Колпакчи Г. К сравнительной характеристике буддизма и христианства. Журнал "Путь" №39

Поверхность земли не всегда была той, которая нам теперь известна; но с тех пор, как она приняла знакомые нам из географии формы, работающие в ней духовные силы кристаллизируются вокруг двух центров или осей полярно друг с другом сопряженных, из которых один полюс находится в Азии, другой — в Европе. В историческом развитии Азия предшествовала Европе; ей принадлежит прошлое: ее культура захватила северную половину Африки; с другой стороны, обе Америки и Австралия могут рассматриваться, как продолжение Европы, как филиальные отделения и рассадники европейской культуры, которой принадлежит будущее. Поэтому в духовном (не в географическом) смысле теперь существует только два типа культур: азиатская и европейская. В первой из этих культур мы находим, правда, в упадочной форме все, чем может гордиться человечество, начиная с атлантической катастрофы и кончая приблизительно пришествием Будды; вторая только в начале своего действительного развития. Между этими двумя полюсами естественно должен существовать антагонизм прошлого и будущего, антагонизм рас, традиций, душевного уклада. Но не в усилении существующего уже антагонизма лежит задача творческой духовной работы, а в стремлении использовать его для созидания через понимание и примирение. Если оставить в стороне исламизм ближнего и среднего Востока, который в духовном и культурном отношении является уклонением в сторону от нормального развития человечества; если видеть в существующих еще в Индии упадочных пережитках древнего браманического культа местные явления, то буддизм, религия 500 миллионов

60

Дальнего Востока, может рассматриваться, как религиозно-духовное выражение азиатского человечества. Наше стремление понять буддизм и определить его духовную ценность вытекает из желания разобраться в духовной жизни Востока, чтобы из антагонизма могла вырасти общая созидательная работа Европы и Азии. Огнем и мечом насаждали арабы исламизм в Сирии, Персии, Индии, Африке. Мирно и без сотрясений сделался буддизм религией 500 миллионов. В чем его сила?

Прежде всего, этнографически буддизм есть религия тех последних рас Атлантиды (или отсталых ее рас), которые пережили великую катастрофу: китайцев, японцев, монголов, тибетцев, народов Индо-Китайского полуострова, дравидических племен Цейлона. Эти народы чужды арийской культуре. Они несут в себе атлантическую связанность с прошлым, равнодушие к творчеству в будущем, непонимание идеи исторического развития и роли человеческой индивидуальности и в то же время традиционное соприкасание с миром духовного бытия. Всему этому отвечал буддизм — особенно в его «северной» форме (Mahayana).

В буддизме следует различать личное учение Будды от двух позднейших форм буддизма: южного (Цейлон и Индо-Китай) и северного (Тибет, Монголия, Китай, Корея, Япония).

Будда по всей вероятности не думал об основании новой религии. Он хотел реформировать существовавшие религиозные формы, обновить их, упростить; он не требовал от своих приверженцев отречения от Браманизма. Но движимый любовью ко всему существующему и состраданием ко всякой земной твари, он хотел избавления, спасения для нее и считал, что браманизм с его сложным культом, делением на касты, запутанным богословием, бесчисленными иерархиями богов уводит человека от дороги спасения. Ни одна религия ни одного народа никогда не была так сложна и запутана, как браманизм. И радикальным хирургическим вмешательством Будда ампутировал все иерархии, все богословие, весь культ и все деление на касты. Ибо одно только имело для него вес, одно только он видел в мире: бесконечное, безмерное, беспредельное страдание. Ко всему остальному Будда оставался слеп и глух. Реки крови заливают мир, вопли жертв поднимаются к далекому небу... «Как можно еще улыбаться? Как можно шутить? Не безумие ли искать наслаждения? Весь мир окружен пылающим дыханием огня, вселенная окутана густыми клубами дыма, все объято пожаром, космос сотрясается в страдании и ужасе». «Глаз объят огнем, телесные формы пылают,

61

ухо объято огнем, звуки пылают... Тело объято огнем, пылает весь мир».

«Поистине говорю я вам: все пылает огнем похоти и вожделения, огнем ненависти, огнем лжи и иллюзии; все горит огнем рождения, старости и смерти, огнем горя и страдания, огнем скорби и отчаяния». «Все напрасно. Все преходяще». «Чем больше ты любишь, тем больше ты страдаешь». «Рождение — страдание, болезнь — страдание, старость — страданье, смерть — страданье. Страдание — быть соединенным с нелюбимым, страданье — разлука с любимым. Поистине, все есть страданье».

Будда не видит ничего, кроме страданья в мире, не чувствует ничего, кроме бесконечного сострадания, не ищет ничего, кроме избавления от мира и его страдания. В этом — индивидуальная нота буддизма. Все детальное: метафизику и схоластику, буддизм заимствовал из шести главных философских систем Индии и из браманизма; сострадание ко всему существующему Будда переживал, как никто до него.

