и на заутрени по шестой песни, и в объяснение предписываемой поправки говорится: «понеже и в греческих переводах по сему же уставу (как предписывается в послесловии) обретохом, сего ради и последующе сему такоже указахом и положихом на конце книги сея; наряду же (в самом тексте) указанному не дивится никто же, ниже смущается о сем, зане и прежних переводов печатано, а греческих еще не видехом». Дополнительное предписание, содержащее поправку, несомненно принадлежит Епифанию Славинецкому, относительно участия которого в печатании богослужебных книг и 1050 г. мы имеем и положительное свидетельство (см. у Медведева в Оглавлении книг, кто их сложил, § 23, св. Афанасий). Но заключать от этого предписания, чтобы к концу 1650 г. уже окончательно совершилась в Москве перемена взгляда на греков, нет достаточного основания. Поправка, которая делается предписанием, весьма могла быть допущена и при существовании старого взгляда на греков под условием, что за нее говорили древние греческие книги (так, патриарх Иоасаф 1-й на основании между прочим греческих книг выключил из Требника 1636 г. чин священнического погребения).

291

прямо, как оно происходило, то, конечно, в ответ на вопрос о нем могут иметь с нашей стороны место только речи, которые представляются нам наиболее вероятными. Прибыв в Москву и узнав про здешние взгляды на греков, услышав здешние речи о них, Епифаний должен был придти в величайшее изумление, ибо ничего подобного не было в киевской Руси. Может быть, и там начинали было одновременно с Москвой слагаться те своеобразные взгляды на обычаи церковные, следствием которых были московские взгляды на позднейших греков; но там явилось просвещение, которое должно было подавить зачатки взглядов. И не только во времена Епифания не было ничего подобного в киевской Руси, но напротив там, ведя борьбу с латинянами и униатами, самым нарочитым и самым настоятельным образом докалывали неповрежденность православия у греков (ибо латиняне, привлекая к папе юго-западных русских, старались доказывать им, с одной стороны, будто греки приняли было флорентийскую унию, а с другой стороны — будто у греков под игом турецким пало христианство). В Киеве горячо доказывали неповрежденность православия у греков и их твердую преданность ему, а в Москве держались убеждения о позднейших греках, будто они изменили чистоте православия древних греков и напринимали еретических новшеств! Совершенно естественно было, чтобы Епифаний выступил самым жарким апологетом греков, и так как люди уже имели уши отверстые и приготовленные к слушанию апологии (разумеем патр. Паисия), то и случилось, что она возымела свое полное действие и что после начала, положенного патр. Паисием, привела к концу, т. е. чтобы на .Москве окончательно переменили взгляд на позднейших греков. Наше московское убеждение относительно позднейших греков, будто они заразились еретическими новшествами, проистекало из нашего своеобразного взгляда на церковные обычаи; но, разумеется, мы этого не сознавали (ибо никто не сознает своего недоразумения, иначе последнее не может иметь и места) и искали объяснить дело внешними причинами. Как на внешние причины мы указывали именно на то, что было опровергаемо в киевской Руси (т. е. будто бы греки при-

292

нимали флорентийскую унию, будто бы пало у них христианство под игом турецким), и следовательно — Епифанию оставалось только пользоваться уже готовыми (уже разработанными и надлежаще поставленными) доказательствами. Должно думать, что собственный живой пример киевской Руси представлялся для московских людей (тех немногих, о которых идет речь) особенно убедительным доказательством. Не трудно было доказать от простого здравого смысла, что турки, как иноверцы, по могли повредит у греков православия; по недостаточно было одного здравого смысла, чтобы доказать, что греки не заимствовали ересей от латинян, ибо тут было нечто само по себе возможное, и в этом-то случае живой пример киевской Руси и мог служить убедительным доказательством. Если киевские русские, водя упорнейшую и кровавую борьбу с латинянами, в то же время горячо защищали неповрежденность православия у греков, то с слишком большею наглядностью ясно было, что они не признавали справедливости того, будто греки заражены были латинскими ересями. Следовательно, для московских Русских мог возникать только вопрос: не ошибались ли киевские русские относительно греков? Но в то именно самое время московские русские сознали превосходство киевского просвещения над своим невежеством; а таким образом они должны были допускать и признавать, что им — московским русским с их невежеством естественнее было ошибаться насчет греков, чем киевским русским. При этом должна была восставать перед глазами людей великая тень только что умершего Петра Могилы. Петр Могила торжественно признал неповрежденность православия у греков чрез то, что представил на их соборное рассмотрение и утверждение составленный им катихизис (Православное исповедание веры): неужели и он, человек такого разума и такой ревности о православии, мог ошибаться относительно греков? Это обстоятельство, что тогда именно московские русские возвысились до того, чтобы сознавать превосходство просвещения над невежеством, доставляло Епифанию возможность ближайшим образом убеждать их в ошибочности их взгляда на позднейших греков. На разности с нами греков в

293

церковных обычаях у нас смотрели как на допущенные ими еретические новшества. Но ясно, что новшества легче было допустить людям невежественным, каковы были мы, нежели людям образованным, каковы были греки; а таким образом, опираясь на это, признанное тогда московскими русскими, превосходство просвещения над невежеством, Епифаний и имел возможность убедить их, что еретические новшества допущены не греками, а наоборот нами самими, вследствие нашего невменяемого невежества *).

