Литвяк М. Листки из дневника (о грешных и праведных; о вере и маловерии). Журнал "Путь" №39

Передо мною религиозный листок «Призыва» № 1. Это парижское издание так называемого «Собрания Духовного Пробуждения в Париже». Есть основание предполагать, что это — издание сектантской организации. Однако самая установка религиозной мысли, общий дух листка рационалистический и юридический, от которого не свободна и традиционная церковная религиозность.

Содержание листка состоит в напоминании о «Трех важных истинах».

1.     Не все люди будут спасены.

2.     Большая часть людей погибнет.

3.     Погибнут и многие из тех, которые думали, что они будут спасены.

Эти три предостерегающие истины обосновываются на соответствующих текстах св. Писания.

Перед читающим эти странички проходит обычная картина натуралистически толкуемого ада, с огненными мечами, плачем и скрежетом зубов грешников. Такая участь ждет большинство людей. Не Иисус Христос ли сказал: «Тесны врата и узок путь, ведущий в жизнь, и не многие (курсив автора листка) находят их». Разве не погибло большинство при всемирном потопе, когда сохранились только восемь человек. И не той ли участи подверглись Содом и Гоморра, где спаслись только Лот и его две дочери. Большинство же погибло (Там же).

Кто не читал сам об этом в Писании, тот слышал от других. И, да не усомнимся мы в достоверности переданных слов Иисуса Христа.

Обогащенный религиозно-философским опытом (собствен-

53

ным или понаслышке) современный человек давно ушел от натуралистического представления ада, с его физическими пытками и муками грешников. Ведь слова Иисуса Христа относились к примитивному человеческому сознанию и потому не могли не быть заражены натурализмом.

Однако, идея карающего Бога, идея божественного наказания, гетерономно определяемого ада доныне живет в сознании людей. И вот, отбросив натурализм этих сказаний об аде, перенеся центр страданий в душу человеческую, все же, для христианского сознания немыслима сама идея гетерономности ада, идея карающего Бога. Не наш это Бог. Не христианский это Бог, отделяющий грешных от праведных и изгоняющий их на уготованные для них муки. И не христианские это праведники, спокойно принявшие награду Господа и воссиявшие в Царстве Его, предоставив грешникам, без страха и упрека, переживать муки ада.

Как много тут ветхозаветного, с мстительным представлением о Боге, сжигающим села, засушающим поля не покорившихся ему людей. И как далеко это от духа Нового Завета, Бога любви, спасающего жертвенной крестной смертью Церковь Свою.

Истинность слов Писания вне подозрения. Однако надо же учитывать ту историческую среду — окружение Иисуса Христа — жестоковыйных иудеев. Надо же было найти язык, доступный их пониманию. И тем более досадным и непонятным кажется применение этого способа к современному, более утонченному человеческому сознанию, с его иным усложненным жизненным опытом.

Цель листка «Призыва», как и цель всякой миссионерской работы — цель практическая — уловление душ в лоно Христианской Церкви. И вот рождается вопрос о методах такой работы. Во-первых — можно ли путем устрашения и страха уводить души в лоно Христовой Церкви?

Юридический и рационалистический характер отношения человека к Богу внедряется в сознание уже с раннего детства. Бог наказывает. Бог милует. Бог — единственный и бдительный распорядитель и устроитель судеб человеческих. В жизни же теней больше, чем света; печалей больше, чем радостей. И значит, все чаще и чаще встает перед сознанием карающий образ Бога.

В жизни карает и по делам и без вины. Известна же мысль: «Кого Бог любит, того и наказывает», или, «Посылает испытание, чтобы веру испытать. Тверда ли она» и пр. и т.п. А впереди неизбежность мук ада. Ибо всякая

54

возможность преображения человеческой природы здесь на земле категорически отвергается. Измученной и забитой в тупик человеческой душе, единственной реальностью представляется не жизнь в Боге, а поиски забвений Бога. Бросаются в тщеславный карьеризм, эгоистически погружаются в семейные радости, разврат, пьянство. Людям с меньшей душевной амплитудой удается усвоить при этом нормальную религиозность. С непросветленной душой, без личной любви к Богу погружаются в обрядоверие. Бог далекий, чужой. Ему приносится «жертва». «Милость» же — любовь и радость семье, возлюбленной, беспутным привычкам.

Разве, поговорив с рядовым атеистом, не увидишь, что его неверие восходит, в конце концов, именно к этим источникам? Разве не идея Бога, как карающего распорядителя всей жизни и значит отнесение всех бед человеческой жизни на счет его карающей воли, являются исходными мотивами рядового атеизма или антитеизма? И значит, разве пассивный, а ныне воинствующий атеизм в России не яркий цвет многовековых посевов традиционной религиозности?