Но в страдании человек как бы замкнут в тюрьму своего «Я»; он отрезан от других, как бы в наказание; через сострадание чужое «Я» приходит на помощь к страдающему «Я», разрушает стены тюрьмы, выводит его на свободу. Страдание и «Я» сопряжены в мироздании, и потому вторая из основных истин буддизма гласит: причина страдания лежит в дифференциации, в индивидуализации, которые были (согласно позднейшей метафизике) порождены космическими силами тьмы, хаоса, «пустоты», «незнания». В свою очередь, принцип индивидуальности порождает сознание, сознание порождает индивидуальную форму, форма — органы чувств, органы чувств — соприкосновение с «НЕ—Я» и чувство; из этого соприкосновения и чувства возникает «жажда» и «привязанность» к «НЕ-Я», из этой привязанности и жажды рождается «бытие», «рождение» и «страдание». Таковы 12 колец «цепи», ведущих к универсальному страданию вселенной. Взаимная филиация этих «колец» — один из триумфов восточной метафизики. Европейский мыслитель поставил бы, естественно, на первом месте создание тела, затем — органов чувства, далее — сознание, самосознание — и наконец пришел бы к первому члену цепи — хаотической тьме иллюзии. В обратном порядке идет буддийская мысль; для нее незнание создает сознание, сознание — форму, форма — органы чувства и т.д.

Главное из колец этой цепи — «жажда» (Tanha), воля к утверждению индивидуального бытия. Отсюда вытекает третья истина буддизма: для уничтожения страдания надо

62

порвать 12 колец «цепи», погасить жажду, вырвать с корнем привязанность к бытию. Наконец, четвертая «истина» указывает на «путь» избавления и достижения Нирваны — избавления от дифференциации.

Во всем этом ходе рассуждения буддизм чрезвычайно последователен и целен. В нем, как нигде, нашел выражение антагонизм началу «Я». Для буддизма не существует различия между высшим и низшим «Я». Наивысшее «Я» ведантизма (paramatman, т.е. Абсолютный Бог) и эмпирическое «Я» человека (pratyagatman) разнятся для него только в степени: и то, и другое — иллюзия. «Я» богов подчинены тому же закону прехождения, перевоплощения и страдания, как и «Я» человека. Таким образом, все мироздание силой космических потенций хаоса, тьмы, пустоты и «незнания» рассыпалось на искры «Я» — и несет страдание через это «Я» — и никто, никто во всех безднах небес не может спасти это «Я» и помочь ему — кроме него самого, ибо всюду мы находим то же «Я» и в существах божественного порядка. Боги могут помочь через сострадание, но спасти и избавить от радикального зла бытия — от начала индивидуализации, может только само «Я», запертое в свою тюрьму. Оно только изнутри может взорвать стены своей тюрьмы. Каждое «Я» одиноко от вечности до вечности, пока оно не разрушит оболочки своей индивидуализации и не войдет в Нирвану. Этот последний термин означает противоположность индивидуализации, отрицание абсолютное всех атрибутов, абсолютное безразличие, примирение всех противоречий. Нирвана не есть небытие, но абсолютное бытие по ту сторону всякой индивидуализации. Это как бы Аτман ведантистов, но лишенный своего центра, «Я». В «Нирване» надо видеть понятие родственное Zerwana Akarana Персов и Айн — Суф Каббалистов: оно осуществляется абсолютным отрицанием принципа ингеренции, дифференциации, индивидуализации; остается только «голое» бытие.

Буддизм назвали религией без богов и без души. Такое определение легко может ввести в заблуждение. Что буддизм не отрицает существования ни одного бога из браманического пантеона, это явствует из буддийских легенд (jataka), где на каждом шагу боги вмешиваются в события на физическом плане. Но в процессе избавления отдельного человека боги бессильны; в этом парадоксальность буддизма: не только боги не могут помочь человеку (ибо и они прикованы к «Я»), но они принуждены взирать на человека, как на ступень наиболее близкую к избавлению. Действительно, прежде чем войти в Нирвану, божественное существо принуждено пройти через воплощение в физическом те-

63

ле человека; ибо только человек соединяет в себе божественное самосознание и животные стремления, и только он может окончательно победить «Я» через победу над своей животной природой.

По той же причине равнодушно учение буддистов к судьбе души. Ибо душа — одеяние «Я». Какую ценность может иметь одеяние, если само «Я» есть принцип зла? Буддизм, как и браманизм, целиком признавал учение о карме и перевоплощении души — но смотрел на эти духовные факты, как на величайшее несчастие. Цепь перевоплощений есть цепь страданий, и сократить ее есть цель «пути» избавления.

От учения об избавлении нужно отличать учение о божественной личности Будды. Несмотря не невозможность помощи извне, буддист ждет ее только от Будды. При этом надо различать первоначальное учение о личности Будды, сохраненное в южном буддизме, от сложного богословия северного буддизма.

