Литургика представляет богословскую дисциплину, основным объектом которой являются конкретно действенные символические реальности церковной жизни. Или лучше: литургика есть наука о символических реальностях церковной жизни и их действенной энергетике.

Но, именно, в силу такого ее предмета, совершенно особое место должна она предоставить Кресту Господню.

Христианство есть религия креста. Литургические тексты прилагают к нему эпитеты «честнаго» (τιμίος), т.е. драгоценного. Этим утверждается его конкретный реализм — ибо в богословии, как и всюду вообще, онтология и аксиология коренятся друг в друге и друг друга обосновывают. Кроме того те же литургические тексты говорят о «непобедимой, непостижимой и божественной силе» (δύναμις) креста. Этим утверждается его священная динамика, одновременно святая и освящающая, что имеет основополагающее таинственное и таинственного значение. Сила (δύναμις) креста, как понятия внутриположное, себедовлеющее, есть закрытое тайной начало жизни, излучающее энергию (ἐνέργεια) ^*), действенно-конкретное, вне-

_________________

*) Смысл этого слова вполне соответствует его лексикологии, определяемой глаголом (ενεργέω) с корнем εργ, который означает «нахожусь в деле», «действую», «произвожу действие» (in ореrе sum, ореror, efficio). В связи с этим основное значение слова ἐνέργεια есть «действие», «акт» (actio, actus), а также действенность (efficcitio, efficacitas). В этом смысле употребляют его Аристотель, а также святые отцы, напр., Максим Исповедник, Дионисий Ареопагит и, особенно, святой Григорий Палама, учащий о несозданных энергиях Божиих. Относительно лексикологии этого слова см. Stephani, Thes, vol. 3 col. 1064-1065.

122

положное, икономическое значение которой сказывается в таинстве^*):

В Кресте Господнем, в силу его основополагающего значения, сосредоточен и достигает высшей реальности, до конца реализируется ряд конкретных церковных значимостей в их предельной полноте. Это и есть литургическая действенная действительность церковной жизни, осуществляемая крестом. В кресте, как в некоем метафизическом центре действительно и действенно перекрещивается вся феноменология церковной жизни, литургически осуществляемая и являемая. Крест, благословение крестом, осенение крестом (крест — сень — небо!) есть то общее в литургической действительности, без которой она немыслима и которая является ее основой, центром, дыханием и жизнью.

И в силу этого, конкретно являемого и эмпирически осуществляемого всеединства Креста Господня, мы можем созерцать в нем осуществление того основного принципа всеединства, где каждый момент содержит, и, незаменимо и несводимо выражает полноту всех прочих его (всеединства) моментов.

Будучи последовательным, можно, поэтому сказать, что крест есть само всеединство в его конкретно-реальной символике. А так как Бог, как Всесовершенный Единосущный, Троичный Дух, есть Само Всереальнейшее Всеединство, то Крест есть реальный символ Само-явленного и Само-раскрывшегося Бога, реальный символ Троичной теофании (в крещении является пресв. Троица). Или, скажем мы дерзновенно, крест есть символическое инобытие Самого Бога.

Из этого основного свойства Креста Господня вытекает ряд весьма существенных богословских следствий, соответственно реализовавшихся в литургической символике.

Назовем важнейшие из них.

1) Крест метафизически присущ и соприсущ недрам

_______________

*) Излучение, исхождение энергии из креста особенно рельефно сказывается в сочетании нимба с крестом на главе Спасителя, иконографический мотив, коренящийся, как мы увидим далее, в глубокой древности. Позже изображают крест, излучающий сияние. Сюда же относится изображение солнечных лучей в виде креста, что мы видим на некоторых языческих храмах. Крест, излучающий энергию — вот основной символический и иконографический мотив христианской и дохристианской древности.

