Зернов Н. Москва – Третий Рим. Журнал "Путь" №51

Национальные катастрофы, подобные Русской револю­ции, естественно привлекают внимание к вопросу о целесооб­разности исторического процесса и о месте, занимаемом в нем отдельными народами, то появляющимися, то исче­зающими на его арене. Для членов церкви эти вопросы пред­ставляются лишь частью еще большей проблемы смысла Боговоплощения, назначения Вселенской церкви и роли, принадлежа­щей в ней поместным национальным церквам.

Современное преследование христиан в России, беспримерное по своей жестокости и напряженности, особенно остро ставить пред нашим сознанием проблему Русского Пра­вославия и требует от нас выяснения как источников его силы и правды, так и причин его исторических неудач. Русские до революции обычно столь органически срастались с плотью своей православной церковной жизни, так глубо­ко уходили корнями в ее быт и предание, что они даже не ставили перед собой задачи объективного изучения и оцен­ки особенностей Русской церкви:

Они или признавали весь ее уклад, как единствен­но возможное воплощение христианства, или же совершенно отрекались не только от православия, но и от всякой связи с религией. Трудно сказать насколько подобное отношение все еще сохранилось в России. В эмиграции же оно, по-видимому, по-прежнему широко распространено, невзирая на то, что мы здесь получили исключительную возможность взглянуть со стороны на русскую церковную жизнь, увидеть ее в свете всего разнообразия современных форм христианства и проделать часто трудную, но необходимую работу критической проверки ценности и истинности своего духовного наследия. Живя в непосредственной близости с различными вероисповеданиями, русские эмигранты могут сравнивать свое русское православие как с Западным хри-

3

стианством, так и не с русскими ветвями Восточной церкви. Это сравнение помогает выделить как то, что является общим для всех христиан, так и то, чем отличается рус­ское православие от всех других церквей, включая и Восточные православный церкви. Такой всесторонний анализ, несомненно, будет способствовать возрождению церковной жизни в России после прекращения гонений, так как он поможет разобраться в ее противоречиях. Наша набож­ность, красота нашего богослужения, смирение и незлоби­вость русского народа переплетаются самым прихотливым образом с богоборчеством, беспринципностью, националь­ной самоуверенностью и чванством. Может казаться, что русский народ и русская церковь имеют два равно подлинных, но противоположных лика, открывающихся: один в образе святого старца, дышащего христианской любовью, свободой и смирением, другой в лице изувера, замаливающего свои грехи в длинных уставных службах и в то­же время измывающегося над своими чадами и домочадца­ми. Отрицать наличие этих двух взаимно исключающих образов русского православия было бы попыткой явно об­реченной на неудачу, но возможность их параллельного су­ществования, которое уходить в седую древность нашей истории, требует своего особого изучения и объяснения.

В задачи данной статьи входит исследование лишь од­ной стороны этого вопроса — веры в Москву, как в Третий Рим, которая является наиболее отличительной чертой рус­ского православия. На этой вере воспитывались поколения русских христиан, на ней было построено здание Московского царства, в ней черпали свое вдохновение вожди русского старообрядчества, и она еще до сих пор имеет глубокое, хотя часто не осознаваемое влияние на мировоззрение русского народа. Вместе с тем вопрос об ее положительном или отрицательном влиянии на судьбы русской церкви и нации до сих пор почти не подвергался обсуждению, точно так же как остается не обследованным, насколько эта вера является подлинно пророческим прозрением сущности русского пра­вославия или же, наоборот, искушением, отравляющим жизнь нашего церковного организма. Много разных причин объясняют подобное молчание. Русская либеральная интел­лигенция была склонна принимать веру в Москву, как ду­ховную преемницу Византийской империи, за наивное предание давно ушедшего прошлого. Русское официальное богословие также замалчивало его из-за тех глубоких ассоциаций, которыми эта вера была связана с уничтоженным патриаршеством и с чаяниями старообрядцев. Только в писаниях одних славянофилов эти идеи находили свой отклик, но

4

и они по ряду причин не могли приступить к ее серьезному изучению. Одним из наиболее существенных препятствий, стоявших на пути правильного подхода к этому верованию, было глубокое смешение русского и вселенского в православии, о котором упоминалось в начале этой статьи. Даже у славянофилов отсутствовало сознание, что русское христианство имеет свои особенности, выделяющие его из среды других Православных церквей. Русские просто считались членами Греко-Восточного вероисповедания, и обычно предполага­лось, что все то, чем отличается восточное православие от других церквей, является типичным и для русского христиан­ства. Это недоразумение обычно вызывало два досадных по­следствия. С одной стороны, особенности русского правосла­вия никогда специально не изучались и потому оставались не осознанными и не использованными. С другой стороны, не­правильное отожествление русского и вселенского вело к разнообразным столкновениям между русской церковью и другими восточными поместными церквами, так как русские стремились к их русификации. Встречаясь с различиями быта и обрядов между ними и нами, мы обычно сперва удив­лялись этому, а потом начинали убеждать их принять русскую традицию, считая ее единственным подлинным выражением православия.

