Ильин В. Н. О книге II «Православная Мысль». Журнал "Путь" №30

Православная Мысль. Труды Православного Богословского Института в Париже. Выпуск II. Париж 1930. Статьи С.С. Безобразова, о. прот. Сергия Булгакова, H.H. Глубоковского, В.В. Зеньковского, Г.П. Федотова, Г.В. Флоровского с присоединением очерка Л.А. Зандера о храмовой росписи обители Преп. Сергия с приложением отчета о деятельности Православного Богословского Института за трехлетие 1927-1930 г.г. стр. 209.

        Сборник посвящен проф. H.H. Глубоковскому по случаю исполнившегося сорокалетия его ученой деятельности и украшен статьей маститого юбиляра.

        Надо отдать справедливость сборнику — он чрезвычайно насыщен и статьи его могли бы сделать честь любому академическому изданию.

        Сборник открывается статьей проф. С.С. Безобразова — «Завещание иудеохристианства». В этой работе автор, вооруженный всем вспомогательным аппаратом новейшей ученой литературы, разбирает и решает большой принципиальной важности проблему иудеохристианства с точки зрения взаимоотношений соборного послания ап. Иакова, брата Господня и загадочного послания к Евреям, относимого церковной традицией к авторству ап. Павла. Вопреки мнению Spitta, Zahn'а, Mayеr'a, проф. С.С. Безобразов полагает, что поздняя дата написания послания Иакова (шестидесятые годы 1-го века) «заслуживает значительного предпочтения», в чем он согласен с Cornеly и Marck'ом. Цель послания — «Иаков имел намерение дать наставление в христианской морали, находящейся, по его убеждению, в полном согласии с этическим учением Ветхого Завета, на почве которого он стоит» (стр. 22). Автор статьи полагает, что обращение к двенадцати коленам, стоящее в начале послания, имеет в

86

виду весь христианский мир (стр. 23). Итак, время написания — шестидесятые годы, — цель послания — «практическая в духе Ветхого Завета; адресат не иудеохристианин, а Новый Израиль, весь христианский мир» (стр. 24). Послание к Евреям, тоже написанное в духе Ветхого Завета, тоже прекрасным греческим языком, содержит, как это уже было отмечено, ряд параллельных посланию Иакова мест. Дух — несомненно, Павлов, и вышло это послание, по всей вероятности из Павловой группы италийских христиан. Хотя проф. С.С. Безобразов не принимает в целом тезы Holtzmann'a о том, что послание Иакова есть ответ иудеохристиан, уязвленных острым тоном послания к Евреям, однако он считает, что в этом построении есть «драгоценные крупицы истины» (стр. 30). Он полагает, что дата послания к Евреям — тоже шестидесятые годы и что поэтому «послание Иакова есть иудеохристианский ответ на манифест италийских христиан» (стр. 47) — согласно данным Hausrath'а. Само послание Иакова является, таким образом, «завещанием иудеохристианства» (стр. 55). «Его этический пафос, его призыв к социальной справедливости сохраняет все свое значение и для нас» (стр. 56).

        Проблема, разобранная в этой статье, имеет огромный историософский интерес. Социально-моральный пафос иудеохристианства и мистический символизм церковной онтологии вступает здесь в диалектический конфликт, вскрывается таким образом творческая диалектика внутри самого христианства.

        Огромное богословско-философское и конфессиональное значение имеет продолжение «Глав о троичности» о. Сергия Булгакова (см. «Православная мысль» вып. I). Пневматология против психологии в учении о троичности — вот как можно вкратце резюмировать основную цель и задачу этого отдела «Глав о троичности». Пресвятая Троица, как собор и «соборность сознания» — вот бесконечно дорогие и автору этих строк понятия, с которыми и он в свое время выступал печатно. Утверждение этих истин, особенно важно в наше время, когда находятся епископы, имеющие смелость утверждать, что соборность есть «выдумка мирян». О. Сергий Булгаков выступает против всех ставших классическими сравнений и уподоблений, которыми стараются приблизить догмат троичности к обыденному, я бы сказал, обывательскому сознанию, вследствие чего психологизируется и рационализируется сам догмат. Этим делают его, между прочим, беззащитным от плоской критики вроде той, к которой прибегают иудаисты, магометане, рационалисты и толстовцы. О. Сергий Булга -

