Экономическая сторона народной жизни начинает в последнее время выдвигаться на первый план даже в исторической науке. Такое направление имеет свои законные причины. Не нужно только во время реализма отступать от реальной истины и рассматривать экономическую сферу как что-то самоопределяющееся и самодовлеющее. Это будет какая-то совершенно неуместная и несостоятельная метафизика, а не положительная и живая наука. Если жизнь единичного человека нельзя привести к одному экономическому знаменателю, то тем менее это возможно для человека собирательного — народа, общества. В отвлечении ума можно отделить задачу о материальном обеспечении народной жизни от вопроса о внутренних свойствах и формальных условиях этой жизни, отделить факт существования от того, что в нем содержится; но в действительности не бывает и не может быть такого разделения, и экономические отношения никогда не существуют an und für sich, а всегда находятся в многосторонней зависимости от других факторов и условий не одного только материального порядка.

Лет десять тому назад мне случилось побывать в стародубских посадах Воронке, Еленке и т. д., и собственными глазами убедиться в факте, о котором прежде слыхал и читать — в

401

факте неизмеримого экономического превосходства старообрядческих поселений над окружающими их православными. Приписывать это преимущество специальному религиозному различию нет никакой возможности. Самый проницательный и изобретательный ум наверное не отыщет в сугубой аллилуии, в двоеперстии и других старообрядческих «догматах» ничего такого, что способствовало бы подъему человеческой деятельности вообще и экономической в частности. К тому же не одни черниговские старообрядцы, а точно также а кавказские молокане и таврические духоборы отличаются своим благосостоянием. Если таким образом крайние ритуалисты с одной стороны, религиозные рационалисты н мистики — с фугой, обнаруживают одно и то же преимущество, то, очевидно, дело не в различии верований, а в чем-нибудь общем для них всех. Таким общим обстоятельством на первый взгляд представляется то, что все эти религиозные союзы подвергались преследованиям. Ера ли одинаково можно утверждать, что гонения сами по себе поднимают благосостояние гонимых. Тогда нам, православным, оставалось бы, пожалуй, только вздыхать и томиться желанием скорейшего наступления времени антихриста. Такое мнение столько же печально, сколько и неосновательно. Известны в истории случаи, когда гонения причиняли гонимым полное материальное разорение и душевную пагубу, доводя их даже до коллективного самоубийства. Да и упомянутые нами религиозные общины достигли экономического благосостояния лишь тогда, когда гонения отбели.

Несомненная польза гонения для гонимых состоит не в злостраданиях, которым они подвергаются, а в необходимости для них отстаивать себя собственными внутренними силами, жить своим умом и своим нравственным подвигом. Полезны не гонения, а самозащита, не внешние стеснения, а внутренняя свобода от принудительного охранения, которое стесняет н атрофирует духовные силы. Но эта польза всего справедливее и вернее приобретается при всеобщей веротерпимости, когда каждое верование должно в свободной борьбе отстаивать себя против всех. Такое положение всего выгоднее, копечно, для истины, тогда как принудительное господство истины отдает гонимым заблуждениям все преимущества духовной самостоятельности и самодеятельности.

В последнее время в нашей литературе стали много толковать о религии люди, дорожащие религиозною истинною только как готовою

402

(хотя бы не совсем мягкою) подушкою для успокоения их утомленных от всякого шатания голов. Внутреннее содержание православного христианства для них неинтересно, а вытекающие из него нравственные задачи и требования отвергаются ими с ожесточением: для них важен только внешний факт и внешнее ему подчинение. Было бы грубою ошибкой эту плохую и бессильную пародию на ислам принимать за религиозный идеал православного русского народа. Этот народ несомненно способен к религиозной жизни, а не к одному только религиозному подчинению. И если его духовная жизненность проявлялась до сих пор главным образом на почве заблуждения, то тем желательнее, чтобы она проявилась полнее на почве истины. Еще со времен старого Гераклита известно, что жизнь на земле есть борьба, но «господствующей» истине не приходится бороться и, следовательно, жить; она может только почивать в благоденствии. Между тем область религиозных верований есть самая глубокая и основная сфера жизни, и если она атрофирована, если здесь, в этом своем духовном центре человеческие силы лишены необходимых условий здоровой самодеятельности и саморазвития, то они не будут действовать и развиваться и в других сферах.

