Франк С.Л. Основная идея философии Спинозы. Журнал "Путь" №37

(К 300-летию дня рождения 24 ноября 1632).

За три века, истекшие теперь со дня рождения Спинозы, его религиозно-философское мировоззрение не только подвергалось самым многообразным оценкам, но и испытало судьбу, которую по резкости перемен можно назвать драматической. В течение более века, до конца 18-го, века религиозное общественное мнение Европы с отвращением и ужасом смотрело на Спинозу, как на вреднейшего и бесстыдного атеиста; и многие из французских философов эпохи просвещения, как Бэйль и Вольтер, по существу не отличались от этого суждения верующих — они усматривали в системе Спинозы просто бессмысленную нелепость. Это отношение сменилось в Германии в конце 18-го века восторженным прославлением Спинозы. В 1785 г. Якоби опубликовал свой разговор с Лессингом, в котором последний жаловался, что со Спинозой обращаются, как «с мертвым псом» и признавался в своей любви к его идеям. Сам Якоби считал, что всякая последовательная рациональная философия должна быть спинозизмом, отвергая, однако, именно в силу этого, идею рациональной философии. Гердер, Гете, Шлейермахер прославляли глубокую, чистую и бескорыстную религиозность мыслителя, который незадолго до того считался отъявленным наглым атеистом. Гегель в своей истории философии с свойственным ему чутьем к пониманию своеобразий духовных явлений разъяснил, что пантеизм Спинозы, утверждающий тождество «Бога и природы», есть не атеизм, а акосмизм: в системе Спинозы исчезает не Бог, будто бы заменяемый природой, а, напротив, мир, без остатка растворяемый в Боге. Затем во второй половине 19-го века, в связи с общим упадком философского творчества, страстное отношение — положитель-

61

ное или отрицательное — к философии Спинозы вообще исчезает, сменяясь основательным историко-философским изучением его мировоззрения. Куно-Фишер в своей «Истории философии», следуя гегельянской схеме прямолинейного диалектического развития идей в истории философии, изображает систему Спинозы, как чистый рационализм, как последовательное, бесстрашное доведение до конца направления Декарта. Эта явно односторонняя оценка вызывает тотчас же возражения. В 1862 г. была открыта юношеская работа Спинозы на голландском языке (по-видимому, дошедшая до нас в голландском переводе с латинского оригинала): «Краткий трактат о Боге, человеке и его блаженстве», в которой очень отчетливо выступают ранние и, следовательно, первичные мотивы философии Спинозы. Опираясь на эту работу, ряд исследователей открывают иные, нерационалистические источники его мировоззрения. Бреславльский раввин Иоэль устанавливает зависимость Спинозы от средневекового еврейского богословия, Авенариус и Зигварт сближают его идеи с идеями Джордано Бруно, ученый спинозист Фрейденталь открывает глубокое влияние на Спинозу схоластики. Эти различные понимания, в сущности, не противоречат друг другу: в них устанавливается общее, прошедшее через разные каналы, влияния на Спинозу новоплатонической мистики и тем самым утверждается, вопреки Куно — Фишеру и господствующему воззрению вообще, мистический элемент в учении Спинозы. В конце 19-го века у нас в России воскресает в полемике между Вл. Соловьевым и А. Введенским, старый спор об атеизме или религиозности мировоззрения Спинозы: Введенский считает пантеизм Спинозы последовательным атеизмом, тогда как Вл. Соловьев утверждает религиозность Спинозы и признается во влиянии Спинозы на его собственные первоначальная религиозные воззрения. В наше время, несмотря на вновь наступивший общий упадок интереса к философии Спинозы, учреждается (к 250-летию смерти Спинозы в 1927 г.) международное ученое общество его имени, издается «Bibliotheca Spinozana» (собрание документов и исследований, относящихся к его жизни и учении) и впервые опубликовывается, трудами Гейдельбергской академии наук под редакцией Гебхарда, подлинно критическое издание его трудов.

Всем известно, что философия Спинозы есть пантеизм, утверждение единства Бога и мира. Но «пантеизм» есть общее название, в которое вмещается довольно разнородные в других отношениях направления мысли. Обычно пантеизм принято отожествлять с натурализмом, с подменой Бога — природой, т. е. с слепотой, не способной в бытии усмотреть

62

ничего, кроме системы природы. Что система Спинозы не есть просто и только натуралистический пантеизм — это показал, как указано выше, уже Гегель. Нельзя, конечно, отрицать, что в состав этой системы входит и элемент натурализма. Именно из упомянутого выше «Краткого трактата» отчетливо видно, что одной из существенных интуиции Спинозы была интуиция «единства всей природы»; бесспорна связь Спинозы с натурализмом эпохи возрождения; известна его близость в юности к натуралистическому кружку ван-Энде в Амстердаме. Однако, натурализмом не только не исчерпывается смысл спинозовского пантеизма, но он не составляет его наиболее глубокого и первичного смысла. Не определяет подлинного существа учения Спинозы и обусловленный картезианским рационализмом математический пантеизм, который не только определил известную форму изложения его системы в «Этике» (форму учебника геометрии), но и старался на ее содержании, именно на одной из центральных мыслей Спинозы, по которой «все вещи вытекают из Бога так, как из природы треугольника — равенство его углов двум прямым».