________________________

*) В предисловии к первоисправленному служебнику 1655 г. дело о принятии Никоном решения исправлять обряды и богослужебные книги представляется так, что будто бы сам он самостоятельным образом принял это решение. Почему дело не представляется так, как оно было, это совершенно понятно: представлять его так, как оно было, т. е что почти все зависело от прихода в Москву киевского монаха, должно было бы казаться оскорбительным для чести московских русских и для чести самого Никона и вообще было бы не удобно (а если Никон должен был приписать инициативу самому себе, то конечно, должны были явиться и объяснения, как это случилось, относительно деяния константинопольского собора об учреждении нашего патриаршества, речи которого о потреблении из церковных ограждений всякий новины будто бы подали Никону первую мысль об исправлении, необходимо думать, что оно найдено было им вовсе не случайно, а намеренно, для той первоначальной цели, чтобы перевод его поместить в прибавлениях к Кормчей книге, и что только уже потом сделано им из него новое употребление: что прибавку к символу Никон не узрел на саккосе Фотия, а узнал о ней из указания константинопольского патриарха Паисия, это мы знаем положительно, - послание Паисия к Никону, и об этом, в странное противоречие себе, прямо говорится и в самом предисловии к служебнику). Для тех, кто не хочет знать никакого «дело так должно было быть», т. е. не признает никакой исторической вероятности или правдоподобности самой по себе и верит только прямым и ясным свидетельствам, мы имеем, к счастью, и это прямое и ясное свидетельство: существует записка об исправлении Библии при Алексее Михайловиче, автор которой не называет себя по имени, но очевидно есть современник и более чем вероятно – ученик Епифаниев Евфимий; в записке этой прямо и ясно говорится, что Никон начал исправлять богослужебные книги вследствие представлений Епифания, см. в Словаре о писателях духовного чина под сл. Епифаний, 2 изд. 1, 179. Мы сказали выше, что киевские ученые и в числе их Епифаний были вызваны в Москву для риторского учения и для справки Библии с греческого на славянскую речь Вследствие предпринятого исправления богослужебных книг, причем Епифаний стал одним из главных работников, и то и другое отошло на задний план.

294

Мы сказали выше, что Никон вступил на патриарший престол уже с заранее принятым намерением произвести исправление обрядов и книг. Это ясно видно из его поведения при восшествии на престол. Прежде чем изъявить свое согласие на принятие сана патриаршего, он потребовал, чтобы ему дано было всеми торжественное обещание, что будут слушаться его как пастыря и отца во всем, что он будет возвещать о догматах Божиих и о правилах *). Предъявлять это необычное требование Никон не имел никаких побуждений для себя в прошедшем, ибо прошедшее вовсе не представляло примеров того, чтобы не слушались патриарха, и очевидно, что он имел в виду не прошедшее, я будущее, т. е. что он опасался неповиновения и сопротивления себе относительно уже решенного им исправления обрядов и книг.

Прежде чем обращаться к другому, поставленному нами, вопросу, мы должны сказать о новом, недавно заявленном, мнении относительно предшествующего вопроса. Новое мнение принадлежит нашему достопочтенному сотоварищу Н. Ф. Каптереву и состоит в том, что существовавший у нас погрешительный взгляд на позднейших греков переменил не Никон, а еще его предшественник Иосиф и что «Никон в своей деятельности только продолжал то, начало чему было положено при его предшественнике» (см. несколько раз упомянутое нами выше исследование г. Каптерева: «Патриарх Никон и его противники в деле исправления церковных обрядов»).

Оправдывая себя известным: magnus amicus Plato, sed magis amica veritas, мы должны решительным образом высказаться против справедливости нового мнения г. Каптерева. Перемена взгляда на греков, как говорили мы выше, действительно совершалась у нас в последние годы

________________________

*) Что дело действительно было так, это несомненно доказывается одним из писем Никона к Алексею Михайловичу, в котором он говорит о получении им помянутого обещания: лгать и сочинять Никону пред самим царем было бы нечто невозможное: равным образом, факт был признан и самим государем во время производства суда над Никоном (только с заявлением спора против той широты обещания, которую придавал последнему Никон в послании к патр. Дионисию).

295

патриаршества Иосифа; но она совершилась помимо него и даже как бы тайком, в секрете от него, при враждебном к нему отношении указанного выше кружка людей, с царем во главе, который возвысился до того, чтобы переменить взгляд. Что же касается до самого Иосифа, то несомненно, что ранее того, как началась независимая от него перемена взгляда на греков, он вовсе не переменял этого взгляда и продолжал оставаться при том же взгляде, что и его предшественники. Если бы еще патр. Иосиф ранее Никона переменил взгляд на позднейших греков: то им бы еще и предпринято было исправление обрядов и книг: одно столько же необходимо предполагает другое, сколько необходимым образом предполагается, что если я сознал ошибку и если я имею добрую волю и возможность исправить ее, то я тотчас же ее и исправляю. Дело имеет себя именно таким образом, и как предполагать о ком-нибудь, что он сознал свою ошибку, имеет желание и возможность исправить ее и в то же время не исправляет ее, есть совершенная несообразность по существу и логическое противоречие: так предполагать и о патриархе Иосифе, чтобы он переменил взгляд на позднейших греков и однако не предпринял исправления обрядов и книг, было бы такою же несообразностью. Старый взгляд наш на позднейших греков состоял в том, что их обрядовые разности с нами были признаваемы у нас за их еретические и погрешительные новшества; переменить взгляд на них значило признать, что еретические и погрешительные новшества не у них, а у нас самих. Но если это так, то патриарх Иосиф, сознав, что русская церковь заражена (бессознательно для себя) еретическими и погрешительными новшествами, конечно, вместе с сим и неотделимо от сего должен бы был возыметь желание устранить новшества и тотчас же на самом деле предпринять их устранение; а следовательно, — если он не сделал или не предпринимал делать этого последнего, то и предполагать о нем, будто он переменил взгляд на позднейших греков, тогда как он не предпринимал исправлении обрядов и книг, значит допускать относительно него указанные нами non-sens и несообразность, что человек сознал ошибку, имел

