Поиск авторов по алфавиту

Автор:Федотов Георгий Петрович

Федотов Г.П. О демократии формальной и реальной

 

 

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

 

Г. П. ФЕДОТОВ

 

О ДЕМОКРАТИИ ФОРМАЛЬНОЙ И РЕАЛЬНОЙ

(«Новая Россия», № 8, Париж, 1936.)

Нет слова более многосмысленного в наши дни, и ко­торым более злоупотребляли бы в политической борьбе. Под демократией понимают не одну, а, по крайней мере, пять разных вещей, слитных в политическом строе Европы. Можно, вероятно, насчитать и больше элементов в этом по­литическом сплаве, но с нас достаточно и следующих:

1. Под демократией понимают иногда, и довольно часто, свободу, «формальную свободу», хранимую ею, как драгоценное наследие либерализма, ныне без остатка раст­ворившегося в демократии. Об этом смешении мы пишем в другой статье.

2. Под демократией часто понимают самый принцип правового государства или «благозакония» (по-гречески), в противоположность деспотии, и тирании. Действительно, демократия в Европе — единственная фор­ма правового государства, удержавшаяся в XX веке. Подлинная монархия и аристократия рождения или ценза приказали долго жить. Демократическому государ­ству противостоит сейчас принцип насилия и захвата, как основы государства: власти парламента — власть банд, пра­ву голоса — право дубинки и револьвера, скрашенные идеологией.

3. Под демократией понимают — и это есть ее суще­ственное определение — власть народа, или власть масс, или власть большинства, в каких бы юридиче­ских формах она ни выражалась. Мы не имеем права отка­зывать в имени демократии ни древнегреческому полису,

156

 

 

ни коммуне средних веков, ни далее разным“ формам цеза­ризма. Новый, широкий термин «демотии», предложен­ный евразийцами, может казаться пригодным для всего многообразия демократических форм. Но его двусмыслен­ность и даже опасность в том, что он подчеркивает не власть, а только причастность народа власти, позволяя го­ворить о демократичности одинаково и московского царства и современного фашизма.

4. Под демократией понимают наконец, современные формы организации демократических государств, которые мы должны в свою очередь разделить: на парламен­таризм, т. е. систему абсолютной зависимости испол­нительной власти от народного представительства, что, по существу, является наследием либерального, не демократи­ческого государства, и

5. выборы представительства на основе всеобще­го, равного, прямого и тайного го­лосования.

Скажем прямо: мы считаем вечными и неотменяемыми, (т. е. вечно долженствующими быть) первые два начала, без которых всякое государство, не только демократия, яв­ляются либо деспотизмом, либо тиранией. И мы защищаем третье начало — народовластия — не как вечное, но как самое совершенное в его исторической обусловленности: для нашей эпохи не подлежащее отмене, но лишь развитию и воспитанию. Последние две исторические формы демокра­тии суть преходящие оболочки ее, подлежащие критике и преодолению.

Обратимся к началу народовластия, как таковому. Мы все понимаем, конечно, теперь — через полтораста лет по­сле Руссо — все трудности понятия «народной во­ли». В эту сторону направлены две стрелы реакционной критики демократии. Однако ото столь неуловимое, столь мало «позитивное» понятие народной воли становится вполне конкретным, жизненным и бесспорным в своей цен-

157

 

 

ности, в крайних точках своей судьбы. Во-первых, отрица­тельно: когда демократия нарушается грубо, насильствен­но; когда власть захватывается тираном или бандой; когда народ управляется властью, лишенной его доверия. В ги­бели своей демократия всего убедительнее показывает свою ценность и свой смысл: власть, ведущая народ, должна от него исходить и к нему обращаться. Положительным образом ценность народовластия и красота его проявляются иногда в большие исторические дни: когда народная воля обретает единство — в одной великой цели, будь то оборона страны или борьба за справедливость, за новые обществен­ные формы. В будничные дни раскол народной воли, кото­рая является заданием, искомым, а не данным, мешает ви­деть глубокую правду этой идеи. Между принципом, на. ко­тором покоится государство, и реальной властью народа, могут образоваться «ножницы», разрыв. Демократия «фор­мальная» может не совпадать с реальной.

