А. Н. Аксаков, «Анимизм и спиритизм. Критическое исследование медиумических явлений и их объяснения гипотезами «нервной силы», «галлюцинации» и «бессознательного». В ответ Э. Ф. Гартману», с 8 фототипиями, 2 части, Спб. 1893.

Книга А. Н. Аксакова, как бы кто ни относился заранее к ея предмету, во всяком случае заслуживает серьезного внимания, так как в ней резюмируется добросовестный труд целой жизни в области медиумических явлений и представляется обильный материал для суждения о современном состоянии вопроса. Почтенный автор без малого сорок лет с неутомимым усердием занимался теми явлениями, которым посвящено его сочинение, и едва ли найдется в Старом и Новом свете другой человек, так много послуживший этому делу.

«Заинтересовавшись спиритическим движением с 1855 года, — пишет А. Н. Аксаков в предисловии к настоящей книге, — я не переставал изучать его во всех его подробностях — во всех частях света и во всех литературах. Первоначально я принял факты на основании свидетельства других людей; только в 1870 году довелось мне присутствовать на первом сеансе в частном кружке, мною самим устроенном». Убедившись собственным опытом в действительности явлений, А. Н. Аксаков сделал все, находившееся в его власти, для распространения этих фактов и для привлечения к их изучению внимания мыслителей, свободных от предрассудков.

Так как скромный автор лишь мимоходом упоминает о том, что им сделано, то я считаю справедливым сообщить здесь несколько более определенных сведений. Четверть века тому на-

100

зад серьезное изучение медиумических явлений почти не переступало за границы англо-саксонских и отчасти романских стран; те успехи, которые с тех пор сделаны в этом отношении Германией и Россией, достигнуты, главным образом, благодаря деятельности А. Н. Аксакова. Он издал на немецком и русском языках целую библиотеку но медиумизму; сюда вошли все более значительные произведения американских и английских авторов по этому предмету (между прочим важнейшие сочинения известного главы американских спиритуалистов, Андру Джексона Дэвиса, в немецком переводе); в течение двадцати лет издается Аксаковым в Германии ежемесячник на немецком языке «Psychische Studien», представляющий в совокупности огромный материал, как фактический, так и теоретический (здесь участвовали, между прочим, известные немецкие философы Фихте младший и Гофман, ученик и издатель Баадера). Все ценное по этой части из английской и немецкой современной литературы, что могло появиться в России, издано Аксаковым на русском языке. Кроме того, он поддерживал у нас интерес к делу, вызывая на исследование ученые комиссии, приглашая знаменитых медиумов и т. д. Вся эта неустанная многолетняя деятельность определялась исключительно мотивами высшего порядка, ибо в области личных интересов она до сих пор ничего не принесла Аксакову, кроме весьма значительных убытков и возобновляющихся время от времени поношений со стороны газетных скептиков. Между тем, эту неуклонную энергию в одном направлении никак нельзя объяснить фанатизмом или слепым увлечением:

... «Покуда совершалась эта внешняя работа, — продолжает почтенный автор «Анимизма», — внутренняя шла своим чередом. Я думаю, что всякий благоразумный наблюдатель, при первом своем знакомстве с этими явлениями, поражается двумя бесспорными фактами: явным автоматизмом спиритических сообщений и, весьма часто, столь же явною лживостью их содержания; великие имена, коими они зачастую подписываются, суть лучшие доказательства, что эти сообщения не то, за что они себя выдают; точно так же и в простых физических явлениях вполне очевидно, что они тоже происходят без всякого сознательного участия медиума (т. е. автоматичны), и ничто в самом начале не оправдывает предположения о вмешательстве так называемых «духов». И только впослед-

