Кассиан (Безобразов), еп. Иеромонах Лев Жиллэ: «Иисус Назарянин». Журнал "Путь" №48

Иеромонах Лев (Жиллэ): «Иисус Назарянин по данным истории». YMCA Press. Париж. 1934. стр. 165—36. н.

Маленькая книжка отца Льва Жиллэ состоит из шести глав. Первая имеет немецкий заголовок: «Leben-Jesu-Forschung». Научное восстановление евангельской истории в биогра­фической форме «Жизни Иисуса» было предметом повторных усилий западных, особенно, германских ученых. Опыт о. Льва есть последнее звено в этой цепи. Приступая к своей ра­боте, он обозревает путь, пройденный до него. Гл. II посвящена «источникам жизни Иисуса»; от источников не-христианских и христианских неканонических, о. Лев переходит к Ново­му Завету и дает критическую оценку современного состояния евангельской проблемы. Собственно — история составляет содер­жание гл. III. Она открывается (§ I постановкой проблемы хронологии и заканчивается «последними днями и смертью Иисуса» (§ 7) и суждением о Его чудесах (§ 8). Гл. IV о «Личности Иисуса» распадается на пять параграфов: внешний облик Иисуса (I), пси­хологическое изучение Иисуса (2), характер Иисуса (3), Иисус и люди (4), Иисус и Отец (5). В гл. V о «Благовещении Иисуса» о. Лев сосредотачивает преимущественное внимание на Евангелии Царства и явлении Царства через служение Иисуса (§§ 3-4). Гл. VI: «Вера в воскресшего Господа», заканчивается кратким параграфом (2), имеющим греческий заголовок (в латинской транскрипции (Kyrios Christos (Господь Христос): возносясь во славе, Иисус в сознании учеников запечатлевает свое гос­подство. Он пребывает Господом и для последующего челове­чества. Книге предпослано предисловие с указанием той цели, которую автор себе поставил, и Библиография, содержащая пе­речень небольшого числа основных пособий. Особое «Дополнение» посвящено «Иудейской религии» в эпоху Иисуса.

Свою задачу о. Лев определяет, как строго-историческую, почему и оставляет в стороне вопросы догматики и заботу апо­логетическую (стр. 3 и слл.). Поставленной задаче автор старается быть верен на протяжении всей книги. Ему не внушает дове­рия психологический подход к личности Иисуса (стр. 119 и слл.); он не видит исторических оснований для ответа на вопрос «о братьях Иисуса» (72); воздерживаясь от оценки евангельских чудес, как таковых, он ограничивается историко-литератур­ною оценкой о чудесах в дошедших до нас источниках (60, 84, примеч.) и пытается установить то значение — по существу,

73

духовное, — которое чудеса Иисуса имели для Него Самого и для тех, кто их наблюдали (106 и слл.): требуя веры, чудеса должны быть понимаемы, как знамения, раскрывающая высочайшие ду­ховный истины. Но, оставаясь в плоскости истории, о. Лев отдает себе отчет и в исключительной исторической ценности свидетельства о Воскресении (147 и слл.).

Не притязая на значение самостоятельного исследования (4), книга о. Льва должна быть отмечена, как первая русская «Жизнь Иисуса», стоящая на уровне современной западной нау­ки. В заслугу о. Льву надо поставить собранный им — в сжатой форме — богатый научный материал. Это касается прежде всего глл. I-II, содержащих историю науки, источниковеде­ние, критику текста, и вышеуказанного дополнения по иудейской археологии. Несомненную ценность представляют и отдельный наблюдения, встречающаяся на протяжении книги. Вслед за о. Львом, высказывающим свои догадки с величайшею осторожностью, читатель готов видеть в Иисусе не плотника, а каменщика (78) и в среде, Его окружавшей с детства, — «бедных Израиля», верных закону, но воспринимавших мессианские чаяния не чувственно, а духовно (ibid). В объяснении Галилейского периода евангельской истории о. Лев усвояет боль­шое значение вражде Ирода Антипы, заставившей Иисуса покинуть Капернаум и перейти на положение странника (87 и сл.). Суд Ирода в истории Страстей автор понимает — очень правдоподобно — как экспертизу, в которой нуждался Пилат. На осно­вании внутренних данных о. Лев отдает предпочтение (104 и сл. примеч.) той форме евангельского текста, в которой пред­смертный вопль Иисуса (Мк. XV, 34, 35 и парал.) понимается языческим солдатом! — как обращение не к Илии, а к солн­цу (ἥριος). Можно привести и другие ценные и интересные наблюдения автора. Так, например, понимание предсказания эсхатологической речи (Мк. XIII и парал.) о конце Иерусалима в смысле прообраза мировой катастрофы в эсхатологическом свершении (98) решает главную трудность эсхатологической ре­чи, которая состоит в недостаточно ясном различении конца Иерусалима и конца мира.

