Кирилл (Гундяев), патр. Роль религиозного образования в формировании образа жизни человека. Слово на VIII Международных Рождественских образовательных чтениях (Москва, 23-28 января 2000 г.), 24.01.2000

РОЛЬ РЕЛИГИОЗНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
В ФОРМИРОВАНИИ ОБРАЗА ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА
Слово на VIII Международных Рождественских образовательных
чтениях (Москва, 23-28 января 2000 г.)¹
24.01.2000

Ваше Высокопреподобие²! Преосвященнейшие владыки! Дорогие отцы, братья и сестры! Я хотел бы сердечно приветствовать Рождественские чтения — восьмые, юбилейные — самыми добрыми пожеланиями успеха.

Вчерашний день, я думаю, на всех произвел сильное духовное впечатление: замечательное богослужение в возрожденном Храме Христа Спасителя, затем — встреча в главном зале страны под председательством Святейшего Патриарха — все это свидетельствует о том, что сама идея религиозного образования России вышла из узких рамок профессиональной озабоченности, стала важной частью национальной жизни. Именно так можно трактовать, так можно объяснить, так можно прокомментировать события вчерашнего дня.

Я благодарю за возможность выступить перед участниками Рождественских чтений. Всегда считаю эту аудиторию очень важной, потому что люди, собирающиеся в Москве для участия в этих чтениях, связаны с тем, что сегодня составляет, выражаясь военным языком, «направление главного удара», — это те люди, которые трудятся на передней линии невидимого духовного фронта, те люди, которые занимаются религиозным просвещением нашего народа.

Тему сегодняшнего выступления я хочу связать с тем, о чем говорил в прошлом году, и объясню почему. В ответ на то выступление и на некоторые мои статьи на аналогичную тему в мой адрес последовало достаточно много критики в печати. Я никогда публично не отвечал на подобную критику, потому что был поражен ее невысоким уровнем. В ней чувствовалось не столько желание опровергнуть идею, сколько какое-то иррациональное желание протестовать,

¹ Сборник пленарных докладов VIII Международных Рождественских образовательных чтений. М., 2000. С. 54-70.

² Игумен Иоанн (Экономцев), в то время председатель Синодального отдела по религиозному образованию и катехизации.

28

не принимать того, о чем было сказано. Но с другой стороны, меня и порадовало наличие этой критики, так как стало убедительным свидетельством того, что многие люди остались неравнодушны к сказанному и многие высказали свое мнение.

Напомню вам очень кратко, о чем мы с вами говорили год тому назад: мы говорили о соотношении либерального и традиционного начал, о соотношении либерализма и традиционализма.

Я хотел бы дальше развить эту тему применительно к основной цели религиозного образования. Ведь мы и собрались здесь ради того, чтобы продвигать эту идею. Год назад я сказал, что целью религиозного образования является православный образ жизни: не только знание вероучения, не только способность отличать Православие от иных конфессий, не только знание духовной культуры страны, не только религиозное краеведение, религиозное искусствоведение, — но в первую очередь религиозный образ жизни. А религиозный образ жизни предполагает два очень важных начала, два очень важных измерения, о которых я сегодня хотел бы более подробно сказать.

Религиозный образ жизни — это в первую очередь способность людей использовать религиозную мотивацию в своей личной, семейной, общественной жизни и даже в профессиональной деятельности. Современное отношение к религии всячески навязывает нам мысль о том, что религия, мол, является личным делом человека. Об этом трубят на каждом шагу: «Вера — это мое личное дело!», — как бы направляя мысль в одну сторону: если это личное дело, то, значит, и религиозная мотивация оправдана и допустима в обществе, когда она касается личной, в крайнем случае, семейной жизни человека. А дальше — нет, дальше — табу, дальше никакой религиозной мотивации быть не может.

