В современных речах о церковной реформе замечается одно интересное явление. Все и повсюду согласно говорят, что в жизни Церкви что-то неладно, что нужна реформа и обновление. Старое признано неудовлетворительным и все единодушно сознают необходимость нового. Но на этом сознании необходимости реформы, кажется, и оканчивается общее согласие. В определении того, в чем должна состоять реформа, уже обнаруживаются значительные разности и несогласия. По-видимому, все сходятся на церковном соборе: он призван разрешить все недоумения и обновить Церковь. Но не говоря о самой организации собора, — что составляет в настоящее время предмет оживленного обсуждения в духовной печати, — едва ли не более важный вопрос о характере и объеме деятельности собора: что он должен обсуждать и по какому кругу вопросов вынесет свои авторитетные решения? Ведь нельзя ни на минуту забывать, что собор не есть самоцель, а только средство оживления и обновления церковной жизни. Соборное начало только наиболее совершенная форма церковной жизни; при проведении этого начала создаются только наиболее благоприятные условия для развития и проявления животворных начал Христовой веры. Ясное дело, что вся существенная важность вопроса именно в этих внутренних началах, в идейной стороне христианства, в вероучении и нравоучении, насколько живы и действенны среди нас, в этой всегда несовершенной обстановке жизни, высокие заветы

448

449

Христа, заветы чистейшей истины, бескорыстной любви и неподкупной правды.

Христианство призвано возродить человека и обновить лице земли, и для его исторического бытия вечным критерием на все времена остается степень нравственного совершенства его исповедников (Ев. Иоан. 13, 35), проникновение и воплощение в жизни великих заветов Божественного Учителя. Внешние формы устройства и управления являются здесь неважными и второстепенными настолько, что трактуются, как отличительная принадлежность мирской жизни, которой противополагается жизнь последователей Христа. В ответ на просьбу матери сыновей Зеведеевых, чтобы один из ее сынов сел по правую, а другой по левую сторону Христа в Его царстве, Христос Спаситель «отвечал: вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» (Матф. XX, 25 — 27). В самом корне прекращал Христос возникавшие среди Его учеников стремления к возвышению и властвованию; их значение и достоинство утверждалось одинаково для всех званием учеников Христовых и только разнилось в меру личного нравственного совершенства и развития, а не в силу каких-либо внешних прав и преимуществ. Христос не устанавливает внешних форм и распорядков Своего Царства; Он дает новую жизнь духа, в новом содержании души человеческой, чрез ее возрождение и обновление. Все должно служить одной великой цели — созиданию царства Божия в душе каждого и в общении всех. Заветы Христа принципиального и вечного содержания: это — бескорыстное служение правде, мужественное до смерти исповедание истины и крестный подвиг любви. Все остальное в Его Царстве постольку имеет значение, поскольку способствует проявлению и развитию животворных начал Его учения. Формы церковного устройства и управления имеют только второстепенное значение. Главный жизненный нерв церковной жизни в вопросах веры и обновлении жизни по началам Христова учения.

К удивлению однако, эта сторона вопроса почти совер-

450

шенно не затрагивается в речах о церковной реформе. Все внимание сосредоточено на вопросе о церковном соборе, его организации и составе, при чем его задача определяется, как восстановление древнего канонического строя Церкви и прежде всего в реорганизации церковного управления. При этом предполагается, что все зло церковной жизни в государственном положении православной Церкви в России, в не каноничности ее устройства и управления. О вопросах вероучения и нравоучения, о принципиальной стороне церковной жизни речи нет, или об этом упоминается вскользь, мимоходом, как будто здесь все обстоит благополучно.

Характерно в этом отношении некоторое колебание нашей высшей церковной и отчасти гражданской власти. Во всеподданнейшем докладе Св. Синода в марте 1905 года задача церковной реформы определяется Синодом в том, чтобы «пересмотреть нынешнее Государственное положение православной церкви в России, в виду изменившегося положения инославных исповеданий, глаголемых старообрядцев и сектантов и преобразовать управление церковное» (Приб. к Церк. Ведом., 1905 г., № 45, стр. 1898). Для этого в докладе предполагается прежде всего привлечь всех епископов к участию в Синоде, вызывая их по очереди, на ряду с членами постоянными, и «возглавить» Синод патриархом; потом созвать в Москве из всех епархиальных епископов собор, круг деятельности которого в докладе ограничивается вопросами церковного управления, внешней организации церковной жизни по митрополиям, епархиям и приходам, и о представлении духовенству участия в государственных, земских и городских учреждениях. Правда в конце доклада Синод допускает возбуждение на соборе и других вопросов, но только «имеющих быть разработанными в Святейшем Синоде» (Приб. к Церк. Ведом., № 45, стр. 1899). Очевидно, вся реформа здесь сводится к освобождению наших иерархов от опеки светской власти в лице обер-прокурора, т. е., к полному их властвованию в делах церковных; а также имеется в виду предоставление им и прав гражданских,— право участвовать в заседаниях Государственного Совета и Комитета Министров. Члены Синода заботятся о расши-

451

рении своих прав и власти и всецело стоят на почве юридических норм и практических интересов. О принципиальной стороне собственно церковной жизни, как жизни религиозно-нравственной, здесь нет речи: вопросов вероучения и нравоучения Синод совсем не касается.

Высочайшая резолюция на доклад Синода, откладывая срок созыва собора до более благоприятного времени, расширяет его цель, помимо вопросов церковного управления, еще и «для канонического обсуждения предметов веры» (ibid., стр. 1899). Синодальный обер-прокурор, в своем предложении Св. Синоду от 28 Июня 1905 г., подвергая осторожной критике по пунктам Синодальный доклад, указывает, согласно Высочайшей резолюции, очень важный пробел в перечне Синодом дел, подлежащих ведению собора. «По прямому смыслу, пишет он, Высочайшей резолюции на всеподданнейшем докладе о созвании собора каноническому обсуждению его подлежат и предметы веры, о коих в Синодальном определении не дано никаких указаний. Между тем, и в этой обширнейшей области предметов, относящихся к познанию, утверждению и очищению от разных заблуждений православной христианской веры, также необходима предварительная разработка, при содействии представителей богословской науки. Далее указывается «один из таких вопросов... — это вопрос о положении православной Церкви в отношении к старообрядцам, сектантам и иноверцам»... «Посему желательно было бы, заканчивается предложение, предварительно установить, могут ли и в каком порядке быть возбуждаемы подобные вопросы» (Приб. к Церк. Вед. № 45, стр. 1905).

Здесь прежде всего нельзя не отметить, что принципиальная сторона церковной жизни, вопросы веры впервые выдвигаются светской властью; между тем как наши иерархи в своем докладе говорят о расширении своих прав и власти, о реформе чисто внешней, юридической, обер-прокурор, то лице, положение которого в Церкви признается и неканоническим, и тормозящим ее жизнь и развитие, он именно выдвигает на вид обширнейшую и важнейшую область предметов веры. При этом предполагается, что здесь немало предстоит дела по части «по-

452

знания», «утверждения» и даже «очищения от разных заблуждений православной христианской веры».

Мы не знаем, как отнеслись в Синоде к предложениюобер-прокурора, подвергали ли его там обсуждению, только это предложение через месяц разослано было Синодом епархиальным преосвященным в качестве приложения при указе Св. Синода, от 27 июля 1905 г. за № 8, каковым указом поручалось епархиальным преосвященным войти в суждение «по означенным вопросам и соображения свои представить в Синод не позднее 1 декабря 1905 г. в качестве материала к предстоящему собору (Приб. к Церк. Вед. № 45, стр. 1905 г.). Довольно неясно, что здесь надо разуметь под «означенными вопросами»: вопросы ли только церковного устройства и управления, намеченные в докладе Синода и подробно перечисленные и комментированные по пунктам в предложении обер-прокурора; или также вопросы веры, о важности которых и необходимости их возбуждения, согласно Высочайшей резолюции, говорит предложение, но которых оно не обозначает и не намечает определенно, предлагая определить их Синоду.

Как бы то ни было только в докладах епархиальных архиереев Синоду, печатаемых теперь в Церк. Ведом., вопросы вероучения совсем почти не затрагиваются. Случайно или намеренно, по каким-либо особым соображениям, только епископы эти вопросы оставили совсем без рассмотрения. Считали ли они себя некомпетентными в обсуждении их, или, б. м., не придавали этой стороне дела важного значения, или, наконец, руководствовались какими-либо особенными, для нас оставшимися неведомыми, распоряжениями и указаниями высшей власти, — трудно что-либо сказать об этом определенно, но факт тот, что в напечатанных в Церк. Вед. епископских докладах вопросы веры затрагиваются слишком мало и далеко не в той широкой, хотя и неопределенной постановке, которая намечена в предложении Обер-прокурора, а только по одному частному вопросу об отношении к некоторым инославным исповеданиям (старокатолики, англикане) и нашим старообрядцам и сектантам. Только с натяжкой можно отнести к «предметам веры» вопрос о богослу-

453

жении, который обсуждается в некоторых докладах под этой рубрикой. — Между тем почти все записки очень подробно и обстоятельно трактуют о формах церковного устройства, управления и суда, о преимуществах патриарха, о правах митрополитов и т. п. — «Несколько лиц, пишут в Церковном Голосе (№ 12, стр. 356), внимательно вчитывавшихся в отзывы епархиальных преосвященных о церковной реформе, заметили, что в этих отзывах очень ясно обозначилось стремление освободить епископов от светского патриаршества — прокуратуры и только... почти только». Видимо, высшая наша иерархия дело церковной реформы и деятельности будущего собора мыслит прежде всего и главным образом, если не исключительно, в направлении внешнего административного упорядочения церковной жизни и расширения своих прав.

