Трубецкой С.Н., кн. Записка проф. кн. С. Н. Трубецкого о настоящем положении высших учебных заведений и о мерах к восстановлению академического порядка.

Общая забастовка и закрытие высших учебных заведений империи является заключительным звеном в ряде студенческих волнений, которые тянутся с короткими перерывами в течение многих лет и служат признаком глубокого недуга высшей школы.

Правда, существует тесная связь между студенческими волнениями и общественным брожением, столь обострившимся за

———————

*) Об этой докладной записке упоминается в подстрочном замечании, на стр. 134.

401

последнее время. Но если волнение нынешнего года можно объяснить как результат общего политического движения, охватившего все русское общество, то и они не стоят изолированно: за все последние годы мы имеем дело не с отдельными беспорядками, а с одним сплошным непорядком, в котором бурные беспорядки, сменяющиеся, как на войне, периодами временного, утомленного затишья, суть не более как частные эпизоды.

Отдельные волнения и даже такое массовое стихийное движение учащейся молодежи, как то, которое мы имеем перед собою, нередко объясняются в административных сферах как результат деятельности незначительной кучки ловких агитаторов. К сожалению, причины зла гораздо более серьезны. Случайная искра не зажжет пожара там, где нет горючего материала, а при условиях данного момента мы имеем дело с материалом, который и без поджигателей легко воспламеняется сам собою от одних неосторожных внешних толчков. Ясно, что такое положение свидетельствует о полном распадении правильной академической жизни.

Можно заметить на это, что беспорядки последних лет утратили чисто-университетский характер и сделались политическими. Опыт других государств показывает, что при сильном политическом брожении, охватывающем общество, университетская молодежь легче всего им увлекается и нередко отдается движению в наиболее шумных и резких формах. Можно думать поэтому, что и при более совершенном академическом строе наше студенчество так или иначе участвовало бы в общественном движении нынешнего года, так же как это происходило в другие времена и в других странах. Но такое безобразное, уродливое явление, как общая забастовка всех высших учебных заведений империи, было бы совершенно немыслимо где бы то ни было при сколько-нибудь нормальном порядке академического строя: в этой забастовке сказалась вся мера неуважения к университету, все отсутствие его авторитета в глазах учащихся и в глазах общества — ибо без сочувствия общества при энергичном отпоре с его стороны такая забастовка была бы немыслима.

В ту самую пору, когда общественное брожение постепенно назревало и разгоралось, когда всего нужнее было внутренне привязать молодежь к университету, поднять его авторитет в глазах общества и учащихся, этот авторитет был в корне своем подорван. Творцы устава 1884 года нанесли ему непопра-

402

вимый удар; они поселили отчуждение между учащими и учащимися и достигли того, что учащиеся ушли от учащих.

В основу устава 1884 года было положено явно и резко выраженное недоверие правительства к учащей России, к ученой коллегии... Думали вести университетское дело без нее и помимо нее,— действительность показала, к чему это привело. Профессорская корпорация была расформирована и устранена от управления высшею школою; из членов живой корпорации профессора обратились в отдельных лекторов, читающих курсы по заказанным планам. Был сломлен вековой порядок. Председатели ученых коллегий, деканы факультетов, бывшие выборными в течение 129 лет при всех прежних уставах, были заменены назначенными деканами: они обратились в зависимых и подчиненных министерских чиновников и тем самым теряли в глазах студентов, общества и самих товарищей тот необходимый в университете авторитет, который им прежде давало почетное избрание факультета. Из этих новых деканов при участии инспектора и под председательством ректора, тоже назначенного вопреки традициям, составляется Правление университетов, не имеющее ни должной самостоятельности, ни должного авторитета, вносящее раскол в профессорскую среду. Долгое время Советы были вовсе лишены самого права избирать достойнейших кандидатов на вакантные кафедры, которые также замещались без ведома Совета, по усмотрению Министерства, нередко лицами, не обладавшими достаточными знаниями и способностями: в основание назначения полагалась не оценка научных трудов или преподавательских достоинств кандидата, а случайные влияния и посторонние соображения, заставлявшие министра отдать предпочтение данному лицу.