Да, действительно, личная этика составляет сердцевину христианской этики: обращенность к личности есть главное измерение, главный вектор христианского Послания, оно обращено к человеку и направлено на преобразование человеческого сердца. Но ведь это преобразование осуществляется не в вакууме, не в изоляции и не в пустыне. Это преобразование осуществляется в реальном и живом контакте с людьми — в первую очередь в семье, в трудовом коллективе, в обществе, наконец — в государстве. И можем ли мы религиозную мотивацию загонять в это узкое «прокрустово ложе» личной

29

этики? — Да невозможно! Потому что нельзя быть христианином дома, или в тишине своего кабинета, или в уединении своей кельи и переставать быть христианином на профессорской кафедре, перед телевизионной камерой, на трибуне парламента, в кабинете журналиста, в лаборатории ученого.

В этой связи я хотел бы вспомнить случай, который произошел лично со мной. Это было в далеком теперь уже 1981 году, почти 20 лет тому назад. В то время я был ректором Духовной академии в тогдашнем Ленинграде. Время было трудное: между общественностью и Церковью была воздвигнута «стена», к нам в Академию редко приходили светские люди, а если и приходили, то только по «благословению» властей, и чаще всего речь шла о каких-то миротворческих инициативах, о каких-то согласованных с властью общественных деяниях. А вот так, чтобы просто «с улицы» пришел какой-нибудь общественный деятель или ученый, который свой визит заранее не согласовал бы с властью, — такого не было, потому что Церковь воспринималась как опасное и враждебное для общества «гетто», и туда пускали только по особым «пропускам». На этих «пропусках» должна была быть «печать», то есть согласие соответствующих властей, которые контролировали деятельность Церкви... А тут приходит человек средних лет. Заходит ко мне секретарша в кабинет и говорит: «Знаете, у Вас странный посетитель: он не называет своего имени и своей фамилии, но говорит, что он ученый и что он работает в очень сложной области знания. И он христианин. И ему, как христианину, нужно с Вами посоветоваться». Я был крайне удивлен и пригласил этого человека. Вошел ко мне в кабинет человек лет около сорока, очень серьезный, вдумчивый, не очень разговорчивый. И наш разговор начался с каких-то очень странных вещей, я никак не мог нащупать причину, и даже какие-то нехорошие мысли ко мне в голову стали приходить: «Что? Откуда? Зачем?» Но по мере разговора с ним передо мной вдруг открылась целая бездна, в которую я никогда раньше не заглядывал. Этот человек вдруг поставил передо мной такие вопросы, на которые я, будучи богословом, ректором духовной академии, не смог ответить. Это было соприкосновением с чем-то совершенно новым, с принципиально новым для меня подходом.

Этот ученый сказал примерно следующее: «Я не буду по известным причинам, дабы ни Вас, ни себя не ставить в трудное положение,

30

называть свои имя и фамилию. Я не буду Вам называть место своей работы, потому что мне это запрещено делать. Но я, не выходя за рамки, которыми связан, попытаюсь сказать Вам о том, чем занимаюсь. Я занимаюсь человеческим мозгом. И занимаюсь очень успешно. И та группа людей, которая работает со мной, далеко опередила аналогичные группы во всем мире. Еще, может быть, англичане за нами идут, но все остальные — совсем далеко. Мы — на самом переднем крае невероятных открытий. Мы влияем на мозг посредством токов малой силы. Мы способны управлять определенными процессами внутри мозга. Перед наукой открываются колоссальные возможности воздействия на человеческую психику, на человеческое поведение, на формирование образа жизни. Пока мы работаем с обезьянами, но может наступить время, когда мы будем работать с душевнобольными и даже здоровыми людьми. И я спрашиваю Вас как христианин — я глубоко верующий человек: могу ли я заниматься всем этим? Не вторгаюсь ли я в ту область, которая запрещена для меня как для исследователя? Какова должна быть моя этическая позиция по отношению к этому исследовательскому процессу? Как далеко я могу идти по этому пути?»

Я не мог ответить тому человеку на все вопросы, которые он поставил. Едва ли я смогу это сделать и 20 лет спустя. Но сама постановка вопроса меня поразила. Я понял, что христианская мотивация должна быть везде, где присутствует верующий человек. Верующий человек не может отделить свою профессиональную деятельность, даже сугубо научную (я уж не говорю о политической, экономической деятельности, о работе в средствах массовой информации), от духовного и нравственного контекста, в котором правомерна всякая религиозная мотивация в отношении верующего исследователя.

