15 декабря 2000 года исполняется 200 лет со дня рождения святителя Иннокентия, архиепископа Херсонского и Таврического, одного из самых ярких проповедников, ученых богословов и архипастырей Русской Православной Церкви. Его называли русским Златоустом, на его проповеди собиралось огромное количество людей. И православные, и иноверцы находили в слове Святителя то, чего жаждали их души, – согретую любовью и верой мысль о Боге, о Вечной жизни. Его слово обращало к покаянию закоренелых грешников и беспечных вольнодумцев; оно возвышало души до постижения тайн Горнего мира; оно было нелицеприятным судьей в вечной тяжбе человека со своей совестью.

Святитель Иннокентий был одним из лучших преподавателей русской Духовной школы. Его познания обнимали настолько широкий круг дисциплин, что казались непомерными для одного, хотя бы и очень талантливого человека. Его архипастырское служение, столь же высокое, как и его слово, украшено подвигом гражданского мужества во время Крымской войны, о котором до сих пор хранится благоговейная память в Крымской епархии. Он много успел за неполные 57 лет своей жизни и оставил нам великое наследие, достойное незабываемой памяти и величайшей благодарности.

От того времени, когда звучала речь Святителя, прошло более ста пятидесяти лет. С тех пор язык наш сильно изменился. Поэтому мы, молитвенно испросив святительское благословение, выправили текст в соответствии с нормами современного русского языка, заменив при этом некоторые слова и обороты, утратившие свой первоначальный смысл, их современными эквивалентами, благоговейно сохраняя смысл и стиль текста.

Этой книгой, в которой представлен цикл проповедей Святителя на Рождество Христово, Фонд «Христианская жизнь» начинает переиздание его избранных трудов. В ближайшее время предполагается издать еще два сборника, содержащих проповеди на Господские праздники. Приступая к столь ответственному и сложному делу, смиренно надеемся на ваше снисхождение и просим ваших святых молитв.

Редакционная группа

Святитель Иннокентий, архиепископ Херсонский и Таврический

15 декабря 1800 года в городе Ельце Орловской губернии в многодетной семье священника Алексия Борисова и жены его Акилины Гавриловны родился мальчик. Новорожденный был настолько слаб, что отец Алексий немедля, в самый день его рождения, окрестил младенца, всецело предавая его в руки Божии. При крещении ребенка назвали Иваном.

Родители будущего архипастыря слыли людьми благочестивыми, глубоко религиозными, от природы умными и скорыми на благое, доброе дело, за что по праву снискали уважение прихожан. Образ домашней жизни семьи был в высшей степени нравственным и назидательным. Мальчик рос в атмосфере набожности и любви, с ранних лет отличаясь необыкновенно живым и бойким характером. Его детские годы прошли в доме родителей под их чутким надзором и руководством. Здесь он с помощью отца быстро выучился грамоте и в свои малые лета прочитал все книги, составившие домашнюю библиотеку. По преимуществу это были Четии-Минеи, прологи, патерики и проповеди, любовь к которым со временем составила его отличительную черту.

Десяти лет от роду, будучи уже хорошо подготовленным, он определяется во второй класс Воронежского духовного училища, а уже через год благодаря своим познаниям переводится в четвертый. Окончить училище ему, однако, не удалось. В 1811 году умер его отец, и Иван вместе с братом по ходатайству матери и «во внимание к памяти священника Алексия Борисова» был принят на казенный счет в родную Орловскую духовную семинарию, находившуюся в то время в городе Севске.

Уже в эти годы он привлекает к себе внимание своими незаурядными способностями, резко выделяющими его из среды сверстников. Его первые сочинения в риторическом классе, рассуждения – в философском и проповеди – в богословском, которые он писал очень скоро и с величайшей легкостью, – по слову митрополита Московского Макария (Булгакова), – нередко поражали достоинствами своими не только совоспитанников, но и наставников. Вот почему в 1819 году по окончании курса семинарии Ивана Борисова вместе с пятью другими лучшими выпускниками направили на обучение в только что преобразованную из епархиальной семинарии и вновь открытую Киевскую духовную академию. Здесь его талант всесторонне развился и окреп.

Он много читал, иногда просиживая за книгами целые ночи; обладал редким даром, обозревая прочитанное, передавать его другим в живой и увлекательной форме; любил составлять проповеди, которые своим высоким качествам и тогда уже предвещали в нем будущего витию. Благодаря своим дарованиям юноша занял совершенно особое место в академии, своей ученостью обратив на себя всеобщее внимание. На выпускном академическом акте в 1823 году известный ученый, митрополит Киевский Евгений (Болховитинов), услышав студента Борисова, зачитавшего фрагмент из своего труда «О нравственном характере Господа нашего Иисуса Христа», приветствовал его как восходящее светило русской богословской науки. Предсказанию этому суждено было сбыться в полной мере.

Окончив в 1823 году Киевскую духовную академию первым магистром (из 15 магистров и 39 всех выпускников), Иван Борисов был определен в Санкт-Петербургскую духовную семинарию инспектором и профессором церковной истории и греческого языка, а спустя три месяца назначен ректором Санкт-Петербургского Александро-Невского духовного училища с сохранением прежних должностей. Здесь 10 декабря 1823 года он принимает монашеский постриг с именем Иннокентия,

посвящается во иеродиакона, а затем рукополагается во иеромонаха.

Уступая просьбам молодого ученого, его переводят в бакалавры Санкт-Петербургской духовной академии, определяя вскоре инспектором и экстраординарным профессором богословских наук с возведением 16 марта 1826 года в сан архимандрита. Такое быстрое продвижение по иерархической лестнице свидетельствовало уже как о заслугах награждаемого, так и о тех надеждах, какие он подавал и какие на него возлагали вышестоящие. И действительно, отец Иннокентий не только оправдал, но и превзошел все их ожидания.

С академической кафедры зазвучала дотоле никем неслыханная речь, в которой, по отзывам слушателей, привлекало внимание не только то, что она всегда излагалась свободным, в высшей мере изящным языком. В ней всякий раз усматривалась светлость и оригинальность взгляда на рассматриваемые научные вопросы, быстрая и проницательная сообразительность, глубокое и всестороннее знакомство как с богословием, так и с философией, что было чрезвычайно редким явлением для академических кругов того времени. Но что всего важнее, так это то, что он ввел в свои лекции совершенно новый, отличный от схоластических форм исторический и историко-сравнительный метод, состоявший в том, что богословие подтверждалось и обогащалось историческими фактами и явлениями.

Скоро популярность молодого профессора вышла за пределы академии. Послушать проповеди, произносимые им в Александро-Невской лавре и Казанском соборе, приходило много верующего народа, притекающего к нему как к источнику, утолявшему духовную жажду. Свою роль в этом сыграла и печать. Проповеди, статьи и другие сочинения отца Иннокентия, публиковавшиеся в то время в академическом журнале «Христианские чтения», воспринимались как событие первостепенной важности в жизни образованного общества, принося общероссийскую известность не толь-

ко автору, но и журналу. Среди них сочинение, которому по степени популярности не было равного во всей духовной литературе: «Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа».

Его труды в Санкт-Петербургской духовной академии и заслуги не остались без должного воздаяния: в 1829 году он был удостоен высшей ученой степени – доктора богословия.

Последовавшее вскоре назначение на новую должность было столь же почетным, сколь и ответственным. На сей раз местом его трудов стала древняя колыбель нашего духовного просвещения, куда в качестве ректора Киевской духовной академии и ординарного профессора богословских наук и был определен архимандрит Иннокентий. Десятилетнее пребывание его в стенах академии по справедливости принято считать самым блестящим временем в ее истории, впоследствии получившим название Иннокентиевского периода.

Как ректор Киевской духовной академии, он в продолжении десяти лет не только стоял во главе этой школы, но и был ее душою, посвятив ей весь богатый запас своих умственных и нравственных сил. Влияние его на жизнь академии было громадным: он изменил самый способ преподавания, распорядившись вести обучение на русском языке вместо латинского, что держало русское богословие в полной зависимости от католического; постоянно вникал в общий ход преподавания, следил за направлением и развитием академической науки, старался придать ей вид строгой и законченной системы, принимая живое участие в преподавании целого ряда академических дисциплин: богословия (основного, практического, обличительного, догматического и нравственного), экклезиастики, церковного права, экзегетики и герменевтики. В истории образования не только духовного, но и светского трудно найти другой подобный пример, чтобы один и тот же человек профессорствовал бы одновременно на стольких кафедрах, являясь на каждой из них в равной степени подготовленным

и компетентным, а в некоторых случаях впервые определяя как саму науку, ее предмет, так и программу преподавания. По утверждению историка М. П. Погодина, подчеркивавшего в личности ученого архимандрита необыкновенную всесторонность его умственного кругозора, универсальность его знаний и практического ума, «геология ему была так же близка, как гомилетика; анатомия, военное искусство, политическая экономия были известны наравне с патристикой».

Не осталась в стороне от его профессионального интереса и другая половина академического курса – общеобразовательная (философия, история, литература и филология), в преподавание которой он также внес оживление, указывая на новые методы, расширяя и обновляя программу, учреждая новые кафедры, входя в том числе в частности академического образования.

В этот период своего общественного служения он с особым старанием, нежели когда бы то ни было, заботится о возрастании его ораторского таланта. Будучи преданным делу образования других, он продолжает трудиться над собою, постоянно приобретая новые знания, с величайшим тщанием и искусством составляя проповеди и издавая их. Так, выходят из печати отличающиеся особой силой красноречия его «Слова и беседы на первую и страстную седмицы Великого поста», которые с нетерпением ожидались, с жадностью читались и перечитывались людьми всех сословий, орошаясь их слезами умиления и скорби о грехах, переписывались и распространялись в рукописных экземплярах, обсуждались в нарочито созданных для этих целей кружках, переводились на другие языки и издавались за границей, пробуждая в обществе и среди духовенства невиданный до тех пор энтузиазм.

Это была самая блестящая пора в его проповеднической деятельности. Он вознес русское церковное красноречие на такую высоту, на какой до него оно никогда не стояло. По современности проповеднических тем, по отзывчивости на все животрепещущие вопросы он в свое

время не имел ни соперника, ни равного на церковной кафедре. По возвышенности, сердечности и глубине проповеднических творений он может быть уподоблен лишь великим оратором первых веков христианства, почему по праву и был назван Русским Златоустом.

Обаяние произнесенного с церковной кафедры слова было всеобщим и всеобъемлющим. Это был настоящий переворот, который привел к возникновению целой школы проповедников – Иннокентиевской, параллельно другой – Филаретовской, уступавшей, впрочем, в численности первой. О том впечатлении, которое производили его проповеди на высшую церковную иерархию, свидетельствует первенствующий член Святейшего Синода, митрополит Серафим. Прочитав незадолго до своей кончины сочинения витии, он сказал: Читаешь проповеди Иннокентия – словно мед ешь.

Справедливости ради следует отметить, что за видимой легкостью, с какою тиражировались проповеди, стоял немалый труд, в чем и сам отец ректор невольно сознался. Я удивляюсь, – сказал он однажды студентам, – как вы не дорожите временем и мало делаете. В прошедшую сырную неделю и первую неделю Великого поста я написал около восьмидесяти листов.

Его непрерывная литературно-научная деятельность привела к изданию журнала «Воскресное чтение», который благодаря имени учредителя и публикуемым в нем его сочинениям скоро сделался одним из самых читаемых в России.

Предметом особого попечения ректора были воспитанники академии, к которым он относился с отеческим вниманием, ласково, опекая в особенности тех из них, кого постигало какое-либо горе. Он был снисходителен к проступкам своих питомцев, не проявляя, однако, при этом и слабости, но твердой рукой стараясь воспитать в них чувство ответственности, развить самодеятельность, расширить их умственный кругозор, приучить к труду и привить правила благородного поведения. По отзыву знавших отца Иннокентия,

отличительной чертой его души было дать ход всякому, в ком он видел хоть и небольшие, но проблески способностей и желание трудиться, поддержать, направить слабое и неустоявшееся, придать веру в себя, убедить, что при желании, при труде можно достигнуть и того, что с первого раза представляется недостижимым.

Много заботился отец ректор и о внешнем благоустройстве академии: обновил старый корпус; насадил в академическом дворе аллеи; улучшил быт студентов в части условий их проживания, трапезы и одежды, больничного содержания; оснастил физический кабинет и обогатил библиотечные фонды, призывая всех соблюдать везде чистоту и порядок.

Слава знаменитого ректора неизбежно отражалась на вверенной ему академии и озаряла ее собою.

Наконец, наступил третий и последний период в жизни отца Иннокентия – период общественного служения Церкви и Отечеству в сане епархиального архиерея. 21 ноября 1836 года в соответствии с Высочайшим повелением архимандрит Иннокентий был хиротонисан во епископа Чигиринского, викария Киевской епархии. Хиротония состоялась в Казанском соборе Санкт-Петербурга и проходила при участии в ней митрополита Московского Филарета (Дроздова).

В силу множества новых обязанностей Владыка вынужден был оставить должность профессора богословских наук, а впоследствии и ректора академии и с 1841 года всецело посвятить себя административной работе по устроению сперва Вологодской, а затем и Харьковской епископских кафедр: он организует работу духовных училищ; сооружает здания для семинарии, обновляет архиерейские дома, соборные храмы и церкви, украшая их; восстанавливает монастыри и учреждает торжественные крестные ходы «для большего возбуждения в народе религиозности и любви к Святой Церкви, рассеяния холодности к вере и предостережения от увлечения неправыми учениями»; заботится об улучшении материального положения, добром имени и подъеме

образования подведомственного ему духовенства, особенно на приходах, зараженных расколом и сектантством; обозревает и собирает древности края, не оставляет и своих обычных литературных занятий, издавая в этот период цикл бесед на святую Четыредесятницу, акафисты, им составленные, и слова, обращенные к пастве.

15 апреля 1845 года за отличное управление Харьковской епархией Преосвященный Иннокентий был возведен в сан архиепископа, 1 апреля 1847 года вызван для присутствия в Святейшем Правительствующем Синоде, где ему в решении всех вопросов неизменно принадлежала одна из главных ролей, а 24 февраля 1848 года последовало его назначение на Херсонскую и Таврическую кафедру, которую он и занимал до самой своей кончины.

В Одессе он продолжает столь же неустанно трудиться, проповедовать и просвещать пасомых, заботясь о возможно лучшем устройстве своей епархии, о сохранении и поновлении ее церковно-исторических памятников, первым в ряду которых стоял древний Херсонес как место крещения святого равноапостольного Владимира, намереваясь основать в Крыму и «Русский Афон» для молитвы и уединения.

Как церковный администратор он рачителен и деятелен, силою своего авторитета и своей энергией воодушевляет всех на дела общественной благотворительности и церковного благоустройства; учреждает торжественные крестные ходы; восстанавливает монастырские обители, монашеские скиты и киновии в разных местах Крыма; заботится о положении православных, живущих среди иноверцев; собирает и помещает в особую часовню, устроенную в Одессе, копии со всех чудотворных икон, какие только были известны в России; обновляет множество храмов, семинарию и архиерейский дом; восстанавливает древние христианские святыни и памятники веры.

Как правящий архиерей, он и здесь является пастырем добрым, знающим своих овец, любящим их и гото

вым положить за них свою душу. В своих подчиненных Владыка всегда умел своей крайней простотой и доверительным обхождением с ними вызвать к себе самую глубокую их симпатию и любовь взамен того страха и трепета, с которым в былые времена имели обыкновение у нас относиться к архиерею. Известны случаи, когда на письмах священников, долгое время молчавших о своих крайних нуждах и стесненных обстоятельствах, он ставил такую резолюцию: «Боже мой, да чего же вы молчали доселе? Неужели у вас не нашлось листа бумаги?»

Во всем величии христианского мужества и самоотверженного служения Церкви и Отечеству деятельность архиепископа Иннокентия проявилась в последние годы его жизни – в пору Крымской войны: он остается в Одессе во время ее бомбардировки неприятельским флотом; произносит пламенные речи, желая поддержать крепость духа в ее жителях; посещает места военных действий, своим присутствием воодушевляя защитников на ратные подвиги; внимательно следя за ходом военных операций, дает советы по обороне, которые, как оказалось впоследствии, были весьма основательны; под грохот орудий правит богослужение и напутственные молебны; освящает прибрежные батареи, благословляет воинов, раздавая им просфоры и крестики. Неустанно проповедуя, он убеждал народ «не унывать и не смущаться безотрадно. «Послушайте, – внушал он, – что следует сынам России. Храните присутствие духа, а главное, не выпускайте из рук единственного среди настоящей бури якоря – веры, покаяния и молитвы».

После заключения мира Владыка продолжает энергично работать теперь уже над восстановлением разрушенных и опустошенных войной святынь, монастырей и церквей, ревностно созидая епархиальную жизнь. Находит время он и для научно-литературных занятий: пишет и издает проповеди, слова и речи, собирает сведения для описания древностей Крыма, работает над осуществлением программы по своду важнейших письменных памятников, относящихся к нашей церковной

истории, выступает поборником славянского духовного единения.

Среди разнообразных и непрерывных дел, среди новых предприятий и неустанных забот, направленных всецело на благо Церкви и Отечества, текла эта славная, многотрудная жизнь и, уже давно будучи подточена болезнями, тихо приближалась к своему концу.

Весной 1857 года во время одной из поездок по епархии архиепископ Херсонский и Таврический Иннокентий тяжко заболел и 26 мая в день Святой Троицы, в тот самый праздник, в который он совершил некогда первую Литургию в Одесском Преображенском кафедральном соборе при вступлении на должность епархиального архиерея, мирно отошел ко Господу.

Россия искренне оплакивала кончину архипастыря, этого, – по словам современников, – великого гражданина земли Русской, душа которого отзывалась на все вопиющие вопросы Отечества, сердце которого болело всеми его ранами, ум которого занят был постоянными мыслями об их исцелении, который готов был всегда пожертвовать ради него своей жизнью.

Русская Православная Церковь и ныне с благодарностью и признательностью поминает наставника и архипастыря, который был образцом для верных в слове, в житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте (1 Тим. 4, 12).

* * *

В 1997 году Украинская Православная Церковь канонизировала архиепископа Херсонского и Таврического Иннокентия (Борисова) в лике святых. Память святителя Иннокентия совершается в день его преставления – 7 июня (по новому стилю).

Слово огласительное при начале поста пред Рождеством Христовым

Пророк, предвидя некогда особенное посещение Божие народа израильского и замечая неспособность сего народа к достойному сретению грядущего Господа, торжественно взывал в слух всех: уготовися срести Бога твоего, Израилю (Ам. 4, 12, по евр. подлиннику). Не знаем доподлинно, какое посещение Божие имел в виду пророк иудейский, но в чем бы ни состояло оно и как бы ни было велико и благотворно, никак не может сравниться с тем беспримерным посещением, которым посетил всех нас Господь, сойдя на землю и приняв на Себя плоть нашу. Поэтому Святая Церковь, видя приближение великого празднества в память этого необыкновенного посещения и не видя в нас, чадах своих, духовной чистоты и благолепия, необходимых для сретения великого Посетителя душ и сердец, подобно пророку, начала возглашать к нам: Христос с небес, срящите! (Ирмос 1-го канона.) Возглашение, достойное сугубого нашего внимания: если пришествие царя земного всегда предваряется подготовкой к сретению его, то кольми паче пришествие Царя Небесного! Цари земные, как бы ни были могущественны и мудры, не могут видеть всего, они могут не заметить многого худого и отвратительного. Царь Небесный узрит все; пред Ним – вся же нага и объявлена (Евр. 4, 13); Он испытует самые глубины сердец. Потому, готовясь к сретению Его, надобно не сокрыть худое, не спрятать безобразное – а истребить и уничтожить.

По слабости нашей это дело немалое, еще большее – по-нашему пристрастию к миру, к самим нечистотам нашим. Потому и времени на приготовление дается немало: целых сорок дней! За такое время Моисей успел принять на Синае из уст Божиих весь Закон (Исх. 24, 18) – мы ли не успеем принять нужных для каждого из нас заповедей? За такое время Илия смог неоднократно измерить стопами своими всю землю Израилеву от Дана до Вирсавии (3 Цар. 19, 8) – мы ли не возможем перейти черту, отделяющую нас от жизни благой и христианской? За такое время Спаситель победил все искушения сатаны в пустыне (Мф. 4, 1–11) – для нас ли, при помощи благодати Его, невозможно будет победить несколько прихотей или привычек? Нет, братие, Церковь надеется о нас лучшаго (Евр. 6, 9). Как ни велики в другое время рассеянность наша и миролюбие: но теперь, с приближением великого праздника, она уповает, что мы, подобно рассеянным воинам, соберемся под ее знамена, станем на страже спасения, устремим мысли и желания к Вифлеему и начнем приготовлять душу и сердце к достойному сретению грядущего с Небес Господа. Чтобы облегчить для нас это святое дело, Церковь материнской рукой своею сложила с нас половину тяжести, заповедав пост. Она знает, что чрево есть главный враг наш – и потому заранее посадила на цепь сего льстивого, но ужасного зверя. Если, начав духовное шествие к Вифлеему так заблаговременно, не успеем явиться с пастырями у яслей; если и при руководстве поста совратимся с пути истинного к Ироду и его клевретам, то это будет уже не ее, а наша вина – это знак, что мы сами в заговоре с врагом нашего Спасителя, что мы – живи уловлени от него в свою его волю (2 Тим. 2, 26).

Итак, уготовися срести Бога твоего, Израилю! Воспрянь, душа верующая, и осмотри, что в твоей жизни есть нечистого и недостойного, и попекись заблаговременно все это исправить и истребить. Есть ли в тебе какая-либо скверна плотская – очисти ее ради чистоты Святого Святых. Есть ли какой-либо раздор, брань или ненависть – погаси ее из любви к грядущему Начальнику мира. Есть ли надмение или гордость и презорство – подави и это в честь смиренного Отрочати Вифлеемского. Уготовись и осмотрись каждый, ибо Господь грядет ко всем! Обозри все – душу и тело, ум и сердце, ибо Господь будет везде, узрит все: нет ли в уме мыслей неправых о вере, ее заповедях и обетованиях; нет ли в воле наклонностей худых, приверженности к миру и его благам суетным; нет ли в воображении образов нечистых и срамных, в памяти – деяний студных и примеров губительных, в сердце – похотей повреждающих. Не верь в этом отношении собственному суду и разумению; возьми светильник слова Божия и пройди с ним всю область твоего существа. Надобно, чтобы ты весь был чист, ибо ты весь омыт был некогда благодатью Духа. Надобно, чтобы ты весь сиял золотом любви к Богу и ближним, ибо ты куплен дорогой ценой – Кровью Сына Божия! Впрочем, Родившийся взамен твоих даров обогатит тебя Своими, только не приноси к яслям Его с собою мира и его похотей, а явись с сердцем сокрушенным и духом смиренным.

Точно, подумает кто-либо, надлежало бы много готовиться к наступающему празднеству, если бы в продолжение его действительно Сам Спаситель наш благоволил сойти к нам на землю и посетить нас. Но Он, раз сойдя на землю, теперь всегда на Небе пребывает. Наступающее празднество состоит из одного воспоминания о бывшем некогда рождении по плоти Господа нашего: много ли нужно для воспоминания?

Много ли, мало ли – не будем спорить о том, возлюбленный! Но, конечно, не столько, чтобы вовсе не думать о наступающем празднике, то есть о том, для чего родился Спаситель наш и что нам должно делать вследствие Его Божественного рождения. Конечно, не столько, чтобы ограничить всю деятельность свою перед праздником покупкой роскошных снедей, приготовлением новых одежд и украшений. Не столь мало, чтобы ради праздника заняться изобретением одних увеселений и забав, часто вовсе богопротивных и всегда суетных и опасных для души. Такое приготовление может послужить не воспоминанию о Рождестве Спасителя, а разве что к увековечению памяти плотоугодия Иродова.

Ты хочешь ограничиться в наступающий праздник одним воспоминанием Рождества Христова? Приготовься же хотя бы к воспоминанию: прочти со вниманием или прослушай повествования Евангелистов о рождении Спасителя твоего и размысли обо всех обстоятельствах этого преславного события. Приготовься! Ибо как много между нами таких, которые не в состоянии отпраздновать рождение своего Спасителя даже одним – основательным – воспоминанием! Которые, если бы иудей или магометанин спросил у них: как родился Спаситель твой, в честь которого празднуешь? – не в состоянии дать ответа! Самое распространение просвещения между всеми сословиями не спасает многих от грубого и постыдного неведения. Увы, мы нередко знаем до подробности, где и как родился и воспитывался Аристотель, Виргилий, Конфуций, а не знаем, что было с нашим Спасителем!..

Между тем и одно воспоминание рождения Спасителя, если только оно будет происходить надлежащим образом, необходимо поведет ко многому истинно спасительному. Ибо, рассудите сами, можно ли вспомнить ясли и нищету Спасителя – и не устыдиться своей роскоши, своих убранств, на которые истощаются труды и пот подчиненных нам? Можно ли вспомнить смирение Божественного Отрочати – и не содрогнуться от своей гордости, надмения и тщеславия, для которых у нас часто нет никаких пределов? Можно ли вспомнить бегство в Египет от жестокого Ирода – и не почувствовать нового мужества к перенесению несправедливостей мира? Сыны Израиля, сидя на реках вавилонских, находили побуждения жить свято между язычниками, когда воспоминали о своем Сионе (Пс. 136, 1) – христианин ли не найдет побуждения к чистой и святой жизни, вспоминая о своем Спасителе?

Итак, думающий ограничиться в наступающий праздник одним воспоминанием Рождества Христова – ограничься, если можешь, пределами памяти (Отрочати Вифлеемскому не впервые будет почивать на малом пространстве), но, уступив Ему сию малость, дай всю свободу над нею: пусть всю память твою займет Он и Его смирение – и ты увидишь, как она сама не вместит Его, передаст уму, потом сердцу – и как вся душа твоя обратится в храмину вифлеемскую.

Но, братие, я оставил бы в заблуждении вас и себя, если бы допустил, что празднества в честь нашего Господа состоят из одного воспоминания событий, с Ним последовавших. Как ни плодоносно может быть такое воспоминание, но оно только начало дела, только приготовление к празднованию. Истинное же празднование всякого празднества

Христова должно состоять из действительного повторения над нами того, что пришло с нашим Спасителем. Не время теперь объяснять подробно эту великую истину и показывать, каким именно образом Спаситель наш может и должен в нас духовно зачинаться, рождаться, креститься, преображаться, умирать за нас и воскресать в нас и для нас. Если угодно будет Господу, мы побеседуем о каждом из этих предметов в свое время. Теперь же довольно указать в Священном Писании на те места, из которых неоспоримо явствует, что Иисус Христос должен родиться не в одном Вифлееме, а и в сердцах наших. Это, во-первых, обещает Он Сам, когда говорит: Любяй Мя, возлюблен будет Отцем Моим.., и к нему приидема и обитель у него сотворима (Ин. 14, 21, 23). Ту же истину многократно и многообразно засвидетельствовали Его святые Апостолы. Так, Павел, желая ефесским ученикам своим соделаться истинными христианами, молит Бога о том, чтобы Иисус Христос вселился верою в сердцах их (Еф. 3, 17). Подобным образом болезновал он и о галатских христианах, дондеже вообразится в них Христос (Гал. 4, 19). И о себе самом, как примере и образце, которому должно подражать, говорил, что живет не к тому он, а живет в нем Христос (Гал. 2, 20). После этого сомневаться в действительном вселении Спасителя в сердца наши, значило бы сомневаться в самом Евангелии и вере.

Если же так, то судите сами, братие, какое приготовление нужно для нас к наступающему празднику! И можно ли почесть его слишком преждевременным или слишком долгим? Ах, Царь Небесный грядет к нам с Престола Славы, из недр Отца, а мы будем рассчитывать, чтобы не сделать лишнего шага во сретение Ему! Он хочет прийти и вселиться в нас,

управлять нами и усвоить нас Себе навеки, а мы будем ограничиваться воспоминанием о Нем или одними поклонами Ему, как поступаем при встрече с каким-либо знаменитым знакомцем? Нет, братие, не за тем Господь и Спаситель наш сошел на землю; такой союз с Ним не возведет нас на Небо. Для этого надобно соединиться с Ним всем существом своим, надобно дать Ему вселиться в ум и сердце наше, необходимо начать жить Его пресвятою жизнью. Он принял плоть нашу, а мы должны принять и Пресвятую Плоть, и Всесвятый Дух Его, принять и сохранить навсегда. Только такое соединение с нашим Господом доставит нам тот мир и то благоволение, тот свет и ту жизнь, которые потеряны нами в Адаме Первом и возвращаются теперь от лица Адама Второго.

Итак, уготовися срести Бога твоего, духовный Израилю! Благоукрасися, умный Вифлееме! Отверзися, сердечный Эдеме! Господь близ (Флп. 4, 5), звезда над главою, Дева и волхвы на пути! Не замедли и ты, душа верующая! Может быть, это последнее в отношении к тебе явление твоего Спасителя на земле и ты уже не узришь Его более в яслях. Аминь.

Беседа в неделю святых праотец

Желая наилучшим образом приготовить нас к достойному сретению празднества в честь Рождества Христова, Святая Церковь между прочими средствами к тому употребляет упоминание святых лиц. Настоящая неделя в круге церковном потому и называется неделей святых праотец, а следующая – неделею святых отец, что первая посвящена воспоминанию святых праотцов Христовых по плоти, а вторая – воспоминанию прочих святых мужей, живших до Пришествия Христова. Ибо когда

приличнее остановить благоговейное внимание на святых предках Христовых по плоти, как не перед явлением по плоти их великого Потомка? Когда благовременнее воскресить в памяти и всех великих мужей Ветхого Завета, живших надеждой на Пришествие Искупителя и приуготовлявших себя и в себе все человечество к сретению Его, как не теперь, когда мы сами как бы ожидаем Пришествия во плоти Господа и приуготовляемся к тому, чтобы достойно встретить Его? Ветхозаветные праведники, без сомнения, переносились мыслью в наши времена – благодати и истины (Ин. 1, 17), а мы, хотя изредка, должны представлять себя мысленно в их состоянии – природы, закона и сеней, дабы и таким образом питать и поддерживать всеобщий союз веры и любви во Христе, который есть един и тойже, вчера и днесь и во веки (Евр. 13, 8). И бедные сами по себе жилища становятся способными к принятию великих царей, когда их украсят изящными изображениями, – так и бедное жилище нашей души благоприятнее будет дляПосетителя душ и сердец, если воображение и память наши наполнятся и украсятся мысленнымиобразами святых Божиих человеков. Придя под кров нашей души, Царь славы если не на чем другом, то на этих образах остановит Свой любвеобильный взор. А может быть, из этого святого воспоминания произойдет в какой-либо душе и большее: наполнившись образами святых мужей и пленившись благолепием их, может быть, почувствует она желание извергнуть из себя нечистые образы мира, доселе ее занимавшие, и возревнует о восстановлении в самой себе образа Божия.

Итак, вместо всякого поучения в настоящую и следующую недели мы займемся, братие, с вами воспоминанием о святых мужах и женах Ветхого Завета

Дело само по себе весьма легкое и приятное для духа: одно неудобство – краткость времени для воспоминания и великое число воспоминаемых лиц. Много ли времени уделяется на слушание церковных учений? Едва ли сороковая часть дня, тогда как на зрелищах проводим едва не целые дни и ночи. Между тем число ветхозаветных праведников так велико, что у самого Апостола Павла недостало времени повествовать о них подробно (Евр. 11, 32). Для устранения этого неудобства мы разделим, во-первых, свое собеседование на две части: теперь вспомним святых мужей, а в следующую неделю – святых жен ветхозаветных. Во-вторых, при воспоминании о тех и других укажем вам преимущественно на важнейших, а в их жизни – на то, что составляло основание их добродетели и отличало их от всех прочих. В-третьих, пригласим вас самих дополнить домашним размышлением то, о чем будет здесь сказано кратко. Постороннее ли дело для слушателя – размышлять о том, о чем ему говорят здесь? Напротив, это долг ваш, от неисполнения которого поучения теряют силу и не успевают укорениться в умах. Итак, братие, соединимся усилиями и пойдем единодушно к цели, которая у всех нас всегда одна и та же – вечное спасение грешных душ наших. Но прежде, нежели начнем рассматривать звезды, возведем свет мысли к Самому Солнцу Правды, Христу Царю и Богу нашему, и помолимся Ему, да пошлет свет Свой и в ум проповедающего, и в сердца слушающих.

Первый из праотцев Христовых и святых мужей Ветхого Завета есть Адам, праотец по плоти всем нам. Через него вошли грех и смерть в мир, но им же принято и первое обетование жизни и спасения; он же есть первый пример покаяния и оправдания во Христе. Но многие из нас, памятуя о грехе

праотца, весьма худо помнят его покаяние. И для чего вспоминают грех? Для нечестивого ропота на свою участь, для извинения своих преступлений, а иногда для жалкого и безумного глумления. Нет, братие, не такого воспоминания достоин наш общий отец по плоти. Велико было падение его, – но если избранный из всех не устоял в испытании, то кто не пал бы на его месте из нас, неизбранных? Притом, как бы ни был велик грех Адамов, он, после того как мы искуплены Сыном Божиим, не вредит нам. Во Христе мы гораздо более приобрели, нежели потеряли в Адаме: теперь, если мы погибаем, то только от самих себя. Адам первый подает нам пример, как должно восставать от падения. Раз вкусил он от плода запрещенного – и 900 лет провел в слезах и раскаянии! Сколько раз он, может быть, плакал о нас и грехах наших, между тем как мы сами, вместо того чтобы плакать о грехах своих, нередко хвалимся ими! Будем проводить жизнь подобно Адаму кающемуся, и пламенное оружие не воспрепятствует нами войти в рай, им потерянный.

Второй после Адама праведник древнего мира есть Авель – первый мертвец в роде человеческом и первый мученик, а потому и первый наследник возвращенного рая. Крайне прискорбно, что первая смерть последовала от руки братской, но крайне утешительно, что первая смерть была святая, мученическая. Диавол не мог радоваться той персти, в которую обратил тело человека, а проклятая в делах человека земля с радостью прияла эту святую персть в начало освящения своего. Невинная кровь Авеля, по уверению Апостола, соделалась прообразованием всеосвящающей Крови Сына Божия (Евр. 11, 4).

Третий дивный муж был Енох. О нем говорится в Писании, что он ходил с Богом (Быт. 5, 22 по евр.

подлин.), то есть, занимаясь постоянно богомыслием, приблизился к Богу до того, что вступил в некоторый род особенного, постоянного общения с Богом, подобного, может быть, тому, в котором бывал в раю до падения первый человек. Таким образом, Енох вне рая покаянием и верою достиг того, что потеряно в раю легкомыслием и непослушанием. Поскольку сей праведник крайне мало думал о всем настоящем и земном, то как бы взамен сего ему открыто было будущее самое отдаленное и в полноте необыкновенной. По свидетельству Апостола Иуды, Енох провидел ясно даже конец великой борьбы семени змия с Семенем Жены – славное Пришествие Господа на суд со тьмами Ангелов (Иуд. 1, 14–15). Ходя всегда с Богом, Енох неприметно переступил черту, отделяющую временное от вечного, и зашел так далеко, что нельзя уже было возвратиться назад – в эту жизнь. Вследствие этого он был, по свидетельству Писания, преложен с плотию на Небо (Быт. 5, 24). Событие, показавшее всему миру, что страшное определение Божие: земля еси и в землю отидеши (Быт. 3, 19) – не есть уже определение, не отменяемое ни для кого; что для смертных потомков Адамовых существует другое определение – определение любви, в силу которого достойные из них имеют право говорить самой смерти: где твое жало? И самому аду: где твоя победа? (Ос. 13, 14; 1 Кор. 15, 55).

Последний, особенно примечательный праведник первого и первый праведник второго мира есть Ной. Ему достался жребий быть проповедником правды для погрязших в нечестии современников, и он 120 лет проповедовал роду строптивому и грешному. Не видел плода от проповеди, но проповедовал, ибо это был его долг. То же постоянство и терпение показал Ной и в строении ковчега. Когда все современники

его ели, пили и веселились (Мф. 24, 37–38), не думая о будущем, Ной строил ковчег! Вероятно, многие глумились над трудом праведника, почитая его буиим, но он – строил ковчег! Зато пришло время, когда все заплакали, многие начали проклинать день своего рождения, а Ной был безмятежен в своем ковчеге. Так и всегда оканчивается жизнь праведников и жизнь миролюбцев: великие бедствия и особенно смерть являют в полной мере, какая разница между ними и что значат у Бога те и другие.

Но чудное дело: среди всемирного потопа Ной был невредим, спасая в своем ковчеге в своем лице целый мир, а на суше едва не погряз сам! Я разумею известный несчастный случай с невоздержанием праведника, подавший повод сыну Ноеву, Хаму, не оказать уважения спящему отцу, а на отца навлекший горькую необходимость изречь проклятие на сына (Быт. 9, 20–27). Так нужна духовная бдительность и для тех, которые стоят уже на высоте Арарата!

После Ноя до Авраама нельзя обойти молчанием Евера, от которого народ еврейский получил свое имя. В его время произошло столпотворение вавилонское – плод гордых замыслов, за которые строители подверглись смешению языков, а род человеческий, дотоле единый, разделился на различные народы. Все уклонились в единомыслие лукавства (Прем. 10, 5) и пошли строить столп, а Евер со своим племенем остался дома – и тем заслужил всему потомству своему особенную милость Божию. Поучительный пример того, как много значит добрый родоначальник и как хорошо иногда не делать того, что все делают и одобряют!

Но с распространением идолопоклонства по лицу всей земли едва не оскудело благочестие и в племени

Еверовом. Надлежало осветить тьму – и на тверди Церкви явилось яркое светило веры – Авраам. Сам Апостол Павел не жалел похвал, когда говорил о вере Авраама, и назвал его отцом... верующих (Рим. 4, 11)! Величайшее звание, но им вполне заслуженное! В жизни Авраама везде и все – вера: ему повелевают оставить дом, родную страну и идти в землю, для него вовсе неизвестную, – он идет! Повелевают вознести в жертву единородного сына, в котором все его надежды, даже все обетования Божии, – он возносит. Если бы повелено было Аврааму сойти в ад, он, не размышляя, сошел бы и в ад. Воля Божия была для Авраама все, а своя воля ничего не значила. Будущее было для него все, а все настоящее – ничто! Приметьте сие, души верующие: это ваш отец!