101

ствии, когда некоторые явления умственного порядка заставляют нас признать участие разумной, вне медиума находящейся силы, забываем о своих первых впечатлениях и относимся с большим снисхождением к спиритической гипотезе. Собранные мною материалы чтением и опытом были громадны, но разгадки для них не было. Напротив, с годами все слабые стороны спиритизма становились ярче и только нарастали: пошлость сообщений, бедность их умственного содержания (даже воща и нет прямой пошлости), присущий им характер мистификации и лживости, капризность физических явлений, в особенности когда дело доходит до положительного опыта, легковерие, увлечение и шовинизм (?) спиритов и спиритуалистов, и, наконец, обман, который вторгся вместе с темными сеансами и материализациями, и в котором мне пришлось удостовериться не только путем литературным, но и личным опытом в сношениях моих с профессиональными медиумами, даже самыми известными».

Таким образом, все общие возражения, обыкновенно делаемые против подлинности этих явлений, не только предусмотрены нашим автором, но и допущены как справедливые. Вместо того, чтобы закрывать глаза на слабые стороны своего дела, он в полной мере признает и выставляет их.

«Поддаваясь отталкивающим впечатлениям, — продолжает он, — легко было упасть духом, если бы не было у меня, с другой стороны, более вящших доводов — целого ряда бесспорных актов, имеющих для отстаивания своего существования всемогущего защитника: саму природу.

«Разобраться же в этом лабиринте фактов я мог только с помощью систематического указателя, составлявшегося мною по мере моих чтений и занятий; группируя факты под различные рубрики, роды и виды, смотря по их содержанию и условиям их происхождения, мы приходим (путем исключения или градации) от фактов простых к более сложным, требующим другой гипотезы».

Без такой подготовительной работы, в которой, насколько мне известно, А. Н. Аксаков не имел предшественников, невозможны были бы, конечно, никакие твердые обобщения и выводы в этой области.

«Большою помехою, — продолжает наш автор, — для более

102

разумного и терпимого отношения в спиритизму послужило то обстоятельство, что вся совокупность его явлений, во время вторжения его в Европу, в самой элементарной его форме — столоверчения, была немедленно приписана массою проявлению «духов»... Противники же, с своей стороны, впадали в другую крайность — ни о каких «духах» и слышать не хотели и отрицали все. Петина же, как и всегда, оказалась в середине.

«Для меня свет забрезжил только тоща, когда мой указатель заставил меня открыть рубрику анимизма, когда внимательное и критическое изучение фактов заставило меня признать, что все медиумические явления, что касается их типов, могут быть произведением бессознательного действия живого человека, и это не в качестве гипотезы, как произвольное предположение, но вследствие неоспоримого свидетельства самих фактов, — что, следовательно, паша психическая бессознательная деятельность не ограничивается периферией нашего тела и характером действия исключительно психическим, но что она может и переступать границы нашего тела, выражаясь в действиях не только физических, но даже и пластических». Эту-то область явлений, представляющих несознаваемые реальные действия внутреннего существа живого человека за пределами его физического организма и помимо обычных механических посредств, А. Н. Аксаков и предлагает, в отличие от спиритизма, обозначить словом анимизм.

«Чрезвычайно важно, — говорит он, — признать и изучить существование и деятельность этого бессознательного в нашей природе — в его проявлениях самых разнообразных и самых необыкновенных, как мы видим в анимизме. Только на этой основе можно оправдать, в известных пределах, притязание спиритизма, ибо если что переживает тело и вечно пребывает, так именно это для нас бессознательное — это внутреннее сознание, которого теперь мы не ведаем, но которое и образует первоначальное ядро всякой индивидуальности.

