Спроси у прежних родов и вникни в наблюдения отцов их... вот они научат тебя и от сердца своего произнесут слова (Иов. 8:8, 10), — так говорил Иову один из друзей его, указывая на авторитетное и осязательное удостоверение при разрешении существеннейшего вопроса человеческого бытия на земле — вопроса о страданиях праведника. Эта же мысль о необходимости и важности обращения к отцам, к их учению, к их словам, произнесенным от сердца их, лежит в основе и нашей науки, — на нее указывает уже самое название ее «Патристикой» или «Патрологией». И это обращение имеет свое глубочайшее основание в Православном понимании Церкви, способов сохранения и распространения Христианского вероучения и нравоучения, раскрытия и уяснения внутренней жизни Церкви.

Церковь при самом основании приняла слово Божие со всей необходимой, для спасения всего человечества полнотой; новых откровений Она не получает, и задача ее — не изобретать новые учения, а хранит и из рода в род передавать неизменным Христово Откровение, постепенно раскрывать его неисчерпаемое содержание, проводить в сознание и жизнь людей, усвояя каждому совершенное Христом спасение в той форме, какая соответствует личному характеру и развитию каждого. Верность основным началам Своего исторического существования, положенная в основу Ее учения, соблюдение существенных форм установленного строя для Нее безусловно обязательны, так как в противном случае Она перестала бы быть Церковью Христовою и оказалась бы чисто человеческим учреждением.

Конечно, это не значит, будто Церковь должна представить окаменелость, с буквальною точностью воспроизводя во все времена и при всяких условиях все подробности строя Церковной жизни какого-нибудь определенного периода древности: Она обязана принимать во внимание постоянно изменяющиеся формы и условия жизни человечества и отдельных народов, но всегда оставаясь безусловно верною существенному содержанию Своего учения и основным началам Своего строя. Поэтому-то во всех подготовительных работах к реформе строя Церковной жизни в настоящее время, несмотря на значительное разнообразие в суждениях, мы видим неизменное обращение к прошлой, преимущественно первоначальной истории Церкви с целью постигнуть дух Древне-церковной жизни, неизменно сохраняющийся в Ней от Божественного Основателя и Апостолов, для правильной оценки наличной Церковной действительности и определения нормального, согласного с духом и задачами истинной Церкви строя Церковной жизни при современных условиях жизни Русского народа. Очевидно, все испытывают необходи-

мость, выражаясь словами Викентия Лиринского, «пристать к древности» (Commonitorium, 3).

Где же искать указаний на этот дух Древней Церкви? Где найти ясное и непосредственное отражение Ее жизни во всех ее проявлениях? В канонах Церковных, которыми нормировалась жизнь Древней Церкви? Но Церковное законодательство, в особенности древнейшее, вообще носит отрывочный и случайный характер, выступая преимущественно тогда, когда необходимо было определить и исправить отступления. В фактах Церковной истории? Бесспорно, они поучительны и дают обильный материал для определения строя и характера Церковной жизни, но они не вводят в тайники этой жизни, не дают полного материала для освещения внутреннейших основ ее. При том же и Церковные каноны, и факты истории, как показывают современные суждения по разным вопросам Церковной жизни, изъясняются довольно противоречиво. Этим, конечно, нисколько не ослабляется значение тех и других, тем более, что тщательное исследование их с большою пользою уже применено к разъяснению многих назревших вопросов, но желательно обратить внимание еще на один важный источник, который пока применяется не в достаточной полноте и систематичности. Совершенно справедливо зеркалом жизни того или другого народа в различные периоды его существования признается его литература. Поэтому и в отношении Древне-церковной жизни в ее разнообразных проявлениях наиболее полного и непосредственно осязательного отражения, ее необходимо искать в дошедших до нас произведениях первых преемников Апостолов, продолжателей их дела, подражателей их ревности и добродетелей, строителей Вселенской Церкви в первые века Ее исторической жизни, то есть в творениях Древне-Церковных писателей, называемых «отцами Церкви», которых Сама Церковь признает преимущественными свидетелями и выразителями Своего учения.

В школе этих великих учителей получается не одно только теоретическое знание. Истина, из-за которой они боролись и страдали, не простая абстракция: она—свет, просвещающий всякий разум, она —жизнь, из которой проистекает всякая жизнь —это слово Божие. Они любили эту животворящую истину, питали ею свои души и стремились передать своим братьям по вере и чуждых ей привести к ней.

По требованию обстоятельств своего времени, они раскрыли и осветили почти все существенные вопросы Церковного учения и жизни. Отсюда открывается, что внимательное отношение к памятникам Древне-церковной письменности является существенно важным не для настоящего только момента жизни Русской Церкви — при всей своей жизненной важности он случайный и преходящий — но постоянно обязательным для всякого, кому дороги интересы Церкви и кто желает правильно понять Ее учение и проникнуть в Ее внутреннюю жизнь.

Во всякой науке необходимо обращаться к источникам и первоначальным носителям ее. Философ нового времени должен знать древнейшие философские системы и в особенности изучить произведения Платона и Аристотеля, если он хочет иметь основательные познания в философии; так и богослов, стремящийся к основательному богословскому образова-

нию, должен быть обязательно знаком с источниками богословского владения, среди которых важное место занимают произведения Древне-Церковных писателей —«классиков Церкви».

Литературные сокровища Древней Церкви содержат непрерывные доказательства бытия Самой Церкви и Ею распространяемой культуры, верные свидетельства об Ее учении и усвоении его верующими, культе и строе жизни, и управлении, неисчерпаемый источник Ее защиты; этим обусловливается существенное значение их для многих Богословских наук: догматики, экзегетики, Церковной истории, морали, археологии, пастырского Богословия и Церковного права. Без изучения источников, из которых почерпается материал, разные ветви Богословской науки лишаются собственного фундамента, и, напротив, непосредственное знакомство с ними способствует углублению их содержания и расширению объема; но именно непосредственное изучение, так как никакие антологии и сборники извлечений из Древне-церковной письменности не могут заменить прямого знакомства с ее произведениями.

Не говоря уже о неотвратимой возможности неправильного понимания и применения свидетельств древности, при пользовании такого рода сборниками, главный недостаток такого знакомства с источниками из вторых рук заключается в том, что при этом не может быть осязаем тот дух, в котором эти Церкви и вообще Древне-Церковные писатели жили, мыслили и писали. Поэтому носителей Церковного учения и защитников веры должно изучать в непосредственной близости, слышать их самих, соединиться с ними в духе, согреться их жизненным дыханием. Но, чтобы это обращение к отеческой письменности не было произвольным извлечением из нее желательных по тем или иным соображениям фрагментов, когда из творений отца берут известный отрывок, приставляют к собственным рассуждениям и тем ограничиваются, чтобы Древне-Церковным писателям не были приписаны такие произведения, которые им не принадлежат, или учение, которого они не излагали, забывая, что каждая отдельная мысль святого отца, или совокупность их, может быть верно понята лишь тогда, когда она рассматривается в связи с общим составом его учения и с историческими условиями ее происхождения, необходимо, кроме простого чтения, серьезное научно-критическое исследование этой письменности, тогда только идеи ее будут постигнуты в их органической связи. Такое изучение памятников Древне-церковной письменности и составляет задачу Богословской науки, официально называемой «Патристикой».

Далее подробно будут раскрыты вопросы относительно объема, задачи и метода этой науки. Но предварительно необходимо остановиться на выяснении принципиального вопроса, который должен быть положен в основу самого понимания задач и характера науки и по которому, однако, мы не имеем в достаточной степени определенного и убедительного ответа, именно: кого нужно разуметь под «отцами Церкви», по каким признакам они отличаются от других писателей, какой авторитет имеют их творения и какова сила и значение свидетельств как каждого в отдельности, так и единогласного или почти единогласного свидетельствования этих представителей христианской древности?

ХРИСТИАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА.

ЦЕРКОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА.

Патрологическая наука, как показывает само наименование, исследует произведения Древне-церковной литературы, или святоотеческой письменности. Но при таком определении предмета науки, мы сразу же наталкиваемся на некоторые затруднения. Дело в том, что каждая отдельная литература предполагает и особый язык, а всякий особый язык есть выражение духа известной особой нации—таково общее положение. Поэтому казалось бы, что об особой литературе можно говорить только в том случае, если иметь в виду памятники языка и письменности определенного, отдельного народа. И действительно, до появления Христианской письменности существовали только национальные литературы. Даже еврейская письменность, несмотря на свою претензию иметь универсальное предназначение в качестве литературы народа Откровения, в сущности была национальною.

И это совершенно понятно, так как до Христианства ничто в такой степени не воздействовало на дух человека и на литературу, которая представляет собою одну из главных форм проявления этого духа, как национальность.

Народные религии также определялись и обусловливались ничем иным, как национальным характером, сами являясь только моментом и одною из форм проявления народного духа. С появлением Христианства религия получила всеопределяющее и решительное влияние на мир: принимавшие Христианство, кто бы они ни были по своему происхождению, к какому бы народу ни принадлежали, чувствовали себя прежде всего Христианами: они протягивали друг другу руки чрез рамки национальности, сознавали себя родственными, потому что черпали познание истины из одного и того же источника, и потому что основания, которые теперь в существеннейшем определяли их жизнь, были одни и те же.

Отсюда понятно, что Христианские литературные произведения древности, принадлежащие различным народам и языкам, обнаруживают больше духовного родства друг с другом, чем с не-Христианскими памятниками письменности соответствующей нации и языка. Например, письма святого Киприана и святого Афанасия, несмотря на различие характеров обоих авторов и особенности их деятельности, несмотря на различие национального духа, имеют гораздо больше сходства между собою, чем письма Киприана с письмами Сенеки или другого языческого Римского писателя, и чем письма святого Афанасия с письмами какого-либо язычника, писавшего по-гречески. Христианский дух производил высшее основание для плодотворного и более тесного взаимодействия каждой национальности (Fr. Nietzsch, GeschichtlichesundMethodologischeszurPatristik// JahrbücherfürDeutscheTheologie. Bd. 10. 1865, S. 50-52). Таким образом, в самом существе Христианства дано было основание для того, чтобы христиане существовали не только в отдельных государствах, но и образовали из себя

единую Церковь, предназначенную, в том числе, и гармонично связать Ее в единый всемирно-слаженный организм, основой взаимоотношений членов в котором явилась любовь (2 Кор. 5:18)—и сохранить своеобразные особенности каждой нации. Отсюда явилось историческою необходимостью и возникновение особой Христианской литературы, которая есть выражение не просто духа того или иного народа, но прежде всего духа Христовой любви.

Если же пойти дальше, и внимательнее присмотреться к этой Христианской письменности, то среди ее произведений отчетливо выделится ядро этой литературы, самое обширное по объему и глубокое по содержанию, которое составляют произведения вполне определенного направления, выражающие определенное религиозное сознание, именно Христианско-Церковное.

Как литература известной нации, в которой духовная жизнь достигла определенной степени развития—она может и должна быть рассматриваема как отображение всей жизни нации в различных ее сторонах и на разных ступенях ее исторического раскрытия, — так тоже должно сказать и в отношении к Церковной литературе: главнейшие и существеннейшие интересы, которыми жила Церковь, Церковные нравственно-религиозные идеалы и стремления каждой эпохи находили свое выражение в ее письменности.

Поэтому с полным правом можно утверждать, что история Христианской Церковной литературы более или менее ясно (в зависимости от количества и качества дошедших памятников ее) показывает проявление свойственных каждому периоду особенностей жизни Церкви в Ее многоразличных отношениях. В ней нашли отражение и оставили следы все направления и течения, которые обнаруживались при историческом осуществлении Церковью Ее жизненных задач. Такие характер и значение особенности Древне-церковной литературы сделаются вполне понятыми, если вспомним, как высоко оценивалась в первоначальной Церкви литературная деятельность.

Предполагалось, как само собою разумеющееся, что тот, кто выступал в качестве писателя по христианским вопросам, сознавал себя побуждаемым к этому Духом Божиим и соответственно с этим говорил «от Духа». Поэтому его произведения совершенно естественно ставились рядом со Священным Писанием (хотя почитались и не в равной степени), ибо он писал руководимый Тем же Духом, Которому обязаны своим происхождением и книги Священного Писания.

Эта высокая мерка, какую Церковь прилагала к письменным произведениям по вопросам веры, имела силу в ней долгое время: Латинская Церковь до IV и даже до V века удерживала ту точку зрения, что все, что действительно достойно чтения, должно быть рассматриваемо рядом с книгами Священного Писания (сравн.: AdolfHarnack. Geschichte der altchristlichen Litteratur bis Eusebius. Teil. I. Leipzig, 1893, S. XXII). Писателями в Древней Церкви выступали те, в ком Церковный дух времени, Церковное сознание достигали наивысшей полноты и ясности; Церковные писатели были лучшими выразителями главных течений Церковной жизни —они были богословами Церкви.

Таким образом выделяется особая литература — Церковная, — то есть произведения тех Христианских писателей, которые принадлежали к Церкви и стояли на почве Церковного учения.

Эта литература заключает в себе необычайно богатое сокровище выдающихся произведений в разных областях Христианского знания. Жизненный, юношески-стремительный христианский дух получал могущественное возбуждение в великих духовных движениях первых веков Христианской истории, и обнаружил себя чрезвычайною плодовитостью. Уже некоторые непосредственные ученики Апостолов шли по их стопам и свое учительное служение выражали в посланиях к христианским общинам.

Скоро исповедники Христа из-за яростных нападок и глубоко оскорбительных и тяжелых по своей нравственной неразборчивости обвинений со стороны иудеев и язычников вынуждены были прибегнуть к самозащите и вместе с тем к борьбе против тех и других. Этой продолжительной борьбе и обязана своим возникновением довольно обширная апологетическая литература.

Вместе с этим стали обнаруживаться глубоко захватывавшие жизнь Церкви ереси и великие богословские споры, которые продолжались на протяжении нескольких веков, увлекли за собою выдающихся Христианских мыслителей и вызвали целый ряд догматических и полемических произведений об основных истинах Христианства.

Во время этой борьбы неустанная пастырская попечительность святителей и ревность других просвещенных мужей пользовалась всяким случаем, чтобы возвестить основные положения Христианского вероучения и нравоучения, особенно прославить отдельные добродетели, изобразить отдельные пороки во всей их преступности и гибельности, клиру дать наставление к целесообразному выполнению его обязанностей, мирянам руководство к истинно-христианской жизни, пустынникам и монахам правила истинного христианского аскетизма.

Последняя ветвь нравоучительных произведений среди Патристической литературы также принесла обильные плоды. Скоро стали изображать судьбы Церкви в ее истории и представлять подвижников Веры и Исповедания, а также и других святых в качестве образцов христианского совершенства, достойных подражания. Но с особенною любовью с самого начала обращались к изъяснению Священного Писания. Оно почиталось христианами как «Слово Божие», как «вещания Святого Духа», как «Книга книг», которую многие почти день и ночь читали и изучали и над которою предавались непрестанным размышлениям.

Это изучение нашло выражение в обширной экзегетической литературе. Чаще всего и с наибольшею любовью объясняли Священные Книги или отдельные тексты, иногда и Библейские личности; но также не было недостатка и в толкованиях в собственном смысле слова или в непрерывных научных объяснениях текста.

В качестве особенно богатого содержанием и поучительного вида Церковной литературы необходимо назвать еще многочисленные письма Церков-

ных писателей и деятелей частью к целым Церквам, частью к отдельным лицам: они содержали громадное богатство прекраснейших христианских наставлений и важных замечаний о различных Церковных, личных и даже политических отношениях и событиях того времени.

Наконец, религиозная мысль в соединении с повышенным религиозным чувством влекла некоторых писателей, обладающих поэтическим даром, к выражению их в стихотворной форме и в гимнах, вошедших в Церковное употребление.

Эта богатая и разнообразная Древне-Церковная литература представляет обширное поле для исследования, и вследствие единства почвы, из которой она выросла, и единства проникающего ее Церковного духа обработка ее должна получить совершенно самостоятельное значение в особой научной дисциплине.

ЗНАЧЕНИЕ ИЗУЧЕНИЯ ДРЕВНЕ-ЦЕРКОВНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.

Необходимость специального научного изучения Древне-церковной литературы имеет свое глубочайшее основание в Православном понимании Церкви, способов сохранения и распространения Христианского вероучения и нравоучения, раскрытия и уяснения внутренней Церковной жизни. Церковь при самом основании приняла Слово Божие во всей необходимой для спасения всего человечества полноте; новых откровений Она не получает, и задача Ее —не изобретать новые учения, а хранить и из рода в род передавать неизменным Христово Откровение, постепенно раскрывать его неисчерпаемое содержание, проводить в сознание и жизнь людей, усвояя каждому совершенное Христом спасение в той форме, какая соответствует личному характеру и развитию каждого!

Верность основным началам своего исторического существования, положенному в Ее основу учению, соблюдение существенных форм установленного строя —для Нее безусловно обязательны, так как в противном случае Она перестала бы быть Церковью Христовою и оказалась бы чисто человеческим учреждением. Конечно, это не значит, будто Церковь должна представлять окаменелость, с буквальною точностью воспроизводя во все времена и при всяких условиях все подробности строя Церковной жизни какого-нибудь определенного периода древности: Она обязана принимать во внимание постоянно изменяющиеся формы и условия жизни человечества и отдельных народов, но всегда оставаясь верною существенному содержанию Своего Божественного учения и основным началам Своего строя. Поэтому-то во все моменты исторического существования Церкви, в особенности, когда течение жизни почему-либо выбивается из своей обычной колеи, и вопросы существенной жизненной важности настойчиво требуют своего разрешения, мы видим неизменное обращение к прошлой, преимущественно первоначальной истории Церкви с целью постигнуть

дух Древне-церковной жизни, неизменно сохраняющийся в Ней от Божественного Основателя и Апостолов, для правильной оценки наличной Церковной действительности и определения нормального, согласного с духом и задачами истинной Церкви строя Церковной жизни при современных условиях. Здесь обнаруживается то стремление «пристать к древности», необходимость которого отметил еще Викентий Лиринский (Commonitorium, 3). Где же искать указаний на этот дух Древней Церкви? Где найти ясное и непосредственное отражение Ее жизни во всех ее проявлениях с освещением внутреннейших основ ее?

Зеркалом жизни того или другого народа в различные периоды его существования, совершенно справедливо, признается его литература. Поэтому и в отношении Древне-церковной жизни в ее разнообразных проявлениях наиболее полного и непосредственно осязательного отражения ее необходимо искать в дошедших до нас памятниках письменности, в творениях Древне-Церковных писателей, особенно тех, которых Сама Церковь признает преимущественными свидетелями и выразителями Своего учения, называя «отцами Церкви». Они были первыми преемниками Апостолов, продолжателями их дела, подражателями их ревности, строителями Вселенской Церкви в первые века Ее исторической жизни. Истина, из-за которой они боролись и страдали, не была для них простой абстракцией: она была для них светом, просвещающим их разум, жизнью, из которой они черпали необычайную энергию в служении Церкви. Они любили эту животворную истину, питали ею свои души, стремились передать ее своим братьям по вере и чуждых ее привести к ней.

По требованию обстоятельств своего времени они раскрыли, и осветили почти все существенные вопросы Церковного учения и жизни. Отсюда открывается, что внимательное отношение к памятникам Древне-церковной письменности является существенно важным постоянно обязательным для всякого, кто хочет правильно понять учение Церкви и проникнуть в Ее внутреннюю жизнь. Если во всякой науке необходимо обращаться к источникам и первоначальным носителям Ея, то и богослов, стремящийся к основательному богословскому образованию, должен обязательно изучить источники богословского ведения, среди которых, после Священного Писания, преимущественное значение имеют произведения Древне-Церковных писателей — «классиков Церкви». Литературные сокровища Древней Церкви содержат непрерывные доказательства бытия Самой Церкви и Ею утверждаемой и распространяемой культуры, верные свидетельства об Ее учении и усвоении его верующими, культе, строе жизни и управлении, неисчерпаемый источник Ее защиты. Этим обусловливается существенное значение их для многих Богословских наук (догматики, экзегетики, Церковной истории, нравственности, археологии, пастырского Богословия, Церковного права). Без изучения источников, из которых почерпается материал, разные ветви Богословской науки лишаются собственного фундамента, и, напротив, непосредственное знакомство с ними способствует углублению их содержания и расширению объема, но именно непосредственное изучение, так как никакие антологии и сборники извлечений из Древ-

не-церковной письменности не могут заменить прямого знакомства с ее произведениями. Носителей Церковного учения и защитников веры должно изучать в непосредственной близости, слышать их самих, соединяться с ними в духе.

Но, чтобы это обращение к Древне-церковной письменности не было произвольным извлечением из нее желательных по тем или иным соображениям отрывков, чтобы Древне-Церковным писателям не были приписаны такие произведения, которых они не писали, или учение, которого они не излагали, необходимо, кроме простого чтения Древне-Церковных произведений, серьезное научно-критическое исследование этой письменности—тогда только идеи ее будут постигнуты в их органической связи. Такое изучение памятников Древне-церковной письменности и составляет задачу Богословской науки, называемой «Патрологией».

ПОНЯТИЕ ОБ ОТЦАХ ЦЕРКВИ.