87

ков властно во имя истины требует перехода от натуралистических и психологистических аналогий к персоналистической феноменологии. «Общая черта метода аналогий — говорит он, — имеющих дело с природным или психологическим миром, но не обращенных непосредственно к личному сознанию, таковы, что все они совершают ignoratio еlеnchi, проходят мимо дела. Вместо троичности и единосущия в св. Троице ими иллюстрируется просто тройственность или троякость какого-либо явления или каких-либо явлений и отношений — иначе говоря, все они «не на тему». От себя мы прибавим, что все это бессильное рассуждальчество (напр. в «Догматическом богословии» Макария 1, 209) вся аллегорическая (а не символическая) и рационалистическая риторика стали характерным свойством казенного «богословия», вобрав в себя самые дурные отбросы язычества и латинства. Корни всего этого в латинском богословии и в августинизме с его психологическими аналогиями. Они представлены и у нас, в так наз. нравственно-психологической школе митрополита Антония, представляющей своеобразную комбинацию толстовства, кантианства, и левого протестантизма ритглианского типа. Ведь все западное богословие, как католическое, так и протестантское, взошло на августиновских дрожжах. «Вместо того, чтобы исходить из пресв. Троицы, блаж. Августин берет в основание некоторые деятельности или способности человеческой души, которые, посредством абстракции, превращаются у него не то в сущности, не то в лица, почти персонифицируются» (стр. 60). Особенно характерно у него сопоставление воли с Духом Святым и с любовью. Этот волюнтаризм в учении о Духе Святом тесно связан с рационализмом вообще. Блестящая критика filioquе, данная о. Сергием Булгаковым, как бы мимоходом, основана на вскрытии характерной для латинства унификации Сына и Отца и деградации Святого Духа. Все это показывает нам, что вне специальной пневматологической феноменологии не может быть здравой триадологии.

        Не менее характерно для официального богословия замалчивание проблемы образа Божия в человеке, составляющей особую тему статьи В.В. Зеньковского. Автор «Проблемы психической причинности» с справедливым недоумением отмечает тот странный и прискорбный факт, что «по такому существенному пункту не достигнуто единомыслия» (стр. 102) и далее прибавляет: «можно без преувеличения сказать, что догматическое раскрытие учения об образе Божием было до сих пор недостаточным и неполным (стр. 103). У автора этих строк есть свое мнение насчет «потускнения» учения образа Божия в человеке, превращения его в бесплодную,

88

ненужную риторику» (стр. 106). Причина та, что сама историческая церковность в лице жрецов и, нечего греха таить, сплошь и рядом самих отцов, испугавшись возвеличения «раба» и «червя» (Библию подвергать цензуре было уже поздно) предпочли молчаливо отступить перед пессимистическим натурализмом, увидев в нем неприятного, но все же союзника по человеконенавистничеству. Все дело в язве хульного обскурантизма, живущего в эмпирической церковности и действующего в ее духоборческом жречестве. Это особенно ярко выявилось в «Житии и терпении св. Авраамия Смоленского» проанализированном в тонко награвированной статье Г.П. Федотова.

        Богословие есть пение и богослов может сказать «пою Богу моему донедже есмь». И как всегда до наших дней это пение вызывает вой, лай и рев станинской своры обскурантов, сплошь и рядом в священнических и монашеских одеяниях.

        Святоотеческому учению о смерти крестной посвящена блестящая статья проф. Г.В. Флоровского. Многоученый и талантливый автор, можно сказать, стеснил себя святоотеческой письменностью, как бы утонув в ней и ничего не оставив на свою долю. Однако мысль Г.Ф. Флоровского чувствует себя превосходно в этих тяжелых доспехах. Можно сказать, что наподобие древних талмудистов автор воздвиг вокруг евангельской темы гигантскую ограду из святоотеческой литературы. Любопытно, что столь интересная статья получилась благодаря (не несмотря, а именно благодаря) чистоте отрицательного ее задания — максимального изгнания гнозиса. Но — lе roi еst mort, vivе lе roi — и тяжеловесная ученость и суровая ортодоксальность автора будит мысль именно в направлении православного гнозиса, будит буквально в каждой своей до предела насыщенной содержанием строчке. Это — одно из главных достоинств статьи.

В.H. Ильин.

Май 1931. Париж.