123

внутритроичной жизни, он раскрывает, «произносит»^*) непостижимое, закрытое и непроизносимое имя Сущего — Иеговы,^**) Который есть Отец, Сын и Святой Дух Троица Единосущная и Нераздельная.^***)

_________________

*) Здесь особенное значение получает утверждавшееся апологетами различение «Слова заключенного» (λόγος ἐνδιάθετος) и «Слова произнесенного» (λόγος προφορικός) — антитеза, восходящая к Плутарху и Филону, и встречающаяся у Секста Эмпирика, Климента Александрийского, Прокла и др. Само собою напрашивается отнесение

понятия «закланности от создания мира» к λόγος ἐνδιάθετος к кресту премириому, а само заклание, распятие во времени и пространстве к λόγος προφορικός — к древу крестному, которое тогда должно мыслиться в том же отношении к кресту премирному, как мыслится отношение вещи к ее Платоновой идее. Так именно любомудрствовал святитель митр. Филарет московский, для которого Крест Спасителя «сложенный из вражды иудеев и буйства язычников есть уже (т. е. «только». В. И.) отображение сего небесного Креста любви» (курсив мой. В. И.) см. митр. Филарет «Слово Вел. Пяток 1816 г. Что же касается литургического символа (в специальном, узком значении священнодействия) этой тайны, то здесь огромное мистическое значение имеет каждение престола в начале всенощного бдения. Каждение вообще означает присутствие Святого Духа в символе Его благоухания (ср. беседу преп. Серафима с Мотовиловым. см. В. Н. Ильин преп. Серафим Саровский 1925 г. стр. 120). 3десь же безмолвный начальный крест сопровождаемый безмолвным благоуханием с особенной проникновенностью дает понять и почувствовать изначальность креста, и связанную с нею изначальность исхождения Святого Духа крестом и через крест. (См. В. Н. Ильин «Всенощное Бдение», Париж, 1927 г. стр. 24).

**) В связи с тем, со сказанным выше о«Слове заключенном» и «Слове произнесенном», надо признать, что всюду, где имя Божие как «Сущий» (Иегова) произносится или произносит — оно есть преимущественно Вторая Ипостась. Подтверждение этого мы имеем в литургическом богословии, напр., в паремийных чтениях на вечерни В. Пятка (Исх. 23, 11-33) и Преображения Господня (та же паремия, но с прибавлением четырех стихов) см. еп. Виссарион «Толкование Паремий» т. I, стр. 356 и др.; еще определеннее это положение подтверждается заключительной формулой вечерни и утрени: «Премудрость (σοφία) — Сый (ὅ ῎Ων — Іегова) благословен» и т. д. Смысл этого места таков: «Вторая ипостась (премудрость) и есть Иегова, Благословенный во веки веков». Так толкует это место Симеон Солунский (Symeon Tlies. De sacra precatione Migr. t. 155 соl 587). Толкование Симеона Сол. повторяют арх. Вениамин («Новая Скрижаль» СПБ 1859, стр. 118-119) и прот. К. Никольский) («Пособие к изуч. устава» СПБ. 1894, изд. 5 стр. 235). Кроме того крестчатый нимб, окружающий главу Спасителя на иконах византийского письма и стиля содержит три греч. буквы, расположенных крестообразно в лучах креста: ΟΩΝ, что значит «Сущий». Т. обр. здесь сочетаются все вышеприведенные мотивы; энергическое сияние креста и явление крестом воплотившегося и взошедшего на крест Иеговы.

***) Нераздельность очень хорошо символизируется общей точкой двух перекрещивающихся линий, определяющих крест. Крест вполне определяется тремя точками в свою очередь определяющими точку пересечения — момент общности и единства, подлинного единосущия, т. к. точка — одна.