Принудительно-обеспеченная неподвижность й однообразие в религиозной области, подавляя внутреннюю духовную энергию, отнимая у людей в самом важном деле умственный почин и удерживая их в страдательном, стадном состоянии, неизбежно отражаются и во внешней жизни, приводят к застою культуры и к экономической беспомощности. Судьба Индии и Византии, настоящее положение мусульманского мира и недавнее прошлое Пиренейского полуострова и Южной Америки дают достаточное историческое подтверждение этой истине, которая для всех беспристрастных людей давно сделалась азбучною.

II.

Путь внешнего, вынужденного подчинения в области веры вместо внутренней самодеятельности в ней — этот путь упадка и смерти для народов, вышедших из детского возраста, был бы для России тем более противоестественным, что исповедуемая большинством русского народа православная религия вовсе не заключает в сей той внешней, бесспорной и, так сказать, осяза-

403

тельной определенности, при которой только принцип внешнего подчинения может быть логически установлен и последовательно применяем. Весьма интересно то, что говорил об этом самый проницательный и рассудительный из славянофилов, Ю. Ф. Самарин, в одном из своих писем к баронессе Э. Ф. Раден, которое недавно напечатано в Москве (см. «Переписка К). Ф. Самарина с баронессою Э. Ф. Раден, 1861—1872», М. 1893). То, что автор «Окраин России» и «Писем об иезуитах» говорит в этом письме, написанном 23 года тому назад (21 января 1870 г.), интересно и значительно само по себе, но опубликование этих рассуждений именно теперь было в высшей степени своевременно и целесообразно в виду нынешнего резкого проявлении в нашей литературе упомянутой дурной тенденции. С этой стороны Самарина будет так же трудно опровергнуть, как и заподозрить его в каких-нибудь западных пристрастиях.

Привожу большую часть этого замечательного письма, прилагая к своему переводу французский подлинник⁸.

__________________

1 Ilуadans votredernière letter un passage surlequelje voudrais fixer votre attention: „Croyez-vous que Хомяков, fils et champion d’une église risible et infaillible, aurait pu etc.” — Ce n’est pas une réfutation je vous offre, c’est une analyse des deux expressions soulignées. Savez-vous pourqoui vous les repoussez comme l’opposé de votre profession de foi? C’est que vous et tous les protestants établissez entre elle une relation qui n’existe pas. Rien de ce qui est risible dans l’Eglise est infaillible ne par soi-même (an sich) et rien de ce qui dans l’Eglise est infaillible se distingue à la rae. Pour plus de clarté. j'essayerai de m’expliquer autrement: ce qui révolte à juste titre vos instincts de liberté chrétienne, c’est le signe extérieur. quel qu’il soit, comme indice permanent attachè à toute manifestation de l’infaillibilite ou comme criterium du vrai. Vous avez le sentiment (et c’est à mes yeux le grand mérite du protestantisme) que tout signe extérieur peut être confisqué ou falsifié au profit de l’erreur. Votre conscience vous dit que notre Seigneur nous demande non-seulement plus, mais tout autre chose qu’uu acte de soumission ou d’adhésion extérieure à un drapeau, à un chef, à une assemblée, voire même à on livre. Encore une fois, en ceci vous êtes dans le vrai, et vous êtes de l’Eglise sans vous en douter. Abstraction faite du signe, auquel on la suppose enchaînée, qu’est-ce que l’infaillibilité? C’est le sens intime du vrai, toujours identique à lui même, comme vertu permanente à l’état latent ou actif. Nier cette vertu serait reconnaître que les portes de l’enfer pourraient prévoloir sur l’Eglise de Dieu ou en autres termes livrer au hazard l’avenir de l’humanité chrétienne.