Каков корень, таковы и отрасли. Исаак – пример сыновнего послушания до смерти жертвенной, Иаков – пример братского незлобия и терпения, но любезнее всех Иосиф. В жизни его, проданного собственными братьями, страдающего за правду и чистоту совести, но потом увенчанного славой, соделавшегося спасителем Египта и самых братьев своих, – в этой чудной жизни уже ясно отразился образ того уничижения и того прославления Господа нашего, которыми спасен весь мир. С какой стороны ни нападала на юного ратоборца бесстыдная жена? Но целомудрый ум умел соблюсти целомудрым и тело. Како сотворю глагол злый сей, и согрешу пред Богом (Быт. 39, 9)? – говорил искушаемый праведник – и среди пещи был неопалим! Весьма также трогательны и поучительны слова Иосифа к братьям своим, когда они по смерти отца, боясь его мщения, просили его милости. Не бойтеся, – отвечал Иосиф, – аз есмь Божий: вы совещасте на мя злая, Бог же совеща о

мне и о вас во благая, дабы препиталися людие мнози (Быт. 50, 19–20).

При воспоминании о страданиях и великодушии сам собою приходит на мысль Иов, который, впрочем, и жил, вероятно, не много спустя после тех времен. Много труда было над ним диаволу; истощены все стрелы ада, подвигнуты земля и Небо, но Иов остался непоколебим в уповании на Промысл. Господь даде, Господь отъят: буди имя Господне благословенно (Иов 1, 21), – говорил он, сидя на гноище, и гноище было престолом царским для того, кто говорил таким образом. Друзья внушали ему другое. Жена еще худшее: рцы глагол некий ко Господу и умри (Иов 2, 9). Но праведник не слушал ни друзей, ни жены, твердо веруя, что на небеси свидетель его вернее их, что присносущен есть, иже имать искупити его и воскресити кожу его, терпящую сия (Иов 19, 25–26). И она воскресла! Праведник увидел благая Господня еще на земли живых, Господь благослови последняя Иовля паче, неже прежняя (Иов 42, 12). А Святая Церковь почтила память его тем, что в назидание наше доселе возглашает страдания Иова в дни, посвященные воспоминанию страданий Христовых.

Иовом заключаются времена патриархальные, времена закона естественного и частых Богоявлений; после того Церковь сосредоточилась в народе еврейском под Законом Моисеевым.

Здесь примечателен, во-первых, сам Моисей, бог фараона (Исх. 7, 1), вождь евреев, пророк, законодатель и чудотворец, распоряжавшийся всем, но не оставивший детям своим ничего, кроме имени и дел своих. Вера его в невидимое и божественное была так велика, что он лучше согласился всю жизнь страдать с народом Божиим в пустыне, нежели называться сыном дочери фараоновой и иметь временную сладость

греха (Евр. 11, 24–25). А любовь к ближним и народу своему у Моисея была так пламенна, что однажды, когда Господь во гневе хотел погубить народ еврейский и воздвигнуть Себе новый – от Моисея, Моисей молился ко Господу и просил об изглаждении из книги живота собственного его имени, только бы остался в живых народ, им предводимый (Исх. 32, 10, 32). За такую веру и любовь и Господь приблизил к Себе Моисея так, как не приближал никого из пророков, беседовал с ним как с другом, лицом к лицу (Исх. 33, 11), явил ему особенным образом славу Свою, отчего лицо самого Моисея просияло таким светом, что на него нельзя было взирать. Но – кто бы мог ожидать после этого? – и сей светоносный друг Божий, удостоившийся быть соучастником славы самого Спасителя на Фаворе, – и он не мог ввести народ Божий в землю обетованную, должен был умереть вне оной – в пустыне!.. За что такое лишение? За то, что при чудесном изведении воды из камня Моисей говорил к народу с Аароном языком сомнения: еда из камене сего изведем вам воду (Числ. 20, 10) – и ударил в камень жезлом не раз, а дважды. Господь почел это умалением Своего имени, и Моисей не вошел в Ханаан! Предавайтесь после этого сомнениям, вы, которые не хотите идти царским путем веры: камень перед вами, но Ханаан за вами – вам не жить в земле обетования, она принадлежит тем, которые веруют, не видя (Ин. 20, 29). Моисей – очевидный свидетель, как много взыскивается с тех, которым дано много. Господь Бог наш есть Бог ревнитель (Исх. 20, 5)!..

Сын Аарона Финеес в то же время служит примером того, как Господь прославляет прославляющих Его. Он дерзнул стать за Закон тогда, когда сами князья Израилевы раболепствовали беззаконию, и поразил всенародно преступление, когда

другие не смели и говорить против него (Числ. 25, 7–13). За такой подвиг ревнителю предоставлено Самим Богом право потомственного первосвященства, и имя Финееса сделалось именем всех истинных ревнителей по славе Бога Израилева.

Преемником Моисея в пророчествах (Сир. 46, 1) был Иисус Навин. Перед ним иссяк Иордан и пали стены Иерихонские; по его гласу остановилось солнце прямо Гаваону (Нав. 10, 12), и един день бысть яко два (Сир. 46, 5); он один с Халевом, из всех вышедших из Египта, вошел в землю обетованную и ввел туда народ израильский. Великое преимущество это заслужено верой и верностью. Когда все соглядатаи земли обетованной возвратились, объятые ужасом от вида исполинов, там обитавших, и смущали народ, Иисус и Халев показали в себе и внушали другим один страх – Божий, убеждая всех и каждого без всякого сомнения идти, куда велит Бог. За это самое они одни и перешли Иордан, да видят, по выражению Сираха, вси сынове израилевы, яко добро ходити во след Господа (Сир. 46, 10–12).

Времена судей Израилевых были славны многими великими мужами; укажем на двух: Гедеона и Сампсона.

Гедеону за победу его над бесчисленными врагами народ поднес венец царский: какой дар привлекательнее этого для сердца человеческого? Но у героя веры был перед умными очами другой, лучший венец: не возобладаю аз вами, – отвечал он, – и не взобладает сын мой вами: Господь да владеет вами (Суд. 8, 23). Не так поступают герои мира! У них ныне освободитель отечества, а завтра притеснитель свободы того же отечества; творят бесчисленные чудеса храбрости, но не могут сотворить одного чуда – самоотвержения, не могут потому, что его произво-

дит не ум и мудрость, не сила и отчаяние, а вера и святое упование.

Сампсон славен силой тела и – бессилием духа. Как тяжело видеть победителя филистимлян в узах Далиды! Слепота и рабство духа неминуемо следуют за владычеством чувственности, но покаяние и молитва исправляют самые тяжкие падения. Покаявшийся Сампсон поразил смертью своею более врагов, нежели сколько поражено им при жизни (Суд. 6, 30).

Ряд судей заключил собою Самуил, пророк от юности, помазавший евреям в царя сначала Саула, а потом Давида. Из его жизни поучительно особенно его прощание с народом при сложении с себя звания судии. Отвещайте на мя, – говорил он при этом всему народу, – еда у кого тельца взях, или осля, или кого от вас насильствовах, или кого утесних, или от руку некоего приях мзду.., извещайте на мя и возвращу вам. И реша к Самуилу, – свидетельствует святой историк, – вси людие: не обидел еси нас, ниже насильствовал еси нам, ниже утеснил еси нас, ниже взял еси от руки чиея что (1 Цар. 12, 3–4). Сами чувствуете, братие, как бы хорошо было в мире, если бы каждый судья и правитель мог оканчивать свое поприще так, как окончил оное возлюбленный Богом (Сир. 46, 16) Самуил!

Из благочестивых царей израилевых вместо всех один – Давид. Но я не знаю, как рассказать вам о нем кратко. В Давиде целый рай добродетелей. Вы сами непрестанно слышите в церкви прекрасные песни прекраснейшего из царей: скажите, какой чистой и возвышенной мысли, какого благого чувства, каких побуждений к терпению, каких утешений нет в этих песнях? Судите же после того, какое богатство духовное было в самом сердце Давида? Но и в этом раю появлялось иногда терние! Ужасно было

падение Давида, но праведник, аще падет, не разбиется. Давид восстал выше, нежели каким пал. Диавол и теперь, думаю, каждый раз содрогается, когда слышит покаянную молитву Давидову: Помилуй мя Боже, но велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое! (Пс. 50, 3). Часто повторяет эту молитву Церковь, но еще чаще должны повторять ее те из нас, которые имеют нужду в покаянии Давидовом.

После Давида, братие, вы, вероятно, желали бы слышать что-либо о Соломоне. И я хотел бы с радостью вспомнить о мудрейшем из царей, песням, паремиям, притчам и сказаниям (Сир. 47, 19) которого удивлялись целые страны и народы. Но, увы, мудрость не соблюла того, кто не был верен ей до смерти (Откр. 2, 10)! Знавший все, от Кедра до иссопа (3 Цар. 4, 33), забыл Бога отцов своих! Да ведаем, как сильна в падшем человеке наклонность к чувственности, когда не принимают против нее мер во-время и не сражаются с нею до крови; как слаб бедный разум наш, когда выйдет из пределов веры и страха Божия и начнет мудрствовать по стихиям мира (Кол. 2, 8).

Времена царей Израилевых были вместе и временами пороков: нечестие одних поощряло и усугубляло ревность других. Велик лик пророков, божественны видения, чудны дела и жизнь!

Кто не удивлялся и не благоговел, слыша о подвигах Илии? Не напрасно изображают его с мечом; вся жизнь Илии была мечом для нечестия, а слово – яко свеща гораше (Сир. 48, 1). Гонящий и гонимый – гонящий идолов и гонимый идолопоклонниками, – он не мог наконец найти на земле по себе места и взят был огненным вихрем на Небо (4 Цар. 2, 11). Дивный огнь сей открылся с Неба, но первый и

главный источник его был в сердце Илии, столь долго и сильно пламеневшем святою ревностью по славе Бога Израилева.

Не менее чуден Елисей, дерзнувший просить и возмогший вместить сугубый дар даже по сравнению с тем, который обитал в Илии (4 Цар. 2, 9). Многочисленные чудеса Елисся показывают, что и у людей Божиих, как у Самого Бога, не изнемогает никакой глагол (Быт. 18, 14). Елисей не взят на Небо, подобно Илии (ибо что стало бы с землею, если бы лишить ее святой персти всех праведников?), но и в утробе земной показал себя небесным, оживив своими костями мертвого (4 Цар. 3, 21).

Жизнь пророков, оставивших нам свои писания, менее известна, но уста их свидетельствуют о величии духа, на них почивавшего.

Что яснее и величественнее предсказаний Исаии? Это – евангелист Ветхого Завета. Произнося свои пророчества, он, кажется, стоял в духе у самых яслей и Креста. Вы не раз будете слышать его в продолжение наступающих праздников.

У Иеремии столько же слез и воздыханий, сколько слов. Это – пророк покаяния. Кто хочет возбудить в себе печаль по Бозе, тому должно читать его плач над развалинами Иерусалима, который изображает всякую душу грешную.

Иезекииль исполнен символов. Некоторые из них так ясны и разительны, что и разумный отрок видит смысл и силу пророчества, несмотря на глубину его. А некоторые из них так многознаменательны и таинственны, что могут быть поняты вполне разве только Ангелами. Из Иезекииля взято дивное пророчество, читаемое в Великую Субботу на утрене, где под образом оживления сухих костей на поле предсказано воскресение мертвых (гл. 37).

Немало символов и у Даниила, предсказавшего седминами своими время явления Мессии (9, 24–27). Но не видения и символы должны остановить нас в этом муже желаний (10, 11), а то редкое обстоятельство, что он был не только великий пророк и чудотворец, но вместе с тем и глава всех мудрецов вавилонских – царедворец и правитель областей. Как умел он совместить столь разнообразные должности? Тем, что всегда отдавал каждому cвое: Божия – Богови, кесарева – кесареви (Мф. 22, 21; Мк. 12, 17; Лк. 20, 25).

Нужно ли было успокоить царя изъяснением пророчественного сна, виденного, но забытого, – Даниил отложил сон и пищу, дабы испросить у Бога откровение тайны (Дан. 2, 18). Нужно ли стало стать за честь Самого Бога Истинного против безрассудного повеления царева – Даниил отложил всю приязнь царскую и все почести, саму любовь к жизни из любви к истине. Свидетели – львы, к которым Даниил был брошен на съедение за то, что не хотел на несколько дней (только на несколько дней!) оставить своей обычной молитвы (14, 31).

Вспоминая Даниила, нельзя забыть трех отроков вавилонских, его друзей по трудам правительственным, а паче по вере. Отроки эти весьма известны всем по их ревности к славе Бога Израилева, за которую были ввержены в пещь огненную, и по тому чуду, которым спасены были от смерти. Но редкие из нас знают и помнят то чудесно-благотворное действие, какое оказал на этих отроков пост, а память об этом для нашего времени всего нужнее, когда в отношении к постам Церкви господствует едва ли не всеобщее пренебрежение. Не так думали и поступали святые отроки. Не желая нарушить закона отеческого касательно пищи, они, несмотря на плен

свой, отказались от роскошных яств, которыми хотели питать их при дворе царя вавилонского. Приставник их опасался, чтобы вследствие этого лица их перед царем не оказались унылыми и не навлекли на него казни. Но по прошествии десяти дней опыта явишася лица их блага и крепка плотию паче отроков, ядущих от трапезы царевы (Дан. 1, 15). То есть пост оказал действие вовсе противное тому, которого так много боятся миролюбцы! Произвел даже то, чего наиболее ищут они! Роскошь, напротив, расслабляя дух, неизбежно рано или поздно отнимает бодрость у тела и сокращает жизнь, как то показывают бесчисленные примеры.

При возвращении из плена вавилонского особенными орудиями Промысла Божия для Церкви были Неемия и Ездра, оба – образец истинной любви к отечеству. Нельзя любить более народа и страны своей, как любили они; тело их было в Вавилоне, а дух превитал на развалинах Иерусалима. Чесо ради лице твое прискорбно есть, а неси болезнуяй, – спросил Неемию однажды царь персидский. Како не быти прискорбну лицу моему, – отвечал Неемия, – понеже град, дом гробов отец моих опусте, и врата его сожжены суть огнем (Неем. 2, 2–3). Следствием этих слов было возвращение многих иудеев из плена и восстановление стен Иерусалимских.

Ездра кроме подобной же ревности по Иерусалиму и кроме благодеяний своим соплеменникам, которых он очистил, между прочим, от примеси язычества (1 Езд. 10, 10–18), достоин вечной, всемирной памяти за то, что собрал рассеянные пленением священные книги Ветхого Завета и привел их в тот вид, который и нам хорошо знаком.

После времен Ездры до Пришествия Христова у иудеев уже не было пророков в собственном смысле

сего слова, но по временам продолжали являться мужи дивные и святые.

Таковы Маккавеи, спасшие отечество от ига Антиохова и восстановившие поклонение Богу Истинному. Подвигами Маккавеев наполнены две книги, носящие их имя; и христианские герои не имеют нужды в лучших образцах любви к отечеству и мужества против врагов.

Таков Елеазар, девяностолетний старец, некий от первенствующих книжников (2 Мак. 6, 18). Мучители умоляли его по крайней мере притворить себе аки ядуща повеленная от царя (2 Мак. 6, 21), но противные закону Моисееву, мяса, да сие соделав – избавится от смерти (2 Мак. 6, 22), но богомудрый старец не восхотел притворством искупить, или, вернее, осквернить, последних дней своих – и вместо преступных снедей вкусил смерть мученическую.

Таковы, наконец, Захария, отец Предтечи; праведный Иосиф, которому обручена была Святая Дева; Симеон Богоприимец. Но эти мужи, будучи часто упоминаемы в Евангелии, весьма известны всем нам и, можно сказать, сами проповедуют за себя и призывают к подражанию своим добродетелям.

Время положить конец воспоминанию и слову и выйти из облака свидетелей (Евр. 12, 1). Так Апостол Павел в послании к евреям называет сонм святых мужей ветхозаветных, и я не знаю, как лучше и яснее можно было бы выразить их нравственное отношение к нам. Подлинно, это свидетели верные, неподкупные, неумолкающие – свидетели за нас или против нас! Желаете знать, о чем свидетельствуют они? О том, что все видимое и настоящее временно и ничтожно, вечно же и решительно важно для всех нас одно невидимое и будущее. О том, что взыскующим Горнего Града надобно жить как странникам

и пришельцам на земле, не по обычаям века сего, а по духу и требованиям века оного. О том, что всякому истинно верующему должно уготовить душу свою во искушение и быть верным и мужественным до смерти. О том, наконец, что спасение всех и каждого не в ином ком, как в обетованном Избавителе мира. Об этом свидетельствуют все праведники Ветхого Завета – свидетельствуют словом, а наипаче жизнью.

Но, братие мои, многие ли из нас приемлют сие свидетельство (Ин. 5, 31–34) и внимают ему? Многие ли даже знают о нем? Лик ветхозаветных праведников ежегодно дважды является в церковном богослужении перед празднеством Рождества Христова, но его примечают только служители алтарей и разве только небольшое число ревностных посетителей храмов. Для всех прочих это Божественное облако свидетелей является и скрывается так же, как мимолетящие облака в небе. Так мало сообразуемся мы с попечительностью о нашем спасении Церкви Божией! Она изобретает разные средства, ежегодно представляет их пред очи наши, а мы – и не думаем о них! Не подобает, – скажем и мы словами Апостола, – не подобает, братие моя возлюбленная, сим тако бывати (Иак. 3, 10)! Церковь ежегодно две последние недели перед праздникомРождества Христова посвящает воспоминанию святых мужей Ветхого Завета: то же должно делать и нам. Двух недель достаточно для того, чтобы изучить – не только чтобы вспомнить их жизнь. Некоторые не могут читать сами Священного Писания: пусть сделают это те, кто может, и для себя и для других. Это будет вместо золота и ливана для грядущего с Небес Господа. Только было бы благое желание соответствовать намерению Церкви, а за желанием не замедлит

явиться и благое дело. Когда мы хотим узнать о чем-либо из житейских вещей, то всегда узнаем: почему не быть тому же и в отношении вещей духовных? Аминь.

Беседа в неделю святых отцов

Наше время отличается, между прочим, великой наклонностью к занятиям историей, так что самые бедные повествования о прошлом находят обширный круг читателей. Наклонность сама по себе похвальная, могущая служить основанием для многого истинно доброго и полезного, ибо прошедшее, хорошо понимаемое, содержит в себе много уроков для настоящего. Только, к сожалению, наклонность эта обращается у нас большей частью вокруг предметов, явно вредящих уму и сердцу. Напротив, те предметы из области прошедшего, которые всегда лучше могут просвещать ум и питать душу, продолжают оставаться едва ли не в совершенном забвении. Говоря об этом, я имею в виду Священную историю. Много ли обращается на нее внимание? Часто ли занимаемся мы ее святыми лицами и событиями? Распространение просвещения между всеми сословиями не спасает в этом отношении от жалкого неведения. Многие могут пересказать со всей подробностью, как основался Рим, кто и когда царствовал в Египте или Вавилоне, а спросите их: как основана на земле Церковь Христова, кто более других потрудился для Царства Божия? – и они ответят молчанием!

Таким образом, мы и с этой стороны делаем не бесполезное дело, когда сообразно указанию Церкви занимаемся воспоминанием святых лиц Ветхого Завета. Может быть, через это некоторые из нас

узнают, как Священная история наша богата великими людьми и великими деяниями всякого рода, а узнав это, почувствуют охоту ближе ознакомиться с этими лицами и с той Божественной книгой, которая содержит их историю.

Ныне, сообразно обещанию нашему, мы должны привести себе на память жизнь и деяния святых жен Ветхого Завета, дабы и жены имели свои собственные образцы добродетелей. При этом мы желали бы примером святых жен Ветхого Завета внушить женам Нового Завета ту важную и благотворную мысль, что жена может быть виновницей спасения не только своего, но и многих и все это может делать она, нисколько не выходя из своего круга, в котором поставлена рукою Премудрого Творца.

Мысль эта, как, может быть, ни покажется она некоторым с первого взгляда неудобоисполнимою, приходит сама собою на ум при взгляде на первую и последнюю жену Ветхого Завета. Ибо кто первая и кто последняя? Первая Ева – последняя Мария. Ева, послушав змия, породила грех и смерть – Мария, вняв гласу Архангела, породила правду и бессмертие. От жены проклятие – и от жены благословение! Не явное ли указание на то, чем может и чем должна быть жена? Может быть, в самом деле жена чаще всего бывает поводом ко греху, источником соблазнов, виновницей скорби и бедствий. А должна и может быть, если захочет, стражем невинности своей и других, распространительницей святых нравов, мира и благоденствия. Как Ева породила грех и смерть? Неуместным любопытством и легковерием, привязанностью к красивому виду плода запрещенного, желанием действовать без мужа и руководить им самой. Не такие ли пороки, братие, которые и доселе наиболее обладают женским полом и наибо-

лее через него вредят человечеству? Чувственность и без того сильно действует в падшем человеке, а когда жена поставляет главным делом своим прельщать, то чувственность становится неукротимой. Отсюда сколько греха! Сколько потерянных раев невинности! Взаимные отношения людей и без того подвержены многим недоумениям, встречам и борьбе, но они совершенно перепутываются, обращаются в неиссякаемый источник распрей и вражды, когда еще жены вмешиваются в дела мужей и хотят господствовать над их поведением и отношениями. Отсюда сколько зла, расторгнутых связей, извращений порядка дел, даже бедствий общественных!

Что заставляет жену выходить, подобно Еве, из своего круга? Желание оказывать как можно более влияния, давать наибольшее применение своим талантам. Но всего этого, как мы сказали, наилучшим образом может достигнуть жена, не выходя из своего круга. Пример тому – Мария. Какая из жен была скромнее ее, неизвестнее для мира в свое время? Что было теснее ее круга личной деятельности? И однако же Мария соделалась источником благословения для всего человечества. Чем? Тем, что за Свое смирение, чистоту, преданность Промыслу удостоилась родить и воспитать Спасителя мира. Вот образец для жен! Рождение и воспитание чад в страхе Божием есть такое средство, которым каждая жена может действовать во спасение не только свое, но и других – целых семейств и обществ. И во-первых, рождением. Это у истинно христианской жены не одно плотское действие: она зачинает не от одной плоти и крови. Для того у христиан брак и есть Таинство; для того супруги при венчании и приемлют благодать освящения. Рожденные в страхе Божием чада бывают святы и приносят с собою на свет благосло-

вение миру. Второе, неисчислимое по своим плодам средство у матерей действовать ко благу человечества – христианское воспитание детей. Мать долгое время составляет для младенца целый мир: в ее очах он видит в первый раз рай или ад – Отца Небесного или духов злобы. Немного может сообщить мать младенцу, но это немногое пойдет на всю жизнь. Язык ее более состоит из действий, нежели слов, но он тем вразумительнее и незабвеннее. Образ благочестивой матери остается для некоторых последней святыней, когда все святое потеряно, и все еще охраняет их от последнего ниспадения в бездну нечестия или отчаяния.

Вы не осудите меня, братие, за это предварительное размышление, зная, как нужен и важен предмет, о котором я говорил сейчас. Обратимся теперь ближе к нашему делу.

Итак, Ева, последовав внушению змия, была первой виновницей бедствий для рода человеческого. Событие плачевное, долженствующее служить для всех жен источником постоянного смирения. Впрочем, грехопадение Евы так богато вознаграждено благочестием и подвигами Марии, что мужской пол нисколько в этом отношении не имеет права сетовать на пол женский. Вознаграждено и покаянием самой Евы. Не напрасно она и по падении названа материю всех живущих (Быт. 3, 20). Распространение через нее на все потомство жизни плотской не заставило бы Адама наречь ее этим высоким именем. Без сомнения, мать всех живущих подала всем живущим пример жизни не по плоти только, но и по духу. Не ее ли покаяния плодом был Авель?

Болезни деторождения, доставшиеся в наследие от Евы всем женам, должны при каждом возобновлении своем приводить им на память происхождение

греха и бедствий и праведный Суд Божий на грешников, а это должно располагать их к благодушнейшему перенесению этих болезней как наказания от руки Божией. Что налагает Сам Бог, то не может быть вредно, как бы ни было прискорбно и трудно. Это – жертва очистительная за грех! И коль скоро жена переносит болезни деторождения в духе веры, покаяния и смирения, то она этим самым покрывает множество грехов и своих, и своего мужа.

После Евы в Священном Писании не упоминается по имени ни об одной святой жене до Сарры, жены Авраамовой. Это однако же не означает того, чтобы в продолжение этого времени не было святых жен. Жены великих патриархов, например Ноя, не могли быть женами грешными. Матери великих святых, например Авраама, без сомнения, и сами отличались чистотою. Но Священное Писание умалчивает о святых женах того времени, вероятно, потому, что они не участвовали непосредственно в судьбе Церкви, подобно следующим.

Первая из таковых Сарра, жена Авраама. Как супруга отца верующих, она разделяла с ним все несчастья, которыми Бог испытывал, очищал и укреплял его веру, и во всех случаях явила себя достойной великого жребия, показав, как должна вести себя жена великого и святого мужа. Случай дважды отторгал Сарру от своего супруга, и она подвергалась опасности сделаться женою царя то египетского (Быт. 12, 15), то герарского (Быт. 20, 2), но всякий раз возвращалась той же, какой была взята. Встретившись с непредвиденным соперничествам Агари, Сарра вышла победительницей, не преступая прав жены, подчиненной мужу. Была искушена и тем, от чего наиболее страдает чувствительность жен, – неплодством, но умела победить его силой веры, показав в

этом случае своим примером, что у жен кроме чувственных, нерешительных и неверных средств есть духовное, самое верное средство к препобеждению немощей естества: вера и молитва.

Не менее примечательны в Сарре ее скромность и повиновение мужу. Сам Господь назвал ее вместо Сары Саррою, то есть госпожой множества, – в знак того, что от нее произойдут цари и народы (Быт. 17, 15–16). Немало было и других причин к возвеличению себя. Но Сарра оставалась покорной женой Авраама, господина того зовущи (1 Пет. 3, 6), как замечает Апостол. Замечание весьма нужное для тех жен, которые, отличаясь какими-либо особенными качествами, или сделав что-либо очень полезное в кругу семейном, или вступив в какие-либо благоприятные связи, теряют уважение к мужу, не знают своему влиянию никаких пределов и ставят себя главою дома, которой, по Апостолу, всегда должен быть муж (Еф. 5, 23). Такая жена, как бы ни казалась себе и другим разумной и как бы ни успевала в своих делах, не будет госпожею множества, не составит прочного счастья для своего дома и рода, ибо Господь гордым противится (Иак. 4, 6)!

Подобно Сарре и еще более очевидный подвиг в разрешении неплодства через веру и молитву совершила во времена судей Анна, мать пророка Самуила. Что Самуил был сыном ее молитв, об этом прямо говорит Священная история (1 Цар. 1, 17), но мы не погрешим против истории, если скажем, что ее же молитвы были причиной того, что сей сын был не кто другой, как Самуил! Надобно только прочесть в книге Царств, как молилась эта святая жена о разрешении ее неплодства, – и тотчас видишь, что таких необыкновенных молитв и плод не мог быть обыкновенным (1 Цар. 1, 10–16).

Но не будем предупреждать порядка времен. Невестка Сарры, жена Исаака, Ревекка, дивна своим вниманием к путям Промысла касательно судьбы своих детей. Нося во чреве двух близнецов, она почувствовала в себе борьбу их – и через откровение узнала, что от нее произойдут два родоначальника, из которых больший поработает меньшему. Послушная Горнему указанию, святая жена не остановилась на этом. Видя подтверждение его в характере детей, она благоразумной хитростью исправила погрешность мужа и вопреки пристрастию его к старшему сыну умела низвести благословение первородства на младшего – достойного. Поступок в прямом своем значении неудобоприкладный к нашим нравам, ибо у нас нет патриархального благословения для первородных, но по духу своему весьма поучительный для матерей. Кто не знает, как нужно заранее узнавать природные наклонности, а вместе с тем и природное предназначение детей? От этого зависит нередко судьба семейств и целых поколений. Но никто не может сделать этого лучше матери. Ее дело поэтому самой следить за свойствами детей; ее же дело и направлять, когда нужно, по примеру Ревекки волю отца касательно предназначения детей к тому или другому роду жизни и занятий. Матери в этом отношении могут быть истолковательницами путей Промысла. Только важное дело это должно совершать не по собственному какому-либо пристрастию – не по желанию властвовать в доме и распоряжаться судьбой детей, а подобно Ревекке, в духе веры и чистой любви к детям: иначе лучше предоставить все это дело одному отцу.

В Сарре, Анне, Ревекке видны добродетели более семейные, хотя и они имели влияние на отдаленное потомство, даже на судьбу самой Церкви. Хотите ли,

братие, видеть жен, действующих в круге жизни общественной, куда вводятся они иногда Самим Богом для указания того, что в Его деснице и слабая жена становится крепче мужей? Примером таковых жен во времена Моисея была сестра его Мариам, во времена судей – Деввора, во времена царей израилевых – Олда и Юдифь.

Мариам предводительствовала ликом израильтянок, когда они воспевали благодарственную песнь Богу за чудесный переход через Чермное море. Взя же Мариам пророчица, – так пишется в Книге Исхода, – тимпан в руце, свои, и изыдоша вся жены в след ея со тимпаны и лики: преднача же им Мариам глаголющи: поим Господеви, славно бо прославися (Исх. 15, 20–21)! Таким образом, прекрасный дар, который украшает многих из нынешних жен, – петь и играть на инструментах – сестра Моисея умела употребить на прекраснейшее дело всенародного прославления имени Божия! Что препятствует женам употреблять – в своем кругу – этот дар подобным образом и ныне? Менее ли древних израильтян Отечество наше видело над собою благодеяний Божиих? Менее ли для души и чувства будет пищи, для дружеских собраний – воодушевления, если вместо бездушных и душетленных песен, приводящих в страсть и поющую и слушающих, предметом домашнего пения и игр на инструментах сделаются гимны духовные, прославление чудес и благодеяний Божиих? Знаю, что, говоря таким образом, я покажусь для некоторых странным, но пусть сами вникнут получше в дело и увидят, как изящные искусства далеко уклонились у нас от истинной цели и какой отсюда вред для нравственности, даже для самих искусств, ибо истинное искусство, подобно истинному знанию, живет и питается не землею, а Небом.

Вероятно, Мариам помогала Моисею не одним ликоначальством над женами в общественных собраниях, ибо Писание называет ее пророчицею (Исх. 15, 20). Несмотря на это, Промысл показал в Мариами, как жена, будучи и в звании пророчицы, не должна выступать из своего круга и восхищать себе не принадлежащее. Однажды Мариам дерзнула вместе с братом Аароном возглаголать на Моисея, пререкая правам его на особенную честь перед народом (Числ. 12, 1–16). Проступок, по-видимому, был небольшой, ибо происходил более от недоразумения, нежели от злости, притом общий сестре и брату, но Аарону, предварившему суд покаянием, вместо наказания был один строгий упрек, а Мариам, замедлившая раскаяться, впала в ужасную семидневную проказу. Да не забывают об этом те, в прочем благие жены, которые, участвуя каким-либо особенным образом в устроении блага Церкви, дерзают потом присваивать себе право располагать ее судьбою и в случае несогласия с их мнением позволяют себе глаголать, подобно Мариами, на самих Моисеев. Такое самозабвение и посягательство сами по себе есть уже признак духовной нечистоты и проказы, от которой надобно очиститься строгим покаянием. Делай и трудись для Церкви, но не думай господствовать над домом Божиим, у которого есть свои, Богом данные приставники.

Девворе суждено было свыше быть судьею и матерью (Суд. 5, 7) всего Израиля, и она исполнила верно свое великое предназначение. Но смирение и скромность жены не оставляли Деввору и в звании народоправительницы. Узрев в Вараке способность быть защитником отечества, она тотчас хотела на него возложить тяжесть народодержавства: только малодушие его принудило скромную жену выйти с

ним на поле брани. Величественная песнь, воспетая Девворой после победы, до сих пор свидетельствует, как среди земного величия далека была она от земной гордости (Суд. 5, 1–32).

Третья из ветхозаветных жен, действовавших в круге общественном, есть Олда, или Олдана. Она представляет разительный пример того, как жена, несмотря на слабость пола своего, может сосредоточить в себе все, что есть лучшего в целом отечестве, и служить посредницей между землею и Небом (2 Пар. 34, 22–28). Деввора была такой, когда у Израиля не было ни царя, ни судьи, а Олда жила в такое время, когда у Израиля был царь, и притом – Иосия, был первосвященник, и притом – Хелкие (4 Цар. 22, 8), но однако же и этот царь, и этот первосвященник ходили к Олде за откровением воли Божией! Так у Бога нашего и в этом отношении нет лицеприятия: кто святее – муж ли, жена ли, тот и ближе к Нему. Неприятна была воля Божия, которую Олде надлежало возвестить, но дивная жена небоязненно возвестила ее и царю, и первосвященнику.

Что касается до Юдифи, то величие ее так необыкновенно, что о ней скорее надобно упомянуть для удивления, нежели для подражания. Решившись употребить телесную красоту свою на защиту отечественного города, Юдифь простерла самоотвержение до последних пределов, так что тонкая черта отделяла ее саму от опасности греха. Водясь верою, она умела пройти невредимо над бездной и, не повредив себе, спасти отечество, но обыкновенная добродетель могла бы в этом случае сто раз пасть сама. Потому-то я и называю геройство Юдифи достойным более удивления, нежели подражания. Кто хочет более ознакомиться с этой необыкновенной женой и ее беспримерным поступком, тот пусть –прочтет

книгу, носящую ее имя: там увидит он, между прочим, с какою радостью поспешила Юдифь в свой мирный домашний круг тотчас по окончании необыкновенного подвига и как мало занимала ее телесная красота после того, как ею спасено было отечество (Иудифь. 16, 22).

Из частных жен, от Моисея до плена вавилонского, преимущественное внимание заслуживают Руфь, праматерь Давида, и вдовица Сарептская, у которой жил Илия пророк.

Во всей всемирной истории трудно отыскать пример любви семейной трогательнее того, какой представляет Руфь. Свекровь ее Ноеминь, желая блага овдовевшей невестке, хотела, чтобы она осталась в своем племени и не возвращалась с ней в Иудею, из которой изгнал их на время голод. Что же Руфь? Не сряши мене то, – отвечала она, – еже оставити тебе, или обратитися мне от тебе, но идеже идеши ты, и аз пойду, и идеже водворишися ты, водворюся и аз: людие твои людие мои, и Бог твой Бог мой; и идеже аще умреши, умру и тамо погребуся (Руф. 1, 16–17). Таким прекрасным словам и чувствам соответствовала и вся жизнь Руфи, за что она из язычницы удостоилась соделаться праматерью Давида, а через него – и Самого Спасителя мира.

О вдовице Сарептской дал свидетельство Сам Господь, когда сказал, что многи вдовицы беша во дни Илиины во Израили... и ни ко единой их послан бысть Илиа, токмо в Сарепту Сидонскую к жене вдовице (Лк. 4, 25–26). Великое предпочтение заслужила она, между прочим, тем, что, несмотря на свою крайнюю бедность, имела столько веры, что решилась пропитать во время голода пророка. За это чванец елея и горсть муки пшеничной не оскудели у нее во все время голода – и над ней уже начинало исполняться то,

что потом замечал в себе Павел: яко нищи, а многи богатяще (2 Кор. 6, 10). А ныне, братие, о многих людях надобно сказать, к сожалению, противное: вся, по видимости, имуше, а ничтоже содержаще (2 Кор. 6, 10). Это те, кто, имея блага многа лежаща на лета долга; затворяют утробу свою при виде брата требующа (1 Ин. 3, 17), богатеют в себя, а не в Бога (Лк. 12, 21); приобретают, таким образом, по видимости весь мир, а теряют – душу (Мф. 16, 26)! Думают, обыкновенно, что у них все еще мало; боятся, благотворя другим, обидеть себя – а того не помнят, что рука дающего убогим, не оскудеет (Притч. 28, 27)!

И времена плена вавилонского, как ни несчастливы были они для евреев, украшались однако же не одними великими мужами, но и святыми женами, так что язычники говорили: кто презрит людий сих, иже имут у себе жен таковых (Иудифь 10, 19)? Тогда для еврея главная добродетель была сохранить в чуждой земле верность Богу отцов. Эсфирь не только сохранила ее, но и готова была пожертвовать для нее жизнью. Промысл дал ее в жены Артаксерксу, царю персидскому, а он, наученный врагами иудеев, дал повеление избить сей народ по всему царству. Никто до тех пор не знал, что Эсфирь – иудеянка, и теперь еще более причин было скрыть свое происхождение. А Эсфирь здесь-то и открыла его – с явной опасностью для жизни, только бы спасти народ свой – и спасла! Святое дерзновение царственной жены подвигло на милость сердце царево, и погибель, приготовленная народу Божию, пала на головы врагов его, а поступок Эсфири сделался предметом ежегодного торжества для всего народа израильского (Эсф. 9, 19–31).

Сусанна прославилась мужеством другого рода – борьбой за свое целомудрие. Что нужнее этой доб-

родетели для жен? Без целомудрия жена есть сосуд погублен (Пс. 30, 13). В целомудрии само существо жены. Сусанна, несмотря на нечистоту нравов у язычников, между которыми она жила, твердо знала это и еще тверже хранила. Обольстители поставили ее в крайность – избрать утехи любви преступной или смерть! Юная израильтянка немедленно избрала смерть! Но Господь не попустил потерять жизни той, которая готова была отдать ее за свою невинность.