Это желание рождалось из наивной веры, что все русское является обще-православным и что наш быт и наши тра­диции есть лишь верное воспроизведение Апостольского хри­стианства. Можно сказать, что первое исследование особенно­стей русской церкви было начато только уже здесь в эмигра­ции, и труды проф. Г. Н. Федотова создают эпоху в истории изучения русской церкви. Он оказался первым историком, который приступил к описанию русской церкви, как особой ветви вселенского христианства. В своих трудах («Свя­тые Древней Руси, Св. Филипп и другие») он проник в не­ведомую до него область национального русского воплощения православия. Образы первых Святых земли русской страстотерпцев, — Бориса и Глеба, Святого Феодосия, русских юродивых и русских князей приобрели в освещении проф. Федотова совершенно новое значение. Он наглядно показал, что русская церковь с самого начала ясно проявила свою индивидуальность и русские внесли в сокровищницу вселен­ского православия свою особую струю, открыв новые горизон­ты перед церковью. Только помня эти особенности раннего христианства в России, возможно правильно подойти к изу­чению его позднейшей истории, в особенности XV столетия, которое и было временем рождения веры в Москву, как в Третий Рим.

5

XV столетие легло рубежом в истории человечества В эти годы было изобретено книгопечатание, открыта Аме­рика, была подготовлена Реформация и совершилось падение Византии. Этот же XV век был концом средневековой Европы и временем возникновения современной мировой ци­вилизации. Он был также эпохой зарождения Русской им­перии. Чтобы понять последующее развитие русской истории и разобраться в ее современных событиях, следует оста­новиться на изучении тех идей и факторов, которые созда­ли из Киевской удельной Руси сначала Московское царство, а впоследствии и Петербургскую Российскую империю.

Киевская Русь была нераздельной частью христианской Европы. Она образовывала ее наиболее восточное крыло, но всеми своими жизненными нитями была связана с своими Западными соседями. Киевская Русь была страной городской культуры, она жила торговлей с Византией и с Скандинав­скими странами, с центральной Европой и с Хазарским ханством. Она являлась важным центром, где скрещивались и пути между югом и севером, западом и востоком. Рус­ская церковь Киевского периода была одной из самых обширных, но и самых молодых метрополий Константинопольского патриархата. Она обычно управлялась Греческими ми­трополитами и считала Царьград своим духовным цен­тром, источником культуры, столпом благочестия и Апо­стольского предания.

Татарское нашествие внезапно оборвало Европейский период Русской истории. Физически и духовно Русь оказалась оторванной от христианской Европы и включенной в Монголь­скую империю. Она перестала быть восточным крылом Ев­ропы и сделалась западным аванпостом Азии. Поездки в Орду заменили русским князьям встречи с их западными соседями. Страшное опустошение Киевской области (население Киевской и Черниговской областей было настолько уничто­жено, что даже епархии там были закрыты), лишили Северо-Восточную Русь даже физического соприкосновения с Запад­ной Европой. Отброшенная на Восток, потерянная в дремучих лесах и топях Севера нашей равнины, Русь медленно и с трудом, начала оправляться от полученного ею удара. Немногие могли бы выдержать его сокрушительные силы, но Россия смогла не только его пережить, но и настолько вскоре окрепнуть, чтобы скинуть с себя в 1480 г. унизительное яр­мо татарского ига. Два фактора в особенности сделали возможным ее воскресение: с одной стороны сохранение остатков населения благодаря естественной защите — леса и бо­лота нашего Северо-Востока и с другой стороны влияние цер-

6

­кви, которая пощаженная татарами, стала объединявшим и возрождающим центром для Русского народа.

Отшельники и пустынники XV века силой своей веры и мужеством своего подвижничества вдохнули бодрость и на­дежду в душу разбитой нации. Московские митрополиты дали стране сознание своего единства и способствовали установ­лению единоначалия государственной власти. Татарское иго было преодолено не столько успехом Дмитрия Донского на поле брани, как подвигом веры Преп. Серия Радонежского и непреклонной волей великих Святителей Московских, начиная с Петра и кончая Алексием. Из пепелищ и погромов татарского нашествия вырастала новая обновленная Русь, отсеченная от Европы, обазиатившаяся, но окрыленная чудом своего воскресения и исполненная сознания своей миссии в миру. Собирание России вокруг ее новой столицы Москвы шло одновременно с медленным и мучительным умиранием Византии. Падение Царьграда в 1453 г. почти совпало с свержением татарского ига в 1480 г., и эти два события произве­ли глубочайшее впечатление на сознание Русского народа...