Все это не могло не внести глубокого расстройства в университетскую среду. Отдельные преподаватели подвергались и продолжают подвергаться мелочному, придирчивому преследованию, некоторые выдающиеся профессора были удалены, другие сами ушли, утомленные, раздраженные, обиженные, — в том числе несколько крупных ученых, со славою продолжавших свою научную и преподавательскую деятельность за границей. Пусть их немного— но это цвет русской науки. При скудости наших сил потеря людей с именами Мечникова, Ковалевского, Виноградова, Муромцева, Эрисмана и некоторых других является невознаградимой для наших университетов, и самый факт их ухода еще более

403

роняет престиж университета в глазах образованного общества. При таких условиях нельзя удивляться оскудению преподавательских сил, упадку целых факультетов. Молодые таланты не получают должной школы и не приходят на смену старым; университетская деятельность, некогда столь почетная, теряет для них, свою притягательную силу и становится тягостной для всех.

Уничтожая хорошие стороны прежнего университетского строя, действующее положение сохранило и усилило его недостатки. Диплом, дающий служебные права, остался по-прежнему чисто внешней приманкой, привлекающей в университет массы людей, чуждых высшим интересам знания. Ненужная бюрократическая регламентация и устарелые курсовые деления по прежнему стесняют свободу научных занятий. И, наконец, одна из существенных причин волнений, имевших место ранее 1884 года, оставлена неустроенной: студенты остались по-прежнему и даже более прежнего „отдельными посетителями университета". Всякие студенческие кружки, союзы, земляческие или курсовые организации, возникавшие с пятидесятых годов, при естественном стремлении к товарищескому общению, воспрещались и преследовались, что придавало противозаконную, нелегальную окраску всякому неизбежному в академической жизни проявлению чувства товарищества. И можно шаг за шагом проследить, как под влиянием запретов и преследований студенческие союзы постепенно переходили на нелегальную, политическую почву, вначале им совершенно чуждую, и как они объединялись на этой почве. Возможность академических организаций была устранена — появились внеакадемические союзы, противные академическим целям. За последние четыре года Министерство, повидимому, сознало необходимость, правильной студенческой организации, но момент был упущен, дело было поставлено не достаточно широко, и Советы университетов, лишенные должных полномочий, связанные в своих начинаниях, не могли создать прочных академических союзов. Значительные попытки в этом смысле были сделаны в Москве; они показали всю потребность в таких союзах, всю их возможную пользу в будущем и всю их невозможность при настоящих условиях, которые благоприятствуют лишь нелегальным организациям.

Уничтожая внутренние устои университетского порядка и полагаясь исключительно на внешние средства, творцы устава 1884 года, выдвинули на первое место полицейский институт инспекции; этот

404

институт постепенно разрастался, поглощал громадные средства и вместе доказал свою совершенную бесполезность во время волнений и свой положительный вред в спокойные времена, внося в университет атмосферу мелочного и подозрительного полицейского надзора, возбуждая постоянное раздражение студенчества и усиливая его отчуждение от университета.

Глубокая неурядица, вызванная всеми указанными условиями, заставила правительство признать необходимость университетской реформы и привлечь Советы университетов к ее разработке. Началась усиленная работа по местам, и была учреждена комиссия с участием представителей Советов. Но в решительный момент, когда реформа была всего более необходима, она была сдана в архив, и деятельность Министерства совершенно заглохла. Советы созывались все чаще и чаще в виду тревожного положения, но представления их оставлялись начальством без внимания, а попытки воздействия их на студенчество по необходимости были безрезультатны: убедившись в бессилии Советов, студенты перестали с ними считаться.

Когда разгорелись волнение нынешнего года, Советы высших учебных заведений на запросы своих начальств дали согласные между собою ответы, которые сводятся к следующим положениям:

1) Поскольку студенческие волнения носят характер политический, они являются лишь отражением общего политического брожения русского общества, и прекратятся вместе с умиротворением всего, общества, когда будут осуществлены чаемые реформы.

2) В настоящую минуту Советы не располагают средствами для возобновления и обеспечения правильных занятий и, во избежание самых опасных и бурных, быть может, кровавых, столкновений в стенах учебных заведений, считают необходимым их временное закрытие.

3) Перед открытием высших учебных заведений должна быть осуществлена давно возвещенная академическая реформа. Чтобы принимать соответственные меры, Советы должны обладать необходимыми полномочиями, авторитетом и самостоятельностью.

Эти положения нередко перетолковывались. Профессоров упрекали в политиканстве, в измене служебному долгу, в солидарности с забастовщиками, в том, что они, пользуясь общей смутой, добиваются для себя возвращение отнятых прав и т. д. И тем не менее в этих ответах, которые с таким едино-

405

душием дали Советы высших учебных заведений — вся учащая Россия, — не было ничего, кроме строгой правды.