Наука называется «Патрологией» потому, что главную, самую выдающуюся по содержанию и обширную по объему часть произведений Древне-церковной литературы составляют произведения тех мужей, которым принадлежит почетный титул «отцов Церкви» (πατέρεςτῆςἐκκλησίας; patresecclesiastici). Для правильного понимания задач и характера науки необходимо предварительно выявить, кого нужно разуметь под «отцами Церкви», по каким признакам они отличаются от других писателей, какой авторитет имеют их творения и какова сила и значение свидетельств.

Само собою понятно, что наименование «отец» в выражении «отцы Церкви» употребляется в несобственном, переносном смысле. Передать жизнь, в духовном значении слова, значит передать истину и добродетель. Кто учит чистому учению, кто своим примером побуждает к любви и практическому осуществлению добра, тот уже исполняет в известной мере обязанности родителя. Поэтому, еще в глубокой древности наименование отца давали наставникам и учителям истины и этим желали высказать больше, чем простое почтение.

По справедливому замечанию преосвященного Филарета, архиепископа Черниговского, «сим выражали то, что как обыкновенный сын одолжен обыкновенному отцу жизнью физическою, так и достойный ученик достойному учителю одолжен бывает рождением для жизни достойной человека, образованием высших сил души; сим вместе выражали и образ взаимных отношений учителя и ученика: учитель называл ученика сыном —это был голос души искренней и любящей; ученик называл учителя отцом и выражал тем покорную доверенность к учителю, ту доверенность, под условием которой совершается самое образование ученика: (Историческое учение об отцах и учителях Церкви. Изд. 2-е, СПб. 1882, т. I, с. III). Этот древний обычай сравнивать отношения между учителем и учеником с отношениями между отцом и сыном, нашел отражение

и в Священном Писании Ветхого Завета, где имя «отец» употребляется не только для обозначения родителя по плоти, но также воспитателя и руководителя в жизни: Елисей называет пророка Илию своим отцом (4 Цар 2:12); «сынами» называются ученики пророческие (4 Цар 2:3-5). Но особенно широкое применение в этом значении имя «отец» получает в Новом Завете.

Здесь это имя обозначает прежде всего того учителя, которому кто-либо обязан своим обращением в Христианство. Апостол Павел называет Коринфян своими возлюбленными чадами: «не к постыжению вашему пишу сие, но вразумляю вас, как возлюбленных детей моих. Ибо хотя у вас тысячи наставников во Христе, но не много отцов; я родил вас во Христе Иисусе благовествованием (1 Кор. 4:14-15).

Далее (в стихе 17) Тимофея, который был послан к Коринфянам научить их пути жизни, он называет своим возлюбленным сыном. В Послании к Галатам тот же Апостол пишет: «дети мои, которых я снова рождаю, пока не изобразится в вас Христос» (4:19; сравн.: 1 Тим. 1:1,2; 2:1,2; Тит. 1:4; Флм. 10; 1 Пет. 5:13). Очевидно, это отношение основывается на том глубоком убеждении, что обращение в Христианство и Крещение есть новое рождение.

Такой способ выражения сделался обычным и в последующее время. Святой Иустин называет «отцом» почтенного старца, который в Ефесе указал ему путь к Христианству (Dial, cumTriph., 3). К концу второго века Ириней говорит: «кто научен кем-либо, тот называется сыном учащего, а тот его отцом» (Adv. haer. 4:41. 2). Немного позднее Климент Александрийский пишет: наставивших мы прямо называем «отцами» (Strom. 1:1). У Климента же (Какой богач спасется, 42) Апостол Иоанн взывает к обращенному им и сделавшемуся разбойником юноше: «что ты, чадо, бежишь от меня, твоего отца». В Послании к Оригену Александр, епископ Иерусалимский, так говорит о Пантене и Клименте, общих родителях пишущего и адресата: «как отцов мы почитаем тех блаженных, которые предшествовали нам» (Eus. Hist. eccl.,4:14. 9). Язычники и иудеи выражают свою ненависть к Поликарпу таким восклицанием: «он —учитель Асии, отец Христиан (Послание Церкви Смирнской к Церкви Филомелийской. 12:2).

Некоторые письма к Киприану носят надпись: Cypriano papae, Cepriano papati (Cypr. Epp. 30; 31; 36). Дионисий Александрийский называет своего предшественника на Александрийской епископской кафедре Иракла «нашим блаженным отцом (Eus. Hist. eccl.,7:74).

С IV века, особенно при горячих спорах об истинной вере, обращение к «отцам», «святым отцам», делается гораздо чаще—на них указывают, как на истинных представителей Церковного предания в области вероучения. «Веру приемлем не иными вновь при нас уже написанную, — говорит Святой Василий Великий, — не смеем и сами преподавать порождений своего ума, чтобы глаголов благочестия не соделать человеческими, но чему научены от святых отцов, то и возвещаем вопрошающим нас. И так со времен отцов водворена в Церкви нашей вера, написанная

святыми отцами, собравшимися в Никее» (Творения в рус. переводе, изд. 3, М., 1892, т. 6, с. 280: письмо 135). Григорий Богослов решительно указывает своим противникам, что он твердо держится того учения, которое сам он «выслушал в Божием слове, которому научился у святых отцов (Беседа 33:15. Творения в Рус. перев. 1844 г., ч. III, с. 179). Кирилл Александрийский говорит, что в борьбе с несторианством он всегда следовал учению святых отцов, особенно блаженного и всечестного отца Афанасия (Послание 39-е к Иоанну Антиохийскому).

С другой стороны, полупелагиане Южной Галлии находили в учении блаженного Августина о благодати, по выражению Проспера Аквитанского, противоречие с воззрениями отцов и Церковным веросознанием (Prosp. Aquit. epist. adAug., interepp. Augustin. 225, 2).

Соборы с особенною любовью ссылались на авторитет отцов.

Первый Вселенский Собор определил отношение Бога Сына к Отцу термином ὁμοούσιος, опираясь на свидетельство отцов (Афанасий Великий, Послание к епископу Африканскому).

Второй Собор прямо потребовал от еретиков открытого заявления, хотят ли они или нет держаться суждения отцов, процветавших прежде возникновения современных ересей (Сократ и Созомен под 381-м годом). Собор 430 года, бывший в Александрии, в своем Послании к Несторию, по его собственным словам, следует исповеданию святых отцов и желает таким образом идти как бы царским путем.

В первом заседании Третьего Вселенского Собора (431-й год) читали свидетельства из писаний святейших и Богобоязненнейших отцов и епископов и мучеников, чтобы, на основании их согласия и решения, правильно и торжественно подтвердить исповедания древнего учения (Викентий Лиринский, Commonitorium, 29).

Члены Четвертого Вселенского Собора в Халкидоне (451-й год), настаивая на прочтении Послания Льва Великого к Флавиану Константинопольскому восклицали: это—вера отцов, это —вера Апостолов; они решили вопрос об истинной вере, «последуя святым отцам», и осуждали тех, которые извращали учение отцов.

Отцы Пятого Собора «исповедали, что держат и проповедают веру, которая изначала дарована Великим Богом и Спасителем нашим Иисусом Христом святым Апостолам, и ими проповедана во всем мире, которую исповедали, изъяснили и святым Церквам предали святые отцы; им во всем мы следуем и их принимаем».

Шестой Вселенский Собор исповедует Правую веру, неуклонно следуя правым путем Святых отцов и определяя согласно с ними, и поставляет правилом, чтобы и Священное Писание толковалось не иначе как изъясняли его в своих писаниях светила и учители Церкви.

Седьмой Вселенский Собор основывает свое определение на учении святых и Божественных отцов и предании Вселенской Церкви, которое имеет источник в Духе Святом, обитающем в Церкви.

Таким образом πατέρες—более или менее заключенное в себе целое, и «отцы» признаются надежнейшими представителями Церковного преда-

ния в вероучении, свидетелями и судьями истинной веры. Они образуют определенную и твердо ограниченную группу предшествующих тому или другому собору учителей веры, причем имя πατέρεςуказывает не столько на древность, сколько на Церковное значение носителей его.

В речах об отцах всегда имеются в виду те именно предшественники, которые должны свидетельствовать и представлять веру Церкви, быть правомерными носителями Церковного учительства. Они могут быть взяты из самого недалекого прошлого: например, в первом заседании Ефесского Вселенского Собора (22 Июня 431 года) читали свидетельства Феофила Александрийского († 412) и Аттика Константинопольского († 425) в собрании «отеческих свидетельств»; святой Лев, епископ Римский, приложил к своему Посланию к Флавиану Константинопольскому (от 13 Июня 449 года) находятся цитаты из сочинений блаженного Августина († 430) и Кирилла Александрийского († 444)—таким образом, «отцами» названы недавно умершие епископы.

Из употребления наименования «отец» в первые века нельзя сделать определенного вывода, чтобы этот титул относился исключительно к епископам; но несомненно, что ссылки делаются почти исключительно на официальных носителей Церковного учительства, то есть епископов; и вполне естественно, что этим почетным именем прежде всего и преимущественно обозначали именно епископов: как глава частной Церкви, епископ, призванный и обязанный возрождать к новой жизни, быть учителем и руководителем в Христианской жизни других членов Церкви, ставится в параллель с главою семейства.

Блаженный Августин в споре с пелагианином Юлианом ссылается, в качестве свидетеля Церковного учения о первородном грехе, на блаженного Иеронима, который не был епископом (August. ContraIulianum. 1:34; cfr. 2:33. 36). Но Августин, видимо, сознает, что этим он нарушает установленные к его времени и в известной мере определенные рамки.

Предупреждая ожидаемое возражение Юлиана, он с особенною настойчивостью оттеняет, что, хотя Иероним и не был епископом, однако, во внимание к чрезвычайной учености и святости жизни он должен быть признан надежным истолкователем веры Церкви.

Эта ссылка блаженного Августина на Иеронима заслуживает особенного внимания. Она показывает, с одной стороны, насколько в это время сильно было общее убеждение, что свидетелями веры могут быть только епископы; с другой стороны, удостоверяет, что более просвещенные умы не считали этого ограничения непреложным и допускали возможность причисления к «отцам» Церкви и не епископов, если были достаточные для этого основания в святости их жизни и в Церковном направлении их учительной и литературной деятельности.

Это подтверждает и Викентий Лиринский; говоря о предках, которые, непоколебимо пребывая, когда бы то и где бы то ни было, в общении и вере Единой Кафолической Церкви, остались заслужившими одобрение учителями и все вместе единодушно содержали, передавали письменно, сообщали живым голосом открыто, часто, твердо какое-нибудь учение, разумеет не епископов только, а вообще Церковных писателей предшествующе-

го времени (Commonitorium, 3). Вообще в древности не было сделано формального и обязательного определения того, кого нужно считать «отцами» Церкви.

Если же при ссылках разумели почти исключительно епископов, то это объясняется тем фактом, что громаднейшее большинство просвещенных мужей древности были и святителями Церкви: отсутствие особенных стеснительных ограничений относительно кандидатов на епископство давало Церкви возможность использовать в полной мере какие силы, облекая их полномочиями высшего иерархического служения.

Таким образом, несомненно, что в то именно время, когда авторитет «отцов» непоколебимо стоит в общем сознании, от епископов предшествующего времени наименование отцы переходит и на других Церковных писателей, которые не были епископами. Переход для этого дан был в понятии и авторитетного свидетеля веры Церкви. Задача-*быть судьями в делах веры, которую прежде всего и преимущественно выполняли епископы, при развитии религиозных споров среди богословов и на соборах усвояется и другим Церковным писателям: постоянно обращаясь к свидетельствам древности, видели, что большинство—и при том самых значительных Церковных писателей — занимали и епископския кафедры; но, с другой стороны, если в последующее время можно было ссылаться только на тех епископов древности, которые изложили учение веры в письменных произведениях, то не менее было очевидно и то, что и такие Церковные писатели прежнего времени, которые почему-либо не достигли епископского достоинства, могли дать совершенно надежное свидетельство о вере Церкви своего времени; авторитет их увеличивался в пропорцианальном отношении к древности их.

Чем чаще при спорах о вере апеллировали к древнему или первоначальному веросознанию Церкви, тем скорее должна была произойти указанная перемена в объеме понятия «отцы», к которому прибегали все чаще и чаще: думали о свидетелях древней Церкви, но находили их не только среди епископов, но и среди тех Церковных писателей древности, которые не имели епископского сана. Поэтому наименование «отца Церкви» без всякого ограничения усвоено святому Ефрему Сирину, хотя он был только диаконом, и пресвитеру Иоанну Дамаскину. Этим объем понятия πατέρεςрасширяется, но вместе с тем, он не теряет своей определенности (Подробнее см.: O. Bardenhewer. Geschichte der altkirchlichen Litteratur. Bd.I, Freiburg im Br., 1902, S. 34-39; и у J. Fesslera, Institutiones patroligiae. Ed. B. Jungmann. T. I. Oeniponte, 1890, p. 15 sq.).

ПРИЗНАКИ «ОТЦА ЦЕРКВИ» В ОТЛИЧИИ ОТ ДРУГИХ ЦЕРКОВНЫХ ПИСАТЕЛЕЙ.

Церковь не всем Церковным писателям и даже не всем святым усвояет почетное наименование «отца Церкви». Ни гений, ни образование, ни красноречие недостаточны, чтобы утвердить за писателем это выдающееся значение: Тертуллиан несмотря на литературное и догматико-историческое значение его произведений, Ориген, принявший на себя удары

преследования, блистающий тем особенным сиянием, которое присуще было его возвышенному и проницательному духу, Лактанций с его изящным Цицероновским языком, Евсевий Кесарийский, сохранивший для Христианского мира важные документы из его первоначальной истории, «отец Церковной истории», блаженный Иероним, блаженный Августин и другие, не признаны в качестве отцов Церкви.

Потомство заботливо сохраняет их произведения; но увлечение Тертуллиана монтанизмом, неправильности и неточности в учении Оригена и Лактанция, подозрительные догматические воззрения Евсевия Кесарийского, жестокость характера Иеронима, неправильности в учении Августина об отношении благодати и свободной воли человека, не позволили Церкви внести их имена в список отцов.

С другой стороны, довольно краткие произведения, даже фрагменты иногда достаточны, чтобы этот титул усвоен был известным Церковным писателем.

Так как в первоначальной истории Христианской Церкви мы не видим следов нарочитого исследования относительно критерия, по которому тот или другой Церковный писатель может быть признан авторитетным свидетелем в выражении Церковного веросознания, то очевидно, что верующие в этом вопросе руководились как бы внутренним голосом, который приводил к согласному признанию авторитета Церковного деятеля и писателя, как отца Церкви.

Только в позднейшие времена этот вопрос сделали предметом специальных изысканий. Особенно настойчиво и подробно занимался им пресвитер Викентий Лиринский, изложивший свои рассуждения в «Памятных записках (Commonitorium), составленных им около 434-го года. Он постоянно повторяет увещание твердо держаться учения святых «отцов» (например, 3).

Викентий говорит, что определяющей нормой веры и письменного изложения ее можно почитать только согласное свидетельство тех именно отцов, которые, живя, уча и пребывая в вере и в кафолическом общении свято, мудро, постоянно, сподобились или с верою почить о Христе, или блаженно умереть за Христа (28). В этих словах отчетливо указаны основные начала для определения, принадлежит ли тот или другой Церковный писатель к отцам Церкви. Патрологическая наука на Римо-католическом Западе, раскрывая и развивая эти начала, указала четыре признака, наличность которых в Церковном писателе необходима для усвоения ему почетного наименования «отца Церкви», именно:

а) doctrina ortodoxa,

б) sanctitas vitae,

в) competens antiquitas, и

г) approbatio ecclesiae.

В своих основных чертах эти признаки для определения отца Церкви принимаются и Православными патрологами.

а) Отец Церкви, как всякий учитель вообще, должен отличаться необходимою по условиям его жизни и деятельности образованностью и в Цер-

кви своего времени пользоваться авторитетом учителя в делах веры, иметь пред Церковью заслуги в области учительства, являясь постоянным выразителем Православного учения.

Кто не имел ясного знания откровенного учения Христова, не мог дать ответа всякому вопрощающему о вере, кто, далее, уклонялся от учения Церкви и защищал заблуждение против истины, и не исправлял своих погрешностей, тот не может быть надежным свидетелем Церковного учения. На этом основании Церковь требовала строгого Православия и отказала в наименовании отца Церкви всем тем Церковным писателям, которые погрешали против Церковного учения или, по крайней мере, возбуждали основательные сомнения относительно своего постоянства в Православии, несмотря на их ученость и заслуги перед Церковью и Богословием: таковы, например: Климент Александрийский, Ориген, Тертуллиан, Лактанций, Евсевий Кесарийский, Феодорит Кирский, Иероним, Августин.

Само собою понятно, что требование христианской образованности весьма относительно, чтобы можно было установить какие-нибудь определенные нормы. Также и верность Церковному учению нельзя истолковывать в смысле безупречной точности. По некоторым пунктам Церковного учения еще не было дано определенной и для всех обязательной формулировки. Могли отцы Церкви допускать и ошибочные суждения; например, святой Ириней Лионский, на основании какого-то предания, обнаруживает явную склонность к хилиастическому учению. Однако, если нет сомнений относительно того, что допустивший ошибки Церковный писател всегда желал быть верным Православию, то Церковь и такового признает отцом.

б) Признак святости жизни естественным образом вытекает из того, что между истинною Церковною ученостью и святостью жизни—самая тесная внутренняя связь: усвоение Христианского Откровенного учения состоит не в приобретении только известного количества знаний, или в образовании теоретического только мировоззрения, но обнимает всю личность человека и необходимо находить выражение в соответственном поведении. Поэтому и в качестве духовного отца может почитаться только тот, кто не одними лишь своими произведениями, но также и собственным примером способствует возникновению и развитию духовной жизни. Отец Церкви не только показывает путь истины, но и идет по нему впереди своих духовных чад. Отсюда понятно, почему в Церковном словоупотреблении отцы Церкви называются «святыми отцами».

в) Относительно третьего признака—древности Церковного писателя или принадлежности его к первым векам Церкви Христовой среди патрологов существует значительное разногласие именно в определении периода, до которого Церковные писатели, удовлетворяющие другим требованиям, могут получать наименование «отца Церкви». Некоторые Римо^-Католические патрологи считают Бернарда Клервоского († 1153) «ultimus inter patres», хотя другие (например, J. Fessier —В. Jungmann) желали бы включить сюда Бонавентуру и Фому Аквината и период отцов закончить XIII веком.

Впрочем, среди них некоторые (например, Mohler) не считают возможным допустить точное определение периода отцов, так как пока су-

ществует Церковь, должны быть и будут мужи, которые по своему научному авторитету и заслугам для Церкви могут быть поставлены рядом с отцами Церкви.

Православные патрологи не разделяют стремлений к определению периода существования «отцов Церкви». Преосвященный Филарет, архиепископ Черниговский, пишет: «если какой-либо (предел) может быть назначен, то только тот, которым окончится существование воинствующей Церкви Христовой; другого же предела нет и быть не может. Святой Дух всегда обитает в Церкви, всегда просвещает умы и сердца верующих, всегда действует в избранных мужах, смотря по нуждам времени... Как Церковь Христова будет существовать до окончания мира, так до окончания мира будут являться в ней для нужд Церкви избранные орудия Духа Божия... Таким образом, —заканчивает названный автор,—во всех веках могут быть мужи с качествами, необходимыми для отцов Церкви» (Филарет, архиеп. Черниговский. Историческое учение об отцах и учителях Церкви. СПб., 1882. T. I, с. Х-XI). И, действительно, в Православной Церкви титул святого отца прилагается к прославленным мужам независимо от времени их жизни (преподобные и богоносные отцы Антоний и Феодосий Печерские, в последнее время Феодосий Черниговский, Серафим Саровский, Иоасаф Белгородский. Поэтому, с нашей точки зрения, если и возможно ставить вопрос о патристическом периоде, то только для ближайших целей Патрологической науки соответственно ее определенной задаче и во всяком случае исходя не из понятия «отца Церкви».

г) Самым существенным признаком «отца Церкви» служит признание его в этом достоинстве со стороны самой Церкви. На соборе Латеранском 649 года, на VI и VII Вселенских Соборах авторитетные свидетели веры называются «признанными отцами Церкви», οἱἔγκριτοιτῆςἐκκλησίαςπατέρες; probabiles ecclesiae patres. Это признание есть право, неотъемлемо принадлежащее Самой Церкви, так как только Церковь может определить, кто из Церковных писателей сравнительно точно выражает Ее учение и осуществляет в своей жизни в возможной для человека степени нравственный идеал Христианства. Признание выражается в различных формах: некоторых из святых отцов указывают Вселенские Соборы, как свидетелей истинной Апостольской веры, основывая на их писаниях свои вероопределения, творения других назначаемы были для чтения в Богослужебных собраниях, некоторых указывают, как верных свидетелей Церковного учения, другие писатели почитаемые Церковью в качестве отцов; Церкви же принадлежит и канонизация святых. Так как святость жизни, признанная Церковью, является одним из существенных признаков отца Церкви, то Богослужебное чествование Церковного писателя служит наиболее верным способом к определению принадлежности его к этому славному сонму.