Прекрасным воспоминанием о целомудренной Сусанне можно бы заключить и все воспоминание ветхозаветных жен, если бы не представлялось еще одно лицо из времен Маккавейских, чей пример особенно нужен для жен Нового Завета. В самом деле, братие, женам христианским мало иметь обыкновенные добродетели: верность Богу, отечеству, супругу, скромность, благоразумие и чистоту. От них, как и от мужей, как и от всех последователей Христовых, требуется еще, чтобы они, когда потребует долг, умели оставлять все – супруга, детей и весь мир для Бога. Этой высокой добродетели пример видим в чудной жене времен Маккавейских. Свирепый Антиох умучил перед ее очами семерых детей ее, принуждая их к идолопоклонству. Какое зрелище для сердца матери! Между тем она вместо слез, или жалоб, или потери чувств, как это случилось бы с матерью обыкновенной, сама коегождо их увещаваше на мучение отеческим гласом (2 Мак. 7, 21). Наконец остался один. Сами мучители остановились; сам царь просил ее, да будет юноше советница на спасение (2 Мак. 7, 25). И лишенная детей мать обещала советовать. Что же она посоветовала? Сыне, – воскликнула она, – помилуй мя, носившую тя во чреве девять месяцей, и млеком питавшую тя лета три,

молю тя, чадо, да воззриши на небо и землю, и вся яже в них видящ уразумеши, яко не сущих сотвори сия Бог, и человеч род тако бысть. Не убойся убо плоторастерзателя сего, но достоин, быв братии твоея, восприими смерть, да в милости с братиею твоею воспиму тя (2 Мак. 7, 27–29). Мученический венец не замедлил после этих слов сойти на главу сына и матери. Сойдет, сойдет драгоценный венец этот и на главу всякой матери, которая там, где нужно, в состоянии будет отказаться ради Бога и Его святого закона от любви плотской к детям. Ибо не среди одних гонений можно приносить такую жертву. Редкая мать не встречает случаев, когда любовь к детям борется с любовью к Богу. Да не предпочитает она временного блага детей вечному, да будет готовой видеть их лучше мертвыми плотью, нежели умершими духом, – и она поступит по чину жены Маккавейской!

Обратимся теперь ко всему сонму святых жен ветхозаветных. Что видим во всех них? Все они, по выражению Апостола, свидетельствовани быша во-первых верою (Евр. 11, 2); жили не столько по плоти, сколько по духу, не столько в видимом и настоящем, сколько в невидимом и будущем. Любили супругов, детей, отечество, но главным предметом любви их был Бог и обетованный избавитель мира. Из этой небесной любви являлось в них все великое, чем они прославились на весь мир.

Во-вторых, все святые жены были весьма свободны от суетных обычаев женских, украшая себя, по Апостолу, не плетением власов и убором головы, не обложением злата и лепотою риз, а кротким и молчаливым духом, потаенным сердца человеком (1 Пет. 3, 3–4), то есть сердечными совершенствами. Ничего не может быть почтеннее жены, украшенной

таким образом: она украшает собою самую бедность. Напротив, никакие золото и роскошь не могут прикрыть гордого и строптивого нрава; никакие драгоценные камни не заменят чистоты целомудренного взора и сердца.

В-третьих, все святые жены оказывали глубокое повиновение своим мужьям. Сама Сарра, как мы видели, послушаше Авраама, господина того зовущи (1 Пет. 3, 6). Муж глава жене, данная Самим Богом, потому искать главенства на земле – значит для жены идти вопреки явной воле Божией. На земле, говорю, ибо на Небе есть Жена, честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим.

Все святые жены любили домашний кров. Даже те из них, кто рукой Промысла изводим был на поприще общественного служения, с радостью спешили в семейный круг, когда заканчивали свое служение.

Открыть ли вам, братие, наконец, последнюю черту, которой Апостол Павел довершает изображение характера всех святых ветхозаветных, как мужей, так и жен? Она состоит в том, что все они умерли, не прияв обетования: Богу, – прибавляет Апостол в изъяснение, – лучшее что о нас предзревшу, да не без нас совершенство приимут (Евр, 11, 39–40). Когда доходишь при чтении до этого места у Апостола, то не знаешь иногда, что думать о нем. Ибо лучшее, без всякого сомнения, должно принадлежать лучшим, а мы, братие, что значим в сравнении с ветхозаветными праведниками? Самые лучшие из нас не дети ли в сравнении с такими мужами, как Авраам, Иов и другие? Им суждено жить во мраке сеней и гаданий потому, что они сами были яко светила в мире (Флп. 2, 15), способны прогонять современную им тьму, а мы поставлены среди полудня благодати, дабы хотя обилием внешнего света рассеяна была

наша внутренняя тьма. Но как бы то ни было, а по-видмости состояние наше далеко превосходит состояние ветхозаветных праведников: младенец теперь видит то, чего желали видеть и не видели все патриархи и пророки.

Что же, братие, производит в нас это обилие света благодатного? Чувствуем ли мы свое высокое преимущество быть членами Церкви Новозаветной и пользуемся ли им как должно? Так ли твердо веруем в Пришедшего, как они веровали в Грядущего? Так ли сильно любим Видимого, как они любили Невидимого? У Господа нет лицеприятия: кому много дано, с того много и взыскивается. Чего же не взыщут с нас, если мы, пользуясь всеми дарами благодати, рождаясь, можно сказать, и умирая у подножия яслей и Креста, не будем уметь найти в них своего спасения! Божественное облако свидетелей, как Апостол называет лик ветхозаветных святых, свидетельствующее теперь для нас, не будет ли свидетельствовать тогда против нас? Лот скажет: «Я среди Содома мог сохранить чистоту нравов, а они среди собратий по вере, под сенью Церкви и ее пастырей не могли остаться верными Закону Божию». Иов скажет: «Я на гноище и в ранах нашел в себе столько сил, чтобы благословлять имя Господне, а они, проводя жизнь большей частью в тишине и мире, не умели быть преданными воле Божией и не роптать на Промысл». Иосиф и Сусанна будут обличать тех, кто погубил свое целомудрие; Руфь будет свидетельствовать против юношей и дев, непокорных родителям. Сарра станет против жен, неверных своим мужьям. Каждый грешник найдет против себя свидетеля и каждая грешница – свою обличительницу. Да сохранит Господь всех нас от такого свидетельства и обличения молитвами сих же самых

свидетелей и обличителей! А для того память их не на час только или на день, а навсегда да будет со всеми нами! Аминь.

Беседа на литургии в навечерие Рождества Христова

При всем желании продолжать наши собеседования с вами, возлюбленные братие, мы едва было не умолкли на весь наступающий праздник. Причиной того была немощь – не телесная, а духовная, а причиной немощи – величие торжества, необъятность чудес и знамений вифлеемских, глубина и неисследимость преславной тайны явления во плоти Сына Божия. Чем более размышляли мы об этой тайне, тем менее находили в себе способностей изобразить ее в подобающем виде. Ум озарялся светом; память представляла пророчество за пророчеством, событие за событием; воображение преисполнялось святыми образами; сердце воспламенялось любовью к Предвечному Младенцу, почивающему в яслях, – но слово оставляло нас, и уста запечатлевались; мы были способны только благоговеть и удивляться, а не беседовать. Так текло время, и если бы можно было нам ограничиться самими собою, то желалось бы навсегда остаться в этом безмолвном изумлении перед чудесами и тайнами любви вечной.

Но потом пришла мысль, что при всей духовной скудости нашей на нас лежит священный долг делиться с вами – в подобных случаях – и мыслями, и чувствами нашими. Из яслей вифлеемских, казалось, исходил некий тайный глас вразумления. «Служитель и провозвестник – хотя и недостойный – Евангелия, – так, казалось, слышал я, – почто медлишь возвестить славу Спасителя твоего и хочешь пребыть без-

гласным, когда все вещает о Нем? Если не можешь возвысится до благовестия о самой тайне Воплощения и идти с мудрыми волхвами за звездою выспреннего богословия, то гряди смиренно вслед за пастырями в вертеп, к яслям; изобрази своим слушателям, что там совершается; повтори вслух провещанное Евангелистами. Довольно и этого, чтобы всякий слышащий возблагоговев перед Тем, Кто, оставив славу, которую от века имел у Отца, является ради нас со всеми немощами младенчества, и, возблагоговев, научился, подобно Спасителю своему, отвергать суетную славу мира, любить простоту и смирение, полагать за братию душу свою».

Повинуясь этому гласу, мы выходим к вам, братие, с одним святым Евангелием: в нем наши будущие беседы; здесь все наше и ваше поучение. Следуя со смирением и в простоте духа за Евангелистами, пойдем туда, куда поведут нас; будем видеть то, что покажут нам, слышать то, что возвестят, слагая, подобно Пресвятой Деве, виденное и слышанное в сердце своем, то есть обращая его посредством благоговейного размышления в пищу для души и сердца. Таким образом, сама собой составится, как надеемся, при помощи благодати Божией неоскудевающая трапеза духовная на грядущие праздничные дни.

Душе света и истины, силы и могущества, дивным посредством которого Слово стало плотию! (Ин. 1, 14). Сотвори, да плоть теперь станет для нас словом, а события вифлеемские обратятся в живые уроки духа для нас, обложенных плотью, да, оживотворенные верой, возможем воспринять внутрь себя, в самые сердца наши Предвечное Слово, почивающее в яслях вифлеемских, и соделаемся способными принимать от Него те Божественные глаголы, которые

Оно само всегда готово обращать ко внутреннему человеку нашему.

Иисус Христово рождество сице бе, – так начинает святой Матфей благовестие о рождении Спасителя: – обрученней бывши Матери его Марии Иосифови, прежде даже не снитися има, обретеся имущи во чреве от Духа Свята (Мф. 1, 18). Итак, Пресвятая Дева была обручена, когда благоволил зачаться и родиться от Нее по плоти единородный Сын Божий. Зачем нужно было обручение Той, Которая не знала и не хотела никогда знать мужа (Лк. 1, 26–44)? Затем, ответствуют святые отцы, что для преславной тайны Воплощения Сына Божия нужны были до времени покров и завеса, ибо бессеменное зачатие, возвещенное Святой Деве Архангелом, открытое отчасти Духом Святым праведной Елисавете, оставалось неведомым для всех прочих. Что стало бы со Святой Девой, если б Она оказалась имущей во чреве, не быв обручена мужу? Чем показалась бы Она иудеям, если самому святому обручнику Ее Она казалась бракоокрадованной? «Если бы это (то есть плодоношение без мужа) от начала было иудеям явно, – любомудрствует святой Златоуст, – то камнями побили бы Деву, как преступницу осудили бы Ее. Ибо если о прочих, о которых многократные указания имели в Ветхом Законе, явственно нападали без стыда, то чего не сказали бы, услышав об этом (бессеменном зачатии)... Ибо если после стольких знамений еще Его сыном Иосифовым нарицали, то как прежде знамений веровали бы, что от Девы родился?»

Итак, чтоб устроить для Святой Девы защиту не только от иудеев, но и от самого Закона, который угрожал побиением камнями деве, плодоносящей без мужа, Премудрость Божия предрасположила обстоя-

тельства так, что Святая Дева во время рождения Божественного Младенца находилась в состоянии обручения. Евангелисты не говорят, как произошло это необыкновенное обручение, но Священное предание сохранило для нас сведения об этом событии, столь важном не только в жизни Пресвятой Богородицы, но и в деле нашего спасения.

Хотите ли выслушать с благоговением, что говорит Предание? Когда Святая Дева, – так повествуют древние отцы Церкви, – после введения своего во храм достигла совершенных лет, то первосвященники объявили Ей, что в Ее возрасте уже невозможно Ей более оставаться при храме и что, следуя общему обыкновению, Она должна избрать себе супруга. Но Мария объявила решительно, что Она, посвященная родителями и сама посвятив себя Богу, не может принадлежать никому из людей. Первосвященники изумились такому, беспримерному в Ветхом Завете обету девства (ибо в то время, призываемые благословением на многочадие и надеждой на рождение обетованного Мессии, все девы Израиля почитали за величайшее несчастье остаться навсегда вне супружеского состояния). Но, уважая святую решимость Отроковицы, Чья чистота нрава и жизни была доподлинно известна, не дерзнули принуждать Ее к оставлению святого обета. Поскольку святых родителей Марии уже не было в живых, то, чтобы доставить Ей необходимое пристанище, почли за лучшее найти такого человека, который решился бы принять имя Ее супруга, не пользуясь его правами. После усердной молитвы к Богу: да Сам Он укажет такого мужа – священники, получив особенное знамение свыше, вручили Пресвятую Деву одному благочестивому старцу от рода Давидова, именем Иосифу, который, обручившись с Нею по

Закону, взял Ее с собою в Назарет, где находилось его жилище. Так изъясняется преданием таинственное обручение Пресвятой Девы!

Уже судя по такому обручению, праведный Иосиф всего менее мог ожидать увидеть обрученную себе Деву непраздной. И вот, Она однако же обретеся имущи во чреве! (Мф. 1, 18). Можете представить, что должно было произойти в душе святого старца! Святая Церковь нисколько не преувеличивает, когда говорит, что он в то время имяше бурю помышлений сумнительных (Акафист Пресвятой Богородице, кондак 4). Может быть, сто раз он не верил своим очам; начинал думать и оставлял мысль; обращался к земле и Небу за разрешением сомнения – и не находил его. Наконец, волнующаяся мысль нашла пристанище: но, Боже мой, какое пристанище? Бракоокрадованную помышляя (Акафист Пресвятой Богородице, кондак 4), как говорит Святая Церковь. Ничего не могло быть мучительнее этой мысли для чистой души святого старца, но другой мысли не было. Что делать? Куда обратиться? Можно бы спросить Саму Деву и потребовать объяснения, но что вопрошать? – мыслил кроткий старец. Зачем смущать и терзать вопросами Ту, Которая и без того должна страдать от своего положения? Так самая кротость и доброта Иосифа служили ему во искушение. Равным образом можно было ожидать, что Сама Плодоносящая раскроет и объяснит Свое состояние, ибо не могла Она не заметить смущения в хранителе Своего девства, не могла не страдать душою, видя его страждущим. Но и Она – молчала! Почему? Потому, что дело Ее было тайной не столько Ее, сколько Божией, а как открыть тайну Цареву без воли Царя? Молчала потому, что молчал Сам Господь. Ему, помышляла Она, известно наше положение,

наше смущение и страдание: если найдет нужными, то Сам поднимет завесу, снимет с нас тяжелый крест: не найдет – будем нести Его! Отец не оставит Своего Сына, а Сын – Матери.

Но что Провидение? Где Архангел, благовествовавший радость? Почему он не поспешит удалить от Святейшего святых подозрение, столь ужасное? Возблагоговеем, братие мои, пред величием Премудрости Божией: это один из самых дивных путей ее! Мы видели, почему нужно было опустить завесу обручения над бессеменным зачатием неискусобрачной Богоневесты; в свете откровения, которым теперь пользуемся, нетрудно понять, для чего на этой завесе, как какому-то призраку, допущено было явиться на время и мрачному подозрению. Такое уничижение Сына и Матери не только не противоречило великой цели явления во плоти Сына Божия, но, можно сказать, было самым естественным ее проявлением и вместе началом Его великого служения спасению роду человеческому. Ибо для чего Сын Божий оставил Престол славы и, подобно последнему из сынов человеческих, вселился во утробу Приснодевы? Для того ли, чтобы, явившись на земле, принять от всего рода человеческого честь и поклонение, подобно тому, как оные приемлются от ликов ангельских? Нет, Сын Божий является на земле не как Господь и Владыка, а как Искупитель и Посредник; является во плоти для того, чтобы стать жертвой за грехи и неправды наши, претерпеть казнь, нами заслуженную, и таким образом оправдать нас и примирить с Правосудием Небесным.

Что же удивительного, если сообразно цели Пришествия Своего на землю Он еще во утробе материнской становится предметом мрачных подозрений, вступая, таким образом, еще до рождения на лествицу

искупительных страданий и уничижения, по которой Он будет идти до самого конца своей жизни? И для служителей преславной тайны – Марии и Иосифа – такое тяжкое положение было, конечно, не без великого плода духовного, Святая Дева становится теперь Матерью Бога Слова; святой Иосиф должен будет вскоре наречься отцом Его. Какая великая честь и слава для обоих! А вместе с тем какая великая опасность для смирения, этого основания всех добродетелей. Ублажат мя вси роди (Лк. 1, 48) – снова могло представиться в уме Марии и в воображении Иосифа, но не всегда в такой чистоте, в какой представилось среди святого восторга при свидании с праведной Елисаветой. И вот, против этой опасности превозношения рукою самого Промысла, сотворившего такое величие (Лк. 1, 49), воздвигается мрачная, но крепкая ограда – подозрение в нарушении брака. Не до помыслов уже о земной какой-либо почести было теперь Той, Которая из-за мнимого несоблюдения чести не могла без смущения смотреть даже на хранителя своего девства и подвергалась опасности строгого осуждения по Закону. Не до самомнения и величаний было и святому старцу. Когда он, вразумленный свыше, вспомнит, какими мрачными очами взирал он на Того, Кто благоволил воспринять от нареченного отца свое имя. Между тем Святая Чета, страдая от тяжкого искушения, тем самым приобщалась уже к страданиям Искупителя мира, и в то время как Он возрастал во утробе материнской плотью, они возрастали духом, возрастая внутренно до высоты своего внешнего положения. В святом старце, кроме того, тяжкое подозрение послужило, как сейчас увидим, случаем к обнаружению пред всем миром чрезвычайной доброты его души и необыкновенной кротости сердца.

Два пути было теперь для Иосифа, чтобы выйти из мучительного состояния и положить конец своим душевным страданиям. Он имел, во-первых, полное право обличить непраздную Отроковицу всенародно, предав Ее строгости Закона Моисеева, но такая строгость была совершенно противна и кроткому нраву старца, и тому уважению, которое, при всех его подозрениях, продолжала внушать ему Святая Дева равноангельным нравом и житием Своим. С другой стороны, Иосиф мог оставить все дело без внимания и продолжать в молчании нести имя супруга Той, Которая, по его мнению, была бракоокрадованной, но такой образ действий был противен совести, решительно отвращавшейся от всякого потворства нечистоте и от всякого соучастия в неправде. Что же делает наконец святая и кроткая душа? Иосиф же, – замечает Евангелист, – праведен сый (то есть столько же добр милосерд, как и правдив и чист) не хотя ея обличити, восхоте тай пустити ю (Мф. 1, 19): решился, то есть, разойтись с Девой тайно, без оглашения, не вредя Ее чести и безопасности. На это Закон давал ему полное право. Благодарим тебя, святой старче, за твое снисхождение, но в нем уже нет более нужды: довольно терзалось твое сердце недоумениями, приготовься услышать весть, которая стократ вознаградит тебя за все!

Сия же ему помыслившу, се, Ангел Господень явися во сне Иосифу, глаголя: Иосифе, сыне Давидов, не убойся прияти Мариам жены твоея; рождшеебося в ней, от Духа есть Свята. Родит же Сына, и наречеши имя Ему Иисус; Той бо спасет люди своя от грех их. Сие же все бысть, да сбудется реченное от Господа пророком глаголющим: се, Дева во чреве приимет и родить Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, еже есть сказаемо, с нами Бог (Мф. 1, 20–23).

Заметьте, братие, силу выражения евангельского – сия же помыслившу, то есть тотчас, как только мысль о тайном отпущении от себя Обрученной утвердилась в душе старца. Значит, Провидение, хотя и скрывалось за семью завесами, бдительно следило за всеми движениями души Иосифовой. И вот, как только настала минута к действию, завесы тотчас падают: сия же помыслившу, се Ангел Господень явися (Мф. 1, 20) – может быть, тот самый, который благовествовал и Марии ее бессеменное зачатие, то есть Гавриил, ибо такие тайны вверяются немногим. Явися во сне – потому что благопокорливая душа старца, как замечает святой Златоуст, не имела нужды в более чудесном явлении Ангела наяву; с другой стороны, разительное совпадение сновидения с обстоятельствами, равно как и принятое во сне от Ангела откровение, будут ручаться за свое происхождение свыше. Ибо что говорит Ангел? Говорит о таких предметах, которые не могли быть ведомы никому из смертных, то есть о внутренних, тайных помыслах его души: не убойся прияти жены твоея; рождшееся бо в ней от Духа есть Свята. Открывает, далее, будущее, известное единому Богу: родит же Сына; той бо спасет люди от грех, наречеши имя ему Иисус (Мф. 1, 21). Само именование Иосифа сыном Давидовым употреблено не без особого смысла. Иосиф был бедным древоделом, а его именуют теперь не только потомком – даже сыном Давидовым и потому ближайшим наследником всего величия Давидова. Для чего? Чтобы таким образом вдруг поставить его на высоту настоящего его положения, с которой он ниспал было так глубоко из-за своего мрачного подозрения. Иосифе, сыне Давидов – выражение дружеское и в то же время вразумляющее. «Потомок Давида, – как бы так вещал Ангел, –

почто ты малодушно поникаешь под бременем собственного своего величия? Почто не приведешь себе на память древней, неотъемлемой славы дома твоего и смущаешься, когда подобает только радоваться? Род Давида, к которому ты принадлежишь, унижен и усечен до корня, но не из него ли должен произойти Царь славный, Спаситель всего мира? И не от Девы ли должен родиться Он? Довольно предавался ты мрачным мыслям, терзался, страдал – узнай истину и возрадуйся! Рождшееся – что так смущает тебя – не от человек есть, а от Духа Свята. Отроковица, точно, родит Сына, и ты хотя не отец Его, будешь иметь честь по праву отцов наречь Ему имя – Иисус. Это, а не другое наименование приличествует Рожденному, потому что Он спасет весь род человеческий от греха и смерти вечной. Чрезвычайные вещи совершаются в доме твоем, и однако же такие, которые давно были предсказаны в слух всего Израиля пророками: Сие же бысть, да сбудется реченное от Господа пророком глаголющим: се Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, еже есть сказаемо, с нами Бог».

Такое указание на пророчество, по мнению святителя Златоуста, могло служить для Иосифа вместо путеводной нити даже на тот случай, если бы он не удержал в памяти всех подробностей своего сновидения. Но можно ли было забыть такой сон? И вот, Иосиф, по свидетельству Евангелиста, восстав от сна, сотвори, якоже повеле ему Ангел, и прият жену свою, то есть прият паки сердцем и душою. А ведь перед тем он решился было удалить Ее из своего дома, но не удалил еще, что видно из того, что Ангел явился немедленно, как возникла в душе старца эта мысль. Открыл ли при этом святой старец прежние мучительные недоумения свои Пресвя-

той Деве? И открытие могло послужить к общей радости и утешению о пройденном искушении, и умолчание не могло уже вредить миру и тишине сердечной, ибо одно сияющее радостью лицо Иосифа и усугубившиеся нежные попечения об Отроковице могли дать знать Ей, что хранитель Ее девства посвящен в тайну, доселе ему неведомую.

Думаю, что и нам не нужно много слов для обращения себе в урок того, что мы видели. Тем, которые избираются на особенное служение тайнам Божественным, на совершение великих предопределений Небесных и для того удостаиваются особенных откровений и, так сказать, содружества с Небом, – тем свойственно представлять себе, что они находятся под особенным попечением свыше и потому иметь особенное упование и дерзновение. Так, Богом избранные души, кто бы вы ни были, Провидение бережет вас как зеницу ока. С чьей, как не с вашей головы не упадет ни одного волоса без воли Отца Небесного. Но не думайте, что по тому самому вы свободны от искушений. Вас-то, напротив, и ожидают они во множестве; для вас-то, как для сосудов золотых, и уготовляется очищение огнем седмерицею. Пример – все великие и богоизбранные исполнители советов Божиих. Посмотрите на жизнь их! чем исполнена она, как не искушениями и самыми тяжкими обстояниями? Самое дорогое, сама честь и невинность ваша, как показывает пример Пречистой Матери Господа, могут подлежать подозрениям самым мрачным. Вы можете сделаться предметом тяжких сомнений даже для тех, чьим уважением всего более дорожите, – ваших сродников, ваших благотворителей, друзей и любимцев души вашей.

Какой совет преподать вам на этот случай? Что приличествует вам в таком мучительном положении?

Совершенное ли молчание – по примеру Марии и Иосифа? Может приличествовать и сие бесценное молчание, если вы возросли духовно в меру их веры, преданности и упования. По крайней мере, не спешите преждевременными изъяснениями и воплями слагать с себя креста, на вас возложенного, не освятившись им в душе своей, не облобызав его всем сердцем, не почувствовав его живоносной силы. Всегда будьте внимательны не столько к своей – малой чести, сколько к путям Божиим, ожидая во всяком случае более свыше – от Господа, управляющего всеми событиями и наблюдающего все пути наши, нежели снизу – от себя самих, от своего благоразумия и дальновидности. Что вся земная слава и честь для тех, кто возлюбил славу Божию, стремятся к почести вышнего звания! Только бы наше бесчестие не было заслужено нами, не вредило делу Божию и не наносило соблазна ближним, а так пусть проносят яко зло имя ваше (Лк. 6, 22): это один из видов блаженства, указанных для нас Спасителем нашим. Настанет великий день откровения, когда обнаружатся все тайны, когда пред лицом Ангелов и всего мира явится, кем и чем был каждый из нас. Аминь.

Беседа на всенощном бдении под Рождество Христово

Это, если бы мудрости человеческой самой предоставлено было начертать план явления на земле великого Посредника между землею и Небом? Не постаралась ли бы она удалить от колыбели Божественного Отрочати всякое неудобство и бедность? Не почла бы за долг окружить происхождение Его на свет знамениями и чудесами, славою и великолепием? Но Премудрость Божия поступила

противоположным образом. И мы увидим знамения и чудеса, но только те, которые были, так сказать, неизбежными при столь чрезвычайном событии, каким является Воплощение Сына Божия. Прежде же всего увидим бедный вертеп и ясли, пелены и слезы; все прочее: звезда и восточные мудрецы с дарами, хвалебные хоры Ангелов – только, смеем сказать, второстепенные черты в сей Божественной картине. Памятуя об этом, мы должны, братие мои, искать в рассматриваемых нами событиях величия не внешнего, земного и чувственного, а внутреннего, духовного, того величия, которое состоит в отвержении всего великого и славного по суду и понятиям мира суетного. Божественное величие откроется здесь в таком избытке, что самое пламенное воображение не в состоянии будет вместить его.

Уже приближалось время, определенное законом естества, в которое должен был произойти на свет Творец естества. Но Святая Чета обитала в Назарете, месте жительства Иосифова, а обетованному Спасителю мира надлежало родиться в Вифлееме, ибо пророк за пять веков в слух всего народа иудейского изрек: и ты, Вифлееме, доме Ефрафов, ни чимже менши еси во владыках Иудовых: из тебе бо изыдет Вождь, иже упасет люди моя Израиля (Мих. 5, 2; Мф. 2, 5). Славному пророчеству сему необходимо надлежало исполниться – но как? Сказать Иосифу, чтобы он с Пресвятой Девой шел теперь в Вифлеем? Это было бы всего удобнее, но такое исполнение пророчества было бы не столько исполнением, сколько приспособлением к нему: так может действовать человеческая мудрость, а не Божественная. И Провидение избрало другой путь, его достойный. Иудея имела в это время своего царя, Ирода, но, подобно многим другим странам, зависела от верховной

власти Рима. И вот, римскому кесарю Августу пришло на мысль сделать перепись во всей подвластной ему вселенной. Без сомнения, владыка Рима имел для этого свои причины и побуждения, может быть, очень умные и основательные, может быть, очень неумные и неосновательные – как бы то ни было, только повелением Августа о переписи открывалась возможность того, чтобы древнее пророчество о рождении обетованного Избавителя в Вифлееме могло исполниться теперь со всей определенностью, без малейшего нарушения свободы человеческой.

Благоговея пред этим распоряжением Премудрости Божией, не преминем, братие мои, вместе с тем приметить здесь и новую поучительную черту самоуничижения будущего Искупителя человеков. Ибо что должно последовать в отношении к Нему вследствие переписи римской? Имя Иисуса, сладчайшее и достопокланяемое имя, пред величием которого, по свидетельству Апостола, преклоняется всякое колено небесных и земных и преисподних (Флп. 2, 10), будет от самого рождения записано в число подданных кесаря наряду с именем последнего из сынов израилевых. Гордый владыка Рима не удостоит, конечно, и взглянуть на списки имен, присланные из Иудеи, но те, которые были приставлены к делу, не раз могли

читать в них, что в Вифлееме у одного из потомков Давидовых, именем Иосиф, промыслом древодел, есть осмодневный сын, именем Иисус... Да послужит сие к утешению тех, кто всю жизнь не имеет другого звания, кроме слуги и раба: это первый из титулов, который принял по рождении Сам Сын Божий. А те, кто с самого рождения обременены титулами и отличиями, да научатся на примере Спасителя своего не полагать в них своего величия, а искать его в бескорыстном служении Богу и ближним.

Поскольку у евреев был обычай вести народные переписи по коленам, племенам и родам, а всякое колено, племя и род имели свои определенные города и места праотеческие, то повеление кесаря о переписи привело в движение всю Иудею. Идяху, – говорит Евангелист, – вси написатися, кождо во свой град (Лк. 2, 3). Святому Иосифу надлежало отправиться в Вифлеем, фамильный город Давида, чьим потомком он был. Мария, как жена, не подлежали переписи и могла, по-видимому, оставаться дома. Этого требовало и положение Ее, но Она была, по свидетельству Предания, последняя в своем роде, не имела ни братьев, ни сестер, а такие женщины, как наследницы имени и всего рода отеческого, подлежали переписям наравне с мужами. Таким образом, и Марии, несмотря на Ее состояние, надлежало оставить мирный кров домашний и идти в Вифлеем, чтобы записать Свое имя в список подданных кесаря. Взыде же Иосиф от Галилеи, из града Назарета, во Иудею, во град Давидов, иже нарицается Вифлеем, зане быти ему от дому и отечества Давидова, написатися с Мариею обрученною ему женою, сущею непраздною (Лк. 2, 4–5).

Сущею непраздною, – то есть как бы так говорил Евангелист: хотя Она была непраздна, хотя поэтому Ей лучше было бы оставаться дома, так как путе-

шествие в Вифлеем сопряжено было для Нее с крайними неудобствами и трудностями. Может быть, святой старец утешал себя на этом пути мыслью, что пребывание его в Вифлееме не будет продолжительным и он, воздав кесарева кесареви, успеет возвратиться в дом для воздания Богови яже Божия. Но скоро ли могла дойти очередь в переписи до бедного древодела назаретского, который, хотя и вместе с нареченною женою своею происходил по прямой линии от Давида, не имел другого отличия, кроме старческих седин и внутренней, единому Богу ведомой чистоты души и сердца. Потому, егда быста тамо, исполнишася дние родити Ей (Лк. 2, 6).

Исполнишася дние. Как бы уже ни на один день не могло быть отсрочено то, что не на один, а на многие дни отсрочивается иногда для прочих сынов человеческих! С такой точностью начинает исполнять все законы природы человеческой Тот, Кто грядет вознаградить и искупить Своей правдой нарушение всех законов всеми людьми. Закон общества требует, чтобы имя Его, еще не рожденного, внесено было в перепись римскую – и вот, Он в Вифлееме, вместе с нареченными отцом и Матерью непраздною! Закон природы требует, чтобы младенцы происходили на свет по девятимесячном плодоношении – и вот, Он исходит на свет тотчас, егда исполнишася дние родити!

По крайней мере, Матерь Сына Божия будет иметь теперь в Вифлееме спокойствие и удобство, так необходимые в то время, егда исполнишася дние родити! Какой-нибудь из старейшин иудейских поспешит предоставить свои чертоги Матери обетованного Мессии? Тем паче какой-либо священник вифлеемский будет молить о том, чтобы его дом освятился и прославился рождением великого Царя? Нет,

об этом рождении не должны ведать ни старейшины, ни священники – никто, кроме Матери и нареченного отца. Значит, оно произойдет там, где останавливаются все путешественники? Ах, святой старец и Мария рады были бы и такому месту, как оно ни шумно теперь и ни беспокойно. Но Иосиф обошел уже все подобные места в Вифлееме, и ни в одном из них не нашлось пристанища: все занято и заполнено народом! Кто же примет под кров свой Деву и старца? Кто даст место рождения Сыну Божию? Никто: во обители не бе места им (Лк. 2, 7). Явится по крайней мере какой-либо Ангел и укажет путь хотя бы к вертепу и яслям, ибо и подобные места неизвестны тем, кто не был жителем Вифлеема, а пришел туда случайно? Нет, и Ангелы возвестят, прославят Рожденного, но не окажут видимой услуги при рождении Того, Кто Сам пришел послужить всем. Ужели же в таких чрезвычайных обстоятельствах Чета будет предоставлена самой себе?.. Да, братие, они были предоставлены сами себе – да разумеем, до какой чрезвычайной степени простирается самоотвержение Сына Божия уже при самом явлении Его в нашей бедной плоти, и следовательно, до чего может простираться испытание тех, кто желает быть подобным Ему в уничижении и страданиях, дабы войти потом вместе с Ним и в славу Его.

Старче святой и праведный! Остается снова действовать тебе одному: собери последние силы свои и поищи необходимого для Девы пристанища, хотя бы вокруг Вифлеема: между тварями разумными нет его – может быть, найдется между неразумными... В самом деле, недалеко от Вифлеема, среди каменных скал, его окружающих, находилась пещера, в которой пастыри со стадами своими прятались от бурь и непогод. Для этой же цели внутрь пещеры

высечено было в стене углубление, служившее вместо яслей для животных. В эту пещеру – и то, вероятно, после долгих и трудных исканий старца – укрылась теперь Святая Чета для пристанища! В этих яслях благоволил возлечь Тот, Который имеет престолом небо и подножием землю, на Которого не могут взирать Херувимы и Серафимы!

О братие мои, сомкнем уста, оставим на время всякое размышление; станем в духе у этих яслей и повергнемся всем существом своим пред Тем, Кто возлежит в них!.. Слава, вечная слава беспримерному снисхождению Твоему, Божественный Человеколюбец! Бедные пелены Твои драгоценнее для нас всех царских украшений Давида и Соломона; ясли, в которых возлежишь Ты, стократ священнее Храма Иерусалимского. Ибо что там – теперь в этом храме? Одни праздные символы Твоего Пришествия и Твоего великого служения, а здесь, в этой пещере и в этих яслях – спасение всего мира. Чем более скрываешь Ты Свое величие под кровом смирения, тем более мы чувствуем беспримерную любовь Твою к нам и желание подражать Тебе и Твоему божественному младенчеству. Да померкнут пред нами все обманчивые светила суетного величия земного; да не будет нам высшей похвалы, как только хвалиться яслями и Крестом Твоим; да соделаемся кроткими, смиренными, нищими духом, ничтоже имуще в мире, якоже был Ты, от начала до конца Твоего пребывания между нами.

Невзирая на всю скудость и стесненность положения Святой Четы с Божественным Младенцем в пещере Вифлеемской, тот однако же уклонился бы от истины, братие мои, кто подумал, что такое положение было почему-либо неприлично для Спасителя мира в настоящих обстоятельствах. Нет, судя

именно по этим обстоятельствам, оно было самое лучшее и показывало, как Провидение Отца Небесного, при всей сокровенности его, невидимо бдело над судьбой возлюбленного Сына. Ибо положим, что для Святой Четы перед временем рождения нашлось какое-либо свободное место в гостиницах вифлеемских; взамен этой выгоды сколько было бы неприятностей от шума народного, от любопытства людей праздных, от молвы и соглядатайства! Напротив, за городом, в вертепе Святая Дева и святой старец были одни, среди полной свободы, совершенно удалены от мятежа человеческого, в невидимом присутствии Отца Небесного. Таким образом, завеса неизвестности, которой следовало быть простертой над колыбелью Сына Божия, останется во всей неприкосновенности и будет скрывать Божественное Лицо Его, доколе Он, проведя тридцать лет в Назарете, не выйдет в свое время, окруженный знамениями и чудесами, на великое дело служения роду человеческому. Тщетно поэтому Ирод будет напрягать свои силы, истощать средства, чтобы напасть на след Божественного Отрочати, почивающего в яслях вертепных: удостоившиеся созерцать Сие Отроча и поклониться Ему – пастыри и волхвы не изменят тайне, а жители Вифлеема, хотя бы и нашлись между ними способные быть орудием кровожадного тирана, не в состоянии будут указать искомое. С другой стороны, деторождение Той, Которая зачала и родила не от семени человеческого, а от Духа Святого, без сомнения, не было подобно рождению прочих матерей, зачинающих в беззакониях и рождающих во грехах, – не сопряжено с трудностями и болезнями, и следовательно, не имело обыкновенной в подобных случаях необходимости в чужой помощи. Евангелист, не без особенной силы и намерения, говорит в

этом случае о Пресвятой Деве, что Она роди Сына Своего первенца, и повит Его, и положи Его в яслех (Лк. 2, 7). Это значит, что Святая Дева Сама приняла на свои пречистые руки Божественного Младенца; Сама повила Его пеленами и положила в яслях; и Сама же, без сомнения, первая тотчас поверглась на колена пред Тем, Который удостоил Ее чести быть Своею Матерью. Таким образом, деторождение Спасителя нашего, невзирая на крайнюю степень смирения, простоты и бедности, окружено было совершенной чистотой, безмолвием и приличием, подобающим явлению во плоти Святейшего святых.

Между тем, как явственно, братие мои, отражается цель вочеловечения Сына Божия во всем, что окружает теперь рождение Его! Сын Божий, как заметили мы, облекается в бренное естество наше и является как один из сынов человеческих по двум преимущественно причинам: дабы, приняв на Себя грехи наши, удовлетворить за них Правде Божией и дабы в Своем Лице и жизни преподать нам пример смирения, чистоты и терпения. Но посмотрите на убогий вертеп и ясли, посмотрите на Предвечное Отроча, повитое, страждущее, плачущее! Что это все, как не жертва за грехи наши? Для чего уста Премудрости и Разума связаны немотою младенческой, как не в вознаграждение за гордость нашего разума, безнаказанность и буйство наших помыслов, дерзость и нечистоту нашего языка? Для чего руки Всемогущего (ибо Отроча есть вместе и Бог Предвечный) повиты пеленами, как не в наказание за наше своеволие, наши необузданные желания, нашу вражду и противоборство Уставам Небесным? Что значит эта бедность, окружающая теперь Царя славы, эти страдания, сопровождающие Его от утробы материнской, как не возмездие за те нечистые

чувственные удовольствия, в которые сыны века сего или паче все мы любим погружать себя? Отроча Божественное плачет, как прочие младенцы, но Его слезы имеют другой источник: Оно болезнует о грехах наших; это – начало Его ходатайственной молитвы за нас пред Престолом Правды Вечной, начало самое естественное для Него и вместе с тем самое поучительное для нас, долженствующее поразить грешника стыдом и ужасом, сокрушить его греховное нечувствие и ожесточение.

