Кирилл (Гундяев), патр. Вера и знание — вместе или порознь в XXI веке?, 1998

ВЕРА И ЗНАНИЕ ВМЕСТЕ ИЛИ ПОРОЗНЬ В XXI ВЕКЕ?¹

1998

Для того чтобы ответить на этот вопрос, нам нужно о многом подумать и многое проанализировать. Вспомним, что произошло в истории в отношениях между верой и знанием, и попытаемся определить, что сегодня может быть не призрачной, не конъюнктурной, не зависящей от внешних факторов, а органичной для эпохи платформой сотрудничества веры и знания, науки и религии.

Тот факт, что вопросы взаимодействия веры и знания ставятся сегодня в России,— не случайность, ведь нигде на планете не был так в свое время категорично поставлен вопрос об их несовместимости и противоположности. В теоретическом плане вопрос о соотношении веры и знания, науки и религии ставился и в других странах, но нигде не было употреблено столько усилий, чтобы отдалить одно от другого. Именно у нас отделение веры от разума было реализовано последовательно и радикально — и не только в теории, но и в практике жизни огромного государства.

Изначально в России вера и наука не входили в те глубокие противоречия, которыми отмечена западноевропейская история. В России не было инквизиции и Церковь не организовывала преследования ученых. Напротив, в прошлом самые выдающиеся умы Отечества в своем подавляющем большинстве были людьми религиозными и принадлежали к Православной Церкви: достаточно лишь вспомнить великих ученых Ломоносова, Менделеева, Пирогова. Однако искусственно пересаженный на российскую почву западноевропейский конфликт между верой и знанием в послереволюционную эпоху во имя достижения конкретных идеологических, политических целей был многократно усилен властью.

Сегодня, пытаясь по-новому посмотреть на соотношение веры и знания, на возможность практического сотрудничества богословов и ученых, нужно вновь обратиться к истокам того самого конфликта. Действительно, уже одного того, что в Церкви служили люди, обязательно умеющие читать и писать, было достаточно, чтобы монастыри и храмы становились центрами знаний и в первую очередь знаний

¹ Церковь и время. 1998. № 2 (5). С. 10-15.

98

гуманитарных. В этом смысле христианские Церкви и христианские богословы действительно дали мощный толчок к появлению того, что мы сегодня называем научным знанием. Вместе с тем в истории взаимоотношений Церкви и научной общины было нечто другое.

Процессы по делу Галилея и Коперника стали, как известно, классическими примерами столкновения Церкви и науки, положившими начало размежеванию и отчуждению. При внимательном рассмотрении этих случаев становится ясно, что это не было принципиальным конфликтом между верой и знанием; это даже не было конфликтом между религиозным и научным ви́дением мира. Это был конфликт между существовавшими тогда научными гипотезами. В случае с Коперником, как известно, столкнулись геоцентрическая и гелиоцентрическая модели строения вселенной. Возникает вопрос: какое отношение к конфликту этих двух бытовавших тогда научных взглядов на устройство вселенной имеет Евангелие? К сожалению, Церковь втянулась в этот конфликт, не просто поддержав одну из точек зрения, но встав на ее защиту, использовав как свой нравственный авторитет, так и реальную власть, которой обладала.

Теория Птолемея по сути означала вызов церковному вероучению, ибо геоцентрическая идея была включена в официальное учение Церкви. Галилей и Коперник, несмотря на их религиозность и принадлежность к Церкви (Коперник, как известно, был священником), воспринимались церковной властью как еретики, оспаривавшие церковные догматы. Если для Галилея и Коперника это был спор о научной идее, то для их оппонентов это был спор о вере, о христианской доктрине. Именно поэтому в ход были пущены присущие средневековому католицизму средства убеждения, а точнее, принуждения. Инквизиция была призвана бороться с еретиками, и те, кто вел эти процессы, именно так и поступали.