Византийская империя была вселенским христианским царством для всех восточных христиан, защитницей веры и благочестия, оплотом против всех неверных. Кон­стантинополь был царьград, столица императора мира, где находился престол вселенского патриарха. Он был святой град, освещавший подобно солнцу всю вселенную истиной Христова учения. Падение Византии было поэтому мировой ка­тастрофой, попущением Божьим, тяжелым наказанием за грехи всех христиан. Оно казалось верным признаком неминуемого конца мира. Привычка отожествлять церковь и империю так глубоко проникла в сознание христиан, что крушение последней было равносильно конечному пораже­нию самой церкви, а с этим, естественно, не могло примирить­ся сознание ее членов. Начались поиски выхода и он был найден как в порабощенной Византии, так и в только что освободившейся России во внезапно возникшей вере, что империя не погибла, что Господь не оставил членов цер­кви и избрал иную страну и иной народ для продолжения своего царства. Россия, единственная свободная христианская держава на Востоке, оказалась этой избранницей Божией, преемницей великой империи, и Москва, ее новая столица, открылась как Третий Рим, как новый и на этот раз по­следний оплот истинной веры и подлинного благочестия на земле. Трудно сказать, кто первый сделал подобный вывод. Почти несомненно, что он родился в сознании всей церкви, и отдельные лица лишь нашли для него соответствующее вы­ражение. Старец Филофей, восточные иерархи, Московские

7

книжники, Аввакум и старообрядцы писали и говорили о Москве, Третьем Риме, не как о чем то новом, но как о вере, разделяемой всем церковным народом.

Итак страдания и унижения России явились источником ее новой славы. Киевская Русь была лишь младшей дочерью Византийской империи. Русь Московская, возрожденная и очи­щенная, оказалась наследницей Вселенской империи, един­ственной охранительницей Апостольского предания. *)

Русский народ, неожиданно ощутив свое великое при­звание, почувствовал вместе с тем и свое одиночество, которое еще более обострялось от сознания ответственности за судьбы новозаветного откровения.

Размеры журнальной статьи не дают возможности про­следить все подробности истории зарождения и последующего развития веры в Москву, как в наследницу Византии. Поэтому предметом данного исследования будут только те стороны этой идеи, которые имеют непосредственную связь с современным положением русской церкви.

Русское церковное общество XV-XVI века горячо по­верило в особое призвание Руси. Оно с готовностью приня­ло на себя ответственность за судьбы вселенского христиан­ства. Но оно показало гораздо менее единодушия, когда перед ним стал вопрос о самой сущности христианства и о харак­тере русской миссии для мира. Конец XV и начало XVI в. оказались поэтому временем исключительных по своему значению споров внутри русской церкви. О них обычно ма­ло знают даже церковно образованные русские люди, так как эти разногласия заслонены от нас более резким столкновением патриарха Никона и старообрядцев в XVIII веке. Но в действительности спор между Иосифлянами и нестяжателями и более трагичен, и более решителен для судеб русского православия, чем даже раскол, который был лишь следствием победы Иосифлян над Заволжскими старцами в XVIвеке. Обе церковные партии, боровшиеся в России в XV и XVI столетиях своими духовными корнями уходили в православие Серия Радонежского и других подвижников XIV века. Возглавителем одной из них был Иосиф Санин, игумен Волоцкого монастыря (1440-1515 г.), другой Нил Майский (1433-1505), строитель скита на реке Соре. Оба они причислены к лику Святых и почитаются всем русским народом, несмотря на то, что они находились

*) Это сознание приобрело особую остроту после известия об отступничестве греков на Флорентийском соборе в 1439 г. когда и Император и Патриарх признали над собой власть еретического Рима.

8

в постоянной, борьбе друг с другом, которая окончилась уже при их учениках жестоким гонением и почти полным уничтожением сторонников Нила Сорского. Подробное опи­сание, столкновений этих двух партий не входит в задачу этой статьи (*).

Достаточно, указать, что разница их мировоззрений вскрылась во всей ее глубине в связи с двумя вопросами, особенно волновавшими русскую церковь в XVI веке: 1) пра­во монастырей владеть землями и крестьянами и 2) нравствен­ная оправданность преследования еретиков и предание их смертной казни.