«Таким образом, для уразумения медиумических явлений, нам представляется не одна, а три гипотезы, из коих каждая имеет право на существование и на признание для известного рода отдельных фактов, и следовательно, мы можем подвести все медиумические явления под три большие категории, которые мы обозначим для формального удобства следующими условными названиями:

103

«1. Персонизм. Этим словом я обозначаю психические бессознательные явления, имеющие место внутри пределов телесной сферы медиума, коих отличительная черта большею частью состоит в персонификации, т. е. в принятии не только имени, но часто и характера личности (персоны), посторонней медиуму. Таковы элементарные явления медиумизма: разговоры посредством стола, письма или бессознательной речи в трансе. Мы имеем здесь первое и самое простое проявление раздвоения сознания — этой основной медиумической черты. Явления, принадлежащие к этой рубрике, раскрывают перед нами великий факт действенности психического существа — нетождественность нашего индивидуального, внутреннего бессознательного я с нашим личным, внешним, сознательным я; они нам доказывают, что всецелость нашего психического существа — его центр тяготения — не находится в нашем личном я; что это последнее есть только феноменальное проявление индивидуального (нуменального) я; что, следовательно, элементы этой феноменальности (необходимо личные) могут иметь характер множественный — нормальный, анормальный, фиктивный — смотря по условиям организма (сон естественный, сомнамбулизм, медиумизм)».

К этой первой из трех категорий, установленных нашим автором, принадлежат явления, вообще признаваемые наукою. Никто не отрицает фактов перемежающегося сознания и раздвоения личности в натуральном или искусственном сомнамбулизме. В этом смысле и в этих пределах всякий ученый может допустить и медиумические явления. Разумеется, это принципиальное допущение не означает признания реальности (хотя бы психопатической) за всеми явлениями, происходящими на спиритических сеансах. Причиной этих явлений может быт и слишком часто бывает не действительное раздвоение сознания, а просто подделка и обман, с чем, как мы видели, согласен и А. Н. Аксаков.

Второй группе явлений, уже не пользующихся признанием со стороны правоверной науки, он дает следующее полное определение:

«2. Анимизм. Этим словом я обозначаю бессознательные психические явления, имеющие место вне пределов телесной сферы медиума (умственное общение между людьми — телепатия, движение предметов без прикосновения — телекинетия, явление прижизненных призраков — телефания, пластическое действие на расстоя-

104

нии — телесоматия, материализация). Мы имеем здесь кульминационное явление психического раздвоения; психические элементы переступают за пределы тела и проявляются на расстоянии посредством действий не только психических, но и физических и даже пластических, до полной объективации или экстернализации, — доказывая через это, что психический элемент может быть не только простым явлением сознания, но и центром субстанциальной силы, мыслящей и организующей, могущей поэтому временно организовать подобие органа, видимого или невидимого для наших глаз и производящего физические действия».

Реальность явлений этого второго рода решительно отвергается огромным большинством людей положительной науки, но находит себе более или менее смелых и последовательных защитников между философами-метафизиками, для которых основы всякого бытия имеют психический, а не вещественный характер. Так, Шопенгауэр, исходя из своей метафизической воли, свободной от условий пространства, времени и механической причинности, признавал не только факты ясновидения, прорицания и прямого общения субъектов на расстоянии, но и всевозможные магические действия; также и Гартман на основании видоизмененных и дополненных принципов своего учителя допускает действительность двух вышеперечисленных родов явлений, насколько ими не предполагается вмешательство отшедших «духов».

Но наш автор, признавая, что по общему характеру, или внешнему виду, все медиумические явления могут быть включены в первые две категории (т. е. объясняемы внутренним или внешним психическим раздвоением), находит однако в своем обширном опытном материале такие явления, особенная действительность которых, со стороны их умственного содержания, требует, по его убеждению, именно этой, отвергаемой философом бессознательного, гипотезы и заставляет отнести их в новую, третью категорию:

«3. Спиритизм. Под этим словом обозначаются те же, по внешнему виду, явления персонизма и анимизма, когда действующая причина их находится не только вне медиума, но и вне нашей сферы бытия: мы имеем здесь земное проявление индивидуального я, посредством тех элементов личности, которые имели силу удержаться около индивидуального центра после его отрешения от тела

105

и которые могут проявиться через медиумизм, т. е. через ассоциацию с однородными психическими элементами живущего на земле существа. Из чего выходит, что спиритические явления, по своим внешним формам, совершенно сходны с явлениями персонизма и анимизма и отличаются от них только по умственному содержанию, свидетельствующему о посторонней самостоятельной личности.