404

«В вашем последнем письме есть место, на котором я хотел бы остановить ваше внимание: «Думаете ли вы, что Хомяков. сын н поборник церкви видимой и непогрешимой, мог бы и т. д.». — Предлагаю вам не опровержение, но анализ двух подчеркнутых выражений. Знаете ли вы, почему вы их отвергаете как противоположность вашему исповеданию веры? Это потому, что вы и все протестанты устанавливаете между ними такое отношение, какого на самом деле не существует. Ничто из видимого в церкви не есть непогрешимо само по себе (an sich), и ничто непогрешимое в церкви не различается видимым образом. Для большей ясности попробую выразить это иначе: то, что по справедливости возмущает ваши инстинкты христианской свободы, — это какой

_____________________

Le mot „actit” implique la faculté de se manifester d’une manière quelcouque, et je doute qu’elle puisse en ce sens faire ombrage a la liberté. Les paroles de “l’Ecriture: „L’Esprit de Dieu souffle ou il veut” ne signifient pas qu'il n’est lui-même qu’ à la condition de ne pas se manifester; elles ne signifient pas non-plus que toute chose accessible aux sens est au même degré une manifestation directe de l’Esprit; elles signifient au contraire, que l’Esprit se manifeste et qu’il le fait en toute liberté — ou autrement, que toute forme, toute action, toute parole pent à son choix lui servlr d'organe. Puorquoi done, pour en revenir à l’Eglise, supposerions nous qu'elle ne puisse ètre qu’invisible, c’est à dire privée de la faculté de se manifester, ou liée dans l’ехerсісе de cette faculté à une forme palpable et visible á l'exclusion de toute autre? Ce sont pourtant toujours ces deux termes qui revieonet dans la question: l'Eglise comme abstraction, ou I’Eglise comme autorité reconaissable à un signe extérieur. Vous admettez bien cependant une manifestation de l’Eglise comme être moral, toujours identique à lui-même ou autrement ditinfaillible — une seule: e'est un choix de chroniques, de sermons, de poésies et d’épitres, auquel vous donnez le nom d'Ecritare. Pourquoi cette seule manifestation à l’exclusion de toute autre? Pour quoi l'auteur de l’Ecriture, qui n’est ni Moïse, ni St Luc, ni St.-Paul, inais bien l’Eglise (?) aurait-il perdu la parole;— le livre une fois acheyé?

Je n’inslste pas sur ce côté de la question que je crois suffisam-mentéclaircio’mais je vous dois unc explication des raisons qui me fon rejeter le signe extérieur au nom de l’Eglise... On suppose, généralement, qu’entre l’Eglise latine et la nôtreilya divergence en ce que 1’unc accepte comme organe de l’inspiration (?) divine la personne du successour de St.-Pierre, tandis que l’autre attribue la merae vertu á l’assemblée des évêques réunis en Concile Oecuménique. Il у aurait danc des deux parts acceptations d’un signe exterieur en principc et diver-

405

бы то ни было внешний знак, как пребывающее указание, связанное со всяким проявлением непогрешимости, или как критерий истины. У вас есть чувство (и в этом на мой взгляд великая заслуга протестантства), что всякий внешний знак можно отобрать и извратить в пользу заблуждения. Совесть ваша говорит вам, что Господь требует от нас не только большого, но совсем иного, нежели акт внешнего принятия или подчинения известному знамени, вождю, собранию, даже книге. Еще раз, — в этом вы правы и принадлежите к церкви, сами того не зная. Помимо знака, с которым ее предполагают связанною, что такое непогрешимость? Это внутреннее чувство истины, всегда тождественное с собою, как сила пребывающая в состоянии скрытом или деятельном. Отри-