Нил Сорский и его сторонники считали, что монахи, отказавшиеся от имущества, не имеют права владеть землями, а в особенности людьми ни лично, ни как члены об­щины. Они учили, что монах должен существовать трудом своих рук, и оставаться свободным от мирских попечений. Также решительно восставали они и против нака­зания еретиков, утверждая, что дух любви Нового Завета несовместим с пытками и со смертной казнью, совершае­мыми во имя Христа и Его церкви. Иосифляне же настаивали на необходимости примерного наказания всех инакомыслящих, доказывая примерами, взятыми из ветхого Завета, что подобное действие ожидается Богом от ревнителей благочестия. Они были также уверены, что без владения селами монастыри не смогут ни помогать нуждающимся, ни постав­лять для церкви епископов и архимандритов (**) и даже не будут в состоянии поддерживать уставное, благолепное бо­гослужение, что Иосифляне считали основной задачей монасты­рей. Острые разногласия по поводу этих конкретных вопросов явились результатом различного понимания сущно­сти христианства.

Обе партии были заняты одним и тем же вопросом — нахождением лучших путей для оцерковления жизни, но выводы, к которым они пришли, были различны. Иосифляне считали, что вся жизнь человека и все ее события, большие и малые, могут и должны быть освящены Церковью и преобра­жены ее благодатью. Но подобное оцерковление мыслилось в строгом соблюдении обрядов, в благолепии быта, и в тща-

*) Смотри статью пр. Г. П. Федотова (Путь, № 27). «Трагедия древнерусской святости».

**) Иосиф Волоцкий писал: «Если у монастырей сел не будет, то как честному и благородному человеку постричься? А если не будет добротных старцев, откуда взять людей на митрополии, в архиепископы, епископы и на другие, церковные, властные места? Итак, если не будет честных и благородных старцев, то и вера поколеблется».

9

тельном хранении отеческого предания. Все мировоззрение Иосифлян было окрашено образами, взятыми из Ветхого За­вета, и в их суровой преданности к уставному благочестию вспыхивал тот же огонь нетерпимости, которым го­рели пуритане и другие кальвинисты эпохи Реформации. Иосифу и его ученикам принадлежит заслуга создания московского быта с его строгой церковностью, чинностью служб и иерархичностью всего его уклада. Их идеал жизни нашел свое наилучшее выражение в знаменитом Домострое, написанном в эпоху их наибольшего влияния на жизнь страны.

Нил и его ученики были людьми иного духа, вдохновляв­шимися образами Евангельской свободы, любви, милосердия и всепрощения. Они дерзали проповедовать на рубеже XV и XVI века о несовместимости Христианства с казнями еретиков, мысль, неприемлемая на Западе в равной степени как для Римо-католиков, так и для Протестантов. Не­стяжатели воплощали в себе ту древнюю струю русского благочестия, которая дала нашей Церкви страстотерпцев Бори­са и Глеба и кроткого игумена Феодосия, основоположника русского иночества. Трудно сказать, чем кончилась бы борь­ба между этими двумя течениями, если бы не произошло вме­шательство в нее Великого Князя. Вопрос о разводе бездетного Василия Третьего оказался роковым для заволжских старцев. Иосифляне держались высокого учения о цар­ской власти, для них воля царя не была ограничена никаки­ми законами (*), и они охотно согласились разрешить развод необходимый в интересах московского государства. Их противники не могли согласиться с ними и признать, что нрав­ственные требования Христианства не применимы к прави­телю Православного Царства.

Василий III после долгих колебаний встал на сторону Иосифлян. Митрополит Варлаам, сторонник нестяжателей, был свергнуть. Игумен Даниил, вождь Иосифлян, заняв его место, насильственно постриг Соломонию, первую жену Василия, а его самого обвенчал с Еленой Глинской. Взамен этой услуги он получил разрешение нанести решительный удар по своим церковным противникам (Брак Иоанна и Елены был заключен в 1523 г., и с 1525 г. нача­лись преследования нестяжателей, закончившиеся полным разорением их скитов в 1553-1554 г.) Новый брак великого князя уже не был бездетным. Василий III получил на­следника престола, первого венчанного царя Ивана Грозного. Начало нового царствования было временем торжества Иосиф-

*) Иосиф писал: «Царь по плоти подобен всем человекам, по власти же подобен он одному Богу.