В отличие от «формальной» свободы, я допускаю дей­ствительную опасность формализации демократии,  т. е. разрыв между правом и социальной действительностью. Формальная демократия может быть издевательством над демократией. Не за чем только искать ее прежде всего в парламентаризме. Наиболее яркие й отталкивающие приме­ры формальной демократии: советская Россия (в ее консти­туции), гитлеровская Германия, все типы демократическо­го цезаризма (плебисцит). Все или почти все тираны пра­вят именем народа. Но формализация наступает и в демо­кратии правовой, благозаконной. Более того, я убежден, что, если бы не болезнь формализации в правовой демо­кратии, то она не могла бы с такою легкостью срываться в свое вполне формальное, фашистское вырождение. Недо­могание демократии начинается тогда, когда массы пере­стают ощущать ее, как свое государство, свою власть. Холодок по отношению к демократии существует повсюду в  демократической Европе, может быть за исключением

158

 

 

Англии: начиная с политического индифферентизма, через презрение к партийному режиму с его вождями, переходя в прямую ненависть к «буржуазной» демократии, как осно­ванной на обмане власти врагов народа. Каковы причины этого тяжкого недуга современной демократии?

Настоящий кризис демократии в Европе имел свой про­лог. В 1848 году на протяжении нескольких месяцев раз­вернулась историческая драма, которую мы переживаем вторично в послевоенные десятилетия: торжество и гибель демократии. Герцен, Токвиль и Маркс, свидетели — оче­видцы, объяснили нам со всею ясностью смысл происхо­дившего. Народ, ставший политическим господином стра­ны; не может не смотреть на свою власть, как на средство радикально изменить свою жизнь, т. е. прежде всего свое экономическое положение. Властитель Франции — в гряз­ной трущобе, в изнурительном труде, с перспективой уме­реть на улице в дни безработицы — это противоречие не укладывается в сознании рабочего. Оно, действительно, представляет верх нелепости. Искушение оказывается не­посильным. Обманутый в своих ожиданиях народ начинает ненавидеть тот строй, который представляется ему вопию­щей ложью, и идет за насильниками и шарлатанами, кото­рые обещают ему хлеб. Могло казаться, что это разочарова­ние в демократии было грехом юности, свидетельством не­зрелости масс. Последние десятилетия XIX века воспитали народ в демократическом благоразумии. Но не надо забы­вать, что это было время грандиозного экономического рас­цвета и длительного улучшения быта рабочих классов. По­сле войны, с быстрым разложением капитализма, положе­ние народа резко ухудшается. Он с прежним, и законным, нетерпением предъявляет свой счет к демократии.

И тут демократия, в своем аппарате и действии, обнару­живает удивительную медлительность и косность. Оказыва­ется, что вся машина парламентаризма построена в расче­те на ограничение власти, на недоверии к власти (королев-

159

 

 

ской) и хорошо работает лишь в нормальное время, когда функции государства сведены к минимуму. Может быть, минимализация государства вообще является идеалом. Об­щество в сложном расчленении своих органов может взять на себя большинство государственных функций. Но быва­ют эпохи — войн, революций — когда государство пробуж­дается к жизни. Необходимость сильной власти, единой воли, ясного водительства чувствуется всеми. Парламентаризм отказывается служить в эпохи кризисов. Но и самый состав народного представительства оказывается непригод­ным для подлинного представительства народной воли. Давно прошло то время, когда во дворце народа сидели луч­шие его сыны, которыми страна гордилась. Это является результатом вырождения партийной системы, которая не de jure, a de facto лежит в основе современного парла­ментаризма.

Но вырождение народного представительства и опыты построения его на новых, более органических началах — особая и слишком сложная тема. По-видимому, для того, чтобы демократия могла стать политической формой трудо­вого общества, и далее для того, чтобы планировать труд­ный и опасный переход к новым социальным формам, она должна радикально перестроиться. Она должна вернуть себе доверие масс, прикоснуться к земле, т. е. к органиче­ской, хозяйственно-духовной почве народной жизни, и почерпнуть новые силы в этом прикосновении. Здесь не важны даже отвлеченные преимущества и недостатки избирательных систем. Любая система, вчера полная жизни и содержания, сегодня изнашивается. По разным каналам может направляться таинственный поток народной воли. Для сегодняшнего дня бесспорно: народ не доверяет кандидату партии, который выступает перед ним с демагогическими обещаниями и с плохо прикрытыми лично-карьерными ин­тересами. Во дни борьбы он больше верит своему «делегату», избранному своей мастерской, своим цехом, в котором

160

 

 

он видит «своего» по быту и духу, еще не оторвавшегося от станка, еще не деморализованного политической кухней. Отсюда сила «советов» или подобных им организаций, во все революционные времена. Не игнорировать новую силу, но на ней построить, целиком или отчасти, организацию власти — в этом спасение демократии.

161

 


Страница сгенерирована за 0.08 секунд !
Map Яндекс цитирования Яндекс.Метрика

Правообладателям
Контактный e-mail: odinblag@gmail.com

© Гребневский храм Одинцовского благочиния Московской епархии Русской Православной Церкви. Копирование материалов сайта возможно только с нашего разрешения.