Через всю книгу проходить стремление к объективности. О. Лев знает критические вопросы, вызываемые евангельским повествованием, но боится поспешного их решения. Это касает­ся, в равной мере, распространенного в западной науке суждения о двух насыщениях — пяти тысяч и четырех тысяч, - как о дублетах, т. е. двукратном преломлении в устном предании одного и того же события (89, прим.), и убеждения покойного Гарнака, что в слове Мф. XVI, 18 о камне Церкви мы имеем римскую интерполяцию (137 примеч.). О. Лев го­тов допустить (96 примеч.), вопреки многим современным ученым, и то, что Иисус был помазан дважды: сначала — в Галилее (Лк. VII), затем — в Вифании, накануне Страстей (Мф., Мк., Ин.) и, наоборот, очищение храма он склонен — вместе с синоптиками и вопреки Иоанну — относить не к на­чалу, а к концу общественного служения Иисуса (97 и сл.).

Но не все критические выводы о. Льва отличаются одинако­вою степенью убедительности. Согласование синоптикови Ин. ему удается не всегда. О. Лев понимает Ин. — со всею осторож­ностью гипотезы, — как позднейшее закрепление изначального иерусалимского предания, скоро восполненного синоптикамиис годами поблекшего (91 и сл.)» Однако, иерусалимское преда­н-

74

ние в проповеди апостолов (ср. Деян. X, XIII и др.) совпадает с синоптической, не с Иоанновской схемой. Не естественнее ли думать, что первоначальная «христианская катехизическая проповедь) возникшая в лоне иерусалимской общины», как раз и обходила молчанием иерусалимские события, как слишком печальные? Если — так, то Ин., возникшее на склоне апостольского века, и могло сохранить для Церкви эту историю отвержения, в связи с благовестием о тайнах веры. Так или иначе, но я не улавливаю общего принципа, положенного о. Львом в основание согласования истории Иоанновской и синоптической. И частностям, в которых я держусь одного мнения с о. Львом, я должен противопоставить другие, в которых наше понимание не совпадает. Так, например, я не думаю, чтобы беседа с Никодимом (Ин. III) имела место, после заключения Предтечи в темницу (83 и слл.). Из Ин. вытекает обратное, и несогласие с Евангелием должно быть обосновано. О. Лев обоснования не дает. При отсутствии в IV Евангелии повествования о Преображении, его включение в ткань Иоанновской истории представляет немалые трудности. О. Лев помещает Преображение перед Праздником Кущей, т. е. перед Ин. VII (89 и сл.). Но Преображение могло быть и еще раньше, если исповедание Петра в Ин. VI, 68-69 есть исповедание повторное, не совпадаю­щее с тем, которое сохранено у синоптиков (Мк. VIII и паралл.). и, наконец, — это уже не касается Ин. — мне совершенно непонятно, как могло иметь место (94) исцеление десяти прокаженных (Лк. XVII, 11: между Самарией и Галилеей) при выходе Иисуса из Иерихона (Лк. XIX).

Это — частности, и решение их — в плоскости истории. Но книга о. Льва вызвала недоумение и не-историков, насколь­ко мне известно, еще не проникшие в печать. Отзыв о книге - больше года спустя по выходе ее в свет — должен отве­тить и на эти недоуменья. Книга, написанная почитаемым пастырем Церкви, многих соблазнила. Оправдан или не оправдан этот соблазн?

Нужно сказать открыто: задача, поставленная о. Львом, принципиально законная, фактически невыполнима. Свидетель­ствуя, в первых же строках, «что сердцем и духом он после­дователь Иисуса и Его Благовестия» (4) — о. Лев хочет быть историком и только историком. Но разделение истории и живого религиозного опыта не только опасно, оно просто:— невозможно. Опасность — двоякая: религиозная и научная. Приблизиться к понимание Иисуса мы можем только религиозно. Отрешаясь от религиозного подхода, мы посягаем на то, что нам не дано. - В Богочеловеке мы по-человечески судим о Его человече­стве, забывая, что оно неотделимо от Его Божества, и с неиз­бежною закономерностью приходим к радикальным выводам, высказываемым или подразумевающимся. В согла­совании повествований о Рождестве Христовом о. Лев не считает возможным «ни выбирать между хронологией Мф. и Лк., ни утверждать, что II гл. Мф. интерполирована и неподлинна» (75). Невольно возникает вопрос: почему? Где препятствие: в свидетельстве научной совести или в дисциплинарном ав­торитете Церкви? Такое же впечатление вызывает замечание об искушении: «испытание или искушение героя является клас­сической темой в истории религий; это, конечно, не основание считать мифом пребывание Иисуса в пустыне» (81). Можно привести и другие примеры. Приведенные, думается мне, объяс-