Таким образом «отцы Церкви» выделяются Самою Церковью из ряда других Церковных писателей, как выразители правильного разумения учения Христова, как лица, которые сами с достаточною для христианина известного времени, места и положения полнотой и ясностью усвоили и воп-

лотили в своей жизни Христово учение и обладали необходимыми свойствами для сравнительно точного выражения его в своих письменных произведениях; они деятельно участвовали и продолжают участвовать в устроении Церкви и утверждении и раскрытии Ее учения—являются в известной степени виновниками той определенной организации, какую получила Церковь, той формулировки Ее учения, в какой оно дошло до нашего времени—поэтому они справедливо называются отцами Церкви. Они были учителями не только для своего времени, но чрез свои письменные произведения сделались таковыми и на все последующие времена. В них они изложили свои мысли и чувства, свою веру, и всецело отпечатлели свою духовную жизнь: чрез них отцы Церкви говорят позднейшим Христианским поколениям всех времен, научая Христианским истинам, одушевляя к осуществлению их в жизни, возрождая духовных чад о Христе. Каждый из нас воспринял в себя долю их влияния в вере и жизни, поэтому они —«наши» отцы.

УЧИТЕЛЯ ЦЕРКВИ. ЦЕРКОВНЫЕ ПИСАТЕЛИ.

Между отцами Церкви Римо-Католическая Церковь выделяет еще особую группу таких Церковных писателей, которым придает еще более почетный титул doctoresecclesiae по преимуществу (per eminentiam); у них к четырем признакам отца Церкви присоединяется еще пятый — eruditio eminens — выдающаяся ученость и заслуги для Церковной науки, которые они проявили в своих произведениях и в борьбе за Церковное учение.

Этот высший почетный титул doctor ecclesiae первоначально был присвоен четырем знаменитейшим западным Церковным писателям: Григорию Великому, Августину, Амвросию и Иерониму (декларация Бонифация VIII от 1298 года, в которой Григорий выделен как Папа. Августин и Амвросий как venerandi antistites, Иероним как sacerdotii praeditus titulo, все же вместе как eximios confessores; позднее же стали видеть в них представителей высших иерархических степеней: епископ (Августин), архиепископ (Амвросий), кардинал (Иероним) и Папа (Григорий). Потом к четырем Западным присоединили четырех Восточных отцов: Афанасия Великого, Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого.

С течением времени это число doctor ecclesiaeувеличилось присоединением Илария Пуатьесского, Петра Хризолога, Льва Великого, Исидора Севильского, Кирилла Иерусалимского, Кирилла Александрийского (в 1883 г.), Иоанна Дамаскина (в 1890 г.).

Кроме того, в Римо-Католической Церкви титул doctor ecclesiae прилагается к тем Западным представителям Церковной науки, которые обладают всеми признаками отца Церкви, за исключением competens antiquitas, то есть к таким выдающимся Церковным писателям и уче-

ным, которые жили и учили по окончании периода отцов. Таковы, например, Беда, Петр Дамиани, Ансельм Кентерберийский, Бернард Клервоский, Фома Аквинат, Бонавентура, Альфонс Лигурийский. В этом достоинстве они должны быть провозглашены официальным актом со стороны Церкви (approbatio ecclesiae),или же ясно наименованы этим именем в папских буллах; таким признанием или провозглашением Церковь отмечает выдающиеся заслуги писателя для Церковной науки, объявляет его официальным свидетелем учения Церкви и сообщает его писаниям особенное достоинство.

В Православной Церкви и у Православных патрологов наименование учителя Церкви не имеет устойчивого и строго определенного значения. Иногда оно прилагается, как особенно почетный титул («великий Вселенский учитель») к знаменитейшим из отцов Церкви (Василию Великому, Григорию Богослову и Иоанну Златоустому); большею же частью употребляется в отношении к наиболее выдающимися из Церковных писателей, которые не удостоены Церковью почетного звания отцов Церкви, но известны своими высокими качествами, исключительною образованностью, подвижническою жизнью и пользуются уважением в Церкви, хотя и не в числе святых (например, Климент Александрийский, Ориген, Иероним, Августин, Феодорит Кирский), и по своему значению близки к отцам, стоя в тесной связи с ними.

Впрочем, каких-нибудь определенных указаний в этом отношении не выработано, почему у нас отцам Церкви противополагаются просто Церковные писатели, то есть такие писатели, которые не имеют некоторых святоотеческих свойств—не отпечатлели в своей жизни и сочинениях в совершенной чистоте и целости преданной веры Церкви, но до конца жизни пребывали в духовном общении с Церковью и тому подобное, каковы, например, названные уже Климент Александрийский, Ориген, Тертуллиан, Лактанций, Евсевий Кесарийский, Иероним, Августин, Феодорит Кирский и другие.

Одни из них самою Церковью по какому-либо поводу выделены из ряда отцов (Евсевий Кесарийский на VII Вселенском Соборе), ошибки других выяснены были при точной формулировке Церковного учения (например, мнения Оригена), об иных Церковь не высказала своего суждения, или не признала их святыми и прославленными.

АВТОРИТЕТ ОТЦОВ ЦЕРКВИ.

Гораздо менее ясности и отчетливости в определении того, какой авторитет принадлежит отцам Церкви, какое значение имеют их творения и изложенное в них учение.

Христианская древность дает непрерывный ряд свидетельств о том высоком уважении, каким пользовались мужи, известные с именем отцов Церкви; об этом ясно говорит уже одно наименование их отцами, святыми отцами, богоносными, богоглаголивыми, божественными. Древние

песнописцы величают их «звездами многосветлыми, Церковными кормилами, непоколебимыми столпами, органами благодати и гуслями Духа». Соборы и отдельные Церковные писатели говорят об отцах Церкви таким языком, который обнаруживает в них твердое убеждение, что отцы Церкви—надежнейшие руководители в религиозном познании и жизни. «Послание» Восточных Патриархов о Православной Вере, решительно усвояя непогрешимость одной только Вселенской Церкви потому что человеку, который говорит сам от себя, можно погрешать, вместе с тем представляет отцов Церкви орудиями Святого Духа: «учит Дух Святой Церковь чрез святых отцов и учителей Кафолической Церкви. Ибо как все Писание по общему признанию есть слово Духа Святого не потому, что Он непосредственно изрек его, но говорил в нем чрез Апостолов и пророков, так и Церковь научается от живоначального Духа не иначе, как чрез посредство святых отцов и учителей: почему мы не только убеждены, но и несомненно исповедуем, как твердую истину, что Кафолическая Церковь не может погрешать или заблуждаться и изрекать ложь вместо истины, ибо Дух Святой, всегда действующий чрез вернослужащих отцов и учителей Церкви, предохраняет Ее от всякого заблуждения» (12 член).

Почтительное отношение к отцам неизменно сохраняется в Православной Церкви до настоящего времени. Это особенное уважение к ним, как авторитетным свидетелям Церковного учения, основывается на тех именно свойствах их, в силу которых Церковь почтила их высоким званием отцов Церкви, именно: во-первых, на высокой степени христианской образованности их. Большинство отцов Церкви обладали всеми необходимыми средствами для всестороннего образования и были выдающимисяучеными среди христиан своего времени, почитались как замечательные учители и авторитетнейшие защитники преданного Церковного учения. О многих из них можно сказать словами блаженного Иеронима: «не знаешь, чему более дивиться в них, глубокому ли постижению слова Божия, или светской учености». Твердость в убеждениях, выдающийся дар красноречия и превосходное изложение учения вызывали уважение к ним даже в кругах людей образованных, не принадлежавших к Церкви. Это качество является надежным ручательством в том, что Церковное учение верно понято отцами и изложено ими с возможною по современным им условиям точностью.

Во-вторых, на святости жизни отцов Церкви, которая является необходимым восполнением научного образования. В деле религиозного знания это такое качество, которое может заменить самых талантливых наставников. «Чистии сердцем Бога узрят» (Мф. 5:8). Тайны духовной жизни лучше постигает и может яснее и правильнее изложить для других тот, кто познал их собственным опытом, чем тот, кто рассуждает о них теоретически. Истине более предан тот, кто с познанною истиною сообразует свою жизнь. Святой почитает учение Христа Небесным благом, Божественным даром, который для него дороже всего, даже собственной жизни —за истину он готов терпеть жесточайшие мучения. Поэтому свя-

тость жизни обусловливает собою более глубокое и ясное постижение Христианского учения, чистоту деятельности отцов вообще и литературной в частности; любовь к истине Христовой и добросовестность в письменном изложении ее.

В тесной связи с этим качеством стоит убеждение древних в сверхъестественных благодатных дарованиях святых отцов, выражением которого служат свидетельства древности о том, что некоторые из отцов удостоены были особенных благодатных вразумлений и наставлений: Григорий чудотворец получает от самих Апостолов Символ Веры, преподобный Антоний получает чудесное разрешение своих недоумений; Ефрему Сирину современниками усвоено наименование «пророка Сирского», Прокл видит при Иоанне Златоустом Апостола Павла во время составления им толкований на Павловы Послания; диакон Павлин видит огонь, исходящий из уст святого Амвросия во время изъяснения им 143-го псалма. Церковные песнотворцы именовали отцов в канонах «Богоглаголивыми, Богомудрыми гуслями Святого Духа и даже Богодухновенными».

Эта же уверенность высказана и в приведенных словах из Послания Патриархов. Такие суждения, основываясь на глубокой вере, что, по обетованию Спасителя, Святой Дух непрестанно руководит Церковью и наставляет верующих на всякую истину, ясно показывает общее впечатление, какое получали от отцов, именно, что они обладали даром лучше других разуметь дух Евангельского учения, как Богопросвещенные учители веры и благочестия.

В-третьих, на признании их писаний со стороны Церкви. Церковь указывает на писания отцов, как на такие, которым можно и должно верить и следовать. Это указание получает исключительно важное значение в виду того, что задача Церкви—хранить чистоту откровенного учения и заботиться о том, чтобы верующие следовали надежным учителям и руководителям. Когда Церковь ставит отцов, как официальных и достоверных свидетелей и учителей, авторитет Ее некоторым образом переходит и на них; поэтому их творения получают для верующих большее значение, чем произведения не признанные и не рекомендованные Церковью. Это основание является самым наглядным и существенным, и от него именно необходимо отправляться при суждении об авторитете отцов.

Но в какой мере авторитет отцов должен быть признан обязательным для христиан? На какие предметы знания он простирается? Не следует ли установить в отношении к нему каких-либо градаций? Христианская древность не дала определенного ответа на эти вопросы, но и не обязала верующих безусловною покорностью тому, что написано тем или другим отцом. Рядом с требованием следовать стопам отцов и речения их признавать более несомненными, чем свое мнение (св. Василий Великий. Ер. 48 (52)), мы встречаем суждения древних, которые свидетельствуют об известной свободе в отношении к отеческой письменности. Кирилл Иерусалимский говорит своим слушателям: «не верь ты и мне, когда я говорю тебе просто, если на мои слова не получишь доказательства от Божественных Писаний» (Catech., 4). Василий Великий дает такое

наставление: «должно писаниями поверять то, о чем говорят писатели, и согласное с писаниями принимать, а несогласное отвергать и всячески отвращаться тех, которые держатся такого учения» (Подвижническое слово о вере). Блаженный Августин пишет Фортунату: «нам можно, не нарушая почтения (к отцам), нечто в их писаниях не одобрять и отвергать, если, быть может, найдем, что они мыслили несогласно с истиною»; и в книге о Крещении он же говорит: «Послания епископов, если в них есть какое-либо уклонение от истины, дозволительно обличать словом более мудрым, большею важностью других епископов, соборами»... Патриарх Фотий в Послании к Аквилейскому архиепископу говорит: «мало ли было затруднительных положений, которые возбуждали многих отцов частью не точно выражаться, частью говорить применительно к обстоятельствам, иное —при нападении неверных, а иное по человеческому неведению, которому подпали и они»... И в другом месте: «если иные и говорили неточно, или по известной нам причине уклонились даже от правого пути, но никакого исследования о них не было и никто не призывал их в познание истины, мы причисляем их к отцам, как если бы и не говорили они того, за знаменитость их жизни и славу добродетели и за непорочность веры в других отношениях, но тем словам их, где они погрешали, не следуем». И действительно, факт ошибочных мнений в писаниях отцов разных эпох не подлежит сомнению, чем бесспорно исключается безусловная обязательность для верующих следовать всем без исключения мнениям отдельных лиц.

Писания отцов—человеческие произведения и существенно отличаются от Священного Писания Ветхого и Нового Завета, которое Боговдохновенно, составлено под особым воздействием Святого Духа, и потому должно рассматриваться и почитаться, как Священное и Божественное Писание. За весьма редкими исключениями никто не смешивал произведений отцов Церкви с Боговдохновенными писаниями пророков и Апостолов, и такого смешения нельзя допускать без опасности запутаться в безвыходных противоречиях. Отсюда, при неизменном подчинении всегда живому, всегда непогрешимому авторитету Церкви, которая есть верная хранительница Божественных обетований и всеобщего и непрерывного предания, вытекает для нас известная свобода в изучении отеческих творений и заключающегося в них учения; отсюда же, не умаляя значения отцов, мы получаем возможность и право внести необходимые различия в оценку их учения. Основные начала этой оценки сводятся к следующему.

Отцов Церкви можно рассматривать или отдельно каждого, или всех вместе, в том и другом случае необходимо принимать во внимание частнейшие, но весьма важные соображения. Иногда мы видим, что отдельный отец Церкви на вопросы, поставленные его любознательным и проницательным умом, дает робкие, мало уверенные ответы. Таких решений, конечно, нельзя приравнивать к ясным и твердым суждениям, которые вытекают из всего учения этого же отца. Но и в этом случае, когда язык отца не представляет ни неуверенности, ни возможных при ней вариаций, необходимо исследовать вопрос, на который простирается его

утверждение, мотивы, на которых это утверждение основывается. Если отец высказывает то, чему он учит, как слово Спасителя, как откровенное учение, дошедшее до него путем непрерывного предания, если он говорит: «мы веруем», «исповедуем», «мы научены», «Апостолы предали», «Церковь соблюдает», если, наконец, мы не имеем никаких основательных данных сомневаться в правдивости этого утверждения, то мы должны смотреть на него как на свидетеля, и его свидетельство, даже рассматриваемое отдельно, имеет высокое значение; сила этого свидетельства тем больше, чем ближе этот отец стоит к источнику Апостольского предания, чем определеннее он указывает и защищает в каком-нибудь положении учение Христа и Апостолов, или общий голос всех верующих или всех Церквей иногда в противоположность к новшествам еретиков, следовательно, на основании специального исследования вопроса.

Если же оказывается, что отец формулирует свое собственное мнение, излагает, как он сам понимает тот или другой догмат, словом, раскрывает свое личное Богословие, тогда воззрения этого отца имеют силу постольку, поскольку убедительна его аргументация. Он —апологет, богослов, мыслитель, но не свидетель. В этом отношении большим авторитетом бесспорно обладают те отцы, которые в свое время выделялись из ряда других святостью и образованностью, были знакомы или переписывались со многими Православными епископами, путешествовали по разным странам Христианского мира, собирали сведения об учении и практике в разных Церквах и, следовательно, могли знать то учение, которое неизменно соблюдалось в Церкви Вселенской, как истинное Апостольское предание, наконец, были вождями при защите Православного учения против появившихся еретиков, почему и пользовались у современников уважением и славою.

Но как же смотреть в таком случае на признание отца Самою Церковью? Признание отца со стороны Церкви констатирует вообще Православный характер его произведений, но не сообщает каждому отдельному положению в его учении значения действительного учения Церкви. Исключение составляют те отдельные произведения, которые были признаны на Вселенских Соборах, как точное выражение Православного учения по тому или другому пункту; таковы, например: анафематизмы Кирилла Александрийский против Нестория, его Второе Послание к Несторию, Послание его к Иоанну Антиохийскому, Послание Папы Льва I к Флавиану Константинопольскому.

Согласное свидетельство нескольких отцов дает большее ручательство за истинность того, о чем они свидетельствуют, и именно тем большее, чем больше число их и авторитет. Но и здесь всецело применимы те точки зрения, которые имеют значение в отношении к каждому отдельному отцу. Таким образом, раз отцам Церкви каждому в отдельности не усвояется Богодухновенности пророков и Апостолов, то при суждении об их авторитете неизбежно получает совершенно законное место и известная доля субъективизма, который может регулироваться такими соображениями. Суждения отдельных отцов Церкви по существу своему суть богословские мнения, но мнения тех, которые для всякого Православного

значат более, чем обыкновенные богословы; это —theologumena. Православный богослов ставит их высоко, не преувеличивая, однако, их значения.

Каждый имеет право держаться theologumenon (как своего частного мнения), если это theologumenon высказано даже единственным отчем Церкви—само собою понятно, если не доказано, что компетентное Церковное суждение не объявило его как ложное воззрение (но, если это доказано, тогда ipsofactoэто воззрение перестает иметь значение theologumenon). Но, с другой стороны, никто не может требовать, чтобы другой признавал как свое частное богословское мнение такое theologumenon, которое, хотя выставлено несколькими отцами Церкви, однако не приковывает возвышенною богословскою красотою и не побеждает своею доступною разуму превосходящею силою. В данном случае ясно одно: если кто-либо сам не признает упомянутого theologumenon, то, с другой стороны, не имеет также права осуждать тех именно богословов, которые принимают его; и если бы кто вынужден был оспаривать его, то он должен быть в этом случае в отношении к нему благоговейным и говорить с приличествующим авторитету отцов Церкви почтением.

Один ли отец Церкви, или несколько принимают данное theologumenon, это—вопрос, который не может иметь существенного значения; каждый отец Церкви имеет нравственное право сказать с апостолом Павлом: думаю, и я имею Духа Божия... (1 Кор. 7:40), и если целый сонм таких носителей высокого религиозного духа принимает это theologumenon, то усиливается субъективное убеждение, что мы стоим на твердой почве, что это вероятное —в высшей степени вероятно, что оно находится очень близко к уверенности. Но, без сомнения, даже очень распространенное theologumenon еще не есть догмат (Thesen überdas Filioque. Von einem russischen Theologen [=проф. B. B. Болотов]// Revue international de théologie. 1898. № 4, p. 681-684).

Исследуя учение всей совокупности отцов, мы можем обнаружить разногласие между ними в мнениях по одному и тому же вопросу: иногда определенным утверждениям большинства противополагаются суждения меньшинства, хотя бы и незначительного. Каково должно быть отношение к такому явлению в отеческой письменности? Прежде всего необходимо убедиться, действительно ли существуют реальные и столь глубокие разногласия, какими они представляются с первого взгляда. Когда внимательное исследование приведет к убеждению, что невозможно достигнуть соглашения мнений, тогда должно сделать вывод, что по данному вопросу отеческая письменность не дает непререкаемого учения, и без предубеждения искать причин такого разногласия, которое может иметь достаточное объяснение в обстоятельствах жизни писателей и состояния Церковных дел того времени, в увлечении полемикой ради выяснения истины и в возможных при этом преувеличениях, взаимном непонимании и так далее.

Наконец, по многим и при том существеннейшим вопросам отцы Церкви обнаруживают единодушное согласие; их голоса, раздающиеся из

самых отдаленных мест, составляют согласный хор, в котором и недоверчивое и подозрительное ухо не обнаружит даже легкого диссонанса. Они удостоверяют, что то, что они провозвещают, они получили от своих предшественников, как постоянное учение Церкви. Такое свидетельство, раз оно установлено не отдельным лицом, способным ошибаться, а учреждением, безусловно авторитетным для всех верующих, то есть Самою Церковью, должно стоять вне всяких подозрений и сомнений.

В этом случае отцы Церкви очевидно являются живыми органами общецерковного веросознания и жизни, и согласное учение их имеет глубочайшее основание в согласии учащей Церкви, в Которой, по обетованию Христа, Дух Святой пребудет до конца дней; почему и свидетельствуемое отцами учение должно рассматривать, как общее и постоянное Церковное учение, как Церковный догмат, по принципу: quod semper, quod ubique, quod ab omnibus creditum est, hoc est vere proprieque catholicum.

Этот принцип издревле имел неизменное значение в Церкви, как у отдельных отцов, так и у Вселенских Соборов. Уже древнейшие отцы и Церковные писатели ссылались на этот принцип в своих произведениях: святой Ириней против Гностиков, святой Афанасий против ариан, Василий Великий, Августин, Иероним, Кирилл Александрийский. Научное обоснование этого принципа дано в произведениях святого Иринея, Тертуллиана, и в особенности в Commonitorium Викентия Лиринского, которому принадлежит и приведенная· формулировка рассматриваемого принципа (Commonitorium, 2). Он же дает и подробнейшие разъяснения относительно consensus patrum: «что только или все они (отцы) или большинство их единомысленно принимали, содержали, передавали открыто, часто, непоколебимо, как бы по предварительному,, согласию между собою учителей, то почитать несомненным, верным и непререкаемым».

Вселенские Соборы освящали этот принцип и полагали его в основу своих догматических определений. Этот принцип получает оправдание и с другой стороны: истина объединяет честно и добросовестно стремящихся к ней. Такой критерий истинности свидетельства отцов отчетливо выставил святой Афанасий Александрийский: «Вот подлинное учение и вот признак истинных учителей: как, предали отцы, согласно между собою исповедовать одно и то же и не входить в споры ни друг с другом, ни со своими отцами... Святые и действительные проповедники истины один с другим согласны и не разнствуют между собою. Хотя и в разные времена были они, но все взаимно стремятся к одному и тому же, будучи пророками единого Бога и согласно благовествуя единое Слово» (De decretis Nicaenae Synodi: PG 25:429).

