Мочульский К.В. Denis de Rougemont. L’Amor et l’Occident. Журнал "Путь" №59

Denis de Rougemont. L’Amour et l’Occident. «Présences», Pion. Paris,

1939.

У ложа больной европейской цивилизации собираются врачи, ставят диагнозы и предлагают методы лечения. Диагнозы различны, а средства лечения часто прямо противоположны. Дени де Ружмону принадлежит заслуга совершенно неожиданного определения болезни и очень своеобразной терапевтики: западная цивилизация погибает, потому что она отравлена продуктами разложения древнего мифа о любви-страсти. Современный европеец дышит воздухом, зараженным этими смертоносными микробами: литература, музыка, театр, кинематограф, спорт поддерживают в нем мечту о любви-стра­сти, об «опасной и патетической жизни», о «чудесном приключении», которое преобразит все его существование. Автор ставит себе за­дачу описать любовь-страсть, как исторический феномен религиоз­ного происхождения. Придерживаясь модного в наше время проти­вопоставления языческого эроса христианской «агапэ», он определяет любовь-страсть, как поэтический миф, владеющий нашими ду­шами помимо нашей воли и выражающий в тайных и темных символах страшную истину: любовь-страсть есть любовь к смерти.

Катастрофическое положение современной Европы — кризис

76

морали, распадение семьи, накопление ненависти — общественной, классовой, национальной, государственной, — угроза разрушительных войн и расцвет тоталитарных идеологий, — все объясняется мифом любви-страсти. Если бы Дени де Ружмон признался откровен­но, что он поэт и мифотворец и что миф о страсти создан им самим, как полезная гипотеза для объяснения всех явлений нашей эпохи, его книга выиграла бы в стройности и убедительности. Его выводы оригинальны и истолкование нередко блестяще-остроумно. Но, к сожалению, он пытается доказать с помощью обильного пестрого и не вполне усвоенного исторического и литературного материа­ла, что миф этот восходить к глубокой древности, что вся европей­ская культура, начиная с 12 века и до наших дней, создавалась под непосредственным его воздействием. Этот «научный» аппарат. наполняющий 350 страниц, придает книге педантическую тяжеловесность и бесформенность.

Любовь-страсть впервые появляется в провансальской лирике 12 века. Автор совершенно произвольно толкует куртуазную поэзию, как тайный язык посвященного в таинства Катаров. Манихейская ересь, проникшая в Италию под именем катаризма, проповедовала освобождение души из темницы материи: она отрицала мир, как зло и тьму и аскетическим путем вела человека к слиянию с надмирным Божеством. Поэтому катары умерщвляли плоть, гнушались половой любовью и презирали все творение. «Любовь- страсть», с земной точки зрения, есть несчастье, страдание, неутоли­мая жажда и тоска по развоплощению. Слияние с Божеством равно­значно уничтожению индивидуального существования. Куртуазная поэзия в своем «тайном искусстве» («trubar clos») воспевает ду­ховную любовь посвященного к Божественному Свету, в котором он жаждет раствориться. Любовь трубадуров — вне чувственности, вне мира, вне жизни. Культ Дамы есть покров культа смерти. Рыцарь-поэт любит не реальную женщину, а символ акосмиче­ской ночи, любит свою боль, т. е. в сущности любит только са­мого себя. Страсть есть нарциссизм, ведущий к самообожествлению и самоуничтожению. В то время, как христианская агапэ утверждает жизнь, обращена к другой личности и стремится к «общению», манихейский эрос жаждет «слияния» с ночью и уничтожения мира.

Достаточно самого элементарного знакомства с провансальской лирикой, чтобы убедиться в полной произвольности построения Ружмона. Натяжки и парадоксы умножаются, когда автор переходить к Данте, Петрарке и бретонским романсам — и в кратком обзо­ре «с птичьего полета» истолковывает всю европейскую литерату­ру, как развитие и разложение манихейской ереси. Но несмотря на все причуды капризного автора, его. определение «любви-страсти», как темной, подсознательной жажды смерти — заключает в себе часть правды. В последних главах своей книги он блестяще показывает мистическую связанность Эроса с Марсом — страсти с воинственностью. Профанированная и извращенная в современном европейском сознании религия катаров превращается в культ наций, государству диктаторов. Эрос народов обращен на вождей, которые ведут их к войне, и «обожествляющей смерти» (une mort divinisante).

К. Мочульский.

77