Такое направление в понимании церковной реформы, сведения всей деятельности будущего собора в рамки юридически-административного устроения церковной жизни, в конце концов, видимо совершенно возобладало в высших церковных сферах. В последнее время оно было окончательно санкционировано высшей светской властью в рескрипте Государя м. Антонию от 27-го Декабря 1905 г., где читаем: «ныне я признаю вполне благовременным произвести некоторые преобразования в строе нашей отечественной церкви, на твердых началах вселенских канонов, для вящего утверждения православия»; и для этой чисто административной реформы указывается созвать собор (Церк. Вед. 1906 г. ,№ 1, стр. 2). Здесь уже ни слова не говорится о предметах веры, в обсуждении которых, на ряду с вопросами церковного управления, определялась цель собора в весенней резолюции (1905 г.) Государя на доклад Синода; все дело церковной реформы и соборного обсуждения ограничивается «некоторыми преобразованиями в строе» нашей церкви, т. е., реформа будет частичной, а не коренной и принципиальной, и должна касаться только внешнего строя церковной жизни, административного и юридического устройства Церкви.

Как результат этого принятого на верхах направления и предсоборная комиссия, назначенная для предварительной разработки материалов к собору, составлена была кроме

454

иерархов, главным образом из канонистов и историков. Таким лицам и книги в руки по части исторических справок о формах церковной жизни в разное время, по части канонических норм и юридических прав и преимуществ. Представителей в собственном смысле богословской науки, о которых говорил обер-прокурор в своем предложении от 28 июня и содействие которых он признавал необходимым для предварительной работы «в обширнейшей области предметов, относящихся к познанию, утверждению и очищению от разных заблуждений православной христианской веры», в собственном смысле богословов в Синодальной предсоборной комиссии мало; и это, конечно, не случайно, раз все дело церковной реформы решено ограничить «некоторыми преобразованиями в строе» церковной жизни.

Из этого принятого направления вытекают и дальнейшие выводы в ходе церковной реформы. На первый план выдвигаются каноны, как «твердое основание» не только церковного строя, но и всей церковной жизни; о христианских принципах нет и речи, ничего не говорится о заветах Христа, Его учении. Форма поставлена на место содержания, каноны заменили принципы, буква заменила дух.

Здесь мы были свидетелями неожиданных явлений. Страстными защитниками буквы канонов выступили лица, которые доселе были наиболее яркими выразителями того течения нашей богословской мысли, по которому православие трактовалось именно как система жизни, а не как собрание голых теоретических положений и юридических норм. Это были преосвященный Антоний еп. Волынский и преосвящ. Сергий архиеп. Финляндский, два наиболее видных по авторитету и влиянию, а отчасти и по талантам, среди вообще бедной талантами нашей высшей иерархии. Из них архиеп. Сергий некогда в своей магистерской диссертации («О спасении») настойчиво выдвинул и обосновал то положение, что в православии спасение созидается развитием религиозно-нравственной жизни, при содействий Божественной благодати, и в этом своем качестве жизненности и реализма у него православие решительно противополагается чисто юридическому строю и привязанности к внешним фор-

455

мам католичества. Теперь преосв. Сергий ничего иного не хочет знать, кроме буквы церковных канонов. «Мы не хотим, заявляет он, покидать почвы православного предания, мы хотим лишь возвращения к канонам, а не реформации». «Книга правил» именуется у него «имеющей для Церкви силу основного уложении» (Приб. к Церк. Вед. №1, 1906 г., стр. 13 и 15), вне которого одно беззаконие. Такая привязанность к закону епископа, который прежде настойчиво выдвигал в православии религиозно-нравственный фактор в противоположность юридизму католичества, по меньшей мере, есть непоследовательность, измена своим прежним взглядам и принципам.

Но что является непонятным и странным с точки зрения теоретической, то вполне ясно и понятно в виду практических требований. Преосв. Сергий прекрасно понимает, что православие доселе держалось не духовно-нравственным содружеством и принципиальной солидарностью своих членов. Все здесь определялось и жило внешними приказами и по раз заведенному порядку и традициям. Под крышей православной церкви сходились и пока сходятся люди, полярно расходящиеся по своим принципиальным взглядам. Особенно ясно обнаружилось в последнее время, когда действительность предъявляла совершенно новые запросы, готового и однообразного ответа на которые у православия не было и сама церковная власть колебалась в недоумении и молчала. Пока все еще держится в связи и хотя внешнем согласии, но это только временно по обычной нашей склонности к компромиссам и боязни высказаться до конца; а, м. б., тут играет роль и та черта национального характера, которая отразилась в безнравственной пословице: худой мир лучше доброй ссоры. Как бы то ни было, для всякого мыслящего наблюдателя ясно, что с падением внешнего принуждения и бумажной регламентации, а также под неотвратимым давлением кричащей действительности, требующей принципиальных ответов и губительно действующей на традиции, неоднородное в своем существе и расходящееся в принципах должно распасться. Этот кошмар распадения и раскола гнетет и страшит мирные церковные души. С большой грустью отмечает преосв. Сергий, как падает доверие и

456

послушание епископам, что могло бы еще связывать разнородные единицы. Утопающий хватается за соломинку: наши иерархи, потерявшие опору в поставившей их и дискредитированной в глазах народа власти, и все более теряющие свой авторитет в виду своей бездеятельности, происходящей от безыдейности, ухватились за каноны потому, что им не за что было ухватиться; и в этом трагизм их положения.

И вот мы присутствуем при зрелище, как епископ, исповедовавший дух и жизнь, хватается за букву и форму, чтобы найти опору и укрыться хотя бы за развенчанным им же самим идолом от страшного грядущего. Страх здесь настолько сильно действует, затемняя сознание, что идеалист-христианин, чуждавшийся формы и юридизма, хотя по старой памяти на словах и заявляет решительно, что собор не парламент, однако на деле хочет организовать этот собор по образу и подобию худущего из парламентов, с подразделением на две палаты, верхнюю и нижнюю, своего рода нижняя — Дума и верхняя —опекающий ее Государственный Совет; при этом разделяются их функции и права так, что нижняя палата — смешанный собор — является только канцелярией, рабочей комнатой при решающей все дела верхней палате —собор епископов, — своего рода палата господ. В трогательной заботливости о мире и единении, совсем по-парламентски, архиеп. Сергий предполагает перенесение спорных вопросов «на следующую сессию». Предполагается здесь также «агитация и борьба партий».

Но у нашего автора еще живо представление иной жизни, устрояемой на иных принципах; его симпатии в глубине сознания на стороне этих принципов, и если он от них отступает и преклоняется пред некогда развенчанными кумирами, то только потому, что ему некуда укрыться. «В первые века христианства, пишет он, каноны не были нужны и допускали всякие изятия», потому что тогда Церковь изобиловала благодатными дарованиями, «пред которыми все церковные власти естественно склоняли головы, не боясь потерять свой авторитет или нарушить канон» (Приб. к Церк. Вед., 1906 г., № 1, стр. 14). В высшей степени ценное признание! Итак, когда то, притом в

457

наиболее цветущую пору своей жизни, Церковь жила и развивалась на иных, не юридических, основаниях, и если теперь нам «нужны» каноны, то здесь не последнее значение имеет боязнь церковной власти «потерять свой авторитет». Это уже не идеалы, а просто практика жизни, оправдываемая чисто практическими, а не принципиальными соображениями; почти — своекорыстное стремление сохранить свою власть и авторитет. Если обращаются к попам, в них видят опору, то это не потому, что так хорошо и последовательно, а просто потому, что опереться более не на что.

Повторяем, точка зрения еп. Сергия непоследовательна, но она понятна: представляя явное отступление от прежде исповедуемых им принципов, она объясняется практическими соображениями в виду грозных фактов действительности. Он еще достаточно искренен, чтобы не настаивать на ее абсолютной (на все времена) истинности, на ее принципиальной непогрешимости.

Более решителен и последователен в своем преклонении пред канонами преосв. Антоний еп. Волынский. К особенностям характера этой незаурядной личности относится то, что он всегда смел и решителен в своих выводах: никогда не останавливаясь на полдороге, по натуре враг всяких уступок и компромиссов, он, раз установив известное положение, смело и решительно проводит его до конца, до последних выводов, не справляясь ни с чем. — В данном случае, остановившись на канонах, признав их за твердое основание нашей веры, он считает их главным и почти единственным основанием, приписывает им не случайный и временный, в силу обстоятельств и условий наличной действительности, как это у преосв. Сергия, — а авторитет постоянный и вечный, усвояет им абсолютное значение. Книгу правил он прямо и решительно ставит рядом и даже в некотором отношении выше Библии. «Постановления св. Апостолов и св. семи Вселенских и девяти Поместных Соборов, пишет он, есть неизменно действующее право Церкви, ее высший законодательный Устав, утвердивший и самую св. Библию в ее настоящем составе» (Первая записка еп. Антония, напеч. в Бог. Вести., 1905 г., декабрь, стр. 701). В

458

канонах содержится то же вечное и неизменное богооткровенное учение, тот же Божий закон, что и в св. Библии: каноны «священны» и неприкосновенны. Задачи каждой поместной церкви состоит в том, чтобы осуществить в своей жизни этот «Божий закон, данный о Церквах во, Св. Библии и в священных канонах» (ibid., стр. 707). Сущность православия в том, чтобы неуклонно следовать канонам: «восставая против священных канонов», тем самым («следовательно») мы восстаем «и против Православия». — Теперь, если в священных канонах содержится неизменный и вечный Божий закон, если они «установлены Духом Святым» и православие в них заключается,— понятно, для нормирования и оживления церковной жизни ничего иного не требуется, как возвращение к канонам, восстановление их силы и значения во всей полноте церковной жизни. В восстановлении канонического строя церкви весь смысл церковной реформы, все значение и задача деятельности церковного собора: «собор нужен» прежде всего и главным образом «для восстановления не человеческих, а Духом Святым установленных, вечных и неизменных канонов Церкви» (ibid., стр. 703). Понятно, при такой точке зрения на каноны всякие стремления ограничить значение канонов и тем более отменить хотя бы некоторые из них — значит восставать против «чистоты Божественной веры": «изменить каноны» значит, «изменить самый богоучрежденный строй христианства», «отменить и самое Православие» (Богосл. вестн., стр. 708).

Итак, твердое основание найдено и утверждено прочно и непоколебимо. «Вечные и неизменные» «священные» каноны — вот это незыблемое основание. В них — «Божий закон»; это не человеческие установления, а установления Духа Святого, наставляющего на всякую истину. Очевидно, здесь не должно быть места сомнениям и недоумениям, спорам и пререканиям. Здесь область только «послушания» и покорения» Божественным глаголам. восстающий против канонов восстает против Духа Святого, и этот грех не простится ему ни в сей век, ни в будущий: он еретик и хульник Св. Духа.