124

Осенение себя крестным знамением и есть поэтому явление, или, лучше, являемость на себе и в себе Триипостасного образа Божия, истинное произнесение тварию имени Божья «трижды светящего света»^*) через дважды светящий свет орудия кенозиса двуприродного одноипостасного Богочеловека.^**)

Отсюда выясняется богословско-метафизическая символика основной принадлежности архиерейского служения — осенение дикирием и трикирием, чем в свою очередь решается одна из труднейших проблем литургической герменевтики — осенение Евангелия крестным знамением (у католиков к этому осенению, производимому большим пальцем присоединяется еще более загадочный литургический символ — осенение крестным знамением уже освященных Даров). В начале пения трисвятого, на литургии оглашенных «песнь cия воссылается к двум естествам Богочеловека, Слова» чем знаменуется, что «прославлять Христа вместе со Отцом и Духом Святым мы научились от божественных слов».^***) Трисвятая песнь, поющаяся во время осенения народа дикирием и крестом «указывает (δείκνυσιν) на тайну Троицы (τῆς Τριάδος μυστήριον), которую возвестило (ἐκήρυξε) человеком воплощение одного из Троицы».^****) В цитированном творении Симеона Солунского особенно важно указание последнего на символ единения, согласия (τῆν συμφωνίαν) «ангелов и человеков в единой церкви, происшедшей от Христа»^*****). Кроме того, следует отметить, что здесь образом Христа является сам архиерей, дикирий же естественно является и символом архиерея, (который есть символ Христа), и, непосредственно, символом самого Христа. Таким образом, мы здесь наблюдаем двухстепенный, так сказать, символизм. Еще важнее то, что при осенении народа дикирием во время трисвятого, дикирию, символу двух природ Христа сопутствует крест. Здесь крест, т. обр. оказывается, как бы потенцированным, и, премирная жертва, «ангелом несведомое таинство», с особенной ясностью и потрясающей

________________

*) Выражение это (das dreimal glühende Licht) принадлежит Гете (Фауст, ч. I).

**) Точка перекрещивания в кресте символизирует таким образом не только неслиянное единосущие трех Ипостасей пресв. Троицы, но и неслиянное двуединство Божества и человечества во Второй Ипостаси троичного единства.

***) Вениамин op. cit. 205.

****) Sym. Thes. Exposito de divino templo Migr. 155 col 722.

*****) Sym. Thes. op. cit. ibid. cap. 60, col 722.

125

силой является в ее единстве с тайной Троичности: ибо лик поет то, что архиерей по образу Вечного Архиерея, действует. И слова его молитвы в момент (κύριε, κύριε и т. д.) есть образ Спасова ходатайства за Свое стадо перед Отцом небесным и, в то же время, молитва архиерея уже как человека — священнослужителя ко Христу за тех, кого он, архиерей, призван пасти.

Значение осенения евангелия крестом теперь можно считать в достаточной степени выяснившимся. Это не есть благословение евангелия, но явление креста через евангелие, т. е. через слово Божие, исшедшее от Слова от века принявшего на себя крест.^*)

Резюмируем сказанное. Пение трисвятого на литургии оглашенных есть несомненно вершина ее мистической святости, аналогичный евхаристическому канону на литургии верных (чтению Слова Божия на литургии оглашенных аналогично причащение на литургии верных). Место Святых Даров здесь занимает евангелие; из него при пении трисвятого как бы исходит крест, которым позже совершится пресуществление Святых Даров и которое проповедуется Словом Божиим, раскрывающим тайну двуприродного (дикирий!) Богочеловека, закланной крестом Евхаристической Жертвы.

_________________

*) Приблизительно в том же духе толкуют католические литургисты выше приведенное загадочное осенение крестным знаменем уже освященных Даров, принимать каковое за благословение их, известный Hefele считает «абсурдным» (absurd). См. Hefele. Warum macht der Pirester nach der Wandlung das Kreuzzeichen über Kelch und Hostie» в «Beiträge zur Kirchengeschichte, Archäologie und Liturgik. Zweiter Band. Tübingen 1864, стр. 286-290. Этот символ поставил в тупик даже папу Иннокентия III, вопрошавшего о его значении в полных недоумения словах — см. В. Н. Ильин «К проблеме литургии в православии и католицизме» в сборнике Россия и Латинство. Берлин, 1923 г. стр.210. В этой статье показано, что с археологической точки зрения крестное знамение над освященными Дарами может рассматриваться, как остаток эпиклезиса. Однако, генезис этого литургического факта ни в малой степени не открывает его актуального символического значения, его актуальной феноменологии. В приведенной выше статье Гефеле последний дает мастерской синтез толкования Фомы Аквината (Sum Theol. р. III, quaest 83, art 5 ad 4) и Kössing'а. Сущность объяснения Гефеле сводится к тому, что здесь крестное знамя исходит от тела и крови Христовых, как подаваемое от Них благословение — vom Leibe und Blute Christi ausgehende Segens cp. cit. (стр. 287). Таким образом здесь не благословение св. Даров, а благословение от св. даров. Подобным образом в основании приведенных текстов Симеона Солунского и этой аналогии можно сказать, что крестное знамение над евангелием есть не благословение евангелия, но благословение от евангелия.