Да, братие мои, тогда как мы обыкновенно начинаем свои поучения к вам словами, Спаситель наш предначал в яслях проповедь Свою ко всем нам не словами, а делами и слезами. Он является младенцем – да научит всех нас простоте и безлестию младенческому; является бедными и ничтоже имущим – да заставит полюбить бедность и нищету духовную; является плачущим и злостраждущим – да воодушевит нас к перенесению искушений и гонений от мира. Ах, если б мы были чисты и святы, как Ангелы или как первый человек в раю: Сын Божий являлся бы нам тогда в славе и величии небесном. Даже и теперь, если бы Он пришел к нам для принятия от нас славы и поклонения, мы узрели бы Его (как узрим некогда) сидящим на Престоле, окруженным Ангелами и Архангелами. Но Он приходит искупить, оправдать, уврачевать, освятить нас и потому является как Ходатай, как Жертва за всех и как пример для всех – является Младенцем, возлежащим в яслях.

Возблагоговеем перед этими яслями, бесценным символом и залогом нашего спасения; поспешим приобщиться в духе веры к священнодействию вифлеемскому и жертве, за нас там приносимой; усвоим себе навсегда великий пример смирения, нам оттуда подаваемый. Нищие и худородные мира, станьте

небоязненно у яслей Вифлеемских и воспримите от возлежащего в них дух мужества и терпения! Не радость ли, что ваше состояние видимо подобно состоянию Спасителя вашего, что вам нет нужды делать никаких перемен в нем? Ибо те же рубища и нищета, те же слезы и страдания, то же изгнание от мира. Надобно только усвоить себе добровольно тяжелый жребий свой на земле, полюбить свою нищету и худородность, быть таковыми же в духе, каковы по плоти, то есть смиренномудрыми, не привязанными ни к чему земному, преданными во всем воле Божией, всегда стремящимися к почести вышнего звания. Тогда ваш жребий лучше всех жребиев в мире, ибо вы, по самому положению своему, на пути царском, близ рая, у ног Спасителя и Господа вашего.

Но как стать у яслей Вифлеемских сильным века сего, богатым сокровищами земными, тем людям, которые осуждены, так сказать, от самого рождения своего жить среди изобилия и утех чувственных? Как, говорю, стать ныне всем таковым у яслей Вифлеемских и не почувствовать стыда и смущения? Ибо, если перед царем земным, когда он облечен в печальные одежды, явиться в ризах светлых, с роскошью и великолепием было бы непростительною дерзостью, то можно ли без смущения воззреть на нищету Иисусову тем, которые, если вздыхают иногда и стонут, то единственно от чрезмерного множества благ земных и пресыщения ими? Но, братие мои, есть и для вас средство примириться с яслями Вифлеемскими и с нищетой Спасителя вашего. Он является ничтоже имущим отнюдь не для того, чтобы лишить вас стяжаний и сокровищ ваших; напротив, Он готов к тому, что вы имеете, прибавить еще и большее, ибо для всех, и бедных и богатых, приносит с Собою целое Царство Небесное. Чего же Он хочет

от вас? Хочет того самого, что необходимо для спасения душ ваших: наслаждаясь благами земными – да не забываете благ небесных и наслаждаетесь первыми с умеренностью и благодарением к Подателю их. Да не прилепляетесь ни к чему на земле сердцем вашим и, обладая многим, сами не обладаетесь ни чем; да употребляете стяжания ваши не на удовлетворение только собственных нужд и желаний, а и на дела веры и человеколюбия, на помощь страждущим братиям вашим; да будете, наконец, подобно мудрым волхвам, готовы по гласу свыше оставить все, дабы идти в Вифлеем и повергнуть к подножию Отрочати ваше золото, ваш ливан и смирну. Поступая таким образом, можно и среди величия земного иметь нищету духовную и, не оставляя порфиры и виссона, с благодушием явиться перед яслями Вифлеемскими для принятия мира и благодати от Того, Кто богат сый, нас ради обнища (2 Кор. 8, 9), да мы все, и богатые и бедные, обогатимся Его нищетою. Аминь.

Слово в навечерие Рождества Христова

Приидите, возрадуемся Господеви, настоящую тайну сказующе

1-я стихира на вечерне

Этим торжественным приглашением начались ныне радостные песнопения в честь и славу настоящего празднества. Святая Церковь твердо памятует древнее изречение Ангела, что тайну цареву добро хранити, дела же Божия открывати славно (Тов. 12, 7), и поскольку тайна Воплощения, ныне воспоминаемая, есть величайшее из дел Божиих, то приглашает всех и каждого к исповеданию ее,

обещая за то, как бы в награду, усугубление духовной радости: приидите, возрадуемся Господеви, настоящую тайну сказующе!

Кто не захочет радоваться? Но как сказать тайну? Ту тайну, которая, по Апостолу, была от век сокровена в Самом Боге, и ныне хотя явися, но только святым Его (Кол. 1, 26), которые сами тайна для нас, грешных? Как назвать ту тайну, в которую некогда желали приникнути – только приникнути! – сами Ангелы (1 Пет. 1, 12) и которую, может быть, и до сих пор тоже желают скорее слышать друг от друга, нежели исповедовать всем и каждому?

Подлинно, братие, если видеть собственную немощь, слабость нашего ума, косность нашего языка, то удобнее, всего удобнее любити – молчание. Но, к счастью нашему, мы призываемся к исповеданию такой тайны, которая, несмотря на величие ее, уже многократно и многообразно возвещена была пророками, поведана Апостолами, разъяснена и проповедана отцами и учителями Церкви и, можно сказать, непрестанно, разными гласами и в разных видах до сегодняшнего дня непрестанно возвещается самою Церковью. Вслед за такими вождями можно идти с уверенностью и не знающим пути; вместе с хором таких голосов можно петь во славу Божию и не совершенно искусным в пении.

Итак, братие, приидите, возрадуемся Господеви, настоящую тайну сказующе! Сказующе вопреки лжеименному разуму, вздымающемуся на разум Божий; вопреки лицемерной плоти, страшащейся самого снисхождения к людям Любви Божественной; вопреки грехолюбивому миру, ищущему в самих тайнах Божиих защиты своему нечестию!

Лжеименный разум твердит, что явление во плоти Бога есть событие, выходящее за все пределы

разума, несообразное с его началами и потому более производящее, нежели разрешающее недоумения, – а мы скажем, что это тайна, хотя великая и непостижимая, но вместе с тем светлая и просвещающая, способная руководить бедным умом нашим в самым трудных и мрачных его изысканиях.

Долупреклонная плоть и грехолюбивый мир готовы самое нисшествие Сына Божия обратить в покров своей нечистоты, в предлог к нераскаянности и коснению во грехах – а мы скажем и возвестим, что в этом событии есть все, чем только может пробуждаться чувство покаяния, питаться вера и благочестие, что это – тайна святая и освящающая.

Первое скажем ныне, а второе, если угодно будет Господу, скажем завтра.

Желая вопреки лжеименному разуму, который видит в тайне Воплощения Сына Божия один непроницаемый мрак, показать, что это тайна светлая и всепросвещающая, мы однако же весьма далеки, братие, от того, чтобы не допускать в этой тайне никакого мрака, и пытаться обратить ее из предмета веры в предмет совершенного ведения. Если человек когда-либо и достигнет такой степени совершенства в познании тайн божественных, то это должно произойти не здесь, где мы, по выражению Апостола, ходим верою, а не видением (2 Кор. 5, 7), а там, где по словам его, мы познаем Бога так, как теперь сами познаны Богом (См.: 1 Кор. 13, 12). В этой жизни тайны спасения нашего по необходимости превышают наше разумение, подобно тому как высокие истины превышают понятия детей, хотя и преподаются им и принимаются ими верой. Посягательство на всеведение в этом отношении не только не дает того, что обещано и к чему стремится, но и вредит вере уже тем, что лишает тайны спасения их

силы и значимости, обращая их поверхностными разъяснениями из живых и величественных событий в холодные и мертвые умозрения. Этот-то недуг любознательной пытливости имел в виду святой Павел, когда отвергал пытливость слова, дабы не упразднить ею креста Христова (1 Кор. 1, 17). Эту же самую крайность должны теперь обойти и мы, дабы не опустошить яслей Христовых, не лишить их того Божественного сумрака, которым они отделены от земли. Для этого будем твердо помнить, что Воплощение Сына Божия есть, по Апостолу, тайна велия (1 Тим. 3, 16) – велия уже по неизмеримости Существа, которое навсегда соединилось с человечеством. Велия – по способу сего соединения, в котором никакой ум вполне проникнуть не может. Велия – по своим действиям, простирающимся на все человечество, на весь мир и на всю вечность. Велия, наконец, по тем чудесам, которые предшествовали этому событию, предуготовляли, окружали его и за ним последовали.

Но, воздав таким образом подобающую честь великой тайне Воплощения Сына Божия, мы к ее же славе, вопреки лжемудрованию разума, утверждаем, что тайна эта, при всем величии и глубине ее, есть тайна не только светлая для ума чистого, но и просвещающая мудрость человеческую на всех путях ее.

В самом деле, братие, что мы обыкновенно называем ясным и понятным? Не то ли, что всегда и удобно можно отличить от всего прочего? Не то ли, что каждый легко может себе представить и передать другому? Не то ли, наконец, что может быть низведено в круг понятий самых простых людей, изображено на языке даже детей? Но возведите теперь умственные взоры ваши к тайне Воплощения Сына Божия: при всем величии ее, не такова ли точно эта

преславная тайна? Кто не в состоянии сразу отличить ее от всех других тайн? Понять, о чем идет дело? Пересказать другому, в какого Спасителя он верует? Потому, хотя первыми провозвестниками тайны Воплощения, за недостатком людей, были Ангелы, но после Ангелов возвестили ее миру пастыри вифлеемские (Лк. 2, 15–18), люди по самому состоянию своему не знакомые ни с каким образованием. И после мир слышал тайну Воплощения долгое время большей частью из уст людей самых простых, которых она делала уже мудрыми и способными вразумлять или посрамлять юродивую мудрость человеческую. Если бы эта мудрость, вторгшись потом со своими хитросплетениями в ограду самой Церкви, не вздумала разрешать тайн спасения не на их, а на своих началах; не стала вместо Христовых яслей и Креста созидать своего Вифлеема и своей Голгофы – то святая тайна Воплощения и теперь для всех исповедающих имя Христово оставалась бы в прежней евангельской простоте, очевидности и благолепии. Свидетели и поручители за это – дети: наставляемые в простоте евангельской, не пересказывают ли они учение о Воплощении Сына Божия с большей удобностью, нежели умозрения земной мудрости о предметах самых обыкновенных? Слушая их простые, но ясные и точные ответы на вопросы о самых высоких тайнах спасения, невольно воспоминаешь слова Псалмопевца: явление словес твоих просвещает и вразумляет младенцы (Пс. 118, 130) – и невольно приходишь к мысли: почему мудрость стихийная вместо спора с мудростью небесною не начнет сама подражать последней – не только в избрании истин, но и в изложении их, в той ясности и удобопонятности, с которой излагаются они в Евангелии?

Что же значат упреки по части неудобопонятности тайны Воплощения? То, что высказывающие их не понимают, чего хотят. Они домогаются знать не только ту простую и святую истину, что в Лице Иисуса Христа Божество соединилось с человечеством, так что составляют единое Лицо, чему учит Писание и Церковь и что вразумительно для каждого, – но и то, как именно произошло это божественное соединение – то есть хотят не только иметь понятие о тайне Воплощения, но и проникнуть в нее. Но проникнуть в тайну – значит уничтожить ее. По какому же праву посягают таким образом на тайны Божии? Проник ли ум человеческий хотя бы в тайны природы, нас окружающей? Даже в тайны собственного нашего бытия? Напротив, они все до сих пор, несмотря на непрестанные усилия разума человеческого, остаются за семью печатями. Так, все знаем, что светила небесные держатся силой тяготения, но никто не может сказать, что это за сила и в чем существо ее? Всякий видит, что на земле все живет светом солнца, но никто не знает, откуда этот свет в самом солнце и что это такое? У всех душа соединена с телом, но спросите какого угодно философа о способе сего соединения – и ни один не объяснит сей тайны. Как же после этого сметь даже подумать проникнуть в тайны Божии? Тем паче в такую величайшую тайну, как явление во плоти Сына Божия? Довольно, что эта тайна состоит из понятий самых известных; что каждый видит ее начало, цель и дух; что даже простолюдины и дети свободно могут передавать ее друг другу. После этого не признавать этой тайны светлой – значит искать мрака там, где его нет.

Но это тайна, как мы сказали, не только светлая, но и проливающая свет на все предметы умозрения человеческого.

Так, братия, я не боюсь утверждать этого и желал бы, чтоб все любители мудрости услышали об этом и обратили с этой стороны внимание на великую тайну Воплощения, проповедуемую христианством, ибо в ней содержится всеми искомый и никем из нехристианских любомудров доселе не обретенный ключ к решению самых возвышенных вопросов любомудрия. Чтобы доказать эту важную истину, я не буду, братие, предлагать вам слишком отвлеченных понятий, отложу в сторону школьные мнения и распри, остановлю ваше внимание единственно на том, что само по себе должно занимать внимание всех и каждого. Это – Бог и Его отношение к нам; человек и его предназначение; мир и его судьба. Утверждаю, что все эти предметы становятся ясными и удобовразумительными только при свете звезды Вифлеемской.

Во-первых, существо Божие и Его отношение к нам. Поскольку Творец Премудрый весьма много открыл Себя в сотворении мира и человека и еще более открывает в управлении тем и другим, то неудивительно, братие, что беспристрастный разум на основании этих откровений в продолжение веков успел составить довольно обширное учение о Боге и Его совершенствах, о Его существе и действиях в мире. Но до чего простирались в этом отношении самые крайние успехи разума? До того, что он, ниспровергнув многих богов, утвердил единожды и навсегда понятие Единого Бога как существа духовного и всесовершенного. Идти далее не позволял сам разум со своим учением о единстве Божием. Между тем неизъяснимое чувство побуждало идти далее. Ибо единство бытия Божественного, столь досточтимое в сравнении с многобожием, будучи само по себе взято, не представляет еще умственному взору никакого

определенного образа бытия. В самом деле (рассуждал бедный разум), Бог есть ум всесовершенный – что же познавал Он, когда не было ничего, кроме Бога? Бог есть любовь чистейшая – что же было предметом этой любви до происхождения на свет тварей? Бог есть полнота бытия и могущества – в чем же проявлялось то и другое от вечности? Сказать (думали философы), что познавал от вечности и любил Самого Себя, – значит не разрешить, а только отклонить вопрос. Как же, наконец, вздумали разрешить его? Тем, что самое единство бытия Божия, за которое разум так достохвально подвизался некогда против многобожия, умыслили раздробить святотатственно на разные виды множественности и противоположностей, дабы иметь таким образом хотя какое-либо очертание Божества. Для этого взяли мир, отняли у него начало и начали различными способами вводить его в состав Божественной природы, включать в самое сознание Божие как необходимое его условие, думая через это пояснить себе образ жизни Божественной. Пояснение мрачное и жалкое! Ибо что происходит из него? Мир обоживается, но Бог нисходит в ряд тварей: вместо недоведомой, но достаточной жизни Божественной является ложный призрак полубога; Творец приходит в зависимость от каждой твари как необходимой для полноты Его бытия; Беспредельный начинает вместе с миром подлежать развитиям, постепенностям, даже усовершенствованиям. Но – что всего хуже и богопротивнее – поскольку мир теперь подлежит несовершенствам и вещественным и нравственным, то надлежало и эти недостатки включить как-нибудь в образ бытия Божественного, и они включены – как неизбежное условие жизни и совершенств Божественных, начало которого скрывается якобы во глубине самой Божественной природы!..

В такой неисходный мрак и в такие совершенно недостойные Бога понятия заходит, братие, мудрость человеческая, когда берется рассуждать о Боге и существе Его. А все это потому, что все еще хочет лучше мудрствовать по стихиям мира, нежели по Христе (Кол. 2, 8), ибо в христианстве – в тайне Воплощения Сына Божия, им проповедуемой, – содержится именно то, чего недостает разуму и чего ищет он для дополнения своих понятий о Боге. В самом деле, если для полноты бытия, силы и совершенств Божественных необходимо постоянное и всецелое проявление их в чем-либо, то что может быть лучшего того чудного и непостижимого проявления, которым Бог Отец всецело проявил Себя от вечности рождением Бога Сына и происхождением Бога Духа? И может ли сравниться с этим предполагаемое проявление существа Божия через произведение от вечности мира, по необходимости ограниченное в разных отношениях, не полное, не всецелое и никак не равное всесовершенному Существу, себя проявляющему? Если для блаженства жизни Божественной предполагается необходимым в Боге общение с кем-либо света, любви, свободы, действий, то какое общение полнее и блаженнее того, которое существует от вечности между тремя Лицами Пресвятой Троицы, из Которых каждое обладает умом, свободой, действием и все вместе составляют единую жизнь – всеблаженную и единое, чистейшее действие? Таким образом, тайной Воплощения Сына Божия решаются сами собой основные недоумения разума относительно образа бытия Божия. При этом и единство существа Божия удерживается во всей силе, и его одиночество устраняется совершенно, и заключенность в самой себе свободы и любви творческой исчезает, и подчиненность ее бытию тварей отвергает-

ся. Образ бытия Божия выходит из мрака и является в раздельных чертах, но без смешения с образом мира, без внесения в него черт тварных, его обезображивающих. Такому прибавлению познаний наших о Боге и надлежало быть необходимым следствием Воплощения Сына Божия, ибо Его Пришествие в мир не могло совершиться без того, чтобы не разверзлось, так сказать, самое внутреннее святилище Божества и не обнаружился сокровенный образ жизни Божественной. Не к этой ли всепросвещающей тайне должны быть поэтому направлены взоры всех любомудров, силящихся познать существо Божие? В Лице Сына Божия можно видеть Бога так, как Он не видим нигде в целом мире (Ин. 14, 9).

Нечто подобное следует сказать и об отношении Бога Творца к Своей твари, и особенно к существам разумным: Воплощением Сына Божия этот многотрудный предмет любомудрия поясняется в самой высшей степени. Во-первых, верующий в эту тайну не может уже спрашивать: промышляет ли Бог о Своих тварях? Не может сомневаться нисколько и в том, что Промысл Божий простирается на все в мире, не ограничиваясь попечением всеобщим, что Ему подлежат и все свободные действия человеческие. Напротив, христианин видит предел, до которого может простираться близость Творца к твари, и особенно к человеку; тайна Воплощения дает ему разуметь, что, несмотря на безмерность расстояния между нами и Богом, Творцу нашему угодно нисходить до нашей малости, вступать с нами в общение самое непосредственное и действительное, не только приобщать нас к Своей жизни Божественной, но и приобщаться Самому нашего образа бытия. Сколько мыслей самых возвышенных возникает при этом в уме о предназначении человека! И как опять

благополучно устраняются недоумения разума касательно отношения разумных тварей к их Творцу! Ибо припомните, чем ограничивал разум эти отношения? Или повелевал человеку довольствоваться одним нравственным уподоблением Божеству, без надежды действительного соединения со своим первообразом; или внушал стремиться к тому, чтобы вовсе потерять в конце концов свое личное бытие в слиянии с Бесконечным. Две крайности равно жалкие, между которыми учением о Воплощении Сына Божия указуется золотая середина, ибо из этого учения видно, что разумные существа могут не только уподобляться своему Творцу, но и преискренне соединяться с Ним; вместе с тем видно и то, что они должны приходить в это соединение, не теряя своего личного образа бытия, не преставая быть тем, что они есть по своей природе! Но что всего важнее, Воплощением Сына Божия обнаружено перед всем миром, а особенно пред человеками, так сказать, самое сердце Божие. Для нас теперь нет уже нужды спрашивать, что именно мыслит о нас Бог и Господь наш и в каком Он расположении к нам, явно уклонившимся от цели нашего бытия и Его святых уставов? Примет ли Он нас снова в какое-либо непосредственное общение (1 Ин. 1, 3) с Собою и поможет ли нашей бедности или предоставит нас самим себе? Будет ли в отношении к нам любвеобильным врачом или только взыскательным владыкою? Когда явился для спасения нашего в нашей плоти Сам Сын Божий, то это явление Его уже отвечает нам за все. Глядя на ясли и Крест, невозможно и сомневаться в том, что Бог наш есть – любы (1 Ин. 4, 8), что Он правосуден, но еще более милосерд, что мы не погибнем, что о нас пекутся как нельзя более. После этого не нужно никаких умозрений и теоди-

цей: Сын вместо Отца! Видевый Его (Ин. 14, 9) видел весь Промысл, всю правду и наипаче всю любовь Божию. При этом остается только взывать с благодарностью: слава Тебе, показавшему нам свет! (Из Великого славословия на утрене).

Из того, что говорили мы о благотворном действии тайны Воплощения на уяснение наших понятий о Боге и Его отношении к миру и человеку, уже можно заключать, братия, как благодетелен свет этой тайны должен быть и в отношении к остальному разумению собственной природы нашей, ибо человек, как образ Божий, представляется тем яснее и понятнее, чем более познают и разумеют его великий Подлинник. Но для умножения нашей духовной радости от света звезды Вифлеемской посмотрим, как рассеивается им мрак, покрывающий нашу падшую природу.

Что особенно темного для бедного разума нашего в нашей бедной природе? То, что она не похожа сама на себя и находится в каком-то роковом противоречии со всем миром и с собою; то, что природа наша не представляет в себе определенного, стройного целого, а какие-то разъединенные члены, некие жалкие обрывки и беспорядочные остатки великого прошедшего; то, что в ней господствует постоянное, но не естественное смешение добра со злом, величия с уничижением, болезней со здоровьем, богоподобия с отвержением. Когда началось это злополучное состояние и пройдет ли оно когда-нибудь? Что значит здешняя жизнь и что будет с нами за гробом? Что требуется от нынешнего, недужного во всех отношениях человека и на что ему надеяться по исполнении этого требования? Все эти – чрезвычайной важности – вопросы невольно представлялись уму каждого мыслящего человека, но умы

всех мыслителей, собранные вместе, не в состоянии были дать точного ответа ни на один из них. Сам Сократ, умерший из уважения к нравственному достоинству своей природы, в навечерие своей смерти не знал, что сказать доподлинно верного о ее последствиях. Но Воплощением Сына Божия сами собою прояснились все темные стороны в природе нашей, и человек познал, кто он был, что есть и чем быть должен.

Чтобы видеть это, братие, нет нужды обращаться к затруднительным умствованиям: довольно самых простых размышлений. Внемлите! Если Сам Сын Божий оставляет Престол Отца, нисходит на землю и приемлет наш образ, дабы возвести нас в первое достояние, то значит, во-первых, что мы все находимся в величайшем несчастье (иначе для чего бы употреблять для восстановления нас такое беспримерное средство?); значит, что нашему злополучию не могли помочь ни мы сами, ни силы высшие нас, никто, кроме Самого Бога (иначе для чего бы не избрать другого, меньшего ходатая?). Понятно теперь, почему мы видим столько зла и бедствий в роде человеческом, почему все лучшее в нас представляется тенью давно минувшего: иначе и быть не может с теми, кто потерял свое место в чине творения, отпал от Бога и жизни Вечной, предался суете и тлению. Далее, если для избавления нас от бедствий Сын Божий избрал не другое какое средство, а именно то, чтобы принять на Себя плоть нашу и соделаться во всем подобным нам человеком, это значит, в естестве нашем, несмотря на повреждение его грехом, есть способность быть снова восстановленным; значит, сама плоть наша может снова облечься благолепием и нетлением – иначе к чему бы Избавителю нашему соединяться с неисцельным, для чего бы принимать на

Себя то, что должно быть предоставлено конечному разрушению? Наконец, если Сын Божий, явившийся для нашего спасения во плоти, грядет совершить это спасение не чем иным, как смирением, терпением, смертью крестною, то после этого нет нужды спрашивать и о том, чем мы пали и как должны восставать? Глядя на ясли и Крест, самый недальновидный чувствует, что Небо потеряно преслушанием и гордостью и не иначе может быть возвращено, как смирением, терпением и самоотвержением.

Еще больший свет разливается над природой человеческой, если начать рассматривать саму жизнь и деяния Воплотившегося Господа. Святейшее человечество Его есть образец всего человечества, и в том, как раскрывались совершенства его, как оно действовало на мир, каким могуществом обладало над всеми стихиями, над силами видимыми и невидимыми, – во всем этом для имеющего очи видеть предзнаменована судьба и слава, ожидающая всех сынов Божиих. Но это предмет, выходящий за пределы обыкновенного разумения: довольно упомянуть о нем для способных к размышлению. Нам время коснуться, хотя бы слегка, третьей части нашего собеседования и сказать что-либо о том, как светом звезды Вифлеемской озаряется весь мир.

Не наше дело, братие, повторять пред вами те заблуждения, которым разум подвергся и до сих пор, к сожалению, подвергается, силясь определить сам по себе существо вещей мира видимого и цель бытия его. Но наше дело сказать и возвестить в слух всех, что в таинствах, исповедуемых верою христианскою, содержится довольно света для прояснения и того мрака, который после падения человека, как царя земли, простерся над всей землей. Тайна Воплощения и в этом отношении есть самая светоносная, ибо Сын

Божий пришел спасти не род только человеческий, но вместе с ним, по выражению Апостола, возглавити всяческая.., яже на небесех.., и яже на земли (Еф. 1, 10). Без всякого преувеличения можно сказать, что в этом одном выражении: возглавить – содержится более указаний к уразумению прошедшей и будущей судьбы видимого мира, нас окружающего, нежели во многих умозрениях и так называемых теодицеях Промысла. Ибо что больше всего служит камнем преткновения для умозрения в отношении к миру? То же, что и в отношении к человеку: видимое смешение беспорядка и совершенства, суеты и ничтожества с благолепием и жизнью. Но верой в восстановление всего мира Сыном Божиим показывается, что источник этого злополучного состояния тварей тот же самый, что и наших собственных бедствий: отпадение человека, а в лице его и всего покоренного ему мира от Бога. Этой же верой предполагается, что и будущая судьба тварей будет зависеть от восстановления человека Воплощением Сына Божия, когда с человеком, как царем своим, и вся тварь свободится, по выражению Апостола, от работы истления в свободу славы чад Божиих (Рим. 8, 21). Таким образом, в свете учения о Воплощении Сына Божия судьба мира, столь темная сама по себе, представляется ясной и становится понятным, чем должен быть мир, почему он не таков, каким должен быть и каким образом сделается тем, чем ему надобно быть, судя по понятию о совершенствах его Творца.

Найдет, кто захочет, в тайне Воплощения разрешение важных вопросов и о самом существе и предназначении тварей видимых. Из этой тайны видно, что существо тварей видимых, при всей кажущейся грубости его, не заключает само в себе ничего нечистого и недостойного Бога, иначе Сын Божий не

соединился бы ипостасно с естеством человеческим, существенной принадлежностью которой является бытие телесное. Подобным образом вера в таинство Воплощения решительно и навсегда устраняет недоумение: не прекратится ли когда-либо существование мира видимого и не уступит ли место бытию одного мира духовного? Не прекратится и не может прекратиться, коль скоро тело человеческое принято навсегда Сыном Божиим.

Но предаваясь течению подобных умозаключений, мы, братие, легко можем выйти за пределы нашей беседы: предоставим это учебной кафедре, а с этого святого места обратим в заключение беседы нашей еще несколько слов против лжеименного разума.

Чего не делают люди, преданные любомудрию, для составления своих умозрений о Боге, человеке и мире? Куда не обращаются за материалами для этого и за пособиями? В чем не силятся открыть следов тайны бытия? Труд непредосудительный, хотя большей частью, как показывает опыт, бесплодный. Зачем бы среди этих усилий и опытов забывать о том, что прежде всего надлежало иметь в виду, – учение веры христианской, ее достопокланяемые таинства и обетования? Что потеряло бы любомудрие, если бы пошло по стопам веры? Напротив, все, что до сих пор есть в нем лучшего, не заимствовано ли, явно или тайно, из Евангелия? Равно как все, что есть в нем самого худшего, не то ли самое, в чем любомудрие дерзнуло противоречить Евангелию? А если так, то не явный ли это знак, что и достижения последней истины надобно искать не иначе, как только при помощи веры?

Но это совет для маловерных; для нас, кто от юности ходит в свете веры, кто насажден и утвержден при источнике слова Божия, для нас, кто не знает

и не слышит в этом святилище наук другого любомудрия, кроме христианского, мудрствующего не по стихиям мира, а по Христе (Кол. 2, 8) – для нас ныне одна радость. Приидите, возрадуемся Господеви! Возрадуемся тому, что Он снисшел к нам и не устыдился воспринять на себя нашей нищеты; возрадуемся тому, что этим нисшествием озарен для нас весь мир, что в свете его мы можем стократ яснее видеть нашего Творца и Его отношение к нам, нашу природу и ее судьбу временную и вечную; возрадуемся, наконец, тому, что сама радость, возвещенная Ангелами при рождении Спасителя мира, есть только начало радостей нескончаемых и неизглаголанных. Аминь.

Слово на день Рождества Христова

Слово плоть бысть.

Ин. 1, 14

В этих кратких словах, братие, заключается вся высота и глубина преславного таинства, торжествуемого ныне Святой Церковью. Слово плоть бысть: второе Лицо Пресвятой Троицы, Божественное Слово, рожденное прежде всех век из сущности Бога Отца, соединилось ныне с человеческим естеством в лице Спасителя нашего, и соединилось, как учит Святая Церковь, нераздельно – неслиянно и непреложно. Неразделъно: поскольку Божество и человечество, соединившись в Иисусе Христе, никогда не престанут составлять одного лица; Он вечно пребудет тем, чем соделался ныне, – Богом и человеком. Неслиянно – поскольку Божество и человечество не слились при этом в одно какое-либо новое естество, но продолжают составлять два различные естества, соединенные только в одном Лице

Богочеловека. Непреложно – ибо ни человечество не переменилось в Божество, ни Божество не переменилось в человечество; то и другое естества сохранили все свойства, без которых их быть не может. Вследствие такого чудного соединения Божества с человечеством Иисус Христос есть Истинный Бог, во всем равный Отцу и Духу Святому, и вместе с тем есть истинный человек, во всем подобный нам, кроме греха. Слово плоть бысть!

Углубляться в эту тайну своенравным разумением, исследовать, каким образом беспредельное Божество могло принять навсегда образ бренного человека, значило бы, братие, уничижать высочайшую тайну Воплощения и усваивать слабому разуму человеческому такую способность и силу, которых он никогда не имел. Еще Апостол Павел явление Бога во плоти назвал тайной, превышающей наше разумение: Велия... благочестия тайна: Бог явися во плоти (1 Тим. 3, 16). Если же для Павла, который был восхищен до третьего Неба и слышал глаголы, которых на языке человеческом невозможно пересказать (2 Кор. 12, 4), явление Бога во плоти было великой тайной, то для нас, которые, может быть, гораздо далее от Павла по вере, нежели он был от третьего Неба по месту, – Воплощение Сына Божия всегда было и пребудет величайшим из таинств.

Впрочем, братие, мы не должны отвращать внимания нашего от таинства Воплощения потому, что оно непостижимо. Вера в соединение Божества с человечеством в лице Спасителя нашего служит основанием нашего спасения; с ней нераздельно соединены все догматы христианские; от нее должны получать силу и жизнь обязанности наши; в ней источник упований самых утешительных, а потому христианин не только может, но и обязан для блага

души своей постоянно содержать в уме своем ту великую истину, что Спаситель его есть Бог и вместе с тем – человек. Слово Божие требует только, чтоб мы размышляли об этой истине как должно – не увлекаясь безрассудной пытливостью разума, не поставляя его мерой Премудрости Божией.

Сообразуясь с этим предостережением, дерзнем, братие, и мы в благоговении возвести умственные очи наши на преславную тайну Воплощения Сына Божия, дабы видеть, что в ней даруется нам и что ею требуется от нас.

Пророк Давид, созерцая некогда духом будущее Пришествие Сына Божия во плоти, призывал все народы служить Ему, но служить со страхом и радоваться пред Ним, но радоваться с трепетом: Работайте Господеви со страхом, и радуйтеся Ему со трепетом (Пс. 2, 11)! Чем более размышляешь об этом изречении Давидовом, тем более видишь, что оно взято как бы из самого существа преславного события, ныне нами воспоминаемого. Таинство Воплощения действительно содержит в себе все, что только может одушевлять нас и питать нашу надежду, но в то же время в нем заключается все, что может пробуждать беспечных и устрашать недостойных.

Искупитель наш есть Бог Всемогущий. Итак, христианин, тебе нечего опасаться врагов твоего спасения, врагов истины и добродетели. Хотя бы все тираны мира, все силы ада ополчились против тебя, ты, если не изменишь своему Спасителю, совершенно безопасен, ибо никто не может похитить тебя из рук Его, Всемогущего! – Он, если нужно, потрясет не токмо землею, но и небом (Евр. 12, 26), но не оставит души твоей во аде, не даст преподобному Своему видеть истления (Пс. 15, 10). Искупитель наш есть Бог Премудрый. Итак, христианин, ты совершенно

свободен от прискорбного опасения, что правила веры и жизни, которым научило тебя Евангелие, не могут доставить тебе Жизни Вечной; ты выше тех мучительных сомнений, которым подвержены были самые лучшие из людей, доходивших до познания о Боге умом собственным. Сам Единородный Сын, Сый в лоне Отчи (Ин. 1, 18), исповедал тебе Бога: в таком исповедании все – истина, все – свет и жизнь! Искупитель наш есть Бог, верный во всех словах Своих. Итак, христианин, верь, твердо верь славным и величественным обетованиям Его, как бы они ни казались превышающими твою нынешнюю нищету и разумение твое: скорее прейдет небо и земля, нежели останется без исполнения хотя бы одно слово Его. Он обещал побеждающего посадить с Собою на Престоле славы и ты, если постраждешь, яко добр воин Христов, за правду (2 Тим. 2, 3), будешь, непременно будешь сидеть некогда с Ним на этом Престоле, хотя бы во всю жизнь твою не имел, где подклонить главы, хотя бы все почитали тебя за отребье мира.

Что побуждало Апостолов переносить все труды и опасности, крайнюю нищету и презрение мира, муки и смерть? То, ответствует за всех Апостол Павел, что я знаю, в Кого верую, и уверен, что Он, Спаситель мой, будучи Богом, силен сохранить залог мой до славного Пришествия Своего (2 Тим. 1, 12). Что заставляло мучеников презирать все могущество царей и владык земных, всю лютость мучителей и не только не убегать, но даже искать смерти? То, что Спаситель, ради Которого они приносили себя в жертву, не слабый человек, чья власть не может простираться за пределы этой жизни, но Бог Правосудный и Всемогущий, Который не может забыть подвига любви, подъятого во имя Его (Евр. 6, 10), не может оставить победителей без венца побед-

ного. Что, братие, и ныне услаждает многострадальную жизнь тех, кто, взыскуя Небесного Отечества, скитается в пустынях, горах, вертепах и пропастях земных? То, что они, подобно Моисею, видят Невидимого (Евр. 11, 27), ради Плоти и Крови Спасителя, и уверены, что Он, как Сердевидец, видит все их слезы, слышит все их вздохи и, как Всемогущий, устрояет для них обители в светлом доме Отца Небесного. «Отними истину Божества Иисуса Христа, – говорит Афанасий Великий, – и падет апостольство, мученичество, подвижничество». Так! Ибо и Апостолы, и мученики, и подвижники текли и текут не в след человеку, а в след Единородного Сына Божия. Так! Ибо все ревнители благочестия почерпали и почерпают утешение в той истине, что Спаситель, в Которого они веруют, есть Бог Истинный, Который всегда может спасти... приходящих чрез Него к Богу (Евр. 7, 25).

Истина утешительная! Но, братие, как мало и как немногих из нас утешает она! Входит ли кто-нибудь в родство с сильными земли, успевает ли кто-нибудь заслужить внимание высших его – какая после того радость и торжество! Весь мир кажется ему ниже его! А радостнейшая весть о том, что Бог, Сам Бог благоволил ныне вступить со всеми нами в родство самое ближайшее, – эта весть не трогает сердец, колеблющихся до основания при самом легком звуке чести! В самом деле, припомним, братие, несчастные случаи, встречавшиеся нам на стропотном пути жизни: утешалось ли хотя сколько-нибудь сердце наше той мыслью, что присносущен есть, иже пришел искупити нас (Иов. 19, 25)? Увы! Едва ли большая часть из нас не ходили в это время, подобно израильтянами, за утешением к богам иным, а Единый Истинный Бог, а Спаситель наш, Который для того

и явился во плоти, чтобы исцелить всех сокрушенных сердцем, доставить покой всем труждающимся и обремененным, – о Нем мы и не думали! Так мало радует нас, Господи, Твое Пришествие к нам! Мы веруем, что Божество Твое не изменилось от соединения с человечеством, но на Небе созерцание Его служит неизреченным источником радостей для тьмы тем Ангелов, а на земле Оно не может утешить малого числа людей!.. Где причина столь несчастной разности? Нигде, братие, кроме наших грехов. Давно сказано и возвещено, что несть радоватися нечестивым (Ис. 48, 22), – несть и никогда не будет! Потому, до тех пор, пока мы не очистим сердца своего от скверн греховных, не обратимся всем сердцем к нашему Спасителю и не начнем жить Его жизнью, – Божественные совершенства Его не могут произвести в нас радости, ибо мы в таком случае не Его и Он не наш. И что было бы в таком случае пользы от радости? Она только усугубила бы нашу духовную беспечность. В этом состоянии удаления от Спасителя нашего для нас потребна не радость, а страх. Итак, да возвестится он от лица воплотившегося Господа тем, кто произвольно лишает себя радости!