Дальше этого в апофеозе канонов идти некуда. Здесь сказано все. Недоумеваем только, почему епископ волын-

459

ский не предложил полагать книгу св. правил не на полках библиотеки, а на престоле вместе со св. евангелием, а то, б. м., и взамен его. Нельзя не приветствовать и нового открытия в поисках определения православия. До сих пор все изыскания в этой области давали больше отрицательный результат: православие чуждо крайностей католичества и протестантства. Отныне православие отождествляется с священными канонами: покоряющийся им — православный, сомневающийся и, спаси Боже, новатор — еретик и богохульник. Это поистине гениально, просто и определенно. Впервые в туманной и неопределенной области русского богословствования, с его уклонами то вправо, то влево, раздалась такая ясная, прямая речь.

И в церковной жизни с этой точки зрения все так просто и определенно. Есть «уложение» с вечными и неизменными правилами, по которым и устрояется вся жизнь. Истолковывают каноны, проводят их в жизнь, устанавливают порядки особые священные лица — «владыки»: они властвуют, распоряжаются, учат... На долю простых верующих остается послушание и покорение, в смиренном сознании своего бесправия и ничтожества. «Благочестивые, смиренные миряне, народ», говорит преосв. Антоний, «заявит смиренно своим владыкам: «ваше дело учить, а наше — поучаться» (Бог. Вести., стр. 710). Вот соберутся владыки на собор, чтобы потолковать о делах и порядках, устроении церковном, чтобы все было правильно, чинно, благолепно, чтобы повсюду царствовала вожделенная тишина и спокойствие. Не в шумных столицах, среди сутолики и мятежа современной бурной жизни, а в каком-либо спокойном городе (во второй записке преосв. Сергия архиеп. Финлянд., не говоря уже о Петербурге, в виду последних событий, признана неподходящей и Москва, и местом собора указывается Новгород), под сенью древних святынь тихо и мирно идут заседания собора. При добро-гласном звоне колоколов, в бесшумных спокойных каретах прибывают владыки на заседания собора. Торжественной медленной походкой идут они на свои места, приветствуя друг друга лобзанием мира. Заседания начинаются и оканчиваются благолепным пением священных молитвословий. В торжественной обстановке древнего храма,

460

с столетних стен которого смотрят строгие лики святых, в священных облачениях и при всех регалиях восстановляют владыки «священные каноны». Верующие с благоговением и любовью взирают на святителей и терпеливо ждут окончания соборных деяний. Заседания собора разнообразятся торжественными крестными ходами, продолжительными благолепными богослужениями... Наконец, каноны восстановлены: заседания собора окончены, отслужен торжественный молебен. Владыки разъехались по своим епархиям; рассылают наставления и распоряжения, направленные к восстановлению божественных канонов. Верующие с любовью принимают их наставления, смиренно и благо покорно исполняют их распоряжения. Настает мир на земле и благоволение в людях?!

Вот те идиллические мечты, которые питают наши святители. Забыто здесь только одно, что мы живем не во времена патриархальные и что «отеческое попечение», возможное в семье, с роковой необходимостью переходит в бюрократическое начальствование и во владычнее всевластие, как только становится руководящим принципом в жизни общественной, когда переносится в область взаимных отношений общественных групп и классов. Патриархальная идиллия обращается в драму, полную то глухой, то явной борьбы, в которой на стороне опекаемых постоянно растет недовольство и озлобление, а безответственные и случайные начальники неизбежно должны для поддержания своей власти и авторитета прибегать к силе.

Казалось бы, в христианской Церкви менее всего можно было возлагать все упования на внешние формы церковного строя и управления. Религия есть дело внутреннего настроения, ее сфера — интимное содержание души. В религиозной жизни на первом месте — принципы и внутренние элюции. Христос Спаситель с особенной настойчивостью всегда выдвигал необходимость внутреннего возрождения, психического обновления, и ничего так грозно не обличал, как чисто внешней праведности книжников и фарисеев, которые свели религию к внешним порядкам и юридическим формам. Поэтому современные стремления наших архипастырей свести дело церковной реформы к внешним формам и каноническим правилам, если не есть еще

461

извращение религиозной жизни и прямое отступление от заветов Христа, то, по крайнем мере, обнаруживают забвение главного в законе, выдвигая на первый план несущественное и второстепенное..

В частности, что касается канонов, то опираться только на них нам кажется и невозможным и малополезным и еще может привести вместо ожидаемой пользы только вред.

II.

Прежде всего никто не может с достаточным основанием утверждать, что каноны есть нечто принципиальное, строго определенное, раз навсегда данное и неизменное. Каноны не были целью сами по себе: они были средством упорядочения внешнего строя церковной жизни для беспрепятственного внутреннего развития этой жизни; они служили к ограждению церковной жизни от злоупотреблений и разных помех. Значение канонов — значение служебное и практическое. Их появление обусловливалось временными обстоятельствами и практическими потребностями исторической жизни Церкви. Поэтому они изменялись, отменялись и дополнялись с органическим ростом этой жизни в связи с условиями пространства и времени.

Итак, каноны прежде всего явление историческое, подлежащее переменам и развитию; назначение же их служебно-практическое.

Не то это значит, что каноны безразличны я не имеют важного значения. В них слышится голос Церкви и в этом отношении они имеют все значение и важность; но поскольку этот голос звучит по поводу временных и местных условий церковной жизни, он изменяется с изменением этих условий. —Изменяется не церковное сознание, всегда остающееся себе равным и неизменным, а изменяются церковные определения и правила в связи с местными и временными условиями церковной жизни. Исторический факт тот, что канонов в начале не было, потом они создавались в разное время и в разных местах. В виду известных обстоятельств они возникали; с прекращением действия тех или других условий отменялись и каноны, как не нужные; с появлением новых

462

условий изменялись старые каноны, как не вполне целесообразные и даже не полезные и создавались новые. Характерный пример в этом отношении представляет вопрос о браке епископов. Ап. Павел в 1 посл. к Тимофею пишет, что епископ может быть «единые жены муж» (гл. Ш, 2). Согласно с этим апостольским наставлением 5-е апостольское правило также допускает женатых епископов, запрещая им изгонять своих жен «под видом благоговения».

Но Трулльский собор, «прилагая попечение о преуспеянии людей на лучшее», (правило 12-е) категорически запрещает епископам по рукоположении продолжать жить с своими супругами. — Однако допуская в известной мере изменяемость церковных канонов, мы в то же время категорически должны ограничить пределы изменяемости, не распространяя их на ту сторону, которою каноны обращены к церковному сознанию, когда они служат непосредственным выражением принципиальной стороны церковной жизни.

Такого рода относительная изменяемость канонов вообще факт несомненный и едва ли против этого можно спорить. Так согласно обстоит дело, если рассматривать вопрос в широких рамках исторической жизни Церкви вселенской. Другое положение получается с точки зрения жизни церкви русской, в настоящий исторический момент ее существования.

Говорят, Церковь русская восприняла от древней вселенской Церкви великое наследие — священные каноны, нормирующие церковный строй в целом и во всех частях. В этих канонах слышится авторитетнейший голос Церкви вселенской в древнюю и лучшую пору ее жизни; в них православное церковное сознание выразилось полно и окончательно по всем вопросам церковной жизни. Поэтому поместная русская Церковь не только не вправе изменять, отменять и дополнять вселенские каноны, но это было бы опасно, угрожая чистоте православия.

Наиболее последовательно и со всеми доказательствами и выводами этот взгляд, как известно проведен у преосв. Антония еп. волын. в его первой записке Св. Синоду. Канонам приписывается здесь значение абсолютное:

463

они установлены Духом Святым «вечны и неизменны» (Бог. Вести., 1905 г., дек., стр. 703). В них содержится то же богооткровенное учение, тот же «Божий закон», что и в св. Библии (стр. 707). Здесь явно смешивается догматическая и каноническая область, не полагается различия между стороной принципиальной вероучительной и юридически-практической. При этом в той и другой области одинаково полагается, что Церковь сказала свое окончательное и полное слово на вселенских и поместных соборах. — Другие более осторожные поклонники канонов, не придавая им догматического значения, утверждают за канонами всецелый юридический авторитет для поместной русской Церкви.

Очевидно, в том и другом случае по вопросу о реформе русской Церкви вывод получается один: реформа должна состоять в восстановлении канонического строя Церкви, в признании за канонами неизменного и обязательного значения.

Но как бы мы не утверждали священную важность и незыблемость и юридическую обязанность канонов, только на них одних нельзя обосновать церковной реформы: при осуществлении реформы необходимо придется коснуться стороны принципиальной, области вероучения и идей. С одной стороны, едва ли можно утверждать, что в данных канонах выразилась вся полнота церковного сознания по части внешнего устроения церковной жизни во всех частях. Возможны здесь такие условия и обстоятельства, которых не знала древняя Церковь и по которым необходимо дать новые правила и указания. С другой стороны, в древней Церкви в свою очередь были свои исторические особенности и условия, нашедшие выражение в канонах, применение которых в наше время было бы и излишне, да и не полезно. Не без основания говорят, что пред буквой канонов, если им придавать неизменное и священное значение, окажется не каноничной, а следовательно в известном смысле и не православной, вся русская Церковь синодального периода, во всей массе ее членов с высшей иерархии до простых мирян. Ведь заявил же печатно один «инок», что епископ или иерей, принявший согласно новому закону участие в заседаниях Государственного Совета, может

464

именоваться епископом или иереем, но «на самом деле он останется только безблагодатным самозванцем», ибо по букве 81-го апостольского правила он, как вступивший «в народные управления» подлежит извержению из сана (см. газ. Колокол, 1906 г., № 44). Или сколько должно быть извержено из сана современных иереев и отлучено от Церкви мирян в силу 11-го правила ѴI-го вселенского, по «книге правил» (собств. Трулльского), собора, запрещающего под страхом извержения и отлучения «врачевства» от евреев «принимати ни в банях купно с ними мытися.»

Таким образом, едва ли возможно в настоящее время, с одной стороны, всецело удовлетвориться каноническими правилами, созданными в древнее время, с другой, — принять и осуществить их во всей полноте и буквальном значении: необходимо придется делать дополнения и изменения.