При этом не только не требуется, но и невозможно даже требовать, чтобы безусловно все отцы, без всякого исключения высказали согласное суждение об известном пункте Церковного учения—могло быть, что не каждый имел повод высказаться по данному вопросу. Достаточно, чтобы значительное число выдающихся отцов из различных стран и разных времен засвидетельствовали согласно, твердо и ясно, как учение Церкви, и чтобы остальные не представили противоположных суждений.

Точное и подробное выяснение значения всеобщего согласия отцов в качестве критерия истинного вероучения относится к области догматического Богословия; для нас же необходимо отметить здесь ту существенную черту, что отцы Церкви и во всей совокупности не творцы Церковного вероучения, а свидетели его: они, говоря словами Пятого Вселенского Собора, веру, которая изначала дарована великим Богом и Спасителем нашим Иисусом Христом святым Апостолам и ими проповедана во всем мире исповедали, изъяснили и Святым Церквам предали». По выражению блаженного Августина, они «что нашли в Церкви, то удержали, чему научились, тому учили, что получили от отцов, то передали сыновьям» (ContraIulianum2:34); почему и согласие их свидетельствует собственно кафоличность учения, то есть всеобщность и историческую непрерывность. Но это согласие отцов, чтобы быть обязательным для сознания христиан, должно касаться таких пунктов учения которые, по признанию самих отцов, имеют характер откровенных истин. Очевидно, если предмет такого согласного свидетельства совершенно чужд Христианской догматике, если он точно и исключительно научный, то оно (свидетельство) не может предъявлять исключительных прав на наш разум. Так как авторитет и непогрешимость Церкви простираются только на откровенные истины, то есть совокупность вероучения и нравоучения—так как только в отношении к этим истинам она получила Божественную миссию содержать их неизменно и без извращения на все времена—то этими истинами ограничивается и авторитет отцов (сравн.: Викентий Лиринский. Commonitorum, 28).

Поэтому даже и в Богословских науках авторитет свв. отцов не может быть распространяем безразлично на все стороны их, но должно непременно обратить внимание на то, насколько развитие той или другой науки обусловливается естественными способностями человека и стоит в связи с общим ходом развития человечества. Еще Викентий Лиринский сказал: «должно заметить что мы обязаны с величайшим усердием исследовать согласные суждения древних святых отцов и следовать им не относительно всех каких-либо маловажных вопросов Божественного закона, но главным образом только касательно правила веры» (Commonitorium, 28), так как, по его мнению, «необходимо направлять уразумение Небесного Писания по одному правилу Церковного понимания в тех только главным образом вопросах, на которых зиждутся основания всего Вселенского догматического учения» (29). Во всех остальных вопросах научные воззрения отцов подлежат обычной научной оценке, и все их мнения, аргументы и разъяснения имеют значение соответственно их внутреннему научному достоинству.

На основании сказанного общее заключение об авторитете отцов Церкви можно выразить следующими словами архимандрита Порфирия, напечатавшего специальное рассуждение: «Об авторитете святых отцов Церкви и важности их писаний» (Прибавл. к твор. свв. Отцов. т. 22. 1863. с. 1-59): «Святые отцы—надежнейшие руководители в деле религиозного знания; в их писаниях заключено Апостольское предание, посему все споры о

вере, о правилах благочестия и благочиния Церковного необходимо должны быть решаемы при свете святоотеческих писаний; но несомненным доказательством истины служит только единодушное и согласное их учение, только сие учение всякому должно принимать за несомненное правило, а не всякую частную их мысль и не всякое их предположение и исследование. Церковь во все времена имела и имеет нужду указывать для Своих чад такие сочинения, которые могут служить предохранением от неверия, заблуждений и нравственных падений; и она во все времена тщательно отличала тех пастырей, которых Бог особенно ущедрял дарами Своей благодати, приуготовлял к борьбе с еретиками и одарил дарами премудрости и ведения; она принимала их писания с особенным уважением и предлагала их в руководство на будущие времена. Она не приписывает святым отцам совершенной непогрешимости, но указывает на высокие их естественные и благодатные дарования, на близость многих из них и по времени к святым Апостолам, на их пламенную любовь к слову Божию, на явное и особенное попечение о них Промысла; и как бы так говорит всем, которые искренно желают слышать Ее учение: «Для вас недостаточно руководство одного Священного Писания; многих догматов и других истин, заключенных в Писании, вы не можете верно понять и изъяснить без сторонних пособий. Но более надежных пособий после Священного Писания вы нигде не найдете, кроме отеческих писаний. И сии Богомудрые учители Церкви не чужды погрешительньих мнений; но следует только вникать в дух их творений и не привязываться слепо к букве их писаний, тогда они действительно будут светозарными звездами, на пути изучения Откровенной Религии. Если они, при всей любви к Богооткровенной истине, не всегда спасались от погрешности в делах не касающихся веры, то тем не менее могут доверяться своим соображениям те из вас, в сердце которых не так ярко горит огонь любви к Господу, как горел и не перестает гореть в сердцах уже переселившихся на Небо святых отцов и учителей»» (с. 46-47).

Изложенные соображения относительно авторитета отцов Церкви устраняют крайности воззрений как тех, кто готовы усвоять каждому святоотеческому слову абсолютный авторитет и безусловную непогрешимость и обязательность для верующих, так и тех, которые рассматривают их как простых исторических свидетелей. Вместе с тем на основе этих соображений открывается достаточно свободы для научного исследования Патристической литературы.

ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ ДРЕВНЕ-ЦЕРКОВНОЙ ПИСЬМЕННОСТИ

Начала исторического повествования об отцах Церкви и Древне-Церковных писателях восходят до Евсевия. В своей «Церковной истории» и в «Хронике» он сохранил ценные известия о жизни, деятельности и литературных произведениях Христианских писателей, часто присоединяя критические замечания и весьма важные извлечения из сохранившихся и потерянных произведений. Правда, это не была история Древнехристианской письменности, но Евсевий положил основание для нее, на котором продолжали работу последующие историки.

Первым, кто напал на мысль о самостоятельной истории Христианской литературы и попытался осуществить ее, был блаженный Иероним. По просьбе своего высокопоставленного покровителя, префекта претория Декстера, он в 392 г. составил в Вифлееме небольшое произведение под заглавием «De viris illustribus» или «De scriptoribus ecclestiasticis».

В предисловии Иероним указывает, что в своем сочинении он преследовал двоякую цель: он хотел воздвигнуть Христианским учителям и писателям такой же памятник, какой создали Светоний и другие языческие писатели знаменитым мужам языческой древности и вместе с тем представить наглядное опровержение упреков Цельса, Порфирия, Юлиана и их приверженцев, что у христиан нет ни философов, ни ораторов, ни ученых (ecclesiam nullos philosophos eloquentes, nullos habuisse doctores): desinant,— говорит Иероним,—fidem nostram rusticae tantum simplicitatis arqueresuamque potius imperitiam recognoscant (Для этого он решил дать краткие сведения о «Церковных писателях» или «обо всех тех, которые от страданий Христа до 14-го года Императора Феодосия оставили что-нибудь письменное о священных книгах»).

Само заглавие произведения «De viris illustribus» Иероним заимствовал из Римской литературы, у Светония Транквилла (ок. 75-160 г. по Р. Х.), на которую Декстер указывал ему, как на образец. Произведение делится на 135 глав; в нем сообщены краткие сведения о жизни и литературных трудах 135 писателей, начиная с апостола Петра. В конце Иероним дает перечисление своих собственных произведений, написанных до 392 г. Кроме Церковных писателей, в собственном смысле слова, в сочинении нашли место и еретические и нехристианские писатели: Вардесан, Новациан, Донат Фотин, Евномий, три иудея: Филон, Иосиф Флавий и Иуст из Тивериады и язычник Сенека ради апокрифической переписки его с апостолом Павлом. Главы о библейских писателях в существенном заимствованы из Нового Завета.

В сведениях о Греческих писателях первых трех веков автор стоит в полной зависимости от «Церковной истории» и «Хроники» Евсевия; при этом, вследствие поспешности в передаче источника допущены грубые ошибки: отожествлены различные одноименные писатели, разные произведения соединены в одно, а одно и то же произведение разделено на

два, писателям усвоены чужие произведения и произведениям приписано чуждое им содержание, в некоторых случаях из слов Евсевия сделан вывод о несуществующих произведениях и пропущены произведения, засвидетельствованные Евсевием (С. А. Bernoulli. Der Schriftstellerkatalog des Hieronymus. Ein Beitrag zur Geschichte der altchrist. Litteratur. FreiburginBr. undLeipzig, 1895. S. 80-163). Почему и необходимо признать, что в этом отделе Иероним внес значительную спутанность в историю Древнехристианской литературы. Больше ценности имеют сообщаемые им сведения о Греческих писателях IV века и о Латинских писателях, где он проявляет непосредственное знакомство с первоисточниками; впрочем, и здесь возбуждаются справедливые сомнения в надежности данных, изложенных в произведении. Но если научное достоинство его незначительно и невысоки литературные качества, то все-таки труд Иеронима, даже после тщательной критики его, и для настоящего времени не потерял значения литературно-исторического источника. Бесспорна же заслуга Иеронима в том, что он пошел совершенно по новому пути и проложил его и для других. Произведение Иеронима переведено было на Греческий язык с некоторыми дополнениями; время этого перевода точно не установлено в науке —более вероятным считают VII век.

Произведение Иеронима в течении более тысячи лет оставалось образцом и основой подобных работ, которые появлялись под тем же или подобными заглавиями. Продолжатели Иеронима, примыкали к нему, присоединяли последующих писателей и вносили некоторых древних, пропущенных Иеронимом; по форме и характеру изложения сведений все они подражали De viris illustribus Иеронима.

Весьма ценное продолжение и дополнение к произведению Иеронима составил в 467-480 гг. пресвитер Геннадий Марсельский, давший в своем произведении De viris illustribus сведения о 90 писателях V века. В большинстве рукописей это произведение помещается в качестве как бы второй части труда Иеронима, и эта связь вполне отвечает намерениям автора. Как источник для истории Древне-церковной литературы, труд Геннадия ценится высоко: он был историком обширных знаний с критическими способностями и руководился почти исключительно историко-литературными интересами. Его сведения в библиографии надежнее, чем в биографии, потому что о произведениях писателей он говорит большею частью на основании собственного чтения, а в сообщениях о жизни авторов ссылается на устное и письменное предание. Дальнейшим продолжателем этого рода письменности был архиепископ Севильский Исидор († 636 г.); его произведения «О Знаменитых Мужах» сохранилось в двух редакциях: краткая в 33 главы и пространная в 12 глав; о подлинности последней редакции вопрос еще не решен окончательно. Труд Исидора имеет ценность только в сообщениях об Испанских писателях.

Ученик Исидора Ильдефонс, архиепископ Толедский († 667 г.) написал небольшое дополнение к труду своего учителя, сообщив сведения преимущественно об архиепископах Толедских и вообще об уроженцах Испании.

В это же время на Востоке появился неоценимый по своему значению труд ученого Константинопольского патриарха Фотия († 891 г.): Ἀπογραφήκαὶσυναρίθμησιςτῶνἀνεγνωσμένωνἡμῖνβιβλίωνκτλ., известный под названием μυριοβίβλονἢβιβλιοθήκη(обычно цитируется: Photii Bibliotheca); в нем даны критические замечания о 280 писателях —языческих и христианских историках, богословах, грамматиках, естествоиспытателях, приведены извлечения из их произведений.

Но вообще необходимо заметить, что в Средние века для самостоятельных литературно-исторических исследований недоставало отчасти источников и пособий, отчасти же исторического интереса и понимания. Патристические произведения списывали, сохраняли в монастырских и Церковных библиотеках, делали извлечения из них и соединяли изречения отцов в экзегетические катены или в собрания догматико-экзегетических сентенций. Но знание патристического материала, особенно Греческих отцов, оставалось ограниченным, обработка некритическою и ненаучною. На Западе после долгого перерыва опять появились продолжатели дела Иеронима (так называемые Nomenclatores veteres) и между ними прежде всего бенедиктинский монах Зигеберт (1112 г.) и написавший «De viris illustribus», в подражание Иерониму и Геннадию (imitatus Hieronymum etGennadium —с. 171); он излагает сведения о Церковных писателях древности, а затем биографические и библиографические замечания о Латинских богословах раннейшего Средневековья. Более или менее подобный компендиум написал пресвитер Гонорий Августодунский († ок. 1150), произведение которого «De luminaribus ecclesiae sive de scriptoribus ecclesiasticis» начинает повествование от Апостолов и оканчивает Ансельмом Кентерберийским и другими современниками. Неизвестный Бенедиктинский монах XII века, так называемый AnonymusMellicensis(по имени Бенедиктинского монастыря Melkв Нижней Австрии, где найдена рукопись), около 1135 г. написал «De scriptoribus ecclesiasticis». Другой анонимный автор, которого прежде неправильно отожествляли с схоластиком Генрихом Гентским († 1293) написал книгу «De viris illustribus». Наконец, ученый аббат Иоанн Гейденбергский, называемый Тритенгеймом († 1516), с весьма тщательным, но некритическим пользованием древними источниками, составил в 1494-м году обширное по объему и богатое по содержанию произведение Liber de scriptoribus ecclesiasticis seu catalogus scriptorum ecclesiasticorum, в котором изложил сведения о 963-х Христианских писателях древности и Средних веков, начиная с Климента Римского и оканчивая самим автором (до 1492 г.), и наряду с богословами говорит также о философах, поэтах, риторах и математиках. Это произведение имеет значение в той части, которая излагает данные о писателях позднейшего времени.

Собственно научное исследование патристической письменности сделалось возможным только с XVI века; впрочем, подготовка для этого дана была «несколько раньше—в реформационном движении в лоне Римо-Католической Церкви и особенно в гуманизме. Уже в последние столетия средневекового периода почувствовалась сильная потребность возвратиться

от традиционного Церковного и схоластического Богословия к чистым источникам Христианского познания в Священном Писании и в творениях отцов Церкви. Так, Жерсон, в противовес господствующему обычаю читать только новое, указывает на изучение древних богословов, на Григория, Августина, Дионисия, Vitae Patrum.

Но особенно более глубокому научению Церковных писателей благоприятствовали великие культурные успехи XV века, классические занятия гуманистов, пробудившийся общий исторический и критический интерес, ревность в собирании древних рукописей, распространившееся на Западе знание Греческого языка и прежде всего изобретение книгопечатания. Оживление интереса к античной литературе и искусству вызвало изучение филологии и истории, а вместе с тем и Древнехристианской литературы. Патристические произведения находили, издавали сначала Латинские (Лактанция, Киприана, Августина, Иеронима, Льва, Орозия и других), а скоро и Греческие (Евсевия, Афанасия," Оригена, Иоанна Златоустого и других) сперва в Латинском переводе, а потом в оригинале. Ученые гуманисты и богословы, как Эразм, Иколампадий, образованные книготорговцы, как Роберт и Генрих Стефаны, снискали себе славу в этой области. Древнейшие издания, появившиеся в первые десятилетия после изобретения книгопечатания (editiones principes antiquissimae) представляют большей частью тщательную перепечатку отдельных рукописей и особенно важны тем, что в некоторых случаях дают текст исчезнувших потом манускриптов.

Труды ученых филологов и типографов Роберта и Генриха Стефанов представляют следующую стадию развития издательского дела; издания их отличаются правильностью текста, красотою шрифта и хорошим качеством бумаги. Если и не могут сравняться с ними, однако близко к ним по достоинству стоят труды Фробениев — Иоанна и Иеронима (в Базеле), которым, кроме других ученых, весьма деятельно помогал Эразм Роттердамский. Таким образом издание текстов Древне-церковной письменности развивалось довольно скоро, чему содействовало открытие новых рукописей, и им стали заниматься в Риме, Венеции, Лондоне, Кембридже, Амстердаме, Антверпене, Брюсселе, Базеле. Однако серьезная обработка Патристической литературы началась только со времени Реформации, когда открытыми гуманистами источниками Христианской древности впервые воспользовались для целей вероисповедной борьбы.

Что касается Римо-Католических богословов, то они признали себя вынужденными искать средств для защиты от нападок со стороны протестантов в Христианстве древней Церкви и именно в творениях святых отцов, как представителей первоначального и чистого Христианства. Впрочем, не одна полемико-апологетическая нужда побуждала их обратить внимание на патристическую древность—к этому присоединялся положительный догматический интерес.

Схоластиками из патристического материала создано было нечто такое, что заставило некоторых Римо-католических богословов, напуганных реформацией, стремиться к освежению догматики; средств для этого искали преимущественно в творениях свв. отцов. Таким образом, рядом

с theologia Scholastica, которой не хотели уничтожать, возникла theologia positiva — особый вид догматики, которая впоследствии получила наименование theologia patristica; она ставила своей задачей извлечение догматических положений непосредственно из dictis Древне-Церковных писателей и соборных определений.

Но так как и, Протестантизм стремился опереться на Христианскую древность и в то же время отвергал некоторые памятники ее как неподлинные, то этим, в связи с утверждением Реформации о постепенном и все же продолжающемся извращении в Римском Католицизме первоначального Христианства, дана была новая пища развивающемуся интересу к Древнехристианской письменности и толчок к возникновению исторической критики, которой поставлена была задача очистить историческую действительность от легендарных наслоений, восстановить по возможности истинный образ Церковных деятелей древности и определить подлинный объем их литературного наследия. Для осуществления этого великого дела Римо-католическая Церковь обладала громадными средствами. Библиотеки монастырей и капитулов с их рукописными сокровищами представляли неисчерпаемый материал, а ордена располагали выдающимися научными силами; в распоряжении их были и богатые денежные средства для издания трудов.

Впереди других стояла Галликанская Церковь и особенно бенедиктинская конгрегация святого Мавра, учрежденная в 1618-м году. Ученые члены ее могущественно и долго поддерживали интерес к изучению Древнехристианской письменности своими классическими изданиями отцов Церкви, которые своим богатством и разнообразием, филологически-критическими достоинствами и даже внешнею красотою превосходили все бывшее доселе. Их издания отличаются возможно правильным текстом, корректированным по всем доступным тогда правилам научной текстуальной критики; кроме того, в них имеется для Греческих отцов хороший Латинский перевод.

Далее ученые диссертации, критические исследования о подлинности и неподлинности, объяснительные примечания и замечания на полях, описания манускриптов, использованных при издании, несколько указателей. Из этих подвижников науки необходимо назвать следующие имена: JeanLucasd’Achery (Dacherius, † 1685: Spicilegium, sive collectio veterum aliquot, scriptorum etc.) JacquesduFrische(† 1693: Амвросий), ThieryRuinart(† 1709: Actamartyrum sincera), Réné Massuet († 1716: Ириней), JeanMartinay († 1717: Иероним), Ant. Aug. Touttee († 1719: Кирилл Иерусалимский), PierreCoustant († 1721: Иларий Пиктавийский), DenysleNourry († 1724: Амвросий), DenysdeSainte-Marthe (Sammarthanus, 1 1725: Григорий Великий), JulienGarnier († 1725: Василий Великий), CharlesdelaRue († 1739: Ориген), BernarddeMontfaucon († 1741: Афанасий, Иоанн Златоустый), PrudenceMaran († 1762: Кирилл Иерусалимский, Киприан, Иустин), CharlesClemencet († 1778: Григорий Богослов).

Другие ордена более или менее успешно соревновали мавринам, особенно иезуиты; из них более известны: FrontonleDuc (Ducaeus † 1624: Иоанн Златоустый, Иоанн Дамаскин), Иаков Gretser († 1625), JacquesSirmond († 1651: многочисленные отдельные издания), Бельгиец JeanBoiland

(† 1665: ActaSanctorum), JeanGarnier († 1681: Феодорит Кирский), Доминиканец FrançoisCombefis († 1679: Максим Исповедник); частные ученые JeanBapt. Cotelier († 1686: Patres Apostolici; Ecclesiae grecae monumenta), Étienne Baluze († 1718) и другие.

По мере опубликования в печати отдельных патристических произведений, мало-помалу стали соединять накопившийся и разбросанный материал в сборники, в которых литературное наследие Древних веков располагалось то по времени происхождения и языку, на которых написаны произведения, то по разным Богословским дисциплинам. Эти сборники носят различные наименования: Bibliotheca, Monumenta, Spicilegia Patrum, Analecta vetera, Collectana veterum monumentorum и тому подобное.

Сборники начали появляться довольно рано и частью преследовали научные цели, частью имели в виду удовлетворить практическим потребностям. Древнейшие из них отвечали научным требованиям, предъявляемым к текстуально-критическим изданиям, гораздо менее, чем древнейшие отдельные издания. Первым издателем большого собрания патристических произведений был delaBigne († 1589). Его Bibliotheca SS. Patrum (Paris, 1575-1579) обнимала в девяти томах (infolio) произведения более 200 богословских писателей Древности и Средневековья. Сборник давал главным образом такие документы, которые еще не появлялись в отдельных изданиях или были малодоступны; Греческие писатели здесь даны в Латинском переводе. Предприятие встречено было с большим сочувствием, вызвало к жизни значительно увеличенные и расширенные переработки и, наконец, по истечении столетия выросло в Maxima Bibliotheca veterum Patrum et antiquorum scriptorum ecclesiasticorum (Lyon, 1677), в 27-ми томах (infolio). Этой Maxima Bibliotheca ораторианец Andr. Gallandi († 1779) опять почти чрез сто лет противопоставил новое издание: Bibliotheca veterum Patrum antiquorumque scriptorum ecclesiasticorum в 14-ти томах (in folio).