296

желание и возможность исправить ее и в тоже время не исправил ее. Таким образом, если патриархом Иосифом не было предпринимаемо исправления обрядов и книг, то из сего необходимо следует или этим необходимо предполагается, что он не переменял и взгляда на позднейших греков *). Г. Каптерев не обратил внимания на бросающиеся в глаза частности. Главную еретическую новизну позднейших греков составляло, по мнению русских, то, что для крестного знамения они употребляли троеперстие, а не двуперстие. Если бы патриарх Иосиф переменил взгляд на греков и следовательно признал православной стариной это троеперстие, а бывшее у нас двуперстие — еретической новизной, то он должен был бы озаботиться, чтобы ввести у нас первое в общее употребление вместо второго. Но что же видим на самом деле? На самом деле видим как раз обратное, а именно — что патриарх Иосиф употреблял усерднейшие старания, чтобы ввести у нас в общее употребление именно тот способ перстосложения, который в случае перемены взгляда на греков он должен бы считать за еретическое у нас нововведение, т. е. двоеперстие. Позабыл г. Каптеров и про Арсения Суханова. Если уже патриарх Иосиф переменил свой взгляд на греков, то какая была цель отправлять Суханова на Восток и с какой стати патриарх, переменивший свой взгляд на греков, захотел бы послать человека, который так фанатически держался старого взгляда? Конечно, г. Каптеров не представляет дела так,

___________________________

*) Правда, в настоящей своей книге г. Каптерев утверждает, будто взгляд на мнимые новшества греков как на ереси не был у нас взглядом всеобщим, а тем более церковным. Но, во-первых, он должен при этом противоречить себе таким образом, чтобы признавать и не признавать Стоглавый собор за представителя нашей церкви (стр. 26), во-вторых, ответим ему следующее: патриарх Никон, переменив свой взгляд на позднейших греков, но не переменив своего взгляда на обычаи церковные, по отношению к некоторым по крайней мере разностям нашим с греками вел себя так, что несомненно признавал их за ереси (см. об этом ниже); в-третьих, мы напомним ему, что собор 1666 г. начал свои деяния с вопросов: «как должно есть непщевати о святейших патриарсех греческих, суть ли они православни?..., что о книгах греческих печатных и древних рукописных держати годствует, суть праведныя и достоверныя»?

297

что патриарх Иосиф переменил взгляд па греков, по что еще не переменял его царь Алексей Михайлович (а эта подача Сухановым царю и патриарху, после того как в Москве произошла перемена взгляда на греков, своего «Прения», в котором он так беспощадно обличает последних с точки зрения старого взгляда, была бы ни чем иным, как дерзким и тяжким оскорблением царя и патриарха! *). Наконец, г. Каптерев или считает патр. Никона за наглого лжеца и хвастуна, чего мы, разумеется, не думаем, или он упустил из виду то, как Никон представляет задуманное им исправление обрядов и книг в своих известных возглашениях к собору 1654 г., т. е. что Никон представляет его как дело совершенно повое, предпринимаемое и начинаемое именно им **).

Что патр. Иосиф не переменял взгляда на позднейших греков, это составляет (по вышесказанному) нечто безусловно и так сказать математически несомненное. Если же так, то, очевидно, не может существовать доказательств противного и приводимое в качестве таковых доказательств, как противоречащее несомненному, есть или что-либо неверное и несуществующее или же что-либо требующее иного объяснения, нежели какое дается. Г. Каптерев приводит следующие доказательства того, будто патр. Иосиф прежде Никона переменил взгляд на позднейших греков: 1) при Иосифе напечатаны в Москве заимствованные из киевской Руси два полемические сборника против латинян с униатами и против лютеран (Кириллова, книга и Книга о вере), в которых настоятельно доказывается неповрежденность православия позднейших греков; 2) сам патр. Иосиф в своих посланиях к королевичу Вольдемару прямо и ясно говорит об этой неповрежденности православия у позднейших греков; 3) патр. Иосиф самым делом засвидетельствовал то,

_______________________

*) И если бы патриарх Иосиф переменил взгляд на греков, то как бы Арсений не от своего собственного лица, а от лица всех русских, постоянно твердил грекам, что у нас на Москве смотрят на них так-то и так-то?

**) А свидетельства, что сам Никон до восшествия на патриарший престол смотрел на греков так же, как и те, которые восстали против его исправления?

298

что он не считал поврежденным православие у позднейших греков: он обращался к константинопольскому патриарху с особою грамотою, в которой просил у него разрешения некоторых церковных вопросов; 4) иосифовские справщики ясно высказывали мысль, что наши русские богослужебные книги должно исправлять по книгам греческим. Три первые из этих доказательств представляют собою то, чему должен быть придаваем иной смысл, нежели какой придается, а четвертое доказательство или составляет неверную (недоуменную) ссылку на то, чего на самом деле не было или же подходит под одну категорию с тремя первыми доказательствами. Если в Москве при патриархе Иосифе были напечатаны два южнорусские полемические сборника, в которых настоятельно защищается неповрежденность православия у позднейших греков, то московские русские, печатая у себя сборники и не выпуская из них речей о неповрежденности православия у греков, могли понимать эти последние не в безусловном, а ограниченном смысле, а именно — признавать, что не повреждено православие у греков, насколько они согласны с нами, но при этом подразумевать, что оно у них повреждено, насколько они с нами не согласны *). Самые сборники должны были оправдывать такой образ понимания московских русских и заставлять их думать, что и южные русские понимают дело так же: в них защищается неповрежденность православия у греков и в то же время сложение перстов для крестного знамения предписывается не греческое, а московское, не троеперстие, а двоеперстие **). Что такой образ понимания был возможен со стороны московских русских, это доказывается нам действительным примером такого понимания: филаретовские справщики — игумен Илия и Григорий Онисимов оставили в катихизисе Лаврентия Зизания неприкосновен-

__________________________

*) Полагаем, что так именно понимают дело и старообрядцы, весьма уважающие наши сборники.