Профессора действительно настаивали на необходимости восстановления прав Совета и возвращение университету той автономии, какая принадлежала ему по уставу 1804 и 1863 и даже 1835 года. Они настаивали на ее необходимости для учреждений, а не для лиц, потому что университетская автономия по существу своему не составляет какого-либо личного права отдельных членов Совета, возлагая на них новые ответственные обязанности. Сама жизнь показала, что нельзя вести учебного дела при полном недоверии к учебному персоналу, к ученому сословию вообще. И во всяком случае, пока профессорская коллегия устранена от заведывания университетами, пока Правление университета остается министерским, а не советским органом, Советы не могут нести какой- либо ответственности за то, что творится в университете, за бездействие и ошибки Министерства. А между тем в настоящую минуту более чем когда-либо нужна живая и независимая власть профессорской корпорации, которая всего успешнее могла бы поддержать авторитет университета и способствовать умиротворению и упорядочению академической жизни. Одни увещания совершенно бесплодны в момент массового возбуждения. Опыты прежних лет показали, что такие увещания лишь подливают масло в огонь, уничтожая последние остатки авторитета, какие по старым традициям еще остались за Советами университетов, — в особенности когда учащиеся видят, что высшая учебная администрация не обращает внимания на представление Советов, явно дискредитируя их перед всеми.

С другой стороны, Советы высших учебных заведений единогласно засвидетельствовали, что движение нынешнего года является небывалым по силе, единодушию, одушевлению участников. Те профессора, которые в течение многих лет видали сходки, присутствовали на многолюдных студенческих собраниях и находятся в общении с широкими кругами молодежи, могут это подтвердить. Они видели, как целые курсы, без прений, единогласно голосовали за общую забастовку (иногда закрытою баллотировкою), и могли воочию убедиться в тщете увещаний, обращенных к разгоряченной толпе. Таковы наши личные впечатления, которые мы имели возможность проверить как в частном общении с профессорами других университетов, так и на официальных совещаниях представителей высших учебных заведений, нахо-

406

дящихся в пределах Московского учебного округа. Мы находились перед хорошо организованной, сплоченной и крайне возбужденной массой студенчества, готовой на самые решительные меры. Правда, было меньшинство, желавшее заниматься, но оно было терроризовано и все равно уклонилось бы от посещения лекций из страха бурных, быть может, кровавых столкновений, из опасения вызвать такие столкновения, о чем мы имели многие заявления. При всем этом Министерство бездействовало или делало ошибку на ошибке и сваливало всю вину и ответственность на Советы, у которых не было средств для действия. Они сказали правду: продолжать занятия было нельзя, и промедление в закрытии университетов только способствовало вредной агитации.

Профессоров обвиняли в сочувствии беспорядкам и забастовке. Но такое обвинение могут повторять либо люди ослепленные и близорукие, либо люди, мало знакомые с университетской средой и не знающие, что приходится переживать профессорам во время беспорядков. Они находятся между молотом и наковальней. Студенты издают против них прокламации, подвергают их оскорбительной обструкции во время лекций, грозят им террором, насилиями, и были случаи, когда такие угрозы приводились в исполнение; Министерство предъявляет им неисполнимые требования, делает оскорбительные внушение и тоже грозит им, как в нынешнем году; часть общества становится на сторону студентов и упрекает профессоров в малодушии, в том, что они не поддерживают студентов; другая часть общества и печати, напротив того, клеймит профессоров изменниками, забастовщиками, требует для них кар, натравливает на них низшие классы; и при всем том, они видят, как гибнет высокое дело, которому они служат.

В своих ответах они сказали правду. И если в отдельных случаях, особенно в постановлениях частных совещаний профессоров и младших преподавателей, эта правда высказывалась в резких, иногда бестактных формах, то нельзя не считаться с тем, что так говорили люди, действительно доведенные до крайности и готовые покинуть университеты, в которых деятельность становится все более и более тягостной, почти невозможной. Это только показывает, в какой мере безотлагательно необходимо умиротворение университетов и высших учебных заведений всех ведомств.

Что же было сделано в этом смысле начальниками ведомств?

