Арсеньев Н.С. Bloch. Priester der Liebe. Die Welt der Chassidim. Журнал "Путь" №29

Chajim Bloch.Priester der Liebe. Die Welt der Chassidim. Amalthea — Verlag. 266 стр. 1930.

       Эти краткие черты из жизни и учения «Хассидим» — еврейских мистиков и учителей праведной жизни XVIII-го и ХІХ-го вв. из Польши, Западного Края и Галиции — чрезвычайно интересны и поучительны для проникновения в религиозную психологию еврейства в некоторых наиболее возвышенных и интимных его проявлениях. Характерно это теснейшее соединение духа религиозной свободы, переходящей даже иногда во внешний антиномизм, и горячих мистических порывов с наивно-изощренным буквоедством, с виртуозной казуистикой и утонченнейшим формализмом (срв. напр., стр. 130, 120). Появляется даже какое-то специально мистическое крючкотворство (напр. в рассказе: «Равви и дьявол» стр. 127-129), смесь законнического буквоедства с религиозно-мистическим горением (срв. напр. стр. 135-136). И наряду с этим читаем напр. след. изречение равви Авраама Иегошуа из Апты: «Слова: «Люби Господа Бога твоего» и «люби ближнего твоего» суть, конечно, две заповеди. Но на самом деле любовь к Богу и любовь к людям — одно. И в этом задача цаддика: соединить любовь к Богу и любовь к человеку». Соединение законничества с более глубокой религиозностью, но с решительным перевесом в сторону легализма, встречаем уже у ранних учителей раввинистических школ — в эпоху возникновения христианства и в первые века нашей эры. Но здесь, на примере хассидимов, с их горящей мистикой сердца, основное отличие от христианского благовестия становится, может быть, особенно ярким и разительным — именно благодаря большей религиозной глубины хассидизма сравнительно с еврейской раввинистической ортодоксальностью. Мы понимаем и видим воочию, насколько христианство явилось чем-то совсем отличным и новым, порвавшим с

93

духом казуистики и законнического формализма. «Старое прошло: вот, теперь все — новое!» (II Кор. 5, 17).

        Интересна и характерна горячая струя мессианического ожидания у этих почти современных нам еврейских праведников и мистических наставников 18-го и 19-го вв. (срв. напр. стр. 74, 95, 100, 106, 116, 117, 141, 152, 160 и т. д.) Так в рассказе о равви Барухе из Медзибожа читаем: «Он произносит слова («Песни Песней») с великим устремлением, подобно человеку, который с корнем вынимает цветы из земли, и равви Гирша охватила надежда на избавление. Горячее томление по Мессии казалось ему уже осуществляющимся, еврейская весна — казалось ему — уже наступила» (стр. 106).

        Хассидимы были весьма часто — благодаря отчасти своей большей религиозной широте и глубине и отчасти своей склонности к некоторому антиномизму (который однако у них, как мы уже видели, как-то странно примиряется с ухищрениями казуистики!) — в антиномизме с более «ортодоксально»-традиционными течениями еврейской религиозной жизни и мысли. Но оно сыграло огромную роль в религиозной жизни еврейства, входившего в состав русской империи, что не может не привлечь нашего интереса к нему. Но особенно оно важно, как показатель органического различия позднего еврейства, даже в его особенно привлекательных, глубоко-религиозных, глубоко-трогательных проявлениях, от духа христианской свободы, отменяющей закон не через мистический антиномизм или остроумное, пусть исполненное духом гуманности, крючкотворство, а через крест Христов и внутреннейшее сораспятие Христу.

        Нужно очень приветствовать тепло и религиозно-привлекательно составленную книгу г. Хайима Блоха, который сам внутренно близок к хассидизму, внутренно укоренен в нем, и поэтому является особенно подходящим посредником для ознакомления с ним.

Николай Арсеньев