126

2) Крест объединяет в неразличимом тождестве три основных аспекта-лика христианской религии, которыми она является миру: миф, догмат и культ. Миф — Голгофа, догмат — проповедь об искуплении, культ — евхаристия.

Теперь мы можем на основании всего сказанного определить главнейшие значения, которые Церковь соединяет с понятием Креста.

В понятии креста надо различать:

I. Единый, истинный, честный, животворящий Крест Господень, тот самый крест, на котором царствованием Кесаря Тиверия и при Понтийском Пилате игемоне был плотию распят «Един Сый Святыя Троицы» — Господь наш Иисус Христос, что и утверждается в четвертом члене Никео-Цареградского символа веры: «Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате». Крестом этим, паки по преданию обретенным св. равноапостольной царицей Еленой, мы искуплены от греха проклятия и смерти, как об этом говорится св. Василием Великим в молитве часа 6-го: «и честным Его Крестом рукописание грех наших растерзавый и победивый тем начала и власти тьмы».

II. Иконы, — пространственно геометрические подобия этого креста на какой-либо поверхности, или же его пластические копии из дерева, металла и друг. материалов, с изображением Распятого (imago crucifixi) или же без него (crux exemplata).

III. Крестное знамение, как символическое действие, в пространственно-временной форме изображающее Крест Господень (пространственно-временная, действенная икона Честнаго и Животворящего Креста), являющаяся основой всех важнейших молитвенно-литургических символов и, особенно тайнодействий.

IV. Всю совокупность страданий вольно принятых на себя Господом Иисусом, равно, как и выпадающих на долю христианина в силу его решения поступать по словам Евангелия: «да отвержется себе, возьмет крест свой и по Мне грядет» (Мф. 16, 24).Следует заметить, что здесь в соответствии с тем, что было сказано выше, крестный символ («крест») в некоей высшей точке (ἀκμή) вполне совпадает с подлинным существом реальности им выражаемой, а последняя — непосредственно исходит из ее Премирного Источника и Начала (ἀρχή), ис-

127

ходит, как энергия Божества (в смысле св. Григория Паламы). Ибо средоточием страдания Его, которые есть Его сила и слава, максимальным выражением этих страданий был настоящий подлинный крест (σταυρός), древо крестное, на котором волею распят был Творец и Владыка всяческих, что и есть «иудеом соблазн (σκάνδαλος) еллином же безумие (μοιρία) (I Кор. 1, 23) — И Он же «непобедимая, непостижимая и божественная сила», в Своем предварении сияющая лучами несозданной Фаворской Славы, и в своем свершении молниеносно блистающая чудом Воскресения; но в умаленном, униженном настоящем — помрачающая солнце и потрясающая землю, тонущую в страшном голгофском мраке, в той «мгле», в которой сокрытый от взоров людей с нечистым сердцем «любит обитать Господь» (III Цар. 8, 12); и во всеединстве своих аспектов крест — живой и конкретный символ основной премирной онтологической Истины христианства, могущей быть формулированной, как жизнь через смерть, (премирно и предвечно), как «попрание смертию смерти» (во времени, икономически). В этом смысле крест есть литургическая мораль эсхатологии и эсхатологическая мораль литургики. Над всем же сим возвышается его божественная, безначальная онтология. Ибо Литургом креста является Сам безначальный и предвечный его Носитель.