Апостол Павел, изобразив некогда в утешение бедствовавших евреев достопокланяемые совершенства Мессии, в Которого они уверовали, и показав, что Он есть Творец видимых и невидимых, носящий всяческая глаголом силы своея (Евр. 1, 3), потом в предостережение их от беспечности и ложной надежды присовокупил следующие слова: итак, братие, обратите все внимание на Иисуса Христа, ибо если черз Ангелов возвещенное слово (каков Закон Моисеев) было твердо, и всякое преступление и непослушание получало праведное возмездие, то как мы избежим наказания, если вознерадим о толиком спасении, ко-

торое, быв сначала проповедано Господом, слышавшими от Него нам твердо доказано (Евр. 2, 2–3)?

Остановим, братие, и мы внимание наше на этой мысли Апостола, ибо в ней содержится все, что может побудить нас соделывать свое спасение со страхом. Искупитель наш есть Бог, благословенный во веки (Рим. 9, 5): итак, какого повиновения Его заповедям, какой верности Его слову не требуется со стороны искупленных Им? Как Бог Всемогущий, Он даровал нам Своей Божественной силой все потребное для жизни и благочестия (2 Пет. 1, 3). Как Бог Всеблагой, Он послал в сердца наши Духа Святого со всеми благодатными дарами. Как Бог Премудрый, Он дал к созиданию нашему Апостолов, учителей, пастырей: как же нам должно быть осторожными, верными, деятельными, чтобы оправдать столь благой совет Божий о нас! Для нас уже нет столь высокой добродетели, нет столь трудного подвига благочестия, к совершению которых мы не были бы обязаны. Нет уже для нас и столь опасного искушения, столь упорного навыка ко злу, которых нельзя было бы нам победить. С нами Бог – а потому нам уже должно быть всегда с Богом. С нами Бог – а потому нам должно быть праведными и благими, как Он благ и праведен. Что же будет с нами, если мы будем поступать (как поступаем) напротив? Что будет с нами, если беззаконной жизнью соделаем для себя бесплодным Воплощение Бога, если своими злыми делами снова распнем Сына Божия? «Муки вечные, – восклицает при сей мысли один благочестивый писатель, – вы мне кажетесь велики, когда я представляю себе слабость греховной природы человеческой, но вы мне кажетесь малы, когда воспоминаю, что грешник, осужденный на вечные мучения, попрал Предвечного Сына Божия».

Так, братие, ад со всеми его ужасами мал в сравнении с преступлением христианина, который своими грехами поругал Сына Божия, воплотившегося для его спасения. Емуже дано будет много, много взыщется от него (Лк. 12, 48): чего же не взыщется с нас, если мы погубим сей дар? Если вопль крови Авелевой был столь силен, что немедленно воззвал Бога к отмщению, то какого отмщения не должен призвать на главу грешников вопль Крови Сына Божия? Страшны были казни тех, кто не оказал должного уважения лицу Моисея: Дафан и Авирон истреблены огнем, племя Корея потерто землею, Мариам поражена проказой. Но Моисей, по учению Апостола Павла, был только слуга в дому Божием (Евр. 3, 5). Тьмы тем Моисеев ничто в сравнении с единым Сыном Божиим. Если же, заключает Апостол, отвергшийся закона Моисеева... без милосердия наказывался смертью, то, сколь тягчайшему, думаете, наказанию повинен будет тот, кто своими грехами попирает Сына Божия, и оскорбляет Духа благодати (Евр. 10, 28–29)!

О братия святая, – дерзнем и мы сказать к вам словами Апостола, – обратите все внимание ваше на Спасителя вашего! Он Спаситель – но вместе и Судия наш; Искупитель верующих – но в то же время и Отмститель неверным. Итак, созерцая Божество Его, надобно служить Ему, но служить со страхом; должно радоваться пред Ним, но радоваться с трепетом. Аще Бог Сына Своего ради нас не пощаде, како не и с Ним вся нам дарствует (Рим. 8, 32)? После Сына у Бога нет больших даров, а какие есть, те все наши. Потому радуйтеся, – говорит Апостол – и паки реку: радуйтеся (Флп. 4, 4). Но – радуйтеся с трепетом! Почтим Сына (Пс. 2, 12), ныне нам даруемого, почтим и облобызаем – верным испол-

нением повелений Его, ревностным подражанием примеру Его; почтим, чтоб Он не прогневался на презрителей славы Его и мы не погибли в пути нашем. Блаженны все, уповающие на Него (Пс. 2, 12)! Сугубо несчастны все прогневляющие Его своими грехами!

Искупитель, пришедший спасти нас, будучи Богом, есть вместе и человек, во всем, кроме греха, нам подобный. Слово плоть бысть! (Ин. 1, 14) Опять, братие, радость и страх!

И во-первых – радость. Мал бех в братии моей и юнейший в дому отца моего. Братия мои добри и велицы: и не благоволи в них Господь (Пс. 151, 1, 5), – так воспевал некогда Давид, сравнивая свое прежнее, бедственное и уничиженное состояние со славой царской, которой Господь возвеличил его над Израилем. Радостная песнь эта, братие, должна быть ныне хвалебной песней всего рода человеческого. Человек есть меньший между братиями своими – существами разумными, которые окружают Престол
Божий; он есть юнейший в сравнении с ними в доме Отца Небесного – по времени своего сотворения, и еще юнее – по совершенствам. Братия его – существа бесплотные – добри и велицы (Пс. 151, 5), прекрасны и могущественны. В каких чертах не описывает нам слово Божие совершенства старейших братий наших? Они бестелесны, бессмертны, безгрешны, всегда крепки, всегда легки в исполнении воли Божией. Человек же, хотя был некогда умален малым чим от Ангел (Пс. 8, 6), своими грехами столь умалил себя пред ними, что Ангелы при всей любви своей к нему не могли узнавать в нем своего собрата. Несмотря на все это, что видим теперь? Братия наши – существа бесплотные – добри и велицы, но – не благоволи в них Господь! (Пс. 151, 5) Он не благо-

100

волил принять на Себя естества ни Архангелов, ни Ангелов, а приемлет естество (кто бы мог думать?) слабого, смертного, греховного человека!

После этого можно ли нам не исполняться радости, видя, что бедное естество наше удостоилось чести соединиться в Лице Искупителя нашего с Самим Божеством так, что в нем обитает теперь вся полнота Божества телесно (Кол. 2, 9)? Как нам не радоваться, видя, что на славном и превознесенном Престоле Божества, куда мы, грешные, без страха не смели и очей возвести, восседает ныне во всем Подобный нам. Кроме греха? Бедная плоть. Жилище греха и смерти, при всей слабости твоей и наклонности ко греху, я не могу теперь уже взирать на тебя с отвращением, которого ты заслуживаешь. Нет, ты освятилась, когда Святейший святых соединился с тобою. В Адаме естество мое ниспало, в Искупителе превознесено. В прославленном человечестве Господа моего я имею несомненный залог, что и мое бедное человечество некогда прославится, что и мое смертное облечется бессмертием. Где Глава, там будут и члены; где Первенец, там явятся и меньшие братья; где Предтеча Иисус, там соберутся и Его последователи. Наше... жительство, – писал Апостол Павел к Филиппийцам, – на небесех есть, отонудуже и Спасителя (нашего) ждем (Флп. 3, 20). Почему усвояется Жительство на Небесах тем, которые еще жили на земли? Потому, – как рассуждает тот же Апостол в другом месте, – что там, на Небе, живет Господь Иисус, а в Нем живем уже и все мы. Что же, Божественный Апостол, что будет следствием этого чудного сожительства нашего со Христом? То, ответствует он, что Господь не только преобразит уничиженное тело наше, дабы оно было сообразно Телу славному Его (Флп. 3, 21), но и посадит

101

всех нас на том Престоле, на котором Он восседает теперь Сам (Откр. 3, 21).

Столь величественные виды открываются нам, братие, в будущем оттого, что Божественный Искупитель наш – подобный нам человек! Но в то же время человечество Его содержит в себе все, что нужно для воодушевления нас и среди настоящих наших бедствий. Чтобы яснее видеть это, припомним одну из целей, для которых, по учению Апостола Павла, Бог Отец благоволил, чтобы возлюбленный Сын Его соделался подобным нам человеком. Он должен был во всем уподобиться братии, то есть всем нам между прочими, потому и для того, да милостив будет и верен Первосвященник в тех, яже к Богу, воеже очистити грехи людския: в нем же бо пострада, Сам искушен быв, может и искушаемым помощи (Евр. 2, 17–18). То есть Премудрость и Любовь Божия как бы опасались, чтобы Ходатай наш не был немилосерд к нам, если Сам не испытает наших искушений, и для того определили Ему принять плоть нашу!.. Можно ли было больше и сильнее утешить и ободрить слабость нашу? О, теперь смело каждый из нас может вопиять к своему Спасителю о помощи. Он Сам искушен был по всяческим (Евр. 4, 15), знает все немощи нашего естества, ведает, как тяжело слабому духу возноситься над плотью, как трудно поврежденной природе нашей сражаться с грехом. Он Сам был озлобляем, гоним, не имел где подклонить главы; Сам вопиял о помощи, когда был оставлен Отцом на Кресте. Возможно ли, чтобы Он не услышал и не послал Утешения тем, которые будут вопиять к Нему? Чтобы забыл, так сказать, цель собственных искушений, собственных страданий? И Ангелы, которые сами никогда не страдали, милостивы – Он должен быть еще

102

милостивее. И Ангелы, которые сами никогда не просили о помощи, готовы помогать – Он должен быть еще скорее на помощь. Нет никакой причины роптать нам на немощи наши и страшиться искушений: мы слабы, но Спаситель наш есть Бог Крепкий, и мы имеем в Нем не такого Первосвященника, Который не может страдать с нами в немощах наших, но Который, подобно нам, испытал все, кроме греха. Потому, заключает Апостол, и должны смело приступать к Престолу благодати, дабы получить милость и обрести благодать всякий раз, когда только будет нужна помощь (Евр. 4, 16).

В одном только случае, братие, это благодатное дерзновение и упование не могут принадлежать нам: если наши деяния и жизнь не будут соответствовать правилам Евангелия. В таком случае само Пресвятое Тело Господа и сама Пречистая Кровь Его, приемлемые в Таинстве Причащения, послужат для каждого из нас не во исцеление души и тела, а в суд и осуждение тем тягчайшее, чем выше жертва, принесенная в искупление.

В самом деле, нераскаянный грешник, что ты скажешь на Суде будущем в свое оправдание? Если бы тебя судил Бог, а не Богочеловек, ты мог бы, хотя бы и незаконно, указать на слабость плоти, тебе прирожденной, – сказать, что Закон Господень свят и неумолим, а ты плотян есмь, продан под грех (Рим. 7, 14). Но ты будешь судим Имеющим подобное тебе естество, должен будешь дать ответ пред Богочеловеком. Что скажешь в свое оправдание? «Я, – скажет Он тебе, – победил мир и его искушения один; все отягощали и никто не облегчал Креста Моего. Я победил мир не для Своего, а для твоего спасения; победил с твоей плотью, осудил грех во плоти (Рим. 8, 3); победил не в легкой борьбе, а на Кресте, будучи

103

оставлен Отцом Моим. Вот что совершил Я для тебя во плоти! Ты что сделал? Не умел победить мира, уже побежденного Мною, победить не для Моего, а для своего спасения, победить с Моею всемощною благодатью. Се, следы тернового венца на главе Моей, Которая, так же, как и твоя, была чувствительна; вот место, в которое пронзило Меня копие; вот язвы от гвоздей на руках и ногах, которые, подобно твоим, не могли не ощущать мучений! Ты что сделал? Покажи хотя одну язву, которую бы ты претерпел за правду, покажи хотя один волос, которого ты лишился бы за Меня. Но тебя не только не гнали за правду, еще отвращали от зла, поощряли к добру – советами, повелением, наградами, страхом. И ты, влекомый на Небо и подобными тебе людьми, и Моею благодатью, попустил врагу увлечь себя в ад? Раб ленивый и лукавый, погибель твоя от тебя!»

«Если так, – может помыслить при этом кто-либо, – тогда нераскаянный христианин будет судим гораздо строже язычника и подвергнется большему наказанию, потому что уничижил заслуги Сына Божия, то Пришествие Спасителя в мир послужит к большему осуждению значительной части рода человеческого, ибо известно, что званных много, а избранных мало». Так, братие, это истина, постоянно возвещаемая словом Божиим; и может быть (до чего не простирается безумие грешника?), может быть, некоторые, при размышлении о сей ужасной для грешников истине, доходят до ужаснейшего желания – чтобы Сын Божий не являлся во плоти для их спасения, дабы им не подвергнуться тем большему осуждению за грехи, которых они не намерены оставить. Но что из этого? Как мы не могли низвести Христа Спасителя с Неба, так не можем и возвести Его от нас на Небо. Бог Отец единожды и навсегда послал

104

Сына Своего к нам – и не раскается (Пс. 109, 4)! Он вечно будет Спасителем кающихся и Отмстителем нераскаянных; вечно будет лежать на падение и восстание многих (Лк. 2, 34). Падайте, если угодно, претыкайтесь о Него – но те, которые верно следуют гласу Его, всегда будут находить в Нем Христа – Божию силу и Божию премудрость (1 Кор. 1, 24).

Но почему и вам, бедствующие во грехах братие, не найти этого для себя в нашем Спасителе? Вы удалились от Него непрестанными нарушениями святого Закона Его, но Он всегда близок к вам Своим милосердием – вот, Он оставил девяносто девять овец и пришел взыскать и спасти вас заблудших! Вы лежите долу, поверженные чувственностью, а Он разве на Престоле? Не в яслях ли, дабы вам можно было приступать к Нему всегда и везде? О братие, вместо сомнения, ропота и упорства, уразумейте лучше Святителя и Посланника исповедания нашего, поймите Его любовь к вам, Его кротость и снисхождение ко всем грешникам – и вы сами скажете: таков... нам подобаше (Евр. 7, 26) Спаситель! Сами возблагодарите Господа за то, что Он посетил ныне нас, во тьме и сени смертней седящыя (Лк. 1, 79).

Но Господи, Господи! Видно, для нас нужен не только свет, но и исцеление очей – необходимо не только врачевство, но и отверзение уст для принятия его. Тебе возможно и это, ибо для Тебя вся возможна суть! Помажь же всеисцеляющим коллурием (Откр. 3, 18) Твоим болезнующие, покрытые прахом суеты очи наши, да видим свет Твой, воссиявший ныне из Вифлеема; отверзи уста наши для принятия Хлеба Жизни, сшедшего ныне с Небес. Иначе, без Твоего благодатного содействия мы и у источника жизни не престанем истаевать от жажды, и в Доме хлеба умрем от голода! Аминь.

105

Слово в день Рождества Христова

Когда на земле происходит что-либо новое и чрезвычайное, то обыкновенно все спрашивают, что оно значит, что надобно при этом делать и чего ожидать? Сошествие на землю Сына Божия, явление во плоти Бога есть, братие, такое чрезвычайное событие, более которого ни прежде не было, ни после не будет, в сравнении с которым все прочие события почти ничего не значат. Что же оно значит? Для чего Сын Божий сошел на землю? Что принес с Собою? Как нам встретить Его и что должно при этом делать?

На все эти – несказанной важности – вопросы премудро отвечает Церковь в одном из своих песнопений: Странное Рождество видевше, устранимся мира, ум на небеса преложше; сего бо ради высокий Бог на землю сниде, да нас к высоте привлечет (Акафист Пресвятой Богородице, кондак 8).

Итак, цель сошествия на землю Бога – привлечь всех сущих долу на Небо. Цель самая высокая! Обязанность тех, которые захотят и в самом деле взойти на высоту – устраниться от мира и всех сует его. Обязанность необходимая! Средство выполнить эту обязанность и достигнуть цели есть, по указанию Церкви, возведение ума и мыслей на Небо. Средство и близкое для каждого, и верное, и самое легкое!

Познаем, братие, сии истины не столько умом, для которого они более или менее известны, а сердцем нашим, которое так часто забывает о них.

Сего ради высокий Бог на земле явися, да нас к высоте привлечет. Точно – сего ради! Иначе что Его Самого могло привлечь с Неба на землю? Если бы Он искал славы, то пошел бы к Ангелам, а у нас что найдет, кроме яслей и Креста? Только наша

106

бедность привлекла Его. И кого она не тронет? Есть ли зло, которое во всех видах не свирепствовало бы над бедным родом человеческим? Что не вредит нам? Земля питается нашей плотью, воды текут нередко нашею кровью, воздух дышит нашим тлением. Существа высшие прервали союз с нами и скрылись; существа низшие или враждуют против нас, или стенают под одним с нами игом суеты. Песчинка, лежащая у края моря, долговечнее царств; мимолетящее облако постояннее судьбы многих счастливцев. Самый свет нашей мудрости немного разнится от света блуждающих огней, которые не столько освещают путь, сколько падением своим приводят в ужас путников. Самая красота добродетели нашей подобна румянцу на лице мертвого.

А помочь злу? А исправить повреждение? Для этого нет на земле – ни в ком и нигде – средства. Видели мудрецов: они или плакали, или смеялись над бедствиями человечества, а бедствия остались. Встречали законодателей: они ставили преграды против потока зла – преграды одна за другою пали, а ужасный поток растет и ширится. Радовались появлению друзей человечества: они освещали всеобщий мрак некоторыми лучами отрады, но, по кратком мерцании, тьма воцарялась снова. Все было испытано – и все осталось тщетным! Воззрех, и не бе помощника: и помыслих, и никтоже заступи (Ис. 63, 5), – так мог сказать о себе весь род человеческий.

Не было помогающего на земле, но был на Небе! Ни ходатай, ни Ангел, но Сам Бог и Господь явился во плоти, да нас к высоте привлечет. Кто создал нас, Тот Самый пришел воссоздать нас. И поскольку пришел Тот, Кто превыше всех, то и цель Пришествия выше всего. Для нас довольно было быть восстановленными в первое достояние, но для Него

107

мало! Восстановив, Он хочет нас возвести на высоту – к такому совершенству, которого прежде мы не имели. И как возвести? Не призывая только, как находящихся в отдалении, не руководя только, как заблудших, но привлекая силой, как упорных, которые, без сильного побуждения сами не захотят идти и на Небо.

Много требовалось для этого влечения, и много сделано! Чем не влечет нас Избавитель наш? Влечет всех силой совести, влечет заповедями и угрозами Закона, влечет обетованиями Евангелия, влечет примером Своим и избранных Своих, влечет служением Церкви и ее Таинствами, влечет Телом и Кровью Своей, влечет невидимой благодатью Духа. Христианин, можно сказать, весь в узах любви Божией, от колыбели до гроба. Немало и сделано уже посредством этого влечения. Сколько уже душ на высоте! Какой добродетели человеческой нет уже на Небе! Есть там многочисленные сонмы пророков и учителей, мучеников и подвижников, воздержанников и девственников. Все чисты, все светлы, все блаженны – и все таковы потому, что Господь славы и блаженства был на земле, повлек их за Собой на Небо и даровал им способность соделаться подобными Ему. Но среди нашей бедности и смертности мы не видим и не можем видеть теперь всех великих и благотворных следствий явления во плоти Сына Божия. Это во всей полноте познается тогда, когда наступит конец мира и всем благодатным распоряжениям Божиим, когда приидет время откровения чад Божиих, час мздовоздаяния и славы. Тогда-то, братие, узрим, из какой бездны мы извлечены, на какую высоту возведены, отчего спасены и чего мы удостоены.

Но мы ли, братие, точно ли мы извлечены из бездны и поставлены на высоту? Спасение мира может

108

ли принадлежать нам? Ибо оно принадлежит только тем, кто, чувствуя влечение свыше, предается ему всецело и навсегда – влекомые как можно более устраняются от мира и его сует, постоянно пекутся об очищении себя от всякой скверны плоти и духа. Это – необходимое условие спасения, явленного в Сыне Божием; без этого Сам Господь не может и не возможет спасти нас. Развращенное, нераскаянное сердце есть такая тяжесть, которой и всемогущество Его не может поднять на высоту. Будем ли жаловаться на это? Сетовать о том, что нам невозможно взять землю с собою на Небо, внести в рай и наших идолов? Но это было бы сетование о невозможном. Таким образом из самого Неба сделался бы ад. Если бы чудом милосердия грешник неочищенный и поставлен был в рай, то не нашел бы там ничего райского. Новое окружение изумило бы его на время, но сердце и чувства вскоре потребовали бы сродной себе пищи, а ее там нет и быть не может. Голод и жажда составили бы адское мучение посреди самого рая.

Ужасная для грешных, но отрадная для праведных истина эта дает себя чувствовать уже и здесь, на земле. И здесь что для благочестивого составляет наслаждение, например молитва, пост, хождение в храм, посещение темниц и прочее, – то в человеке чувственном производит тягость и скуку. И наоборот, в чем грешник находит отраду для бедной души своей, то для человека добродетельного составляет нередко предмет отвращения. Но такая противоположность еще с большей силой должна открыться за гробом. Там каждый сам из себя уже образует или рай, если имел в себе семена рая на земле, или ад, если дал место в себе пламени адскому еще будучи в теле. Потому-то, братие, все священные писатели,

109

все Пророки и Апостолы ничто так часто и так настойчиво не внушают людям, как стараться об очищении своего духа и тела. Без этого сошествие на землю Сына Божия и все средства благодатные не принесут пользы; без этого блага небесные не доставили бы отрады бедной душе грешника, подобно тому как слепой или глухой наследник не получит удовольствия оттого, что в наследстве, ему доставшемся, есть прекрасные места и виды природы или доброгласные орудия мусикийские.

Странное убо рождество Спасителя нашего видевше, устранимся, братие, мира: будем жить в нем так, как жил Господь наш, как жили все святые Божии человеки – не увлекаясь соблазнами его, не совращаясь примерами его, не прилагая сердца к благам его, возносясь мыслью над всем дольным и временными, или, по выражению Церкви, ум на небеса преложше.

Такое преложение ума и мыслей на Небо есть самое первое, весьма удобное и надежное средство преложиться некогда туда и всем существом своим. С чего начинается обыкновенно наше развращение? С худых мыслей. С мыслей должно начаться и наше исправление. Непрестанные мысли о земном и плотском губят нас – частое размышление о небесном, духовном может спасти нас. Что легче мысли? Между тем часто повторяемая мысль много значит. Как телесное зрение наше принимает даже цвет тех предметов, на которые мы долго смотрим, так бывает и с очами сердца. Начни чаще мыслить о Боге и Его совершенствах, о душе и ее предназначении, о вечности, о совести, о безобразии греха и красотах добродетели – из благих мыслей скоро появятся благие желания; эти желания, по крайней мере некоторые, перейдут в действия; из повторяемых действий

110

образуется навык к добру, а там – от действия благодати Божией явится и сердце новое и новая жизнь.

Что же касается самого образа деятельного восхождения на высоту, то он указан нам самым снисхождением к нам Сына Божия: что Его низвело, то нас возведет. Его низвела на землю преданность воле Отца: се иду, – вещал Он Отцу, – сотворити волю Твою, Боже (Евр. 10, 7). Для нас эта преданность есть первая и прямая стезя на Небо. Он нисшел к нам по великой любви Своей к бедному роду человеческому – мы взойдем к Нему по любви нашей к Нему и земным братьям нашим. Дела милосердия более всего приближают нас ко Всемилосердому. Он явился на землю облеченный всеми видами смирения. Если и мы облечемся в эту одежду, будем почитать себя окаянными грешниками и полагать надежду на одну милость Божию, то этим смирением и мы стяжем высокая. Что Его низвело, то нас возведет! Будем только всегда верно следовать по стопам Его – и мы непременно придем на Небо, к Нему, нашему Спасителю и Господу. Аминь.

Слово в день Рождества Христова

Христос раждается, славите!
Христос с небес, срящите!

Христос на земли, возноситеся!

Ирмос 1-го канона

Этой священной песней блаженный Дамаскин начал свои бессмертные песнопения во славу настоящего праздника. Этой величественной песнью и Святая Церковь начинает за несколько недель до праздника свои предпразднственные гимны в честь Божественного Жениха своего и Господа. Песнь высокая по духу, глубокая по чувству и крайне

111

назидательная по смыслу. В ней с такой же краткостью, как и силою, выражено и величие настоящего праздника, и как должно проводить его по-христиански. Прежде всего святой песнопевец приглашает всех и каждого к радости и славословию: Христос раждается, славите!

И действительно, это первое чувство, которое само собой исполняет всю душу христианина, коль скоро он хотя бы немного понимает силу и цель преславного таинства Воплощения Сына Божия. Как не радоваться, представляя Божественное величие Рождающегося и крайне благотворную цель, для которой Он рождается, помышляя, что с явлением Бога во плоти падшее естество наше не только восстанавливается до первой степени чести и блаженства, потерянной в Эдеме, но в лице Богочеловека возносится превыше всякаго начала и власти, обоживается на всю вечность! Как не благодарить, вспоминая при этом, чего стоило таинство Воплощения нашему Спасителю, что Он для этого оставил Небо и Престол славы, принял образ человека, благоволил вселиться с нами на нашей бедной земле, терпеть все, что мы терпим, претерпеть и то, чего даже мы не терпим! А радуясь и благодаря, как вместе с сонмами бесплотных духов, окружающих ясли Предвечного Младенца, не воспеть славу в вышних Богу! О, да соберутся у этих яслей все сыны падшего Адама, да составят единый хвалебный хор и да возгласят славу своего Искупителя! Слава, вечная слава Богу Отцу, Который по неизреченному милосердию Своему к нам многочастне и многообразне действуя для спасения нашего, наконец, в последние дни сии, благоволил послать для этого и Единородного Сына любве своея, рождаемого от жены, бываема под законом, да подзаконныя искупит, да всыновление

112

восприимем! (Гал. 4, 4–5). Слава, вечная слава Богу Духу Святому, Который, так же многочастно и многообразно изливаясь в дарах Своих на оскудевшее духом человечество, наконец чрезвычайным наитием Своим благоволил образовать в утробе Девы чистейшую плоть для вечного соединения с Богом Словом, дабы через этого нового, Божественного Посредника пролияться потом на все человечество в еще больших, высших дарах! Слава Божеству нашего Искупителя, Которое и по соединении Его с нашим человечеством не перестало быть тем, чем было от вечности! Слава человечеству нашего Ходатая, которое в соединении Его с Божеством соделалось предметом поклонения для Архангелов и Ангелов!

Христос раждается, славите!

Славьте, священники, ибо рождается Великий Первосвященник, Который единым приношением совершит навсегда Им освящаемых. Славьте, мирские, ибо Он всех нас сотворит цари и иреи Богу. Славьте, мудрые, ибо Он бысть нам от Бога премудрость, правда, освящение и избавление. Славьте, буии, ибо Он буяя изберет, дабы буиством проповеди спасти верующих (Евр. 10, 14; Откр. 5, 10; 1 Кор. 1, 30; 1 Кор. 1, 21). Славьте, старцы, ибо Отроча младо есть Бог Превечный и Отец будущего века. Славьте, отроки, ибо кто не будет как отроча, не может войти в Его Царство. Славьте, младенцы, ибо Он из уст младенцев совершает Себе хвалу. Славьте, девы, ибо Он рождается от Девы. Славьте, вдовицы, ибо Он, принесенный в храм, будет проповедан вдовицею. Да славит и величает Его вся тварь, ибо Он грядет снять проклятие со всей твари и несет благословение всему миру!

Славьте – разделяйте от сердца с Церковью те священные гимны, которыми она славит своего рожда-

113

юшегося Владыку и Господа; возглашайте и сами во славу Его кто и как может. Славьте – беседуйте о Нем в своих домах и собраниях, на трапезах и ложах, со знаемыми и незнаемыми, а паче с присными и домашними. Славьте – вразумляйте тех, которым неизвестна или непонятна Его любовь к человечеству, Его ясли и Крест. Славьте – и устами, и письменами, а паче жизнью и своими нравами, стараясь сообразовать их с теми правилами, которые преподаны из Вифлеема. Славьте, не стыдитесь пелен и яслей: в них наша слава и спасение!

Христос с небес, срящите!

И Ангелы славословят и действуют – проповедуют о рождении пастырям, успокаивают в сновидении Иосифа, отвращают опасность от Божественного Отрочати; тем паче людям неприлично среди славословия оставаться в бездействии. Христос грядет к нам с Небес: надобно показать, что и мы не удаляемся от Него, готовы к принятию Его. Ибо хотя для Него не нужно с нашей стороны ничего, так как Он Сам грядет возвеличить и обогатить всех нас, но чтобы блага, Им для нас принесенные, могли обратиться в нашу собственность – для этого необходима в нас готовность к принятию и, так сказать, место для размещения их. А для этого нужно отстраниться от всего, что занято в нас миром и его благами, что никак не совместимо с дарами, с богатством Христовым. А скоро ли это может быть? И может ли быть без решимости на то и усилий?

Итак, души, желающие достойно встретить грядущего Господа, уготовьтесь во сретение Его! Отвлеките, во-первых, насколько возможно, мысли и чувства ваши от земных забот и попечений и устремите их к своему Спасителю. Остановите, утвердите ум и сердце ваше на Его беспредельной любви к вам, на

114

Его смирении, нищете и страданиях, для вас подъемлемых. Решитесь посвятить Ему не одни какие-либо дары и приношения – в чем бы они ни состояли и как бы велики ни были, – а самих себя, свою душу и сердце, да будет Он Владыкой всей вашей жизни, началом и концом всех ваших предприятий и трудов. Срящите Его, употребляя для благодатного соединения с Ним все средства, которые для того именно открыты Им Самим в слове Его и предложены Церковью в ее святых Таинствах. Срящите усердно, не жалея для Посетителя душ никаких жертв, не отвращаясь для соединения с Ним ни от каких трудностей, сражаясь для этого со всеми препятствиями, воздвигаемыми от мира, плоти и диавола.

Исходя таким образом во сретение Божественного Жениха, вы можете быть уверены, что и Он не мимо идет храмины сердца вашего, обновит ее, украсит самим Своим посещением и, как в доме Закхея, изречет вам мир и спасение.

Христос на земли, возноситеся!

По-видимому, когда Христос на земле, то лучше оставаться на земле же: ибо где Христос, Господь Неба, там и Небо. Потому и Ангелы оставляют ныне Небо и являются на земле, дабы воспевать славу в вышних Богу.

Но Христос на земле не для того, чтобы оставаться на земле и сделать ее своим жилищем, а с тем именно, чтобы Своим явлением на земле указать путь всем земнородным на Небо и даровать средства возноситься туда. После этого продолжать прилепляться к земле и медлить на ней – значит пренебрегать целью Его явления на земле, нерадеть о собственном спасении.

И что бы такое было на земле и в земле, что не располагало бы оставить землю? Не земля ли вместо

115

роз и пшеницы взращивает терние и волчцы? Не на земле ли страсти и пороки, угнетения и неправды, бедность и печали? Не земля ли служит гробом для всего живущего?

Если уж любить землю, то ту, которая обещана в наследие кротким – землю новую, на которой живет одна правда! С такой земли можно не желать возноситься выше, но на такую землю надобно еще прежде вознестись, ибо эта обетованная земля далеко выше самого нынешнего неба, которое, подобно земле, осуждено прейти с шумом.

Как возноситься от земли? Конечно, не земными средствами. Все, что от земли, по необходимости само стремится и устремляет к земле. Кто сошел на землю, дабы возвести всех земнородных на Небо, Тот даст и средства к тому. Он Сам уже вместо всех средств к этому. Ибо Он не останется на земле, снова вознесется на Небо, откуда пришел, и силен вознести с Собою все, что только присоединится к Нему и отдаст себя в Его распоряжение! Итак, желающий вознестись на Небо, прилепись всем существом своим к своему Спасителю – и ты вместе с Ним будешь на Небе.

Как вознестись от земли? Сначала вознесением мыслей и чувств на Небо. Что легче этого и доступнее для каждого? Но одно это уже много значит. Полюби Небо – и ты будешь жить на Небе. Ибо идеже... сокровище, ту и сердце (Мф. 6, 21; Лк. 12, 34), а где сердце, там и человек.

Можно возноситься от земли, погребая себя в земле: пример – Иоанн многострадальный. Как он, закопанный в земле, высоко над землею!..

Можно, напротив, парить к облакам, за облака мыслью, даже телом, а между тем быть глубоко зарытым в земле, так что разве одно всемогущее:

116

Лазаре, гряди вон! (Ин. 11, 43) – может извести таковых из земной утробы.

Будем жить на земле, не прилепляясь ни к чему земному и тленному, имея постоянно в виду вечное и небесное, перенося туда свои надежды и свое сокровище, находясь во всегдашней готовности перейти из юдоли изгнания в Отечество, когда бы ни позвали наст туда, – и над нами исполнится то, чего желает нам и к чему приглашает нас священный песнопевец, восклицая: Христос на земли, возноситеся! Аминь.

Беседа на Литургии в день Рождества Христова

Сообразно великой цели явления на земле Сына Божия, пречистое рождение Его по плоти совершилось, как мы видели, братие, в месте самом безвестном, во время самое безмолвное. Только Пресвятая Матерь и праведный Иосиф были служителями тайны и свидетелями чуда, но происходившее в Вифлееме по самому существу своему было так важно, что не могло не отразиться во всей вселенной. Сама тайна, требуя сокровенности, в то же время требовала и засвидетельствования: надлежало всему миру узнать, что днесь действительно родился не ожидавшийся только иудеями Избавитель от их врагов, а Искупитель и Спаситель всего мира. Сообразно этому мы увидим теперь движение во всех частях вселенной: мир ангельский поспешит явиться чудесно в окрестностях Вифлеема с торжественным славословием в честь Предвечного Младенца; мир языческий, в лице волхвов водимый таинственной звездой, принесет Ему дары и поклонится яко Богу; мир иудейский разделится надвое, дабы одной,

117

лучшей своей частью – в лице пастырей – возрадоваться радостью велией о рождении обетованного Избавителя, а другой, худшей – в лице Ирода и книжников – потрястись страхом преступника, ищущего убежать от грядущего Судии и новым злодеянием отдалить суд и наказание.

События величественные, чудесные и поучительные! Величественные – ибо здесь действуют не только человеки, а и существа премирные; действует Сам Всемогущий, вводя в мир Единородного Сына Своего и как бы представляя Его вниманию тех, для спасения которых Он послан. События чудесные – ибо чрезвычайное величие покрыто здесь завесой чрезвычайной простоты и смирения; притом все, что ни совершается, происходит вопреки соображениям мудрости человеческой. События поучительные – ибо пастыри, волхвы, Ирод и книжники изображают собой все человечество и различные отношения людей к Спасителю мира, так что под этими лицами каждый из нас может и должен усматривать
самого себя и всех прочих людей – усматривать и научаться, что ему должно делать, чтобы улучить благую часть волхвов и пастырей, и чего должно избегать, чтобы не постигла его ужасная судьба Ирода и его клевретов.

Потому, намереваясь продолжать наши собеседования с вами, мы почитаем за долг, братие мои, пригласить вас снова ко вниманию и бодрости духовной. Ибо до сего времени мы все были ограждены постом, а теперь, с наступлением шума праздничного, мир не преминет окружить нас своей суетой и соблазнами. Того и смотри, что начнешь путь со святыми волхвами, а кончишь его во дворе Ирода, не дойдя до Вифлеема, или и дойдя и поклонившись Божественному Отрочати, не последуешь горнему

118

указанию идти оттуда другим, новым путем – путем правды и истины, а возвратишься к детоубийце и предашь ему тайну своего Спасителя и своего спасения. Вооружимся же против этих опасностей мыслью чистой и трезвой и, призвав на помощь благодать Рожденного, остановим, во-первых, внимание наше на тех лицах, которые имели счастье встретить и почтить Его при рождении.