Разница между этими двумя изданиями заключается в следующем: Maxima Bibliotheca обнимает писателей до XVI века, а Bibliotheca Gallandi только до XII века; первая преимущественное внимание уделяет значительнейшим отцам Церкви, последняя выбирает главным образом менее значительных писателей с произведениями меньшего объема; первая дает Греческих писателей в Латинском переводе, вторая присоединяет и Греческий оригинальный текст. Gallandi дает произведения 380-ти авторов и в том числе некоторые inedita, но большею частью перепечатывает прежние издания, присоединяя обычно новые Введения, примечания и поправки в текст.

Не было недостатка и в исследованиях и цельных курсах по истории Древне-церковной литературы. Правда, книга кардинала Роберта Беллярмина († 1621) Liber de scriptoribus ecclesiasticis (Roma, 1613) —от библейских писателей до 1500 года, дополненная иезуитом Phil. Labbé (Paris, 1660), является только продолжением работ древних номенклаторов; но за то совершенно новым по замыслу представляется громадный труд Сорбонского профессора L. E. Dupina(† 1719): NouvelleBibliothèquedes

auteurs ecclésiastiques (Paris, 1686-1711; в 47-ми томах). Произведение Dupinaявляется первым опытом истории литературы, в которой не только установлены, но и проведены правила здравой исторической критики. Произведение это вызвало живое противодействие в строго Церковных кругах (Rich. Simonи Bossuet) и оно было запрещено.

В противовес Dupinбенедиктинец Réné Ceillierсоставил подробное произведение Histoiregénéraledesauteurssacrésetecclésiastiques(в 23-х томах, Paris, 1721-1763).

В это же время LeNourryиздал свой труд Apparatus ad Bibliothecam maximam veterum Patrum. Знаменитое произведение янсениста Louis de Tillemont: Mémoires de lhistoire ecclésiastique des six premiers siècles (16 томов; Paris, 1693-1712) по богатству и основательности экскурсов не потеряло значения и до настоящего времени. Наконец, следует упомянуть два произведения Немецких бенедиктинцев: Daniel Schrama († 1797) Analysis operum SS. Patrum et scriptorum ecclesiasticorum (18 томов, 17801796), и Gottfried Lumpera († 1800) Historia theologico-critica de vita, scriptis atque doctrina SS. Patrum aliorumque scriptorum ecclesiasticorum (13-ть томов, 1783-1899).

Протестанты, несмотря на отрицательное отношение к авторитету отеческих творений, особенно в той постановке, какая дана была ему в Римокатолической Церкви, с своей стороны не склонны были уступать это поле противникам и с не меньшею ревностью, даже раньше Римо-католиков, усиленно занялись историко-критическим изучением патристической письменности; они искали там не только оружия для борьбы, но и камней для воздвигаемого ими нового здания, стараясь доказать древность и непрерывное предание своего учения в Церкви после Апостольской (Лютер, Меланхтон, Иколампадий).

Таким образом и Протестанты привлечены были к изучению Патристической литературы не одною исключительно потребностью защищаться против Римо-католиков и опровергать их, но и положительным догматическим интересом, постепенно развившемся рядом с полемическим. Так возникла на Протестантской почве та дисциплина, которая сначала называлась theologia historica, а потом, особенно с конца XVII столетия—theologia patristica, под которой разумели соединение патристических доказательств для отдельных догматов, располагавшихся в той последовательности, которая принята была в догматических системах. Это понятие «Патристики», которое сначала было установлено Лютеранскими богословами, а затем усвоено и Римо-Католиками, оставалось господствующим до половины XVIII столетия, причем Римо-Католическими богословами к догматическим изречениям отцов Церкви, которые составляли Патристику, присоединены были изречения, относящиеся к нравоучению и Церковной дисциплине.

И Протестанты по всем этим основаниям занялись историко-критическим изучением патристической письменности. И на протестантской почве появляются труды, подобные названным выше Римо-католическим, но далеко уступающие им по богатству и разнообразию содержания; из них можно назвать: Joh. Gerhard. Patrologia sive de primitivae ecclesiae Christianae

doctorum vita lucubrationibus opusculum posthumum (Jena, 1653); Joh. Gottfr. Olearius, Abacus patrologicus (1673); Joh. Hülsemann, Patrologia (Leipzig, 1670). Joh. Fabricius, Bibliotheca graeca (1790-1809 гг. в 12 томах) и Bibliotheca latina (1754 г. в 6 томах); Joh. Georg Walch, Bibliotheca patristica (Jena 1770). Card. Schönemann, Bibliotheca historico-litteraria patrum latinorum (1792-94, в 2 томах). Англиканские, Нидерландские и Французские Реформаты снискали славу не столько исследованиями всей истории Древне-церковной литературы, сколько филологически-критическою обработкой произведений отдельных писателей. Исключение составляют Will. Cave († 1713) с его scriptorum ecclesiasticorum Historia litteraria (2 тома, London, 1688-98) и Cas. Oudin († 1717): Commentarius de scriptoribus ecclesiae antiquis illorumque scriptis (3 тома, Lipsiae, 1722).

Из ученых, писавших монографии, замечательны: архиепископ James Ussher(† 1656 г.), примас Ирландский, известный своими ценными исследованиями относительно мужей Апостольских, Апостольских Постановлений и Апостольского Символа; Joh. Grabe(† 1711): Spicilegium ss. patrum, ut et haereticorum, saeculi post Christum natum Ι,ΠetIII, а также исследования о Клименте Римском, Игнатии, Иустине, Феофиле, Иринее); John Pearson, епископ Честерский († 1686)—хронологические исследования. Между Нидерландцами: JeanLeClerc(Clericus † 1736), которому принадлежат жизнеописания некоторых отцов Церкви и еретиков. Между Французами: JeanDaillé (Daillaeus, † 1670): De scriptis quae sub Dionysii Areopagitae et s. Ignati Antiochenii nominibus circumferuntur.

Необходимо оговориться, что хотя в это время для истории Древне-церковной литературы открыты новые горизонты, намечены были новые цели и установлены новые законы исторического исследования, однако познание и оценка новых задач могли только медленно пролагать себе путь. Даже до второй половине XVIII века у историков Церковной литературы оставался обычай под видом «учения об отцах» представлять историю Христианско-богословской литературы даже до времени самого автора, а так как не редко в обзор включались и Писания Ветхого и Нового Завета, то отцы Церкви в обычном значении слова должны были довольствоваться весьма скромным местом.

Названия и содержание появившихся за это время трудов, посвященных изучению Древне-церковной письменности, показывают, что кроме историко-догматического интереса, какой вызывали в богословских кругах святоотеческие творения, параллельно и в тесной связи с ним развивался интерес чисто исторический, который послужил основанием для науки, уже в XVII веке получившей название «Патрологии». Ее задача состояла в том, чтобы давать точные сведения о жизни и сочинениях Церковных писателей и в особенности тех, на которых Церковь ссылалась в подтверждение Своего догматического учения; но уже то обстоятельство, что в этого рода произведениях обращено было внимание и на тех Церковных писателей, которые не имели особенного влияния на раскрытие догматов, свидетельствует, что в основе этой науки лежали побуждения чисто богословско-исторического характера.

Таким образом, уже в XVII столетии не только по существу дела, но и по имени различались догматико-исторические сведения от биографически-литературно-исторических, и Патрология, как историческая дисциплина, ясно отличалась от Патристики, как дисциплины систематической. Но как наименование «Патрологии», так и содержание этой науки опять-таки установлено было лютеранскими последователями. Хотя не все такого рода произведения носили имя patrologia, однако несомненно, что Патрология тогда была нечто совершенно иное, чем Патристика: последняя заключала тот именно материал, который в настоящее время составляет содержание истории догматов, а Патрология, напротив, была существенно биографического и библиографического содержания.

Так было почти до конца XVIII века в отношении как к содержанию наук, так и наименованию их. С этого же времени дело изменяется и среди Протестантских и среди Римо-католических богословов. В Протестантской богословской литературе Патристика в том смысле, как определяли ее раньше, прекращает свое существование и весь историко-догматический материал передает новой дисциплине, скоро развившейся в самостоятельную ветвь исторического Богословия—историю догматов, которая, по своей первоначально идее, должна исследовать и ясно представить исторический ход раскрытия и формулировки учения веры от дней Апостольских.

Относительно же отдельного и самостоятельного существования Патристики ученые пришли к вполне согласному решению, что Патристическое Богословие в прежнем значении этого названия, после того, как оно само собою разрешилось в историю догматов, в которой, с другой стороны, и погребено, должно почитаться как caput mortuum, воскрешение и восстановление которого в качестве самостоятельной науки было бы ничем иным, как возвращением к детскому возрасту Богословия (Friedr. Ninzsch, Geschichtliches und Methodologisches zur Patristik // Jahrbücher für deutsche Theologie, Bd.X. 1865, S. 45). Что касается биографического и библиографического материала, который составлял содержание Патрологии, то он пользовался вниманием Протестантских богословов еще некоторое время и в XIX веке, но без прежней точности в наименовании науки: даже, кажется, чаще называли Патристикой, чем Патрологией.

Но затем и Патрология, как самостоятельная дисциплина, исчезла из Протестантско-богословской литературы, и вопрос, должна ли она совершенно исчезнуть или ожить в новом виде, в настоящее время преобладающим в Протестантстве богословско-историческим направлением разрешен в том смысле, что на место Патрологии поставлена история Древнехристианской литературы, задача которой заключается в том, чтобы всю письменность Христианской древности, без различия богословского направления и отношения к Церковному учению, изучить и оценить с чисто историко-литературной точки зрения, с решительным поэтому устранением вопроса о богословском и Церковном значении, как отдельных произведений, так и всей их совокупности. А Патристику (в прежнем значении этого термина) признают даже совершенно невозможною в виду

того, что разногласия у отцов как в догматической, так и в этической области будто бы гораздо многочисленнее, чем согласные моменты, так что едва ли возможно достигнуть гармонически-цельного «Богословия отцов» (theologia patrum), или, если это и осуществимо, то только путем применения насильственно-гармонистического произвола и пренебрежения к правилам здравого научного исследования и изложения (O. Zökler. GeschichtedertheologischenLitterator. Nördlingen, 1889, S. 4).

Иначе дело обстояло в Римо-католическом богословии. Здесь во второй половине XVIII века вырабатывается дисциплина, которая соединила в себе составные части прежней Патристики и Патрологии, прибавивши третий элемент—руководство к правильному пользованию отеческими творениями и наставление о цели изучения их. Соединивши все это, назвали науку Патрологией, и в этом широком смысле наименование удерживалось и в XIX веке. Только во второй половине этого века некоторые Римо-католические патрологи стали вводить двойное наименование курсов — Патрология и Патристика (например, Nirschl, LehrbuchderPatrologieundPatristik; Rézbányau, CompendiumPatrologiaeetPatristicae), отмечая этим двойственную задачу, преследуемую авторами. С другой стороны, и превратности в судьбе Патристической науки на Протестантской почве не остались без влияния на постановку ее и в Римо-Католическом богословии.

И со стороны Римо-Католических богословов в самое последнее время обнаруживается совершенно отрицательное отношение к «Патристике», причем довольно резко заявлено, что для спасения слова «Патристика» нет никакого основания перекрещивать Патрологию в Патристику; а против опытов соединения Патрологии и Патристики говорят, что менее всего позволительно оправдывать, если Патристику принимают в доме Патрологии как бедную сестру, и отдел Патрологии, излагающий сведения об учении отцов, называется Патристикой.

Патрология должна восстать против такой сестры, потому что она с своей стороны не может отказаться от суждения об учении, заключающемся в писаниях отцов. У этой Патристики,—говорит O. Bardenhewer, — без сомнения, должно быть оспариваемо право на существование, потому что она живет на чужой счет (O. Bardenhewer. Gesch. der altkirchl. Litterat. Bd. l. Freiburg im Br., 1902. S. 21). С другой стороны, некоторые Римо-Католические авторы идут далее и обнаруживают стремление к замене названия Патрологии Протестантским «altchristlicheLiteraturgeschichte», хотя наименование не изменяет существа дела, так как обычно рассматривается Древне-Церковная литература.

В области издательской деятельности в XIX веке выдающееся значение имеют работы кардинала и префекта Ватиканской библиотеки Angelo Mai († 1854): Scriptorum veterum nova Collectio (10 томов, Roma, 1825-1838); Spicilegium Romanum (10 томов, Roma, 1839-1844); Nova Patrum Bibliotheca (9 томов, Roma, 1852-1888); тома 8 и 9 изданы по смерти Маи в 1871-м и 1888-м годах.

Издания Маи сохраняют значение и до настоящего времени, так как многие памятники изданы им одним. Несколько позднее развил свою издательскую деятельность кардинал JeanBapt. Pitra († 1889), опублико-

вав Spicilegium Solesmense (T. 1—4, Paris, 1852—1858) и Analecta sacra Spicilegio Solesmensi parata (T. 1-4, 1876-84). Но величайшим и самым полным из всех собраний произведений Древне-церковной литературы, в главном и существенном исчерпывающим прежние издания, является «Патрология» Французского аббата LP. Migne († 1875): Patrologiae cursus completus seu Bibliotheca universalis omnium SS. Patrum, Doctorum Scriptorumque ecclesiasticorum.

Это монументальное издание заключает в себе все бывшие известными во время его печатания произведения Латинских Церковных писателей от Тертуллиана до Иннокентия III и Греческих (с Латинским переводом) — от мужей Апостольских до Виссариона Никейского. Patrologia latina, или Латинская серия, заключает в себе 221 том (из которых последние четыре содержат indices) и разделяются на две части: от Тертуллиана до Григория Великого 79 томов, и от Григория Великого до Иннокентия III — остальные (изданы в 1844-1855 гг.). Patrologia graeca, или Греческая серия, в 162 томах, тоже делится на две части: от Варнавы до Фотия—104 тома, и от Фотия до Виссариона Никейского—остальные.

Минь не был ученым издателем и научных целей не преследовал: он не ставил задачей издавать неизданных авторов и не устанавливает критически текста—он перепечатывает только старинные авторитетные издания, обычно полагая в основу лучшее Бенедиктинское издание, более полное и авторитетное сравнительно с другими, и присоединяя, где было нужно, недостающие в нем творения из позднейших изданий.

Таким образом Минь повторил недостатки прежних изданий, увеличив только погрешности. Кроме того, и это издание не представляет совершенно полного собрания Церковных писателей. Достоинство его заключается в удобстве формата, делающего его более пригодным для пользования, чем прежние фолианты. Но при необходимости установить точный текст всегда следует обращаться и к древнейшим изданиям.

С конца XVIII века появилось много учебников и руководств, в которых давалось сжатое и более или менее обоснованное изложение добытых результатов в области Патристической письменности. Между Католическими можно назвать руководство Joh. AdolfMöhlera. PatrologieoderchristlicheLitterärgeschichte(СПб., 1840), обнимающее три первые века; M. Permanedera. Bibliotheca patristica (1841-1844) в двух томах; J. Fessler. Institutiones Patrologiae (1850-1851) в двух томах (новое издание 1890-1896); J. Alzog. Grundriss der Patrologie oder der älteren christlichen Literärgeschichte (Freiburg, 1866; 4-е изд. 1888); J. Nirschl. LehrbuchderPatrologieundPatristik (Mainz, 1881-1885) в трех томах. Между Протестантскими руководствами прежнего времени должно назвать M. I. Pestalozzi. Grundlinien der Geschichte der Kirchlichen Litteratur der ersten sechs Jahrhunderten zum Gebrauch bei Vorlesungen gezogen. (Göttingen, 1811 r.).

Последние десятилетия истекшего века и первые годы наступившего в западной Богословской наук отмечены проявлением выдающегося интереса к Древнехристианской письменной, результатом которого оказываются многочисленные и весьма ценные труды по изданию и изучению текста и исследованию содержания ее, и этот живой интерес с его важными для

Богословской и Церковно-исторической науки последствиями не ослабевает и в настоящее время: работы по исследованию разных сторон Древнехристианской литературы расширяются и углубляются. Круг исследователей и научных трудов в этой области постепенно увеличивается; некоторые старые, запутанные и темные вопросы, на основании добытых наукою данных, разрешаются или приближаются к своему разрешению; некоторые получают новую постановку, возникают новые вопросы и так далее.

Нет оснований полагать, что это научное движение может ослабеть в ближайшем будущем. Чтобы определить значение переживаемого нами Церковно-исторического научного оживления, достаточно коротко охарактеризовать выдающиеся проявления его.

Жизненный нерв всех этих работ в области Древнехристианской литературы составляют многочисленные находки доселе известных только по названию или совершенно неизвестных весьма важных древних памятников. Эти находки значительно расширяют наши познания относительно древнейшей письменности; они не только приносят новый материал для исследования, но при свете их лучше познается и иногда исправляется старое, давно известное и по недостатку документов не всесторонне обследованное.

Хотя наука в течении почти четырех столетий неустанно трудится над изучением рукописного материала, хранящегося в различных библиотеках Востока и Запада, и старается чрез напечатание сделать общедоступным все, что сохранилось от Древнехристианской письменности — однако эта работа далеко еще не достигла своего конца: глаз ученых еще не всюду проник, и последние десятилетия принесли значительное количество весьма ценных Древнехристианских памятников, открытие которых превзошло даже самые смелые надежды и значительно расширило горизонты Церковно-исторической науки.

Простого перечисления этих находок достаточно, чтобы понять всю силу научного движения, какое вызвано в заинтересованных кругах опубликованием их. За это время открыты: «Учение 12-ти Апостолов», полный текст обоих Посланий Климента Римского, в Греческом подлиннике и Сирийском переводе, Латинский и Эфиопский переводы первого из них, а также Латинский текст «Дидаскалии», фрагменты Евангелия и Апокалипсиса Петра, изречения Иисуса, беседы Иисуса со Своими учениками, отрывки некоторых других апокалипсисов и апокрифов, Деяния Петра, Иоанна, Павла, некоторые очень важные документы Гностической литературы, несколько древних «Мученических деяний», фрагменты Палия и Игизиппа, апология Аристида, отрывки сочинения Мелитона, епископа Сардийского, о крещении. «Доказательство Апостольской проповеди» святого Иринея, Армянский перевод IV и V книг его антигностического произведения: «Обличение и опровержение лжеименного знания». Philosophumenaи толкование Ипполита Римского на пророка Даниила, отрывки Климента Александрийского, так назыв. Tractatus Origenis, отрывки из сочинений Петра Александрийского и других Александрийцев, ΔιατεσσάρωνТатиана, целые сочинения

Мефодия Олимпийского. К этим находкам из времени гонений и древнейшего периода Христианской Церкви присоединяются другие более или менее важные, из последущих веков: трактаты Прискиллиана, извлечения из Церковной истории Филиппа Сидского, сочинения и фрагменты Евсевия Кесарийского (в Палестине), Афанасия, Ефрема, Евсевия Кесарийского (в Каппадокии), Прокла Кизикского, Феофила Александрийского, Исихия Иерусалимского, Феодора Мопсуестийского, Илария Пиктавийского, Иеронима, Августина, Евлогия Александрийского и вообще многочисленные памятники из истории Византийской и Восточной литературы. Особенное усердие приложено к исследованию папирусов, которые в большом количестве извлечены на свет недавними раскопками в Египте: в них найдено много ценных данных для Древнехристианской литературы.

В тесной связи с опубликованием этих открытий появились сборники неизданных материалов и разного научного достоинства многочисленные исследования его, как в отдельных сочинениях, так в особенности в более или менее обширных статьях, помещаемых в периодических изданиях. Так как перечисленные находки во многих случаях обязаны изучению Сирийского, Армянского, Коптского и Славянского переводов, потерянных в оригинале Греческих текстов, то и в этой области намечается весьма широкое поле для научных исследований в будущем. Но не должно умалять и той стороны плодотворных современных научных работ в отношении к Древнехристианской литературе, которая имеет своим предметом возможно точное определение подлинного текста памятников этой литературы и более широкое распространение их путем основательных научных и кратких общедоступных изданий, а также и переводов, предназначенных для популяризации Патристической литературы и распространения и углубления высоких мыслей Древнехристианских писателей в широких народных кругах отдельных стран.

Не останавливаясь на тщательном издании, исследовании и переводе отдельных памятников и документов Древнехристианской литературы, современная наука на Западе стремится представить достигнутые результаты отдельных научных исследований в цельном виде, который ясно показал бы состояние научного познания в данной области и намечал бы вопросы и пути для новых научных исследований.