Не трудно усмотреть внутреннее единство всех четырех различений. Единство I и IV значений креста ясно само собою; значение II есть подобие I и IV, а значение III есть символическое действенное начертание значений I и II, его т. к. ск. динамическая форма. Но, ведь подобие немыслимо без реального участия того, чему нечто уподобляется, в том, что уподобляется, — и обратно.

Проблематика символики креста в общих чертах намечена. Мы видели, что корни этой символики уходят в неизреченные глубины несозданного первобытия, являясь их энергетическим излучением. Кроме того, теперь уже стало достаточно ясно, что крестный символ есть своеобразный прототип вообще всякой иконы, он — икона всех икон и этим, следовательно, утверждается онтологическая природа иконографического подобия, как онтологического, динамического (в несозданном бытии), и энергетического, (в созданном бытии) сопричастия прототипу. Но именно, этот иконографический и реалистический символизм креста, делает в высшей степени

128

важной и принципиально существенной всю совокупность археологических данных, касающихся геометрической и иконографической символики креста со всеми его реальными источниками и производными. На этом пути возникает ряд новых проблем. Отметим наиболее существенные.

A. Идеальная во всех смыслах геометрическая символика креста побуждает нас a priori искать ее реальных воплощений во все эпохи, ибо «прежде, даже Авраам не бысть, Аз есмь» (Иоан. 8, 58); идеальное же и есть реальнейшее. Первобытие Слова есть первобытие честнаго Креста, ибо Слово. ῾Ο λόγος ὁ τοῦ σταυροῦ (I Кор. 1, 18) есть «агнец закланный от создания мира» орудие же заклания в своей идеальности (а значит и всереальности) не может не сосуществовать с самим закланием. Заклание, так же, как и кенозис имеет два аспекта: премирный, (вневременной) и во времени сущий (икономический); гностики были глубоко правы понимая крест, как эон и соотожествляя его с понятием предела (ὄρος). Предел (ὄρος) есть символ кенозиса, выражаемого крестом, как внутри несозданного бытия, так и являемого в бытии созданном (распятие Христа плотию). Но т. к. внутритроичный кенозис («предел — крест») есть образ личного бытия Второй Ипостаси, то крестом пресв. Троица есть то, что Она есть: запрестольный крест в алтаре есть образ извечной запрестольности креста.

B. Христианская археология и каноника форм требует ответа на вопрос: на каком кресте распят был Господь, т. е. возникает проблема реальной морфологии креста.

C. Так как эволюция иконы креста (как crux exemplata, так и imago cricifixi) отражала эволюцию и раскрытие догматики и литургики, или, во всяком случае сопровождала их, то надлежит: а) определить объективные данные этой эволюции вообще и в) наметить в ней каноническую линию, буде это окажется возможным. Возникает проблема каноники изображения креста (crux exemplata, так и imago cricifixi) для современности. Сюда относятся вопросы о четырех-, и осьмиконечном кресте, о двух-трех-, и пятиперстном сложении, и вообще употреблении крестного знамени в богослужении и христианском быту; к этому примыкает и гимнография креста.

Некоторые моменты этих проблем взаимно связаны и здесь подвергнуты анализу. Некоторые из них требуют

129

особенного специального рассмотрения, являясь темой археологии креста.

Идеальный геометризм креста тесно связан с тем, что можно было бы назвать его священным, сакральным априоризмом^*) — идеализм вообще тесно связан с априоризмом независимо от того, берем ли мы это понятие в смысле трансцендентном или в трансцендентальном.