Много ли было таковых и кто они? Увы, и о Первом Пришествии Господа можно сказать почти то же самое, что, по указанию притчи евангельской, последует при Втором, ибо когда настало время прийти Жениху душ и сердец, то и теперь – воздремашася вся и спаху! Из Вифлеема в вертепе и при яслях не видно никого; из Иерусалима – никого! Из прочих градов иудиных – никого! Кто же встретит восходящее Солнце Правды и насладится первыми лучами Его? Те, которые не спят. Кто не спит? Пастыри вифлеемские, люди, которые, по-видимому, далее всех прочих были от храма и всего святого. И пастырие беху в той же стране бдяще, и стрегуще стражу нощную о стаде своем (Лк. 2, 8). Предметом их бдения были, очевидно, бессловесные, но, бодрствуя над ними, пастыри эти тем паче не оставляли без стражи своего стада словесного – мыслей и чувств своих, нравов и поступков – потому и удостоились того, что они первые поклонились рожденному Царю Израилеву. Тогда как для сокращения времени они вспоминали, может быть, прошедшую славу отечества и пересказывали друг другу кто что знал о будущем его величии, изображенном у пророков, – Ангел Господень ста в них, и слава Господня осия их! (Лк. 2, 9). Такое явление среди мрака полуночного, в нагорных высотах, окружающих Вифлеем, должно было представлять зрелище самое вели-

119

чественное. Но бедным пастырям было не до зрелища: убояшася, – говорит Евангелист, – страхом велиим. К земным шумным явлениям и даже опасностям они давно привыкли, но представившееся теперь явно выходило за пределы всего земного. Чистая душа была близка к небесному, но слабая плоть трепетала: убояшася страхом велиим, не зная, что подумать о чудесном явлении, и представляя, может быть (если страх позволил представлять что-либо) древнее грозное изречение: не бо узрит человек лице мое, и жив будет (Исх. 33, 20). Потому прежде радостной вести надлежало изгнать страх, что немедленно и сделано Божественным вестником. И рече им Ангел: не бойтеся, се благовествую вам радость велию, яже будет всем людем (Лк. 2, 10). – Не бойтесь: я вестник не суда и казней, а веселья и радости, такой радости, которая возвещается только теперь вам одним, а должна со временем исполнить веселием всех и каждого. Какая же это радость? – Яко родися вам днесь Спас, иже есть Христос Господь, во граде Давидове (Лк. 2, 11). То есть родился обетованный Мессия, Которого в Иудее около этого времени ожидали все, от мала до велика, и потому одно имя Которого способно было успокоить и возвеселить каждого истинного израильтянина. Родися во граде Давидове, а не в вертепе, ибо Ангел среди славы Господней, его окружающей, не обнаруживает до времени всего уничижения Новорожденного. Вертеп этот, впрочем, был так близко к Вифлеему, что, можно сказать, составлял с ним одно и то же место. «Но как нам найти во граде, наполненном множеством народа, Рожденного и Родившую?» – могли бы спросить пастыри, если бы вначале страх, а потом избыток радости не препятствовал говорить. Ангел предупреждает этот вопрос, благовествуя: и

120

се вам знамение: обрящете младенец повит, лежащ в яслех! (Лк. 2, 12). Вы, как бы так продолжал он, восхощете, без сомнения, видеть Рожденного, дабы поклониться Ему и насладиться Его лицезрением – и Он, невзирая на бедность и простоту вашу, готов принять вас. Только смотрите – Его не вдруг можно найти всякому, а надобно искать, притом не там искать, где, по обыкновенному понятию, можно было бы предполагать присутствие Царя Израилева: не ищите Его ни в синагоге вифлеемской, ни в палатах богачей, а в вертепе и в яслях, тех яслях, которые давно знакомы вам, если не устроены вашими руками. Не воображайте, также, что Он в этом убежище окружен грозными знамениями, как на Синае, или воинством Сил Небесных, как в видениях пророков: вокруг Него нет теперь никакой славы и величия, Дева Матерь и старец-хранитель – вот Его свита! Пелены младенческие и ясли вертепные – Его символ! И се вам знамение: обрящете Младенца повита, лежаща в яслех. Знамение простое и вам сродное, но вместе верное и неложное, знамение и для ваших очей, и для вашего сердца.

После этих слов Ангела надлежало ожидать, что видение кончится, ибо все, что было нужно, сделано и сказано. Но едва только Небесный вестник окончил свое благовествование – внезапу, как замечает Евангелист, то есть вдруг и неожиданно, – бысть со Ангелом множество вой небесных, хваляших Бога, и глаголющих: Слава в вышних Богу, и на земли мир, во человецех благоволение! (Лк. 2, 13–14). Явление многозначительное уже по самой наружности своей: ибо зачем такое множество Небесных Воинств, если достаточно было одного мирного вестника? К чему такой многоголосый хор хвалебный, когда уже кончено самое благовестие? Не явно ли,

121

что это – следствие необычайной радости и восторга в самом мире ангельском и как бы нечто подобное тому, что бывает между людьми, которые будут чем-либо чрезвычайно обрадованы и хотят обрадовать других, идут для этого не в одиночку, а многие, даже все участвующие в радости? И что делает перед пастырями это множество воев небесных? Возвещает им что-либо новое? Ничего. Подтверждает слова своего собрата? Нет, да в этом не было и нужды. Явившимся небожителям до пастырей даже как бы нет никакого дела; они здесь сами по себе, исполнены восторга, не вмещают его в себе и потому поют и восклицают: Слава в вышних Богу, и на земли мир, во человецех благоволение!

Славословие это показывает, впрочем, и причину, произведшую такое радостное и необыкновенное движение в мире ангельском. Чистые и святые духи радуются тому, что теперь с вочеловечением Сына Божия возвращена будет слава Создателю всяческих, похищаемая у Него преслушанием и неправдами человеческими; что с пришествием на землю великого Посредника и Примирителя воцарится на ней мир, которого недоставало земле с тех пор, как она подверглась проклятию за непослушание своему Владыке; что над родом человеческим в лице новой Божественной Главы его почиет теперь вечная милость и вечное благоволение. Все это зрят чистые и блаженные духи во всей силе – и радуются и торжествуют, ибо для них нет большего блаженства, как видеть славу Творца своего восстановленной во всей силе; быть свидетелями спасения погибавшего во грехах рода человеческого.

Не было ли при этом для небожителей еще какой-либо, ближайшей для них самих причины для радости? Не открылись ли с Воплощением Сына

122

Божия и с искуплением человека возможность и надежда на вознаграждение в их собственном круге того, чего лишился он из-за отпадения Денницы? Не обрели ли Небесные Воинства в новорожденном Отрочати вифлеемском Главы и Вождя для себя самих? Вопросы важные, занимавшие собою уже многих из древних отцов и учителей Церкви. Кто хочет иметь полный ответ на них, тому советуем обратиться к их богомудрым писаниям: там найдется искомое, найдется и еще большее. А для нас с этого священного места довольно будет сказать словами Апостола, что как всяческая создана быша Сыном Божиим, яже на небеси и яже на земли; так всяческая в Нем состоятся; что Отец благоволи в Нем – по Воплощении – всему исполнению вселитися, и тем возглавити всяческая, и тем примирити... к Себе... аще земная, аще ли небесная (Кол. 1, 16–20) и что потому всяко колено должно преклоняться о имени Иисусове, небесных и земных и преисподних(Флп. 2, 10).

Явление такого множества Ангелов с их хвалебным ликом должно было служить для пастырей новым побуждением увидеть скорее Божественное Отроча, которое, почивая, как говорил Небесный вестник, в яслях, тем не менее рождением своим приводит в восторг весь мир ангельский, равно как это же самое славное явление служило для пастырей к устранению соблазна, который легко мог родиться при виде обетованного Спасителя миру, лежащего в яслях, в бедности и уединении.

Посему, яко отыдоша... на Небо Ангели, и человецы пастырие реша друг ко другу: прейдем до Вифлеема и видим глагол сей 6ывший, егоже Господь сказа нам (Лк. 2, 15). Естественное рассуждение простых людей, которые побуждают друг друга к совершению того, на что каждый давно готов от души. Пока

123

Небожители продолжали воспевать хвалебный гимн, состоявший, может быть, не из одних слов, приводимых Евангелистом, пастырям некогда было думать о пути – взор занят был чудным видением, а слух – небесным сладкогласием. Но когда то и другое закончилось, пастыри всей мыслью входят в цель Божественного откровения и тотчас решаются идти туда, где находится источник чудес. Решимость по видимости ничего не стоящая, но тот не будет думать таким образом, кто вспомнит, что пастырям должно было среди ночи в горах пустынных оставить свои стада, которые были для них дороже, нежели для кого-либо из нынешних богачей целый корабль, нагруженный драгоценностями.

И приидоша поспешшеся, и обретоша Мариам же и Иосифа, и Младенца лежаща во яслех (Лк. 2, 16). Как там, при явлении Ангелов, все было величественно, так здесь встретили пастырей простота и убожество. Но после видения и благовестия ангельского Божественное Отроча среди убожества, Его окружавшего, должно было казаться еще святее и любезнее. Видевше же сказаша о глаголе глаголаннем им о Отрочати сем (Лк. 2, 17). Как бы в вознаграждение того, чего по видимости недоставало теперь новорожденному Царю Израилеву, пастыри спешат рассказать обо всем виденном ими и слышанном от Ангелов. Такой рассказ служил отрадой и для Матери, и для старца, которые в столь важные минуты, по-видимому, были оставлены на произвол случая. Мариам, – говорит Евангелист, – соблюдаше вся глаголы сия, слагающи в сердцы Своем (Лк. 2, 19), то есть соображая с ними то, что Сама уже видела и испытала, и вместе с тем извлекая из них руководство на будущее время, которое, судя по прошедшему и настоящему, заставляло ожидать новых, чрез-

124

вычайных противоположностей в судьбе Божественного Младенца.

Разделив принятое свыше откровение с хранителями Отрочати, пастыри не усомнились потом разделять его и с другими, кого почитали достойным того, и всех, как замечает Евангелист, приводили в изумление своими словами: Дивишася вси о глаголанных от пастырей к ним. Дивились, конечно, и тому, что было в видении пастырей величественного, как то: явлению Ангелов и их дивному славословию, но еще более – тому, что в нем было уничиженного, как-то: вертепу и яслям, в которых возлежал обетованный Мессия.

И возвратишася пастырие, славяще и благодаряще Бога о всех, яже слышаша и видеша, якоже глаголано бысть к ним (Лк. 2, 20). Так заключает святой Лука повествование о пастырях вифлеемских. Заключение самое простое, но в то же время исполненное великой похвалы пастырям. Что они славят и благодарят Бога за чрезвычайное откровение и честь, им предоставленную, – это естественно и необходимо, но они славят и благодарят о всех, яже слышаша и видеша, то есть не только за Ангелов и их хвалебные гимны, но и за вертеп и ясли, за пелены и слезы младенческие. Значит, уничиженное состояние Мессии, столь противоположное всеобщим ожиданиям тогдашних иудеев, думавших увидать в Нем царя славного, нисколько не соблазнило их; значит, они правильнее и чище мыслили о Его Лице, нежели целый синедрион иудейский. Уже это делает немалую честь уму и сердцу пастырей. Но в них приметна еще и другая значительная добродетель. Удостоенные явления ангельского и того, что они первыми поклонились Мессии, пастыри не думают получить какое-либо право на постоянную близость

125

к Нему, не имеют отвращения к своему бедному и низкому званию, не заискивают милости будущего Царя у Его Матери и хранителя, не обещают и не просят ничего, не изъявляют никакого желания: сделав свое дело, поклонившись Отрочати, насладившись и освятившись Его лицезрением, спокойно возвращаются к своим стадам, чтобы стеречь их по-прежнему и стоять на своем месте, или, лучше сказать, весь век ходить за стадами с одного места на другое, доколе Господь не воззовет их на вечное упокоение в Вифлеем Небесный. И да не помыслит кто-либо, что это происходило в пастырях от грубости и неразумия, встречающихся в людях подобного состояния: нет, это следствие истинной простоты сердца и духа, зрелый плод преданности в волю Божию, любомудрого довольства своим жребием, свободы от привязанности к благам земным, постоянного устремления мыслей по примеру древних праотцов к Горнему Граду, ему же художник и содетель Бог. Без такого расположения духа и святого образа мыслей бедность состояния пастырей не только не приблизила бы их к Божественному Отрочати и не удостоила благовестия Ангельского, но и соделала, может быть, предателями тайны, врагами Того, Кто пришел облагодатствовать всех, а Сам не имеет теперь, где преклонить главу.

После этого нетрудно уразуметь, кого изображают собою пастыри: они изображают простоту и бедность тех людей, которые среди самой низкой доли, в поте лица совершают дело звания своего, нисколько не участвуя в шумных движениях жизни общественной. Мало ли таких людей? Всегда и везде – большая часть. Многие самим состоянием своим удалены притом от непосредственного занятия делами набожности, не умеют читать, живут вдали от

126

церкви, привязаны к своему месту и не могут оставить его: таковы воины, домашние слуги, хранители уединенных сельских мест, пастыри стад и прочие. Таким людям может иногда приходить в голову скорбная мысль, что они далеки от спасения, потому что далеки от церкви и не могут присутствовать при богослужении, иногда даже в самые великие праздники. Но, души об этом скорбящие, воззрите на пастырей вифлеемских, которые, подобно вам, редко бывали в храме, не имели в руках священных книг пророческих, не слышали наравне с другими наставлений учителей израилевых, проводили большую часть времени в уединении сельском со своими стадами. И однако же Ангел с радостной вестью о рождении Спасителя мира не обратился ни к кому другому, кроме них. Не утешение ли это и не поучение ли для вас? Будьте довольны своим жребием. Как он ни мал и низок, проводите жизнь в чистоте и правде, стойте бодрственно на страже своей совести – и вы уподобитесь пастырям вифлеемским. Что мешает вам начинать и заканчивать каждый день молитвой? Садиться за трапезу и восставать от нее с молитвой? Полагать в начало каждого дела имя Божие и Крест Христов? Вот ваше богослужение! Что мешает вам быть честными, не лгать, не клеветать, не сквернословить, оказывать милосердие если не людям, то животным, наблюдать чистоту души, если не тела? Простота, кротость, смирение, терпение – эти боголюбезнейшие добродетели принадлежат вам по самому званию вашему – вот ваша нравственность! Следуйте этим путем – и вы удостоитесь некогда поклониться Божественному Младенцу, уже не лежащему в яслях, а сидящему на Престоле Славы. Аминь.

127

Слово в день Рождества Христова

И отверзше сокровища своя, принесоша ему дары, злато и ливан и смирну.

Мф. 2, 11

Не без причины, братие мои, три дара у яслей Христовых. Могло быть более, могло быть менее, но явились три. В знамение ли это Пресвятой Троицы в Существе Божием? Или в символ будущего тройственного служения Христова – пророческого, священнического и царского? Или, наконец, как выражение трех частей существа человеческого, то есть духа, души и тела? Исследование об этом предоставляется вашей вере и вашему разумению.

Наша же мысль всецело останавливается на дароносящих волхвах. Эти странники Востока представляли собою у яслей Христовых, можно сказать, все человечество, и дары их изображают символически все, что может быть принесено Спасителю нашему от нас, Его последователей. Золотом означаются дары вещественные; ливаном – дары духовные, невещественные, а смирна выражает дары, так сказать, духовно-вещественные. Есть поэтому люди, которые приносят Господу золото; есть те, кто приносит ливан; есть те, кто приносит смирну; есть, наконец, такие, которые приносят по несколько даров вместе. Кто эти люди? Размышление об этом откроет нам, чем каждый из нас может послужить, подобно волхвам, Господу и Спасителю своему.

Кто приносит Господу золото? Приносят те, кто жертвует во славу Божию и на пользу ближних что-либо от трудов и стяжаний своих. Тобою, например, создан, обновлен или украшен храм Божий – ты принес этим Господу своему золото. Дар твой приятен

128

Ему, ибо, хотя Он теперь на Престоле Славы, но вместе с тем для спасения нашего продолжает являться и в яслях. Ясли эти на жертвеннике церковном, где Он, можно сказать, при каждой Литургии как бы снова рождается, чтобы снова принести Себя за грехи наши в жертву Правде Божией. И как часто Он терпит в этих яслях нужду! Здесь потребны для Него и одеяние и покров, и свет, и теплота. Потому, если ты делаешь что-либо на пользу церкви, то приношение твое так же благоприятно Господу, как и дар волхвов, принесших ему золото.

Так же если тобою оказана помощь бедствующему человечеству – устроено что-либо на пользу больных, сирых, странных, беспомощных, ты принес этим Господу золото, ибо Он столько любвеобилен, что нужды и страдания верующих во имя Его почитает собственными Своими нуждами и страданиями. Потому и за помощь им воздаст как за помощь Себе Самому. Понеже сотвористе единому сих братий моих меньших, Мне сотвористе (Мф. 25, 40), – так скажет Он на Страшном Суде Своем тем, которые были милостивы к бедным.

Много ли приносится такого золота Господу? Ах, если сравнить приносимое с тем, что тратится по требованию страстей, на удовлетворение не только нужд, но и прихотей наших, с тем даже, что явно отдается в жертву плоти и миру, – то окажется малейшая часть. Храм Божий, например, стоит день и ночь перед очами нашими в развалинах и просит себе помощи – мы же скорее выстроим великолепный приют для наших коней и колесниц, нежели обратим внимание на храм. Бедняк дрожит пред нами от стужи, голода и недуга – мы или откажем ему с суровостью, или дадим ничтожную лепту и в тот же день пол-имения готовы погубить в безумной игре

129

или показать расточительную щедрость на каком-либо зрелище.

Такова наша благодарность Тому, Кто, будучи богат, для нашего спасения ныне обнищал, да мы нищетою Его обогатимся (2 Кор. 8, 9).

Кто приносит Господу ливан? Те, кто употребляет во славу Его и на пользу ближних свои способности, познания и искусства, очевидно составляющие собою нечто такое, чего нельзя купить ни на какое золото. Все это дар Божий человеку, но это же все может и должно быть и даром Богу от человека, даром невещественным, высшим золота и серебра.

Этот драгоценный ливан приносит Господу градоправитель, когда управление его одушевлено духом Христовым, направлено не к одной только справедливости гражданской и спокойствию внешнему, а и к поддержанию и усилению в народе благих нравов и добродетелей христианских. Такое градоуправление – как благоуханный ливан пред Господом и людьми. Приносит Господу ливан пастырь Церкви, когда бодрственно стоит на страже душ и сердец против заблуждений и соблазнов века, неленостно возвещает пути Господни, наставляет заблудших, утешает отчаянных, назидает всех. Приносит Господу ливан

130

мать семейства, когда, не полагаясь на приставников наемных, не увлекаясь рассеянием и забавами, сама посвящает время и способности свои на воспитание в страхе Божием своих детей, на приучение их к воздержанию, кротости, молитве и человеколюбию. Благоухание сего ливана, наполняя собою весь дом, разносится потом всюду с теми, кто воспитан в нем в благочестии. Приносит Господу ливан художник, когда вместо того, чтобы, следуя духу времени, поблажать своим художеством страстям человеческим и доставлять им новую пищу нечистыми вымыслами, старается все произведения и изобретения свои обратить в орудие здравого вкуса христианского, в средство распространения с изящным и прекрасным – истинного и доброго. И сей ливан облагоухает собою многих. Вообще, поскольку нет человека, который не имел бы каких-либо способностей, то нет и человека, который не мог бы принести Господу ливана употреблением своей способности во славу Божию и истинное благо ближних.

Третьим даром Господу от волхвов была смирна – дар последний, потому высший не только золота, но и ливана. Что это за дар и почему он так важен? Смирна так же, как и ливан, издает благовоние, но отличительное свойство ее в том, что она весьма горька, потому и символизирует наши бедствия и горести, слезы и страдания.

Теперь понятно, кто приносит Господу в дар смирну. Приносит тот, кто терпит бедствия в жизни и страдает невинно, не позволяет себе ни уныния безотрадного, ни ропота малодушного, ни воплей бесполезных; кто при перенесении бедствий, одушевляется не гордым презрением к людям, не отчаянным подавлением в себе всякого чувства человеческого, но живым упованием на Бога Живого; одушевляется

131

мыслью, что он через свои страдания очищается от грехов, усовершается в добродетели и, что еще отраднее, уподобляется Спасителю своему, за него на Кресте умершему. Такое в духе веры и любви перенесение напастей и скорбей века есть также дар Господу, притом дар более драгоценный, чем золото, более благоуханный, чем ливан.

Да услышат это все злостраждующие, да уразумеют преимущество своего, по-видимому, горького, но на самом деле – если употребим в дело веру и Крест Христов – не безотрадного положения и да поспешат принести Господу в дар свою смирну. Счастливцы века сего не могут этого сделать: у них нет горькой нужды и недостатков – нет смирны. Многие из обладающих ливаном, то есть отличными дарованиями, также не могут сделать этого: у них нет тяжких искушений – нет смирны. Она у вас, бескровные страстотерпцы Божии. Вы, которые без всякой вины своей: одни по жребию рождения, другие по превратности обстоятельств, третьи по злобе человеческой, иные по бренности телесного состава нашего – едва не каждый день встречаете и заканчиваете воздыханиями; которые, может быть, и в нынешнее утро встретили праздник Христов слезами под взглядами проклинающих ваше тяжкое положение, – вы сами, может быть, падаете иногда под тяжестью земного испытания, а мы именем Спасителя нашего приветствуем вас с этим драгоценным подобием Креста Его! Блюдите драгоценную смирну, доставшуюся в удел вам; не меняйте ее ни на какой ливан, тем паче ни на какое золото, и не отнимайте у нее благоухания жалобами и ропотом малодушным. Что жаловаться? Господь и без того все видит: каждая слеза ваша у Него изочтена, каждый вздох взвешен – и в свое время за все примете сторицею. Аминь.

132

Беседа на вечерне в день Рождества Христова

Иисусу же рождшуся в Вифлееме иудейстем во дни Ирода царя, се, волсви, от восток приидоша во Иерусалим, глаголюще: где есть рождейся Царь Иудейский; видехом бо звезду Его на востоце и приидохом поклонитися Ему.

Мф. 2, 1–2

Рассматривая историю рода человеческого до Пришествия в мир Сына Божия и видя, как все божественные распоряжения к приготовлению людей для принятия обетованного Искупителя ограничивались одним народом иудейским, почти невольно приходишь к мысли: что же происходило в это время с другими народами? Ужели они в столь важном деле, каким является принятие или неприятие обетованного всему миру Избавителя, предоставлены были себе самим? Если так, то где беспристрастие и милосердие небесное, в котором равно имеют нужду все бедные сыны Адамовы! И что сделали иудеи, чтобы заслужить право быть единственным предметом особенных попечений и любви? Или иудеев Бог токмо, а не и языков? (Рим. 3, 29).

Ей – и языков! – ответствует слышанная вами евангельская история о волхвах. Ибо что мы видим в ней? Видим, что язычники не только знали об обетованном Избавителе, не только ожидали с верою Его Пришествия, но – что особенно примечательно – раньше многих иудеев удостоились поклониться Ему по Его Пришествии и послужить Ему своими дарами, даже соделались провозвестниками Его рождения для всего Иерусалима, для самих первосвященников иудейских. Так Промысл оправдал пути свои, когда пришло время оправдать их! Так показал он, что у Отца Небесного никто не забыт в великом

133

семействе Его – все призрены, препитаны, наставлены! И да не помыслит кто-либо, что волхвы составляли единственное исключение в судьбе язычников: напротив, они были, как возглашается в песнопениях церковных, только начатком Церкви от язык. И действительно, вера христианская, проповедуемая Апостолами, нигде так быстро не распространялась, так прочно не утверждалась, не приносила таких обильных и зрелых плодов, как между язычниками. И все это, без сомнения, оттого, что обширная нива эта, по видимости остававшаяся столько времени без внимания, на самом деле никогда не была оставлена Небесным Делателем и была, хотя и втайне, удобрена, совершенно приготовлена для сеяния евангельского. Иудеи, напротив, будучи ограждены множеством обрядов и почивая на Законе Моисеевом и Пророках, как теперь окажутся не такими способными к принятию обетованного Мессии, так и впоследствии покажут великое невнимание и упорство и до того обуяют в предрассудках, что Спаситель мира будет вознесен ими на Крест.

А если так, подумает кто-либо, то Провидение не достигло своей цели, употребив напрасно столько особенных попечений об иудеях. Нет, возлюбленный, оно достигло того, что было необходимо. Ибо что было необходимо? Не то ли, чтобы у иудеев сохранились обетования Божии, вверенные им на сохранение для блага всего рода человеческого? Но все это сохранилось как нельзя лучше. Народ иудейский в этом отношении был как малый искусственный вертоград, в котором растения в продолжение зимы соблюдаются для будущей весны. Пока стоит зима, такой вертоград весьма полезен и необходим, но с наступлением весны и лета в нем нет более нужды: что еще остается в нем, то растет уже хуже того, что

134

стоит на открытом воздухе. Подобное произошло и с народом иудейским. Но если вместо того, чтобы по пришествии весны Нового Завета выйти из ограды сеней и обрядов, оставить средостения законов и учреждений Моисеевых и перейти на открытый воздух и солнце евангельское, народ сей захотел упорно остаться в искусственной теплице, оставленной Самим Домовладыкой, – то что удивительного, если, поступая таким образом вопреки распоряжению Небесного Вертоградаря и собственного благополучия, иудеи соделались древом бесплодным? Напротив, те из иудеев, которые покорны были экономии Божественного домостроительства и дали вывести себя из теплицы зимней на солнце летнее, смотри как роскошно расцвели, какой богатый принесли плод для всего мира! Ибо откуда Иоанны, Иаковы, Павлы, Матфеи, как не из иудеев? Кто пронес Евангелие по всему миру и положил за него душу свою, как не иудеи? Даже и теперь, если многие из них и продолжают упорствовать, то, сожалея об этом, не следует, однако, забывать, что ослепление... Израилеви, как утверждает святой Павел, от части бысть, то есть не навсегда, а на время. До каких пор? Дондеже исполнение языков внидет. А потом что? А потом весь Израиль спасется (Рим. 11, 25–26). После этого куда и на кого ни смотреть: на язычников или на иудеев – только надобно смотреть прямо, а не поверхностно, – везде найдешь причины, чтобы благоговеть перед путями Премудрости Божией, которая если и допустила, по выражению Апостола, всем – и язычникам и иудеям – быть затворенными в противление, то именно для того, чтобы всех наконец помиловать (Рим. 11, 32), да премножество милости Божией будет, а не от нас, – да не похвалится пред Богом всяка плоть (1 Кор. 1, 29)!

135

После этих размышлений, которые, надеемся, не будут излишними для многих из нас, обратимся к событиям и послушаем святого Матфея, как он, один из всех Евангелистов, повествует о поклонении волхвов. Повествует один, ибо Евангелисты в этом отношении подобны певцам, стоящим на противоположных сторонах: что возгласил один лик, о том умалчивает другой; редко повторяют они то же самое, и если повторяют, то или короче, или поясняя и дополняя то, что сказано другим. Поэтому после того, как святой Лука рассказал нам о самом рождении Предвечного Младенца, как Он возвещен был пастырям и как они нашли Его, святой Матфей будет благовествовать теперь о новых поклонниках Отрочати – волхвах восточных.

Иисусу же рождшуся в Вифлееме Иудейстем, се, волсви от восток приидоша во Иерусалим (Мф. 2, 1). Прежде всего определяется у Евангелиста время события, ибо волхвы, шедшие из дальней страны, могли прийти прежде события, могли прийти и спустя много времени после него, но пришли именно около того времени, как родился Сын Божий, дабы это чрезвычайное событие недолго оставалось неизвестным для Иерусалима. Такое соответствие в пришествии волхвов со временем рождения Спасителя показывает, что в пути их все было предопределено свыше и что он начался за немалое время до рождения, может быть за столько же, за сколько начинается у нас пост пред праздником Рождества Христова, который составляет для нас также некоторого рода духовное путешествие в Вифлеем.

Но что это за люди, называемые в Евангелии волхвами? По значению этого слова в нашем языке можно подумать, что они занимались какими-либо тайными и непозволительными знаниями, состояли даже

136

в союзе с темными силами, ибо волхв у нас почти то же, что чародей. Но в настоящем случае не было бы ничего несправедливее, как иметь подобную мысль. Ибо греческое слово маг, употребленное в Евангелии, означает вообще человека мудрого, преданного наукам, особенно исследованию природы, каковы астрономы, врачи, ботаники, физики и прочие. Подобными этим людям были и волхвы евангельские, на это указывает, между прочим, и то, что они занимались наблюдением звезд. Кроме того, древнее предание свидетельствует, что мудрецы сии принадлежали к высшему классу, были вождями народа и владельцами земель, почему на святых иконах они и изображаются с венцами на головах.

Но все это не так важно для нас, как то, что среди тьмы идолопоклонства, в стране неверия нашлись люди, которые так усердно чаяли Утехи Израиля, что при первом знаке с неба оставили все, предприняли дальний и трудный путь для поклонения тому Царю, Который лежал в яслях и, следовательно, ничем не мог вознаградить их за поклонение Ему. Явно, что волхвами руководили убеждение глубокое, мысль высокая, чувство святое. Откуда все это в язычниках? Оттуда же, откуда все доброе было и в иудеях, – свыше, от Бога. Припомним, что евреи целыми коленами были отведены за Евфрат, и большая часть их осталась там и по возвращении иудеев из плена Вавилонского; что между находившимися в плену были и пророки; что последние не ограничивали наставлений своих одними своими соотечественниками, а возвещали и слово прощения, и словеса обетований и язычникам; что Даниил – этот муж желаний и видений, как называет его слово Божие, – был поставлен от Навуходоносора даже главою всех мудрецов вавилонских. Такая глава не

137

могла не сообщить того, что было в ней, всему телу, то есть всему сословию мудрецов вавилонских; особенно Даниил не мог оставить своих учеников в неведении о том великом и Божественном Лице, провозвещение Которого составляло сущность всех его пророчеств. Потому ничто не препятствует, а напротив, все располагает думать, что настоящие волхвы суть священные останки Церкви, собранной от язык Даниилом на Востоке.

Таким предположением нимало впрочем не уменьшается нравственное достоинство волхвов евангельских. Ибо, во-первых, они сами не могли слышать Даниила, а если что и приняли из высшей мудрости, то от учеников его, притом из четвертых или пятых уст; во-вторых, как легко было свету истины, если он и был принят, сто раз затмиться и угаснуть среди густой тьмы идолопоклонства! Как трудно было семенам жизни не заглохнуть среди тернов всякого рода страстей, которые господствовали у язычников! Правда, что волхвы занимались науками, но много ли науки и в наше время помогают вере? Увы, несчастная доля земной мудрости – не приближать, а отводить многих от веры!.. Но в волхвах восточных мы видим совершенно иное. Они чем были просвещеннее, тем усерднее к вере и предметам святым, что могло происходить только от мысли чистой и сердца доброго. За эту-то доброту и чистоту, без сомнения, и удостоились они быть первыми призванными в Вифлеем на поклонение Спасителю мира. Призванными, говорю, ибо хотя они и ожидали рождения Царя Израилева, но не пошли бы, вероятно, без особенного призвания свыше даже услышав о Его рождении. Видехом бо, – говорят они, – звезду Его на востоце и приидохом (Мф. 2, 2). Значит, если б не видели, то и не пошли бы.

138

Почему звезда, а не другое что употреблена на призвание волхвов? Потому, без сомнения, что волхвы сами занимались наблюдением звезд. И вот, Промысл действует на них через то самое, к чему они привыкли. Впрочем, действия этой звезды так удивительны, ход ее так необыкновенен, даже противоположен ходу всех известных светил, что невольно располагает вслед за святителем Златоустом видеть под этой звездой разумную силу, которая по повелению Божию приняла на сей раз вид небесного светила, чтобы направить восточных мудрецов в Вифлеем. В самом деле, смотрите, что делается с этой чудной звездой! Показавшись на востоке волхвам, когда они были еще дома, звезда потом сокрылась и не была видима, ибо, придя в Иерусалим, они говорят о явлении ее как о прошедшем: видехом бо звезду Его на их востоце. Но по выходе из Иерусалима звезда снова является и идет пред волхвами – идяше пред ними, чего не бывает и не может быть со звездой вещественной. А когда волхвы приблизились к Вифлеему, то звезда... ста верху, идеже бе Отроча (Мф. 2, 9). Как это может быть с обыкновенной звездой? Как она станет верху, идеже бе Отроча? И как укажет место Его пребывания? Это может сделать только светило небольшое, состоящее из силы разумной или ею непосредственно управляемое. Но почему же, спросит кто-либо, умная сила, если она была и действовала в звезде, не действовала на волхвов прямо, явившись им в виде человека, и не сделалась их руководителем, как, например, Архангел путешествовал некогда с Товитом? Потому, без сомнения, что к такому явлению волхвы не были приготовлены, что в таком виде оно для них не было нужно и не оказало бы на них столь благотворного действия. Промысл Божий, рассуждает святитель

139

Златоуст, в откровениях своих людям сообразуется с их нравами, действует на них через то, что им свойственнее, как это вообще есть черта мудрости – поступать таким образом. Потому волхвы, как наблюдатели тайн и порядка природы, между прочим и светил небесных, призываются звездою.

Но как могли они узнать от звезды, что родился Царь не другой какой, а иудейский? Ибо положим, что они ожидали рождения сего Царя; положим, что звезда была необыкновенная – по величине и свету, – но все же она не имела уст, чтобы сказать им это. Не звезды единой сие мне дело видится быти, – ответствует святитель Златоуст, – но и Бога, в начале душу их подвигшего, еже и при Кире сотвори, устрояя его, да отпустит иудеев. Звезда, как должно думать, временем явления и положением своими (у наблюдателей звезд то и другое распределено было по народам и странам) навела их мысль на то, что теперь в Иудее рождается провозвещенный Пророками Мессия. А остальное, то есть твердая уверенность в этой мысли и решимость, оставив все, идти на поклонение Новорожденному, произведены благодатью, всегда присущей душам чистым. Во всем этом видно уже особенное предраспоряжение свыше, но еще большее в том, что последует.

Под руководством звезды волхвы могли прийти прямо в Вифлеем. Была бы таким образом устранена всякая опасность для них и даже для самого Отрочати от Ирода, если бы они не заходили в Иерусалим. Но от кого же бы Иерусалим узнал тогда о рождении Царя своего? А должно же ему было узнать, чтобы не мог он после сказать: я не знаю, не слыхал, мне не возвещено. И однако же так, чтобы знание это нисколько не повредило тайне Вифлеемской. Все это сделают волхвы своим появлением в

140

Иерусалиме, а в Иерусалим зайдут они потому, что звезда, явившись им на востоке и подняв их, так сказать, со своих мест, потом, – может быть, вскоре после начала пути – скроется из виду. А без нее куда идти? Естественно было обратиться в столицу, где обыкновенно обитают и, следовательно, рождаются цари и правители народов.

И се, волсви... приидоша во Иерусалим, глаголюще: где есть рождейся Царь Иудейский; видехом бо звезду Его на востоце и приидохом поклонитися Ему. (Мф. 2, 1–2). Язык недоумения, извинения и ободрения самих себя. Всего этого требовали обстоятельства. Ибо волхвы должны были прийти в немалое недоумение и смущение, когда вступили в пределы Иудеи и ничего не слышали о рождении Царя Иудейского; еще в большее – когда достигли Иерусалима, где никто ни слова о том им не сказал. Ибо если бы заговорил об этом хотя бы один, то им можно было бы и не спрашивать. Но когда все молчали, естественно, нужно было обратиться к расспросам, и вот они вопрошают всех: где есть рождейся Царь Иудейский? Укажите нам то место, которому надлежало быть известным для всех без вопросов. Мы не напрасно спрашиваем о том, чего, по-видимому, никто из вас самих не знает, а по причинам самым важным: нас привело к вам не любопытство, не какие-либо земные виды, а знамение свыше – видехом бо звезду Его на востоце. Как после этого было нам не прийти? Итак, где ваш новый Царь? Нас влечет к Нему не выгода какая-либо или политика, а глубокое душевное уважение и вера: приидохом поклонитися Ему – воздать честь, которая подобает от всех Лицу, столь великому и священному. Но, мудрецы Востока, знаете ли вы, кто сидит теперь на престоле иудейском? Подумали ли вы, чего могут стоить –слова

141

ваши рожденному Отрочати, даже вам самим? Волхвы или не знают этого, или не хотят о том и думать: то и другое могло быть в них. Как иностранцы, они, во-первых, могли не знать политических отношений, в которых находилась Иудея. Но если бы и знали о незаконном владычестве и жестокостях Ирода, то в них, людях необыкновенных и совершенно преданных водительству горнему и испытавших уже на себе его действие, могло достать мужества обнаружить свои мысли, делать свое дело, несмотря ни на какие последствия, – свидетельствовать истину перед царями и не стыдиться, не бояться. Промысл Божий, впрочем, давно все предустроил так, что дерзновение и проповедь волхвов, послужив ко вразумлению и постыжению Иерусалима касательно рождения Мессии, не навлекли опасность на самих проповедников, как это увидим в следующем нашем собеседовании.

Чем же заключим настоящее? Заключим тем, чем начали, – размышлением о путях Премудрости Божией, но уже не в отношении только к иудеям и язычникам, а в отношении и к нам самим. Наслаждаясь непрестанно полдневным светом веры христианской, пользуясь (если только действительно пользуемся) всеми благодатными средствами, которые предоставляет она для просвещения и освящения нашего, и видя в то же время, как большая часть рода человеческого остается доселе во тьме язычества или магометанства, без Евангелия и Креста, без духа и силы животворящей, некоторые содрогаются от этой разительной противоположности, приходят к мрачными мыслям касательно мироправления Божественного, унывают и думают, что Промысл Божий не оказывает желаемого попечения об этих братьях наших по человечеству. Не осуждаем вашей

142

чувствительности, вашего участия в судьбе человечества. Но не будьте скоры в суждениях о путях Премудрости Божественной, которые отстоят от путей наших, как небо от земли; не позволяйте себе думать, чтобы нам можно быть когда-либо человеколюбивее Того, Кто не пощадил Самого Единородного Сына Своего, но за всех нас предал Его на мучение и смерть. А Сей Единородный Сын может ли забыть тех, за кого взошел на Крест? Как Он совершает свое дело, то есть дело спасения нашего и там, где мы вовсе не предполагаем того, пример и доказательство – волхвы. Если бы евангельская история не вывела этих язычников из мрака, их скрывавшего, и не представила пред очи наши, кто бы мог подумать, что в Персии и Аравии ожидали так прилежно Пришествия Того, о рождении Которого не знали в самом Иерусалиме? Первоверховный Апостол Христов не напрасно возвестил, что бояйся Его (Бога) и делаяй правду во всяком языце приятен Ему есть (Деян. 10, 35), а пример волхвов показывает, что такие люди действительно могут быть во всяком языце. Как восполняется в этом случае естественная праведность человеческая необходимой для оправдания всякого человека пред Судом Божиим Правдой Христовой; как возвещается и становится известным там Христос, как дикие ветви без видимой нам помощи человеческой прицепляются к сей Животворящей Лозе – все это тайна Провидения! А если тайна Провидения, то, без сомнения, и тайна милосердия. Если она сокрыта от нас, то, конечно, потому, что не могла быть открыта с пользой для нас. И сокрыта притом не навсегда, а до времени. Настанет великий и святой день откровений, в который как все наши деяния обнажатся пред лицом всего мира, так пред лицом всех людей придут в явление все пути Божии о спасении

143

рода человеческого. Теперь же вместо бесплодного сожаления об участи людей, не озаренных светом веры христианской, долг истинного христианина состоит в том, чтобы, предоставляя судьбу их Милосердию и Премудрости Божественной и употребляя со своей стороны для вразумления их и слово назидания, и пример благой жизни, созидать собственное спасение со страхом и трепетом. Ибо кого не приведет в ужас пример иудеев, которые, пользуясь всеми самими чрезвычайными средствами к освящению себя, оказались однако же так мало способными к принятию обетованного Искупителя? Что было с иудеями, то может быть и с нами, христианами: Царство Божие, столь близкое к каждому из нас, может пройти мимо нас, как прошло мимо иудеев. Итак, храним себя, чтобы когда во второй раз придет Господь – во славе Своей, язычники и неверующие не предварили и нас, христиан, у Его Престола, как предварили иудеев у яслей. И если бы только предварили! Может постигнуть нас еще худшее. Ибо не напрасно Сам Спаситель изрек, что в то решительное время мнози от восток и запад приидут, и возлягут... во царствии небеснем, а сынове... царствия, каковыми именуем себя теперь мы, христиане, изгнани будут во тьму кромешнюю (Мф. 8, 11–12). Об этом-то паче всего должно подумать нам при воспоминании о святых волхвах. Аминь.