Новейшее время поразительно богато такого рода трудами, которые обнимают более или менее значительную часть Древнехристианской литературы. Особенно обстоятельно разрабатывается литература первых трех веков. Параллельно с этими общими изложениями, обнимающими собою все патристическое время или отдельные периода его, появляется целый ряд обширных исследований, которые углубляются в изыскания относительно отдельных ветвей Древнехристианской литературы, отдельных групп сочинений или литературной связи между древними классиками и христианскими богословами; в последнее время отцам Церкви отводится значительное место и в истории философии.

Словом, изучение Древнехристианской литературы в настоящее время привлекает к себе исключительное внимание многих и очень почтенных

научных деятелей. Вновь появляющихся трудов, разбросанных в различных сборниках и периодических изданиях так много, что представляется в высшей степени затруднительным ориентироваться в массе их; почему в настоящее время уже считают существенно необходимым иметь для руководства полную библиографию изданий Древнехристианской литературы и посвященных ее изучению сочинений, начиная с XV века и до настоящего времени.

Писания отцов Церкви составляют самую выдающуюся по содержанию и обширную по объему часть Древнехристианских литературных памятников; соответственно с этим патристическим произведением в новейшей литературе посвящено значительное число сочинений.

В связи с отмеченным движением предприняты новые издания собраний произведений Греческих и Латинских Церковных писателей, которые ставят своей задачей дать текст, восстановленный по самому строгому научному методу. На основании тщательной оценки всего рукописного предания, в основу рецензии текста полагаются именно те рукописи, которые, по всем научным данным, содержат первоначальный текст или самый близкий к нему.

В примечаниях даются более значительные уклонения рукописей, чем представляется ясная картина тех изменений, какие испытал текст в течении времени. На первом месте здесь должно поставить «Corpusscriptorum ecclesiasticorum latinorum», так называемый «Венский Корпус», издаваемый Венской Академией Наук, который должен обнять Латинских писателей до VII века. Первый том этого издания вышел в 1866 году, и до 1881 года дело подвигалось очень медленно: издано было всего четыре тома. Но затем оно пошло успешнее и до настоящего времени выпущено свыше 50-ти томов.

Для своего издания Венские ученые собирают сведения во всех библиотеках, все полученные данные находят практическое применение в их трудах. В самом пользовании рукописи в этом издании применен самый верный метод: признается недостаточным выписывать варианты из рукописей, но устанавливается связь рукописей по фамилиям, и таким образом в издании обрисовывается и история самих памятников. Хотя текстуально-критическое издание отдельных типов различно (главным образом в зависимости от непреодолимых, при современном положении документальных данных, трудностей) и хотя все вообще издание страдает недостатками, стоящими в тесной связи с некоторыми недочетами (одностороннее преобладание филологического интереса и отсюда применение исключительно филологической критики с устранением богословской, отсутствие определенного плана и прочее), тем не менее Corpus представляет весьма значительный шаг вперед по сравнению с предшествующими изданиями Латинских Церковных писателей.

Выдающийся интерес в Протестантской науке к первым трем векам Христианства побудил Протестантских ученых приступить к научному изданию Греческих писателей этого периода. Это издание предпринято Берлинской Академией Наук под общим заглавием «Diegriechischen

christlichenSchriftstellerdererstendreiJahrhunderte» с таким расчетом, чтобы в него вошли все памятники древней Христианской литературы до Евсевия включительно, даже сохранившиеся только в переводах. Первый том его появился в 1897-м году (часть творений Ипполита Римского). Во главе этого издания стоит профессор А. Гарнак; ведется оно, в отличии от «Венского Корпуса», главным образом богословами. К участию в нем привлечены какие научные силы, и при выполнении применяются все средства современной научной филологии. Поэтому издание должно признать образцовым.

Для Греческих Церковных писателей IV и последующих веков не сделано пока ничего подобного, и нет надежды на цельное научное издание и в ближайшем будущем. В лучшем положении оказались Церковные писатели на Восточных языках.

С 1903-го года в Париже начала издаваться Patrologia Orientalis под редакцией R. Graffinaи F. Nau. Вместе с подлинными текстами здесь дается перевод их на Латинский или на один из новых языков (Французский, Немецкий, Английский, Итальянский). По-видимому, более основательно задумано и поставлено начавшее выходить одновременно с «Патрологией» другое издание Corpus scriptorum Christianorum orientalium под редакцией ориенталистов J. B. Chabot, J. Guidi, H. Hyvemat, B. CarradeVaux(тоже в Париже). Издание разделяется на отделы по языкам печатаемых произведений (Scriptores Arabici, Aethiopici, Coptici, Syri). В противоположность «Патрологии» здесь наперед выработана обширная программа. Все издание рассчитано томов на 200-ти, до настоящего времени вышло около 20-ти томов (К настоящему времени—более двухсот). Тексты подлинные даются с переводом почти исключительно на Латинский язык.

Вместе с этими сборниками произведений Древнехристианских писателей явилась потребность в монографической обработке их. Начало такому предприятию положили в 1882-м году О. deGebhardtи A. Harnackсвоим изданием «TexteundUntersuchungenzurGeschichtederaltchristlichenLitteratur» и до 1897-го года выпустили 15-ть томов, в которых много новых, или до того времени плохо изданных текстов, а также отдельных исследований. С 1897-го года начата новая серия, которая поставлена в связь с названным изданием Берлинской Академии Наук, а с 1907-го года—третья серия. Прекрасную и важную в научном отношении параллель к этому изданию представляет Английское издание патристических текстов: TextsandStudies, предпринятое в 1891-м году ArmitageRobinson‘om.

Одновременно и в связи с этими научными изданиями и на почве добываемых ими данных относительно текста появилось значительное число изданий, преследующих чисто практические цели —дать более широкое распространение исправному оригинальному тексту произведений Древнехристианской письменности в кругах, интересующихся этою отраслью Богословского знания. В них текстуально-критический аппарат или совершенно устраняется или значительно сокращается. Между этими изданиями в настоящее время признается лучшим Gust. Krügera. Sammlung

ausgewählterkirchenunddogmengeschichtlicherQuellenschriften. Freiburg(с 1891 г.; первая серия содержит 12-ть томов); вторая серия начата в 1901 году. Литературно-историческим исследованиям отводится значительное место и в многочисленных современных изданиях.

Среди многочисленных новейших ученых работников на поприще Древнехристианской письменности первое место бесспорно занимает профессор Адольф Гарнак—вождь большого числа младших ученых, с успехом работающих в избранной области, неутомимый исследователь Древнехристианской письменности, с громадной эрудицией соединяющий удивительную способность намечать новые проблемы и представлять известные данные в новых комбинациях.

Кроме деятельного участия в издании указанных «TexteundUntersuchungen» ему принадлежит капитальный труд GeschichtederaltchristlichenLitteraturbisEusebius, первый том которого обработан им вместе с E. Preuschen’om (Leipzig, 1893); в этом труде предание и состав Древнехристианской литературы представлены в такой полноте, которая до этого времени не только не была достигнута, но даже и не ставилась целью.

Второй том: DieChronologie(1-я часть в 1897 г., вторая—в 1904 г.) имеет своей задачей разрешение запутанных вопросов относительно хронологии Древнехристианской письменности. Рядом с ним необходимо назвать имена епископа Дюргамского Jos. Lightfoot, Fr. X. Funk, A. Hilgenfeld, Th.Zahna, с которыми постоянно приходится встречаться при изучении Древнехристианской литературы.

К «Истории Древнехристианской литературы» Адольфа Гарнака примыкает руководство Gust. Krügera, Geschichte der altchristlichen Litteratur in den etsten drei Jahrhunderten (Freiburg 1895, mit Nachträgen 1897).

В последнее время и среди Римо-католических руководств появилось несколько курсов, которые стремятся стать в уровень с современными научными требованиями. Между такими курсами выдающимся являются труды Ot. Bardenheweraи Alb. Ehrharda. Первому принадлежат: Patrologie, Freiburg, 1894; 3 Auft. 1910), начатое издание, рассчитанное на шесть томов: GeschichtederaltkirchlichenLitteratur(вышло 2 тома: 1-йот конца Апостольского периода до конца II века и 2-й — с конца II века до начала IV века); эти руководства отличаются тщательным изучением источников, внимательным отношением к новейшим исследованиям и богатыми указателями литературы.

Alb. Ehrhardдал критическое обозрение появившихся в последнее время исследований относительно Патристической литературы: DiealtchristlicheLitteraturundihreErforschungseit 1880. Freiburgi. B., 1894 (StrassburgerTheol.Studien. Bd. 1, Heft 4-5)) и с таким же заглавием более подробный обзор за время с 1884-1900 (Freiburgи. В., 1900). HeinrichKihn, Patrologie. Bd. 1-2, Paderborn, 1904-1908.

ГОСПОДСТВУЮЩИЙ У ПРОТЕСТАНТСКИХ ЦЕРКОВНЫХ ИСТОРИКОВ ВЗГЛЯД НА ПАТРИСТИЧЕСКУЮ НАУКУ

аким образом для науки, имеющей дело, согласно ее наименованию, с той именно частью Древнехристианской литературы, которая называется Патристической, открываются, по-видимому, самые широкие перспективы и прочно обоснованные надежды на дальнейшее успешное развитие.

Однако, несмотря на то, что литературное наследие древнейших отцов Церкви и Церковных писателей более и более выдвигается на первый план богословской научной работы, в настоящее время приходится особенно подчеркнуть тот факт, что среди Западных Протестантских ученых, которым теперь преимущественно принадлежит поле научного исследования в области Древнехристианской литературы, как уже было отмечено, обнаружилось прямо отрицательное отношение к Патрологической науке: ею или явно пренебрегают или даже совершенно отказывают в праве на существование.

Основанием для такого отношения на первых порах служили многочисленные и весьма серьезные недочеты в прежних патристических курсах, недостатки в понимании и приложении исторического метода, пренебрежение к литературной стороне рассматриваемых произведений и так

далее.

Указывали на отсутствие в Патрологической науке не только собственного и ясно выраженного принципа, но даже твердо установленного понятия; находили, что соединение замечаний о жизни, писаниях и учении отцов Церкви, составляющих содержание ее, хотя и может быть оправдано с дидактической и практической точки зрения, но не может быть признано полноправным членом академической науки, в качестве самостоятельной дисциплины. «Кто пред рядом фолиантов отцов Церкви,—говорит, например, FranzOverbeck,—спросит себя, что это собственно за литература и как она возникла, тот во всяком случае напрасно обратится за ответом к общеупотребительным в настоящее время учебникам по Патристике» (ÜberdieAnfängederpatristischenLitteratur// HistorichenZeitschrift. N. F. Bd. 12. 1882. S. 417).

Поэтому уже почти полвека тому назад ставили задачей устранить неясность, окутывающую эту ветвь академического преподавания и зависящую единственно от недостаточного проникновения в историческое происхождение этой дисциплины и ее имя, и решали вопрос, можно ли из обломков старой рухнувшей Патристики и богатого наличного старого и нового патрологического материала восстановить новое научное здание, стоящее на собственном фундаменте, или же весь он должен быть обращен в качестве материала для особенного здания, являющегося уже составною частью других Богословских дисциплин (Fr. Nitzsch, GeschichtlichesundMethodologischeszurPatristik// JahrbücherfürdeutscheTheologie, Bd.X. 1865. S. 39).

На Западе тогда этот вопрос решали в благоприятном для Патристической науки смысле, хотя вместе с тем предъявлены были настойчивые требования относительно коренных реформ в ее постановке, существенно изменяющих самый характер ее.

У нас в России отношение к Патристической науке в это время было вовсе не благоприятное для ее развития: три Духовных Академии в своих проектах реформы Духовных Академий, представленных Святейшему Синоду в 60-х годах XIX столетия, высказались против самостоятельного, отдельного существования Патристики. В проекте конференции Петербургской Академии сказано: «Из круга Богословских наук, доселе преподававшихся в Академиях, конференция находит возможным, без ущерба для полноты богословского образования, совершенно исключить Патрологию... Патрология, при надлежащем развитии чтений по Церковной истории и при обязанности догматического Богословия излагать подробную историю догматов в борьбе с ересями и рационализмом, оказывается совершенно излишнею» (Христианское Чтение. 1867. 11:274-275).

Почти то же сказано в проекте Московской Академии: «В существующем составе учебных предметов... представляется излишним преподавание Патрологии..., как такой науки, все содержание которой входит частью в Церковную историю, частью в исторический отдел догматического Богословия и Церковного красноречия» (ibidem, с. 308). Проект Казашкой Академии вместо гомилетики и Патристики предлагал образовать особую науку, под названием истории Церковной словесности. Задача этой науки в проекте определяется следующим образом: история Церковной словесности, заменяя собою гомилетику и обнимая собою Патристику, кроме знаменитых Церковных проповедников, писателей по Церковной истории, составителей Церковных песнопений, должна обратить внимание преимущественно на отцов Церкви, не ограничиваясь изложением их биографии, библиографическими исследованиями об их сочинениях и извлечениями из творений отцов, но представляя по возможности целое мировоззрение каждого отца и определяя значение его сочинений для истории Церкви (ibidem, с. 633). Практическим последствием этих мнений было то, что Патристика была исключена из круга предметов, преподаваемых в Духовных Семинариях; в Академиях же она оставлена, как отдельная наука.

В настоящее время на Западе вопрос о Патристической науке с точки зрения суждений о недостатках в постановке ее и о невозможности для нее при этих условиях достигнуть своей цели переведен на принципиальную почву, и представители новейшего направления в Протестантской Церковно-исторической науке уже совершенно отказывают Патрологии в праве на существование потому, что будто ее идея —ложная, основания — бессодержательны. Она основывается на заимствованном из догматики понятии «отца Церкви» и этим понятием якобы «так связана, что может быть не историей, а только каталогом, так как вместе с понятием «отца Церкви» она получает и готовый список тех произведений, которые она должна рассматривать и изучать» (Fr. Overbeck //Histor. Zeitschrift. 1882. S. 419). «На могиле Патрологии должна расцвести история Древнехристианской литера-

туры, которая осветит всю письменность древнего Христианства с чисто литературно-исторической точки зрения; в этой истории нет места для оценки богословского и Церковного значения писателей» (Gust. Krüger, Geschichte der altchristlichen Litteratur in den ersten drei Jahrhunderten. 2. Aufl.Freiburg. i. B. 1898. S. XX).

Если бы построяемая таким образом история Древнехристианской литературы не ставила своей задачей непременно стать «на место Патрологии и расцветать на ее могиле», то обе эти науки — Патрология и история Древнехристианской литературы — не исключая одна другой, могли бы взаимно дополнять друг друга: Патрология и история Древнехристианской литературы исследуют в существенном один и тот же материал; поэтому в сообщении фактов, в определении того, что действительно восходит к древнейшим временам Церкви Христианской, в твердой установке того, что тот или другой писатель действительно написал, открывается широкое поле для общей и мирной работы, а освещение одного и того же материала с различных точек зрения исключало бы односторонность в изучении. Правда, к замене истории Древне-церковной литературы историей Древнехристианской литературы в XIX веке привели рационалистические положения; но из этого еще не следует, что история Древнехристианской литературы по своему понятию основывается на рационалистических предположениях, или что она несоединима с положительными Христианскими воззрениями; следовательно, со стороны Патрологии вполне возможно мирное сожительство с историей Древнехристианской литературы.

Напротив, рационализм самым существом своим побуждается отрицать у истории Древне-церковной литературы право на существование, потому что он самым именованием своим указывает на лежащие в ее основе положительные Христиански-Церковные начала. И в действительности отрицание самой идеи, из которой развивается Патрологическая наука, прямо и ясно показывает, что в основе этого отношения лежат именно воззрения и предположения новейшего рационалистического Протестантизма с его отрицательным отношением к самой идее Церкви и к историческому осуществлению ее на самых первых порах существования Христианства. Но раз отрицается идея Церкви, естественно не может быть и никакой Церковной литературы, а есть только вообще Христианская литература. Отсюда понятен и взгляд на «отцов Церкви»: они были носителями и представителями только личных воззрений, которые, в зависимости от изменчивых отношений и обстоятельств времени, также были изменчивы.

Определенной веры, о которой они могли бы свидетельствовать, совершенно не было, так как Церковная вера, которая, несмотря на внешнее развитие, постоянно была бы и оставалась существенно тою же, по этому воззрению есть совершенно историческая фикция. Отсюда и выражения: «Церковная литература», «Патристическая литература» — не могут быть ничем иным, как только именем без содержания. Различие между «Церковным» и «не-Церковным», «Православным» и «еретическим» будто бы лишено всякого внутреннего оправдания, всякого фактического и историчес-

кого обоснования, так как то, что сегодня еще считалось Церковным, завтра может быть запятнано Церковью в качестве еретического. Естественно, что с этой точки зрения в писаниях отцов не находят единства учения (Подробнее см. O. Bardenhewer. Gesch. deraltkirch. Litteratur. Bd. 1. Freiburg im Br., 1902. S. 27-28).

При таких принципах, положенных в основание изучения Древнехристианской литературы, которые при этом признаются единственно возможными и допустимыми, у Патристической науки отнимается всякая почва.

НАУЧНО-ЦЕРКОВНАЯ ТОЧКА ЗРЕНИЯ НА ПРЕДМЕТ

Есть весьма поучительное правило житейской мудрости, которое иногда безусловно полезно применять; правило это гласит: contranegantem princi pia non est disputandum.

В изложенном сейчас взгляде нашему взору представляется следствие глубокого духовного разрыва, в XVI веке разделившего Западный Христианский и научный мир, в частности, на два противоположных лагеря, которые, представив собою два существенно различные понимания Христианства, более и более удаляются друг от друга, исходя из различных основных точек зрения, стремятся к различным целям. И в основу уничтожения старой Патрологической науки и замены ее историей Древнехристианской литературы полагается не историческое исследование в собственном смысле, а философские и богословские предположения, с точки зрения которых проливается свет и на исторические факты.

Возражения против такого рода принципиальных воззрений завели бы нас слишком далеко от нашей науки; почему в противоположность им мы и ограничимся простым указанием на исповедуемые нами принципы, и прежде всего на основное учение положительной веры о Божественном происхождении Церкви и на те общепринятые конечные выводы изысканий положительной исторической науки, которыми убедительно устанавливается, что уже в конце первого века эта Церковь выступает организованным целым: она является в это время с определенным Церковным управлением и Церковною дисциплиною, с праздничными временами и постами, с Литургией, если и не письменной, то однако определенной в своих главных частях, с собранием канонических писаний—это во внешнем проявлении ее жизни; во внутренней жизни ее отличает чистота, глубина и определенность основного Христианского учения, твердость исповедания, ясность и уверенность в отношениях к окружающему.

Церковь от начала обладала определенною суммою спасительных истин, полученных от Божественного Основателя и сохранила их верно и без искажений.

С другой стороны, для Православного богослова не представляется ничего предосудительного и ненаучного и в том, что в основание дисциплины полагается понятие «отца Церкви», заимствованное не столько из догма-

тики, сколько из самой жизни древней Церкви, тем более, что Православная Богословская наука не преувеличивает значения творений отцов и чужда злоупотреблений их авторитетом.

Признавая и настойчиво указывая в отцах Церкви надежнейших и авторитетных руководителей в религиозных вопросах, изучая их творения, представляя их в доказательство правоты своего учения, Православные богословы от древних лет и до настоящего времени не утверждали в отцах Церкви непогрешимости и безусловной для верующих обязательности следовать их мнениям.

С этой точки зрения совершенно возможно применение к изучению Патристической литературы строго научного метода, и для Патрологической науки решительно исключается опасность обратиться в простой каталог извне данного списка произведений.

Наконец, по поводу исторических справок относительно отсутствия единства учения в творениях отцов Церкви и уклонений от признанного Церковного учения и для устранения всяких недоразумений в этом отношении, необходимо принимать во внимание тот бесспорный исторический факт, что уже в первые века существования Церковной литературы наблюдается известное расстояние между объективным содержанием Христианства, как оно дано в сознании Кафолической Церкви, и субъективным пониманием его отдельными писателями, именно в той мере, как эта литература делалась научною и в различных степенях, которые изменялись в зависимости от личности писателей. Но не должно отожествлять веру и Богословие. Хранителями и полномочными выразителями веры были не литературные личности, взятые в отдельности, а сама Кафолическая Церковь. В этом и заключается выдающееся историческое значение Церковной организации. Возникновение и развитие антицерковной, еретической литературы — именно еретической—является неопровержимым доказательством того, что существовали объективные нормы, которые регулировали понимание Христианства, существовали и границы, за которыми увлечение господствующей философией и чрезмерная зависимость от нее приводили в противоречие с истинным Христианством. Этою нормою было безусловное признание оснований Церковного вероучения и принятого Церковью Священного Писания.

Внутри этих норм и определяемых ими границ развивалась Церковная письменность; но для правильной оценки ее в частностях необходимо иметь в виду, что в самой Церковной письменности существовали многие ступени в осуществлении идеала подлинно Христиански-Церковной литературы с одной стороны и в приближении к ложно-христианской — с другой. Невнимание к существенному различию между опытом обнять содержание Христианства посредством духовной работы, выяснить и раскрыть его по началам богословствующего разума людьми разного направления и различных духовных дарований и авторитетным выражением этого содержания самою Церковью чрез признанные его органы, и составляет, между прочим, одну из причин, которые приводят новейшую Церковно-историческую школу отрицательного направления к утверждению мни-

мого эллинизирования Церковного Христианства уже во II веке и к отрицательным выводам относительно Церкви.