Итак, религиозный образ жизни — это такой образ жизни, который мотивируется религиозно. В прошлый раз — год назад — мы говорили также и о другом: о том, что религиозным (а в данном случае речь идет о православном) является тот образ жизни, который укоренен в Предании Церкви, в традиции (латинское слово traditioпереводится на русский язык как «предание», «передача преданий»), Предание Церкви — это есть Предание с большой буквы, это есть Священное Предание. В него входит Священное Писание, в него входит и согласованное святоотеческое толкование Предания —

31

не по мудрствованию отдельных людей, даже просвещенных богословов, а согласованное и принятое Церковью. Святоотеческое толкование Писания — это тоже часть Священного Предания, как и любое согласованное мнение святых отцов — так называемый «consensuspatrum» — «святоотеческий консенсус», «святоотеческое соглашение», — ведь святые отцы также могут иметь, и имели — и даже очень широко имели — частные богословские мнения, с которыми вся Церковь может соглашаться, а может и не соглашаться. А вот «consensuspatrum» — соглашение отцов — это то, что принимается Церковью и является частью Священного Предания; сюда же относятся и основы церковной дисциплины, основы христианской нравственности во всей их целокупности, сюда же можно отнести и основы нашей богослужебной, литургической жизни. Итак, Предание есть действительно совокупность вероучительных и нравоучительных истин, которые через святых апостолов приняты Церковью, сохраняются Церковью и развиваются в ответ на те проблемы, с которыми сталкивается Церковь.

Предание есть живой поток веры и жизни в Церкви. И этот поток является нормативным. Предание есть норма веры. Мы говорили об этом, и я еще раз хочу подчеркнуть, потому что чаще всего мы, к сожалению, об этом не говорим даже в наших духовных школах, — что Предание есть норма веры. Вера имеет такое понятие, как норма, и отход от Предания означает ересь. Православие — это то, что соответствует Преданию, а ересь — это то, что Преданию не соответствует.

Итак, православный образ жизни — это тот образ жизни, который укоренен в Предании Церкви. Это не только внешние действия человека, не только культурные проявления нашего исторического опыта, но это в первую очередь — содержание жизни. Жизнь в соответствии с Преданием и нормой веры и есть православная жизнь.

Теперь возникает вопрос об обретении этой нормы жизни. Конечно, для того чтобы обрести эту норму, нужно жить жизнью Церкви: не только знать вероучения и нравоучения Церкви, историю Церкви, но жить благодатной жизнью Таинств — тогда эта норма становится для человека естественной, не искусственной, не «притянутой за уши», не режущей глаз и ухо. Тогда она становится мягким «ложем», некой «колыбелью», в которой развивается человеческий организм

32

в течение всей жизни. Эта норма не стесняет, не ограничивает, не нарушает свободы, она поддерживает и помогает духовному возрастанию.

Но помимо обретения этой нормы существует колоссальная проблема ее сохранения. Ведь эта норма может быть разрушена при столкновении с другими стандартами жизни, другими нормами жизни. В каких же случаях мы соприкасаемся с иными стандартами? — Тогда, когда мы встречаемся с людьми иных взглядов и убеждений, — допустим, с мусульманами, буддистами, иудеями, католиками, протестантами. Всякий раз, когда мы живем рядом с людьми, которые не разделяют в полной мере правил нашей жизни, мы сталкиваемся с иным образом жизни.

Должен сказать, что в России исторически такое столкновение никогда не было опасным. Удивительно, но русские люди всегда жили с инородцами и иноверцами мирно. Исключения составляли только случаи, когда иные стандарты жизни навязывались нашему народу силой. Вот тогда мы все как один вставали на защиту нашей веры и нашего образа жизни. Мы знаем, что такие попытки были и связаны они были в первую очередь с иностранной агрессией. Вся наша история отмечена борьбой за сохранение не только политической самостоятельности, независимости, свободы страны, но и веры — ведь воины шли в бой, защищая «Веру, Царя и Отечество». Мы всегда боролись за право жить в соответствии со своим Преданием, которое для нас является нормой жизни. И когда кто-то пытался разрушить эту норму, мы все вставали и защищали свой народ и свою жизнь.