Действительно, уже в эпоху близкую первохристианству

________________

*) Идеальный геометризм креста четко и определенно утверждают: блаж. Августин (Ер. 120), св. Иоанн Дамаскин и др. в толковании неизвестного автора 4 в. на Исаию (11, 12), позже приписанном св. Василию Великому, говорится: ἤ ὅτι πρώτοῦ ξυλίνου σταυροῦ νοητός τις, τῷ κόσμῳ πἁντι συνεσταυρυνται τῶν τεσσἁρων τοῦ παντὸς ἔις τὸ μέσον συναπτομένων καί τῆς ἐν τῷ δυνάμεως πρός τά τέσσαρα μέρη περατουμένης (Migr. Τ. 30, col 558) Аналогично утверждает св. Иоанн Дамаскин ᾔ ὅτι ὥσπερ τά τέσσαρα ἄκρα τοῦ σταυροῦ διὰ τοῦ μέσου κέντρου κρατοῦνται συσφίγγονται ὃυτως διὰ τῆς του θέοῦ δυνάμεως τὁ τε ὕψος (высота, sublimitas) καί τὸ βαθος (глубина, profunditas) μῆκός τε (длина, longitudo) кαί πλάτος (ширина, latitudo) ἣτοι πασα ορατη τε και ᾶόρατος κτἲσις συνέχται (De fide orthodoxa Migr. T. 94, col 1130).

Особенно ярко выступает здесь геометрическое понятие центра, которое вполне выяснится, если мы вспомним, что крестообразно пересекаются в центре под прямым углом, давая так наз. греческий крест, два диаметра окружности (окружность вообще издревле была символом вечности — ср. в новое время Паскаля). Шар — производное окружности у элеатов и означал бытие. Но шар лучше всего определяется в пространстве двумя пересекающимися (перекрещивающимися) под прямым углом окружностями большого круга. Что касается выражений «высота», «глубина», «длина» и «широта», то эти термины блаж. Августин толкует в том смысле, что высота есть расстояние от поперечной перекладины до верха креста, глубина — часть, находящаяся в земле, длина часть от верха до земли и широта — поперечная перекладина креста. Симеон Солунский (в De Templo) придает этим терминам аллегорический, нравственно-богословский смысл: высота означает одновременно божество и смирение, глубина имеет значение нищеты (πτοχεία) и смирения, широта — смысл милости (ἔλεος) и любви (ἀγάπη) (Migr. т. 155 col. 343-343). Конечно, по сравнению с онтологическим символизмом золотой эпохи святоотеческой письменности, этот позднейший аллегоризм Симеона Сол. есть некоторое снижение. В новейшую эпоху, в связи с пройденным философским искусом, и кажется только в русской богословской литературе, мы опять видим возрождение онтологического символизма в ставрологии. В книге Хотинского «Математическое доказательство бытия Божия» крест рассматривается, как «символ божественной вечности, бесконечности». Там же говорится о том, что «эти линии, как бы выведенные из бесконечного пространства, представляют своим скрещением весьма красивую фигуру, называемую крестом». У нас нет, к сожалению, под рукой этой редкой и замечательной книги, появившейся в 50-х годах 19-го века, и мы вынуждены пользоваться цитациями из нее, сделанными про т. А. Ковальницким в предисловии к русскому переводу книги Ансота «Почитание

130

возникло утверждение априорной святости креста, которое можно формулировать так: крест не только свят, потому что на нем соблаговолил распяться Господь, но и Господь соблаговолил распяться на кресте, потому, что он свят. Этому нисколько не противоречит указание святых отцов на крестную смерть, как на максимально позорную, которую волей избрал Себе Господь, ибо те же отцы (Лактанций, св. Афанасий В., св. Григорий Нисский) приводят мотивы пространственно-геометрического априорного символизма.

С этим мотивом априорной святости Христа у христиан совпал и быть может его обосновал факт почитания креста и во всяком случае особого отношения к нему у многих народов неклассической древности — Старого и Нового света — египтян^*), халдеян, пунийцев-финикиян, ассириян, инду-