**) Об этом согласии южной Руси с Москвою относительно перстосложения, причем в южной Руси вовсе не было усвояемо ему того значения, какое было усвояемо ему в Москве, см. в особой статье о перстосложении.

299

ными его слова, что «греки и до сего времени целу и нерушиму сохраняют веру Христову» и в то же время сделали ему свое известное заявление о неприемлемости на Москве греческих печатных книг, как более или менее поврежденных. Патр. Иосиф в своих посланиях к королевичу Вольдемару прямо и ясно говорит о неповрежденности православия у позднейших греков именно в сейчас указанном нами смысле, т. е. разумея его неповрежденность в отношении к тем пунктам, которые составляли предмет спора между нами и лютеранами и в отношении к которым православие позднейших греков и на самом деле признавалось на Москве неповрежденным. Но что патр. Иосиф признавал неповрежденность православия позднейших греков (поколику в собственном вероучении мы были согласны с ними) и не признавал ее (насколько они разнились с нами в обрядах), видно из того, что сам он писал королевичу о неповрежденности православия у позднейших греков, а что один из его представителей в спорах с пастором королевича, Иван Наседка, говорил о поврежденности православия у позднейших греков. Если патр. Иосиф в 1650 г. обращался к костантинопольскому патриарху Парфению с просьбою дать ответ на некоторые вопросы: то опять это может быть понимаемо не так, чтобы он переменил мнение о греках и вместе с тем признал обязательный авторитет патриарха константинопольского в вопросах веро-и-обрядо-учения. Дело шло тут главным образом об единогласном чтении и пении. Будучи страшно укоряем своими противниками за нерасположение к введению единогласия, патриарх Иосиф, естественно, желал оправдать себя ссылкою на какой-нибудь авторитет, который был признаваем его противниками, и так как он знал, что его противники склоняются к тому, чтобы признавать авторитет патриарха константинопольского (ибо тайна, которою царь покрывал дело с своими советниками, конечно, не утаилась от него), то он и мог обратиться к патриарху в тщетной (может быть, внушенной ему каким-нибудь греческим проходимцем) надежде, что получит от последнего ответ, на который можно бу-

300

дет ему сослаться в свое оправдание. *) Что иосифовские справщики ясно высказывали мысль о необходимости исправления наших богослужебных книг по книгам греческим, это утверждается на том основании, что в предисловии к грамматике Смотрицкого, напечатанной ими в 1648 г., приводятся обширные выписки из слов Максима грека, которыми он оправдывает себя в исправлении наших книг по книгам греческим. Но выписки из слов Максима приводятся в предисловии не с тою целью, чтобы показать необходимость исправления наших книг по книгам греческим, а чтобы показать необходимость нам — русским учения, просвещения. Все обширное предисловие к грамматике, которая есть начальная мудрость из семи свободных мудростей или первая наука в круге школьных наук, посвящено доказанию этой необходимости для нас учения, просвещения. После длинного ряда свидетельств в пользу необходимости просвещения,

_________________________

*) Патр. Иосиф обращался к константинопольскому патр. Парфению с просьбою дать ответы на четыре вопроса, именно: 1) если совершают литургию многие архиереи и священники, то можно ли служить двумя потирами, 2) в службе по мирским церквам и монастырям можно ли читать единогласно, 3) если жены оставляют по нелюбию своих мужей и постригаются в монашество и если делают то же и потому же мужья, то остающаяся в мире сторона имеет ли право вступить и другой брак; 4) подобает ли священствовать (быть поставляемым в священники) тому, кто женится на вдове, на рабыне или на дочери своей рабыни или на блуднице или на скомрахине, или кто женится во второй раз. Два последние вопроса, как со всею вероятностью нужно думать, заданы были только для счета, чтобы не обращаться к константинопольскому патриарху с слишком малым количеством двух вопросов, ибо ответы на них находились в Кормчей книге (ответ на первый вопрос, состоящий в том, что остающаяся в мире сторона имеет право вступить в другой брак, — в 81-м параграфе 42-й главы Кормчей, что есть 40-я глава 123-й новеллы Юстиниана; ответ на второй вопрос, отрицательный, в 17-м и 18-м апостольских правилах). Что касается двух первых вопросов, составляющих действительные вопросы, то относительно первого из них должно думать, что введения двух потиров желал Никон, что патр. Иосиф с своей стороны противился этому и что, задавая вопрос константинопольскому патриарху, он (патриарх) надеялся, как это и на самом деле было, получить отрицательный ответ на вопрос (спустя несколько времени с тем же вопросом, в числе других вопросов, обращался Арсений Суханов к александрийскому патриарху, а вопросы Суханова к этому последнему патриарху должны быть

301

заимствованных из житий святых отцов и из творений отеческих, в пользу того же приводятся свидетельства и из многословущего в России Максима Грека. «Максим Грек, — говорит предисловие, — во своей книзе своими списаниями хулящих учение и не требующих сего укоряет, паче же и обличает, прочее же и не не молит, да искусни будут и учени божественным писаниям», и с сейчас указанною целью и приводит места из Максима; а если приводит их именно из слов Максима, которыми он оправдывает себя в исправлении наших книг по книгам греческом, так это потому, что именно в этих словах находятся желаемые автору предисловия места (говорящие, что погрешности в наших богослужебных книгах произошли от невежества наших переводчиков и переписчиков и что для хорошего перевода с греческого требуется быть человеком образованным). Но если даже и согласиться, что иосифовские справщики дошли до сознания необходимости исправлять наши книги по книгам греческим; то под греческими книгами нужно будет разуметь не новые пли современные, а древние *); что же ка-