407

Не сделано было ни одного шагу к реформе, но были опубликованы во всеобщее сведение положения, принятые особым совещанием министров, в силу коих главная вина в происшедших волнениях в действительности возлагалась на профессоров: объявлялось, что высшие учебные заведение будут открыты с начала осеннего полугодия, и что, в случае возобновления беспорядков в каких-либо из них, они будут закрыты, и все учащие и учащиеся будут уволены. Вслед за этой угрозой, вместо того, чтобы заставить учащихся почувствовать всю тяжесть естественных последствий их забастовки, было объявлено, что им будет возвращена та плата, которая вносится каждым учащимся за право числиться студентом и которая по правилам ни в каком случае возврату не подлежит, составляя „специальные средства“ высших учебных заведений. Далее, появилось сообщение, что г. Министр Народного Просвещения циркулярно разрешил студентам, потерявшим полугодие, условно, без экзамена переводиться на следующий курс. Таким образом, с одной стороны, учащимся как бы выдается премия за забастовку и они освобождаются от естественных последствий ее; с другой стороны, высказывается угроза, оскорбительная для профессоров и роняющая авторитет правительственной власти, поскольку она представляется неисполнимой.

Неисполнимой она является, во-первых, потому, что в момент, когда всего нужнее поднять высшую школу, нельзя начинать с ее разгрома: массовое увольнение всех преподавателей не может быть временным, ибо можно сказать с уверенностью, что весьма значительная часть их, и при том наиболее талантливая и дорожащая своим достоинством, не вернулась бы к прежней и без того тяжкой деятельности после такой расправы. Во-вторых, потому, что, даже с чисто-полицейской точки зрения, едва ли может быть признано желательным при настоящем состоянии умов — окончательно восстановить против правительства всю учащую Россию и выбросить из школы десятки тысяч революционно настроенной молодежи. Этого могут желать только те, кто хотят смуты во что бы то ни стало, и этого, несомненно, будут добиваться революционные агитаторы, которые, после угрозы Особого Совещания, направят все усилия к тому, чтобы вызвать беспорядки и привести к закрытию хотя бы одного или нескольких учебных заведений, чтобы снова привести к массовому движению во всех остальных.

408

По этому поводу невольно вспоминаются слова, сказанные еще в 1882 году В. В. фон Плеве в Комиссии при Министерстве Народного Просвещения, в которой он принимал участие в качестве директора департамента полиции: „уволенные студенты являют собою главный контингент, из которого крамола вербует своих деятелей: беспорядки в высших учебных заведениях и неминуемо следующие за ними исключения представляют как бы рекрутский набор, производимый крамолою в рядах учащейся молодежи. В бездействии, нужде и лишениях, исключенные из учебных заведений молодые люди, жизнь которых оказывается разбитой в самом ее начале, ожесточаются против всего общественного и государственного строя, и те из них, которые только склонялись прежде к учениям крамолы, теперь вполне проникаются ими, при чем подвергшиеся административной ссылке уже в местах оной начинают оказывать вредное влияние на местное население, а по возвращении из ссылки, если успеют снова проникнуть в высшие учебные заведения, становятся деятельными агентами тайных обществ и в их духе действуют среди своих товарищей”.

Таким образом не только мера, предположенная Особым Совещанием, представляется несоответственной, но и самое опубликование его „Положений” составляет трудно поправимую ошибку, так как оно внесло сильное возбуждение в академические круги и заранее определило образ действий агитации, уменьшая и без того незначительные шансы на спокойное возобновление занятий в предстоящем полугодии.

В виду вышеизложенного настоятельно необходимыми представляются следующие меры:

1) Желательно немедленное возвещение коренной реформы, которая уничтожила бы вышеуказанные недостатки академического строя, вернула бы Советам их корпоративное устройство, их прежнюю самостоятельность и авторитет, вверив им ведение университетского дела и устроение студенчества. Это первый необходимой шаг для умиротворение университетов, для их нравственного подъема, необходимое условие внутреннего порядка высшей школя. При этом существенно важно, чтобы реформа была разработана и проведена при самом деятельном участии представителей Советов высших учебных заведений, — как то имелось в виду при начальной стадии ее разработки во время министерства Г. Э. Зенгера. Только та реформа будет успешна, которая

409

встретит деятельную и убежденную поддержку со стороны Советов, всего ближе заинтересованных в прочном академическом порядке и всего более компетентных в правильном разрешении университетского вопроса.

2) Желательно принять меры к тому, чтобы выдающиеся преподаватели, которые к великому ущербу высшей школы были вынуждены покинуть свою деятельность, вновь возвратились к ней. Их возвращение в значительной степени содействовало бы делу умиротворение и подняло бы престиж университета.