10

лян. Сам царь оказался богословом, горячо уверовавшим в учение о Москве — третьем Риме, о неограниченности цар­ской власти и об обрядовом значении православия. Знамени­тый Стоглавый собор, созванный им в 1550-51 г., торже­ственно утвердил незыблемость русского православия, объявив все поместные его особенности конечным выражением вселенской истины. Блестящие военные успехи России — поко­рение Казани, Астрахани, завоевание Сибири казались дальнейшим подтверждением Божьего благословения, почивавшего на Московском царстве, и укрепляли веру в его осо­бое избрание. Свое торжество Иосифляне ознаменовали полным разгромом нестяжателей. Их скиты были сожжены, братья изгнаны или замучены, струя православия, связанная с именем Великого Старца Нила, перестала открыто прояв­лять себя, на долгие годы, она ушла в подземелье, орошая изнутри духовную жизнь народа. Последствия этой решитель­ной победы были неожиданные для Иосифлян и чрезвычайно значительны для судеб России. Смутное время, Раскол, ре­формы Петра Великого, пугачевщина и даже коммунистиче­ская революция, правда, в различной степени, но все же не­посредственно связаны с событиями XVI века нашей истории и с насильственным угашением тех идей, которые защи­щались нестяжателями. Два последствия их поражения оста­вили особенно глубокий след в русской церковной жизни. Первым из них было глубокое внедрение обрядоверия в сознание русского народа. Обряд стал рассматриваться, как имеющий силу освящать жизнь и спасать людей даже без их нравственного возрождения. Такая вера в действитель­ность символа придала особенную насыщенность русскому благочестию, но она сопровождалась презрением к ценности человеческой личности, попранием свободы и пренебрежением нравственными требованиями христианства. Эти особенности в понимании обряда чрезвычайно наглядно выразились в отношениях Иосифлян к царской власти. Они требовали от царя точного соблюдения всей символики православия, настаивали на ношении им почти что церковного облачения, но они не дерзали предъявлять к нему требований соблюдения нравственной чистоты и христианской справедливости. Одним из самых разительных плодов их веры и преданности к царской власти была трагическая личность их воспитан­ника — Иоанна Грозного, царя богослова и палача. Вторым и не менее значительным следствием их победы было пре­кращение роста русской церкви. Для Иосифлян Московское православие казалось единственным оплотом правоверия, чудом сохранившимся среди беспредельного океана неверия и злосчастия. Для России учиться у кого-либо было не только

11

излишним, но это было бы отступничеством от Богом дан­ной ей миссии. Русское православие рассматривалось как за­вершение всей истории церкви: Оно было вершиной, последним Словом истины, дальше которого никуда не нужно и невозможно было идти. Подобный подход к церкви пресекал возможность ее роста, останавливал умственное и нравствен­ное развитие русского народа и обратил молодую Московскую Русь в своеобразный Китай со свойственной ему неподвиж­ностью.

Первые отрицательные последствия победы Иосифлян сказались уже во вторую половину царствования Иоанна Грозного. Его исключительная жестокость и распутство, хотя объяснялись проявлением гнева Божьего за грехи народа, но все-таки они не могли не колебать веры в неограниченность цар­ской власти. Прекращение же Богопомазанной династии Рюриковичей наносило еще более сильный удар по учению о Богоизбранности русского народа и его благочестивых царей.

Но особенно грозным предостережением были унижения Русской державы в страшные годы смутного времени, когда западные еретики — поляки и шведы безнаказанно оскверняли великие святыни русского православия. Призвание на царство новой династии Романовых было попыткой восстановить на­рушенную нить преемства, считать как бы не бывшим все то, что было пережито Россией в смутное время. Романовы, свой­ственники Иоанна Грозного, были объявлены прямыми наследниками Рюриковичей. Все благолепие и вся уставность царского быта были тщательно восстановлены, православная Москва вновь заняла подобающее ей место главы Христианского царства. Но время не возвращается назад. Уроки смутного времени не прошли даром. Россия принуждена была начать учиться у Запада. Эпоха ее обособленности была окончена. Это обучение началось с военного искусства, без овладения которым не могла сохраниться политическая независимость страны и покоящаяся на ней вера в Богоизбранность Московского Православного царства. Вначале общение с Западом было строго ограничено заимствованиями в узкой сфере военной техники. Вся духовная и научная жизнь Европы осталась запретным плодом и всякое соприкосновение с нею сурово каралось государственной и церковной властью. В 1620 г. было введено даже перекрещивание всех западных христиан при принятии их в общение с русской цер­ковью, чем еще более было подчеркнуто их окончательное отпадение от истины. Европейское влияние, однако, раз начав проникать в Россию, уже не могло быть остановлено ни­какими прещениями. Новшества и заимствования следовала одно за другим, и вскоре мощная волна новой жизни стали