Хорошо сознавая эту необходимость, другие канонисты хотели бы понести бремя канонов, как легкое и удобное, не отождествляя с ними «преданий человеческих» (Н. П. Аксаков в речи на первом заседании предсоборной комиссии, см. Приб. к Церк. Ведом., 1906 г., № 10, ст. 479). Но эта уступка, допустимость отделения общеобязательных канонов от «преданий человеческих», — есть уже крушение системы, признающей за всеми канонами общеобязательное и священное значение. Спрашивается, как же производить отделение собственно канонов от «преданий человеческих»? Чем должно руководиться при этом разделении? Единственно авторитетное и бесспорное решение вопроса может здесь дать только голос всей Церкви, на твердых основаниях исповедуемых ею принципов и идей.

Таким образом, неизбежно приходим к тому выводу, что и в канонической области исходным пунктом и единственным руководящим началом является обще-церковное православно-христианское сознание в его вероучительном, принципиальном содержании. В церковной жизни нельзя обойтись без принципов и идей и в области церковной практики, внешнего строя жизни, управления, суда и т. п. Твердое основание единства, полноты и стройности церковной организации в единстве и полноте вероучения,

465

в идейной области. Если будет согласие в области вероучения, будет единство и в церковной практике, в области юридически-практической. При разобщенности религиозной мысли мы будем говорить на разных языках, не поймем друг друга и разойдемся. Только ясное общецерковное сознание может быть путеводной звездой в лабиринте многообразных частностей церковного строя, в массе разных постановлений и правил. На мертвой букве канонов нельзя реформировать жизнь Церкви: неточное начало и движущая сила церковной жизни в принципиальном содержании, в церковном вероучении.

Как бы мы ни возвышали священные каноны, какое бы ни придавали им важное значение, все же прежде всего это исторические памятники прошлого, которые получают весь смысл и значение, будучи восприняты и осмыслены обще-церковным сознанием.

Замечательный пример всего важного и решающего значения принципиальной стороны дела представляет страстный и еще не законченный спор о праве участия низшего духовенства и мирян на соборах. Защитники я противники этого права одинаково опираются на каноны и предшествовавшую историю Церкви и делают совсем несогласные выводы; оперируют в сущности над одним материалом и приходят к противоположным заключениям. Очевидно, различие лежит не в канонической области, а в той точке зрения, с которой обе стороны рассматривали каноны и историю Церкви. Ведь нельзя же в самом деле думать, что одна из сторон настолько не осведомлена в вопросе и невежественна, что совсем не знает канонов и фактов, разрушающих ее теорию; или она должна бы отказаться от своей точки зрения, когда ей было указано на эти каноны и факты. Но этого на самом деле не замечается. Очевидно, здесь сознание неодинаково восприимчиво к данным канонов и истории: одна сторона дела совсем пропадает из поля зрения для одного класса наблюдателей и впечатлений не получается. Когда ее ясно поставят пред глазами, она объясняется со своей точки зрения, перетолковывается на свой лад. И в этом вся суть дела.

Своя точка зрения, могущество принципиальных взглядов и предубеждений настолько сильно заявляет себя

466

в людях, что они не только игнорируют факты и объективные основания, но даже противоречат себе, опровергая противника. Это заметно сказалось в 1-й записке архиеп. Сергия Финлянд., когда он высказывается по вопросу о значении истории в жизни Церкви, на котором он то настаивает, когда ему указывают из жизни древней Церкви на апостольский собор, не имеющий, по его мнению, для нас значения в виду дальнейшего хода церковной истории, и дальше всю историю, имеющую для нас значение, почему то ограничивает периодом соборов, после которого за дальнейшей церковной историей он уже не признает никакого значения.

Итак, в идеях вся сила: они нами двигают и руководят и при справках в канонах и при объяснении исторических фактов.

В споре о правах белого духовенства и мирян люди разошлись именно по различию принципиальных взглядов на жизнь Церкви. Одни мыслят Церковь, как живой организм, в котором общая жизнь и развитие осуществляются путем участия всех членов в жизни и деятельности, при чем каждый приносит свою долю для других и в свою очередь воспринимает дар других. Другие или смотрят на Церковь идиллически, когда мыслят жизнь ее в формах патриархальной семьи, в которой, с одной стороны, — отцы и распорядители, со всей властью и непререкаемым авторитетом, а с другой, — малые дети, которых надо учить и наказывать; или прямо представляют церковную жизнь в формах бюрократически - приказного строя, когда на одной стороне полновластные господа и владыки, а на другой — смиренные послушники и исполнители. Если последний взгляд близок к латинству, то надо иметь в виду многовековую историю последнего и его настоящую силу, чтобы отказаться от бесплодных попыток поколебать эту твердыню каноническими справками и даже библейскими цитатами. Центр полемики должен лежать в идейной области. Вне этой области история мертвая книга, сухой пыльный архив.

Здесь мы подошли к вопросу о значении для нас прошлой жизни Церкви, ее истории. Нельзя не присоединиться к словам Н. П. Аксакова, сказанным на первом заседании

467

предсоборного присутствия, что прежде всего нужно иметь в виду то «великое прошлое», единство с которым предстоит сохранить целым и нерушимым. Но признавая все величие этого прошлого и всю важность сохранения с ним единства, мы не должны забывать, что страницы великой книги прошлого открыты и понятны только для живого церковного сознания. Слепой не поймет красоты цветов и непросвещенному уму ничего не скажут полуразрушенные памятники седой старины, или запыленные пожелтевшие страницы древней рукописи. Только для церковно-настроенного человека, проникнутого православно - христианскими принципами, прошлая жизнь Церкви не будет мертвой книгой, сухим, хотя, быть может, и любопытным, музеем древностей. Это великая школа, но только для понимающего ученика. Почти два тысячелетия работала «великая пресоборная комиссия», именуемая историей Церкви, и велики ее труды; но чтобы воспользоваться этими трудами, не запутаться в дебрях частностей и подробностей, надо уметь отличать существенное от не существенного, временное и изменяющееся от неизменного и вечного. Словом, должен быть определенный и единый базис, известное постоянное принципиальное содержание, исходя из которого мы можем воспользоваться великими уроками прошлого, можем расширить, углубить свое понимание. Итак, связь с прошлым должна быть идейная, принципиальная. Эта только связь настоящая, действительная и единственно полезная. Без этой связи, без принципиального единства, будет только заимствование мертвых форм бутафорской внешности, а не живое сродство и не реальная связь. Когда года 3 — 4 тому назад наше высшее общество устроило маскарад с переодеванием в древнерусские костюмы, придворные чины и вельможи через это ничуть не приблизились к русской жизни XVI —XVII в., и в боярских костюмах современные камергеры и графы были так же далеки от древнерусской жизни, как бритые и стриженные бояре петровского времени в немецких костюмах были далеки от немцев. Заимствование внешних форм не есть восстановление связи и единства жизни. Эта связь и единство может быть только в принципиальной области, на идейной основе; иначе будет одно механическое заим-

468

ствование, чисто-внешнее сходство. Поэтому признавая всю важность связи с прошлым, думаем, что единственно действительная и плодотворная связь должна быть по духу, а не по букве, не через копирование старинных форм, а через оживление постоянных принципов церковной жизни. Только в принципиальной области может быть установлена действительная, реальная связь с прошлым, о чем так много и почти исключительно заботятся.

Итак, решительно невозможно обосновать церковную реформу на букве канонов, нельзя ограничиваться восстановлением форм давно прошедшего.

С другой стороны, это было бы задачей не только невыполнимой, но и малополезной.

Церковная реформа предпринимается не для установления связи с прошлым: она вызвана потребностями настоящего времени. Изменившиеся условия положения православной Церкви с объявлением свободы совести, а также новые запросы, предъявляемые православию в виду современного общественного движения, — все это требует оживления церковной жизни и усиленной деятельности, если Церковь желает сохранить хотя отчасти руководство в духовной жизни русского народа, уже в значительной степени ею утраченное. Обращение к прошлому имеет служебное значение для достижения главной цели — устроения спасения людей, их религиозно-нравственного возрождения, как служебное значение для этой главной цели имеют и формы церковного управления, и регулирующие их каноны. «Историкам церкви и представителям богословского знания, говорит проф. Н. К. Никольский, неприлично заявлять, что в способе управления (курсив подлинника), хотя бы и узаконенном канонами, они видят верный выход из современного состояния церкви. Академия должна заявить (статья представляет из себя записку, частную в собрании профессоров С.-Петербургской Духовной Академии в мае 1905 г.), что если церковь решила начать свою жизнь чрез применение стародавних принципов церковной жизни, то в том только случае оно может привести к упорядочению и нормальному ходу ее, если оно прежде всего будет предназначено к сохранению истинного духа евангельских требований, и если только ради этого предстоящие перемены

469

будут сообразованы по мере возможности с канонической буквой» (Христ. Чт., 1906 г., февраль, стр. 181). Или вот что пишет такой бесспорный авторитет, как покойный славный профессор С.-Пб. Духовной Академии В. В. Болотов. «Думаю, что нет большей несправедливости, как репристинация форм давнопрошедшего... Та реформа, которая действительно отвечает потребностям данного времени и оправдала себя фактически хорошими результатами, — и есть реформа истинно каноническая, не имей она за себя даже ни единого прецедента. История есть только полезный архив, никак не свод законов. Суббота человека ради бысть; а не человек субботы ради». Эти замечательные слова покойного ученого, к удивлению, напечатаны в официальном органе нашей правящей церкви (Прибавл. к Церк. Ведом., 1906 г., М 3, стр. 100), которая, по крайней мере, в лице монашествующей иерархии, совсем несклонна так умалять значение канонов и совсем далека от радикализма в церковной области. В то время, как одни из наших иерархов придают канонам священное и догматически-неизменное значение, а другие усвояют им непоколебимый юридический авторитет, — по взгляду покойного профессора, «каноническое» в обычном словоупотреблении есть равнозначащее понятию: согласное с позднейшею практикою Константинопольской церкви», а не древнейшее и общепринятое, тем менее, конечно, догматически - неизменное и юридически-обязательное. Разные поместные церкви допускали значительные особенности внешнего строя, регулируемого канонами, и вообще древняя Церковь не чуждалась «радикализма» в этой области. Если уже стремиться во что бы то ни стало восстановить древние формы церковной жизни, то более подходящими для русской церкви авторитетный ученый считает древнейшие формы церковного устройства некоторых церквей, напр., Карфагенской, а не Константинопольской, и следовательно нормами для нашей церкви будут не «канонические» нормы в общепринятом смысле, а некоторые иные.