_________________

креста язычниками, жившими до Рождества Христова», (Варшава, 1902, стр. 4 сл.). Самым замечательным из того, что было дано в этом смысле в наше время, безусловно является графический анализ крестного символа во ІІ-м т. книги Л. П. Карсавина «О началах». Анализ этот имеет в виду православно-русский осьмиконечный крест. Он приводит к символу креста, как «меча, рассекающего», центра вселенной, возводящего на райские высоты и низводящего в адские бездны. Проф. Moret (Париж, Сорбонна), в своих лекциях высказывает мнение, что образ креста есть образ человека с распростертыми руками. Это вполне соответствует и мнению св. Отцов (напр. св. Афанасия В.) и православной гимнографии креста (ср. «руце распростер Даниил львов зияние в рове затче» — канон 4-го гласа, песнь 8-я; там же в 1-й песне говорится: «крестообразныма Моисеовома рукама амаликову силу в пустыне победил есть». Сюда же относится и твердо вошедшее в обычай, хотя и не отмеченное в Уставе распростирание рук при произнесении священником Херувимской песни в алтаре и при освящении Даров. Здесь сама молитва как бы отождествляется с крестом. Но молитва есть ведь высшее цветение образа Божия в человеке и восхождение его к подобию. На эстетику креста особенно в приложении к принципу золотого деления обратил внимание известный Фехнер в своей Vorschule der Aesthetik. В светильне кресту говорится: «крест красота церкви» — причем здесь имеется в виду не только внутренний смысл красоты креста, но и внешнее изящество этой красивейшей геометрической фигуры, украшающей храмы Божии извнутри и извне.

*) См. напр., Wilkinson в его The Egiptians in the time of the pharaohs London 1857. (стр. 131). О рецепции христианами креста у язычников говорит применительно к египтянам известный H. Барсов (Эн. сл. Бр. и Ев. пол. 32 стр. 655). Так же Gayet (в L'art copte, 1902) развивает любопытную теорию двойной рецепции креста христианами-коптами. Рецепирован был древнеегипетский символ креста ankh (вернее hankh — символ воскресения и возрождения, стр. 75) но рецепирован был в эпоху гонений и греческий крест, он был символом смерти. Первый крест предпочитался последнему (стр. 76-77 сл.). Владимир Грюнейзен

131

сов^*), ацтеков^**), равно как и отчасти у народов классических^***) и близко с ними соприкасавшихся этрусков и кельтов.^****) С этим столкнулся мотив эмпирически одиозного от-

__________________

(W. Gruneisen. Les caracteristiques de l᾽arte copte, Florence. 1922) полагает, что произошла постепенная транскрипция древнеегипетского крестообразного знака под влиянием христианства в настоящий крест и крестный сюжет, вследствие чего древний hankh оказался вытесненным (стр. 72 сл.). В этом замечательном труде (стр. 73) приведены различные этапы этих вариаций, среди которых есть тау (crux eommissa). Таким образом, форма тау по Грюнейзену не самостоятельна, как думал Вилькинсон, а есть один из этапов вариаций креста от hankha на пути к crux immissa — канонической форме христианского креста. После того, что нами было сказано об априорной святости христианского креста, нас эти наблюдения не могут смутить: нехристианского креста вообще быть не может, хотя бы и знак его был явлен до Р. Хр. по плоти. Что же касается буквы тау и ее отношение к кресту, то вопрос этот является весьма существенным по той причине, что он связан с проблемой каноничности crux eommissa, и, в связи с именованием этой формы у Варнавы и Тертуллиана. Однако, Marucchi у Vigouroux в Diet, de la Bible T. I показал, что в древних письменах тау походило скорее на crux immissa; во всяком случае эта и ей подобные формы тау преобладали в семитических алфавитах — именно у египтян, финикиян и евреев. И только у греков и римлян тау имело форму crux commissa.

*) Цоколь знаменитой пагоды Angkoz Wat украшен крестами. Древне-индусское происхождение гаммированного креста, так наз. свастики — общеизвестно. Гаммированный крест был также реципирован в христианстве, см. «Der Fossor Giogenes» Wandgemalde (letzt zerstört) иn Katacombe S. Pietro e Marcello von Rom. IV век О. Zöckler «Handbuch der theol. Wiss. Band. II, стр. 316. До сих пор сербы приносят в церковь хлебы с крестами в форме свастики.

