Федотов Г.П. Оксфорд. Журнал "Путь" №54

ОКСФОРД

Может ли христианство дать ответ на грозные вопросы современности — политические и социальные вопросы, от которых зависит, не в фигуральном лишь смысле, жизньисмерть современной цивилизации? Не общий и вечный ответ — о грехе, покаянии и спасении, — а конкретный и частный ответ: как приложить веления христианской этики к данной исторической ситуации, к поведению христианина в современном обществе и государстве? У нас многие отрицают возможность и необходимость конкретно-социальных проек­ций христианства. Последовательное отрицание их, абсолют­ный социальный нигилизм оказывается невозможным: на практике он означает принятие языческих или безнадежно обветшалых социальных норм. На Западе необходимость социального  христианства, или социальной проекции христиан­ства, принимается более или менее всеми. Римские энциклики свидетельствуют о социальной жизненности католичества. Протестантские церкви и общины не уступают Риму в соци­альной активности. Но существует движение, ставящее сво­ею целью объединить и направлять социальную работу и социальные доктрины всех христианских церквей. Это движе­ние, называемое «Стокгольмским», по имени его первого  конгресса (1925), или официально, «Дело и жизнь» (Life and work). 12 лет тому назад, в юбилейный год Никейского  вселенского  собора, впервые, со времени тысячелетнего разъединения, собрались представители почти всех христианских церквей и общин. Лишь римско-католическая цер­ковь отказалась принципиально участвовать во всех экуменических объединениях. По мысли инициаторов конгресса (упсальский арх. Седерблом), он должен был явиться первым шагом к чаемому соединению церквей. Его темой были выбраны вопросы социального  христианства, потому что на них легче всего было достигнуть единодушия. С тех пор «экуменическое» (объединительное) движение приняло разные формы. За Стокгольмом следовала Лозанна (1927)

57

с ее догматической темой. Существуют всемирные объединения посвященные миссионерской работе, делу, примирения народов, юношеские христианские организации и проч. Но со­циальная тема Стокгольма приобрела самостоятельное значение. Из средства для объединения церквей она сделалась формой социального  служения Церкви. Со времени Стокгольма полити­ческое и экономическое положение все обострялось. Глубокий хозяйственный кризис, тоталитарная революция в Германии, возрастающая угроза войны — поставили Европу на край ги­бели. В ряде стран демократические политики делали и делают судорожные усилия предотвратить катастрофу. Не ред­ко эти политики (Рузвельта, ван-Зеланд) вдохновляются христианскими идеалами. Часто повторяют, что в основе всех современных кризисов лежит кризис сознания, кри­зис религиозный. Европа и мир гибнуть жертвой дезинтеграции, в результате распада христианской культуры. Но знают ли сами христиане, как спасти эту культуру, чем заклясть надвигающийся хаос?

Опасность, подстерегавшая Стокгольм, как и все по­добные съезды — универсальные и стремящиеся к единогласию — заключалась в бессодержательности и формальности. Казалось бы, как иначе, чем условной формулой, покрыть реально существующий противоречия взглядов? Но можно с уверенностью сказать, что в Стокгольме эта опасность была отведена. С одной стороны, конгресс быль тщательно подготовлен. Многолет в Женеве работало «исследовательское бюро» при движении «Дело и жизнь», издавшее целый ряд подготовительных трудов, собиравшее из года в год небольшие конференции христианских ученых по социальным вопросам. Стокгольм получил достаточно материалов для своей работы. Но что, пожалуй, еще важнее: все­мирная история последних десяти лет дала слишком хоро­шую социально-политическую школу, в которой постепенно выкристаллизовалось общественное мнение христианского  мира — по крайнеймере, западного, имеющего общий опыт и, до известной степени, общую традицию. В итоге, Оксфорд представлял, действительно, большой шаг вперед сравни­тельно с Стокгольмом. Он не дал и не мог дать общей программы действий, но в определении общего пути достиг такой конкретности, которая вчера еще казалась недостижи­мой.

Так, экономическая секция конгресса· не только осудила капитализм с точки зрения морального  духа этой системы иего влияния на человеческую личность (это не ново), но пы­талась установить основные черты искомого  социального  строя.

58

Этот строй определяется, как «общество, старающееся пре­одолеть барьерыклассов». Это преодоление предполагает равенство «возможностей образования, отдыха, гигиены, об­становки, обеспеченности труда». Самое существование классов признано основным злом современного  общества. В этом отличие оксфордских тенденций от традиционного  (напр., томистского) идеала гармонии классов. Вместе с тем это признание того, что составляет самую душу социа­лизма, — это именно, а, разумеется, не «обобществление средств производства». Критерий приемлемого  для христианина общественного  строя — социально-персоналистический: воз­можность свободного  общения между всеми личностями, вхо­дящими в состав данного  общества (предпосылка братства).

Проблема государства составляла главную ось конгрес­са, официальная тема которого  была формулирована, как «Церковь, народ и государство». Разумеется, эта тема встала во весь рост перед христианским миром с момента воз­никновения новых тоталитарных государств в Европе. Призрак Германии все время реял над конгрессом, хотя немецкие делегаты отсутствовали: в последний момент пра­вительство отказало им в паспортах. Это обстоятельство, конечно, сгладило остроту дискуссии. Теоретически, вопрос о границах государства решается легко. В оксфордских тезисах ударение одинаково ставится на богоустановленности государства и на границах его власти. Так как не государ­ство, а воля Божия является для христианина высшим критерием справедливости, а государство — лишь «гарант и служи­тель» справедливости, то оно не является истинным носителем суверенитета. Обязанность христиан по отношению к государству состоит столько же в повиновении законным его требованиям, сколько в критике и сопротивлении его несправедливым притязаниям. Положение Церкви в современном государстве требует, прежде всего, обеспечения ее свободы. Эта свобода не предполагает непременно традици­онной демократической формулы: отделения Церкви от госу­дарства. Самые формы государственного  строя религиозно не предопределены. Но в понимании свободы Церкви Оксфорд тщательно ограждает от своекорыстного  и слишком исключительного  понимания этой свободы. Свобода — не для одной господствующей церкви, а и для всех религиозных меньшинств. И эта свобода не может ограничиваться чи­сто религиозной сферой: она предполагает «свободу для всех граждан тех возможностей, которые обеспечивают осуществление» свободы исповедания. Слово «демократия» не произнесено здесь, как раньше не произнесено слово «соци-

59

ализм». Но дано то понимание религиозной свободы, из ко­торой· некогда на Западе впервые выросла христианская демо­кратия.