Итак, увлечение внешними формами церковной жизни прошлого вообще и канонами в частности нельзя оправдать ни принципиальными соображениями, ни научными данными и ссылкой на авторитеты. восстановление полной силы ка-

470

нонов невозможно практически и бесполезно с точки зрения современного положения русской церкви.

Даже в сравнительно узкой области каноны мало полезны: они не могут оправдать возлагаемых на них со стороны нашей высшей иерархии надежд и упований.

В существе дела наши иерархи хотят утвердить священную важность и безусловную обязательность только за теми канонами, которыми утверждается их власть и господствующее положение в Церкви. Предполагается, что все зло церковной жизни, пресловутый «паралич» Церкви идет от Петра, является следствием совершенной им церковной реформы, извратившей канонические нормы церковной жизни, в которых жила русская церковь 6 слишком веков, заимствовав их от Византии. На место богоустановленной епископской власти в Церкви поставлена была власть светских лиц, чиновников, которые не только поставлены были рядом с иерархами, но в лице синодального обер-прокурора фактически властвовали и над владыками. Конечно, это не канонично и несогласно с нормами церковной жизни. Но кроме недопустимости светского, чиновнического властвования в Церкви, каноны утверждают еще нечто иное, пред судом чего окажутся неканоничными и другие, кроме чиновнического властвования, стороны церковной жизни и, кроме синодального обер-прокурора, другие лица, не исключая и самих архиереев. Напр., едва ли может служить к утверждению положения наших иерархов строгое применение 29 и 30 апостольских правил, по которым всякий епископ, получивший сие достоинство «деньгами» или «мирских начальников употребив», подлежит извержению и даже отлучению. По церковным канонам, епископы должны быть выборными, а не назначенными светской властью, иначе поставление считается недействительным. (Антиох. Соб., пр. 19, 23; Лаодик., 12 и др). Такого рода каноны, очевидно, скорее могут явиться камнем преткновения и вызвать крушение всякого авторитета наших владык, ставя под сомнение законность и действительность их поставления. Отсюда пред нашими иерархами в существе дела также дилемма: или последовательное и строгое выполнение канонов для полного устранения всей скверны неканоничности в современной обстановке

471

жизни русской церкви, во всех ее частях, до замены назначенных епископов выборными; или — приспособление самих канонов к условиям современной жизни. Также обоюдоострым оружием является и восстановление канонических норм русской церкви допетровского времени, когда у нас царила Кормчая. Проф. Н. К. Никольский, еще в марте 1905 г. настойчиво предостерегавший от одностороннего увлечения внешними формами и буквою канонов (Новое время, 1905 г., № 10439), пишет: «нельзя... ввести в жизнь Кормчую во всем ее объеме уже потому, что сами иерархи этого не захотят: иначе им пришлось бы на основании Кормчей и себя отлучить, и всю паству до последнего человека» (Христ. Чтение, 1906 г., II, 201).

Таким образом, «возвращение к канонам», восстановление во всей полноте их силы и значения едва ли в интересах даже нашей правящей иерархии; во всяком случае это оружие обоюдоострое и вместо ожидаемой пользы может еще вызвать новые недоумения и опасности для колеблющегося авторитета церковной власти.

Дело оказывается далеко не так просто как кажется на первый взгляд и требует углубления и принципиального обоснования. Кажется, это теперь почувствовали и наиболее страстные поклонники канонов, усвоявшие им и догматическую неизменность, и обязательный авторитет, и на них одних думавшие обосновать дело церковной реформы. По крайней мере, самый рьяный поклонник канонов преосв. Антоний еп. Волынский во втором заседании предсоборного присутствия (11 марта) предлагал идти средним путем, с одной стороны, сохраняя древние формы церковного управления, определяемые канонами, с другой стороны, не оставляя, без внимания главной цели существования Церкви — нравственного усовершения ее членов (Приб. к Церк. Ведом., 1906 г., № 11, стр. 548—549).

Если же наши иерархи, у которых одних, кажется, действительно были достаточные и понятные побуждения приписывать канонам священную важность и юридическую обязательность, начинают сознавать недостаточность внешних форм и мало полезность и даже опасность преклонения пред буквой канонов, — то для всякого, бескорыстного и искренне жаждущего действительного «обновления», цер-

472

ковной жизни, предстоит забота поискать иных, кроме канонов и внешних форм, и средств для дела церковной реформы. Даже чисто внешняя, каноническая реформа церковного строя и управления не может быть совершена без принципиального обоснования: тем более необходимо оживление принципиальной стороны церковной жизни для главной цели существования церкви Христовой, — созидания спасения людей, их духовного возрождения и чисто психического обновления.

Отсюда оживление и разработка христианских приступов, церковного веро-нраво-учения, не только дело практической необходимости, но и невозможности обойтись без них, и есть первая и главная обязанность Церкви, так как в этом первое и главное в законе, а внешние формы и каноны имеют второстепенное и служебное значение для этой главной цели.

Для русской же церкви эта обязанность является неотложной и особенно настоятельной в виду особенностей ее исторического бытия и чрезвычайных условий настоящего момента ее жизни.

III.

Мы не должны закрывать глаза на надвигающиеся события и трусливо прятаться в виду грозящей опасности. Наше время — время революционное. Революция состоит не только в замене одних властей другими, одной формы правления — другой; у нас она глубоко захватывает и другие области жизни, кроме политики, не исключая и жизни религиозной. Можно сказать во всех областях происходит переоценка ценностей, так как критерии для оценки изменились. Если прежде все ценилось по официальной регламентации, в силу традиции и доверия к власти, то теперь одного официального клейма далеко недостаточно. Прежде значение человека определяли по его званию и занимаемому им положению; теперь, не довольствуясь определением: кто он? еще задают вопрос: что он дает для других? какую пользу приносит? Оценка происходит не с точки зрения официального положения и традиционных представлений; значение званий и лиц определяется в силу реальной их стоимости, с точки зрения действи-

473

тельно приносимой ими пользы. При таком критическом отношении одна за другой завеса падала с глаз доверчивого обывателя; многое пред неподкупным судом жизни оказалась совсем несоответствующим своему званию и положению, и официальные печати, пышные одежды и блестящие флаги безжалостно вырываются из рук их недостойных носителей.

Пока революция совершается более в теоретической области: на практике все остается пока по-старому, так как пока еще выяснилось соотношение сил. Господство силы понятно и естественно в области государственной жизни. Не то в жизни церковной: здесь теория стоит ближе к практике, переоценка в принципиальной области не должна встречать препятствий к обнаружению на практике соответствующими результатами, так как в области веры недопустимо насилие и принуждение. Поэтому теоретический критицизм в Церкви представляет большую опасность произвести соответственные изменения и в церковной практике, так как в церковной жизни теоретические убеждения, при свободе совести, не встретят особенных препятствий к реализации, как это бывает в жизни государственной.

Переоценка ценностей в Церкви, несомненно, начинается: ее ясные признаки на лице.

Церковь наша привыкла жить только традицией и преданиями; главная масса верующих по привычке исповедовала известные положения и исполняла указанные правила. Приняв христианство от греков, мы берегли его как святыню от порчи и в этом видели все наше призвание. Мы, как ревнивые приставники музея древностей, заботливо берегли наши сокровища от порчи и расхищения, но эти памятники творчества прошлого не послужили исходным началом нашего оригинального творчества. Как в упорядоченном архиве у нас все было расставлено по полкам, определено и зарегистрировано, но собранное богатство было мертвым капиталом, бесплодным для жизни. И это отсутствие всякого движения мы не прочь были отождествить с сущностью православия. Мы гордимся тем, что стоим на одном месте; всякое движение в религиозной области приравнивалось к ереси и расколу, трактовалось,

474

как плод кичливого, человеческого ума, несклонного к послушанию веры. Католичество и протестантство вследствие этого уклонились от древнего православия и мы гордились, что устояли против этого соблазна. Забывали мы одно, что не велика заслуга — устоять от падения, уклоняясь от всякого движения. Мы были чужды крайностей католичества и протестантства главным образом потому, что «мы почти вовсе не богословствовали». В делах веры у нас предписывалось, как писал собор 1554 г. Дьяку Висковатому: «впредь тебе сомнение не иметь и не рассуждать и,... ни испытывать» (Христ. Чт., 1906 г., февр., стр. 191). «Христианство», говорит проф. Н. К. Никольский, у нас «понимают не как живое творческое начало религиозной жизни, а как совокупность законченных по своему содержанию предписаний» (Христ. Чт., 1906 г., февр., стр. 197), и всякое уклонение или добавление к этим предписаниям было под угрозой анафемы. — Неподвижность и косность, — основная причина так называемого «паралича» Церкви, — стали догматом нашей церковной жизни.

«Но догмат сей, сказано в передовой статье Церковного Голоса (1906 г., № 12, стр. 355), разошелся с законом жизни, ибо последний есть движение».

Пока еще культурная и гражданская жизнь России была неразвита, неподвижность Церкви не была так заметна и особенно опасна. Доныне еще в патриархальных уголках приходский храм удовлетворяет все, не только религиозные, но и интеллектуальные, и художественные потребности жителей. Здесь младенчество Церкви стоит в уровень с младенчеством культуры общества, — и Церковь более или менее удовлетворяет своему назначению.