12

затоплять всю Россию, добираясь постепенно даже до самых врат церкви. Результатом этой культурной революции явил­ся великий раскол, одно из самых страшных поражений русского православия. Причины раскола не всегда бывают правильно поняты. Нередко они объясняются нежеланием части духовенства и мирян исправить второстепенные подроб­ности нашего богослужения. Героическая борьба старообряд­чества истолковывается, как следствие их невежества и фанатизма. В действительности же причины раскола го­раздо более глубоки, и они уходят своими корнями в самую сущность русского мессианства. Протопоп Аввакум, Неронов и другие вожди старообрядцев были передовыми людь­ми своего времени. Вместе с будущим Патриархом Никоном они энергично работали, над улучшением богослужения и быта русской церкви, и неоднократно страдали за свои нововве­дения от своих косных прихожан. Бывшие союзники обра­тились однако в непримиримых, врагов, когда встал  вопрос о конечной цели церковного преобразования. Для Авва­кума и его сторонников критерием истины было древнее рус­ское православие. Их идеалом были постановления Стоглавого Собора. Они верили, что задача церковной реформы вер­нуться к Московской старине. Патриарх Никон был пер­вый Иосифлянин, который увидал неисполнимость подобной программы церковного обновления. Он показал, что русское православие есть лишь часть вселенской церкви, получившая свою веру и свои обряды от своих учителей-греков. Поэто­му он не побоялся прийти к заключению, что в многочисленных случаях разночтений в русских богослужебных книгах необходимо брать за образец греческие первоисточники и при их свете проверять и исправлять русские церковные обычаи. Это решение было потрясающим ударом для всех ревнителей московского благочестия, отступничеством от миссии, вверенной России, действием, подобным антихристо­ву восстанию против Христа. Москва, Третий Рим, единствен­ная хранительница христианской истины, должна была осквер­ниться заимствованиями из нечистого, Богом отвергнутого источника греческого православия. Для старообрядцев Ни­кон потому был слугой сатаны, великим предателем своей церкви, что он поставил падший Константинополь выше Богом хранимой Москвы. Вначале старообрядцы пытались найти опору в царе, в этом хранителе церковного благо­честия. Когда же они увидели к своему ужасу, что и царь соблазнен отступником-патриархом, то стали готовиться к страшному пришествию Спасителя и с мужеством отчаяния вступили в неравный бой с царской и патриаршей властью. Слова Аввакума к восточным патриархам, приехавшим в

13

1667 г. в Россию, чтобы судить патриарха Никона, являются лучшим выражением всего мировоззрения Иосифлян. В них звучит сила веры, они горят яркими образами, но в тоже время они исполнены русским самомнением и презрением к православному Востоку. Патриархи сначала пытались убедить Аввакума подчиниться собору. Они опирались на вселенский опыт православия, и говорили: «Ты упрям, протопоп Аввакум... вся наша Палестина, и Сербия, и Албанасы и Волохи, и Римляне, и Ляхи все... тремя перстами кре­стятся, один... ты стоишь на своем упорстве и крестишься двумя персты». На это Аввакум отвечал: «Вселенские учителие, Рим давно пал и лежит невосклонно, и Ляхи с ним же погибли, до конца быша враги христианам. И у вас пра­вославие пестро стало, от насилия Турского Магомета немощ­ны есте стали. И впредь приезжайте к нам учиться. У нас Божьей благодатью самодержство, до Никона, отступника, в нашей России у благочестивых князей и царей все право­славие было чисто, непорочно, и церковь немятежна».

Трудно представить себе более трагическую и опустоши­тельную борьбу, чем ту, в которую оказалась вовлеченной русская церковь XVII века. Ее характерной особенностью было отсутствие победителей. Это было побоище, в котором свои уничтожали своих же, пока все церковное здание не оказалось потрясенным до основания. Старообрядцы, эти наи­более убежденные представители Иосифлян, безраздельно господствовавшие над русским Православием в течение 150 лет, неожиданно были отлучены от церкви. Они — оплот самодержавия были объявлены врагами государства. Но и сам патриарх Никон не воспользовался плодами своей победы. Преданный греками, которых он призвал в Россию, он был свергнут с престола и отправлен в ссылку. Епископы и клир, которые прокляли и старообрядцев, и отреклись от Никона, оказались не в лучшем положении. Они чув­ствовали себя беззащитными пред царской властью и стреми­лись всеми способами не навлечь на себя гнева тишайшого Алексея Михайловича. В этой междоусобной борьбе был разрушен тот идеал, которым вдохновлялась русская цер­ковь. Образ Москвы, третьего Рима, был поруган и раз­бить. Но ничего нового, могущего заменить его, руководители церкви не сумели предложить народу. Русское общество про­должало упорно цепляться за старину, жить наследием прошлого и противиться новшествам, шедшим с Запа­да, но и после раскола вдохновение было утеряно, вера в богоизбранность подорвана. Реформы Петра Великого на­несли последний сокрушительный удар по Московской Руси. Патриаршество было уничтожено, его место занял Святей-

14

ший синод, скопированный с лютеранского образца. Это уни­жение православия было лишь неизбежным следствием толь­ко что перенесенного им духовного поражения. Петр Великий видел в церкви преграду, мешавшую развитию страны, и он со свойственной ему решительностью смяли растоптал ее быт и устои. Роковой круг завершился. Та царская власть, которая обеспечила победу Иосифлянам и которой они вручи­ли охрану уставного благочестия, нанесла им жестокое пора­жение и предала своих верных союзников. Ревнителей отеческого предания государевы слуги хватали, истязали и принуждали принимать то внешнее обличие западных еретиков, гибельности которого еще вчера учила их церковь.