Но если нам не пытались ничего навязывать силой, то мы жили мирно, удивительно мирно. Православные русские люди с интересом, с любопытством, не без уважения относились к инородцам и к инославным, часто высоко ценя их профессиональные или военные качества. В нашей истории не было религиозных столкновений, но только мирное сосуществование религиозных и жизненных стандартов. И, может быть, поэтому никогда в России не было религиозных войн. В российском воинстве бок о бок сражались православные и мусульмане, защищая свое общее Отечество, потому что в основе их взаимоотношений лежало, может быть, рационально не выраженное, но эмпирически существовавшее уважение к внутреннему, религиозному опыту друг друга, принцип невмешательства в него.

33

За последние 200 лет ситуация радикальным образом изменилась. Но особенно она изменилась в минувшем XX веке, особенно во второй его половине. Действительно, средства связи, средства коммуникации поразительным образом изменили мир, — они изменили его так, что никакие границы не способны сегодня ограждать культурную идентичность народов от влияния других культур и других народов. Никакая граница сегодня не способна оградить наш религиозный образ жизни от влияния и проникновения иного образа жизни. Мир идет именно в этом направлении.

Люди с легкостью перемещаются по всему земному шару. Многие из них уже избирают место жительства и работы там, где хотят, что приводит к колоссальным этническим изменениям. Уходят, видимо, в прошлое моноэтнические государства.

Посмотрите, что происходит в Европе. Некоторое время мне пришлось жить и работать в Англии, в Бирмингемском университете. И когда я ходил по этому университету, когда ходил по улицам этого города, я не мог никак понять, что же это за город и где здесь английская религиозно-культурная традиция? Она становится почти незримой, а более зримыми становятся проявления иных культурных традиций — в первую очередь мусульманской: поражает огромное количество мечетей...

Недавно я шел по улицам Вены. Проходил мимо католического храма, и какие-то мальчики, игравшие в футбол, ударили мячом и высадили стекло в этой церкви. Оттуда выскочил молодой священник и стал их укорять: зачем, мол, они это сделали, на что один мальчик, мусульманин, сказал: «Не надо так сильно переживать, все равно скоро эта церковь станет нашей». Действительно, фантастически расширяется мусульманская община в Европе.

Эти примеры можно умножать и далее. Мир становится взаимопроникаемым. И возникает вопрос: а как вообще себя вести? Предлагаются несколько моделей. Первая модель — самая ясная и самая простая: давайте закроемся, давайте изолируемся от всего этого, от всей этой «скверны». Давайте жить так, как жили наши предки: построим стены, конечно не кирпичные и не железобетонные, и даже не при помощи ракет и бомбардировщиков, а иные стены — некоей культурной непроницаемости, — и будем жить в этом своем мире. И определенную силу эта точка зрения имеет в высказываниях многих

34

сегодняшних политиков. Я не буду говорить, какие партии призывают к этому, но такой подход есть. Есть он и в нашей православной среде: «Мы ничего не хотим, мы не хотим видеть того, что происходит с миром. Мы вот такие — и оставьте нас!» А мир изменяется...

Есть другая точка зрения, также широко присутствующая в нашем обществе и в нашей Церкви. К счастью, в Церкви — очень незначительно, но присутствует. Говорят: «А что особенного? Это надо принимать. И нам самим все надо менять. И Бог с этими нашими традициями — все это вчерашний день! Надо открываться навстречу новому!» «Зачем изобретать велосипед? — говорят нам, особенно современные политики и экономисты. — Да все уже открыто на Западе! Посмотрите, как там хорошо живут люди! Как там богато живут люди! Какие там свободы! Давайте просто этот образ жизни перенесем на нашу российскую почву — и все будет в порядке, и мы будем так же хорошо жить! Правда, нам православные немножко мешают, но мы им укажем их место. Если они нам уж очень будут мешать идти в это “светлое западное будущее”, мы такие законы примем, что они и не сунутся со своей “традицией”»... Мы знаем, что есть такие партии, есть такие политические деятели и есть такие люди...