75

няют то смущение, которое вызвала книга о. Льва. О. Лев не избежал опасностей избранного им пути. Недаром и проте­стантская наука все яснее и яснее сознает неосуществимость «Жизни Иисуса» Четыре евангельских повествования — в своих различиях, часто не допускающих согласования, — являют лик Христов с разных сторон и тем приближают христианского читателя к полноте его восприятия В английском Библейском Словаре (A DictionaryoftheBibleeditedbyHasrings, V II, стр. 655) этим признанием непосильности задачи заканчивает свою статью об Иисусе Христе W. Sanduy, один из тех критиков, на которых ссылается о. Лев. Неосу­ществимость «Жизни Иисуса» до известной степени, признает и о. Лев (28).

Неудача о. Льва сказалась не только в тех замечаниях, которые вызывают смущение и соблазн. Она сказалась — я го­ворю о «неудаче» в кавычках — в том, что ему не удалось утаить своего отношения к Иисусу, т. е. удержаться в рамках бесстрастной истории. Я не буду говорить о вере в Воскресение, которую о. Лев пытается обосновать на путях истории. Гл. V о «личности Иисуса» он кончает замечательной страницею, которую мне хочется выписать целиком: «Что отличает Иисуса от всех святых — это отсутствие какого-либо раскаяния и покаяния. У Иисуса нет чувства греха. Один из всех людей, Он никогда не чувствует Себя виновным. Он говорит, как если бы никогда не могла потускнеть чистота Его души. Ему не в чем обвинять Себя, нечего искупать, не за что молить о прощении. Эта черта поднимает в душе внимательного читателя Евангелия волнующих вопрос: кто этот человек, единствен­ный смеющий смотреть в лицо Отца, в Его глаза, не опуская головы, не краснея, не бия себя в грудь? Кто этот человек, который, как говорили Иудеи, делает себя равным Богу? В этом кроется «тайна Иисуса». Если всматриваться в Его облик, получается впечатление человека, одинаково хорошо себя чув­ствующего, одинаково «у себя дома» в двух мирах: у Отца и у людей. Облечем это впечатление в отвлеченные термины, и мы попадем в круг идей первых Соборов: мы не далеки от древних греческих определений, по которым Иисус «еди­носущен!» Отцу и «единосущен» людям. За этими термина­ми кроется живой опыт, переживаемый многими и в древно­сти и в наши дни: впечатление, что в Иисусе человеческое и божественное соприкасаются, взаимно друг друга проникают, - как в дали, на самом горизонте, море сливается с небом» (127). Это христологическое исповедание выводить нас из рамок истории. Автор выражает в нем свою веру, нашу общую веру. Это исповедание естественно сопоставить с заключитель­ными словами книги: «Лицо, принадлежащее истории древности, - Он остается всегда современным... Каждому из наших современников, как некогда своим ученикам, Он как бы задает вопрос: «А вы за кого почитаете Меня?» и в зависимо­сти от ответа меняется смысл всей жизни. Большинство ста­новится против Него, иные — действенно, многие — пассивно («Кто не со Мною, тот против Меня»). Иные любят Его боль­ше жизни и считают, чтовне Его ничего нет. От этого вы­бора нельзя уклониться. Кто слышал о Иисусе, или увидел, хотя бы смутно, Его облик, тот  может действовать только с Иисусом или против Него, но не может игнорировать Его. Он стал определяющей силой нашей жизни и нашей судь­-

76

бы» (159). Неслучайно, подстрочное примечание, в котором о. Лев обещает перейти к религиозному исследованию христианства, связано с этими словами. Религиозное исследование, как оно предносится о. Льву, есть свидетельствоверы. Для каждого из нас исповедуемая им вера Церкви, есть и его личная вера. В книге о. Льва это личное отношение ко Хри­сту и действует на читателя с силою, тем более неотразимою, чем более о. Лев старается его заглушить. Значение свиде­тельства — о неизреченной тайне Боговоплощения — получает в книге отца Льва и тот факт, что автор вышел из рамок, которые сам себе поставил.

Но книга имеет положительное значение и в той мере, в какой задача автора получила разрешение. Своими положи­тельными достижениями работа о. Льва показывает христиан­скому читателю область, доступную исследованию историка. Это — область критики текста, историко-литературного введения, изучения и толкования отдельных Евангелий, исследования частных вопросов, собирания по камням того материала, из ко­торого «Жизнь Иисуса» строиться должна, но построена никогда не будет.

игумен Кассиан (Безобразов).