Булгаков С., прот. О. Александр Ельчанинов. Журнал "Путь" №45

25 августа с. г. скончался после долгой и мучительной болезни о. А. В. Ельчанинов. Смерть вырвала его в пол­ноте сил, когда он готовился вступить на новое поприще пастырского служения в Парижском кафедральном собо­ре, куда он призван был митрополитом Евлогием пос­ле внезапной смерти о. Г. Спасского. Болезнь жестокая и не­ожиданная поразила его и, как хищный коршун, выпила из него все жизненные силы. Казалось, отяготела на нем десница Господня, и как Иов на гноище, лежал он на одре болезни, который сделался для него и одром смерти. Все, что могла сделать человеческая помощь и самоотвержен­ная любовь, было сделано для него, но Господь судил при­звать праведника в Свою обитель, и туда взлетела его светлая чистая и праведная душа, неудержанная человеческими уси­лиями. Судьбины Божии неисповедимы, и не о нем, упокоив­шимся, в стране живых ныне надо сожалеть, а о себе самих, без него оставшихся. Ибо горькая утрата для живых есть его уход от нас. Я не позволю себе здесь касаться святыни скорби его собственной семьи, но его духовная семья простиралась далеко и широко за пределы этой последней. Он был священник и пастырь, который связаны был ни­тями духовно-отеческой любви с множеством душ, которые теперь почувствуют себя осиротевшими, потерявшими кроткого и любящего отца и друга. Эти слезы и эта любовь ведомы только небу, о них не будет рассказано в летописях исто­рии, хотя то, что совершается в сердцах, есть самое важное, что вообще происходит в жизни. Не только по личным каче­ствами пастырской призванности и одаренности, совершенно исключительной, но в особенности по своему типу о. Алек­сандра как священник, представлял собой явление необы­чайное и исключительное. ибо он воплощал в себе орга­ническую слиянность смиренной преданности Православию

56

и простоты детской веры со всей утонченностью русского культурного предания. Он был одним уже из немногих в эмиграции представителей старой русской культуры, до­стигшей перед революцией, в особенности в тех петербургских и московских кругах, в которых он вращал­ся, своего рода зенита. Здесь биография почившего вплетается в историю этой русской культуры, о чем пишущий эти строки может быть и историческим свидетелем.

Мое знакомство с студентом, сначала Университета, а потом Московской Академии, А. В. Ельчаниновым от­носится к эпохе примерно 30 лет тому назад в Москве. В это время выделялась и обращала на себя внимание мо­лодая группа мыслителей, писателей и церковных деятелей, связанная между собою не только личной дружбой, но и товариществом по школе. Судьбе было угодно, чтобы на од­ной школьной скамье в Тифлисской гимназии сидели такие люди, как великий русский ученый и богослов о. Павел Флоренский, безвременно скончавшийся философ Вл. Эрн и будущий священник и педагог А. В. Ельчанинов, кото­рые затем в северных столицах, но преимущественно в Москве, продолжали свою школьную связь. Все они — каждый по своему — определились в новом для того време­ни, но исторически давно жданном религиозно-культурном типе, который естественно примыкал к более старшему по­колению того же характера, — и плеяды мыслителей, писа­телей, богословов, поэтов нашего поколения (Тернавцев, Бердяев, Карташев, Вяч. Иванов, Гершензон, Розанов, кн. Трубецкие и др.). К ним же естественно присоединя­лись и их молодке сверстники, как свящ. В. Свенцицкий, Андрей Белый, свящ. С. М. Соловьев, А. Блок и др.) А. В. Ельчанинов был любим и принят одинаково в кругах литературной Москвы и Петербурга, и везде с радостью встречалось появление студента с лучезарной улыбкой, с особой скромностью и готовностью слушать и запечатлевать эти бесконечные творческие беседы. В дружеских кругах его звали Эккерманом при Вяч. Иванове, а затем при о. П. Флоренскому, с которым он вместе жил в Сергиевском посаде (кажется он и сам, шутя, применял к себе это название). Начало этого века отмечено в истории рус­ской мысли возникновением так называемых религиозно-философских обществ, сначала в Петербурге, а затем в Москве, а позже и в Киеве, в них находили для себя выражение новые борения и искания, с их проблематикой и идеологией. Московское религиозно-философское общество «имени Вл. Соловьева» было основано осенью 1905 года, и первым его секретарем и неизменным сотрудником явил-