______________________

считаемы за вопросы, порученные ему Никоном с кружком тех людей, которые начали переменять взгляд на греков). На свой собственный вопрос «подобает ли в службе по мирским церквам и по монастырям читать единогласно», Иосиф получил от константинопольского патриарха ответ, «не только подобает, но и непременно должно (Что Иосиф обращался к константинопольскому патриарху с своими вопросами тайно от людей противного с ним образа мыслей относительно многогласия, это видно из сейчас указанного обстоятельства, что с вопросом о потирах Суханов снова обращался к александрийскому патриарху. Если бы Никон, которому должны быть усвояемы вопросы, предложенные Сухановым александрийскому патриарху, знал о Парфениевом ответе Иосифу относительно потиров, то не стал бы задавать в другой раз вопроса о них. — С грамотой от Иосифа к Парфению ездил константинопольский грек Фома Иванов. Этот Фома Иванов был близкий человек к Парфению (см. в 1-й за 1891 г. книжке Прибавлений к творениям святых отцов статью г. Каптерева: Приезд в Москву иерусалимского патриарха Паисия, стр. 235 прим.), и он-то, вероятно, и обнадежил нашего патриарха, что привезет ему от константинопольского патриарха ответ об единогласии желательный для него.

*) Причем они держались бы ошибочных представлений относительно возможности исправления славянских книг по этим древним греческим книгам, о чем сейчас ниже.

302

сается до первых, то мы имеем прямой отзыв о них одного из справщиков (Ивана Наседки), как о книгах поврежденных *).

Коли бы еще патр. Иосиф изменил взгляд на греков, с тем, чтобы предпринять соответственную сему изменению взгляда деятельность по отношению к обрядам и книгам: то еще против него и должен был бы подняться тот протест, который мы видим поднятым против Никона. Г. Каптерев утверждает, будто так действительно и было. Но это с его стороны есть странное недоразумение. К патр. Иосифу питали сильную вражду члены кружка протопопа Стефана Вонифатьевича; г. Каптерев полагает, что питали вражду не все члены кружка, а только некоторые, именно — что это были те самые члены кружка, которых после мы видим протестующими против Никона, и что они, отделившись от Стефана Вонифатьевича (которого, по последующим сведениям о нем, должно было бы считать переменившим взгляд вместе с патриархом) восстали против Иосифа за то же, за что после восставали на Никона. На самом деле враждовали против Иосифа не некоторые только, а все вообще члены Стефанова кружка (не распадавшегося во все правление Иосифа), с ним самим во главе, а действительная причина вражды состояла не в перемене патриархом взгляда на греков (тогда Стефан был бы не против патриарха, а с ним, как после был с Никоном), а в его со-

______________________

*) Г. Каптерев указывает и на действительные попытки исправления славянских книг по книгам греческим, имевшие место в последнее время патриаршества Иосифа. Но Иосиф в последнее время своего патриаршества, как это знает и г. Каптерев, был не столько действительным, сколько номинальным патриархом, и некоторые попытки исправления книг, начавшиеся при нем со времени приезда киевских ученых и принадлежащие сим последним, должны быть усвояемы инициативе не его, а тех, кого Епифаний Славинецкий успел склонить на сторону греков (разумеется исправление Шестоднева, указанное выше, которое впрочем не имеет и того значения, которое усвояет ему г. Каптерев; а послесловие в Кормчей книге, на которое он еще ссылается, принадлежит не иосифовской, а никоновской редакции последней, и понимается им об Иосифовом времени неправильно; притом же это послесловие говорит о греческой Кормчей книге, древними писцы написанной.

303

противлении введению единогласия. На соборе об единогласии, бывшем 9 февраля 1651 г., патриарх Иосиф жаловался, что он «третие се лето есть биемъ от свадник, терпя клеветныя раны»: третье лето назад от 1651 г. есть 1649 год, и ясно, что Иосиф говорит о биении от свадник, начавшемся сценой 11 февраля 1649 г., о которой мы говорили выше *).

Обращаемся к другому, поставленному нами, вопросу: что такое было или в чем состояло Никоново исправление богослужебных книг?

На основании предисловия к служебнику 1655 г., который представляет собою первую исправленную Никоном богослужебную книгу, отвечают на вопрос, что он-Никон исправлял напечатанные до него богослужебные книги по древним рукописям славянским и греческим. Но как именно понимать это исправление? В предисловии к служебнику говорится, что в новых московских печатных книгах обретаются многие несходства с древними греческими и славянскими рукописями, а прямее сказать — погрешения против них, но что эти последние «единъ купно чинъ и уставъ показуютъ», во всем одни с дру-

________________________

*) Правление патр. Иосифа называется и обзывается темным временем за то, что при нем употреблены были усерднейшие старания о введении у нас в общее употребление двоеперстного крестного знамения. Это, конечно, совершенно неосновательно (и если угодно, даже более, чем неосновательно). Люди употребляли усердные старания вовсе не потому, чтобы они были сравнительно темны или невежественны, а совсем по другой причине: двоеперстие давно было признано у нас тем правильным и православным способом перстосложения, который должен быть употребляем всеми (определение Стоглавого собора); но оно не входило у нас в общее употребление и до времен патр. Иосифа (так как и до его времени вместе с двоеперстием продолжало оставаться троеперстие); а поэтому он и предпринял старания к достижению того, чему, по тогдашнему пониманию дела, которым одним, конечно, он мог и должен был руководствоваться, давно надлежало быть; иначе сказать, эти заботы Иосифа о введении двоеперстия в общее употребление свидетельствуют не об его темноте, которая тут не при чем, а об его особенной ревности к устранению, — подразумевается, как он понимал дело, продолжавшей оставаться погрешности (употребления троеперстия). Как за сим думать о патр. Иосифе, разумеем — лично о нем, это составляет не совсем решенный вопрос и во всяком случае речи об этом потребовали бы такого длинного отступления, которого здесь мы не

304

гими согласуясь, и обыкновенно или, по крайней мере, большею частью дело понимается так, будто Никоново исправление богослужебных книг состояло в точном и настоящем воспроизведении древних греческих и славянских рукописей или было ни чем иным, как этим точным воспроизведением. Такое понимание дела, основанное на ошибочном толковании недостаточно определенных слов предисловия к служебнику, есть понимание совершенно неправильное, ибо представляемое в подобном виде поправление богослужебных книг было делом вовсе невозможным и было бы со стороны Никона делом, лишенным смысла.