А теперь возникает вопрос: что делать в этой ситуации, как себя вести? Очевидно, что изоляционизм не работает. Мы можем оградить, допустим, маленькую группу людей где-нибудь в пустыне. Знаете, в Сибири были найдены семьи старообрядцев-раскольников, которые 100 лет тому назад ушли туда и жили, не имея никакой связи с миром, — да и то их нашли! И войдя с ними в контакт, говорят, заразили какими-то болезнями — и померли эти старообрядцы, потому что не было у них иммунитета.

Не можем мы этого сделать с великой страной и с великой Церковью! Как бы мы ни хотели — это противоестественно! И поэтому весь спор между «фундаменталистами» и «обновленцами» — будь то на уровне политики или на уровне Церкви — это спор людей, не понимающих, о чем они говорят.

Я думаю, что существует только один путь — путь взаимодействия. Позвольте сказать о самом главном, что я хотел бы сегодня сказать — и вам, и, может быть, через вас тем, кто здесь отсутствует, но кто услышит мой голос. В чем опасность этого «нового» стандарта жизни, который нам сегодня предлагается и который связывается

35

с западными культурными ценностями? Этот стандарт действительно западного происхождения, хотя мы, кажется, в прошлый раз говорили о том, что там присутствуют и иные источники, но в общем — это западное производное.

В основе этого современного стандарта лежит либеральная идея. Этот стандарт жизни сегодня отталкивает всех в сторону. И вот почему: он называется «универсальным стандартом». Говорят так: православный стандарт — не универсальный, он только для православных. Вы же не можете навязать православный образ жизни мусульманину! — Правильно. Ну, а мусульманский стандарт, говорят, — тоже не универсальный, вы же не можете навязать его евреям — они его на дух не примут! И иудейский стандарт — тоже не универсальный: разве будете вы все с пейсами ходить? — Нет. Значит, нужен какой-то универсальный стандарт, который устроил бы всех. Мир объединяется, границы разрушаются. Нужно жить на основе какого-то общего стандарта, общих базисных положений, иначе, сохрани Бог, что же произойдет? И вот — эта либеральная идея, которая появилась на излете эпохи Просвещения, даже раньше — она начала себе прокладывать дорогу уже в конце средневековья — начале эпохи Ренессанса. Я не буду касаться генезиса, происхождения этой идеи — как-то я об этом говорил и даже писал. Но суть вопроса в том, что языческий антропоцентризм, иудейская богословская мысль и католическое протестантское нравственное богословие содействовали формированию на Западе этого либерального стандарта, который стал общей абсолютной ценностью и положен в основу всех международных деклараций, пактов, соглашений, в основу национальных законодательств, включая Россию. Я не буду говорить, насколько это правомерно или неправомерно — я об этом уже тоже говорил и не буду повторяться. Но речь идет о том, что именно либеральная идея положена в основу стандарта, который сегодня поглощает нас. Как мы к этому должны относиться?

Давайте все-таки разберемся в этой либеральной идее — с богословской точки зрения. Я далек от того, чтобы давать философское определение либерализму, я не хочу его комментировать с экономической точки зрения (здесь присутствуют экономисты), с политической точки зрения (здесь, наверное, и политики присутствуют). Я хочу прокомментировать эту идею с богословской точки зрения.

36

В основе идеи либерализма — либеральной идеи — лежит идея свободы, освобождения человеческой личности от того, что ее сковывает: то есть все, что человеческую личность сковывает, должно быть разрушено, потому что свобода человека — абсолютная и непререкаемая ценность. И я знаю православных богословов, которые с легкостью это повторяют, потому что в определенной степени мы с вами не говорим ничего греховного, потому что человек — действительно абсолютная ценность. Господь призвал его жить по образу и подобию Своему — значит, вложил в него дар свободы, значит, жизнь в соответствии со свободой предопределена Божиим замыслом. Все правильно. И вот здесь-то и пролегает черта, — а дальше идет кривда. И не просто кривда, а диавольская кривда, губительная кривда. Ведь апостол Павел нас тоже призывает к свободе — он призывает нас быть свободными во Христе, он призывает нас к свободе от греха.

