Соловьев В.С. Письмо о Восточном вопросе

Письмо о Восточном вопросе.¹

1898.

Я родился в год, когда началась турецкая война, приведшая к севастопольскому погрому, я пережил в ранней молодости то общественное и народное движение у нас, которое предшествовало в сопровождало турецкую войну 1877 г. В прошлом году пришлось смотреть издали, как загоралось, но не выгорело, на Востоке. Чувствуется связь и хочется вникнуть в смысл этих трех явлений: крымская война, война 1877 г. и армянские и греческие дела 1896— 1897 гг. Отчего первое кончилось поражением России, второе — ее, хотя неполным, торжеством, а из третьего ничего не вышло, и небывалое накопление человеческих бедствий не разрешилось никаким историческим ударом?

Когда дело идет о восточном вопросе, который уже двенадцать веков тому назад определился исторически, как борьба между христианским и мусульманским миром, — хорошо, если можно стать на такую точку зрения, которая была бы понятна и для мусульман, и для христиан и при том не только для христиан религиозно-настроенных, но и для равнодушных к религии.

Такая точка зрения есть, и на нее даже трудно не стать. Впервые она была выражена в простой и наивной форме теми благочестивыми летописцами, которые говорили, что Бог дал верх мусульманам за грехи христиан. С этим, конечно, согласится и всякий благочестивый мусульманин: коран Магомета наполнен рассказами о народах и городах, пораженных и погибших за грехи свои. А между тем смысл этого взгляда может быть при-

____________

¹ Настоящее письмо помещено было в сборнике „Братская помощь армянам" (Москва 1898; под редакцией Г. А. Джаншиева).  Ред. 

169

нят, и постоянно принимается, самыми скептическими историками. Кто же не согласен, например, в том, что французская монархия погибла за грехи ancien régime? Нужно только не смешивать личную нравственную ответственность с общественною, или историческою. Эти два порядка отношений разнообразно переплетаются между собою, но они никогда не совпадают и не отождествляются вполне. Конечно, Людовик XVI был лично менее всего виновен в грехах прежней французской монархии. Точно также у нас, хотя смутное время несомненно было ответом истории на режим Ивана IV, но разразился этот ответ не над виновником, а над детьми Бориса Годунова и множеством других лично невиновных жертв. Тут есть мудреная задача и для религиозной, и для философской мысли; но трудность этой задачи, и хотя бы даже ее неразрешимость, нисколько не устраняет ни естественной солидарности собирательного — целых народов, государств, — ни естественной связи общественных бедствий с общественными грехами и неправдами.

Этим уже разрешен первый вопрос об исходе крымской войны. Решение это еще тогда было сразу у нас принято всеми — без дебатов, par acclamation. Крепостнический и бессудный строй русской жизни, державшийся даже против лучшей воли благонамеренного Государя, достаточно объяснял и оправдывал ход событий в глазах всех мыслящих и добросовестных людей. Западники и славянофилы, Грановский и Хомяков, были тут единогласны. Тогда не приходило в голову и то кажущееся основательным возражение: крепостнический и бессудный строй русской жизни существовал и прежде, однако, Россия торжествовала и над шведами, и над поляками, и над Европой Наполеона I и над теми же турками. Но при оценке исторических явлений, — хотя бы нравственной, — нелепо отвлекаться от исторических условий и от данного уровня общественного сознания. В 1709 г., и даже в 1812 г., от России требовалось не то, что в 1854 г. Наш до-реформенный строй был сносен для полуварварского состояния образованности; он был бы даже недосягаемою вершиною совершенства для времени диких. Но общество, произведшее Жуковского и Пушкина, Грибоедова и Гоголя, не могло без тяжкого греха оставаться при этом строе. Младенцу прощают такие бесчинства, за которые взрослых выводят с позором. Русское общество, но крайней мере, в верх-

170

них кругах своих, было взрослым в эпоху крымской войны. Оно само поняло севастопольское крушение, как нравственный урок, и, покаявшись, принесло плоды, достойные покаяния. За внутренним исправлением последовали и внешние успехи: покорение Кавказа, Средней Азии, освобождение Болгарии. Это были победы столько же культурные, сколько и военные: России Александра II было что передать этим варварским странам для их собственной пользы. Внешнее торжество было неполное, но ведь и внутреннее исправление было тоже с грехом пополам: насколько заслужили, столько и получили.

А затем — кровавая игра незрелых школьников в революцию, 1-е марта и его естественные последствия. Что же мы заслужили за 15 лет 1881—1896? Если 1-е марта покрыто своими последствиями, а эти последствия оправдывались тем событием, которое их вызвало, то не сошел ли наш нравственный бюджет на круглый нуль? Кажется, что так. Заглядывая в душу нашего общества, не увидишь там ни ясного добра, ни ясного зла. Точно те тени, которых ни ад, ни рай, ни чистилище не принимают. Non raggionar di lor, ma gnarda e passa! или по-русски: ни Богу свечка, ни черту кочерга. Настоящая была, здоровая чертова кочерга в крепостнической и бессудной России; и свеча Божия горела в ту пору ярко, хотя и под спудом. Поломали чертову кочергу преобразования 1861—1866 гг. и вынули свечу Божию из- под спуда. А теперь ни то, ни се: кочерга поломанная лежит неубрана на видном месте, а свеча Божия запрятана где-то в углу, хотя и не под спудом, а за какими-то негодными, темными ширмами, и еле-еле доходит от нее тусклый свет. Такие тусклые моменты — отсрочки для суда истории. Провидение как будто выжидает и безмолвствует. Вот почему в прошлом году все горючие исторические материалы были как отсырелые дрова и не могли зажечь восточного вопроса. Борьба христианского мира с мусульманским! Но где же, в чем наше христианство?

___________

171