___________________________

gence sur le fait. J’avouc avoir tenu longtmeps à cette doctrine, mais après mûre réflexion je l'aі abandonnée. Ce qui m’a d'abord frappé. c’est que sur ce terrain nous avons toujours été battus par les papistes. Une fois le principe dmmis, eux seals sont conséquents, en nous offrant pour signe une personne dont le caractère visible n'est pas contestable. En у regardant de plus près, j’ai observé, que jamais I’Egliso n’avait reconnu d’avance à aucun Concile lo caractère d’Oecuménicité (вселенскость). J’amais elle n’a dit: telle doctrine est vraie parce qae c’est un Concile Oeucuménique а qui l’a рrосlamée; tout au contraire ce n'est qu’apres avoir reconnu la doctrine pour vraie. qu’elle а attribué á 1’assambiée qui 1’avait formalée, le titre de Concile Oecuménique. Aus besoin je me ferai fort de prouverqu’il n’existe aucun indice jnridiqued u’aprè lequel on puisse distinguer un Concile Oecuménique, comme organe de l’infaillibilité, de toute autre assemblée d’evéques. Cet indice, personne ne l'а mème cherché, et à ce point de vue, il est impossible de ne pas reconnaître l’immense importance du Concile de Florence. Nous le repoussons, et pourtant la solennité dc la convocation, le nombre des évêques présents, L'immense majorité de ceux qui out accepté les décisions l’inperceptible minorité de ceux qui ont protesté, tout cela semblerait justifier ses droits à une autorité absolue. La Providence semble avoir voulu que, dans cette assemblee mémorable tous les signes extérieurs auxquels aurait pu se cramponner la faiblesse humaine, fisseut défaut à la véritè et se missent au service de l’еrreur.

L'Esprit de Dieu n’est pas une apstraction: il existe et se manifeste; il parle et agit — cherchez le de bonne foi, cherchez le toujourset vous le reconnaîtrez entre tous, mais si, de guerre lasse, vous espérs par un acte de soumission extérieure satisfaire au cri de votre conscience, qui veut que votre être s’imprégne de vérité, l’Esprit de Dieu vous échappera et vous vous trouverez en face d’une idole. Voila, ce me semble, l’enseignernent qui ressort de toute l’histoire del’Eglise... (стр. 120—123)

406

дать эту силу значило бы признавать, что врата адовы могли бы одолеть церковь Божию, или, другими словами, это значило бы предать на произвол случая будущность христианского человечества.

«Слово «деятельное» предполагает способность проявляться каким-либо образом, и я сомневаюсь, чтобы в. этом смысле она могла стеснить свободу. Слова писания: «Дух Божий дышит, где хочет», не означают, чтобы он сам существовал только под условием не проявляться; они не означают также, что всякий предмет, подлежащий чувствам, есть в одинаковой степени прямое проявление духа; они означают, напротив, что дух проявляется, и что он это делает со всею свободою, — или другими словами, что всякая форма, всякое действие, всякое слово может но его избранию служить ему орудием. Почему же, — возвращаясь к церкви, — предположим мы, что она не может быть иною как невидимою, т. е. лишенною способности проявляться, или же, напротив, привязанною в применении этой способности к одной осязательной и видимой форме с исключением всякой другой? Между тем вопрос всегда сводится именно к этим двум терминам: церковь как отвлеченность, или церковь как авторитет, распознаваемый по внешнему знаку. Признаете же вы, однако, одно произведение церкви, как нравственного существа, всегда тождественного с собою, или, другими словами, непогрешимого — одно единственное, именно известный изборник летописей, проповедей, стихотворений и посланий, которому вы даете название Писания. Почему же одно это проявление с исключением всякого другого? Почему автор Писания, который не есть ни Моисей, ни св. Лука, ни. ев. Павел, а церковь (?), потерял бы слово, как только книга окончена?

«Я не настаиваю на этой стороне вопроса; которую считаю достаточно выясненною, но я должен объяснить вам причины, заставляющие меня отвергать внешний знак во имя церкви... Предполагают вообще, что между латинскою церковью и нашею разногласие здесь состоит в том, что ора принимает за орган божественного вдохновения (?) особу преемника св. Петра, тогда как другая приписывает ту же силу совокупности епископов, соединенных во вселенский собор. Таким образом, с обеих сторон было бы признание внешнего знака в принципе и разно-