В минуту принятия нами христианства от греков, о чем мы отчасти говорили выше, богослужение у них еще вовсе не достигло конца своего образования и еще вовсе не приходило к совершенному единообразию, напротив оно продолжало образовываться и продолжало сохранять большее или меньшое разнообразие относительно частностей весьма долгое время и после принятии нами христианства. Все то новое, что по мере течения времени являлось в богослужении у греков, было заимствуемо от них и нами, и почти все то разнообразие, которое, несмотря на течение времени, оставалось в греческих богослужебных книгах, перешло

______________________

можем себе позволить. Несомненно только то, что «новые веяния», которые начались в последнее время его правления, шли вовсе не от то него, а от самого царя с Никоном, Стефаном Вонифатьевичем и другими государевыми советниками. В последнее время своего правления, когда между ним и царем стал крайне неприязненный ему духовник, он был, как мы уже говорили, более номинальным, чем действительным, патриархом, думал и говорил единственно о том, что «переменить меня, скинуть меня хотят», намереваясь от срама сам добровольно оставить кафедру (Книжные справщики времени патр. Иосифа, не имевшие ничего общего с Аввакумами и Лазарями и представлявшие из себя целую корпорацию ученых в тогдашнем смысле, несомненно, были люди очень замечательные, в своем товариществе и своим кружком они дошли до сознания необходимости просвещения, - не как-нибудь впрочем внезапно, а прогрессируя в том направлении, которое уже началось ранее, о чем говорить здесь было бы также неуместно, - и не есть дело невозможное, что страстное желание, которым одушевлен был царь Алексей Михайлович завести на Москве риторское учение, хотя отчасти было плодом влияния печатного двора на царский дворец).

305

из этих последних книг и в наши славянские книги *). А по сей причине древние греческие и древние славянские рукописи богослужебных книг, разумея в них «все» не в особенном и частном смысле, как это разумеется в предисловии к служебнику и о чем ниже, а в смысле обыкновенном и общем, не только не представляют совершенного согласия между собой, а напротив представляют такое разногласие, что, говоря без преувеличения, трудно найти две рукописи, которые были бы совершенно между собой согласны **). При сейчас указанном положении дела с древними рукописями греческими и славянскими, каким образом возможно было бы такое исправление по ним книг, которое составило бы точное и настоящее их воспроизведение? Тут возможно было бы одно из двух: или чтобы взята была в качестве оригинала какая-либо одна греческая либо славянская рукопись или чтобы из многих рукописей сделан был свод. Но в первом случае какими бы основаниями мог руководиться Никон, чтобы остановить свой выбор на известной рукописи, а во втором случае какими бы основаниями мог он руководиться, чтобы брать в свой свод из рукописей одно и не брать другого? Но положим, что невозможное было возможным. Древние рукописи греческие и славянские представляют богослужение в том виде, в каком оно существовало во времена написания каждой из них; но позд-

________________________

*) Относительно сего сравнивай нашей Истории русской церкви т. I, полов. 2, стр. 297 sqq.

**) Относительно рукописей славянских см. Описания рукописей синодальной библиотеки Горского и Невоструева отдел третий, содержащий книги богослужебные (и читай предисловие), относительно рукописей греческих см. Евхологий Гоара (Εὐχολόγιον sive Rituale Graecorum, operâ Jacobi Goar — первое издание в Париже в 1647 г., второе издание в Венеции в 1730 г.; в частности см. In sacradi Chrysostomi liturgiam variae lectiones, самое начало, парижск. изд. р. 87). Cfr новые русские исследования: Катанского Очерк истории литургии нашей православной церкви, Спб. 1868, Одинцова Порядок общественного и частного богослужения в древней России до XVI века, Спб 1881, Дмитриевского Богослужение в русской церкви за первые пять веков, Казань, 1882, Мансветова — Митрополит Киприан в его литургической деятельности, М. 1882, и Церковный устав (типик), его образование и судьба в греческой и русской церкви, М. 1885.

306

нейшее богослужение ушло от древнего времени вперед, получив те или другие прибавки, подвергнувшись тем или другим изменениям: с какой же бы стати Никон, подвергая живую жизнь археологической реставрации, захотел возвращать наше богослужение к древнему времени и какой смысл могло иметь это его желание? А при сем и здесь, как выше, какие бы имел он основания, чтобы остановиться на одном древнем времени, а не на другом, на третьем?

Никон предпринял свое исправление богослужебных книг потому, что переменил свой взгляд на позднейших и на современных себе греков, что, отказавшись от прежнего нашего мнения о них, будто они утратили чистоту православия, начал смотреть на них, как на неизменно и неповрежденно сохраняющих эту чистоту. Что же из сего следовало по отношению к богослужебным книгам? Очевидно — то, чтобы он захотел и предпринял исправить наши книги по современным книгам греческим, дабы привести нас относительно них в полное согласие с современными себе греками. Что относительно богослужения мы должны быть согласны с греками, от которых мы приняли христианство, или что богослужение должно быть у нас по сейчас указанной причине одно и то же с ними, это составляло такое же общепризнанное у нас положение, как то, что, приняв веру от них, мы должны быть одной с ними веры, то есть, выражая дело в общей отвлеченной формуле, как то, что мы должны быт тем, чем должны быть. Когда предки наши заподозрили позднейших греков в уклонении от чистоты православия древних греков, они, естественно, начали учить, что мы должны быть в согласии относительно богослужения с древними греками, у которых еще не было повреждено православия. Но если Никон переменил взгляд на позднейших греков и начал смотреть на них как на неизменно и неповрежденно сохраняющих чистоту православия древних греков: то из этого само собою и необходимо следовало, что мы должны быть в согласии относительно богослужения с этими последними греками, ибо иначе признавать чистоту православия позднейших греков и не хотеть того, чтобы быть в согласии с ними относительно бого-