Все атеистические, материалистические, механистические философские концепции вырастают лишь в подтверждение и подкрепление уже свершившегося отпада человека от Бога. Несовершенный Бог, — как виновник зла в мире — а затем атеизм, материализм, механистичность и пр. и т.п.

Развязать этот многовековыми усилиями завязанный узел, остановить уток из Церкви и, напротив, привлечь все новых и новых членов ее, возможно только на построении новых метафизических основ. Нужно распространение миросозерцания, покоящегося в метафизических своих основах, на исконной свободе человека, на основе вменяемости человеку страданий и зла в мире. Только с внедрением в сознание этой идеи можно ждать дальнейшей христианизации мира, общества.

Больше свободной самодеятельности. Больше сознания личной ответственности за грехи всех. Конечно, этот путь труднее. Гораздо легче отнести все беды мира к Богу. Но раз сказал «иду», то — иди. А идти за Христом это и значит взять на себя Его крест, страдания. Больше затрудненности в сознании своей праведности. Больше неловкости стыдливой при мысли о «заслуженной» каре грешников.

Вместо устрашения наказанием — нам надо, в духе подлинного христианства, сосредоточить внимание на духе любви, столь обильно разлитом в Евангелии. К Богу Любви и путь должен быть путем любви. Не страхом загонять,

55

а образом осуществленной в жизни любви, увлекать сердца ко Христу.

Но любовь нужно понимать, как активное начало, охватывающее все стороны жизни. Это значит, в первую очередь, упразднение оправданной традиционной религиозностью двойственности жизни: одно дело дома в семье, другое в обществе; одно дело в церкви на богослужении, другое — у себя в министерском кабинете и пр. и т.п. Надо расширить понятие Церкви, литургии. Дух Церкви вынести за ограду церкви. Церковный культ расширить до божественного строительства всей жизни — теургии.

Противники такой развернутой христианизации общества, религиозной общественности обычно любят ссылаться на цитаты из Евангелия. Когда народ, окружавший Иисуса Христа, спросил что делать нам, чтобы спастись, Христос ответил: «Покайтесь (metanoia), ибо приблизилось Царство Божие». Причем, metanoia ими толкуется как покаяние, исповедь в своих грехах. Покаяться, чтобы дальше не грешить, чего-то не делать. Иначе говоря, истолковывается в пассивном, отрицательном духе. Однако ближайший смысл metanoia связан с глаголами «передумать», «обновить». Таким образом, с точки зрения положительного толкования, тут есть призыв к творческой действенности, обновлению действительности.

Удача исторического христианства будет зависеть от воплощения во всех сторонах жизни образа действенной любви. Только этим путем возможен увод душ в лоно Христовой Церкви. И не единственный ли это путь в борьбе с воинствующим атеизмом в России?

Для торжества христианства необходимо усвоение иных трех истин:

1.     Бог — Любовь и сама Благость, а не карающий и мстительный .

2.     Грех и страдания есть результат свободной человеческой воли.

3.     Преображение человеческой природы и всего мира есть единственная цель человеческой жизни и является делом свободной человеческой активности, хотя и при помощи благодати.

Традиционное толкование христианства может противопоставить много контр-положений метафизического и этического порядка. Из последних может быть указано на то, что отсутствие страха к наказующему Богу может породить еще более печальную действительность. Освобождение человека от страха перед Богом, отсутствие устрашения могут

56

подействовать призывом к квиетизму, успокоенности в своей греховности.

Реальность этой возможности достаточно учитывается. Но нам нужно пройти через эту антитезу. Иного пути нет. Тем более, что в бессознательном историческом процессе она уже пройдена. Страх перед Богом давно забыт.

Историческая церковь выдавала за христианский дух —

страх перед карающим Богом и значит —

рабство человека у Бога.

Христианский мир не принял этого и осуществил —

бесстрашие перед Богом, как плод неприятия и забвения Его и

рабство у своей природы.

История стучит к нам с призывом —

страх перед Богом заменить бесстрашием, но не от забвения, а любви к Богу.

И

рабство у Бога или природы изменить в чувство богосыновнего дерзания к духовному преображению природы и всего мира.

Наконец, второй вопрос, стоящий в логической и онтологической связи с первым —

можно ли, не усвоив, не сделав своими тех трех истин (см. предыд. стр.) для увода грешников в лоно Христовой Церкви и самим праведникам продвигаться далее, в труде личного совершенствования, в осуществлении христианской заповеди о любви к ближнему. Ведь это — путь. Притом долгий и тернистый. Сама их онтология не является ли губящей все их подобные попытки?

