Полотебнова А. Из итальянской религиозной жизни. Ассизы. Журнал "Путь" №37

За последнее время в Ассизах не прекращаются празднества: в 1926 г. — торжество 7-го столетия смерти великого Ассизского Учителя, в 1930-м — королевское бракосочетание и освящение новой усыпальницы Франциска, в 1932-м — перенесение в непосредственную близость его гробницы праха 4-х его учеников и сподвижников: Фра Анжело, Леоне, Руффино и Массео, а также донны Иакопы ди Сеттесоли, его друга и ревностной почитательницы. Кажется ничего не было забыто в этих торжествах для возвеличания памяти великого аскета Умбрии: пышныя процессш во глав% с Папским Легатом, роскошные дары Собору священных предметов, облачения, церковной утвари, участие представителей властей, школ и всевозможных Обществ, свечи, фимиам, чудесные концерты органа и хоров, речи, лекции и даже средне-вековые костюмы. Забыт был только францисканский дух мистического супруга Мадонны Нищеты, того, кто избрал центральной точкой своего учения покаяние, смирение и добровольную бедность. Что сказал-бы он, непримиримый враг всякой гордости, темного тщеславия, богатства и пышности, видя себя предметом почти божеского поклоненья, окруженного золотом и фимиамом в месте своего последнего успокоения, которое он завещал сделать смиренным и нищенски простым, как и вся его жизнь? Не отшатнулся ли бы он с ужасом от такого воздаяния своих «последователей», исказивших его чистый, трагический образ и не искал ли бы отрадного одиночества Верны, святой горы, где вкусил неведомые миру муки плоти и восторги духа от близости Христа?

*) Бракосочетание Итальянской Принцессы Джиованни с Болгарским Королем Борисом.

68

Удивительно что этот «самый итальянский из святых» и «самый святой из итальянцев», как почему-то его называют в Италии, именно на родине понять очень мало. Личность Франциска есть такое же исключительное явление в области человеческого духа, как гениальный ум Ньютона, Леонардо да Винчи, Гете — в области науки и искусства. В нашем бедном человеческом языке нет выражения для определения этого «дара свыше». Его может быть можно было бы назвать «гением духа». Франциск не был ни угодником, ни мучеником в тесном смысле слова. Он даже вовсе не был рожден «святым» и многие его сподвижники были святее его. Но может быть он был больше чем святой: безмерно великая душа, томившаяся жаждой небывалого подвига, «гений духа», великий борец с Дьяволом не только в мире, но еще более в себе самом, покаянный Псалом, могучий преобразователь душ силою смирения и Любви.... Каждая победа, каждая ступень восхождения стоили ему борьбы и муки духа и плоти, которая не хотела умирать.... И центром поклонения и приближения к Божеству он избрал Крест, занявший преобладающее место в его жизни: Крест, с которого призвал его Распятый, крест, который со страстным рвением нес он всю жизнь до последней Божественной трагедии святой Горы, где опять таки в символическом образу «распятого» Херувим-Христос запечатлел его слияние с Собою дарованием блаженной муки Стигматов.... Вот он, «подвиг небывалый», завершение долгого и страдальческого восхождения: через покаяние и отречение слияние с Первоисточником вечного Света....

И из этого трагического образа мистика и духовного вождя своих современников Католическая Церковь сделала кроткую до слабости фигуру святого «Ассизского бедняги», почти юродивого проповедующего радость нищенства и разговаривающего с бессловесными тварями. Да, среди муки покаянных слез которые погасили для него еще при жизни земной свет он имел минуты «совершенной радости» *) — но не надо забывать что эту совершенную радость видел он в способности безропотно с полной ясностью души, переносить незаслуженный обиды и оскорбления. Опять таки — высший трагизм восхождение в область, недоступную человечеству — приближение ко Христу. Нет, он положительно не вмещается в рамки церковной святости: он гораздо больше гораздо исключительнее.

Но если дух его «усилием» брал Царствие Божие, земная

*) «perfete letizia». (Fioretti).