307

служения было бы нелепостью, логическим contradictio in adjecto. Но и наконец, приступая к исправлению книг, что провозглашал Никон на соборе 1654 г., в своих известных «возглашениях», как не то, что он желает принести русскую церковь относительно обрядов и богослужения к согласию и единению с современною церковью греческой? *)

Чему необходимо надлежало быть и что одно только и могло быть, то и на самом деле было. Первоисправленный Никоном служебник и все последующие новые служебники вплоть до настоящего не составляют каких-нибудь книг секретных, относительно которых была бы невозможна поверка. Эта поверка документальным образом и доказывает, что Никон исправил служебник не по древним рукописям греческим и славянским, а по современному себе печатному греческому евхологию **) и по современному живому чину греческой церкви. В библиотеке московской синодальной типографии до настоящего времени сохраняется экземпляр греческого печатного евхология, с которого, по указанию Сильвестра Медведева, был правлен служебник 1655 года ***).

_______________________

*) Замечательно, что, ссылаясь в этих возглашениях на книги греческие и славянские, Никон ссылается на славянские книги: древние, старые, древние (старые) харатейные, а к греческим книгам не прилагает этих эпитетов («в греческих служебниках, переводах, и в наших старых... якоже греческие и наши старые книги и уставы повелевают…, против древних харатейных к греческих книг» и пр.)

**) У греков нет наших служебников в отдельном виде, но служебник всегда соединен у них с требником, что и составляет евхологий (молитвослов у нас в древнее и старое время — молитвенник).

***) Было бы напрасным трудом, искать древний рукописный служебник, который мог бы быть принят за оригинал Никонова служебника 1656 года, а для убеждения себя в том, что служебник этот действительно правлен по печатному греческому евхологию, следует только взять евхологий Гоара и сличить с ним служебник (снося основной текст евхология, который не совсем современной редакции, а тех случаях, когда он разнится от служебника, с Variae lectiones, в которых приводятся чтения печатных венецианских служебников. Девять частиц из третьей просфоры на проскомидии вместо одной есть особенность между греческими евхологиями печатных венецианских евхологиев, а между славянскими служебниками — киевских печатных служебников). Печатный греческий евхологий, с которого, по указанию Сильвестра Мед-

308

Но как же понимать уверения предисловия к служебнику, что книги предположено было Никоном исправлять, а самый служебник на самом деле был исправлен по древним рукописям греческим и славянским? Что уверения эти должно понимать не в смысле обыкновенном, а особенном, не общем, а частном, это совершенно ясно видно из самого же предисловия. Оно само прямо и настойчиво говорит, что Никон предпринял свое исправление книг с тою целью, чтобы относительно них привести русскую церковь в полное согласие с современною церковью греческою *); а если так, то уже вовсе не может

______________________

ведева, правлен служебник 1655 г., не имеет, как еще и во времена Медведева не имел, сорочки или титула и выходного листа, так что год и место его печати остаются неизвестными; относительно места необходимо думать, что оно есть Венеция, ибо в ней исключительно печатались греками евхологии, как и другие богослужебные книги, а что касается до года, то по указанию Гоара (Prooem.) и Врето (Νεοελληνικὴ φιλολογία I, №№ 7 и 83) до 1655 г. евхологий был напечатан в Венеции много раз, именно — в 1526, 1544, 1570, 1600, 1629, 1638 и 1652 гг. (в настоящее время на задней переплетной доске евхология извнутри наклеен отрывок титула какой-то книги, на котором сохранилось изображение дерева с буквами около него F. A. Р. и с надписью под ним Ἐνετίῃσιν, παρὰ Αντονιῳ τῳ Πινέλω, αχβ, то есть в Венеции, в типографии Антония Пипела, 1602 г.; полагают, что это отрывок титула самого евхология, почему и относят его к 1602 г.; но, как видно из приведенной библиографической справки, евхологий 1602 г. неизвестен, почему и вероятнее считать наш отрывок за остаток от титула не самого евхология, а какой-нибудь другой книги, — может быть, декабрьской месячной минеи, которая была напечатана у Антония Пипела в 1602 г., - Врето, № 29). Об экземпляре евхология, который служил оригиналом для служебника 1655 г., см. в сочинении Медведева «Известие истинное», напечатанном в 1-й книге Чтений Общества Истории и Древностей за 1886 г. С. А. Белокуровым, и в предисловии, предпосланном сочинению издателем (Медведев представляет дело так, будто Никон и последующие власти приказывали справщикам исправлять книги по древним греческим и славянским рукописям и будто справщики, обманывая Никона и последующие власти, производили исправления по печатным греческим книгам, — представляет, конечно, несправедливо, для тех полемических целей, с которыми написано им сочинение).