Нам еще, более или менее, легко бремя любви к людям нас любящим, нам угождающим. Мы так охотно заносим их в разряд «добрых» и «праведных». Но уже встреча с нас ненавидящими и злыми вообще ставит для нас этот вопрос во всем его трагизме. Как любить зло и злых, раз «князь мира осужден»? «Не любите мира, ни всего, что в мире». А если ближний — концентрация всего «мирского»? Как преодолеть этот трагизм духовной жизни человека, понимая заповеди Христа не как внешний закон, гетерономное предписание, но как жизнь и осуществление полноты ее?

Вырастает тягостный крутой всход. От достижений отрицательного характера, — если не люблю, то уже не ненавижу; если делаю не любя, то делаю как бы любя переходишь к положительному осуществлению любви. И вот, указанный выше рационализм и юридизм традиционного сознания не яв-

57

ляется ли началом, мешающим делу просветленной любви? Разве привычка к идее неизбежности гибели некоторых или большинства людей, второй и вечной смерти, происходящей по божественной санкции уже самым фактом существования не ожесточает сердца «праведников»? Путь их домыслов — путь ratio. Примерно он таков. Верно, что должно любить каждого человека. Ведь на каждом почила рука Великого Творца — каждый носит Его образ и подобие. Но ведь образ Божий не — данность. Он задан человеку. Большинство же людей не воплотило его в действительность. Памятуя заветы Христа о любви к ближнему, я достиг того, что погасил в себе чувство ненависти к злу, злым. Внешне я поступаю так, как будто люблю, но внутренне... Я не могу заставить себя любить зло, злых. Ведь любовь это стремление, тяга к совершенному, доброму, прекрасному. Я люблю Бога всем сердцем своим и всеми помыслами своими. Но зло, злых? Молчит, мертва душа. Да, ведь и сам Иисус Христос осудил зло и неизбежна кара Его грешников.

Таковы домыслы услужливого ratio. Таков печальный финал пути даже лучших из «праведников», преодолевших ненависть, творящих добро, хотя бы и «как бы» любя.

Человечество разделяется на две категории «добрых» и «злых», «праведных» и «грешных». Идеей неизбежности ада и невозможностью преображения утверждается бытийственность зла. Отрицанием же за человеком свободы и ответственности за грехи ближнего успокаивают совесть при созерцании зла и злых.

Традиционная религиозная мысль любит останавливаться на словах Иисуса Христа о плевелах и сорных травах, которые будут выполоты и сожжены, разумея под ними грешников и открывающуюся перед ними перспективу адских мук и второй смерти. И в то же время проходит мимо драгоценнейшей жемчужины христианского учения — смысла и значения веры, этой оборотной стороны первой из добродетелей — любви. Незаслуженно мало внимания уделяется словам Христа о силе веры все могущей, все превозмогающей. «Истинно, истинно говорю вам: верующий в меня дела, которые творю я, и он сотворит и более сих сотворит». (Ио. 14, 12, 13). «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно, и скажете горе сей: перейди отсюда туда, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас». (Мф. 17, 20).

В этих словах источник крушения традиционной религиозности. Тут призыв к свободной самодеятельности, дерзанию, преображению всей жизни, душ. A разве и не са-

58

мой проблемы ада, понимаемой даже как имманентное страдание человека? Вера есть обличение вещей невидимых. Верящий дерзновенно отметает все внешние эмпирические наслоения в человеке. В бесстрашном творческом порыве веры он прорывается вглубь человеческого я. За видимым эмпирическим человеком он подозревает образ Божий. Этот образ он только видит. К нему обращен его взор. И тогда не видит он в мире зла, злых. Есть тяжеловесная груда оказательств неверия. Есть злые деяния, как плод деяния, как плод неверия, т.е., не видение в человеке образа Божия — творца любящего и ждущего любви. И есть внутренний светлый лик человека, вечно страдающий и взыскующий любви. Надо только поверить, что под эгоистической самостью живет этот божественный образ, готовый раскрыться на призыв любви. A где вера — там чудо. Силою веры сжигаются в душе эти напластования осколков общего неверия. Расчищается путь к внутреннему светлому лику человека. Сжигается злое. В едином огненном порыве веры нам дано сжечь зло, ад.

Достижение праведности «праведников» может идти единственно по линии изживания укоренившихся рационалистических идей традиционной религиозности. И путь к этому — вера.

А если так, то фиксация внимания на зле как бытийном начале, аде, как естественном следствии невозможности полного преображения человеческой природы, не есть ли признак маловерия?

Μария Литвяк.

59