Бердяев Н.А. Лев Шестов. Журнал "Путь" №50

(по случаю его семидесятилетия)

Мы старые друзья с Л. Шестовым и вот уже 35 лет ведем с ним диалог о Боге, о добре и зле, о знании. Диалог этот бывал нередко жестоким, хотя и дружеским спором. Диалог с Л. Шестовым труден, потому что он не диалогический человек, он человек монологический. Л. Шестов — моноидеист, человек одной темы, одной всепоглощающей идеи, он с трудом может стать на чуждую ему почву, проникнуться проблематикой другого, уступить ему, чтобы диалогическая борьба произошла в одной и той же плоскости. Но это свойство, затруднительное для спора и су­живающее сознание, составляет и своеобразную силу Л. Шестова, делает мысль его напряженной и сосредоточенной. Л. Шестов прежде всего мыслитель, имеющий свою тему, им не только продуманную, но и глубоко пережитую. Он один из наиболее верных себе мыслителей. Он стоить вне всех течений, направлений, вне книжных влияний. Мысль его связана с целым рядом великих писателей и мыслителей — Ницше, Достоевский, Л. Толстой, Паскаль, Лютер, Кирхегардт, с которым он встретился лишь в самые последние годы, но она определялась не столько книга­ми и мыслями этих шестовских героев, сколько их внутренним жизненным опытом и их трагической судьбой. Л. Шестов одиночка, он совсем не социален, он хочет решать свою жизненную тему сам пред Богом и перед тайной существования. Переход Л. Шестова в социальную сферу делает мысль его неинтересной. Он совсем также не психолог, как иногда про него думают, он занимается не психологией своих героев, он на них, на их примере решает все ту же свою тему, которой посвящена вся его жизнь. Поэтому он часто неверно и неполно истолковывает других. На других он хочет выразить себя, таков его

50

метод. Л. Шестов глубоко задумался над тем, как сде­лать однажды бывшее небывшим.

Тема Л. Шестова религиозная, библейская. Его обращение к Библии особенно ясно видно в последний период творче­ства. Л. Шестов ищет Бога, в Боге хочет найти свободную жизнь, освободиться от оков необходимости, от законов логики и морали, которые делает ответственными за трагиче­скую судьбу человека. Более всего его мучит проблема грехопадения, о котором рассказано в книге Бытия. Человек сорвал плод с древа познания добра и зла. Л. Шестов истолковывает это в том смысле, что знание и есть источник грехопадения. Разум есть продукт греха. Человек утерял свободу, подчинился необходимости и закономерности, связавших не только его, но и самого Бога. И человек перестал питаться от плодов древа жизни, он изгоняется из рая. Л. Шестов хочет вернуться в рай, к подлинной жиз­ни, которая находится по ту сторону познанного добра и зла. Влияние Ницше было быть может самым сильным в жиз­ни Л. Шестова, оно определило отчасти самую его манеру пи­сать, хотя он совсем не ницшеанец в обычном, банальном смысле слова. И мне думается, что тема библейская слишком соединилась у Л. Шестова с темой Ницше, слишком выра­жена на языке Ницше. Величайшая трудность для Л. Шестова в том, что чисто религиозную тему он выражает и трактует на территории философии. Это как раз и заставляет его вести борьбу против философии, как препятствия для прорыва к Богу. Он всегда противопоставляет эллинскую философию и Библию, Афины и Иерусалим, но вращается он главным образом в сфере эллинской философии, в Афинах, его библейские мысли и слова сравнительно очень ко­ротки. иногда кажется, что он предъявляет философии тре­бования, которые могут быть предъявлены лишь религиоз­ной жизни. Но этим обнаруживаются внутренняя борения ду­ха в самом Л. Шестове. Это и делает интересными и зна­чительными его писания. Он прекрасный писатель. Это ка­чество может иногда быть препятствием для обнаружения жизненного опыта. Но у Л. Шестова всегда виден жизненный характер его философствования. Его философия принадлежит к типу философии экзистенциальной, хотя сам я немно­го иначе понимаю экзистенциальную философию.

Нельзя отрицать значительности шестовской темы. Л. Ше­стов принадлежит к людям, которых мучит Бог, ко­торые с величайшим напряжением духа ищут Бога. Он никогда не обнаруживает своей положительной веры, хотя вера для него главное, даже все. Но ищущие Бога иногда сто­ять выше нашедших Бога. Положительная вера людей бы­-

51

вала так рационализирована, так придавлена понятиями, так подчинена общему, что шестовский протест против та­кой веры может иметь освобождающее значение. Не раз ука­зывали, что отрицание философии само есть философия, что отри­цание разума само пользуется разумом. Но аргумент этот имеет лишь относительное значение. Прорыв за пределы разума возможен и в том случае, если человек еще поль­зуется разумом. Л. Шестова плохо понимают, многие оши­бочно считают его скептиком. Но Л. Шестов заслуживает гораздо былого внимания, чем до сих пор ему уделяли. Он много сделал для приобщения к философии опыта, раскрывавшегося не у философов-специалистов и которому фи­лософы не придавали достаточного значения. Философия есть опытное знание и трагический опыт жизни имеет огром­ное значение для этого знания. Я больше всего расхожусь с Л. Шестовым в оценке познания. Он тоже служит делу познания. Познание имеет и освобождающее значение. Иногда кажется, что тут в споре с Шестовым слишком большую роль играет вопрос терминологии. Бо­лее всего пленяет в Л. Шестове, что на протяжении всей своей литературой деятельности он никогда ни к чему и не к кому не приспособлялся, никогда не вульгализировал своей мысли, не старался ее социализировать. В этом его бла­городство. Не принадлежа ни к какому направлению от все-таки принадлежит русскому духовному ренессансу начала XX в. и является одним из самых своеобразных мыслите­лей этой эпохи. Он насыщен темами великой русской литера­туры, которую он страстно любить и глубоко понимает.

Николай Бердяев

52