*) Приводимые в предисловии слова из послания патр. Паисия к Никону: «да совершают (все священные лица в России) последование и всякое священнодеяние по чину великия церкве, да ни едино разнство имамы, яко чада истинная единыя и тояжде матере восточныя апостольския соборныя великия церкве христовы...; сего ради мы от многия любве

309

быть разумеемо исправления книг по древним рукописям греческим и славянским в обыкновенном и общем смысле слова. В каком именно особенном и частном смысле должны быть понимаемы уверения предисловия, что книги предположено было исправлять, а служебник действительно исправлен был по древним греческим и славянским рукописям, это не может подлежать сомнению и само собою ясно. Переменив взгляд на современных греков, Никон признал наши разности с ними в книгах за наши погрешительные новшества, и вот, утверждая, что это действительно так, предисловие к служебнику и ссылается на рукописи греческие и славянские, т. е. хочет сказать, что относительно разностей между нами и греками те и другие рукописи свидетельствуют, что древность у греков, а у нас действительно погрешительные новшества *). В самом начале предисловия к служеб-

________________________

и еже к Богу желания, еже имамы быти во всех соединени и подобни, яко едино тело церковное, желаем, да исправятся (несогласия в церковных вещех), да не пребудет некое слово у еретиков осудити нас, яко имамы разньства между нами».... и собственные слова предисловия: «да всяк православный, неведения и сопротивных благочестию погрешений и иже оттуду находящие казни убегнув, во истинном разумении и в незазорном с греческими православными законы согласии поживет»..

*) Не все греческие и славянские древние рукописи один чин и устав являли в том смысле, чтобы относительно разностей между нами и греками единогласно говорить в пользу греков и против нас. Рукописи разделялись в этом отношении на три класса: одни не говорили ни за греков, ни против них за нас, потому что составлявшее предмет спора между греками и нами в них было еще иначе, в более древнем виде, нежели как это у греков и у нас, другие говорили за греков против нас, третьи за нас против греков. Предисловие не имеет в виду рукописей первого класса, как не имелись они в виду и при поправлении книг, потому что они не служили к решению спора и, будучи так сказать в стороне от него, представляли собою только памятники оставленной старины. Разумея рукописи второго и третьего классов, предисловие, по-видимому, говорит неправду, что они один чин и устав являли в указанном нами смысле. Но исправители книг, а priori (на основании общего положения, что современные греки православны), признававшие, что наши разности с греками суть наши погрешительные новшества, смотрели на те рукописи, которые говорили в нашу пользу против греков, как на рукописи поврежденные. А таким образом, когда в предисловии говорится, что все древние греческие и славянские рукописи один чин и устав являют: то подразумевается, что все рукописи, которые должны быть признаны неповрежденными (ибо, говоря,

310

нику говорится, что он «исправился с древних греческих книг св. горы Афона и прочих и харатейных словенских»; но потом, в пояснение действительного смысла этих слов, в нем говорится об исправлении служебника, что исправление сделано или произведено чрез избрание истинного от греческих и славянских рукописей («от греческих и славянских древних книг истинное избрание и сию святую книгу служебник... повелеша напечатати» *).

(Исправленный Никоном служебник, быв напечатан при нем три раза, — в 1655, 1656 и 1658 гг., укоряем был за то, что издания не имели совершенного

_________________________

что все рукописи один чин и устав являют, оно в то же время говорит и о рукописях поврежденных, с которых до Никона печатались московские книги). С нашей теперешней точки зрения такое отношение исправителей книг к рукописям, конечно, представляет собою нечто произвольное, но оно нисколько не было произвольным с тогдашний точки зрения при тогдашнем состоянии у нас археологии и при тогшнем понимании у нас дела разности между нами и греками могли быть объясняемы у нас только таким образом, чтобы на той или на другой стороне были признаваемы новшества, а следовательно — чтобы были признаваемы поврежденными или те или другие рукописи; переменив взгляд на греков, Никон признал новшества на нашей стороне, а таким образом он a priori должен был признать поврежденными и те рукописи, которые говорили за нас.

*) В предисловии к служебнику и к некоторым другим исправленным книгам (триодь постная 1656 г.) говорится, что исправление было произведено по древним рукописям греческим и славянским: но в предисловиях к другим книгам говорится, что они — книги новопереложены с греческих текстов (преводов, — ирмологий 1667 г.) или что они исправлены с греческих книг (следованная псалтырь 1658 года), причем, как это ясно дается знать (в предисловии к ирмологию), под книгами должны быть разумеемы новые книги. Рукописи не называются в предисловии к служебнику, как и в других предисловиях, рукописями (каковое название употребляем только мы сами), но древними книгами и преводами, т. е. списками, и очень может быть, что под греческими древними книгами и преводами разумеются в нем именно почетные книги, ибо в предисловии к часослову 1653 г., который несколько поправлен был до начала общего исправления, говорится, что он поправлен «против древних греческих печатных переводов». Собор 1666 г. уже довольно прямо дает знать, что исправление наших книг было производимо по греческим печатным книгам («что о книгах греческих печатных и древних рукописных держати годствует, суть ли праведныя и достоверныя»? — деяние 1-е).

311

согласия между собой, но что все три представляли большую пли меньшую взаимную рознь, — см. у Соловьева т. XI, изд. 2 стр. 287, cfr стр. 281, также Медведева «Известие истинное». Сами справщики книг, по словам Медведева, объясняли эту рознь тем, что в первом издании гораздого ради поспешения они «не осмотрились», то есть допустили ошибки, и что в последующих двух изданиях эти ошибки были исправляемы, cfr собственные слова справщиков в предисловии к ирмологию 1657 г. Но может быть предполагаема и другая, более существенная, причина некоторой розни, а именно — что, с одной стороны, печатный евхологий, бывший под руками у справщиков, более или менее расходился или не сходился с современной живой практикой великой или константинопольской церкви и св. горы, которой хотели следовать, а с другой стороны — что самая эта практика в великой церкви и на св. горе не была еще совершению тождественна *) и что поэтому и не мог быть сразу установлен возможно удовлетворительный текст служебника **).

Е. Голубинский.

(Продолжение следует).

_____________________

*) Cfr Описания синодд. рукопп. Горск. и Невостр. №№ 368 и 369.

**) Cfr послесловие к изданию служебника 1667 г.

312

Страница сгенерирована за 0.23 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово