Гофштеттер И.А. Философское обоснование социализма. Журнал "Путь" №51

«Днем они встречают тьму

 и в полдень ходят ощупью

как ночью». (Иов 5, 14.)

В силу естественного и непреодолимого стремления к единству строй нашего мировоззрения всегда должен гармо­нировать с общим строем нашей жизни и наших хозяйственных отношений. Переход от производственного инди­видуализма к производственному хозяйственному коллективиз­му невозможен и немыслим без предварительной или по крайней мере параллельной смены господствующего индиви­дуалистического миросозерцания, Крайний индивидуализм в сфере экономических отношений вполне гармонирует с популярным в настоящее время эмпирическим чувственным реализмом или сенсуалистическим материализмом. В этом смысле модный среди наших крайних прогрессистов материализм, признающий единственной основой истинного познания и мерилом реальности только физические ощущения индивидуума, представляет собою типичную философии бур­жуазии, ибо в основе эмпирического материализма, точно так же, как и в основе буржуазного строя экономических отно­шений, лежит один и тот же принцип чувственного инди­видуализма. Какое же миропонимание будет соответствовать коллективному строю общественной жизни, основанному на непосредственном чувстве и ощущении внутреннего психического единства всех людей? Какова будет или должна быть философия социализма, которая призвана заменить в умах грядущих поколений сытую и чуждую экстаза глубоко без­различную к миру и тупо равнодушную к чужому страданию буржуазную философию наших дней?

Строго говоря, социализм до сих пор еще не нашел

*) Печатая интересную статью И. Гофштеттера, редакция оставляет на ответственности автора защиту им системы государственного капитализма.

Редакция.

46

своих философских основ, даже почти не искал их. Основоположник так называемого научного социализма, господствующего в наши дни, К. Маркс был в значительной степени учеником и последователем Гегеля, по крайней ме­ре его теории и метода диалектической эволюции и с блестящим литературным успехом, хотя и не с большою полнотой, применил гегелевский метод к освещению истории экономического и общественного развития человечества. На тех же принципах гегелевской диалектики Маркс реформировал и наиболее популярный в дни его молодости материализм, создавши в сущности явно двойственную и эклектическую по источникам своего происхождения систему диалектического материализма. Поскольку диалектика есть атрибут духов­ности, диалектический материализм должен был получить характер и значение высшего синтеза, объединяющего и ма­териалистическое и спиритуалистическое учение и примиряющего их внутреннее противоречие. Но эта задача широкого и творческого философского синтеза осталась невыполненной вследствие недостаточно полного применения Марксом (и особенно его сподвижником Энгельсом) заимствованного от Гегеля диалектического метода. Маркс и Энгельс не столько синтезировали диалектику с материализмом, сколь­ко подчинили ее материализму, просто механически пристави­ли к нему и сочетали с ним, и по общему строю своего миросозерцания, наперекор собственной диалектике, остались ярыми и односторонними материалистами.

Такой же дефект недостаточной выдержанности диалекти­ческого метода сказался и в некоторых отдельных теориях Маркса и с особенною силою обнаружился в построении его практической программы, что и послужило главной причиной катастрофического провала всего материалистического социа­лизма в западной Европе. Политическую власть и активное культурное значение он получил только в России исключительно благодаря некоторым характерным особенностям культурно-исторического к духовно-политического развития русского народа и тем принципиальным отклонениям и отступлениям от основных догм марксистской программы, которые были подсказаны гениальному  политику Ленину чуткостью его политического реализма.

Как яркий пример недиалектичности марксизма можно привести его теорию классовой борьбы. Получив ее из рук буржуазных историков и социологов в почти готовом и законченном виде, он не дал ей должной диалектической переработки. Он не обратил внимания на то, что борьба за клас­совые интересы, как и всякая борьба, требует жертв и го­товности к самопожертвованию, что самый акт самопожертво-

47

­вания психологически абсолютно несовместим с какими бы то ни было практическими интересами человека и становится возможным лишь с того момента, когда этот практический интерес в понимании борющегося за него человека уже переродился в некоторое идеальное право, в отвлеченный принцип. Нелепо и абсурдно умирать в борьбе за свой прак­тический интерес, потому что мертвый человек практически уже ничем не пользуется и не имеет никаких интересов, но когда в своем попранном интересе мы отстаиваем свое нарушенное право, как идеальный принцип, мы можем жертвовать собою, поскольку святыня права для нас дороже и выше нашей личности и нашей жизни. Раз мы умираем за идеи, то, следовательно, мы и живем идеями. Это доказывает что активные причины наших действий выходят далеко за пределы чисто материальных условий нашего существова­ния и коренятся в какой то другой, уже нематериальной сфере, что самый центр движущих сил нашей материальной жиз­ни, т. е. самая основа — причина ее — таится в сверхматериальном мире наших идеологических понятий и представлений.

Таким образом борьба за классовые материальные интересы всегда и неизбежно психологически перерождается в борьбу за классовое представление о праве, за классовую идеологию права. Из борющихся классовых идеологий — напр. феодальной и буржуазной — побеждает та, которая больше соответствует в данный исторический момент куль­турному уровню развития и понимания масс. Интересы французского крестьянства всегда были противоположны интересам французских феодалов, которые их эксплуатировали и угнетали, но пока крестьянская масса верила в феодаль­ное право, пассивно жила феодальной идеологией и не вырабо­тала своего классового представления о человеческом праве, она психологически не могла бороться и фактически не боро­лась против феодальных привилегий и даже героически от­стаивала их в борьбе с республиканскими войсками, как наиболее темные и невежественные крестьяне Бретани и Ван­деи, самоотверженно умиравшие за своих феодалов. Целые века во всех странах лишенное своего классового право­сознания темное крестьянство боролось и умирало за феодаль­ное государство. Точно так же целые века во всех странах лишенный своего классового правосознания темный и невеже­ственный пролетариат борется и умирает за буржуазное го­сударство, а марксистская утопия продолжает уверять нас, что люди живут и вся история движется только материальными интересами классов. В действительности не во есть времена и эпохи материальное и политическое господство господствующих классов всегда держится на их духовном, идеологиче-

48

ском господстве над угнетенными классами — и трудящиеся массы всегда пассивно активно поддерживают власть своих классовых владык только в силу того, что сами живут их идеологией, их понятиями о человеческом праве и справедливости именно наперекор своим классовым интересам. В этом смысле популярный формулы марксистской теории вошли в прямое противоречие с фактами истории, а история разошлась с марксистской теорией. Исторически борьба между классами становится психологически возмож­ной — и фактически начинается только с момента образова­ния противоречащих друг другу классовых правосозна­нии и носит форму не борьбы за классовые интересы, а борьбы за классовые идеологии. Молодое увлечение материализмом сделало марксистов слепыми к роли психологического фак­тора в истории и продиктовало им явно неточные формулы социального прогресса, повлекшие их к роковым тактическим ошибкам.

В борьбе за классовую идеологию права в конце концов обычно побеждает наиболее прогрессивный класс. Свергнув противников при поддержке революционного боль­шинства населения, он захватывает политическую власть и придает своим правовым принципам силу государственного закона, обязательного для всех граждан. Это значит, что с момента политического торжества класса его классовая идеология права уже перестает быть только классовой и стано­вится национальной. В буржуазной Франции уже ни один из феодалов не пользуется ни правом первой ночи, ни правом феодальных поборов и за самую попытку реализовать старые права был бы осужден по статьям кодекса, карающим за грабеж и изнасилование. Национальная совесть всей современной Франции несомненно санкционировала бы такой приговор, ибо все французы нашей эпохи живут уже не феодальными, а буржуазными представлениями о правах человека. Таким образом временное разделение классов в борьбе за правовые идеалы приводит в конце концов к общему национальному объединению их под знаменем наиболее прогрессивного представления о праве, легшего в основу обновленного национального государства, и являет­ся лишь орудием и средством общего социально-правового и этического развития всей нации.

Не проследив всего этого исторического процесса, диалек­тически ведущего от разделения к объединению, марксизм остановился, вернее говоря, застрял на переходном мо­менте разделения классов и канонизировал классовую борь­бу, как естественное состояние общества. Верховным принципом жизни он провозглашает материальный классовый

49

интерес и классовый эгоизм и во имя этого мнимого божества отверг и нацию, и национальное государство, и национально-государственную солидарность граждан, общечеловеческую мораль, и идею справедливости, и самое понятие о праве. В силу недостаточно диалектического понимания исторической действительности марксизм фанатически отверг всю эту исто­рическую действительность, оторвался от современной жиз­ни, фактически протекающей именно в русле национальной со­лидарности и национальных разделений и, сохраняя имя «научного социализма», в действительности давно сделался абстрактно-утопическим.

Методологически неверное понимание истории и всего ме­ханизма социального прогресса очень неблагоприятно отрази­лось на тактических приемах и на политике европейского социализма, подорвало его культурно этическую ценность, сделало его безвластным и бесплодным. Выросший на почве философских недоразумений разрыв с идеей права и обще­человеческой морали идеологически принизил и деморализовал наиболее прогрессивный класс рабочего пролетариа­та и много способствовал возвращению европейских народов к почти первобытному звериному одичанию. Идея дикта­туры пролетариата, непримиримо враждебного всем остальным классам общества, оторванного от родной нации, прин­ципиально отрицающего основы общечеловеческого права, плюющего на общечеловеческую этику, руководствующаяся одним только безграничным классовым эгоизмом, клас­сового ненавистью и местью, морально и политически изолиро­вала его от всех остальных классов общества, сделала социализм страшным пугалом для ремесленных тружеников и трудового крестьянства, сплотила всех его врагов и, выдвинув таких организаторов, как Муссолини, Гитлер и Дольфус, привела к общеевропейскому провалу весь европейский социализм. Разгром социал-демократической и коммунистической партий в Риме, Берлине и Вене имеет свои исторические корни в не научности и в недо­статочности диалектической разработки руководящих теорий марксизма. В сущности он и до сих пор остается без широкого и прочного научно-философского обоснования и жестоко расплачивается за теоретические увлечения и недоду­манности своих основоположников.

Сила рутины и традиции среди крайних прогрессистов так же непреодолима, как и среди самых темных реакционеров. Она заживо канонизирует все ошибки великих учителей и не допускает критического пересмотра основных положений их системы. Следуя прочно установившимся преданиям старины, не особенно вдумчивые современные вожди

50

продолжают и в наше время с ангельскою наивностью логически базировать социализм на философских воззрениях и методах его принципиального врага — революцион­ной буржуазии прошлого века: слепо уверовавши в духовное наследие буржуазной революции, боровшейся с католической и феодально-королевской Францией проповедью материализма и атеизма, они и теперь ведут ожесточенную войну с христианством и со всеми спиритуалистическими учениями и усиленно пропагандируют, как святую и непререкаемую истину сенсуализм и материализм, хотя каждому очевидно, что он скорее может дать логическое оправдание для самого разнузданного эгоизма и буржуазно-капиталистического хищниче­ства, чем толкать к альтруизму и к развитию социальной солидарности. Изумительно, как могут выдающиеся, ярко творческие, и чрезвычайно логические и последовательно думаю­щие умы застыть и окаменеть в философском анахронизме: исторический враг в нашу эпоху уже совсем другой, не фео­дализм поддерживаемый католичеством, а очень вольно­думная и глубоко безрелигиозная буржуазия, его интеллек­туально-политическая база — совсем иная, социальная цель и задача борьбы — абсолютно новая, а вся философски-револю­ционная аргументация остается та же самая старая-престарая, традиционно материалистическая и атеистическая, как и в эпоху дедушки-Вольтера! За неумением логически свести концы с концами в основу общечеловеческого будущего кладутся мысли и построения, представляющие собою продукт дегенерации и разложения отжившего прошлого.

Каждому объективно-мыслящему наблюдателю совершен­но ясно, что на таком абсурде долго не усидишь. Всего хуже для дела, что старозаветность передовых отрицателей ставит их в противоречие и с теми социальными идеалами, ко­торые они пытаются осуществить, и с теми общественно эти­ческими проблемами эпохи, которые они должны разрешить. Чтобы выяснить всю противоестественность и логическую несостоятельность попытки обосновать социализм на эмпирическом или еще точнее сенсуалистическом материализме, достаточно указать на то, что в основе социализма лежит идея братства и равенства, а в мире нашей чувственно-мате­риальной реальности нет ни равенства между людьми, ни братства между чужими. Когда христианские идеалисты проповедовали, что человек человеку брат, великие реалисты древ­ности — римляне — говорили, что человек человеку волк — и фактически были совершенно правы, ибо люди того вре­мени не любили друг друга, как братья, а рвали один дру­гого живьем, как волки. С таким же неоспоримым реальным основанием отвергали они и равенство, провозглашая

51

и осуществляя право сильного, именно как и право физического неравенства, и утверждая на нем свое господство. Поскольку верховным законом всего реального мира служит борьба за существование, всякий последовательный реалист обязан рассуждать, как древний римлянин. Реальной философии и реалистическим методом мышления вполне соответствует этика волчьих зубов и звериного насилия, но никак не человеческая этика братской любви и самопожертвования. Пытаясь подняться над звериным взаимопожиранием, мы опрокидываем весь реальный мир рычагом идеалистиче­ской Мечты и этической иллюзии.

Разгадка в том, что и братство, и равенство по существу своему — понятия чисто мистические, а не реальные, однако же это нисколько не умаляет их власти над реальным миром, их главенствующей роли в его эволюции и неизбеж­ности их полного осуществления в будущем. Для того, чтобы вы почувствовали в чужих людях своих братьев, вы должны раньше понять, что все люди — дети одного Отца. Точно так же и тайна равенства, реально во всех отношениях неравных между собою людей заключается в равноценности духовного начала каждой богоподобной человеческой личности, а эту равноценность вы можете уловить и почувствовать то­же только мистически, но не реально. Без переработки всей этики и психологии современного общества в духе всеобщего всемирного равенства и братства социалистический строй со­вершенно неосуществим. Для того, чтобы перейти от индивидуального хозяйства к коллективному и частную собственность заменить общественной, нужно научиться жить не личными, а общими интересами, чувствовать к воспринимать все не индивидуально, а коллективно, т. е. выйти из под власти своей реальной, чувственно-телесной обособленности и от мира и людей, подняться и вознестись своим духом, своей мыс­лью, своею отзывчивою совестью над своим животномясным, грубо-чувственным, зверино-плотским и потому всег­да эгоистическим и хищным индивидуализмом. Философия будущего должна отвечать этому первому, основному и главно­му требованию нашего социального развития — освобождению от тысячелетней власти зоологического, плотски мясного и, по плотски-чувственной ограниченности своей, всегда непреобо­римо хищнического эгоцентризма.

В полной мере такого состояния абсолютной свободы и отрешенности от власти своего физического тела достигал один только Христос, который непрерывно чувствовал свое психическое единство с Отцом и в каждом человеке, поэтому, видел брата. По самому мистическому восприятию жизни Он был уже как бы вне материальной и плотской

52

шкурности реальных земных людей и не мог чувство­вать эгоистически. В противоположность Христу мы чувствуем себя прежде всего телесно — плотскими особями, физически друг от друга отделенными отгороженными ин­дивидуумами и поэтому физически неспособны чувствовать страдания других, жить интересами, скорбеть скорбями и радоваться радостями ближних. Очевидно, что в такой же точно мере мы неспособны и к коллективному хозяйству, ибо в конце концов форма хозяйственной жизни есть толь­ко отражение и выражение человеческой личности и в сфере имущественных отношений: коллективная собственность это — выражение коллективного самосознания и самоощущения людей, а частная собственность — выражение их индивидуалистического самосознания и самоощущения. Судите сами: возможно ли построить экономический коллективизм на ин­дивидуалистической психологии и воздвигнуть общность хо­зяйства на реальной разобщенности взаимно-враждебных, индивидуальных эгоизмов?

К сожалению весь современный социализм логически строится на таком психическом противоречии. Этим объясняется, что в практической жизни реализуются преимуще­ственно его отрицательные и разрушительные, а не положительные и творческие тенденции. Даже в Союзе советских социалистических республик, где основы коллективизма сохра­нялись и при царях в виде общинного владения крестьян землею и широко распространенных в народе артельных организаций труда и хозяйства, работа по разрушению бур­жуазно-капиталистического производства прошла неизмеримо удачнее и легче, чем по строительству коллективнаого социалистического производства. Первая попытка непосредствен­ной социализации в виде передачи всех промышленных предприятий рабочим привела почти к полному прекращению промышленности. Именно печальные результаты социализации принудили Ленина взять всю крупную промышленность в руки государства по образу и примеру проведенной кн. Бисмарком в Германии национализации железных дорог и некоторых копий, а для возрождения мелкой промышленности и торговли восстановить под именем НЭП’а право частной соб­ственности и частной промышленной деятельности. Опыт первых лет русской революции выяснил полное творческое бессилие циркулярного, принудительного бюрократического строи­тельства социализма, способного только до тла разорить стра­ну и вызвать стихийную «голодную контр-революцию» недовольных и протестующих масс. Насильственная бюрократиче­ски полицейская социализация не могла дать иного результата именно за отсутствием психологических основ, необходи-

53

мых для построения новой жизни. Колоссальное прогрессив­ное значение русской революции и огромное завоевание ленинского политического гения нужно видеть в установлении си­стемы государственного капитализма, как необходимой пере­ходной стадии к грядущему социализму. Восстановив право частной собственности на плоды личного труда, новый режим воспретил частную собственность лишь на орудия общественного производства, т.е. право частной эксплуатации чужого труда, монополизированное государством. Это совсем не социализм и не коммунизм, а только полу социализм — как раз именно то, чего настоятельно и властно требует во всех культурных странах живая религиозная и общественная со­весть и активное правосознание народных масс, морально еще недоразвившихся до коллективных форм труда и жизни, но уже ясно чувствующих несправедливость частной буржуазно-капиталистической эксплуатации всех в пользу немногих.

Так как всякое правовое государство имеет своим фундаментом живое правосознание масс, то переход от частного к государственному капитализму, как к проме­жуточной стадии, ведущей к социализму в будущем, стано­вится повелительным требованием национально-государственного развития, а следовательно и требованиям реального общественного благополучия и спокойствия во всех культурных странах мира. Не мудрено, поэтому, что самый активный враг марксистского социализма — Муссолини, преобразуя Италию в корпоративное государство, проводит под новым названием ту же самую советскую, ленинскую систему лик­видации частного буржуазного капитализма и замены его государственным капитализмом. Та же задача стоит и перед Гитлером, назвавшим себя национальным социалистом. Таких же новых путей ищет Рузвельт для Соединенных Штатов, где буржуазно-спекулятивная форма капитализма пришла к тяжелому банкротству и заставила государство кормить 12 миллионов семейств безработных рабочих. Все пути, которыми протекает жизнь культурных народов, ведут к одному и тому же исторически неизбежному акту — к подчинению национальной промышленности национальной государственной власти, а в этом и заключается самая сущ­ность государственного капитализма.

Чтобы понять безусловную необходимость такого пере­хода достаточно проследить — к чему идет частный капитализм в своем дальнейшем развитии. В наиболее промышленно передовой стране — в Америке он уже принял форму огромных пан-американских и даже всемирных промышленных синдикатов или трестов. Волей или неволей

54

все частные конкурирующие между собою предприятия сли­ваются в один огромный трест. С момента консолидации конкуренция сама собою прекращается и заменяется монопо­лией в данной области производства, а монопольное производ­ство устанавливает и монопольные цены на продукты. При конкуренции самостоятельных предприятий цены определялись себестоимостью производства и нормальной доходностью на капитал, нормируемую именно соперничеством производи­телей, а с упразднением конкуренции этот регулятор капиталистических аппетитов к доходам отпадает и цены продуктов уже регулируются только слепою жадностью мо­нополиста и уровнем платежных способностей населения. Трестированный капитал берет с потребителя сколько желает, определяет свою доходность по своему произволу. Вместе с тем его доходы получают уже характер не про­мышленной прибыли, а совершенно произвольного обложения граждан налогом в пользу монополиста. Но, ведь, право обложения населения принадлежит только государству, а не отдельным лицам. Это значит, что трестированный капи­тал в своем высшем развитии захватывает уже основные права и функции национально-государственной власти и сам становится властителем над всею нацией. Граждане всех стран веками боролись против права королей обла­гать подданных по своему произволу и всюду добились пра­ва ограничивать обложения плательщиков согласиями избранных ими представителей в палатах. Зато промышлен­ные короли — железные, медные, колбасные, железнодо­рожные, финансовые и всякие другие — распоряжаются карма­нами своих подданных без всякого осуждения в парламентах. В сущности вместе с правом обложения граждан к трестированному капиталу фактически переходит вся го­сударственная власть и призрачно существующая демократия повсюду сама собою перерождается в замаскированную аб­солютную плутократию. Для того, чтобы частный капитал не поглотил собою национальное государство, нужно, чтобы национальное государство поглотило бы собою частный капи­тал и превратило бы уже монополизированное капиталисти­ческое производство из частного в государственное. Самая монопольность трестированного производства уже не позволяет ему оставаться частным, ибо связанное с монополией право обложения граждан в пользу частных лиц нарушает право частной собственности всего населения и представляет собой дикий политически-правовой абсурд, с которым не может примириться никакой народ. Поэтому на определенной стадии экономического развития переход к государственному капитализму становится абсолютно неиз-

55

бежным и во имя сохранения демократического государства и во имя спасения самого национального суверенитета.

Кажется первый понял эту истину великий государственник прошлого века кн. Бисмарк, следовавший в экономи­ческой области идеям и личным советам первого гениального социалистического агитатора Фердинанда; Лассаля. По его мысли Германия организовала частичный опыт государственного капитализма в железнодорожном хозяйстве и поставила его на недосягаемую высоту. Ленин после неудач­но кончившейся передачи фабрик рабочим сразу отказался от непосредственной социализации промышленности, заменил марксистскую социализацию лассалевско-бисмарковской нацио­нализацией, охватившей почти-что всю целиком экономи­ческую жизнь России, и в такой широкой постановке государственного капитализма по лассалевскому рецепту дал прак­тическое разрешение всемирного вопроса о способах перехода от буржуазного строя к социалистическому, неуказанных в теории Маркса. Государственный капитализм еще не со­циализм, но это уже исторический подход к грядущему со­циализму, единственная степень и форма в которой социа­лизм может быть осуществим без огромного ущерба и риска для страны при современной пока еще резко индивидуа­листической психологии масс. Социалистические партии и организации всех стран после поучительного опыта рус­ской революции должны для данного времени ограничить свои экономические домогательства только этою задачею к ве­сти борьбу не за установление социализма и коммунизма, реаль­но неосуществимого в жизни самих коммунистов, а за уста­новление государственного капитализма (*).

*) Как ленинский НЭП ликвидировал социализацию, явно несоответствующую действительному уровню морального и духовного развития современного русского поколения так же точно позднейший сталинский НЭП ликвидировал установленное Лениным социалистическое равенство вознаграждения за все формы труда и установил на фабриках 11 или 14 категорий заработной платы. Сталин, конечно, прекрасно понимал, что без экономического равенства нет никакого социализма, но он видел, что при равенстве вознаграждения более трудоспособные рабочие не желают использовать в труд всю свою производительность и что развитие социалистической или, вернее говоря, по полусоциалистической промышленности Советов настоятельно требует отступления от этого основного догмата социализма. При выяснившейся неспособности морально неразвитых рабочих бескорыстно работать во имя общественного интереса поневоле приходится связать их работу с их личными имущественными интересами. Бюрократическая социализация, превышающая моральные ресурсы населения, непременно становится иллюзорной, приучает население к псевдо-социалистическому лицеме-

56

В установлении системы государственного капитализма вся программа реально-исторического по своим методам ленинизма значительно отошла от программы абстрактно-утопического марксизма. Выяснив невозможность немедленного насильственного осуществления социализма, в силу моральной и психологической неподготовленности масс, Ленин стал бороться за его будущее торжество путем социального воспитания и всестороннего развития народа. Верный ученик его, Сталин продолжает его дело, часто повто­ряя гордую фразу: «Мы строим социализм». К его боево­му лозунгу нужно сделать одну маленькую поправку: нацио­нальная и мировая заслуга Ленина и руководимой им рус­ской революции заключается именно в том, что, отказавшись от немедленной постройки социализма, он в осуществленной практически системе государственного капитализма построил мост к будущему социализму и для России и для всех народов земли. Поэтому и продолжатель его великого дела был бы ближе к исторической истине, если бы сказал: «Мы строим мост к всемирному социализму».

И. Гофштеттер.

рию и служить источником очень опасных экономически-бытовых несоответствий и несообразностей. Не ограничиваясь введенною Сталиным резкой разницей вознаграждения, казенная советская пресса настоятельно требовала введения в социалистических фабричных столовых различных «меню» для хорошо оплаченной фабричной аристократии и впроголодь питаемых чернорабочих. Корреспонденты газеты «За индустриализацию» возмутились, что отборным ударникам приходится питаться из одного котла с обыкновенными рабочими. По мнению этих строителей социализма, называть друг друга все должны «товарищами», но в фабричных столовых это товарищество отменяется, ибо привилегированные ударники там кушают дорогие деликатесы, а сидящие рядом с ними рядовые рабочие хлебают пустые щи. Можно опасаться, что такое разделение трудящихся людей в самом праве на питание повлечет к глубокой беспощадной деморализации пролетариата и едва ли может быть названо рациональным строительством социализма. Проводя очень жестокими мерами имущественное уравнение в деревне, не особенно логично вводить жравственные привилегии и слишком резкие имущественные подразделения среди фабричных рабочих. Все эти тактические противоречия вытекают из одной основной ошибки руководящей советских реформаторов теории — из непонимания того, что истинным путем к социализму может быть внутреннее перевоспитание человека, его моральное и духовное перевоспитание, которое в порядке естественной интеллектуальной эволюции приведет его от индивидуалистической и личной к космической и коллективной психологии.

57