3) Предстоящею осенью желательно открыть университеты лишь для вновь поступающих студентов первого семестра и для студентов последнего семестра, которым, по истечении осеннего полугодия, можно будет выдать выпускные свидетельства и предоставить право держать государственные экзамены.

4) Всех прочих студентов желательно допустить в университет лишь с начала второго полугодия, т.-е. ровно через год по прекращении занятий, которые возобновятся там, где они были прерваны.

Эта последняя мера имеет в свою пользу следующие соображения: она дает возможность провести реформу при должном спокойствии и открыть учащимся двери преобразованного университета, так как основные начала нового устава могут быть введены в действие к началу второго полугодия; она даст возможность избежать вероятных волнений предстоящею осенью и той неизбежной неурядицы, которая произошла бы от проектируемого ныне совмещения в одном семестре двойных курсов — текущего и истекшего (пропущенного) полугодия; она откроет единственно возможный и достойный выход из положения, созданного опубликованием положений Особого Совещания о высших ученых заведениях, и, наконец, она заставит студентов почувствовать всю тяжесть естественных последствий насильственного прекращения занятий — потерю целого учебного года.

На это последнее соображение можно возразить, что такая мера является несправедливой по отношению к тем студентам, которые желали заниматься, и что жажда занятий замечается теперь в широких кругах молодежи. Несмотря на все печальные явления университетской жизни, любовь к науке и жажда знание была присуща нашей молодежи и до сих пор, но горький опыт показал, что эти качества далеко не всегда обеспечивают правильное течение университетской жизни и профессора могут засвидетель-

410

ствовать, что нередко наиболее способные и занимающиеся студенты принимали самое деятельное участие в беспорядках и что всего менее повинна в них та часть „золотой молодежи", которая всего менее посещает лекции. Прежде чем открыть университет всем желающим, надо сделать все возможное для того, чтобы обеспечить им возможность мирных занятий. Если отдельные студенты потеряют при этом год не по своей вине, лучше с этим примириться, чем подвергать их риску нового увольнения ближайшею осенью.

5) Особое положение в империи занимают высшие учебные заведение Царства Польского, где помимо общих мер потребуются и особенные меры, вызываемые местными условиями и культурными потребностями населения. Здесь выдвигаются вопросы о допущении к преподаванию польских ученых, вопрос об языке, столь существенный для всей постановки школьного дела и для умиротворение всего края. Но эти вопросы настолько тесно связаны с направлением нашей общей политики в Царстве Польском, что они выходят за пределы настоящей записки.

Таковы ближайшие меры, о которых приходится говорить в виду предстоящей осени. Нельзя забывать однако, что университет не стоит особняком в системе просветительных учреждений страны. Высшая школа тесно связана со средней школой, и вслед за университетской реформой потребуется несравненно более трудная и сложная реформа средней школы, в которой дело обстоит еще хуже нежели в университете, — реформа Ванновского, ничего не создав, была чисто разрушительной по своим результатам. Не исправив коренных недостатков прежнего школьного режима, она внесла в школьное дело полнейший хаос, из которого нужно найти выход. А пока средняя школа будет давать университетам молодых людей, недостаточно подготовленных к высшему научному образованию, пока в ней не будет той здоровой дисциплины, которая дается правильным и серьезным умственным трудом и поддерживается доверием к школе со стороны общества и семьи — не может быть прочного фундамента и у высшей школы. Здесь потребуется громадная и продолжительная работа, к которой государство должно привлечь все просвещенные силы страны. Все направления деятельности Министерства Народного Просвещения, которое привело к крушению среднюю и высшую школу, должно в корне своем измениться. В школе — все будущее России, и никакие жертвы, необходимые для ее устрое-

411

ния и подъема, не должны останавливать правительства, которое хочет блага страны и пожелает поднять свой авторитет.

Но для этой великой работы необходимо прежде всего умиротворение общества, без которого никакие частные реформы не осуществимы и самое брожение среди учащихся не прекратится. Вышеперечисленные ближайшие и неотложные меры по отношению к высшим учебным заведениям сами по себе еще не уничтожат такого брожения, но они помогут высшей школе пережить трудное смутное время и выйти обновленной из тяжких бурь, которые без этих мер могут ее разрушить.

Ординарный профессор Императорского Московского университета Князь Сергей Трубецкой.

21 июня 1905 года.

412