«Раз факты этой последней рубрики признаны, — ясно, что гипотеза, из них вытекающая, может одинаково прилагаться и к фактам двух первых рубрик, так как она — дальнейшее развитие двух предшествующих гипотез. Затруднение в том, что очень часто все три гипотезы могут иметь место при объяснении одного и того же факта: так, например, простое явление персонизма может быть фактом и анимическим, и спиритическим. Задача, следовательно, состоит в том, чтобы решить, на которой из трех гипотез остановиться, а не задаваться мыслью, что которой-нибудь одной из них достаточно для объяснения всех фактов. Критика требует не идти далее той, которая удовлетворительно объясняет данный случай.

«Итак, великая ошибка поборников спиритизма состоит в том, что все явления, известные под этим общим именем, приписываются ими «духам». Самое слово: спиритизм — сбивает с толку. Оно должно быт заменено другим, более общим, не содержащим в себе никакой гипотезы, никакого учения, как, например, слово медиумизм, которое мы уже давно ввели у себя».

Замечу, с своей стороны, что и этот термин далеко не удовлетворителен, ибо он не может прилагаться к обширной ж важной группе явлений телепатических и телефанических, возникающих непосредственно или самопроизвольно без всякого медиума; разве только признать всех людей медиумами, но тогда у этого термина не оказывается никакого определенного содержания, и он теряет raison dʼêtre. Я предлагаю название психургия, указывающее на тот общий характер всей этой области, что в ней душа действует (или предполагается действующей), как субстанциальная сила, а не проявляется только, как пассивная функция мозга. Требование А. Н. Аксакова, чтобы общий термин не содержал в себе никакой гипотезы, никакого учения, кажется мне неисполнимым.

Переходя к специальному содержанию книги А. Н. Аксакова, я должен заметить, что в теоретической части своего спора с Гарт-

106

маном он решительно прав. Немецкий философ, допуская гипотетически, без самостоятельного исследования, реальность одной половины медиумических явлений, как производимых особою «нервною силою» медиума, связанной с состоянием ясновидения и т. п., останавливается перед явлениями материализации и видит в них субъективные галлюцинации присутствующих, сознательно иди бессознательно внушенные медиумом; при этом он запутывается в противоречии и нелогичности, победоносно обличаемые нашим автором.

Так, относительно столь обычного в спиритизме появления на сеансах рук, видимых и осязаемых, Гартман говорит следующее: «Что касается собственно галлюцинаций осязания, то открытой остается здесь и та возможность, что испытываемое давление невидимых или призрачных рук, ног и т. д. зависит от системы динамических линий давления и натяжения, — системы, представляющей аналог давящей поверхности руки без лежащего за этою поверхностью вещественного тела, т. е. такой системы, которую можно предположить на основании получаемых отпечатков». «Таким образом, справедливо замечает Аксаков, галлюцинация осязания перестала бы быть галлюцинацией и превратилась бы в действительное «давление динамических линий», или в динамическое действие медиумической нервной силы; итак, когда я держу в своей руке руку материализованную, — вид этой руки был бы галлюцинацией; но осязание ее было бы реальным, — я сжимал бы в своей руке систему линий нервной силы. Естественно возникает вопрос: почему же вид руки, временно появившейся, должен быть галлюцинацией? Если система линейных сил может сделаться осязаемой, то она могла бы точно так же сделаться и видимой; не представляется логичным давать нервной силе предикат осязаемости и отказывать ей в предикате видимости, когда утверждение и отрицание предиката имеют одно и то же основание. Или, говоря иначе, нет логики в том, чтобы принимать реальную, объективную причину, когда речь идет о том же явлении и о том же воспринимающем субъекте».