407

гласие лишь относительно факта. Признаюсь, что я сам долгое время держался этого учения, но по зрелом размышлении оставил его. Что меня сначала поразило, это то, что на этой почве мы всегда были побиваемы папистами. Если только допустить этот принцип, — они одни последовательны, предлагая в качестве знака определенную личность, видимый характер которой бесспорен. Приглядываясь ближе, я заметил, что никогда церковь не усвояла заранее никакому собору характера веленскости. Никогда она не говорила: такое-то учение истинно, потому что его провозгласил такой-то вселенский собор; напротив, только признавши учение истинным, она усвояла формулировавшему его собранию титул вселенского. Если понадобится, я берусь доказать, что не существует никакого юридического указания, по которому можно было бы различить вселенский собор, как орган непогрешимости, от всякого другого собрания епископов. Этого указания — никто его даже не искал, и в этом отношении нельзя не признать огромной важности Флорентийского собора. Мы его отвергаем, и однакоже торжественность созвания, число присутствовавших епископов, громадное большинство принявших постановления, исчезающее меньшинство протестовавших, все это, казалось бы, оправдывало притязания на абсолютный авторитет. Провидению как будто было угодно, чтобы в этом достопамятном собрании все внешние знаки отсутствовали у истины и поставили бы себя в услужение заблуждению.

«Дух Божий не отвлеченность. Он существует и проявляется; Он говорит и действует. Ищите Его добросовестно, ищите Его всегда, и вы узнаете Его между всем (что не есть Он). Если же. в утомлении, вы возмните актом внешнего подчинения удовлетворить гласу вашей совести, которая хочет, чтобы все ваше существо прониклось истиной, Дух Божий уклонится от вас, и БЫ очиститесь перед каким-нибудь идолом. Вот, кажется мне, поучение, которое вытекает из всей истории церкви г.

Несмотря на некоторые ошибки, происшедшие, быть может, от недосмотра, извинительного в частном письме (я отметил их вопросительными знаками), это рассуждение в общей своей связи не может быть серьезно оспариваемо, и ту дилемму, к которой оно приходит: папизм иди духовная свобода — можно обойти только пу тем недостойных и бесплодных сделок с совестью. Конечно, неспособность к последовательному мышлению и блаженное неве-

408

дение истории и действительности могут спасать «ревнителей благочестия" от этой дилеммы, как и от всех прочих «вопросов»².

III.

При отсутствии внешних постоянных непреложных признаков. но которым можно было бы различить истину от заблуждения, человек, а также и народ, стремящийся к истине, должен собственною деятельностью, собственным нравственным и умственным трудом добывать и отстаивать истину, которая становится таким образом живою и плодотворною. Только про такую сказано: «познайте истину, и истина освободить вас». В этом духовном процессе человек перестает быть страдательным явлением природы, становится самостоятельным деятелем, получает силу н власть ад внешними стихиями мира, от которых зависит его материальное благосостояние.

Прогресс человечества прямо определяется степенью подчинения ему внешней природы, а это подчинение зависит от силы его духовной самодеятельности. Природа не может покориться человеку. если сам человек рабски относится к социальным фактам.

При самых неблагоприятных условиях русский народ доказал свою способность к духовной самодеятельности. Правильное развитие этой способности было задержано сначала необходимостью черной исторической работы, а потом необходимостью западной школы, — усвоения первых начатков европейской культуры. Четверть века тому назад эта подготовительная работа казалась конченною, и для русского парода, получившего гражданскую полноправность, невидимому, наступила пора духовного возрождения при деятельном руководстве более культурного класса. Но вместо того, под влиянием плохо усвоенных отбросов западной истории, в нашей малообразованной среде появились и возобладали чуждые русскому народному духу и нашей христианской вере инстинкты насильничества и бесправного уравнительства. Высшая правда показала

_____________________

2 Принимая в принципе вместе с Самариным один из членов этой дилеммы, именно духовную свободу, я, разумеется, не отвечаю за те односторонние применения этого принципа, которые находятся в других сочинениях Самарина и его единомышленников.

409

плоды этого беззакония там, где их не ожидали, но где они для всех чувствительны — в области экономической, материальной жизни.

Когда дело идет о здоровье единичного человека, только крайне плохие врачи лечат симптомы и следствия, оставляя неприкосновенными причины болезни. Такое симптоматическое и поверхностное лечение не может быть действительным и для народов. Бедствия экономические принадлежат к порядку следствий. Причины лежат в более глубокой сфере. При освобождении внутренних духовных сил нашего народа все приложится нам, а без исполнения этого первого условия здоровой жизни все внешние меры могут только замедлить неизбежный процесс упадка и разложения.

410

Страница сгенерирована за 0.14 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com