Подлинная свобода человека — это освобождение от греха, освобождение от инстинктивного, тяготеющего над человеком начала, это способность подчинить свою волю единственной свободной, абсолютной и праведной воле — воле Бога. Для того человеку дана свобода, чтобы он свободно соединился с Богом, соподчинил Богу самого себя и таким образом уподобился Богу и стал святым человеком. Ради этого дан дар свободы. Ведь Господь нас всех мог «запрограммировать» на эту благодать, на это счастье, на это уподобление Ему, — подобно тому, как мы будильник заводим. Но Он этого не сделал, потому что Он Сам свободен и дар свободы Он передал роду человеческому. Такая свобода есть Богом данная свобода.

А что предлагает либеральная идея? Она не предлагает нам освободиться от греха, она требует полной свободы для падшего человека — не святого, а падшего: «Не должно быть ничего, что сковывает меня в проявлении моей самости, в проявлении моего собственного «я», пусть греховного, пусть даже преступного — это никого не касается! До тех пор пока я, конечно, не совершаю общественных преступлений и злодеяний (здесь либерализм полагает некую границу в виде права и закона), но во внутренней жизни я свободен, и все, что сковывает меня, есть условность или пережиток прошлого. Абсолютная свобода человека! Человек свободен настолько, насколько он не ограничивает свободу другого. И больше никаких заповедей!»

37

Мы сегодня с вами удивляемся: что за страшное падение нравов! Посмотрите, люди имеют две-три семьи и считают это нормальным; имеют двух-трех «партнеров» (как теперь говорят) и считают это нормальным; с легкостью избирают «нетрадиционную сексуальную ориентацию» и считают это нормальным, более того — пропагандируют все это. Для нас с вами это странно, потому что мы живем по Преданию, и с точки зрения Предания, нормы Предания — это ересь, это преступление. А с точки зрения либеральной идеи? — «Да человек свободен! Почему вы его сковываете?» Вы посмотрите только некоторые передачи по телевидению: «Я сама»¹, «Про это»² и так далее, — ведь в центре всего того, о чем они вещают, — идея такой «свободы».

Либеральная идея несет в себе раскрепощение греховного человека, раскрепощение греховной потенции человеческой личности — и в этом смысле либеральная идея является антихристианской, она является сатанинской идеей, потому что она категорически противоположна христианской идее. И хотя говорить об этом небезопасно (я почти уверен, что после сегодняшнего выступления в мой адрес последуют выпады, как они следуют всякий раз, когда я говорю о том, что не нравится сильным мира сего), но молчать об этом нельзя, потому что сегодня мы все подходим к самой опасной черте, за которой уже — пропасть.

Есть еще одна проблема, которая осложняет очень многое. Либерализм — это не только философская идея, касающаяся личной свободы человека. Фундаментальная идея либерализма в отношении личности имеет свое продолжение, свою реализацию, свое осуществление в области экономики, политики, в общественной жизни. Отсюда проистекают гражданские свободы, отсюда проистекают идеи демократических институтов, свободного рынка, конкуренции, свободы средств массовой информации и так далее. И очень многие люди, когда мы выступаем против либеральной идеи, говорят: «А вы что, против всего этого? Вы против гражданских свобод? Ох, какой кошмар: вы против демократии! Вы что же хотите? Диктатуру? Государство

¹ См. примеч. на с. 15

² Первое в России ток-шоу о сексуальной жизни человека; выходило в эфир с 1997 по 2002 гг.

38

а-ля Хомейни?» В «Независимой газете» в ответ на мою статью¹ один «мудрец» (не буду его имя поминать) сказал: «Митрополит Кирилл приглашает нас в общество а-ля Хомейни и хочет покрыть Россию средневековыми кострами инквизиции».