Почему научные взгляды эпохи были включены в католическую доктрину? Причина хорошо известна. Это бытовавшее тогда в богословских кругах Запада отношение к Библии не только как к книге Откровения, но и как к источнику естественных научных знаний, в частности, в области космогонии и астрономии. Идеи Галилея и Коперника ниспровергали эти представления, а потому воспринимались как сознательно противоречащие Библии, то есть Божественному Откровению. При таком подходе к Библии инквизиторы были

99

обречены на конфликт с наукой, и этот конфликт произошел, на долгие годы противопоставив два мировоззрения, два взгляда на мир: религиозный и научный. Но если быть точным, то следует сказать, что в противоречие вошли не религиозный и научный взгляды на мир, а два научных взгляда на мир. Один из них использовал Библию как источник знания, а другой настаивал на возможности изучать мир вне зависимости от выводов, к которым приходили богословы, толковавшие библейские тексты.

Известно, что средневековое схоластическое понимание Библии как источника естественнонаучных взглядов расходилось со святоотеческим патристическим пониманием Библии как великой книги Откровения, содержащей непререкаемые религиозные истины. К счастью, восточное православное богословие в основном сохранило именно это отношение к библейским текстам, хотя в более позднее время в апологетических целях иногда принимало западные схоластические идеи.

Библия — это книга Откровения, содержащая богодухновенные религиозные истины, то есть истины о Боге, о человеке, о его отношении к Богу и окружающему миру, но одновременно Библия — это исторический литературный документ, имеющий конкретных авторов, через которых совершалось Откровение, и живших в определенное время, обращавшихся к читателям определенной культурно-исторической эпохи. Абсолютизация и сакрализация этой внешней культурно-исторической стороны библейского текста, а также последующее использование Библии в качестве источника естественно-научных знаний и привело к возникновению конфликта, который получил принципиально неверное определение как конфликта между верой и знанием.

В нарастании этой конфронтации, кроме исторической вины богословов-схоластов, есть вина и другой стороны. Несмотря на то, что уже в XIX веке в результате развития научной библеистики практически были сняты все недоумения, породившие упомянутый выше конфликт, со стороны науки не было заметного интереса к диалогу. Правда, справедливости ради стоит вспомнить об издании в России в начале XX века весьма интересного журнала «Вера и Разум», который был задуман как место встречи богословов и ученых, но практически большинство публикаций в этом журнале принадлежало перу богословов и ученых-гуманитариев. Война, революция положили конец этому замечательному начинанию.

100

В послереволюционные годы ни о каком диалоге помышлять было невозможно. Даже нашумевшие в свое время диспуты между Введенским и Луначарским¹ не были диалогом между верой и знанием. Это, скорее, был спор между религиозным и атеистическим мировоззрениями, и наука в этих спорах играла служебную роль, представляя некий материал для аргументов, а на практике обслуживая атеистическую точку зрения. В СССР был взят курс на вытеснение религии из жизни общества, на ее уничтожение. Помимо репрессий, ставка делалась на образование. Господствующим стало мнение, что просвещение вытеснит религиозное убеждение, якобы являющееся следствием необразованности. Религия воспринималась как пережиток старого, порожденный недостатком образования.

Ныне мы являемся свидетелями крушения этого мифа. Ни всеобщее среднее образование, ни один из самых высоких в мире процентов населения с высшим образованием не истребили религиозных убеждений в нашей стране. Напротив, религиозное возрождение началось именно в крупных городах, в культурных центрах, при самом активном участии интеллигенции — и не в последнюю очередь научно-технической. Однако даже сегодня в условиях свободы совести мы нередко сталкиваемся со стремлением противопоставить научное и религиозное мировоззрения. Пример — проблемы, которые возникают с преподаванием религии в школах. Чаще всего функционеры от образования открыто говорят, что не могут пустить представителей Церкви в школу, потому что те являются носителями ненаучного мировоззрения, тогда как процесс образования строится у нас на научной основе.

Это противопоставление по сути своей ошибочно. Сегодня как религиозное, так и нерелигиозное мировоззрения включают в себя научные компоненты. Однако мировоззрение есть не только взгляд на устройство физического мира, это еще и система ценностей, включая нравственные. А в формировании нравственных ценностей огромную роль, помимо науки, играют социальная среда, культура и религия. Для того чтобы наука и религия не входили в конфликт, нужно ясно осознать, что области приложения у них разные. Религия формирует отношение

¹ Диспуты между А. И. Введенским (1889-1946, обновленческий митрополит, один из основоположников обновленчества) и А. В. Луначарским (1875-1933, первый нарком просвещения РСФСР) происходили в 1920-х годах в Москве (см., например: Стенограмма диспута А. В. Луначарского с Александром Введенским. М., 1928).