Когда появляющиеся на сеансах руки не ограничиваются одними прикосновениями, а приводят в движение тяжелые предметы, то Гартман находит возможным допустить и это, не изменяя своей точки зрения. «Действительное перемещение предметов, говорит

107

он, оказывающееся по окончании сеанса, может служить доказательством, что произошли действительно объективные перемещения материальных вещей. Если эти движения совершаются не вне сферы действий нервной силы медиума, и род явления и его размеры не лежат за пределами тех действий, которые эта сила может произвести, то нет повода допускать какую-либо другую причину явления, кроме упомянутой нервной силы. Медиум в состоянии сомнамбулизма соединил, в таком случае, галлюцинацию появляющегося образа с представлением об имеющих произойти перемещениях предметов и бессознательно произвел эти перемещения при помощи своей медиумической нервной силы, оставаясь при этом в уверенности, что перемещения эти произведены собственною силою представляющихся фантастических образов, — через перенос своей галлюцинации на зрителей он невольно передал и им убеждение, что происшедшие перемещения действительно произведены теми призраками, которые представлялись в галлюцинациях». — «Логическая несостоятельность этого объяснения, справедливо возражает А. Н. Аксаков, увеличилась на одну степень, тогда как, с другой стороны, свидетельство зрения и осязания подтвердилось соответствующим физическим действием.

«До очевидной несобразности доходит объяснение Гартмана по отношению к отпечаткам, получающимся от материализованных рук (в мягкой глине, на муке, или на закопченной бумаге). «Весьма естественно, говорит нам автор, что уже давно старались, подучить отпечатки рук, только моментально появлявшихся на сеансах и потом исчезавших, так как подобный отпечаток служил бы положительным доказательством, что в этих случаях мы имеем дело не с галлюцинацией, но с реальным образованием какого-то тела... Но для Гартмана это заключение не годится. Чтобы остаться верным своей теории нервной силы, он дает ей здесь необычайное развитие: эта сила может не только передвигать предметы, но даже производить и пластические действия. По его мнению, подобный оттиск производится «системою давлений и натяжений нервной силы, действующей на расстоянии (ein Sistem von Drukund Zuglinien der fernwirkenden Nervenkraft)». А когда тело (или, как здесь, рука), производящее этот результат, видимо, это опять, как в предшествующем случае, галлюцинация, — комбинация реального результата с действием галлюцинаторным... Я вижу

108

появляющуюся руку — это галлюцинация; я вижу эту руку, трогаю ее и осязаю, — чувство осязания считается реальным, но вид ее есть галлюцинация. Я вижу, как эта рука движет неодушевленный предмет, пишет; физическое действие, ею произведенное, реально, но вид ее — галлюцинация. Я вижу, как эта рука производит отпечаток, доказывающий, что это подлинно рука, — отпечаток признается реальным, но вид ее — галлюцинаторным. Итак, свидетельство низших чувств признается для целого ряда реальных движений, но оно отвергается только для специальной формы восприятия впечатлений зрения, несмотря на то, что один из полученных результатов — реальный и пребывающий оттиск — доказывает согласность свидетельства зрения и осязания с этим полученным результатом. И таким же образом, с другой стороны, мы имеем явление, которое обладает всеми признаками телесности и которое таковым себя доказывает всеми действиями, какие только тело может вообще произвести: оно видимо, оно осязаемо, движет другое тело, оставляет пребывающие следы, отпечатывается даже на другом теле — все эти предикаты признаются за ним самим Гартманом, как реальные, объективные, за исключением только видимости». Очевидно, для такого двойственного отношения нет никаких логических оснований.