Беседа на утрене на второй день праздника Рождества Христова

У пророка Исаии в речи от Лица Божия против неверия и упорства иудеев, между прочим, говорится так: позна вол стяжавшаго его, и осел ясли господина своего: Израиль же Мене не позна и

144

людие Мои не разумеша (Ис. 1, 3). Древнее предание утверждает, что пророческое изображение это буквально исполнилось во время рождения по плоти Господа нашего, потому что при яслях Его вместе с Матерью и праведным Иосифом находились якобы и два животных – вол и осел, послужившие им при путешествии из Назарета в Вифлеем и теперь дыханием своим согревавшие воздух в пещере Вифлеемской, слишком суровый для новорожденного Отрочати. Трогательная картина бедности и смирения и вместе с тем новое резкое обличение народа израильского! Ибо положим, что он не знал о месте и времени рождения своего Спасителя и потому не мог, хотя бы и хотел, послужить Ему при этом как должно, но вот, теперь он узнает это от волхвов, узнает так, что весь Иерусалим придет в движение. Что же произведет весть столь радостная? Произведет, по-видимому, многое и вместе с тем – ничего существенного. Ирод соберет первосвященников и книжников и предложит им вопрос: где Христос раждается? (Мф. 2, 4). Первосвященники и книжники пересмотрят все писания пророков и скажут, что Он рождается в Вифлееме Иудейском. А потом? Потом волхвы как одни пришли в Иерусалим, так одни пойдут и в Вифлеем и найдут там Божественного Младенца только с Матерью и Иосифом, как нашли их прежде там бывшие пастыри. А потом? Потом Матерь и старец возьмут Отроча и будут ночью спасаться бегством в Египет от меча Иродова. Таким образом, пророк и теперь, стоя у яслей Вифлеемских, с еще большей силой мог бы повторить древнюю жалобу свою: позна вол стяжавшаго его и осел ясли господина своего: Израиль же Мене не позна и людие Мои не разумеша! (Ис. 1, 3).

1455

Что виною сего ужасного ослепления иудеев? Недостаток света? Но волхвы издалека, из чужой страны, где господствовало идолопоклонство, пришли на поклонение Царю Иудейскому. Положим, они возбуждены явлением звезды – а у иудеев разве не было пророческих писаний, которые стоят всякой звезды? Притом и звезда сияла не для одних волхвов, на нее мог смотреть всякий. Само появление восточных мудрецов в Иерусалиме было уже вместо проповеди и великого знамения для иерусалимлян, ибо показывало, что весь мир начинает приходить в движение. Как же бы иудеям остаться недвижимыми? Как не устремиться всем в Вифлеем? Не пойти, не узнать, не разыскать, хотя бы то было сопряжено с трудом и опасностью, ибо дело спасения стоит всякого труда и всякой опасности? Но ничего подобного не увидим мы в иудеях. Отчего? От преступного равнодушия и холодности, оттого, что каждый любил больше свой временный покой, нежели свое вечное спасение. Ибо ничего нет тяжелее и неподвижнее души, преданной миру, оплотяневшей и пригвожденной к утехам земным: она за малыми и ничтожными вещами гоняется, как дитя, – плачет, когда у нее отнимут безделку, а на самое большое и важное не смотрит или отвращается, подобно как дети прячутся, когда им показывают что-либо величественное. Так было и с иудеями. Пресправедливо выражается святой Павел, когда говорит, что они почивали на Законе. Точно, обряды Моисеевы были для них как мягкая подушка: исполняя их машинально, принимая обрезание, принося нареченные жертвы, давая десятину, совершая омовения, иудеи думали, что таким образом делают все, что нужно, и что им после того ничего не остается, как войти в будущее царство Мессии. И думая так, засыпали в беспечности.

146

Мысль, что для входа в это Царство необходимы истина и правда или по крайней мере искреннее покаяние в грехах, что это славное Царство, и придя, может обойти их как недостойных и достаться язычникам, – такая мысль не приходила никому в голову. А на деле вышло другое: презираемые язычники оказались гораздо способнее к восприятию Царства Божия; с радостью приняли то, что по неразумию отвергнуто иудеями, и таким образом восхитили, так сказать, благодатное наследие у природных сынов и наследников.

Но посмотрим на сами события. Слышав же Ирод царь смутися, и весь Иерусалим с ним (Мф. 2, 3). Ирод вдруг узнал о пришествии волхвов, ибо подозрительный характер, по свидетельству иудейского историка, заставлял его стеречь все входы и исходы своего царства. Не смущаться же ему от вопроса волхвов о рождении Царя Иудейского было невозможно. Ибо Ирод, хотя назывался царем иудейским, но был царь незаконный, иноплеменник, воцаренный римлянами и ничем не искупивший своего самозванства, кроме крайних жестокостей, простиравшихся до того, что он по одному подозрению предавал смерти даже собственных детей своих. Такому тирану без трепета нельзя было и помыслить о появлении на свет великого Потомка Давидова, будущее владычество Которого он, без сомнения, представлял себе не иначе, как в чувственном виде, то есть что Мессия свергнет его с престола и потребует от него отчета во всех жестокостях и безумии.

Но чего ради, – вопрошает святитель Златоуст, – смутился Иерусалим; ибо Христа, как Спаса и Благодетеля и Освободителя, издревле пророки предвозвестили? Итак, подобало им хвалиться, так как у них родился Царь, и Персидскую к ним привлек страну; и

147

будут иметь всех подчиненными себе. Действительно, если бы иерусалимляне имели здравое понятие о Мессии и вместе с тем любовь к Нему, то весть о рождении Мессии должна была бы их чрезвычайно обрадовать как исполнение давних, вековых ожиданий, как начало благодатного Царства Божия на земле и славы народа израильского. Но этого не было в иерусалимлянах, а между тем каждый по случаю вести о рождении Мессии тотчас представлял себе новые гонения от того же Ирода и смущался духом. Смущались многие и тем, что имели совесть нечистую, жизнь неизраильскую, нравы языческие – а с такими качествами как предстать Мессии? Как явиться в Его Царство? Но как бы то ни было, только Провидение, очевидно, достигло в этом случае своей цели, дав знать чрез волхвов всему Иерусалиму, и следовательно, всей Иудее, что час совершения пророчеств настал, что давно ожидаемый Избавитель пришел, что Ветхий Завет заканчивается и начинается Новый.

Слышав же... царь смутися, и весь Иерусалим с ним. У смущенного таким образом Ирода, вероятно, первая мысль была такая: для истребления ужасной вести истребить самих вестников. Но когда бесчеловечие внушало такую мысль, привычная хитрость и лукавство (ибо Ирод столько же был лукав, как и жесток) удерживали и внушали другое. Что пользы, думал тиран, если я убью теперь волхвов? Весть, от них разнесшаяся, от этого не уничтожится, а скорее усилится. А что всего важнее – новорожденный Младенец, таким образом, уцелеет, ибо теперь еще неизвестно, где Он и Кто. Лучше воспользоваться этим случаем другим образом: повелеть собрать первосвященников и книжников, узнать от них, где, по мнению этих суеверных иудеев, должно родиться их Христу; потом отправить волхвов к Нему

148

и через них узнать, где находится мой будущий соперник: тогда ничто не спасет Его от моей мести; тогда, если окажется нужным, и волхвы заплатят мне за свои вести и опасное волнение, произведенное приходом их в народе. Все это казалось Ироду, без сомнения, верхом мудрости и умения действовать сообразно обстоятельствам, а между тем все это послужит ни к чему другому, как только к исполнению намерений Провидения – привести в известность для всего народа иудейского рождение Царя его.

И собрав вся первосвященники и книжники людския, вопрошаше от них: где Христос раждается? (Мф. 2, 4). Лучше не мог в настоящем случае поступить Ирод, если бы был на самом деле усердным почитателем Бога Израилева и обетованного Мессии, ибо, во-первых, уже то весьма много служит к чести Новорожденного, что целое сословие людей, первых в государстве, самых освященных и самых ученых, вместе с царем, занимается не только Лицом Его – даже местом рождения, а во-вторых – не малая важность и в том, что все первосвященники и книжники по прилежном сличении пророчеств скажут громко и твердо именно то самое, что сбылось теперь на деле, то есть что Христос как должен был родиться, так и действительно родился в Вифлееме Иудейском. Лучшего и полнейшего засвидетельствования истины нельзя и представить, и мы обязаны этим тому же самому Ироду, то есть коварству его, или, лучше сказать, Промыслу, запявшему его в этом коварстве.

Но что же первосвященники и книжники? Они же рекоша ему: в Вифлееме Иудейстем (Мф. 2, 5). Смотри, – замечает по этому случаю один учитель Церкви, – как первосвященники иудейские, несмотря на свою худость нравственную, соответствуют цели знания своего, указывая народу, что находится в за-

149

коне и пророках. Посему-то и Спаситель в свое время скажет: вся убо елика аще рекут вам блюсти, соблюдайте и творите: по делом же их не творите (Мф. 23, 3). Ибо дела точно не соответствовали словам: как, например, и в этом случае первосвященники укажут путь в Вифлеем, а сами останутся в Иерусалиме, подобно тем бездушным знакам, стоящим на больших путях, которые всем и всегда указывают дорогу, а сами – ни с места. Первосвященникам и нельзя, впрочем, было не знать или не сказать теперь истины, потому что она давно изображена была в Писании преясно. Так было написано пророком: и ты, Вифлееме земле Иудова, ничимже меньши еси во владыках Иудовых: из тебе бо изыдет Вождь, иже упасет люди Моя Израиля (Мф. 2, 6). Некоторые из позднейших иудеев начали относить пророчество это не к Мессии, а к Зоровавелю, под предводительством которого евреи возвратились некогда из плена вавилонского. Но такие лжетолкователи постыжаются свидетельством предков своих, целого синедриона, относящего, как видите, пророчество это к Мессии. Притом Зоровавель хотя и принадлежал к племени Давидову, но родился не в Вифлееме и о нем нельзя сказать того, что пророк далее говорит о Вожде, имеющем выйти из Вифлеема, то есть что Его исходи... из начала от дний века (Мих. 5, 2).

Услышав о решении синедриона иудейского, волхвы немало должны были удивиться, как эти люди, имея в руках такие пророчества, не знали доселе, что Христос действительно родился. Но их могло удивить теперь и многое другое в Иерусалиме, если б у них была охота и время судить о поступках других, а не заниматься своим делом. Одно из двух могли подумать волхвы, глядя на иерусалимлян: или что Провидение имеет особенную причину скрывать от

150

евреев рождение Божественного Отрочати, или что евреи крайне небрежны в этом важном деле. Но вероятно, подумали они и то и другое, ибо то и другое было на самом деле. Один Ирод до времени мог представляться волхвам в самом благоприятном свете. Ибо что, казалось, может быть чище и благороднее его поступков? Будучи царем над евреями, он не только не гневается, по-видимому, за весть о рождении Царя Иудейского, не только не скрывает этой вести, а еще собрал целый совет народный для беспристрастного исследования о месте Его рождения. Уже это служило ему к похвале в глазах волхвов, а еще более то, как он поступил с ними далее. Ибо что делает Ирод?

Тогда Ирод тай призва волхвы, и испытоваше от них время явльшияся звезды (Мф. 2, 7). Что Ирод призывает волхвов тайно и что с таким прилежанием испытывает время явления чудесной звезды – это могло породить сомнение в его искренности и намерениях. Но чтобы проникнуть в эту бездну коварства, надлежало иметь не такой простой и добрый взгляд, какой был у волхвов. С другой стороны, все это легко было истолковать в сторону самую добрую, почесть следствием благоразумия Ирода, не хотящего до времени волновать народ своим открытым сношением с чужестранцами, желающего точнее узнать все обстоятельства события, для него, по-видимому, столь вожделенного. Тем более волхвам легко было утвердиться в этих последних мыслях, когда Ирод, собрав у них нужные сведения, не только не возвратил их назад, не только не удержал в Иерусалиме и не лишил свободы, не только не показал никакого вида неудовольствия, а обласкал по-царски и сам послал их в Вифлеем и, послав, сказал: шедше испытайте известно о Отрочати: егда

151

же обрящете, возвестите ми, яко да и аз шед поклонюся Ему (Мф. 2, 8). Слова хитрые: род извинения и тайного, неприметного наказа. Видите сами, – как бы так говорил Ирод волхвам, – что это дело чрезвычайно необыкновенное, что на всем этом событии лежит печать тайны. Вам, на Востоке, сказано, а мы здесь, в Иерусалиме, ничего доселе не знали. Из пророков видно, что Мессия должен родиться в Вифлееме, но где именно и как – этого не указано. Да может быть, и не угодно Промыслу, чтобы кто-либо до времени знал это. Вы позваны к Рожденному самим Небом: итак, идите пока одни, дабы не произвести безвременно молвы и шума, но, узнав все точнее, возвратитесь и скажите нам. Тогда, если это окажется согласным с положением Рожденного, я первый – явно или тайно, как будет для Него лучше, – поспешу явиться для воздания чести, Ему подобающей: да и аз шед поклонюся Ему. Шед, то есть отвергнув всякую пышность, без колесниц и телохранителей, без всякой свиты, в виде простого странника и богомольца.

Так, казалось, все обдумано было хитрым Иродом. Но это-то самое коварство и послужило к запятию его жестокости. Волхвы безбедно, даже с честью выйдут теперь из Иерусалима. Им известно уже, где Христос рождается, остается только поспешить к цели своих желаний. И вот они на пути. Но когда одни недоумения кончились, другие должны были явиться. В Вифлееме не один дом – куда обратиться? Надобно опять искать и спрашивать, подобно тому как спрашивали в Иерусалиме. Но для Иерусалима вопрос о рождении Царя Иудейского был нужен, ибо служил провозвестием о Мессии; для Вифлеема – не нужен. Время было крайне дорого: притаившаяся на время жестокость Ирода могла

152

вдруг пробудиться и пасть бедою на Вифлеем преждевременно, когда в нем еще заключено было спасение всего мира. Притом терпение волхвов уже довольно испытано; время вознаградить их за веру и беспокойства. Все это исчислено, взвешено Промыслом, и – перед волхвами опять небесный вождь: И се звезда, юже видеша на востоце, идяше пред ними (Мф. 2, 9). Можете судить о радости святых путешественников, когда они снова увидели первого своего руководителя, который притом предстал им теперь уже не в прежнем, неопределенном своем виде, – только являясь на востоке, – а взявшись, так сказать, прямо и непосредственно вести их: и се, звезда... идяше пред ними!

Видевше звезду и возрадовашася радостию велиею (Мф. 2, 9). Возрадовались – ибо увидели, что путь их не напрасен; возрадовались – потому что из рук человеческих опять видимо перешли в руки Божии, снова вступили в непосредственное сношение с самим Небом. В Иерусалиме, как ни льстили им, как ни хитрили перед ними, но доброе, исполненное истинной любви к Рожденному сердце волхвов не могло не тяготиться внутренне, не чувствовать, что они не на своем месте, не желать прежней свободы, прежнего указания свыше. И вот, чудная звезда снова перед ними! Краткий путь до Вифлеема теперь пройден еще скорее, так что Ирод не успел собраться с мыслями, а волхвы, следуя за звездою, уже были у конца своего пути и своих желаний. Звезда пришедши, ста верху, идеже бе Отроча, то есть, вероятно, так опустилась с высоты, что можно было по падающим вниз лучам ее без труда узнать искомое место.

Какое это место? Евангелист Матфей называет его храминою: и пришедши в храмину. Значит, святые Мария и Иосиф оставили уже теперь вертеп и на-

153

шли себе пристанище в каком-либо доме в самом Вифлееме, о чем, без сомнения, не преминул позаботиться святой старец, сокрушавшийся и о том, что нельзя было сделать этого прежде, во время самого Рождения. А может быть, Божественное Отроча и доселе оставалось в вертепе и яслях, и святой Матфей называет храминою этот же самый вертеп, ибо слово храмина употребляется в Писании о всяком обиталище, даже о гнездах птиц. Но как бы то ни было, если и переменилось место, то все прочее осталось то же – прежние простота и бедность, прежние безмолвие и уединение, так что если бы волхвы водились внешним блеском, то и теперь было чем сто раз соблазниться положением новорожденного Царя Израилева. Ибо как они нашли Его? И пришедши в храмину, видеша Отроча с Мариею Материю Его (Мф. 2, 11). Вот вся свита великого Царя, предвозвещенного пророками и звездою! Даже Иосифа, по-видимому, теперь не было – за отсутствием, конечно, ради необходимых вещей и, может быть, по тайному распоряжению Промысла, дабы не представилось волхвам, что он есть отец Отрочати. Впрочем, о волхвах можно сказать, что они были выше всего видимого, ибо, несмотря на бедность, окружавшую Отроча и Матерь, они, как только увидели Его, падше поклонишася Ему (Мф. 2, 11) – то есть оказали такой знак почтения, какой приличен Лицу Божественному. Почему оказали такое почтение? По ясному ли прозрению в тайну Его Божества? Но такого прозрения не вдруг достигли сами Апостолы; такого прозрения не обнаружено ясно в писаниях даже некоторых пророков. Что же повергло волхвов к подножию Младенца? Повергло чистое сердце, которому обещано зрение Бога и которое теперь, предваряя ясное убеждение ума, невольно преклонялось

154

перед Словом, ставшим плотью, подобно тому как Иоанн еще во чреве матери взыгрался радостью от одного приближения к сему Божественному Отрочати, находившемуся также во чреве материнском.

И отверзше сокровища своя, принесоша ему дары: злато, и ливан и смирну (Мф. 2, 11). Три дара – как бы в знамение Божества Триипостасного и для обозначения трех видов ходатайственного служения Богочеловека: золото – как Царю и Главе рода человеческого; ливан – как Первосвященнику и Учителю; смирну – как Человеку и Ходатаю, имеющему смертью своею разрушить державу смерти. Принесены золото, ливан и смирна как лучшее из всего, что было на Востоке, чем славилось отечество волхвов. Впрочем, и здесь, по замечанию святого Златоуста, видно возвышенное направление их мыслей: они не приносят ни одной из тех чувственных жертв, которыми выражалось у самих евреев почтение Богу истинному, а приносят дары бескровные, знаменуя этим и как бы предначиная богослужение Нового Завета и наши жертвы духовные. Потому тот же святой Златоуст называет волхвов первенцами церковными. Явиться перед новым Царем с дарами требовало и усердие, и обычай того времени, а между тем дары никогда не были так нужны и своевременны, как теперь, ибо положение святой Девы и Иосифа было самое стесненное. Даже из того, что имели в Назарете, не могли они взять многого, надеясь скоро возвратиться, а теперь предстояло, как увидим, бегство в Египет. С чем бы отправились в эту чуждую страну без помощи, полученной от волхвов? Таким образом, дары их, можно сказать, были даром свыше – на путь. Кому? Тому, Кто пришел обогатить нас всех Своей бесприкладной нищетой! Тому, Кто Сам дает всем Жизнь, дыхание и все!

155

Когда подумаешь об этом, братие, то теряешься мыслью в бездне снисхождения Божественного и тех уничижений, которые претерпел за нас Спаситель наш. А мы все еще не можем бросить самолюбия и гордости житейской, не научимся любить, подобно Ему, простоты и смирения; все еще преданы роскоши безумной и преступным утехам чувственности!

Теперь оставалось одно затруднение – как и куда возвратиться волхвам? По естественному ходу дела, они, без сомнения, пошли бы теперь снова в Иерусалим – к Ироду, чтобы сдержать свое обещание и поделиться с ним и со всем Иерусалимом той радостью и святым восторгом, которыми исполнены были их души. Но это было бы сопряжено с крайней опасностью для Отрочати и для них самих. Кто же вразумит святых странников? Звезда уже не могла сделать этого. Употреблено было другое средство: Весть приемше во сне, не возвратитися ко Ироду, иным путем отидоша во страну свою (Мф. 2, 12). Весть приемше во сне – значит, в Вифлееме проведено ими не несколько только часов, а день или два. Можно ли было скоро оставить то место, куда шли так долго и с таким усердием, не насладиться многократным лицезрением Божественного Отрочати, не расспросить обо всем Его Матерь, не узнать всех обстоятельств рождения столь чудного? Весть приемше во сне – подобно тому как это было и еще будет не раз с Иосифом. Не сказано однако же, чтобы в этом сне говорил волхвам Ангел: могло быть довольно вразумления безличного, тайного озарения мысли, но такого, что волхвы не могли не счесть его за глас Божий, которому надобно последовать неуклонно.

Хотите ли знать, что потом было с волхвами – дома? Евангелие не говорит об этом, ибо изводит их на среду и занимается ими не более того, сколько

156

им дано было участвовать в великом событии вифлеемском. Но Священное Предание, как в других случаях, так и в этом, дополняя сказание Евангельское, говорит, что волхвы не удовольствовались тем, что совершили путешествие в Иудею всю жизнь они продолжали следовать за звездою, возвещали всем то, что сами сподобились видеть, и, таким образом, подвизавшись подвигом добрым на земле, удостоились вечной славы на Небе. Нетленные телеса их перенесены впоследствии с Востока в Константинополь и соделались предметом благоговейного поклонения для верующих.

Все это, без сомнения, поучительно, но для нас поучительнее всего в волхвах их святое путешествие – как пример веры, любви, преданности и терпения. Таким образом, у яслей Христовых два рода людей – пастыри и волхвы, то есть люди самые простые и люди самые образованные. Для чего так? Да разумеем, что Господь и Спаситель наш приемлет всех и каждого: приятна Ему и простота бескнижная, когда она соединена с верным исполнением своего звания, с чистотою совести и жизни; не отринута у него и мудрость человеческая, когда она умеет подчинять себя озарению свыше и употреблять свои познания во славу Божию и на пользу ближних. Так было теперь – в самом начале; так будет и после – в сан апостольский изберутся большей частью рыбари, но взят будет и Павел, наставленный во всей мудрости иудейской. Потому пастырь ли кто вифлеемский, то есть человек простой и некнижный, – да не смущается своей простотой: у Спасителя достанет света и премудрости, дабы Евангелием и озарением от Духа заменить для него все пособия наук и искусств человеческих, вразумить его во всем, что нужно для его спасения. Волхв ли кто восточный, то есть

157

человек знакомый с науками, обладающий многими познаниями, – да не полагается на свою мудрость, да ищет света горнего, да последует ему со смирением волхвов, будучи уверен, что если он захочет принести рожденному Отрочати дары своих способностей и познаний, то они и ныне будут приняты Им с тою же благосклонностью, хотя Сам по Себе Он и не имеет в них нужды. Аминь.

Слово на литургии на второй день праздника Рождества Христова

Мы видели, братие мои, что волхвы вследствие вести, принятой во сне, отошли из Вифлеема в свое отечество другим путем, а не через Иерусалим, как предполагали они сделать по просьбе Ирода. Не знаем, открыта ли им была причина этого распоряжения, но причина была важная. В мрачной душе Ирода при первой вести о рождении Царя Иудейского тотчас возникло ужасное намерение истребить будущего соперника своего, каким представлял Его себе сей кровожадный деспот. Принадлежа к числу иудеев по одному имени, не имея в душе никакой веры, тем паче веры в пророков и их предсказания, Ирод по тому самому нисколько не разделял святых ожиданий народа Божия касательно пришествия Мессии, не имел к Его Лицу никакого благорасположения. Напротив, видя в Нем возникающую отрасль племени Давидова, которому по всем правам принадлежал престол царский, он почитал Мессию таким опасным врагом для себя и своего дома, против которого должно употребить все средства. Самым надежным казалось лишить Его жизни, и вот, Ирод ожидает теперь только возврата волхвов и вести от них о том, кто именно и где это

158

Отроча, дабы дать повеление умертвить Его. Надлежало потому и Премудрости Божией принять меры против этого безумия. И они были приняты – удалением на время, как увидим сейчас, Божественного Отрочати не только из Вифлеема, но и из всех пределов владычества Иродова.

Отшедшым же им (волхвам), се Ангел Господень во сне явися Иосифу, глаголя: востав, поими Отроча и Матерь Его, и бежи во Египет, и буди тамо, дондеже реку ти: хощет бо Ирод искати Отрочате, да погубит Е (Мф. 2, 13).

Не такого печального сновидения мог ожидать святой старец после того, что непосредственно видел и слышал он перед этим наяву. Ибо что видел и слышал? Видел пастырей, оставивших среди ночи стада свои, дабы поспешить на поклонение Новорожденному, и восточных мудрецов с дарами перед Ним; слышал о чудесной звезде, о хвалебных хорах Ангелов, о намерении Ирода прийти и поклониться Отрочати. После таких радостных событий и известий можно было возлечь на одр ночной с уверенностью, что все трудности и искушения кончились, что теперь будет продолжаться ряд явлений самых утешительных. Иное было в будущем, и притом ближайшем! Отшедшим волхвам, се Ангел Господень во сне явися – то есть в первую, вероятно, ночь после ухода волхвов, ибо медлить было нельзя: злоба Ирода не дремала. Не уснут, – говорит Премудрый, – нечестивые, аще не сотворят зла. Но что явившийся Ангел? Востав, – говорит, – поими Отроча и Матерь.., и бежи во Египет. (Мф. 2, 13). Востав – то есть нимало не медля, в эту же самую ночь, сей же час. Поими Отроча и Матерь – разбуди, если нужно, возьми за руку, веди, хотя бы и не хотелось идти в такой путь в такой час. Отроча и Матерь – прежде всего Отроча –

159

главную драгоценность, а с Ним и Матерь. Матерь, а не Жену твою, как я прежде называл Ее при первом явлении моем: ибо теперь тебе все известно; ты знаешь, что у сего Отрочати нет отца, у этой Жены нет мужа. Поими и бежи, как бегут из дома, в котором пожар; как спасаются от зверя или неприятеля – с возможной скоростью и прилагая все усилия. И буди тамо, дондеже реку ти – не навсегда останетесь вы в Египте, а на время, пока пройдет буря. Тогда я опять явлюсь тебе и скажу, что делать, ибо вы под особенным Промыслом, вас не может постигнуть никакое зло; с вами везде сила Вышнего; посему нет причины унывать и отчаиваться.

Несмотря на такое предостережение и вместе успокоение, если бы Иосиф захотел на сей раз слушать плоти и крови, то много бы, по замечанию святого Златоуста, нашлось для него причин к смущению и противоречию. Ты мог бы, святой старец, сказать Ангелу: ты сам прежде говорил, что Рожденный спасет люди своя, а теперь что выходит? Он не спасает и себя самого; нам должно для спасения Его жизни оставить родину, переселиться в иноплеменную страну – и как переселиться? Вдруг, не подготовившись, без всяких средств, предавшись опасному бегству, ночью. Где же исполнение того, что обещано? Но Иосиф ничего подобного не говорил и не думал. Почему? Потому, отвечает тот же святой Златоуст, что был муж верен: вера и верность горнему водительству, преданность и послушание были главными свойствами души Иосифовой, а свойства эти происходили от того, что в душе его не было никаких земных видов и привязанностей, господствовала одна чистая любовь, которая, по свидетельству святого Павла, всему веру емлет, вся терпит, вся уповает.., николиже отпадает (1 Кор. 13, 7–8). В этом отношении Иосиф

160

весьма похож на Авраама, так что если бы Авраам был теперь при Святой Деве, то действовал бы так же, как действует Иосиф. Что же он делает? То, что повелено: Иосиф же, востав, поят Отроча и Матерь Его нощию, и отиде во Египет (Мф. 2, 14). Слова простые, но выражающие глубокую преданность и вместе действие самое умилительное. Представьте святого старца, вдруг восстающего среди мрачной ночи с бедного ложа; представьте, как он, преисполненный тем, что слышал от Ангела, слабыми стопами подходит с благоговением к спящей Отроковице и Младенцу и тихо пробуждает Ее от сна; как потом объявляет смиренно о крайней необходимости сей же час оставить не только дом, но и отечество и отправиться немедля в Египет; как потом Святая Двоица немедленно собирается в путь, укладывает небольшое число необходимых вещей; как Матерь приемлет на руки спавшее Отроча и помещает Его вместе с собою на бедном животном; как старец следует возле них дрожащими стопами – и все это ночью! Скажите, кто бы из нас без крайней нужды мог решиться на такой путь? Ибо путь из Вифлеема в Египет и ныне крайне труден и опасен: надобно идти по горам и дебрям, по местам безводным, среди сыпучих песков, при непрестанной опасности от зверей и разбойников. И этим-то путем, ночью бежит теперь Спаситель мира, возлежа как Младенец на персях Матери!

Но почему, спросит кто-либо, избран местом убежища Египет, а не другая какая-либо земля? Потому что со стороны Вифлеема Египет был ближайшей из населенных смежных стран; потому что в Египте было множество иудеев, среди которых Иосиф и Мария удобнее могли бы найти себе пристанище; потому, наконец, что Египет духовно прообразует

161

собой плачевное состояние греха и смерти, из которого Сын Божий пришел извести род человеческий, как некогда Моисей извел народ израильский из Египта. Кроме того, Евангелист присовокупляет, что через бегство в Египет должно было исполниться древнее пророчество о Мессии, в котором от Лица Божия говорится: от Египта воззвах Сына Моего (Мф. 2, 15). Читая это место у пророка, иной может подумать, что здесь под словом сын разумеется не Мессия, а народ израильский, изведенный некогда из Египта, ибо о нем у пророка идет речь прежде и после этих слов, как и стараются толковать это место древние и нынешние иудеи. Но мы не имеем нужды много спорить с ними в этом случае и защищать Евангелиста, относящего означенные слова не к народу израильскому, а к Спасителю. Ибо что нужды, если пророк говорит о народе израильском? Обетованный Искупитель не есть ли глава и представитель этого народа? В судьбе Израиля не могла ли быть предызображена судьба Мессии? Кого, продолжает святой Златоуст, можно назвать вернее сыном Божиим? Того ли, кто поклонялся тельцу, служил Ваалфегору и приносил детей в жертву бесам, или того, кто по естеству Сын и чтит Родившего? Поэтому Евангелист как орган того же Духа Божия, которым провещали пророки, не напрасно видит теперь в бегстве Спасителя в Египет исполнение того, что было предобразовано пребыванием некогда в том же Египте народа израильского.

Каким образом достигли Отроча и Матерь Египта, где поселились, что произошло там с Ними или с Египтом от них, долго ли продолжалось пребывание – обо всем этом Евангелист не говорит ни слова; ибо цель его сказания не та, чтобы обнять и перечислить все деяния Сына Божия и все, что с Ним

162

происходило (таким образом, как замечает святой Иоанн, целый мир не вместил бы написанных книг – Ин. 21, 25), а чтобы из соделанного Им и из происшедшего с Ним показать, что Он точно есть обетованный Избавитель мира и Спаситель всех человеков.

Дополняя сказанное Евангелистом, древнее Предание говорит, что когда Божественный Младенец с Пречистой Матерью Своей вступил в первый египетский город – Илиополь, то все идолы и истуканы его пали, подобно тому как пал некогда истукан Дагона от Ковчега Завета, внесенного в храм его, и что сего чудесного падения и посрамления идолов некоторые из жрецов египетских уже давно ожидали, предваренные пророчеством Иеремии, бывшего некогда в Египте. То же Предание указывает место жительства Святого Семейства, источник, из которого оно утоляло жажду, и остатки дерева, под которым находило убежище от зноя дневного. Эти обстоятельства, без сомнения, имел в виду святой Златоуст, когда своим слушателям говорил, что Господь всю страну Египетскую Своим Пришествием освятил.

Следы и плоды этого священнотаинственного освящения во множестве открылись в Египте вскоре по Вознесении Господа, с первой проповедью Апо-

163

столов. Египет, усвоив себе, по выражению святого Златоуста, Искупителя в то время, когда принял и соблюдал Его в бегстве от Ирода, не оказался и перед Апостолами чуждым и незнающим Его. Нигде вера христианская не пустила так скоро корней и не распространилась с такой силой, как в Египте. Там образовалось первое христианское училище, давшее и наставников, и защитников христианству на все ужасное время гонений от язычников; там возникли первые сонмы святых пустынножителей, остающихся до сих пор образцами жизни подвижнической; из Египта вышло множество исповедников и мучеников. Спустя четыре века по рождении Спасителя Египет был еще так богат верой и добродетелями христианскими, что святой Златоуст мог сравнивать его с небом, наполненным всякого рода светилами. Теперь другое – светильник Церкви Александрийской давно померк и едва не сдвинут вовсе с места своего. Но Ходяй посреди светильников златых (Откр. 2, 1) не забудет места своего убежища от гонения Иродова и, спасшись в Египте Сам, не даст ему погибнуть во тьме прелести Магометовой. Имеющий очи видеть может уже замечать там зарю будущего дня боговедения.

И бе тамо, – продолжает Евангелист, – до умертвия Иродова (Мф. 2, 17). Ибо можно было возвратиться назад и ранее, например тотчас после того, как окончилось бешенство Ирода над Вифлеемом и его младенцами. Но Промысл не дозволил этого, дабы совершенно освободить не только Отроча от нового какого-либо преследования, но и Матерь со старцем от нового страха и опасений за Него. Ирод, впрочем, недолго мог быть причиной странствования Мессии за пределами своего земного отечества; дни его были уже сочтены, хотя он, как увидим

164

завтра, и успел ко многим злодеяниям прибавить еще одно ужасное деяние.

Оставляя теперь Спасителя нашего в Египте, извлечем, братие, из бегства Его в эту страну то наставление, которое само собою следует к нашему руководству на путях жизни. И с нами в разных видах может встретиться подобное тому, что было с нашим Спасителем, то есть опасности и гонения. Как нам поступать в таком случае? Так же, как поступал Он, – не вдаваться в опасность, уклоняться от нее, сколько возможно, не ожидать для нашего спасения каких-либо чрезвычайных средств свыше, а пользоваться теми, которые находятся в руках наших. Ибо у Сына ли Божия не было чудес и знамений для своего спасения от Ирода? Он и теперь мог восставить, если бы захотел, в защиту свою более, нежели дванадесяте легеона Ангел (Мф. 26, 53), но вместо Ангелов доверяется старцу и Матери; бежит, подобно последнему из сынов человеческих, в Египет и таким образом спасает Себя. Так должно поступать и нам – пользоваться для своей безопасности естественными средствами, а не искушать Господа ожиданием в нашу защиту чудес и знамений, которые никогда не расточаются без крайней нужды. А во-вторых, взирая на Божественного Младенца, спасающегося бегством в Египет, и помышляя, с какими трудностями было сопряжено это путешествие и для Него, и для Матери со старцем, мы должны воспринять дух мужества и терпения и прогонять от себя обольстительную мысль о том, что после того, как мы начали дело своего спасения и вступили на путь истины и правды, нам уже не свойственно подлежать напастям и огорчениям. Нет, кто хочет работать и служить Господу, тот именно, по словам древнего мудреца, должен уготовить душу

165

свою во искушение (Сир. 2, 1). Истинный христианин есть всегдашний воин и подвижник. Его ожидают великая награда и покой, ожидает то, чего око не видело, ухо не слышало и что не восходило на самое сердце человеческое, – но где ожидает? Не здесь, на земле, а там, на Небе. Здесь же многи скорби праведным; здесь в терпении надобно стяжевать душу свою. Имея в виду все это, и мы терпением да течем на предлежащий нам подвиг спасения, взирая, как на образец, на Самого Начальника и Совершителя веры Господа Иисуса, иже место предлежащей Ему радости и покоя, претерпел бегство в Египет, о срамоте нерадив (Евр. 12, 1–2) и так, пройдя всю лествицу уничижения и страданий, седе одесную престола величествия на высоких (Евр. 1, 3), какую высоту да сподобимся узреть за наши малые страдания и мы все – Его всемощною благодатью. Аминь.

Беседа на третий день Рождества Христова

Немало уже, братие мои, представили мы вниманию вашему печальных событий, хотя излагаем вам повесть о рождении Того, Кто принес с Собою спасение и радость всему миру; немало уже, может быть, благодарных слез пролито над яслями Спасителя своего теми из вас, кто следуют за евангельским повествованием о рождении Его не с холодным любопытством соглядатаев, а с верою и любовью, принимая к сердцу все, что ни претерпевает Он в самые первые дни бытия своего на бедной земле нашей. Но ныне нам должно занять внимание ваше именно тем, что в евангельской повести есть самого печального и душевозмутительного: мы увидим уже не лицемерие, а кровавое неистовство

166

Ирода, не смущение только иерусалимлян, а плач и отчаяние вифлеемлян, увидим потоки крови и слез, – и чьей крови? Невинных младенцев, безжалостно избиваемых в колыбели. Чьих слез? Отцов и матерей, которых обесчадил безумный меч Ирода.

Поистине если что может возмутить чувство, привести в недоумение рассудок, то подобное зрелище. Но оно не возмутит и не повергнет нас в уныние, если будем взирать на него не с какого-либо холма вифлеемского, а со святой высоты Горнего Сиона. Ибо если вся земная жизнь Богочеловека была не что иное, как единое великое жертвоприношение Самого Себя за грехи всего рода человеческого, которое, начавшись в яслях Вифлеемских, закончилось только на Голгофе, то что удивительного, если при этой великой, всепримиряющей жертве дается в самом начале место и другим малым, но чистым жертвам, каковы были младенцы вифлеемские?

Тогда Ирод видев, яко поруган бысть от волхвов, разгневася зело и послав изби вся дети сущыя в Вифлееме и во всех пределех его, от двую лету и нижайше, по времени, еже известно испыта от волхвов (Мф. 2, 16).