Итак Иосифлянское православие погибло от руки, ею же возвеличенной царской власти. Москва, третий Рим, светильник веры, был покинут. Его заменила новая Европей­ская столица, названная не русским именем Санкт-Петербурга. Но все эти внешние удары и поражения не могли унич­тожить веры русского народа в его богоизбранничество. Она продолжала жить в его сердце, потеряв однако свою целостность, разбившись на ряд извилистых, часто и взаим­но противоречащих течений. Три из них заслуживают особого внимания. Первое пыталось упорно продолжать тради­ции Иосифлян. В своей наиболее ярко выраженной форме оно сохранилось в недрах раскола, неуничтожимого, не­смотря на все усилия царской власти. Это направление, утверж­давшее, что русское православие единственно истинное вопло­щение христианства, влияло однако на гораздо более широкие круги, чем одно старообрядчество. Трудно найти верующего русского человека, который бы в глубине своей души не считал все остальные церкви низшей и поврежденной фор­мой христианства по сравнению с красотой и истиной русского православия. Второе течение, особенно расцветшее в XIX веке, хотя тоже верило в богоизбранность России, но оно от­казалось от мысли, что бытовое благочестие, есть единственный оплот против приближающегося царства антихриста. Оно начало искать иных путей для выявления духовного сокровища, вверенного Богом русскому народу. Это направ­ление не имело единой программы, оно растеклось на множество параллельных струй, то сливающихся, то пересекающихся друг с другом. Вершины своей оно достигло в лице Саровского старца Серафима, столь отличного от Иосифлян своей кротостью, радостью и духом свободы. Близко примы­кали к нему Оптинские старцы, вдохновляло оно и славянофилов и Достоевского, но и им же питалось и мистическое сек­тантство России, с его странными прозрениями и мучитель­ными искажениями.

15

Однако основной особенностью XIX века было зарожде­ние третьего течения, русского антихристианского мессианства, начавшегося с движения народников и окончившегося в социалистических и коммунистических партиях. Этот мессианизм добился в наши дни, неожиданной победы. Он захватил власть над миллионами русских людей и до сих пор нераздельно царит над ними. Здесь не место описы­вать сущность русского коммунизма. Достаточно сказать, что он весь соткан из противоречий и срывов. Он уничтожил имя России, но вернул Москве ее царственное место. Он растоптал святыни церкви и народа, но он же провозгласил кремль твердыней грядущего царства социальной справедливости. Москва, красная столица третьего интернационала, заняла место в истории человечества, о котором про­рочествовали книжники и старцы XVI века. Возникает вопрос, чем является вера русского народа в свое особое при­звание, есть ли Москва, действительно, третий Рим — град, призванный решать судьбы человечества, или же это лишь наваждение, которое стоило России жизни миллионов лучших ее сынов. На этот вопрос обычно даются различные отве­ты. По мнению одних, Иосифляне были правы, Москва есть единственная хранительница вселенской истины, и русское царство одно призвано защищать Христову церковь. Все же выпавшие на долю русского народу испытания суть лишь гор­нило для укрепления и очищения его веры.

Другие утверждают, что православие с его косностью и обрядоверием исказило подлинный путь России и что третий интернационал с его пламенной верой в возможность уста­новления социальной справедливости лучше, чем Церковь, выполняет служение России миру. Наконец, можно считать, что все рассуждения о мессианстве России суть лишь болезненные мечты, мешающие нормальному развитию страны. Только освободившись от них, Россия сможет избежать бесцельного уничтожения своих сынов и приступить к столь необходимому строительству своей жизни на разумных началах свободы и справедливости.