Государство, связанное справедливостью в своих собственных пределах, остается связанным ею и во вне. Меж­дународный порядок должен ограждаться законом. «Безу­словный суверенитет нации есть зло». Отсюда необходимость сохранения Лиги наций при всех ее несовершенствах. Ог­ромная роль выпадает на долю воспитания юношества. Здесь именно должно начинаться моральное разоружение народов.

Грозный вопрос о войне, первоначально лишь один из пунктов секции международных отношений, сделался, естественно, самым болевым фокусом конгресса. О войне больше всего спорили, и достигнуть полного  единомыслия не удалось. Отказавшись от механического  подавления меньшин­ства большинством — в собрании, смысл которого  в орга­низации мнений, а не действий — конгресс тщательно отметил пределы расхождений и отдельных взглядов по вопро­су о борьбе с войной. Но и в самом расхождении нельзя не поразиться движению христианской совести, совершенному со времени великой войны.

Прежде всего, полное единодушие в осуждении войны. Никаких оправданий зла, никакой героизации, у нас до сих пор еще популярной. «Война предполагает принудительную вражду, дьявольское надругательство над человеческой лич­ностью и безграничное искажение истины. Война представляет особое выражение власти греха в этом мире, вызов прав­де Божией, откровенной в Иисусе Христе Распятом. Никакое оправдание войны не смеет скрывать или преуменьшать это­го факта». Это было принято единодушно; между консерва­торами и революционерами в этом пункте не было разно­гласий.

Трудности возникают, когда от осуждения войны переходят к конкретной ситуации. Война происходить. Чтоде­лать христианину, гражданину воюющего  государства? Здесь начинаются расхождения.

Чистые пацифисты отказываются участвовать во всякой войне. Эти «толстовцы», «сектанты», столь презиравшиеся в России за «нечувствие трагизма», в нынешней исторической ситуации оказались в Оксфорде на первом месте — по крайнеймере, в теоретическом определении христианского  долга. Другие, «условные», пацифисты участвуют только в «справедливой» войне: войне оборонительной или освободи­тельной. Третьи готовы участвовать в войне всегда, когда государство требует этого от своих граждан. Еще недав-

60

­но это была позиция едва ли не всех христиан — во всяком случае, церковных. Теперь это лишь одна из возможностей. Замечательно, что и сторонники этого традиционного  поведения признают исключения: для тех случаев, где «существует абсолютная уверенность, что отечество сражается за не­правое дело». Некоторые из консерваторов готовы даже признать частичную оправданность подвига непротивленцев, отказывающихся от войны — конечно, ценой личной ответственности: эта жертва может быть «особым призванием от Бота, обращающим внимание на извращенную природу мира,где возможны войны».

Таковы главнейшие из Оксфордских тезисов. Они, бесспорно, свидетельствуют о громадном пути, пройденном христианским сознанием за последние два десятилетия. Ока­жутся ли эти убеждения действенными в критических испытаниях, это покажет будущее. Хотя церкви и общины, представленный в Оксфорде, не связаны его решениями, но известные морально-религиозные обязательства ложатся на всех его участников. Нам следует особенно взвесить те обязательства, которые падают на нас. Православных делегатов в Оксфорде было всего около 30 человек (из 400). Хотя среди них было несколько первенствующих иерархов поместных церквей, но, конечно, православное представительство было слабым и мало связанным с массой верующего народа. Однако никто из православных делегатов не протестовал против единогласно принимавшихся резолюций. В частности, русская парижская группа активно участвовала в их разработке. Но мы лучше чем кто-либо, знаем, как далеки наши приходы, широкие слои православного  народа от самых проблем Оксфорда и их решений. Социальное начало глубоко укоренено в православии. Но, благодаря несчастной исторической судьбе, православные на­роды отвыкли от социального  понимания христианства. Рели­гиозный индивидуализм сделался даже традицией последних поколений. Поскольку же социальное насильственно врывается в религиозную жизнь из возмущенного  страстями мира, оно несет с собой непросветленную языческую стихию. Балканские церкви страдают от разъедающего их национализма. Россия, скованная, безмолвствует. Русская же эмиграция, в значительной части своей, пребывает в реакционном оже­сточении. Это плохая почва для восприятия социального  Евангелия. Для всех работников его предстоит тяжелая, суро­вая страда. Некогда в Никеях был провозглашен великий догмат единосущия. Но понадобилось более полувека борь­бы, чтобы внедрить его в церковное сознание. Оксфорд не

61

провозглашает новых догматов. Он лишь напоминает о вечных, но делает из них выводы для сегодняшнего дня. Эти выводы для нас непривычны, для многих соблазнитель­ны. Но приятие их является необходимым условием жизнен­ности и силы нашего церковного  возрождения. В сущности, это проверка нашей верности Христу. Все тот же хомяковский вопрос о выборе между двумя образами России: «Востоком Ксеркса иль Христа?».

Г. Федотов.