57

­ся А. В. Ельчанинов, (принимавший участие ранее того и в Петербургском религиозно-философском обществе,) и он оставался на этом посту, пока для этого была внешняя возможность, неся по преимуществу невидимую, но незамени­мую организационную работу. Это была, в то же время, ак­тивная проповедь христианства, борьба с безбожием интел­лигенции в ее собственном стане, — особая задача, выпав­шая на долю нашего поколения и разрешавшаяся с посиль­ной искренностью и энтузиазмом, хотя и без решитель­ной победы, если судить по теперешнему разгулу старого интеллигентского, разлившегося в массы атеизма. А. В. Ельчанинов,вместе с друзьями, служил уже здесьде­лу христианской миссии, которому позже отдал себя всеце­ло как священник. Одновременно возникали и иные начинания в области религиозно-политической, с которыми А. В. Ельчанинов также был связан через своих друзей. Здесь речь шла об идейном и практическом преодолении тради­ционной идеологии, сливавшей и отожествлявшей политиче­ский абсолютизм с православием. Но собственное призвание А. В. Ельчанинова было всегда не литературное, но личное общение с людьми, в частности с молодыми душами. Он был педагогом по призванию, и уже тогда было известно, какой исключительной любовью пользовался молодой студент среди своих учеников. И эта черта — особый интерес к воспитанию и умение установить личную связь и дружбу между воспитателем и воспитываемым, — была особым даром о. Александра. Этой своей потребности он нашел удовлетворение позднее на поприще педагогическом, став во главе частной гимназии в Тифлисе.

Обстоятельства разлучили нас надолго, и наша новая встреча произошла уже в беженстве, в Ницце,где он разделял общую скорбную долю эмигрантского существова­ния. При этой встрече для меня стало ясно, что он решитель­но перерос уже рамки светской педагогии, которая ограничи­вается наружными покровами души, не входя в самое серд­це. Пришло время осуществить педагогический дар во всей его полноте, — в пастырстве. «К почести высшего звания», — к предстоянию перед алтарем Господнем, влекла его одинаково как его личная религиозная потребность, так и эта педагогическая стихия. И желанное совершилось, — с 1926 года о. Александр — священник, занимающий скром­ное место при Ниццком соборе. Со всей открытостью своей чистой и верующей души вкушал он небесные радости предстояния перед престолом Агнца, и с христианским смирением и мудростью этого смирения принимал терния, которые неизбежно встречаются на пути этого служения,

58

как и внешние трудности жизни, его не щадившие. Он от­дался работе приходского священника, но мог ли он при этом забыть свою первую любовь, — воспитание детства и юношества, конечно, уже на церковных началах? Совершен­но естественно, что он оказался одним из местных ру­ководителей «христианского студенческого движения», и нель­зя было не поражаться и не радоваться, видя с какой пре­данностью относились к нему отдельные его члены. То была какая то простая и крепкая настоящая дружба. В этом совершалась та молчаливая и незримая пастырская работа над человеческими сердцами тех, кто с такой любящей скорбью отпускали его из Ниццы и теперь так глубоко и искренно его оплакивают. В это время в собственной духов­ной жизни почившего стали преобладать настроения аскети­ческая. Он посвящал преимущественное внимание святооте­ческой письменности, в частности читал комментарии на творения преп. Иоанна Лествичника.

Много даров у Бога, и Бог ведает пути Свои. Но че­ловеческий глаз в редеющих рядах старого культурного поколения, а в особенности в пастырстве, — еще не видит новых заместителей опустевших мест, и по человечески становится тоскливо и жутко. Однако не место этим чувствам там,где совершается воля Божия. Сеется семя в смерти, восстает в славе, и славим и благодарим Госпо­да о всем!

Кланяясь отшедшему в вечность и творя ему вечную память, да будет мне дано соединить ее с памятью о всей той отшедшей эпохе, как и о тх друзьях, с которыми Провидение соединяло почившего и нас всех в этой жиз­ни, и прежде всего тех школьных его друзей и товарищей, из которых «иных уж нет, а те далече», с памятью о великой русской религиозной культуре.

Если пшеничное зерно не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет плод свой. Слава, и вечная память всем отшедшим и ныне почившему брату нашему!

Прот. С. Булгаков.

12. (25. IX) 1934 Paris.

59