Но таких уголков становиться все меньше и меньше, и недалеко то время, когда они совершенно исчезнут. Император Петр Вел. своей мощной рукой двинул Россию из патриархального периода в условия культурного существования, и вот уже 200 лет живет и развивается наша родина на пути культуры. Культурное и просветительное движение требовало соответствующего движения и религиозного творчества в Церкви, но Церковь оставалась неподвижно в роли охранительницы древнего православия. Принципы до-петровского православия были уже в значительной

475

степени изжиты и многих не удовлетворяли, но взамен их не создано было ничего, да и особой твердости в старине уже не замечалось. «В течение синодальных столетий, говорит проф. Н. К. Никольский, церковь была в расслаблении, которое происходило от отсутствия путеводных задач и идеалов, после того как прежние критерии веры поколебала западная наука. Принципы доПетровского правоверия расшатывались, а взамен их не появилось ничего определённого: церковь мечтала о старине, не желала порвать с ней традиций, но не боролась за древнее православие, а постепенно отступала от него, подчиняясь ходу истории: она жила апатично, потому что жила беспринципно» (Хр. Чт., 1906 г., февр., стр. 201). Все больше и больше обнаруживался разлад между апатичными и косными представителями Церкви и передовым обществом. В этой постоянной то глухой, то явной борьбе Церковь уступала одну позицию за другой и постепенно вытеснялась из разных областей жизни (наука, искусство, литература) дружными усилиями так называемой «неверующей интеллигенции». На одной стороне было все молодое, энергичное, сильное наукой, знанием и талантами; эта сторона непоколебимо шла вперед под флагом тысячелетней культуры, под знаменем свободы и прогресса, одушевляемая идеей всеобщего братства и счастья. Церковь слабо и вяло защищалась и все отступала. Она не хотела или не умела войти в соглашение с новыми идеями, претворить их в себе, раздвинуть свой узкий мир и поднять свою жизнедеятельность притоком свежих сил. Только изредка и то как-то вяло и неохотно прибегали к старому грозному средству — анафема, которое, однако, совсем уже не было грозно. Даже в полемике с раскольниками и сектантами Церковь не проявляла пламенной ревности и твердой уверенности: эти качества мужественного исповедания были на стороне носителей новых учений.

Творческие живые силы и в религиозной области, не находя места в Церкви, направили свою деятельность в другую сторону. Общество стало удовлетворять свои религиозные потребности самостоятельно, помимо церковного руководства. Рядом с православием возникала «новая вера» и устрояла свой храм, на фронтоне которого была надпись:

476

«христианство и культура». В свой пантеон она поместила деятелей науки, искусства, героев культуры, и широко раздвинула стены своего храма для всякого мыслящего, культурного работника, согретого религиозной идеей преклонения пред верховным Разумом жизни. Эта «новая вера» не отрицает исторического христианства, признает его необходимым моментом в религиозном развитии человечества, заимствует от него некоторые элементы и в конце концов заменяет его новой «религией Духа». У ней свои подвижники —мученики науки и культуры, свои жрецы — гении и герои человечества. Глашатаи этой религии у нас обрекают на смерть православие, указывая на его пассивность и безжизненность, как В. В. Розанов; требуют «вырвать» религиозное воспитание «из рук жречества», как Меньшиков; грозно приглашают Церковь последовать за их учением, заявляя «теперь или никогда», как Мережковский.

Эта религиозная проповедь опаснее для Церкви, чем индифферентизм и неверие, потому что она грозит оторвать от церковной веры самое ценное в религиозном отношении — живые верующие души.

До последнего времени можно было утешать себя надеждой, что это только незначительная часть общества, главная масса народа остается в Церкви, непоколебима в православии. Кроме того, была защита в сильной государственной власти, под покровом которой многим можно было жить припеваючи без труда и талантов. Эта защита окупалась слишком дорогой ценой закрепощения и рабства; государство игнорировало существеннейшие интересы Церкви, пользовалось ее идеями для освещения своего всевластия, а ее богослужение низвело в ряд манифестаций своего величия, на подобие смотров и парадов.

Теперь защита государства отходит от Церкви: власть переходит в руки интеллигенции, которая незаинтересованно в поддержке православия. Уже теперь законом 14 марта 1906 г. введено по делам о вере в действие Уложение 1903 г., по которому дозволяется переход из православия в другие исповедания и секты, отменяется обязательное говение...

Надежда найти опору в народе, в широких кругах

477

общества все падает. Это ясно обнаружилось в нынешнее освободительное движение, которое было роковым для многих доселе признаваемых величин. Здесь мы вступаем в такую область, где еще до сих пор идет страстная борьба между разными партиями и классами общества, атмосфера насыщена электричеством гнева и страстей. Тут неизбежны резкости и преувеличения, несправедливые нападки и обвинения. Тем не менее для Церкви, поскольку она живет в пределах земного существования и в обстановке исторического процесса, необходимо считаться с новыми требованиями и запросами, хотя бы предлагаемыми в резкой форме, необходимо учитывать те нападки и обвинения, которые идут со стороны, так называемых прогрессивных кругов общества, деятелей «новой России». Освободительное движение возникло не вдруг и неслучайно, оно явилось не по прихоти и козням нескольких лиц или известной партии. Это движение подготовлялось давно всем складом жизни русского народа, оно является завершением целого исторического процесса, есть в известном отношении дело исторической необходимости. Игнорировать его было бы близорукой оплошностью. Мы переживаем переходное время, стоим на поворотной точке истории. Почти все государства в свое время переживали такую переходную эпоху. Формально, перемена заключается в том, что «новое» идет на смену «старому», «новые» порядки и «новые» деятели занимают место прежних. Реально, наша родина переходит от чиновнического всевластия и господства немногих (бюрократизм и аристократизм) к гражданской свободе и равноправному участию всех граждан в государственной жизни при посредстве выборных «лучших людей», по определению Государя Императора, «доверием народа облеченных» (народоправство и демократизм). Будущее принадлежит этой «новой» нарождающейся России. Как бы то ни было, Церкви нельзя не считаться с запросами и чаяниями «новой России». — Известный французский ученый и публицист проф. Леруа Больё, мысли которого изложены С. Троицким в официальном органе нашей Церкви, рассматривая вопрос о нередкой враждебности демократии к христианству, объясняет это явление не принципиальными разногласиями между ними, а только изве-

478

стными историческими условиями (Приб. к Церк. Ведом., 1906 г., №№ 13 — 14, статья: «Христианство и демократия», стр. 675 — 680). Между этими причинами не последнее место занимает «характер приема, оказанного появившейся в Европе демократии христианскими церквами или клиром этих церквей» (стр. 677). «Клир, почти повсюду, начиная с Франции, составлял государственное сословие и сословие первое в государстве. С ниспровержением прежнего порядка потрясалось все его материальное и нравственное положение и таким образом к идейным причинам вражды к новому строю у клира присоединялись причины личные, материальные и неудивительно, что большинство духовенства стало смотреть на демократию, как на врага, с которым мир невозможен» (стр. 678). Таким образом мы видим, что иногда в истории гибельная для государства и Церкви враждебность двух благодетельных я по существу не враждебных начал жизни обусловливается более или менее случайными историческими обстоятельствами и, в частности, некоторой косностью и неподвижностью клира, непониманием и игнорированием с его стороны общецерковной пользы, во имя своих интересов. Вследствие этого Франция доселе страдает от этой гибельной для государства и по меньшей мере бесполезной для Церкви вражды, в то время как христианство и демократия мирно уживаются в других странах, напр., в Америке, Швейцарии, Бельгии, как «и у нас на Руси древнее «народоправство» в Новгороде и в других местах прекрасно уживалось с православием» (стр. 677); и эта мирно уживчивость нисколько не служила и не служит ко вреду христианства и Церкви. — Это свидетельство расположенного к христианству писателя и урок истории должны побудить наших церковных деятелей, по крайней мере, не относиться к освободительному и в глубоких корнях демократическому движению только с отрицанием. Не следует даже подавать повода думать, что в отрицательном и огульно враждебном отношении представителей Церкви к освободительному движению действуют не столько принципиальные соображения и идейные стремления, сколько своекорыстное желание сохранить свои права и привилегии. Не будем даже говорить о сочувствии или не сочувствии этому движению, но со

479

вниманием к нему отнестись должно. Во всяком случае это сила, увлекающая многих, и христианство, призванное победить мир и обновить лице земли, должно считаться со всяким движением, которое увлекают массы и обещает довольство и счастье. Высоко-гуманный п чисто христианский принцип: audiatur et altera pars, должен иметь место в Христовой Церкви. Истина не должна бояться шумных обвинений и крикливой лжи и правда не падет от несправедливых нападок и гневных криков. И если необходима борьба, она должна происходить при полном свете; быть может при взаимной искренности и разъяснениях, будет возможно и благодетельное примирение.

Audiatur et altera pars!, Надо со вниманием прислушаться, какие требования и запросы предъявляют Церкви деятели «новой» России, чем они недовольны в ее деятельности и в чем ее обвиняют. Заранее надо предвидеть, что в этих требованиях и запросах, нападках и обвинениях, немало будет резкого, гневного, преувеличенного, а подчас и несправедливого. Но, повторяем, Церковь, поскольку она живет и действует не в безвоздушном пространстве, должна со всем этим считаться. — Мы хотели бы быть беспристрастны и, не заявляя ни сочувствия ни вражды к освободительному движению, только возможно объективно свидетельствуем факт расхождения на почве этого движения между большинством представителей Церкви и широкими кругами общества. Данные для констатирования этого факта мы заимствуем из периодической печати прошлого и настоящего года, печати, так называемого, либерального направления. Получаемая вследствие этого некоторая односторонность объясняется не столько личными симпатиями или антипатиями автора, сколько существом поставленной им себе задачи. С другой стороны, либеральная печать в наше время заняла господствующее положение и заполонила собою все, и как сама является отражением господствующих течений в обществе, так в свою очередь влияет на взгляды этого общества. Поставив для себя задачей осветить отношение к Церкви либеральных и кругов общества, мы, естественно, пользуемся печатью этого направления. Что касается резкости некоторых отзывов и несправедливости иных обвинений, то здесь у нас во всяком случае будет при-

480

ведено не более того, что чуть не ежедневно можно было читать на страницах газет и журналов. Кто имел возможность и интерес следить за периодической печатью прошлого и настоящего года, тот поймет, что краткие и более или менее общие приводимые нами ниже указания можно бы было иллюстрировать целыми страницами выписок из газет и журналов, в выражениях еще более резких и определенных.

Итак, как же определились отношения Церкви, в лице большинства ее представителей, и извесимых кругов общества на почве освободительного движения?