Монистического объяснения источников и смысл философии Спинозы дать вообще невозможно. Эта, мнимо столь логически последовательная система идей, слагается в действительности из комбинации различных мотивов. Вернее сказать: как всякая вообще философская система, она исходить из одной первичной определяющей интуиции, которая, однако, в силу сверхрациональности всякой интуиции, не может быть выражена в одной логической схеме и пользуется для своего отвлеченного выражения комбинацией ряда отвлеченно выраженных тенденций.

В этой своей основной и первичной интуиции философия Спинозы во всяком случае более глубока, чем и натурализм и рационализм. Совершенно несомненно, что она приближается к интуиции новоплатонизма, но дает ей свое особое выражение. Чтобы понять ее истинный смысл, удобнее всего исходить из уяснения загадочного для ее толкователей пункта системы Спинозы — сочетания в ней учения о нераздельном исконном ее простом единстве Бога, как единой бесконечной субстанции всего сущего, с учением о совершенной разно качественности и раздельности «атрибутов» или качеств Бога, из бесконечного числа которых человеческому уму доступны два: «протяженность» и «мышление». Учение о единстве атрибутов в субстанций понимается обычно, как психофизический монизм: телесный и душевный мир суть не отдельные миры, а неразрывно между собой связанные, хотя и не соприкасающиеся и не взаимодействующая стороны одной, внутренне-единой и

63

простой «субстанции», равнозначной Богу. Не подлежит, конечно, спору, что натуралистическая  концепция единой вселенной, открывающейся нам с своей физической и психической стороны, входить в состав мировоззрения Спинозы. Но основной смысл учения о двух «атрибутах» Бога и их единстве, все же иной, гораздо более глубокий. Его можно ближайшим образом определить, как гносеологический монизм, опирающийся на интуитивистическую теорию знания *). Спиноза сам поясняет свою мысль примером: круг, как пространственная реальность, и наша «идея» этого круга есть одно и то же, лишь рассматриваемое с двух сторон. Это есть идеалреализм — убеждение, что бытие не есть ни слепая, чуждая духу реальность (точка зрения обычного реализма), ни чистый дух (точка зрения идеализма), а нечто третье, объемлющее то и другое, и притом не как различные свои части, а как слитные и лишь отвлеченно различимые моменты первичного единства. Характерно, что Спиноза при этом ссылается на «неких евреев», которые учили, что «Бог, разум Бога и постигаемые им вещи есть одно и то же» (имеются в виду средневековые еврейские богословы, в особенности Хаздай Крескас). Спиноза по существу повторяет древнюю мысль Парменида: «одно и то же есть мысль, и то, о чем она мыслить», развитую Плотином в целое систематическое учение о сверхсущем и сверхрациональном «Едином», которое на второй, низшей ступени, в качестве «бытия» дифференцируется на соотносительные моменты «мышления» и «мыслимого». Если присоединить к этому учение Спинозы о качественной бесконечности Бога, выражаемой в бесчисленных его атрибутах, из которых нам доступны только два (протяженность и мышление) и его учение об интуитивном знании, которое есть не отвлеченно-предметное постижение, а «переживание самих вещей и наслаждение ими», то мы убедимся в том, что Спиноза, несмотря на свой рационализм и на явную примесь натурализма, был своеобразным мистиком. Его мистика — не только по ее методу, но и по ее содержанию — может быть определена, как мистика созерцательного познания. Весь мир есть для него не что иное, как реальность идей и их видоизменений в уме Бога; акт творения мира и акт познания или развертывания идей в уме Бога есть одно и то же; и наше адекватное познание, в котором всеобъемлющая реальность предстоит нам, как идея, или в лице идей мы имеем саму реальность, есть наше приобщение к таин-

*) Этот смысл «учения Спинозы об атрибутах» я пытался подробно разъяснить в статье под этим заглавием в Вопр. Филос. Психолог. 1912, кн. 114.