Тогда – то есть когда протекло время, в которое волхвы, по расчету Ирода, должны были непременно возвратиться в Иерусалим, и когда – вероятно, вследствие донесения из Вифлеема – он узнал, что волхвы уже отправились в отечество свое – иным путем. Такой поступок со стороны волхвов мог бы образумить Ирода, дать знать ему, что судьба Отрочати под особенным Промыслом Всевышнего и что, следовательно, он покушается на невозможное, замышляя отнять у Него жизнь. Ибо почему не возвратились волхвы? Явно потому, что проникли в его душу и кровавый замысел. А кто мог сказать им о том, кроме Ведущего все тайны сердец? Детоубийца,

167

без сомнения, никому не открывал ужасного намерения; поэтому если волхвы узнали о нем, то свыше, как то и было на самом деле. А мысль об этом должна была остановить Ирода и заставить бросить безумное намерение. Но он не только не делает этого, но отсюда же обретает повод к новому, ужасному неистовству, ибо душа бесчувственная и неизлечимая, как замечает святой Златоуст, не принимает никакого врачевания, Богом даруемого. Простой и самый разумный поступок волхвов кажется Ироду обидой нестерпимой и поруганием: он представляет себя обманутым, презренным, поруганным. Чем более он хитрил прежде с волхвами и притворялся, тем для него чувствительнее неудача. Возможно ли? Его перехитрили, его, Ирода!.. Потому в нем начинает действовать теперь уже не одна кровавая, но расчетливая политика тирана, а и оскорбленное самолюбие хитреца, слывшего непобедимым в кознях. Что же он делает? Бросает личину, которую носил до сих пор, и прямо берется за находящийся в его руках меч. «Волхвы ушли от меня, – думает сам с собою кипящий от стыда и злости тиран, – но не уйдет Отроча, ибо у меня в руках ключ к Его жизни, оставленный этими же волхвами; я знаю, хотя неопределенно, Его местопребывание. Они сказывали, что звезда явилась им в такое-то время; значит, Младенец должен быть такого-то возраста. Пусть будет более, и мы возьмем выше, чтобы не пропустить жертвы. Чего жалеть? Взять меру двух лет и приказать избить всех детей вифлеемских, которые принадлежат к этому возрасту. Но Он, может быть, находится не в самом Вифлееме? Да, это может быть. Надобно и с этой стороны расширить меру – пусть смерть младенцев простирается и на все окрестности вифлеемские. Где дело идет о моем престоле и

168

безопасности моего владычества, там нечего щадить лишней сотни жертв». И послав изби вся дети сущыя в Вифлееме и во всех пределех его (Мф. 2, 16). Изби вся дети – то есть сделано точно так, как задумано и повелено. Жестокость приняла все меры, чтобы не уцелела ни одна из обреченных жертв, как и действительно не уцелела, кроме той великой Жертвы, Которая в свое время будет принесена на Кресте за всех, а теперь ради всех же спасена Промыслом через удаление в Египет.

Такая жестокость, чтобы не встревожить слишком народное чувство, без сомнения, сотворена была самым скрытным образом: могли внезапно отобрать детей менее двухлетнего возраста под каким-либо благовидным предлогом, на известное только время, даже с выгодой для родителей, а потом внезапно совершить злодеяние. Можете представить, братие мои, что было с сердцами отцов и матерей, когда они узнали ужасную тайну! Евангелист не напрасно говорит, что тогда сбысться реченное Иеремием пророком, глаголющим: глас в Раме слышан бысть, плач и рыдание, и вопль мног: Рахиль плачущися чад своих, и не хотяше утешитися, яко не суть (Мф. 17, 18). Подлинно, если когда-либо Рахили нежной, праматери народа израильского, и надлежало восстать из гроба и снова начать плакать и рыдать об участи чад своих, то именно теперь. У пророка она представляется восставшей из гроба и провожающей со слезами израильтян, ведомых из отечества через Раму, место ее погребения, в плен вавилонский. Теперь плена не было, но тяжелее всякого плена лежало на вые Израиля железное иго владычества Иродова. И верно, не одна матерь вифлеемская, оплакивая дитя свое, повторяла те слова, которые у пророка исходят из уст плачущей Рахили. А между тем

169

Евангелист, относя к настоящему прискорбному случаю пророчество Иеремиино, этим самым успокаивает наше чувство, как бы говоря так: не смущайся много услышанным и не жалей о матерях и младенцах. Если последние лишатся жизни, а первые утешения, то не потому, что в этом мире все предоставлено было злобе и безумию таких извергов, как Ирод, что судьбой каждого из нас не управляет Божия Премудрость. Нет, Ирод неистовствует и убивает детей по попущению свыше. В этом случае, как и во всех других, все было давно предвидено и определено, ибо давно было предсказано. И поскольку за этим кровавым зрелищем надзирало око Существа Всемогущего и Всеблагого, то оно допущено не иначе, как по причинам самым премудрым и для целей самых благих.

«И какие же бы это были причины и цели?» – спросит кто-либо. Не лучше ли было бы устранить вовсе это детоубийство? Не предавать невинных младенцев в жертву безумия Иродова? Не искупать их смертью жизни Искупителя всего мира? Не соединять Его рождения в Вифлееме с таким горьким воспоминанием для вифлеемлян?

Не будем отнимать, братие, важности у этих вопросов: они останавливали некогда на себя внимание и такого учителя Церкви, каков был святой Златоуст, и заставляли его входить в размышление о таинственных путях Божиих касательно судьбы человеческой на земле. Следуя за этим светильником вселенной, и нам нетрудно будет внести свет во мрак наших недоумений.

Допущено заклание невинных младенцев – что же было сделать? Удержать Ирода за руку? Но чем же была бы тогда свобода человеческая? В таком случае, пожалуй, можно желать, чтобы удержана была

170

рука и всякого злодея. Но тогда изменился бы весь порядок вещей и действий; злодеяния, может быть, исчезли, но и добродетель потеряла бы всю цену, ибо сделалась бы не плодом чистого произволения, а следствием необходимости. Или бы сказать каждой из матерей избиенных младенцев, как было сказано Иосифу: поими отроча твое... и бежи из Вифлеема? Но таким образом, во-первых, все пришло бы в Вифлееме в движение, и тайна рождения Мессии обнаружилась бы перед всеми. Притом не у всех была такая вера и послушание, как у Иосифа: иной не поверил бы Ангелу, явившемуся и не во сне. И вот, Провидение попускает событиям идти своим обыкновенным порядком, уготовляя в то же время праведную казнь тому, который злодействует так неистово, и воздаяние сторицею тем, кто страждет так невинно.

Но можно ли при всем том, скажешь, не пожалеть об участи младенцев. Конечно, такая участь вызывает жалость: надобно однако же, возлюбленный, знать хорошо, о чем жалеешь. Чего лишились младенцы? Жизни временной. А много ли значит эта жизнь и что она такое? Мы полагаем в ней все и готовы отдать за нее все – самую совесть. А посмотрите, как взирали на эту суетную, мятежную и многоболезненную жизнь святые Божии человеки. Кто мя избавит от тела смерти сея? (Рим. 7, 24) – вопиет Павел. Увы мне, яко пришельствие мое продолжися! (Пс. 119, 5) – восклицает святой Давид. О чем воздыхали Давид и Павел, то дано теперь младенцам: лишение ли это или награда? Младенцы не остались жить на этом свете, а что ожидало их в те времена? Ожидали, во-первых, величайшие искушения душевные. Ибо это были времена крайнего оскудения веры и любви. Придя в возраст, обуянные тлетворным духом своего времени, они легко могли

171

присоединиться к врагам Мессии и вместе с другими участвовать в безумном крике перед Пилатом: Кровь Его на нас и на чадех наших! (Мф. 27, 25). Ожидали убиенных и величайшие беды материальные, ибо наступали времена смятений, междуусобных браней, ужасной последней войны Иудеев с римлянами, так что Спаситель не без причины сказал на пути к Голгофе плакавшим о Нем женам: Себе плачите и чад ваших, зане дние грядут, в няже рекут: блаженны утробы, яже не родиша, и сосцы, иже не доиша (Лк. 23, 28–29). Это именно блаженство – печальное, но блаженство – досталось теперь матерям вифлеемским. Укрывшись от меча Иродова, младенцы, возмужав, могли многократно сделаться жертвой меча потомков Ирода или жестоких прокураторов римских. Что же было лучше – претерпеть смерть мученическую в невинном возрасте, не чувствуя ее ужасов, не испытав жизни и ее удовольствий, или, узнав их, достигнув полного возраста и сил, обязавшись семейными отношениями, и что в этом случае важнее всего, очернив свою душу и тело грехами и страстями? Не оставим без внимания и еще одного замечания святого Златоуста – что Промысл Божий не поступил бы тако предвосхищенным быти младенцем; аще бо они велици пецыи имели быти и велие нечто исправити имущие.

Не было, наконец, ничего неприличного и для Божественного Отрочати допустить, чтобы рождение Его в Вифлееме сопровождалось мученической смертью младенцев вифлеемских, Ему совозрастных. Это награда Вифлеему, что из него вдруг выйдет столько мучеников, что из него набрана почетная стража для Царя Славы. Вифлеем не дал Ему пристанища ни в одной даже из общественных обителей своих, а Он первые места в Небесных обителях Своих предо-

172

ставляет вифлеемлянам! Взрослые не способны были принять венцов, и вот они даны их детям!

Но довольно уже мы занимались судьбой этих детей; время снова обратиться к Предвечному Младенцу. Умершу же Ироду, се Ангел Господень явися во сне Иосифу во Египте, глаголя: востав поими Отроча и Матерь и иди в землю Израилеву; изомроша бо ищущие души Отрочате (Мф. 2, 19–20).

Умершу же Ироду – по этому самому обыкновенному выражению можно подумать, что и смерть Иродова была обыкновенная. Между тем она была самая мучительная и ужасная. Рука Божия так видимо отяготела над тираном, что он сам несколько раз покушался прервать свои дни насильственно. Пожираемый заживо червями, Ирод видимо от временных мук переходил к вечным. И Евангелисту, казалось, весьма было бы прилично указать на такую смерть как на казнь за гонение Божественного Отрочати и за избиение младенцев вифлеемских, но он – ни слова об этом, ибо таково свойство богодухновенных писателей, что они бесстрастны, как зеркало; говорят не более, не менее, как то, что им внушается от Духа Святого. Поскольку этому Всемогущему Духу не приличен язык укоризн человеческих, то и святые писатели не укоряют никого: сказывают только, что сделали Ирод, Пилат, Иуда, Каиафа, но суд и осуждение их предоставляют Тому, Кто будет в свое время судить всех.

Умершу же Ироду. Смерть эта последовала весьма скоро по переселении Святого Семейства в Египет, ибо Спаситель родился в последний год Иродова владычества. А раз со смертью Ирода исчезла и причина странствования, то вот и является снова Ангел с вестью о том и с повелением возвратиться в землю Израилеву: Востав, поими Отроча и Матерь

173

и иди в землю Израилеву. (Мф. 2, 20). Иди уже, а не бежи, как говорилось прежде, ибо не было никакой нужды спешить. Изомроша бо, – прибавляется, – ищушие души Отрочате, хотя умер один Ирод, как один он собственно искал и души Его. Но здесь имеются в виду и клевреты Ирода, которые все как бы умерли с ним, ибо потеряли силу и перестали служить его безумию и злобе.

Он же, востав, поят Отроча и Матерь Его, и прииде в землю Израилеву. Слышав же, яко Архелай царствует во Иудеи вместо Ирода отца своего, убояся тамо идти; весть же прием во сне, отыде в пределы галилейския. И пришед вселися во граде, нарицаемем Назарет: яко да сбудется реченное Пророки, яко Назорей наречется (Мф. 2, 21–23).

Читая это место, некоторые спрашивают: для чего здесь двукратное явление Ангела и двукратное вразумление Иосифа? Если сообразно пророчествам надлежало Спасителю обитать в Назарете, то почему бы не сказать Небесному вестнику при явлении своем прямо: поими Отроча и иди в Назарет? Таким образом был бы устранен для Иосифа повод к недоумениям и страху, а вместе с этим и повод к новому явлению Ангела для его вразумления. Так спрашивают некоторые, и даже готовы обратить это обстоятельство в предосуждение сказаний евангельских. А мы со своей стороны спросили бы таковых, знают ли они тогдашнее состояние души Иосифовой. Уверены ли, что для нее не нужен был в каком-либо отношении этот самый страх? Не служило ли недоумение, отсюда происшедшее, к усилению и обнаружению какого-либо благого качества в Иосифе? Ибо Провидение, бодрствуя над судьбой Божественного Младенца, в то же время разными образами упражняло веру и смирение Его Матери и Иосифа. Для

174

этого попускались, как мы видели, для них разные искушения; к этому же могли служить недоумения и нерешительность насчет избрания будущего местопребывания.

Слышав, яко Архелай царствует. Один из сынов Ирода, старший и, подобно ему, весьма наклонный к жестокости. Еще не будучи утвержденным на престоле кесарем римским, Архелай во время праздника пасхи предал смерти более трех тысяч иудеев за одну только их нерасположенность к нему. Слух о таких поступках не мог вселять доверия: убояся тамо ити. Но чего, спросит кто-либо, бояться Тому, Чьи все входы и исходы ограждались Провидением? Не знак ли это малодушия и недоверия? Нет. Что Иосиф был великодушен и верен, за это ручается все прочее. Но он видел, что Промыслу не угодно употреблять чудес и знамений без крайней нужды. Потому, хотя он и не мог бояться того, чтобы Архелай или подобный тиран пресек нить жизни Божественного Младенца, но мог – и справедливо – опасаться, что новая какая-либо опасность опять причинит великие трудности и скорби для Младенца и Матери. Почему и убояся тамо ити. Весть же прием во сне, отыде в пределы галилейския, которые принадлежали не жестокому Архелаю, а кроткому брату его, Ироду Антипе, ибо кесарь разделил царство Ирода на четыре части, по числу сынов его, наименовав их не царями, а четверовластниками, или тетрархами, как они и называются в Евангелии.

И пришед, вселися во граде, нарицаемом Назарет. В том же месте, где обитала Святая Дева во время первых дней обручения Иосифу и где последовало ей благовестие от Архангела. У Иосифа было там, конечно, готовое, родовое жилище, что при бедном положении Святого Семейства значило немало. В

175

этом презренном и ничтожном, по мнению народа, городке (почему и говорили: от Назарета может ли что добро быти? (Ин. 1, 46)) суждено проводить земную жизнь Спасителю человеков до времени явления Его миру! Как бы в оправдание этого Евангелист присовокупляет, что Назарет, а не другое место избрано для жительства, да сбудется реченное пророки, яко Назорей наречется. Этим предсказанием отнимается у Назарета все, что было презренного в глазах иудеев, ибо где пророчество, там и слава. Реченное пророки, а не пророком: поэтому не ищи подобного пророчества прямо у какого-либо пророка, в определенном месте, буквально – такого пророчества не найдешь ни в одной священной книге. Но коль скоро обратишь внимание на дух и силу слов, то у каждого пророка сыщешь не одно место, где будущий Мессия представляется униженным по всему, следовательно, и по месту обитания. Пророчества вообще как картины: каждое из них имеет свое определенное значение и цель, но кроме того, из совмещения разных пророчеств, как из сочетания разных картин, происходят новые образы, которые также имелись в виду у святых писателей, тем паче у Святого Духа, их Собою исполнявшего. Не руководствуясь этим правилом, ты не увидишь многого в пророках и, пожалуй, найдешь поводы к нареканию на писателей Нового Завета, будто они видели в пророках то, чего в них нет, как и поступают люди неопытные и маломыслящие, выдавая себя за дальновидных. Яко Назорей наречется – не в виде почетного наименования, приличного Лицу столь сильному, как Мессия, а в виде поношения, как и действительно иудеи в упрек называли Спасителя Назарянином, и даже до ныне называют. Аминь.

176

Беседа на день Обрезания Господня

И егда исполнишася осмь дний, да обрежут Его, и нарекоша имя Ему Иисус, нареченное Ангелом, прежде даже не зачатся во чреве (Лк. 2, 21).

Событие, о котором повествует Евангелист и которым намерены мы занять ныне внимание ваше, братие, совершилось прежде того, о чем беседовали мы с вами в прошедший раз, ибо бегство в Египет произошло не только после обрезания по закону Божественного Отрочати, но, вероятно, и после принесения Его в сороковой день в храм. Но нам не хотелось прерывать повествования евангельского и той связи, которая существует между поклонением волхвов и бегством в Египет. А с другой стороны, когда приличнее настоящее сказание Евангелиста обратить в предмет размышления, как не в настоящий день, посвященный Церковью воспоминанию Обрезания Господня? Благоговейное размышление об этом таинстве подаст нам, кроме того, самый лучший урок при вступлении нашем в новый год, показав в пример Спасителя...

И егда исполнишася осмь дний, да обрежут Его и нарекоша имя Ему Иисус, нареченное Ангелом, прежде даже не зачатся во чреве.

Прежде всего скажем, что такое было у евреев обрезание и для чего соблюдалось.

Обрезание в Церкви Ветхозаветной – священный обряд и вместе таинство, посредством которого каждый новорожденный израильтянин вводился в завет с Богом как верховным Правителем народа еврейского. Установил обрезание Сам Бог, повелевший совершить его в первый раз Аврааму над собой и семейством своим. Состояло же оно в обрезании крайней плоти у всякого младенца мужского пола и

177

совершалось в восьмой день после рождения, как бы в день полноты бытия человеческого на земле, если судить применительно ко дням творения мира. Вследствие обрезания Бог Авраама, Исаака и Иакова становился Богом и обрезанного младенца, с чем вместе усвоялись последнему все обетования, данные праотцам народа еврейского; равно как и обрезанный принимал на себя обязанность исполнять все, что было предписано этому народу от лица Божия через Моисея и пророков: все обряды и постановления, как нравственные, так и гражданские. Потому обрезание вскоре сделалось отличительным признаком еврея, символом его союза с Богом, доказательством его прав и свидетельством обязанностей. Неучастие в обрезании было равносильно отречению от иудейства. Сам Бог угрожал за это не только лишением всех прав, но и самой жизни: погубится душа та от рода своего, яко завет мой разори (Быт. 17, 14).

Поскольку обрезание было так важно и учреждено Самим Богом, а между тем составляло обряд кровавый и болезненный, то избрано в знамение завета, конечно, не без важных причин и целей. Каких именно? Не сказано об этом ни Аврааму, ни Моисею – как бы для того, чтобы народ израильский приучить к совершенному повиновению и безусловной преданности в волю Божию. Но сама сущность таинства достаточно указывает на цель его. Во-первых, при обрезании, очевидно, предполагается в каждом рождающемся природная нечистота, которая должна быть отвергнута с пожертвованием тела и крови; следовательно, выражается вообще падшее, греховное состояние природы человеческой и необходимость в ее исправлении и очищении. Во-вторых, обрезанием обнаруживается готовность человека и решимость его сражаться с испорченностью своей

178

природы, а особенно распинать плоть свою с ее страстями и похотями. В-третьих, обрезанием свидетельствовалась вера в грядущего Искупителя всех грехов и Очистителя всех нечистот человеческих, Который имел Крестом своим умертвить и отсечь все зло, гнездящееся в падшей природе нашей. Обрезанный посредством пролития, в духе веры, своей крови, входил священнотаинственно в участие в Крови Сына Божия, единственного Источника всякой чистоты и исцеления. Поэтому обрезание и называется печатью правды веры. Поскольку же духовные причины и цели не исключают и вещественных действий, то обрезание могло быть избрано в знамение завета и по его благотворным действиям и на телесное благосостояние народа еврейского.

Все эти причины и цели явно не касались достопоклоняемого Лица Мессии, Сына Божия. Обрезание не было нужно для Него ни как символ завета с Богом, ибо Сын всегда едино со Отцем; ни как знамение нечистоты природной и нужды в очищении, ибо Он родился от Духа Святого, не сотворил ни единого греха и явился во плоти не для того, чтобы достигнуть очищения Самому, а чтобы Собою очистить всех и каждого.

Почему же теперь приемлет Сын Божий обрезание, подобно последнему из сынов Израилевых? Потому, что Он принял на Себя не только естество наше, но и все грехи и неправды нашего естества, усвоил Себе последнее совершенно и навсегда, а грехи и нечистоты – на время, для ответственности за них и для того, чтобы изгладить их Своей Правдой и Своими страданиями. Апостол Павел премудро заметил, что Сын Божий, сообразно цели вочеловечения Своего, явился даже в подобии плоти греха (Рим. 8, 3), то есть не в такой плоти, какую мы имели бы,

179

оставшись безгрешными и невинными, а в подобной той, которую имеем теперь, по нашем падении. Явившись в этой плоти как Ходатай и Искупитель, Сын Божий подлежал уже всем обрядам и очистительным средствам, которые были предписаны в Законе Моисеевом для нечистых сынов человеческих. Для того именно Он приемлет теперь и обрезание, обрезуя в Себе нечистоту естества человеческого, подобно как для того же Он будет принесен в храм и искуплен, как первенец, двумя птенцами голубиными. Для того же примет крещение от Иоанна, хотя оно совершалось во отпущение грехов, коих в Нем самом не было нисколько. Поскольку же Сын Божий будет принимать все эти обряды и таинства не для Себя собственно, а за нас; поскольку единым личным принятием их он заменит многократное принятие их всеми сынами человеческими, – то, приемля обряды ветхозаветные, Спаситель этим самым будет упразднять их как уже ненужные и освобождать от них всех своих последователей. Потому именно в Новом Завете нет более ни обрезания восьмидневного, ни жертвоприношения в сороковой день, ни крещения Иоаннова, ни пасхи израильской – все это закончилось на Спасителе нашем. И это самое выражает святой Павел, когда говорит, что Бог Отец послал Сына Своего, бываема под законом (обрядовым), да подзаконныя искупит, да всыновление восприимем (Гал. 4, 4–5), то есть да будем как возросшие дети свободны от обрядового закона, бывшего пестуном для малолетних.

Егда исполнишася осмь дний (Лк. 2, 21). По этому выражению можно подумать, что обрезание Господа совершилось в девятый день. Между тем оно совершилось в восьмой, как и всегда совершалось, ибо народные выражения бывают различны у разных народов: особенно еврейские нередко очень отличны

180

от наших. Мы замечаем это для того, чтобы показать, как неразумно некоторые из простолюдинов берутся иногда толковать Писание и, не понимая хорошо священного языка, а потому и смысла священных книг, выводят из слов и выражений то, чего в них нет вовсе, сами впадают и других ввергают в заблуждения самые грубые.

Поскольку обрезание совершилось в восьмой день, то, вероятно, совершилось не в вертепе уже, а в Вифлееме. Для совершения его в таком случае мог быть призван какой-либо священник, в противном же случае мог совершить его и сам Иосиф, как глава семейства, имевший на то полное право. Таким образом, если до сих пор нужна была тайна, то она оставалась во всей силе.

Если в рождении по плоти видно великое снисхождение и истощание Сына Божия, то в обрезании еще более: в рождении принято Им на себя естество наше, которое есть произведение Его же святой и всемогущей десницы, а в обрезании Сын Божий благоволил претерпеть то, что не следует само по себе из естества человеческого, а есть следствие нашей нечистоты и греховности, которых в Нем Самом не было вовсе. Обрезание Господа есть видимое начало Его Крестной Жертвы, ибо все прочие виды уничижения и страданий, которые Он будет претерпевать за нас во всю жизнь, составляли собою жертву бескровную, а здесь – железо и кровь, видимое предвестие гвоздей и венца тернового.

И нарекоша имя Ему Иисус, нареченное от Ангелом, прежде даже не зачатся во чреве (Лк. 2, 21).

Как обрезанием показано, в каком состоянии застал нас Господь и что нужно было сделать для исцеления нашего от проказы греховной, так в наречении имени Его указано, что Он принес с Собою

181

для нас и чего мы можем ожидать от Него. Ибо что означает имя Иисуса? Спасение. Какое? Всякое: духовное и телесное, временное и вечное, видимое и невидимое. От каких зол не страдает падший род человеческий! Страдает от тьмы в уме, от злости в воле, от нечистоты и томления в сердце, от болезней и смерти в теле. Все эти виды зла будут уничтожены Сыном Божиим; от всех них Он спасает совершенно и навсегда. Для этого именно нарекается Ему имя Иисуса, или Спасителя, ибо Он приемлет его не так, как нередко принимаются имена у нас, чтобы только носить его, а с тем, чтобы осуществить его на самом деле. Потому и дано это имя не случайно, по желанию, например, Матери или святого Иосифа, а свыше, от Ангела, еще до зачатия Его во чреве: данное от Ангела, прежде даже не зачатся во чреве. И Ангел, без сомнения, не сам измыслил его, а принял с благоговением от Самого Владыки Ангелов, из Него же, – как замечает Апостол, – всяко отечество на небесех и на земли именуется (Еф. 3, 15). Потому-то и несть другаго имени под небесем, о немже подобает спастися (Деян. 4, 12), кроме имени Господа Иисуса; потому-то перед этим достопоклоняемым именем и должно преклоняться всякое колено небесных, земных и преисподних; и всяк язык исповесть, яко Господь Иисус Христос в славу Бога Отца (Фил. 2, 10–11).

Мы хорошо делаем, братие мои, что, по чувству благоговения, не даем этого имени никому. Кто из христиан осмелится носить имя Иисуса? Но крайне худо то, что это всесвятое и сладчайшее имя из области благоговения преходит у многих в область невнимания и забвения. Ибо нет ли таких христиан, которые стыдятся произносить это имя, особенно в некоторых случаях? И почему стыдятся? Чтобы не по-

182

казаться людьми необразованными! До того дошла наша лжеименная образованность! А она же велит с чувством произносить имена Сократов и Платонов, имя всякого человека, вышедшего своими деяниями из круга людей обыкновенных!.. Что же значат все великие имена в мире перед единым именем Иисуса? Ибо еще повторим: верно и всякого приятия достойно слово Апостола, яко несть иного имени под небесем, о нем же всем нам подобает спастися, кроме сего Божественного имени. А если в нем наше спасение, то как нам не любить его и не благоговеть пред ним? Любя – как не повторять его часто и с наслаждением? Благоговея пред ним – как не дорожить им и не внушать к нему почтения во всяком, на кого только нам возможно воздействовать? Древние христиане так умели усвоять себе сладчайшее имя Спасителя, что после мученической кончины святого Игнатия оно нашлось видимо отпечатленным в его сердце. Если такое совершенство превыше нашей слабости, то по крайней мере не будем походить на язычников, не ведающих имени Иисусова.

Нареченное от Ангела, прежде даже не зачатся во чреве.

Так до зачатия во чреве наречено имя от Ангела и Иоанну Крестителю (Лк. 1, 13). Так же наречено было некогда самим Богом имя Исааку, когда он еще находился во чреслах отчих. Подобно тому давались предварительно имена свыше и другим. Для чего? Чтобы усилить предсказание о рождении наименованием имеющего родиться, как уже рожденного, и выразить именем истинный его характер и жизнь. Ибо мы даем его имя наугад, как случится, по соображениям внешним, не имея в виду качеств того, кому даем, ибо не можем и знать их. потому у нас имена большей частью не соответствуют лицу и делу,

183

да мы и не обращаем на это внимания. Но свыше, с Неба все видно; там заранее совершенно известно, каков будет рождающийся и что будет с ним. Сообразно тому дается и имя, а данное таким образом, оно совершенно выражает человека, его характер и жизнь. Теперь это с некоторыми только происходит, но в будущей жизни будет со всеми. Там наши здешние имена исчезнут; каждый получит, как говорит Тайновидец, имя новое, его же никтоже весть, токмо приемляй (Откр. 2, 17). Это новое имя, без сомнения, будет выражать совершенно человека, так что по имени будет и лицо. Имеющий в виду эту истину, и теперь если случится избирать имя, будет избирать такое, которое было бы по его душе и сердцу и выражало бы то, к чему он стремится преимущественно, то есть (ибо к чему иначе стремиться человеку?) какую-либо добродетель.

Но время уже нам от давно прошедшего события обратиться к настоящему дню, который в сравнении с другими днями также носит особенное и немалое имя – Нового года. Как начало нового года настоящий день требует нового урока, такого притом, который стоило бы помнить весь год. Где взять нам подобный урок для себя и вас? Возьмем в лице и примере Спасителя нашего – в том, что с Ним ныне происходит, в Его пречистом Обрезании и сладчайшем имени, Ему нареченном. Видите, чем начал жизнь и действия свои Тот, Который есть сама чистота и святость? Обрезанием. Не тем ли более нам, нечистым и оскверненным грехами, должно употреблять время нам даруемое на совершение в нас духовного обрезания, то есть на отсечение всех богопротивных помыслов и предрассудков, на искоренение всех душетленных страстей и пожеланий, на изглаждение всех духовных и плотских скверн? В противном слу-

184

чае лучше было бы сократиться нашей жизни, нежели продолжаться во грехах и беззакониях. Если же она по милосердию Господа продолжается еще, то это знак, что там – Горе – ожидают нашего покаяния, ожидают давно, с тех пор, как мы уклонились с пути правды и истины. Войдем же в дух и цель Нового года; поймем истинную и единственную пользу, которую мы можем извлечь из времени, не на время только, а на целую вечность; перестанем искать спасения там, где никогда нельзя найти его, и обратимся к Тому, Кто затем и послан, для того и пришел во плоти, для того пролил уже ныне Кровь Свою, чтобы спасти всех нас. Не один раз уже, а многократно в настоящий день представал Он перед нами с этой искупительной Кровью, со Своим трогательным примером и спасением для нас. И вот, снова предстал и ныне, предстал для некоторых, по всей вероятности, в последний раз. Не закроем же снова очей своих, не отвратим слуха своего по-прежнему – возьмем и мы нож самоотвержения христианского и в духе веры во всесильное имя Иисуса начнем обрезывать все, что в нас обрящется плотского и противного Закону Божию. Таким образом новый год воистину соделается для нас новым летом благодати, и мы будем совершать праздники Христовы не как чуждые нам, но как свои собственные, значение которых запечатлено в нашем сердце и жизни. Аминь.

Беседа в неделю по Рождестве Христовом

Прошлой беседой нашей с вами, братие мои, могло бы закончиться чтение повествований евангельских о рождении Спасителя нашего, ибо все, что говорят нам Евангелисты об этом

185

преславном событии, и важнейшая часть преданий церковных, изведены нами на среду и представлены вниманию вашему. Но простите, если мы, подобно земледельцам, хотим оградить посеянное воспоминанием и, собрав воедино все главные впечатления, передать их на сохранение уму и сердцу вашему. Может быть, и для вас, подобно путникам при окончании своего поприща, приятно будет обратить взор назад, еще раз взглянуть на пройденное, привести на память все, что было услышано, и извлечь из того для себя запас на дальнейший путь. Ибо, хотя мы с окончанием настоящих празднеств не будем продолжать чтений евангельских, а обратимся к другому роду собеседований, но вы не перестанете, без сомнения, следовать чистой мыслью за деяниями Господа и по примеру того, как поступали мы с вами в продолжение настоящих дней, сами будете при празднествах в честь Его рассматривать празднуемое событие, углубляться в его смысл и цель и таким образом извлекать из каждого празднества духовную пищу для своего ума и сердца.

Что же мы видели и чему научились? Видели тяжкие искушения, которым Пресвятая Матерь Господа со святым Иосифом подвергались перед рождением Господа, во время рождения и после того, до самого возвращения из Египта, – и научились не страшиться искушений, не почитать их чем-либо чуждым для тех, кто работает Господеви, но смотреть на страдания и лишения как на неизбежных спутников жизни истинно благочестивой, которая, заключаясь в самоотвержении и борьбе с плотью и кровью, потому питается и поддерживается верой и упованием на блага грядущие, а не блаженством и утехами в настоящем.

Видели мы Божественное Отроча от самого явления на свет и еще прежде того окруженным всеми

186

видами земных уничижений; смиренно вписывающим достопоклоняемое имя свое в число подданных кесаря; не имущим где подклонить главу; возлежащим в вертепе и яслях – и поучились: богатые и знатные – не считать за великое ни своей славы, ни своего богатства, а напротив, смотреть на них с опасением, как на искушения и опасные соблазны для долупреклонной природы нашей; бедные и худородные – не малодушествовать из-за своего худородства и убожества, а напротив, пользоваться ими, как естественными проводниками к той драгоценной нищете духа, которой обещано Царство.

Видели мы смиренных пастырей вифлеемских, по гласу Ангела текущих в Вифлеем и первыми наслаждающихся лицезрением Спасителя мира, – и уразумели, что никакое состояние не далеко от спасения, что раб верный, где бы ни стоял, нигде не будет забыт Домовладыкой и что поэтому долг каждого истинного христианина думать не о том, какова стража, на которой стоит он, велика или мала, а о том, чтобы с верностью и без дремания стоять на этой страже, предоставляя временную и вечную судьбу свою Господу.

Видели мудрецов восточных с их познаниями и дарами у ног новорожденного Царя Израилева и поняли, что Начальник и Совершитель веры нашей нисколько не отвергает познаний человеческих, когда они не выходят за пределы веры и смирения и не посягают безрассудно на тайны Его премудрости; что Он, напротив, Сам любит обнаруживать Себя в знамениях перед теми, кто, не полагаясь на свою мудрость, возводит очи Горе и ожидает озарения свыше.

Видели младенцев вифлеемских, как первые весенние цветы внезапно пожатых мечом Ирода, и с благоговением приметили, что земная жизнь наша

187

не имеет сама по себе цены безусловной; что лишение ее не зло, коль скоро происходит по воле Божией, как, напротив, и продолжение ее не составляет благословения, когда жизнь не употребляется на дела благие.

Видели безумство и жестокость Ирода, отъемлющего бесчеловечно жизнь у невинных младенцев и покушающегося на убиение Самого Сына Божия, – и с ужасом познали, в какую бездну зла и ожесточения повергают человека неверие и страсти; как еще в этой жизни, переходя от беззакония к беззаконию, не раскаиваясь, можно ниспасть до состояния духов отверженных.

Видели, как жители Иерусалима и весь народ еврейский, живя под сенью Закона Моисеева и питаясь всегда словами пророческими, не сумели возрасти в надлежащую меру веры и любви к обетованному Избавителю, не уразумели времени своего посещения, упустили драгоценный случай встретить восходящее Солнце Правды – и восприняли правило не полагаться на то, что мы христиане, не почивать беспечно на обрядах и таинствах, а показывать веру свою от дел, обнаруживать свое христианство нравами благими и жизнью чистой, без чего и мы, подобно иудеям, будем отринуты в то время, когда снова придет Господь.

Вот что вы видели, и не могли не видеть, ибо все это лежит, так сказать, на самой поверхности у яслей Спасителя нашего. Если бы кто решился остаться у этих яслей далее, обратить внимание на все, их окружающее, тот, без сомнения, найдет еще более предметов и для удивления, и для поучения. Такому и мы можем указать, во-первых, на чудное сочетание в лице Богочеловека величия с уничижением, вследствие чего постоянно виден в Нем и Сын

188

Божий, славословимый Ангелами, возвещаемый звездою на востоке, поклоняемый мудрецами, и Сын Человеческий, почивающий в яслях, спасающийся бегством в Египет. Можем указать на удивительное согласие пророчеств с исполнением без всякого нарушения свободы человеческой. Каждый действует по своему произволу. Иосиф, например, поспешает в Вифлеем, а волхвы – в Иерусалим – и каждый между тем своим действием выполняет то, что предусмотрено и предвозвещено за несколько веков, выполняет, нисколько не думая о том. Бешенство самого Ирода давно предсказано и уже оплакано у пророка. Можем указать на примечательное отношение к рождению Спасителя мира самых главных современных событий в тогдашнем мире человеческом. Все, например, соединилось тогда под единоначалием Августа-кесаря, как бы в знамение того, как замечается в одном песнопении церковном, что с явлением Вождя и Главы с Неба должно прекратиться многоначалие человеков. Храм бога брани в Риме, бывший столь долгое время отверстым, в это именно время был заключен, как бы в доказательство того, что действительно, как воспевали Ангелы, явился на земле мир. Но что всего важнее, душа верующая, которая знает, что Сын Божий для того вселился в утробу Девы, чтобы потом верою вселиться в душу и сердце каждого последователя своего, нигде не найдет лучшего поучения о том, как человек со своей стороны должен послужить этому благодатному вселению, кроме примера Пресвятой Девы. Характер Ее и святого Иосифа есть наилучший образец для душ, вожделевающих таинственного соединения с Господом.

Размышляйте, братие мои, сами поучайтесь, питайтесь духом, наслаждайтесь сердцем! Ибо что

189

может быть благотворнее для христианина, чем следовать чистой мыслью и чувством по следам жизни и деяний Господа и Спасителя своего? Тем более, когда Он явился среди нас, жил и действовал как один из нас именно для того, чтобы подать нам пример, да последуем стопам Его. А мы, заканчивая наши собеседования с вами о рождении по плоти Господа нашего, чувствуем нужду повергнуться в духе пред Божественным Младенцем и возблагодарить Его благость за то, что она допустила нас, недостойных, принести к яслям Его убогое размышление наше о чудесах, сопровождавших Его рождение. Тот, Кто имеет слугами Ангелов и Архангелов, Кто воздвигает пророков и Апостолов, Кого небеса поведают славу и вся Церковь гласит хвалу, не имеет нужды в нашем слабом слове и проповеди. Но мы, вещая о Нем, этим самым освящаем мысли и уста свои. О, если бы как теперь предстояли мы с вами яслям и пеленам Господа нашего, дано было бы нам некогда вместе с вами же предстать и Престолу Славы Его! Тогда вместо всякого слова мы пали бы к подножию Его и гласом святых старцев, виденных Тайновидцем, воскликнули: Достоин есть (Господи) пряити силу... честь и славу, яко приял (Откр. 5, 12) еси на Себя естество наше и искупил еси Богови нас кровию Своею!.. (Откр. 5, 9). Аминь.

190

Страница сгенерирована за 0.03 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com