69

слава далась ему легко. Не потому ли умный Папа Гонорий III, несмотря на противодействие кардиналов, с необычною уступчивостью разрешил основание нового Ордена Миноритов *) и даровал полную индульгенцию — indulgentia plenaria маленькой забытой церкви Санта Мария делла Анжелла вопреки церковной традиции, — что он во время понял, что этот смиренный монах с глазами мистика и душой героя опаснее для Папского престола сильных мира сего? Многие историки и биографы Франциска отрицают в нем реформаторский дух; но ему просто не пришлось проявить его в действии, так как неприятель слишком поспешно отступил по всей линии. Перед ним заискивали, к нему прислушивались его приглашали в дом епископы и кардиналы, призывали судьей и примирителем в социальных распрях. Народ открыто почитал его святым. Не прошло и 2-х лет с его смерти, как он был вознесен на алтарь, опять-таки вопреки каноническим правилам, для того, чтобы сгладить перед современниками и перед историей огромность его реформаторского дела. И стал он «одним из католических святых» для невежественных масс, всегда готовых с умилением бежать за всякой пышной процессией, и даже самый Орден, творчество его подвижничества, не остался ему верен, применяя к потребностям «современности» святые «чудачества» Ассизского бедняги.

И с каким то тягостным недоумением прислушиваешься ко всей этой мирской сутолоке торжеств на родине, великого Апостола Умбрии, сумевшего после долгой борьбы победить последнее искушение Дьявола, возненавидев суету и славу мира сего. И как будто в отмщение за эту геройскую победу, тот же Дьявол толкает его почитателей профанировать его память, нарушая его самые дорогие заветы. Строгий до крайности к себе, но снисходительный к другим, он одного никогда не мог простить: малейшей тени гордости и тщеславия. Не повторил ли бы он своим лукавым, или невежественным поклонникам слова Христа: Как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от единого Бога, не ищете? **) Новая гробница его сделана в строгом и художественном стиле, но не лучше ли ему было покоиться до радостного утра в неотесанном обломке Субазиевской горы, куда с такою любовью и бережным вниманием к памяти Учителя заключил его гениальный творец Ассизского собора фра Элия? Это трогательное погребете в недрах Природы последнее объятие родной скалы, было ближе по духу то-

*) Frati Minore (1221).

**) От Иоанна гл. V — 44.

70

му, кто захотел умереть «голым на голой земле» и где его немощная плоть, бывшая при жизни его врагом, до того затерялась веками, что ее пришлось разыскивать для нового погребения.

И неужели его поклонники не нашли в его живой деятельности на благо ближнего достаточно материала, чтобы почтить 7-ое столетие его смерти великими делами милосердия и любви, на алтаре которой сгорала его краткая жизнь? Он нес святую свою помощь преимущественно тем, кто были отверженцами, возбуждавшими физическое и нравственное отвращение человеческого общества: прокаженным, преступникам, грешникам. Разве мало и теперь несчастных, если не прокаженных, то страдающих подобными же страшными, отвратительными язвами, часто унаследованными от предков? Разве мало малолетних преступников и покинутых детей, которым предстоит та же дорога? Почему устроители юбилейных торжеств, среди которых были профессора, ученые, общественные деятели, не говоря уже о высшем церковном элементе, не почтили его заветов, не воздвигли в память «серафическаго отца — Serafico Patre, образцовой больницы для погибающих не столько от болезни, сколько от невозможности бороться с ней? Почему не учредили во имя его Францисканского Комитета для подаяния братской духовной помощи заключенным? «Если любите Меня, соблюдите заповеди Мои»... *)

Но кроме гения духа, Франциск был и гений поэзии. Песнь была ему присуща, как дыхание. Прежде звучала она любовной страстью под балконом прекрасной дамы; потом очищенная от земной суеты, поднялась, как дым кадильный от руки Ангела перед Богом. Он пел... Шел по тропинке родного леса нищий, почти нагой, в одном плаще, которым прикрыл его Ассизский епископ Гвидо на площади города после суда с отцом и пел песнь освобождения от всех земных оков, приветствовал вступление в тесные врата, ведущая в Царствие Света.... Пел в узкой своей келье, пел в лесу, где состязался с братом соловьем, отвечавшим ему своей томно замирающей трелью, пел больной, уже почти слепой в монастыре С. Дамиано, где создал величайшее поэтическое произведете, гимн Любви в Боге всего Сущего, мистическое приобщение к душе всей Природы, Песнь Песней Нового Завета **)... Пел умирающий в доме епископа в Риэти, так что братия просила его удалиться в уединенный монастырь С. Мария делли Анжели, чтобы песнею

*) От Иоанна гл. XIV — 15.