«И эта логика, — продолжает А. Н. Аксаков, — нам покажется еще более странною, если мы попросим Гартмана дать нам в смысле его собственной философии определение понятия о теле. Материя, ответит он нам, не что иное как «система атомных сил» (Philos. des Unbew.», изд. 1872 г., стр. 474). Таким образом, когда я держу в своей руке другую естественную руку, я держу, по Гартману, систему атомных сил, и он не отказывает ей в предикате видимости, и такое свидетельство чувств моих он не считает галлюцинацией. Но когда я держу в своей руке руку, так называемую «материализованную», которую вижу и осязаю и которой Гартман дает то же самое определение, так как он признает ее за систему линейных сил (ein Sistem von Kraftlinien), это в этом случае, говорит он, чувство осязания реально, но зрительное впечатление этой руки — галлюцинация. Почему? На основании какой логики?» Я думаю, всякий согласится с заключением нашего автора, что гипотеза галлюцинации после всех уступок, допускающих объективную реальность того же явления

109

для других чувственных восприятий, представляется, с точки зрения логики, совершенно несостоятельной. Столь же несостоятельным кажется нам и предположение какой-то «нервной силы», целесообразно действующей и притом вне тела своего обладателя, на более или менее значительном расстоянии от него.

А с исключением этих двух произвольных и искусственных предположений вопрос сводится к такой дилемме: или объективное проявление трансцендентального существа, иди просто обман. Устранить второй член этой дилеммы, представляющий сразу самое естественное объяснение, во всяком случае, гораздо труднее, чем разрушить досужие измышления немецкого метафизика. С этим согласен и наш автор. «Величайшее для меня затруднение, — говорит он, — состояло в выборе фактов... Я сказал вначале, что цель моего труда не в том, чтобы защищать факты, — это так, когда я становлюсь на точку зрения Гартмана; но должен сказать, что я имел также в виду и более общую точку зрения и всегда старался представить такие факты, которые, по условиям своей обстановки, всего бы лучше соответствовали требованиям критики. Здесь-то и представляется величайшая трудность, здесь-то и уязвимое место, ибо никакие условия, никакие меры предосторожности при наблюдениях не помогут убедить в факте, пока этот факт не находит себе места в общественном понимании. С другой стороны, возможность обмана, сознательного или бессознательного, — возможность, которую всегда легко предположить и отсутствие которой никак нельзя доказать, еще более усиливает затруднение».

Совершенно устранить это затруднение нельзя, его можно только ослабить тщательным подбором фактов наиболее убедительных. До некоторой степени эта цель достигнута нашим автором. Рассказы из первых рук о таинственных явлениях, неподготовленных, неожиданных и тягостных для лиц, им подвергшихся, производят на беспристрастного читателя впечатление полной реальности. Такова, в особенности, сложная история «чертовщины» в семействе Щаповых на Урале, а также сообщения отравившейся девицы, желавшей предотвратить беду от своего родственника. По крайней мере, в самих этих рассказах нет ничего такого, что поддерживало бы скептическое к ним отношение. Нельзя сказать того же о различных явлениях, происходивших при участии профессиональных медиумов, хотя бы явления эти и были засвидетель-

110

ствованы оттисками, фотографиями и т. п. Если, как замечает сам автор, дело сводится, в конце концов, к нравственному доверию, то почтенное сословие медиумов успело себя зарекомендовать так, что для оказания ему хотя малейшей степени доверия не представляется никаких объективных оснований. А исходя из совершенно законного в настоящем случае недоверия, я не вижу никакой возможности осуществить такие условия опыта, при которых была бы исключена возможность обмана со стороны лиц, сделавших обман своею специальностью и средством существования¹. Да и помимо профессиональных медиумов, наш автор требует слишком много от своих читателей, если желает, чтобы они полагались на свидетельство лиц, принадлежавших большею частью к той категории, которую наш старинный закон обозначал, как «иностранцев, поведение коих неизвестно». Так, например, рассказавши о полной материализации предполагаемого духа Кэти Кинг при медиумической помощи мисс Флоренс Кук, он сам замечает: «для человека непосвященного (?) всего естественнее предположить, что роль Кэти проделывалась другим лицом, являющимся чрез искусно устроенный проход». Против этого предположения, к которому и я имею основание присоединиться, рискуя оказаться «непосвященным», А. Н. Аксаков выставляет соображение решительно недостаточное. «Но сеансы эти, — говорит он, — не всегда происходили на квартире семейства Куков. И мне самому довелось еще раз видеть Кэти на сеансе, происходившем 16-28 октября на дому у г. Люксмора, богатого человека, бывшего мирового судьи. Гостей было человек пятнадцать и т. д. Конечно, качество богатого человека и бывшего мирового судьи устраняет, вообще говоря, подозрения в корыстном мошенничестве; но это качество! совершенно совместимо с возможностью для почтенного г. Люксмора быть обманутым со стороны медиума и кого-