Речь идет о том, что сами по себе светские либеральные идеи могут критиковаться с точки зрения иных политических школ, иных экономических воззрений (я думаю, сегодня вы услышите одну из таких критик экономического либерализма со стороны уважаемого ученого, у которого есть своя точка зрения по этому поводу). И это нормально. Либеральная идея в области политики, экономики, в общественной жизни может существовать — наравне с другими, иными точками зрения. И здесь мы можем сказать: «Вы разбирайтесь, мы не будем говорить, за какую мы Россию — монархическую, республиканскую, теократическую или еще какую, — это в конце концов общество должно решить». Мы должны и будем приветствовать широкую интеллигентную общественную дискуссию по всем вопросам государственного, экономического, социального устройства нашего общества. И мы совсем не должны выступать противниками либеральных институтов. Но самое важное: либеральные институты в экономике, политике, общественной жизни дееспособны и морально оправданы только в том случае, если не практикуется идея философского либерализма в отношении человеческой личности. Однако если мы при помощи либеральной идеи раскрепощаем человеческие страсти, если мы «выпускаем джина из бутылки» (и происходит «взрыв» человеческой похоти), если в угоду распространения этого «взрыва» используем специально приспособленные для этого общественные институты в области экономики, политики, средств массовой информации, социальной жизни, то мы превращаем все общество в заложников человеческого греха, а общественную жизнь — в страшную сцену буйства человеческой страсти.

Любые либеральные системы, либеральные ценности в политике, экономике, в социальной жизни должны предполагать отказ от либеральной идеи в плане человеческой личности. Я не люблю приводить

¹ Речь идет о статье «Обстоятельства нового времени», опубликованной в «Независимой газете» № 10 (23) от 26.05.1999 г. и перепечатанной во многих отечественных и зарубежных СМИ.

39

в пример другие страны, считаю, что наша страна самодостаточна. Но один пример хотел бы привести: это пример Японии, которая строит свою жизнь на основе либеральных ценностей в области политики, экономики, средств массовой информации, но сохраняет свой культурно-религиозный образ жизни в отношении человеческой личности, называя это «традиционной ценностью». Японец, который одевается по-европейски, чтобы посетить свой офис, возвращаясь домой, снимает офисную одежду, надевает кимоно и становится японцем не только по одежде — по духу. Правда, там сейчас тоже расшатывается этот образ жизни, но, может быть, в меньшей степени, чем он расшатывается у нас, в России. И поэтому, если уж общество принимает либеральную идею как экономическую, политическую, социальную, общественную, то оно тем более этой идее должно противопоставлять традиционализм в области становления человеческой личности, традиционализм в области духовной жизни человека и межличностных отношений.

Я сказал бы так: в либерализме отсутствует понятие греха, этого понятия нет. Вместо него есть понятие «свобода». И если мы вслед за либералами потеряем понятие греха, если у нас будет только одно понятие свободы, то мы создадим совершенно нежизнеспособную цивилизацию, которая рухнет, которая взорвется под напором человеческой греховной страсти.

Поэтому единственное сочетание либерального и традиционного, единственное сочетание нашего православного образа жизни и влияющего на нас так называемого «европейского секулярного стандарта» может быть только в сохранении традиционных ценностей, нашего с вами православного образа жизни, который обеспечивает человеку возможность бороться с грехом уже только потому, что ясно описывает, что есть грех, называя его отрицательным, более того — разрушительным началом человеческой жизни. Религиозный образ жизни должен существовать в нашем мире, в нашем особенном российском обществе. И дело это не только наше с вами, работающих в области религиозного образования. Это дело государства. И вопрос о том, каким должно быть законодательство, о том, какой должна быть школа, — это вопрос о том, будем мы с вами существовать как человеческая цивилизация или нет. И не думайте, что я осмелился говорить обо всем этом только в кругу единомышленников, потому что

40

считаю вас таковыми, — вы все — священники, преподаватели знаете, что есть православная вера и православный образ жизни. Я говорю то же самое на Западе, обращаюсь к западным слушателям, воспитанным в этой либеральной идее, говорю им: подумайте о будущем человеческой цивилизации, потому что, уничтожив понятие греха, раскрепостив падшего человека, вы раскрепостили страшную разрушительную энергию человеческой страсти и человеческого инстинкта, которая в условиях гражданских свобод способна разрушить человеческую цивилизацию.