Устранив тем самым спор о принципах из области исследования, необходимо однако, против выставленного отрицания у Патрологической науки права на существование, решить вопрос, нужна ли особая наука— назовем ли ее Патристикой, Патрологией, историей Церковной словесности или историей Церковной литературы—для самостоятельного изучения того материала, который она включает в область своего ведения?

Выделение новейшими исследователями Древнехристианской литературы в особую науку изучения, свидетельствует об их собственном признании, что рядом с различными национальными литературами, существует особый вид письменности, которая развивается в границах той или иной национальности, но принадлежит каждому Христианскому народу, возникнув на почве так или иначе понимаемой Христианской религии. Но, как уже было сказано, в этой последней письменности ясно выделяются многочисленные произведения, отражающие в себе в большей или меньшей степени и точности определенное религиозное сознание (христиански-церковное), и принадлежащие авторам, признающим себя и признаваемым членами Кафолической Церкви. Эти-то произведения и составляют особый предмет изучения в Патрологической науке.

Они выделяются из общей совокупности Древнехристианской письменности на основании того особого характера их, который отпечатлевает их как произведения Церковной письменности. Очевидно, и точка зрения, которая должна быть положена в основу изучения их, своя особенная, всецело определяемая существом этой письменности.

Новейшие Западные исследователи Древнехристианской литературы устанавливают исключительно историко-литературную точку зрения на изучение ее, когда в качестве руководящего положения указывают такую формулу: «литература имеет свою историю в своих формах, поэтому всякая действительная история литературы есть история форм» (Fr. Overbeck. Über die Anfänge der patristischen Litteratur, âù Historische Zeitschrift, N. F. Bd. 12. 1882. S. 423; сравн.: Gust. Krüger. Gesch. der altchristlichen Litteratur. Freiburg i. B. 1895. S. IX).

Этим положением совершенно отрицается существенное различие между историей Древнехристианской литературы и тем, что обычно называется историей литературы вообще. Всеобщая история литературы или история литературы какой-либо нации отмечает прежде всего художественно-эстетическую сторону.

Но эта точка зрения не применима к Церковной литературе, потому что эта литература возникла не из литературно-эстетических, чисто художественных потребностей, а из практически-религиозных, Церковных и богословских. Ее история протекает параллельно, или скорее органически связана с историей Церкви, в особенности с Церковным вероучением и Церковной наукой.

Произведения Церковной литературы — не художественные произведения и не стремятся быть таковыми: Церковная литература—не изящные наброски, а изображение жизни и страданий, веры и надежды древней Церкви.

Авторы ее—не «писатели» и «литераторы», а Церковные мужи и богословы; они, за редкими исключениями, заботятся не о форме и стиле, а о материях, которые они раскрывают.

Почему историческое развитие Христианской Церковной литературы выражается ближайшим и главным образом не в форме, а в содержании. Эстетическое развитие Церковного стиля, если оно действительно имело место, не обусловливало собою общего хода развития этой литературы. Правда, проповеди отцов Церкви имеют риторическую сторону (например, у Иоанна Златоустого), гимны — поэтическую, литургии—эстетическую сторону, некоторые отцы Церкви обнаруживают стремление к классическим формам выражения мыслей и чувств.

Однако, все это для хода развития Церковной письменности имеет только случайное значение, интерес, какой имеют для нас эти произведения, существенным образом основывается на их особенном содержании. Таким образом, пока признают необходимым писать историю Церковной литературы, заимствуя руководящие начала для изучения этой литературы, до тех пор оказывается безусловно обязательным давать преимущественное право богословско-Церковной точке зрения пред литературною.

СОСТАВ ДРЕВНЕ-ЦЕРКОВНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ, ПОДЛЕЖАЩИЙ СПЕЦИАЛЬНОМУ ИССЛЕДОВАНИЮ В ПАТРОЛОГИЧЕСКОЙ НАУКЕ

По указанным основаниям, для специального изучения из всей Древнехристианской литературы должны быть выделены все те произведения, которые возникли на почве Церковного учения, и авторы которых не переходили за те пределы, где уже начинается область еретического. Соответственно общепринятому наименованию науки — Патрология или Патристика—главную часть произведений литературы, подлежащих изучению, составляют прежде всего произведения тех мужей, которые носят почетный титул «отцов Церкви».

Но и Церковные писатели, не имеющие Церковного авторитета, равного святоотеческому, также должны быть предметом тщательного и обстоятельного изучения в Патрологической науке. И необходимость этого основывается прежде всего на том, что деление на отцов Церкви и просто Церковных писателей возможно только в отвлечении, когда Церковный писатель оценивается как личность, выделенная из общего хода Церковной жизни и особо рассматриваемая в отношении к ее личным достоинствам, твердости в вере и непоколебимой преданности учению Церкви; но такого деления нельзя произвести, если живо представить себе широкое, часто бурное, течение жизни древней Церкви; здесь непрестанно сменяются отцы Церкви писателями Церковными, одни влияют на других, все принимают деятельное участие в жизни Церкви, в Ее борьбе с внешними и внутренними врагами веры, в раскрытии и обосновании Христианской истины, и нет возможности точно расчислить, что должно отнести на счет

литературной деятельности признанных отцов Церкви с одной стороны, и Церковных писателей—с другой. Достаточно вспомнить о том влиянии, какое имел Церковный писатель Тертуллиан на отца Церкви Киприана, Ориген—на выдающихся отцов Церкви IV века, блаженный Августин — на Богословие Западной Церкви.

Далее, Церковные писатели-богословы и образованнейшие мужи Христианской древности оказали сильное и весьма важное влияние на раскрытие внутреннего содержания Христианства, углубление и формулирование Церковного учения; в подтверждение этого можно указать на Климента Александрийского, Оригена, Августина, Феодорита Кирского.

Наконец, и как исторические свидетели о вере и жизни Церкви своего времени, Церковные писатели имеют весьма важное значение. Что касается, так сказать, юридического права на такое привлечение к изучению и произведений Церковных писателей, не провозглашенных Церковью в качестве «отцов», то оно в достаточной степени обосновывается на том историческом факте, что Православная Церковь ни разу не ставила своею нарочитою задачей определить Церковное значение всех Церковных писателей и степень точности выражения ими Церковного учения.

В числе дошедших до нас памятников Древнехристианской письменности есть и такие произведения, авторы которых или неизвестны, или же которые по существу своему не могут иметь определенных авторов, так как они составляют общее достояние Церкви, каковы, например: «Учение 12-ти Апостолов», древнейшие символы, Послание к Диогнету, Апостольские постановления и тому подобное. Эти литературные памятники с почетом приняты были Церковью и оказали значительное влияние на раскрытие Ее учения, упрочение Церковной организации, а вместе с тем и на Церковных писателей; почему и они не могут быть исключены из числа произведений, изучение которых в Патрологической науке необходимо, если она хочет достигнуть наибольшей возможной полноты в исследовании имеющегося материала.

Таким образом, Патрологическая наука не должна наперед устанавливать определенного выбора между произведениями Древне-церковной письменности и одни исследовать, а другие—отвергать; все сохранившиеся памятники Древне-церковной письменности, весь литературно-исторический материал, оставленный членами древней Церкви, необходимо изучать с тою подробностью и обстоятельностью, каких требует значение его в целом и в отдельных частях.

Само собою понятно, что при этом всегда должно предпочтительно выдвигать наиболее значительных и влиятельных руководителей богословского развития, к которым примыкали менее значительные, как эпигоны, последователи и ученики.

Своя особая патрологическая точка зрения получает значение только при суждении отдельными Древне-Церковными писателями, и необходимость этого богословского суждения безусловно требуется самым характером Древне-церковной литературы, сущность которой заключается не в форме ее, а в содержании.

Но суждение это может быть законным и справедливым только в том случае, если за исходную точку его принимается не позднейший Церковный догмат, а Церковные нормы, существовавшие и признанные в период возникновения рассматриваемых памятников, и тогда богословская оценка определяется соответственно тому, насколько в позднейшем течении Церковной письменности удержано или оставлено намеченное основными нормами направление для развития богословской мысли; следовательно, мерка для богословской оценки позднейших памятников должна извлекаться из книг Священного Писания Нового Завета и памятников Церковной литературы предшествующего им времени, как источников для определения Церковного сознания предшествующего периода.

В настоящее время есть стремление и даже опыты включать в «историю Древнехристианской письменности» и писания Нового Завета (Fr. Overbeck, Gust. Krüger, P. Batiffol) на том основании, что древнейшими письменными памятниками Христианства являются именно Новозаветные Писания.

Таким образом, новейшая научная критика, отвергая или же игнорируя Церковное учение о Боговдохновенности Священных книг Нового Завета, очевидно, исходит из того предположения, что Новозаветная письменность не отличается существенно от позднейшей Церковной литературы. Но как бы ни смотрели на состав Нового Завета и происхождение его частей, такой взгляд решительно противоречит суждению всей Церкви от самых первых дней Ее существования, согласно которому Новозаветные писания обязаны своим происхождением Божественному руководству Святого Духа и вдохновению от Него, и потому Она проводит между Новым Заветом и остальной Христианской литературой такую грань, которая делает невозможным ставить их в один ряд и начинать изложение истории Древнехристианской письменности Новозаветною.

Как история Церкви в периоде основания Христианства имеет не первый свой период, но свою абсолютную эпоху, так и позднейшая Богословская литература относится к Новозаветной письменности, как производная к основной: первая имеет свои корни во второй и ею питается.

Иной взгляд противоречит и сознанию самих Церковных писателей, которые не считают Апостолов своими предшественниками в литературной деятельности, но сами утверждают, что раскрываемое учение они почерпают из источника Апостольской письменности.

Должно признать как исторический факт, что большинство из Новозаветных писаний уже в ближайшее после-Апостольское время пользовались особенным, только им принадлежавшим авторитетом, и другие возникавшие произведения не ставились на одну линию с ними. Эти обстоятельства не оцениваются надлежащим образом, если Новозаветные писания, в соответствии с их литературной формой, распределяются между различными группами после Апостольской письменности; впрочем, эта попытка у Gust. Krügera (Gesh. deraltchristl. Litteratur) оказалась неудачною (см. J. Haussleiter// Götting. Gel. Anzeigen. 1898. Nr. 5. S. 341 ff).

Таким образом, с исторической точки зрения, не говоря уже о догматической, Новый Завет не должен входить в область истории Древне-

церковной литературы — Новозаветные канонические книги должно рассматривать как предположение и основу Древнехристианской, Патристической письменности.

С другой стороны, необходимо возникает вопрос, до какого предела простирается время «Патристической», «Древне-церковной», «Древнехристианской письменности» и может ли этот период быть определен более или менее точно? В последнем случае возникает вопрос, почему Церковная письменность определенного периода заслуживает особенного изучения по сравнению с другими.

Обычно этот вопрос ставится таким образом. Если речь идет о Патристической литературе, то решение поставленного вопроса о пределах ее требует предварительного решения другого вопроса: можно ли назначать предел, дальше которого не простиралось бы существование отцов Церкви? Как уже было сказано, на этой почве вопрос о патристическом периоде не может быть разрешен сколько-нибудь удовлетворительно, так как Западные патрологи спорят о пределах этого периода, а Православные совершенно не признают его. Необходимо в данном случае исходить не из понятия «отца Церкви», а из общего сознания того преимущественного значения, какое в жизни Церкви имеет определенный период Ее истории, и отсюда уже переходить к установке определенной эпохи и для Церковной литературы, получившей значение Патристической. Таким именно, существенно важным периодом, должен быть признан период нераздельной Церкви, когда религиозные и национальные достижения различных, казалось бы, народов гармонировали и дополняли друг друга благодаря сознанию единства Вселенской Церкви.

Как все Христианские исповедания всех времен и наций, за исключением разных сект, опираются на догматические результаты великих и Вселенских Соборов того именно времени, так и христианские богословы всех наций и исповеданий в письменности этого периода, взятой в целом, находят общее основание и общий исходный пункт, иногда даже становясь в противоречие с своими вероисповедными и научными принципами.

Поэтому, при всяких попытках к соединению разделенных частей Христианского мира почвы для этого ищут в указанном периоде. Это основывается на том значении, какое имеет в жизни Церкви отмеченный первый—по времени продолжительный и по своему содержанию весьма важный—период.

Вообще периоды основания и первоначального устроения —не исключительно первые периоды, но гораздо более этого: они никогда не имеют преимущества первенства только по времени, но вместе с этим получают в известном смысле определяющее, нормативное значение, которое более не повторяется.

И в жизни Церкви первый период, обнимающий историю Ее до разделения Церквей, имеет самостоятельное, абсолютное и в своем роде единственное значение: это время организации Церкви и постепенного первоначальной) внутреннего раскрытия содержания Христианства, когда основные начала жизни Церкви установлены на все последующие времена осново-

полагающим и определяющим образом в их полном богатстве. Отсюда получают выдающееся значение и памятники Церковной письменности этого времени, особенно древнейшие из них. Они отличаются от произведений позднейшего времени своею оригинальностью, чисто Церковно-религиозным содержанием и Вселенским характером, отражая в то же время дух и интересы частной Церкви или национальности, увеличивая тем самым духовное богатство Церкви Вселенской. Писатели этих произведений прежде многих других сделались участниками полноты духа и жизни, которая отличает христиан первых веков, и произведения их представляют первые плоды работы человеческой мысли под руководством Богооткровенной истины. Они являются главнейшими и во многих отношениях почти единственными источниками для истории первоначального раскрытия новой религиозной жизни, свидетелями Самой Церкви, Ее учения и учреждений, ее жизни и деятельности, представляющими непрерывность Церковного сознания и показывающими, что вера позднейшей Церкви не иная, чем та, которою жила Церковь первых времен Христианства.

Поэтому, если для всей Церкви по всем сторонам Ее жизни и для Богословия в частности, существенно необходимо на каждой позднейшей стадии развития ясно представлять и твердо держаться исторического сознания начального периода, то выделение Церковной литературы этого времени, как самостоятельного предмета исследования является вполне оправданным, но не по литературным, а чисто по богословским соображениям.

ЗАДАЧА ИЗУЧЕНИЯ ДРЕВНЕ-ЦЕРКОВНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

По весьма существенному вопросу о том, какие задачи должна преследовать наука при систематическом изучении Древне-церковной письменности. В Патрологической литературе нет согласного и вполне точного ответа, который в достаточной степени осветил бы тот конечный пункт, к которому должно стремиться. В определении задачи Патрологической науки наиболее обычным и даже, можно сказать, официальным является тот взгляд, что специальный предмет ее составляет изучение произведений Церковной литературы, как памятников выражения христианами известного времени и места Священного Предания, а конечная цель этого изучения—выделение в той литературе вечной, Богопреданной истины от внешней ее оболочки, обусловленной историческими обстоятельствами и личным характером авторов.

Таким образом, Патрологическая наука должна представить собою историю Апостольского, Древне-кафолического предания. Этот взгляд привлекает к себе тем, что указывается определенная дисциплина, которая занимается научною разработкой одного из двух способов, которыми распространяются между людьми и сохраняется в истинной Церкви Божественное Откровение, именно Священное Предание; вместе с этим Патрологической науке дается в высшей степени почтенная задача, обеспечивающая за нею основное значение в системе Богословских наук, рядом с

наукою о Священном Писании, причем все прочие науки, по сравнению с этими науками об источниках Божественного Откровения, получают второстепенное значение, как пользующиеся уже разработанным в них материалом.

Но можно ли в действительности поставить для Патрологической науки такую задачу, с надеждою возможного выполнения ее, если иметь в виду содержание Священного Предания и Патрологической литературы? Священное Предание, по правильному понятию о нем, есть живое (в отличии от письменного), в речи и во всей жизни и деятельности человеческой могущее выражаться Слово Божие, возведенное Христом, принятое во всей необходимой для спасения всего человечества полноте Церковью, возглавляемою Христом и оживляемою Духом Святым, и ею возвещаемое человеку, желающему усвоить совершаемое Христом спасение, в той мере, какая именно для него необходима, и в той форме, какая соответствует его личному характеру и развитию.

Само собою понятно, что так определяемое Предание может быть возвещаемо и действительно возвещается Церковью самыми разнообразными способами·, чрез проповедь миссионерскую и Церковную, обучение семейное и школьное, таинства и Богослужение (с соединенными с ними обрядами) и вообще чрез весь строй жизни и деятельности Церковной.

Ясно, что при таком разнообразии способов проявления и распространения Церковью Священного Предания, и источники познания его также разнообразны, почему оно никогда не могло и не может быть изложено так полно, так совершенно, чтобы содержащий это изложение памятник мог быть отождествлен с самим Священным Преданием.

Не может быть полным и точным выражением Священного Предания и вся совокупность Патристической литературы: независимо от утраты многих и важных ее произведений (с чем необходимо считаться), бесспорно, что эта литература и в целом своем составе никогда не отражала в себе воплощения в современной жизни Церкви всего преданного от Апостолов по всем его сторонам и во всех подробностях.

Всегда, таким образом, оставались многие черты предания, не нашедшие в нем своего выражения, почему изучение патристических произведений во всей их совокупности не может составить истории Апостольского древне-кафолического предания.

Кроме Апостольской письменности источниками Богопреданного учения служат символы Веры; догматические и канонические определения Вселенских Соборов, вся вообще религиозная жизнь Православной Церкви, как она выражается во внутреннем ее устройстве или организации, в Церковном Богослужении, дисциплине, в Церковных обычаях, наконец, вещественные памятники (см. подробнее: свящ. И. Филевский. Учение Православной Церкви о Священном Предании. Харьков. 1902. С. 547-605).

Поэтому можно только говорить, что в ряду разнообразнейших способов, какими Церковь и вся совокупность в лице отдельных своих членов распространяет его среди новых и новых поколений человеческих, с самого начала появляется и литература Церковная; можно даже утверждать, что этот способ распространения предания, так как он

дает возможность изучать Священное Предание не в одном лишь современном поколении христиан, а во всех —от самого начала Церкви, и показывает на деле неизменное всегда его сохранение в Церкви, весьма рано занимает видное место в ряду способов выражения Священного Предания. Но именно только в ряду других способов, а не как единственный и исключительный. Почему Патристическая литература может быть только богатым источником для истории Апостольского, древне-кафолического предания, но не может, с одной стороны, представить данных для всецелого (в пределах возможности) выполнения этой задачи, а с другой стороны, не может быть исчерпанною даже самым полным осуществлением этой задачи.

Наконец, насколько известно, ни один курс Патрологической науки не делает даже и попытки выделения в Патристической литературе вечной Богопреданной истины от внешней оболочки. Не является ли это верным признаком того, что устанавливаемая таким образом задача не отвечает содержанию подлежащего изучению материала, а берется извне? Данных для определения задачи изучения Древне-церковной письменности необходимо искать в ней самой, в ее содержании и в том значении, какое она имеет для настоящего времени.

Если Древне-Церковная литература, как сказано было, имеет особенно важное значение потому именно, что эта литература—как появившаяся в то время, когда первоначально раскрывалось и формулировалось Церковное учение, преимущественно догматическое, определялась и развивалась организация Церковной жизни — в значительной степени отражает в себе жизнь Церкви, свидетельствует о том, что в Ней происходило, то и задачей исследования ее должно быть возможно полное извлечение из нее всего того, что она может дать, то есть на основании изучения Древне-церковной литературы проследить и исторически представить постепенное и непрерывное развитие, взаимную преемственность и внутреннее согласие в ходе исторического раскрытия и определения Церковного сознания, насколько оно отразилось в произведениях Древне-церковной письменности, или конкретнее: постепенное развитие Церковного Богословия, если «Богословие» разуметь не в узком технически-научном смысле, но в самом широком, когда оно представляется как общее понятие всех Церковно-религиозных интересов, достигших области сознания, или как форма проявления достигшего сознания Церковного духа.

Таким образом, Патрологическая наука смотрит на древних Церковных писателей, как на представителей Богословия своего времени и свидетелей об учении, жизни и учреждениях Церкви, и может быть рассматриваема, как история Богословской литературы Древности, стоящей на почве Церковного учения.

Цель изучения их произведений—привести к пониманию и усвоению духа и содержания Патристической литературы, показать ее развитие и значение в интересах постижения духа Древне-церковной Богословской мысли и строя Церковной жизни для правильной оценки наличного Церковного сознания и Церковной жизни и для определения на основании этого нормального, согласного с духом и задачами истинной Церкви, течения как соб-

ственной личной жизни, так и жизни всей Церкви во всех Ее проявлениях.

МЕТОД ИЗУЧЕНИЯ ДРЕВНЕ-ЦЕРКОВНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Само собою понятно, что всякая наука, если она хочет отвечать современным требованиям, должна с своей стороны идти в уровень с временем, насколько это допустимо ее существом: поэтому и Патристическая наука должна войти в определенное отношение к тому громадному научному материалу, какой доставляют современные научные исследования, и вообще к современным научным требованиям, исследуя все достигнутое наукой, обсуждая, принимая или отвергая. Как указано было, она вынуждена отставить право на самостоятельное существование и поэтому должна с особенным вниманием присматриваться ко всем указаниям своих противников, хотя бы даже иногда и несправедливых — и устранить по возможности все то, что служит серьезным и действительным основанием для столь унизительной оценки ее как науки.