Масса народа еще по привычке верила Церкви и ждала ее слова по поводу великих событий. В сознании широкого общества освободительное движение все более определялось, как дело правды, как подвиг любви к труждающимся и обремененным, «под девизом свободы, равенства и братства». Некоторые, замечая, что «этот девиз сроден духу христианского учения», надеялись, что представители Церкви «признают своим (курсив подлинника) все то доброе и светлое, что есть в современном освободительном движении». Отмечая внутри самой Церкви начавшееся пробуждение «духа жизни», надеялись, что Церковь будет действовать «вкупе со всеми созидательными силами русского общества, со всеми теми православными, инославными и неверующими, которые, хотя бы и не ведая Христа, осуществляют дело любви Христовой на земле» 1) Д. Другие были настроены более пессимистически в отношении Церкви; с некоторым недоверием и опасением ожидали, что-то еще скажет «наша казенная церковь». «А что», задавал вопрос в апреле прошлого года один известный публицист, если представители Церкви «начнут — или вернее, поощренные кн. Трубецким, будут продолжать — вести «активную борьбу» против «сеятелей» Некрасова и примутся «изгонять бесов» Достоевского?» 2).

1) См. Право, 1905 г., 15 апреля. № 15, статья кн. Евг. Трубецкого (ныне плена предсоборного присутствия): Церковь и современное общественное движение.

2) Право, 1905 г., 24 апреля, № 16, статья П. Милюкова, известного профессора и общественного деятеля, одного из основателей и вождей кадетской партии: Евгений Трубецкой н пробуждение Церкви.

481

Что же Церковь? Оправдала она возлагавшиеся на нее светлые надежды, или напротив, подтвердила самые тревожные ожиданья? Кажется, ни то, ни другое, но она не удовлетворила многих. В сознании одинаково ее друзей и недоброжелателей, хотя и по различным основаниям, она оказалась не на высоте своего призванья — быть духовной руководительницей общества. Лица, сочувствовавшие Церкви и ждавшие от нее живого и сильного слова, недовольны были ее молчанием и неподвижностью в великие моменты жизни. Если же Церковь изрекала свое слово, то, по их мнению, она говорила слишком нерешительно, безжизненно, по казенному неопределенно и даже двусмысленно, так что трудно было понять, исполняет ли она заветы Христа, или только приказания начальства. С сожалением и грустью замечали здесь, что представители Церкви привыкли ходить впереди мертвых, а не впереди живых. Свободная пресса отмечала и учитывала все явления, даже случайные промахи и ошибки представителей Церкви. В свое время в печати было отмечено, что легенда об японских миллионах получила освящение от Св. Синода и в его послании о крамоле была прочитана в христианских храмах, где должно возвещаться только евангельское слово любви и чистейшей правды. Отмечали, что синодальное послание оправдывает кровопролитие 9 января 1)., и что видные представители православной Церкви обращались с призывом к покаянию, как к грешникам, к тем самым рабочим, которые в трогательной вере в христианскую правду и милосердие властей, шли безоружные со св. иконами и царскими портретами к Царю, в котором они видели носителя христианских идеалов, и были расстреляны войсками. В конце февраля и начале марта прошлого (1905) года в печати высказывалось недоумение и даже негодование по поводу проповеди одного православного епископа, который в прощальное воскресенье в грозной речи призывал «безбожную» интеллигенцию на суд и изрекал страшные прещения на головы тех, которые, по сознанию многих, все же делали часто подвиг любви, а

1) См., напр., в недавнее время, Народ. вестник, 1906 г., № 9, в статье: «Официальная церковь и народ».

482

иногда и душу свою полагали за братьев. Не раз отмечалась в печати деятельность епископа серпуховского. Его обвиняли в том, что он, будучи деятельным членом союза, так называемых, «истиннорусских» людей, в союзе с г. Грингмутом и полицией, призывал к насилиям против либеральной интеллигенции и забастовщиков; святительской рукой раздавал и рекомендовал человеконенавистнические издания гг. Грингмута, Берга и др. 1). Шли известия и из других мест при чем деятельность некоторых представителей духовенства прямо приравнивалась к черносотенной пропаганде. «Странным, почти невероятным казалось, пишут в «Нашей Жизни» от 27 июля 1905 г. (№ 180, статья: «На очереди"), что пастыри церкви стали выступать в качестве вдохновителей черносотенной банды. В Саратове явились «Братские Листки», проповедующие совсем не братские чувства. В Казани некий священник выпустил брошюру для народа, в которой восклицал: «Братцы! не верьте интеллигенции!.. Устройте им такую раскачку, какой еще мир невидаль!».. Эти странные факты казались случайными. Добродушное общество готово было считать их за проявление усердия не по разуму немногих низших служителей алтаря. Дальнейшими фактами живая жизнь развертывает более широкую картину. Общество читало такого рода известия о христианских пастырях и недоумевало. Возможно, что в этих известиях было немало преувеличенного, тенденциозного и даже прямо вымышленного. С другой стороны, печать отмечала и светлые, по ее мнению, явления в духовенстве, напр. деятельность священника о. Гр. Петрова, речи и статьи преосв. Антонина и др. Однако в сознании общества все более росло убеждение, что это только единичные голоса, а главная масса духовенства реакционна, косна и неподвижна. «К сожалению, заканчивает автор вышеотмеченную статью в «Нашей Жизни» (№ 180), здравые голоса в стаде духовенства заглушены воинственными

1) См. корреспонденции и заметки особенно в Московских газетах во второй половине июля, а также в октябре прошлого (1905) года, напр., в Русск. Ведом., между прочим, письмо председателя рузской уездной земской управы г. Цибульского, перепечатанное во многих газетах.

483

криками защитников реакции. Общая масса духовенства, послушная указаниям своей власти, явно становится на стороне насилия, думающего черносотенными средствами приостановить порывы пробуждающегося общества».

Между тем освободительное движение все ширилось и развивалось, захватывая все более широкие круги общества. Критическая мысль, пробужденная печальным опытом позорной войны, путем печати и устной пропаганды проникала в самые толщи народной жизни, спускалась на самые низы и будила народное сознание. Под влиянием такого рода факторов народное сознание работало и развивалось: мыслящие люди учитывали все явления. Нарастали новые силы, создавались новые величины; многое из старого было развенчано, потеряло авторитет и значение: происходила переоценка ценностей.

В связи с этим общим критическим процессом, в разгоряченной атмосфере общественной жизни даже, по-видимому, маловажные события, которые в другое время могли пройти незамеченными, привлекали общее внимание и разрастались до размеров крупного общественного явления. Это именно произошло по поводу отказа ректора Спб. Дух. Академии еп. Сергия (Отрагородского) служить панихиду по кн. С. Н. Трубецком. Надо иметь в виду всю силу общественного движения, которое так широко проявилось по поводу смерти кн. Трубецкого, чтобы во всем значении оценить то впечатление, которое произвел поступок православного епископа. Преосв. Сергий печатно оправдывался в своем поступке, выяснял свои основания, предлагал объяснения. В иное время, при других условиях, быть может, этих объяснений было бы достаточно, но в данный момент они мало кого удовлетворили. Общество недоумевало пред фактом отказа видного представителя православной Церкви служить панихиду по человеке чистой незапятнанной репутации, христианине-идеалисте, умершем на славном посту борца за народное благо. В газ. «Русь» по этому поводу была напечатана определенная по своему заголовку заметка: «Монашество без Евангелия» № 237, 2 октября). Поднимался протест против высшей монашествующей иерархии, против ее косности и отрешенности от жизни: ставился вопрос о соответствии монашески-

484

аскетических начал с Евангелием. Вместе с этим обнаруживался разлад между представителями православной Церкви и наиболее энергичными и деятельными кругами общества, и все более общественное мнение склонялось не в пользу первых. Мы позволим себе привести по этому поводу несколько строк из дневника одного верующего человека, хорошо нам кажется, характеризующих настроение общества. «Преосвященный ректор, читаем здесь, торжественно и, быть может, гордо заявил, что они не с Трубецким, они другого с ним лагеря. Но сознавал ли он, что этим самым он вычеркивал себя и присных из лагеря всей мыслящей и чувствующей России? Они не с Трубецким, но за Трубецким стоит громада лучших сынов многострадальной родины. Они не с Трубецким, но они и не с интеллигенцией и народом в его сознательной массе. Учащаяся молодежь и профессора, ученые и литераторы, рабочие и крестьяне, все пришли поклониться праху Трубецкого и горы венков сложили у его гроба. Вся сознательно живущая Россия в торжественной печали оплакивает безвременную кончину. А наши высшие иерархи — других убеждений! Они не с нами, они другого лагеря! Но с кем же вы? От вас отрекаются ваши ближайшие ученики, которые возлагают венок на гроб человека, противного вам лагеря, называя его «философом-идеалистом и защитником прав гражданства» (надпись на венке студентов Спб. Дух. Академии). Не с вами группа белых священников, открыто свидетельствующая свою «кровную близость» (речь свящ. о. К. Аггеева) к человеку, чуждых вам убеждений. С кем же вы? Все лучшее, благороднейшее, мыслящее и чувствующее идет за Трубецким: вам остается или полное одиночество, или союз с косностью и ложью. Ведь только Москов. Ведомости, орган г. Грингмута, не обмолвились сочувственным словом по поводу смерти князя-идеалиста! Они одного с вами лагеря?! Пастыри душ человеческих, равнодушные к чистым порывам и идеальным стремлениям благородного сердца! Лучшему и благородному принадлежит жизнь, за ним будущее... Вы —отрицатели жизни и движения, и жизнь отрицается вас я грозно предостерегает: отрицателям не место в жизненном строительстве».

485

Так все более и более обозначалось расхождение представителей Церкви и широких кругов общества на почве освободительного движения. Представители Церкви в главной массе оказались не с обществом в его идеальных порывах и стремлениях; они были не в ряду деятелей за народное благо, разделяя их радости и печали; они то стояли в стороне, были пассивны и молчали, то обнаруживали определенное тяготение к порядкам и началам жизни, для многих сделавшихся ненавистными. Факт разлада не с кучкой только, так называемой, неверующей интеллигенции, а с громадной массой общества был на лице и требовал объяснения. Часто объяснение это складывалось неблагоприятно для Церкви и ее представителей. В умах многих происходила переоценка православной Церкви и прежде всего значения и роли ее официальных представителей.