101

человека к Богу, к окружающему миру и к другим людям. Наука же изучает и описывает сотворенный Богом мир. Вторжение одной сферы в другую всегда чревато по меньшей мере недоразумением. Как религия по своей природе не может быть источником естественнонаучных знаний и никогда на это не должна претендовать, так и наука не может быть источником религиозных знаний. Именно поэтому Церковь не должна авторизовывать естественнонаучные данные, которые косвенно подтверждают религиозные истины. Такие научные выводы могут казаться привлекательными и убедительными для данной эпохи, но вызывать снисходительную улыбку в свете новейших открытий. Ни науке, ни религии не следует забывать уроки, преподанные западноевропейской историей. При этом сам по себе научный прогресс и научные успехи в раскрытии тайн мироздания могут служить (и во многих случаях действительно служат) источником религиозного вдохновения, ибо рисуют захватывающую картину целесообразности и разумности творения, свидетельствующих о безграничном разуме Творца. Именно о таком соотношении веры и знания сказал Эйнштейн: «Моя религия есть глубоко прочувствованная уверенность в существовании Высшего Интеллекта, Который открывается нам в доступном познанию мире».

Я имел возможность в 1983 году участвовать в одной международной конференции вместе с выдающимся советским ученым, академиком А. А. Баевым — биохимиком, много потрудившимся в области молекулярной биологии. Во времена, когда не очень-то поощрялись контакты между учеными и богословами, этот ученый старец однажды сказал мне буквально следующее: «Открытия в области молекулярной биологии сегодня создают замечательные предпосылки к положительному восприятию религиозных истин».

Итак, какими должны быть отношения науки и религии, веры и знания? Должны ли они и далее основываться на историческом недоразумении и продолжать сторониться друг друга, будучи некогда злонамеренно противопоставлены в идеологических целях, или настало время для диалога и взаимодействия при сохранении определенной автономии в тех случаях, о которых было сказано выше?

Вторая половина XX века создает особые условия для такого взаимодействия. Человечество осознало, что оно обладает способностью уничтожить себя, реально воплотив ужас Апокалипсиса. Но при каких условиях это может совершиться? В Священном Писании,

102

в апостольских посланиях ясно сказано о том, что мир будет существовать до тех пор, пока «не возьмется от мира нечто удерживающее» (2 Сол. 2,7). И богословы на протяжении истории мучительно размышляли о том, что же это такое «удерживающее», что удерживает мир от распада, человеческую историю от трагического завершения. Некоторые полагали, что это Римское государство, институт власти и институт права. В каком-то смысле эти богословы были правы, но если посмотреть на проблему в контексте всей мировой истории, то становится ясно, что этим «удерживающим» является добро.

Зло никогда не находится в состоянии статическом, оно динамично. Если не полагать предела злу, оно развивается, и апогеем его развития становится смерть. Поэтому, если на уровне личности, семьи, общества, государства, всей человеческой цивилизации зло истребит и вытеснит добро, то у человечества не останется никаких сил продолжать историческое существование. Оно найдет возможность истребить себя, и инструментом истребления человечества будут колоссальные достижения науки и техники.

Если прежде нашу тревогу вызывали достижения науки в области ядерной физики, то сегодня к ним можно прибавить генную инженерию, создание искусственного интеллекта и глобальной информационной системы. Почти в любой сфере естественнонаучных знаний присутствует признак колоссальной планетарной опасности. И здесь возникает самый главный вопрос: как удержать мир от использования научных достижений в страшных, разрушительных целях? Я не верю, что можно ввести мораторий на определенные исследования в области генной инженерии или клонирования. Работа будет вестись тайно во имя обогащения, власти, славы. Единственное, что может спасти людей от злоупотребления достижениями научно-технического прогресса,— это нравственное чувство. Сегодня человечество стоит перед альтернативой: либо прогресс науки и техники будет сопровождаться нравственным прогрессом человечества, либо человечество погибнет. Перед лицом этой апокалипсической опасности у нас нет иного пути, кроме пути диалога и сотрудничества, дабы жили мы и дети наши (Втор. 30,19),— по Слову Божию.

103