**) Canticum iratis solis (1225).

71

своей не вводить во искушение приближенных епископа ожидавших от него покаянных слез в предсмертные дни. Но для него покаянные слезы были уже прошлым, подвиг небывалый совершен, душа, освященная кровавыми язвами Стигматов, еще здесь, на земле получила залог Избранничества и осталась только великая радость Хвалы, Песнь Любви и восторга... И с последними звуками этой песни отлетел дух его в обитель Света...

Любовь Франциска к Природе в поверхностном понимании известна всем: нет ни одного итальянского зоофильского журналами одной газетной статьи, пишущей против истязания животных, где бы ни упоминался «Серафический отец», укрощающий брата-волка и проповедующей сестрам-птицам. Это сделалось общим местом, несколько слащавым рассказом, годным разве для детей, прежде, чем всемирное мистическое значение «одухотворения» Природы было понято, как новое откровение. И здесь то же фатальное умышленное, или неумышленное искажение Францисканского духа, ясновидение Природы, известного когда-то древности, но потом утраченного и забытого. Францисканская литература, клерикальная и светская, изучившие во всех подробностях жизнь и учение Ассизского Апостола, недостаточно выделила его мистическое миропонимание, как характерную черту его религиозной индивидуальности и оно осталось мертвой ценностью, не претворившись в живую целительную силу человеческого духа. А между тем это самый верный, может быть единственный путь возрождения человечества: больше храмов и богослужений, более больниц, убежищ для бедных и детей, более монастырей и проповедей, конференций мира и разоружения, потому что он вмещает все это в себе одном, как Любовь вмещает всякое благо...

Вопрос о милосердном эксплуатировании живой Природы, т. е. о приобщении ее к великому делу человеческого труда, составляет одну из труднейших проблем человеческой совести, — но до разрешения его еще слишком далеко там, где совершаются чудовищные истязания ради наживы и потехи над живым существом, родным человеку по плоти и духу. Италия, как все южные страны, особенно нуждается хотя бы в самой элементарной проповеди милосердия к живой Природе, заливающей своей мученической кровью несравненную красоту итальянской земли. Но в защиту ее не раздалось ни одного голоса ни моралистов, ни философов, ни Церкви, ни даже педагогов, а только единичные воззвания чьей-нибудь чуткой совести и немногочисленных Обществ Покровительства животным. Правда, за последнее годы общества эти значи-

72

тельно умножились под воздействием Муссолини, искреннего любителя животных, но даже в самих Ассизах оно основано только недавно и деятельность их так плохо организована и разрознена, что является мало плодотворной, тем более, что и среди организаторов нередко встречаются лица, смешивающие этические цели с экономическими интересами, как будто стыдятся проявить слишком большую чувствительность, называя ее «англо-саксонским истеризмом».

И никому из почитателей Ассизского Учителя не пришло в голову, что лучшим памятником смиренному брату всех творений Божиих было бы не бронзовая фигура, не мраморный саркофаг, не фимиам, свечи и восхваления, а широко организованная деятельность распространения любви к Природе среди народа через школу, летучие библиотеки и живое слово для подготовки нового поколения, незапятнанного страдальческой кровью меньшой братии. Ведь эта любовь во Франциске не была одним поэтическим вдохновением, или религиозной философией: она была Откровением, которое излучала его душа в ежедневном подвиге действенного милосердия. «Если любите Меня, соблюдите заповеди Мои» *), — но их не соблюли, их просто забыли, потому что они не вмещались в театральную программу юбилейных торжеств...

Что это: непонимание, или малодушный страх насмешки над «чужестранным» истеризмом? Или так уж глубоко погрязли мы в «экономических проблемах», что скрылся от нас Лик Божий, сияющий в красоте мироздания и не слышим мы призыва Его в многоголосой хвале Природы?

А вы ни гласа Его никогда не слышали, ни Лица Его не видели.... **).

Анастасия Полотебнова.

Roma

*) От Иоанна гл. XIV 15.

**) От Иоанна гл. V — 37.

73