__________________________

1 Отвлеченно говоря, можно, разумеется, придумать условия, с достаточною верностью исключающие всякий обман. Так, например, можно было бы устроить сеанс на открытой вершине холма, в ясный летний день, в купальных костюмах, а медиума, зашивши предварительно в мешок из легкой, но прочной материи, положить в свежевырытую яму, слегка прикрывши только что выпиленными досками. При таких условиях, активный обман с его стороны был бы мало вероятен, но, насколько мне известно, на подобные условия медиумы никогда не согласятся.

111

нибудь из пятнадцати гостей, о которых читателю не сообщается ничего внушающего доверия. А. Н. Аксаков имеет право требовать нравственного доверия к себе, по крайней мере, со стороны тех, кто знает его лично или литературно; но на каком основании может он рассчитывать на наше доверие к г. Люксмору и его пятнадцати гостям, т. е. именно к «иностранцам, поведение коих неизвестно»?

Если профессиональные медиумы со всеми своими злоупотреблениями получили неподобающее им значение в области психургии, то это отчасти зависело от увлечения самих серьезных спиритуалистов экспериментальною методою. Увлечение это, которого весьма не чужд и наш автор, основано, мне кажется, на недоразумении. Между этими экспериментами, которым так много обязаны физика, химия и некоторые другие положительные науки, и теми экспериментами, которые производятся на спиритических сеансах, сходство только номинальное. Вся сила научного эксперимента состоит в его повторяемости при тех же условиях, и для этого самые условия должны: 1) быть известны, 2) приведены в простейший вид и 3) находиться в распоряжении экспериментатора. Между тем, в опытах собственно спиритических (предполагая подлинность явлений), главные условия, именно те трансцендентальные существа или «духи», которые действуют на медиума — 1) определенно неизвестны, 2) по предположению, крайне сложны и 3) никогда не находятся в распоряжении экспериментатора. К тому же, паука едва ли может допустить такие эксперименты, одно из условий которых есть интерес в подделке явлений, а именно это условие неизбежно присуще спиритическим сеансам с профессиональными медиумами. Всем этим исключается серьезная аналогия между экспериментами научными и экспериментами спиритическими. Соответственно этому, и в книге Аксакова все действительно убедительные факты принадлежат к числу безыскусственных, самопроизвольно возникших и, следовательно, только наблюдаемых и констатируемых, а не экспериментируемых явлений.

На основании самой этой книги можно видеть, что несомненные успехи психургии за последние полвека обусловлены не развитием спиритических экспериментов, а другими факторами, из коих главнейшие суть: 1) усиленное изучение той психургической окраины, которая действительно допускает приложение экспериментальной

112

методы, — разумею явления гипнотизма, которые, по выражению нашего автора, вошли клином в сферу положительной науки. 2) Опыт систематической обработки известий и наблюдений из области телепатии и телефании². 3) Участие немецких философов-метафизиков в объяснениях психургических явлений; трудами Гелленбаха, дю-Преля и отчасти самого Гартмана в значительной степени обусловлен и тот несомненно удачный опыт естественной классификации этих явлений, который дан А. Н. Аксаковым в его книге.

_________________________

2 Имею в виду особенно обширный труд трех английских ученых «The phantasms of the living», сокращенный русский перевод которого издан тем же А. Н. Аксаковым («Прижизненные призраки и другие телепатические явления», Спб. 1893).

113

Страница сгенерирована за 0.25 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com