64

ственному акту творческого развертывания идей реальностей в Боге, как и мы сами, наши души, суть не что иное, как модификации Божьей мысли. Спиноза настолько упоен и захвачен этой интуицией мистического всеединства Бога (тайна которого, несмотря на сверхрациональность Бога, именно его качественную бесконечность и абсолютную внутреннюю простоту, раскрывается нам в идеал-реалистической природе чистой мысли), что все остальное в бытии исчезает от его взора, превращается в ничто, или как бы лишь в легкую поверхностную рябь на лице Божием или в колеблющееся прозрачное одеяние Божие. Весь остальной характер его системы и вся ее грандиозная односторонность, единственное в своем роде в истории мысли сочетание в ней величия мысли с бедностью и упрощенностью вытекают отсюда: относительность понятий добра и зла по сравнению с бесконечным совершенством всеединства, отрицание всяческой изначальности или субстанциальности отдельных существ, поэтому отрицание и свободы воли, и индивидуального бессмертия, и наконец отрицание личного начала и в существе Бога и в отношении между человеком и Богом. Последний момент надо тоже отчетливо уяснить, избегая ошибки его отождествления с безличным натуралистическим пантеизмом. Если Спиноза говорить, что между «разумом Бога» и «разумом человека» существует примерно такое же бесконечное различие, как между «созвездием» «Пса» и «псом, лающим животным», то он не хочет этим сказать, что Бог тождествен слепой, безличной природе, а лишь утверждает, что абсолютный разум не только количественно, но и качественно несравним с ограниченно-индивидуальным сознанием человека. Или, как это выражал спинозист Гете: «профессор есть личность, Бог не есть личность».

Основной, чисто логический порок этой системы идей обусловлен, однако, еще и тем, что свою мистическую интуицию Спиноза пытается выразить не только в рациональных формах (как это делает всякая философия), но и в формах рационалистических. В связи именно с моментом мистики чистой мысли стоить его вера в адекватность «математического», т. е. отвлеченно-логического порядка идей. У Спинозы, правда, в идее качественной бесконечности, в идее единства логической разнородных атрибутов мелькает основной мотив «отрицательного богословия» и потенциально содержится даже мысль о сверхрациональном познании Сущего в форме «единства противоположностей» (основная мысль системы Николая Кузанского, опирающегося на традицию восточного мистического богословия). Но этот мотив подавлен

65

у него мотивом рационализма. Ему недоступна диалектика абсолютного. Потому Бог, как Абсолютное, несовместим у него ни с чем относительным и частным, беспощадно поглощает в себе, все остальное, не оставляет места ни для чего иного, тогда как абсолютное становится истинно Абсолютным только, как единство абсолютного и относительного. У Спинозы все находится в Боге, но Бог не находится ни в чем. Замечательна при этом роковая диалектика идей. Утверждение совершенной, безусловной имманентности Бога приводит неизбежно к утверждению его абсолютной качественной трансцендентности, т. е. к признанию его абсолютной инородности творению; а тем самым, поскольку творение все же есть какая то реальность, отрицать которую безоговорочно немыслимо, эта реальность просто не находит для себя места в системе Бытия и оказывается чем то посторонним и чуждым Бога. Утверждение божественности мира, его бытия в Боге, парадоксальным образом приводить к отрицанию и отвержению всего мира, к уничижительному отношению к нему, как к чему то призрачному, не-сущему, ничтожному, — с чем связан и весь характер этики Спинозы, для которой в жизни нет ничего ценного, кроме чистого созерцания, отворачивающегося от живого многообразия и творческого развития мира. Именно пантеизм Спинозы не может достигнуть истинного всеединства.

Если бы Спиноза, преодолев рационализм, мышление в рассудочных формах понятия, в котором «одно» есть всегда отрицание «другого», развил (несомненно потенциально присущую ему) идею «единства противоположностей», то его абстрактный пантеизм превратился бы в конкретный пантеизм. Тогда не только все было бы для него в Боге, но и Бог был бы во всем. Ему не пришлось бы тогда во славу Бога обездушить и обезбожить мир и в особенности человека; напротив, своеобразие человеческого духа с присущей ему свободой, изначальностью, нравственной целестремителью было бы естественным выражением истинного вездесущия Бога, именно Его присутствия в последней глубине человеческой личности и всего истинно-сущего. Абстрактная идея пантеистического — и именно потому, парадоксальным образом, внемирного и внечеловеческого Бога сменилась бы идеей конкретного, подлинно всеединого и потому богочеловеческого Бога.

Философское и религиозное заблуждение Спинозы очевидно. Но не надо забывать, что не только субъективно Спиноза не был атеистом, а был, как это правильно указали мыслители немецкой романтики, «богоупоенным человеком» — в мысли и в жизни, — но что и объективно в религиозно-философ-

66

ском мировоззрении Спинозы содержится верный и ценный элемент признание им мысли и мудрости одним из основополагающих моментов в существе Бога. Оттого он мог даже, на свой лад, признать Иисуса Христа «сыном Божиим», потому что в нем, «более, чем в ком либо другом, воплотилась мудрость Божия» (хотя с другой стороны истинное Боговочеловечение кажется ему, в силу его рационализма, столь же противоречивыми как «явление круга в треугольнике»), И те, кто торопятся проклинать Спинозу за его ереси, забывают евангельское слово, что всякая хула простится человеку, — тем более, добавим от себя, всякое теоретическое заблуждение, — не простится лишь хула на Духа. Но вся жизнь и мысль Спинозы была, хотя и в несовершенных и ошибочных формах, сплошным восхвалением Духа и служением Ему.

С. Ф р а н к .

67