Но возможно и иное решение этой проблемы — признавая подлинность мирового призвания России, вместе с тем отвер­гать, как ложные, те два ее исторические воплощения, которые пережила наша родина. Согласно этому взгляду и Московское православное царство, и советская коммунистическая респуб­лика оба, хотя и по разному искажают подлинный лик Рос­сии. Ея истинный путь лежит на продолжении традиции, на­меченной нестяжателями, которая связана своими духовными корнями с первыми и с самыми яркими ростками русского христианства. Православие Нила Сорского и его учеников

16

воплощает в себе наиболее дерзновенный и подлинный образ русской церкви. Будущее нашей родины зависит от того, сумеет ли наш народ осуществить их заветы в своей повседневной жизни, или же они останутся только прекрасным, но не земным идеалом. Путь, намеченный нестяжателями, не легок, но не труднее самого христианства, и русский народ во все времена своей истории был особенно восприимчив именно к этому образу христианства с его решительными отвержением насилия, с глубоким прозрением в иску­пительную силу добровольно взятого на себя страдания и жаж­дой целостной христианской жизни. Быть может, благодаря этим чертам нашей религиозности никогда не были популяр­ны в России преследования и казни еретиков, по той же при­чине потерпели конечную неудачу старообрядцы с их суровым, ветхозаветным подходом к жизни (*).

Россия занимает особое место в истории христианского человечества. Если первый Рим укрепил в церкви дисцип­лину, дал стройность ее организации, помог росту сознания ее единства и вселенской миссии и, если Византия принесла в общую сокровищницу богатство догматического творчества, то Россия поставила перед христианским сознанием задачу оцерковления всей жизни, преображения всей твари через добровольный подвиг любви и сострадания.

Руccкая бoгocлoвcкая мыcль, руccкая худoжecтвeнная oдарeннocть, руccкая нравcтвeнная чуткocть вce эти духoв­ныe дары нашeгo нарoда oткрываютcя вo вceй cвoeй пoлнoтe лишь при coприкocнoвeнии c этoй завeтнoй миccиeй Рoccии. Вce cамoe cвятoe и пoдлиннoe в нашeй Цeркви, иcкуccтвe и жизни, так или иначe, cвязанo c этoй cтруeй правocлавия и oна нахoдит cвoe ocoбeннo твoрчecкoe выражeниe в нeпoвтoримoм пo cвoeй рeальнocти и cилe Бoгocлужeнии Руccкoй Цeркви. Вcтрeчаяcь c литургичecкoй глубинoй Руccкoгo Пра­вocлавия, нeльзя нe пoчувcтвoвать, чтo Рoccия кocнулаcь цeн­нocти, имeющeй мирoвoe значeниe, дoбыла coкрoвищe, oбoга­щающee жизнь вceгo чeлoвeчecтва.

Руccкoe Правocлавиe узрeлo oбраз Хриcтианcтва, нeиз­вecтный дo нeгo, oнo вoшлo пoэтoму на cлeдующую cтупeнь ocущecтвлeния Цeркви на зeмлe, нo этo призваниe явилocь и вeличайшим coблазнoм нашeй цeркoвнoй иcтoрии. Пoчув-

*) В этом сочувствии к гонимым и преступникам и в жалости к страждущим русский народ отличается от европейских наций, где все население обычно помогает властям в поимке и наказании виновных, не менее показательно и то, что непопулярность публичных казней «врагов народа» отличает русскую революцию от французской.

17

ствовав себя преемницей Рима, Россия возжелала использо­вать принуждение — это оружие Рима для выполнения своей миссии.

Начало Рима противоположно Христу, поскольку оно несет мир и благоденствие народам на острие своего меча. Но Рим был покорен образом распятого Галилеянина и он пошел за Ним, разделив с Его церковью свою власть над народами. Церковь приняла этот предложенный ей дар, и вся ее последующая история явилась долгим и трудным изживанием того яда, который заключался в полученном ею мече. Эта болезнь до сих пор отравляет жизнь христианского человечества, и русский народ больше, чем кто либо другой, испил горечь этой чаши. Он острее других почувствовал противоборство Христа и Рима — несовместимость любви и принуждения, но тот же русский народ увлекся мечтой о христианском преображенном Риме, загорелся желанием осуществить идеальное Православное царство, вручив охрану его самодержцу царю, облеченному всей полно­той земной власти. Это искушение Россия должна была иску­пить долгими столетиями своих страданий, но, может быть, никогда раньше в своей истории она не переживала с такой остротой, как сейчас, гибельные последствия применения насилия в деле установления мира и справедливости на земле. Русские христиане получают в наши дни новое крещение мученичеством. Они испытывают на опыте различие между законом христианской любви и свободы и властью Рима.

Если Русская Церковь поможет всем христианам преодолеть соблазн неверного пользования силой, то Россия во истину выполнить свою мировую миссию. Ея столица, Москва займет тогда место одного из основных этапов в развитии христианского сознания на земле, и Москва сможет, по спра­ведливости, быть названной Третьим и последним Римом, то есть, тем Градом, который сделал ненужным древний Рим — тот центр мирового единства, который мечом и огнем пытался слить в нераздельное целое все народы земли.

Н. З е р н о в .

Париж. 22. IV. 35

18