**) Один из древнейших ацтекских храмов — храм солнца отличается тою особенностью, что его двери и фрески украшены крестами частью так. наз. «латинской » формы, частью «мальтийской», см. Ансот op. cit. см. рус. перевод Ковальницкого стр. 16-17.

***) Весьма существенное место занимают различного рода изображения креста в материале раскопок произведенных знаменитым Шлиманом (Schliemann) на холме Гиссарлык на предполагаемо м месте древней Трои. По этому поводу сам Шлиман говорит: «Вполне готов я доказать, что крест был за несколько тысяч лет перед Р. Хр. религиозным символом величайшей важности у первоначальных предков арийского племени». (Schlie mann. Antiquites Troyennes. Rapport sur les fuilles de Troie p. 48; цит. y Ансот Ковальницкого ibid. стр. 24). Кроме того, в великой Греции на керамических изделиях крест является одним из важнейших декоративных мотивов и, что самое важное, носится на груди в качестве амулета. Мюллер (Müller) считает, что употребление креста только с целью украшения является исключением. Употребляется же он гл. об. в качестве талисмана и герба, что в обо их случаях имеет религиозное значение (Religiöse Symboler af Stierne, Kors og cirkel form hos Oldtins folk af Dr. Müller Kjobenhaven, 1864 cit. ibid. стр. 25-28). Возможно, что крест был даже тотемом, т. к. гербы несомненно имеют тотемическое происхождение. Вообще можно сказать, что крест есть тотем христиан.

****) См. M. Gabriel de Mortillet. Le signe de la croix avant le christianisme (стр. 162-173).

132

ношения к кресту (гл. обр. у римлян), как к орудию позорнейшей казни рабов, servitutis extremmum sumumque supplicium — по выражению Цицерона.^*) В результате — очень характерная и своеобразно-извилистая линия символики и археологии креста.

На заре исторического христианства оба мотива: почитание Иисуса Христа «и Сего распята» (I Кор. 2, 2 ) и априорное почитание Креста древними язычниками были большей частью настолько разъединены, что христиане, большинство которых находилось в орбите pax romana, имея в виду одиозное отношение к кресту как к орудию казни, прямо изображали его редко.^**) Относительно символов креста-якоря; трезубца, различного рода монограмм — Спасителя, позволительны сомнения: представляли ли они непосредственно крест, или были вообще стианскими символами спасения и искупления.^***) Интересно выяснить время первого появления христианских изображений креста (crux exemplata), изображение распятия (imago crucifixi), характер промежуточных стадий и последующей эволюции.

Однако эта эволюция есть тема специальной археологии Креста Господня, которой будет посвящен особый очерк.

В. Н. Ильин.

Париж, 1927.

Декабрь.

_________________

*) Сіс. in Ver. V 66. Греки употребляли эту казнь редко (см. Hermann Grundzüge und Anwendung des Strafrechts, Göttingen 1885 стр. 83). Она отменена как известно св. Константином Вел. в IV веке. Дата эта представляет существенный этап в истории креста.

**) Возможно, что этому препятствовали продолжавшиеся казни распятием, профанировавшие в глазах непосвященных или непросвещенных драгоценный символ. Возможно, что и на символ еще не перешло в достаточной степени почитание, воздававшееся самим страданиям Спасителя. Ср. Le Blant. «Observations» в Bull. de la soc. nat. des antiq. de France 1867, т. XXX, стр. 111-113.

***) Особенно это неясно относительно монограммы — именно вследствие совпадения начертания буквы X в слове χριστός с формой crux decussata. И даже относительно символа, явившегося Константину Великому с известной надписью, можно предположить, что это была монограмма имени Христова. Наиболее вероятным является, как нам кажется, то, что из монограммы — по смыслу, и кресту — по форме, под влиянием представления креста, выработался настоящий крест и по смыслу и по форме. Произойти это могло по той причине, что параллельно с эволюцией монограммы шла прямая традиция эзотерического крестопочитания.

133

Страница сгенерирована за 0.08 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com