В этом отношении она должна произвести решительную перемену в методе исследования и прежде всего обязана предъявляемому обвинению в господстве механичности в расположении материала, определенном единственно хронологической и биографической точкой зрения, противопоставить ясное сознание того, что по формальной стороне она—историческая Наука, которая подчиняется общим законам исторического исследования, исторически-научного понимания и изложения своего предмета.

Она должна дать возможное объяснение происхождения Древне-церковной литературы и постепенного развития и нарастания ее; при этом она должна показать и доказать прагматическую связь литературно-исторических фактов, рассматривать не только произведения отдельных Церковных писателей или отдельные произведения их сами по себе, но представить их как выражение определенного духовного течения или богословского направления, группируя их с исторически обоснованной точки зрения, ни на минуту не упуская из вида того бесспорного положения, что «вся Церковная литература эпохи оригинальности и самостоятельности Христианской мысли, как по своему происхождению, так и по своему содержанию и характеру, в полной степени определяется историческою жизнью Христианской Церкви и находится в теснейшей и неразрывной связи с главными моментами и событиями этой жизни» (Д. В. Гусев. Чтения по Патрологии. Вып. I, Казань, 1896. с. 9-10).

Она должна следовать фактическому движению литературы и стараться понять и объяснить ее течения. Поэтому, прагматизм должен был устанавливаем не по внешним для рассматриваемого материала точкам зрения, не насильно навязываться историческому развитию, а должен быть выведен из последнего посредством генетической разработки и в своих отдельных моментах должен быть раскрыт органически. Для этого безусловно необходимо расширение точки зрения чрез привлечение к рассмотрению не только произведений всех известных Церковных писателей, но

и прочих памятников Древне-церковной литературы, не носящих имени определенных писателей.

По тем же основаниям Патристическая наука не должна отказывать в своем более или менее значительном внимании и антихристианской и анти-церковной литературе, хотя бы в общих обзорах, конечно, не ради ее самой, но ради тесной связи ее с анти-еретической Церковной литературой, которая в этом изучении найдет важное вспомогательное средство для более глубокого и всестороннего понимания ее.

Нельзя забывать, что ход развития Древне-церковной литературы был существенно обусловлен и вызван борьбой против антихристианской и особенно анти-церковной еретической литературы, и древнейшие Церковные писатели в значительном большинстве выступили на литературное поприще только побуждаемые враждебными нападениями.

Такое внимание к произведениям антихристианской еретической литературы тем более необходимо, что генетическое развитие Церковной литературы и историческая цепь Церковных писателей неоднократно прерывается. Это изучение всех доступных памятников Церковной и отчасти внецерковной литературы древности дает возможность определить с достижимою при наличных условиях точностью широкий поток Древнехристианской жизни, на котором чем рельефнее выделится основное и главное течение Церковной жизни, тем понятнее будут памятники Древне-церковной литературы, принадлежащие тем писателям, которые были преимущественными носителями Православно-Церковного сознания и руководителями Церковной жизни.

В отношении к каждому отдельному писателю не должно забывать, что главным предметом изучения всегда остаются памятники Церковной письменности, понимание и оценка их значения в развитии Церковного Богословия. Но лучшим ключом к пониманию того или другого произведения служит личность его автора, индивидуальные черты его характера, ход образования, личные отношения и иные свойства.

Поэтому, если автор известен, необходимо дать точные сведения о нем по всем этим направлениям. Но ни один писатель не стоит так изолированно от своего времени и окружающей обстановки, чтобы не быть связанным с ними тысячами нитей. Он мыслит, чувствует и живет в известной зависимости от них. Как сам он стоит под влиянием направления своего времени, так в свою очередь он и воздействует на него, помогая его развитию и углублению, или же задерживая. Поэтому ни один Церковный писатель не может быть ясно и отчетливо понят без предварительной оценки конкретных отношений его времени, состояния Церкви, к которой он принадлежал, того положения, которое он занимал в Церкви, тех воззрений и понятий, среди которых он жил и действовал и которые так или иначе влияли на него.

Соображение всех этих обстоятельств дает возможность представить живой образ самого писателя и тех жизненных отношений, в которых он находился. Тогда понятны будут обстоятельства происхождения его литературных трудов, задача последних и подробности содержания.

А это в свою очередь даст возможность определить систему воззрений писателя, со всеми частностями, указать отношение его произведений к предшествующим, современным и последующим письменным памятникам, и выражаемому ими состоянию Церковного Богословия, и на основании всего этого определить значение данного писателя для жизни Церкви и Церковной науки.

Соединение таких трактатов об отдельных писателях по исторически оправдываемой связи даст в результате ясное представление постепенного раскрытия Церковного сознания в памятниках Церковной литературы, что и составляет задачу науки.

НАИМЕНОВАНИЕ НАУКИ

По современному положению дела представляется необходимым вести нарочитую речь и о наименовании науки, так как в данном случае вопрос идет не об имени только, а о самой сущности науки, ее задачах и методе исследования.

Данный раньше краткий очерк Патрологической науки показывает, что дисциплина, занимавшаяся изучением произведений Древне-церковной литературы уже в XVII веке называлась то Патристикой, то Патрологией, причем иногда эти наименования употреблялись, как вполне тожественные и взаимно-заменимые, но большею частью различались по существу: Патристика являлась наукой систематической, а Патрология —исторической·, первая давала догматико-исторические сведения, вторая—биографически-литературно-исторические.

Хотя в самом наименовании «Патрология» и «Патристика» нет научных оснований для различия между ними, так как ни в имени «Патрология», ни в имени «Патристика» нет указания на специальное отношение первой к биографическому и библиографическому материалу и второй—к систематическому изложению святоотеческого вероучения и нравоучения, однако в настоящее время в Западной науке установилось довольно ясное разграничение между ними. Именно: «Патристика» собирает рассеянные в творениях отцов Церкви доказательства для догматов, нравственности, Церковного строя и Церковной дисциплины и стремится изложить их по их внутренней связи. Поэтому ее можно определить, как систематическое изложение заимствованных из отеческих творений доказательств, которые служат для исторического обоснования Христианских истин. Она не дает образ жизни и литературной деятельности богословских писателей но, опуская биографию и библиографию, группирует догматическое содержание их творений по основным точкам зрения, излагает в связи и таким образом создает систему традиционного религиозного учения. Следовательно, в «Патристике» индивидуальные особенности того иди другого Церковного писателя лишаются обычной ценности, иногда получая характер даже случайного отклонения от нормы, причем вся сила сосредотачивается на принципиальном тожестве нравственного догматического учения с Библейско-Христианскими первоосновами.

От этой науки существенным образом отличается Патрология, заключающая не только биографический и библиографический отдел, но и экзегетический, в котором излагается содержание отдельных произведений того или другого писателя и цельный образ его учения, с оттенением именно его индивидуальных особенностей, характерно отличающих данного писателя и определяющих его место в истории богословской мысли, и эта сторона признается существенною составною частью науки, которой она не может передать «Истории догматов», так как в последней историческая сторона представляется не так подробно и обстоятельно и совершенно в другой форме, чем в Патрологии В Патрологии история Христианских догматов представляется хронологически, в связи с самою жизнью древней Церкви и в том самом порядке, в каком Христианские догматы раскрывались в действительности.

С другой стороны, в Патрологии каждый Христианский догмат рассматривается в связи со всею системой вероучения тех Церковных писателей, у которых раскрывается этот догмат, между тем как история догматов оставляет эту связь в стороне и берет из учения известного отца только то, что он говорит о том или другом догмате в отдельности.

Обработка же в истории Древне-церковной письменности с точки зрения исключительно литературно-критической и библиографической—то есть так, что рассматривались бы только различные произведения или целые группы их —равно как рукописи и издания, устранила бы из подлежащей разрешению задачи самое благородное и важнейшее: в Патрологии должна быть рассмотрена и оценена не только внешняя оболочка, но преимущественно полное жизненных сил зерно и именно в таком виде, чтобы материал, относящийся к внешней, литературной стороне разбираемых произведений, содействовал богословской характеристике и литературно-исторической оценке их.

В Русской Богословской литературе в отношении к наименованию и даже содержанию науки не создано исторической традиции, потому что и самая наука, как отдельная и самостоятельная, существует только с 40-х годов XIX столетия и должна была развиваться при постоянном почти скептическом отношении к ее состоятельности, как научной системы, к ее задаче, методу и практической необходимости. В обычном словоупотреблении, даже в официальных документах, наименования «Патристика» и «Патрология» употребляются, по-видимому, безразлично. Так, по Академическому уставу 1884 года в Академиях назначена была к преподаванию «Патристика», а по уставу 1910-го года—«Патрология»; но ни в новом уставе, ни в объяснительной к нему записке нет никаких указаний на какое-либо изменение в характере науки и методе ее преподавания.

Но представленные данные убеждают с одной стороны в том, что такое смешение этих наименований неосновательно и может привести к недоразумениям, с другой стороны и в том, что по современному научному положению необходимо заботиться о возможно основательной постановке и широком развитии Патристической науки в том именно направ-

лении, которое указывается наименованием «Патрология», а не «Патристика». Впрочем, считаем необходимым оговориться, что в сказанном решительно не заключается той мысли, будто «Патристика», как систематическое изложение заключающихся в Патристической литературе богословских истин, не имеет достаточных оснований или права на существование: правильно понимаемая и научно поставленная Патристика даже желательна, так как она была бы очень полезна для возможно точного и глубокого понимания Православного учения.

Но пока у нас нет научно разработанной Патрологии, до тех пор и Патристика не может иметь твердого фундамента, потому что ей должна предшествовать правильная установка учения отдельных Древне-Церковных писателей, в исторической обстановке и взаимная связь и преемственность их, что может быть дано только в широко и научно поставленной Патрологии.

В противном случае мы никогда не будем гарантированы от такого пользования творениями отцов Церкви, когда из цельного произведения, для поддержания доказываемого положения, извлекаются отдельные отрывки или даже фразы ради их словесной пригодности, но без внимания к тому, что в контексте они имеют не тот смысл какой им придается, что тот или другой писатель, соответственно с состоянием Богословия в его время, даже не мог ставить и разрешать тех вопросов, какими занят современный нам богослов, ищущий себе поддержки в Древне-церковной литературе.

А для той дисциплины, которой принадлежит бесспорное право на предварительную разработку, более правильным представляется наименование «Патрологией», соответственно тому как понимается это наименование в современной Западной патрологической науке. Правда, содержание науки оказывается значительно шире этого имени, так как она имеет своим предметом не только произведения «отцов Церкви», но и всех вообще Древне-Церковных писателей.

Однако, с этой стороны оно может быть оправдываемо и защищаемо на том основании, что с точки зрения той задачи, какую ставит себе Патрологическая наука, на все памятники Древне-церковной письменности имеют одинаковое значение, и что последнее определяется доказанным и очевидным влиянием тех или других произведений Древне-церковной письменности на современную и последующую жизнь Церкви, а также, в связи с этим признанием имеют, если не исключительно, то во всяком случае преимущественно — οἱἔγκριτοιτῆςἐκκλησίαςπατέρεςони именно в Патрологической науке и составляют главный и существенный предмет изучения.

КРИТИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ДРЕВНЕ-ЦЕРКОВНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.

а) Необходимость такого исследования. Произведения Древне-церковной литературы должны подлежать исследованию в Патрологии с именем тех авторов, которыми они действительно написаны, и по возможности

в том виде, в каком они вышли из их рук; только подлинные произведения и не поврежденные тексты могут дать искомую истину, а потому должна получить подобающее место и значение патрологическая критика, которая в основных положениях совпадает с историко-литературной критикой вообще. Настоятельная необходимость применения критического исследования к произведениям Древне-церковной литературы обусловливается следующими соображениями.

Памятники Древне-церковной литературы имеют более, чем тысячелетнюю историю. В течении этого времени они прошли чрез тысячи рук и испытали многоразличную судьбу, что сопровождалось неизбежными в таких случаях изменениями. Но есть несомненные факты и намеренных искажений, и подлогов. Уже под именем Апостолов выпускались в обращение неподлинные произведения, почему Апостол Павел вынужден был собственноручно писать заключительное приветствие, как знак подлинности Послания (2 Фес. 2:2; 3:17,18), а Иоанн Богослов заканчивает Апокалипсис грозным предостережением всякому, кто прибавил бы или убавил бы слова его пророчества (22:18,19).

Так случалось и с некоторыми отцами Церкви. Подлинные произведения оказывались искаженными извращением отдельных слов и выражений, произвольными прибавками и пропусками, опубликовывались иногда под именем известных Церковных писателей произведения, принадлежащие перу других авторов, составлялись новые произведения по давно известным, изготовлялся оригинальный якобы текст по существующему древнему переводу и тому подобное.

Вина в искажениях и иногда в подлогах падает прежде всего на переписчиков и корректоров. Невнимательные, часто и невежественные переписчики, при спешной переписке искажали отдельные слова и целые предложения, пропускали выражения и целые строки, выправляли текст по своему разумению, иногда находящиеся в одном кодексе произведения нескольких писателей приписывали одному, чье имя стояло в сборнике первым; имя малоизвестного позднейшего автора заменяли таким же именем более известного древнейшего писателя и тому подобное. Святой Ириней обращается к переписчику его антигностического произведения (περὶόγδοάδος) с такими словами: «заклинаю тебя, который будешь переписывать эту книгу, Господом нашим Иисусом Христом и Его славным явлением, когда Он придет судить живых и мертвых, что то, что перепишешь, заботливо сравнишь и исправишь по первоначальному тексту, с которого ты переписал, и подобным образом перепишешь эту клятву и поместишь в списке» (Eus. Hist. eccl. 5:20; Hieron.De vir. ill., 35).

Иногда еретики, чтобы доставить своему учению более легкий доступ и авторитет в Христианском обществе, или вставляли свои мысли в принятые верующими произведения древних уважаемых Церковных писателей, или же под их именем выпускали в свет свои собственные произведения.

Уже Дионисий Коринфский во второй половине II века жаловался на это, когда писал: «по просьбе братии я написал Послания; но апостолы диавола

наполнили их плевелами, когда иное опустили другое прибавили». (Eus. Hist. eccl. 4:31). Кроме того, подлогом пользовались малоизвестные писатели, чтобы своим произведениям доставить большую известность и распространение, а также корыстолюбивые книгопродавцы, чтобы скорее сбыть имеющиеся у них рукописи и получить барыш. Иногда в борьбе с еретиками и в пылу догматических споров, при общем убеждении в авторитете древней Церкви и Ее отцов, неразумные ревнители чистоты учения и прав Церкви думали оказать услугу Ей тем, что новые произведения, составленные в Церковном духе, выдавали за произведения знаменитого отца Церкви прежнего времени, чтобы тем успешнее оспорить и опровергнуть противника.

Все это открывает весьма широкое поле для патрологической критики, которая ставит своей задачей:

1) в отношении к происхождению литературных памятников определить, какие из произведений Древне-церковной письменности подлинны (genuina, authentica), относительно действительных писателей которых нет никаких основательных сомнений, какие не подлинны или подлинны (spuria, supposita, apocrypha, adulteria), относительно которых решительно можно сказать, что они не принадлежат тем писателям, на имена которых притязают, и какие, наконец, сомнительны (dubia), относительно которых исследования не дали еще определенного результата, так как одинаковое количество и равной силы основания говорят за и против подлинности их.

2) В отношении к наличному состоянию текста патрологическая критика должна по возможности определить неповрежденные произведения (sincera), заключающие в себе ни более, ни менее того, что было в оригинале, и поврежденные (corrupta) — последние могут быть интерполированными (interpolata), если в них чужою рукою внесены прибавки, или сокращенными (mutila, mutilata), если обнаружены пропуски. Сочинения, в которых сохранились все части их целиком, называются полными (integra); отдельные отрывки произведений называются фрагментами.

б) Основные положения патрологической критики. По вопросу о происхождении подлежащих исследованию произведений Древнехристианской письменности патрологическая критика устанавливает следующие основные положения, которые являются общими с принципами всякой историко-литературной критики.

Те признаки, по которым определяется подлинность письменных памятников, называются положительными принципами критики, а те, из которых извлекаются данные против подлинности —отрицательными. В том и другом случае свидетельства заимствуются или из других исторических документов, или из самого произведения, о котором идет речь, — в первом случае они называются внешними основаниями или признаками подлинности, в последнем—внутренними.

Внешними положительными критериями называются исторические свидетельства всякого рода. Они имеют преимущественное решающее значение.

На первом месте должно быть поставлено свидетельство самого автора, которое он дает в позднейших своих произведениях относительно прежде написанных. Так, например, блаженный Иероним в своем сочинении De viris illustribus(«О Знаменитых Мужах») сам перечисляет все свои произведения, написанные до 392 года, и блаженный Августин к. концу своей жизни в своем Retractationes сопоставляет свои собственные произведения, чтобы ошибочное и неправильно понятое исправить, дополнить и разъяснить.

Далее, сюда принадлежат свидетельства современников или позднейших писателей (например, друзей, учеников), которые знали автора и его литературную деятельность, и приписывают ему произведение или часть его, или приводят из него места с обозначением имени автора.

Авторитет этих свидетелей имеет значение постольку, поскольку они ближе стояли к автору, сами свободны от всяких подозрений, а также соответственно силе приводимых ими в пользу подлинности произведения оснований: чем древнее свидетели, чем ближе стоят они к автору по месту и времени, чем определеннее выражены их указания, тем основательнее их удостоверение. При этом подлинность произведений, из которых берутся свидетельства, предполагается сама собою. Согласие всех таких свидетелей приводит к бесспорному убеждению в подлинности рассматриваемого произведения или группы их.

Наконец, важное значение имеет свидетельство кодексов, если несколько независимых одна от другой рукописей и именно древнейших, принадлежащих по происхождению различным местностям, согласно указывают имя автора, и если нет оснований сомневаться в надежном происхождении надписи или подписи в них. Чем древнее рукописи, чем различнее они по месту происхождения, чем согласнее их свидетельства, тем решительнее оно в пользу подлинности.

Внутренние положительные признаки критики, которые извлекаются из содержания и формы самого рассматриваемого произведения, имеют меньше значения, чем исторические свидетельства и вообще внешние признаки подлинности. Сюда принадлежат основания, утверждающие согласие произведения с национальными, историческими и географическими отношениями, при которых произведение должно быть составлено, единство с достаточно известными подлинными произведениями того же автора по стилю и содержанию мыслей, методу изложения, соответствие с характером, индивидуальными особенностями и жизненными обстоятельствами писателя и тому подобное. Сами по себе этого рода аргументы никогда не метут иметь характера осязательной убедительности, но если они опираются на достаточно сильные внешние свидетельства, то подлинность произведения можно считать вполне доказанною.

Отрицательные критерии заключаются во внутренних противоречиях. В анахронизмах, в резком различии стиля с известными произведениями того же писателя, в противоречии с характерными свойствами его, известными из других надежных источников. Если произведение указывает и описывает лиц, события и отношения, Церковные учреждения,

ереси, которые, как несомненно известно, принадлежат позднейшему времени, или если встречаются догматические термины в смысле решения позднейших соборов, то должно признать его неподлинным или, по крайней мере, интерполированным.

Другим признаком неподлинности является совершенное отсутствие свидетельств в пользу подлинности в кодексах и у древних писателей. Произведение должно быть признано неподлинным, если все наличные манускрипты указывают другое имя, а не то, которое оно носит, и сомнительным, если одни манускрипты приписывают его одному автору, другие— другому. Если современные и позднейшие авторы не делают никакого употребления из произведения, которым они могли воспользоваться для своей цели, то это—тоже отрицательный признак; однако, сам по себе он не имеет решающей силы, потому что умолчание могло иметь достаточные основания или в незнакомстве с данным произведением, или в намеренном уклонении от пользования им. Такие отрицательные свойства делают произведение подозрительным, но сами по себе не служат надежным доказательством неподлинности.

То же нужно сказать о незначительном различии в стиле, методе и даже содержании произведений: такие явления могут быть обусловлены составлением произведения в позднейшее время жизни автора или различием цели произведений и адресатов. Из такого рода данных могут быть извлекаемы только вероятные доказательства, а неподлинность должна быть доказываема из других оснований.

в) Исследование текста патристических произведений. Вопрос о неповрежденности текста может быть установлен только на основании тщательного изучения рукописного материала, в котором сохранились до нашего времени произведения Древне-церковной литературы. Приемы, правила и задачи —те же, что и в отношении ко всякого рода произведениям древности, сохранившимся в рукописях.

Необходимо прежде всего собрать по возможности все рукописи, содержащие известное произведение и при посредстве самого тщательного обследования и изучения каждой из них установить время происхождения и историю дальнейшего существования каждой, степень точности и исправности текста в ней вообще, взаимную зависимость одной рукописи от другой, определить основные редакции текста и зависящие от них варианты, объяснив по возможности происхождение последних, чтобы таким путем дойти до того вида текста, который имели пред собою первые переписчики основных редакций и который, следовательно, был оригинальным текстом исследуемого произведения.

Эту задачу и преследуют научные издания текста Древне-Церковных творений. Само собою понятно, что, как во всех других областях научного знания, так и в этом деле возможная научная точность и совершенство достигаются только постепенно, путем продолжительных и напряженных усилий.

Страница сгенерирована за 0.23 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com