В первоначальном учении Будда есть нарицательное обозначение для ступени наиболее высокого достижения, на которую по очереди подымаются 24 сверхчеловеческих водителя человечества — бодхисаттвы; для этого достижения каждый из них через промежуток в 5.000 лет должен спуститься на землю, воплотиться в человеческое тело и обрести просветление («бодхи»), В конце каждого исторического периода (кальпа) в 5.000 лет, появляющийся на землю бодхисатва дает импульсы к духовному обновлению человечества и началу нового исторического периода. Такой период начинался в 7-ом веке до Рождества Христова, когда воплотился в семье царя Суддходана принц Сидхарта, впоследствии известный под именем Шакия-Муни и Гаутама — Будды.

Гораздо сложнее учение о личности Будды в северном буддизме (Mahayana). Там Будда рассматривается, как абсолютный Бог (Adi-Buddha) в целом ряде ступеней нисходящий до земных Будд. (Amitabha, Avalokitesvala, Manjucri). Неземные Будды называются Dhyoni-Buddha (Будда медитаций), в отличие земных Будд (Mamishya-Buddha). К этому примешивается вся бесконечно сложная богословия браманизма, культы шиваизма и шактизма, различные виды тантризма, пережитки первобытных религий Тибета и Монголии. В результате этого смешения мы находим ламаизм Тибета, Монголии и Китая.

Буддизм, рано вытесненный из Индии, нашел себе благодарную почву у народов атлантического арьергарда, чуждых идее истории, идее свободы воли, личного самоусовершенствования; на западе еще мало известный в 18 веке,

64

он, благодаря Шопенгауэру и Вагнеру, стал сразу популярным. Он льстил усталым инстинктам эпохи, убаюкивал волю, действовал как опий. Это был не активный буддизм самого Будды, а смесь восточного фатализма и квиетизма с крайним пессимизмом.

Буддизм — обвинительный акт против мира. Мир полон страдания и зла; мир — иллюзия, мир — вечно вращающееся в пустоте колесо небытия; в этом мире рассыпаны иллюзорные «Я», осужденные цепями причинности на страдания; слепыми силами толкается это «Я» все ниже и ниже в бездны ада и адских страданий. Через погашение «Я» порываются цепи зла, цепи мира...

Диаметрально противоположен ответ Христианства. Не в основании созданного мира лежит зло. Зло вошло в него через грехопадение человека. Человек в своем падении увлек за собой вниз весь мир и все его существа. Человек виноват в страдании мира, поэтому только сам человек может и должен спасти и мир и себя. Но сделать это он может не погашением «Я», а претворением низшего «я» в высшее, божественное «я». Для этого высшего «Я» не существует уже страдания, болезни, старости, смерти, иллюзии.

Кроме того, человек одинок в буддизме, изолирован от вечности до вечности, старается спасти только себя самого. В Христианстве все человечество пало через вину одного, оно должно спастись в солидарной работе всех — в приобщении к Одному — к Христу.

Иллюзия мира не в нем самом, а в нас: пелена на наших глазах есть последствие падения. Иллюзия мира исчезает для высшего «Я».

Вечно вращающееся «колесо самсары», колесо иллюзорного бытия — есть космический и исторический процесс для буддиста. И он хочет вырваться из этого процесса. Для Христианина жизненные цели лежат не вне мира, а в мире; не бегство из темного мира его задача, а просветление мира через просветление «Я», спасение мира через спасение «Я». Человек должен найти дорогу к самому себе, а не к Нирване. Не только избавиться от зла и умереть для зла, но и воскреснуть для вечной жизни, претворивши ко благу зло, воссоздав в работе разрушенное, выгнув в прямую восходящую вверх линию казавшееся неумолимым «колесо самсары» и героически беря на себя с энергией и решимостью тяжкий подвиг, от которого с пессимистическим отчаянием и усталостью душевной отворачивается буддист.

Будда говорит перед смертью: «Как в раскрытую книгу гляжу я в прошедшие мои жизни и могу читать страницу за страницей и в этой жизни я выстроил себе тело, в ко-

65

тором жил мой дух, как в храме; но теперь я знаю, что это тело, в котором я сделался Буддой — последнее тело... Я чувствую, как трещат балки этого храма, как трескаются и падают с грохотом колонны, как окончательно разрушается это тело — в последний раз».

Христос же говорит: «Разрушьте этот храм тела, и Я выстрою его заново на третий день».

Итак, Буддизм — конец линии развития, последнее усталое слово грандиозной мудрости Азии. Христос — начало новой линии развития; из Голгофы идут все дороги, ведущие в бесконечные дали будущего; оттуда сияет путеводный Свет и льется сила и бодрость в души, в которых воля к жизни и созиданию среди трагической дисгармонии мира сумела победить усталость и волю к небытию.

Григорий Колпакчи.

66