И поэтому наш ответ миру должен быть таким: укорененная в Священном Предании Церкви жизнь человека, образ жизни человека, предполагающий борьбу с грехом, освобождение от власти диавола, — есть непременное условие выживания человеческой цивилизации в условиях свободы межличностных отношений, принятых в существующих государственных, политических и экономических системах. Нет, наверное, у нас сегодня другого ответа и быть не может! Осознать тот факт, что, формируя православный образ жизни, мы с вами формируем жизнеспособную цивилизацию, означает очень многое. Россия своим страшным, драматическим опытом XX века от многого остановила Европу и мир. Наш опыт многих напугал и многим подсказал необходимость идти другим путем. Может быть, и наши с вами размышления сегодня о будущем человеческой цивилизации, о роли и значении православного образа жизни помогут другим...

В заключение скажу о животрепещущем. Сейчас в школах внедряется предмет «Валеология». Известно, что валеология основывается на антропософии и что очень многие из нас, духом не принимая эту идею, очень мало понимают суть проблемы. Сейчас в адрес Министерства образования направляются письма из епархий, из школ с протестами против включения валеологии в качестве обязательной дисциплины в учебных заведениях. Православие почему-то должно быть факультативом, причем факультативом вне сетки часов и с использованием лишь только помещения в средних школах... Не хотелось вчера портить торжественной обстановки и задавать соответствующие вопросы министру Филиппову¹ по поводу той

¹ Филиппов В. М., в то время министр образования Российской Федерации.

41

инструкции за его подписью, которая была распространена по нашим областям... Так вот, Православие не может даже на вариативной основе, факультативно преподаваться в сетке часов в России, а вот вопрос о включении в обязательную программу валеологии у Министерства сомнений не вызывает. Во многих школах уже открыты штатные единицы «преподаватель-валеолог». Я говорю вам об этом не понаслышке, а по опыту своей епархии, где сейчас зреет огромный протест против внедрения валеологии. И мы уже направили коллективное письмо наших профессоров и ученых министру образования Филиппову против внедрения этого предмета.

В чем суть проблемы, которую представляет для нас валеология в свете нашего разговора? Валеология есть всякий отказ от нормы и всякий сознательный отказ от Предания. Основополагающий, фундаментальный принцип педагогики валеологии — «свободное определение ребенка» — мол, не мешайте ребенку самоопределяться, не сковывайте его никакими Преданиями, никакими нормами, включая нормы вашей веры и вашей национальной традиции; ребенок свободен по определению, пусть он и избирает то, что ему хочется; ему хочется начать половую жизнь в 12 лет — не трогайте его, только обеспечьте соответствующими средствами, чтобы последствия не были такими страшными; хочет ребенок избрать не ту сексуальную ориентацию — не вмешивайтесь, пожалуйста, ни Церковь, ни родители, ни школа — это его свободный выбор.

Грех — это не только область сексуальных отношений людей, но почему-то странным образом валеология больше всего делает акцент именно на свободном сексуальном воспитании детей, потому что в этой сфере максимально обнаруживается сущность валеологического подхода к воспитанию ребенка. Если мы включим валеологию как предмет в наши учебные заведения, то мы с вами будем свидетелями структурного отхода от идеи значимости духовных, религиозных традиционных ценностей для формирования человека. Это будет колоссальным ударом по воспитанию нашего человека, последствия которого проявятся очень скоро. Уже сегодня школы переполнены разноцветными учебниками по валеологии, все подготовлено к внедрению этого курса.

Восьмого февраля в здании Министерства образования будет проходить круглый стол, на котором будут обсуждаться эти проблемы.

42

По результатам этого круглого стола Министерством и будет принято решение: включать или не включать валеологию в образовательный курс.

Одна из задач Рождественских чтений — обратиться к министру образования, а может быть, и к Президенту страны, с двумя требованиями.

Первое требование: обозначить факультатив по религиозным предметам как факультатив, предполагающий обучение учащихся на основе свободного выбора в урочное время (потому что никогда мы с вами не заставим детей во время летних каникул или после шестого урока изучать религию). Вариативность предполагает свободу выбора, а не исключение предметов из сетки часов (это и сложное, и, я сказал бы, чрезвычайно одностороннее и опасное толкование вариативности).

И второе требование: не допустить преподавания валеологии как обязательного предмета в наших учебных заведениях.

Возможно, это будет небольшим, но реальным вкладом в то, что я обозначаю как роль религиозного образования в формировании образа жизни человека... Спасибо за внимание!