Но это было еще только начало критического процесса. Жизнь выдвигала для Церкви новые испытания, которые были пробным камнем ее жизненности и значения, требовали от ее предстоятелей мужества в исповедании и самоотверженности в служении. Эти новые испытания не послужили ко благу Церкви, не возвысили ее значения в глазах многих. Мы имеем в виду те страшные событья, которые развивались на Руси после «октябрьской свободы». Братоубийственные столкновения и погромы, московское вооруженное восстание и его кровавое подавление, расстрелы и казни — каким то кровавым туманом окутали нашу родину. В эту темную тревожную ночь глаза многих обращались с надеждой к Церкви, жаждали от нее увидеть луч света, услышать бодрящий голос. Но Церковь была как то безучастна и неподвижна; ее представители в главной массе молчали. В печати призывали пастырей сказать свое слово, высказывались сомнения и недоумения в виду неподвижности Церкви, молчаливого и безучастного отношения ее представителей к кричащим явлениям нехристианской действительности. Такого рода сомнения и недоумения обуревали многие души. Об этом ясно свидетельствует целая литература писем — обращений к духовенству, которыми пестрели столбцы газет особенно Руси, от Рождества до Пасхи. Писали люди разных классов общества,

486

и мы не в праве заподозрить искренность этих писем. По словам одного письма, это были «слезные, страданиями и многими духовными пытками вымученные строки» (Русь, № 35, 21 февраля), это были как бы «предсмертные судороги души» «истинно верующей пока» (Русь № 34, 20 февраля). В них слышится страстный вопль души, жаждущей «увидеть истинную веру», а не только обряды (письмо крестьянина К. Беляева, Русь, № 26, 11 февраля), болевшей преступным молчанием пастырей Церкви. К представителям Церкви обращались с горячей мольбой возвысить свой голос во имя Христа для прекращения убийств и казней. Чувствовалось уже во многих колебание и сомнение.—»Неужели же все наемники?!» Спрашивают в одном письме «пасомые» (Русь, № 35, 21 февраля); «или вы только чиновники духовного ведомства?... где и в чем ваше служение Богу?» (Русь, 33, 19 февраля). «Если вы действительно веруете в Иисуса Христа, как Сына Божия,... вы должны протестовать, иначе вы нравственно не можете быть священнослужителями», пишет крестьянин (Русь, № 26). В некоторых письмах уже звучит категорический приговор: «священнослужители наши отринули Христа, и Он не с ними» (Русь, № 39, 25 февраля). Колебание и сомнение сменяются негодованием на этих новых «потаковников» власти. «Тому, кто ни горяч, ни холоден, нет места у алтаря Христова» (Русь, X» 33, 19 февраля). Для духовных мертвецов «не место в храме, а в гробах или в пучине морской вместе со свиным стадом, как во времена Христа» (Русь, № 34, 20 февраля). Некоторые заявляли: «не буду говеть, кому пойду открывать свою душу?» (Русь, № 34).—Осуждение и отрицательное отношение переносится уже на всю православную Церковь; в душе нарастает кризис православной веры. «Неужели же наша вера православная не есть религия Христа?» спрашивает «один из сомневающихся и недоумевающих» Русь, Л® 46, 4 марта). Верующие сомневались, да жива ли Церковь? Не есть ли это спокойствие и невозмутимость— признак сна и омертвения? Где же Божья правда? Где же столь прославленное правоверие на Руси искони-православной? Не есть ли это — одна иллюзия и обман? Вот что пишет один очевидец под впечатлением благодарствен-

487

наго молебна, отслуженного православным священником, после кровавых экзекуций семеновцев. «Поведение батюшки для меня, как христианина, еще ужаснее произведенных убийств солдатами Семеновского полка, эти убивали тело, а «батюшки» наши убивают во мне душу живу и заставляют сомневаться в истине веры православной, — та ли это истинная вера, в которой служители ее не находят в себе силы защищать заушаемого Христа?!»... (Русь, № 89, 25 февраля). Наконец, один автор, красноречиво озаглавив свою статью о пастырях Церкви: «бесплодные смоковницы», и предварив ее известным текстом из прор. Исаии: «Люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от Меня» (гл. 24. 13), откровенно пишет: «меня всегда удивляло это ожидание христианских поступков от нашей омертвевшей, бюрократической церкви» (Двадцатый век, № 4, 28 марта).

Таким образом, если у одних еще только зарождались недоумения и сомнения, нарастал кризис веры, у других этот кризис уже без поворотно разрешался неверием и отступлением от нашей православной Церкви. Притом это движение совершалось во имя Христа, для сохранения верности Его заветам, от которых, думают, отступила православная Церковь. Разделение и отступление совершалось во имя христианских принципов.

Некоторые скажут: но это только частности, отдельные единицы, появление которых так же безразлично для твердых народных устоев православия, как до сих пор не представляла опасности неверующая интеллигенция, оторванная от народа. На это надо сказать, что так называемая беспочвенная интеллигенция все более и более находит отклик и сочувствие в народе: только слепой не видит, что в нашем освободительном движении в одном ряду с интеллигентами и под ее лозунгами объединились широкие народные массы. На крестьянском съезде в Москве в ноябре прошлого года согласно в устах интеллигентов и крестьян звучала фраза: попы нас обманывают. И в декабрьской книжке печатного органа Московской Дух. Академии, живо отзывающегося на все вопросы жизни, была по этому поводу напечатана заметка: «Грозное предостережение духовенству» (Богосл. вестн.,

488

1905 г., 8, 833 — 836). Из глухих деревень приходилось слышать сообщения, как крестьяне заявляют: студенты за нас стоят; и те же крестьяне останавливают в церкви «современную» проповедь священника, заявляя: об этом нам говорят и в Правлении, скажи, батюшка, о Христе, расскажи житие святого... Конечно, не вдруг еще заполнится созданная веками пропасть между барином и мужиком. Но, с осуществлением у нас народоправства, тот и другой являются в одном звании гражданина, а с уничтожением сословных привиллегий, не будет уже условий, питавших гордость и высокомерие одних, подозрительность и недовольство других. При новых порядках интеллигенция и народ будут сходиться за общей работой в общегосударственных и местных общественных учреждениях. Кроме того, с новыми порядками надо ожидать улучшения материального благосостояния народа, что откроет ему доступ к так называемым культурным благам, которые в виде произведений науки, искусства, литературы, техники до сих пор были доступны только для высших более состоятельных классов. В духовной литературе обычно указывают печальные примеры развращающего влияния большого города на жителя деревни в лице бесшабашных рабочих, а то и прямо пропойц и бродяг. Однако нельзя забывать, что и лучшие примеры, хотя бы в лице сознательных вполне развитых рабочих, особенно молодежь часто оказывается далеко от Церкви: здесь ближе стоят, больше света видят от интеллигенции, чем от представителей Церкви. Словом, с культурным ростом и развитием низших классов общества открывается для них такая же опасность уклонения от православной Церкви, которая совершилась с нашей интеллигенцией, идущей впереди народа по пути культуры. Наша надежда в том, что так называемая неверующая интеллигенция оказывается часто верующей и под ее материалистическими стремлениями лежат часто глубоко-идеалистические мотивы: здесь часто нет непримиримого отношения к христианству.

Однако это все же перспективы будущего, хотя, быть может, и не так далекого. Но у нас пред глазами происходят уже и знаменательные факты настоящего.

В одном частном письме по адресу нашего духовен-

489

ства нам довелось прочитать такие горячие строки: «Бойтесь и трепещите! Встаньте: народный суд идет! Душа народа возмущена и она прозреет; носителей правды и ее мучеников народ видит в иной среде, а о вас говорит: попы нас обманывают.

И не уйти вам от суда людского,

Как не уйти от Божьего суда!»

Если не судить, то рассуждать народ начал. До сих пор он жил по указанию властей, по приказу начальства. Все опирались на него, действовали во имя его блага, но не считали нужным спрашивать его мнения. Впервые опрос происходит в наше время: народ призван сказать свое слово, высказать свое мнение при выборах в Думу; это первый опыт народного самоопределения. У нас еще нет окончательных результатов, да и условия выборов таковы, что едва ли их можно принимать за подлинный голос народа. Тем не менее в некоторых отношениях результаты получились довольно определенные. Немало было толков о народности нашего духовенства, его особенной близости к народу, который к тому же отличается особенной преданностью вере православной и проникнут уважением к своим духовным пастырям. Естественно было ожидать, что православный русский народ облечет своим доверием представителей духовенства, священников, епископов. Однако этого не случилось: из 300 — 400 выбранных в Думу депутатов только 5 — 6 священников, а о епископах и не слышно. Результат тем более поразительный, что в 13 губерниях на губернских избирательных собраниях число выборщиков от крестьян представляет большинство сравнительно с выборщиками от других классов населения. Наш избирательный закон давал такие преимущества крестьянам, что действуя солидарно они в этих 13-ти губерниях Европейской России могли провести сплошь своих кандидатов, что дало было 99 крестьянских депутатов. Мы знаем из печати, что во многих случаях крестьяне действовали солидарно, настойчиво проводили своих кандидатов. Однако представителей духовенства почти не оказалось между крестьянскими депутатами: народ не считал их своими. II тот же самый православный русский народ, который не ока-

490

зал особенного доверия своим духовным пастырям, выбирал лиц скрывавшихся от администрации и находившихся под судом по политическим делам, или даже сидевших в тюрьме и бывших в ссылке. Со всех сторон слышатся жалобы духовенства, живущего, как известно, главным образом на доброхотные даяния народа, на упадок доходов. Конечно, здесь имеет значение тот экономический кризис, который переживает государство и особенно наша деревня. Однако нельзя забывать, что упадок материального благосостояния не мешает расходиться политическим брошюрам, а также религиозно-нравственным сочинениям гр. Л. Н. Толстого в 10,000 - 100,000 экземпляров. Крестьяне, назначающие в некоторых местностях за крестины духовенству 10 коп., за молебен 5 к. (Церк. Вести., 1905 г., № 14), собирают свои скудные гроши для выписки в складчину газеты.

Итак не только в сознании интеллигентов, но в жизни широких кругов общества, в созвании народа вырастают новые ценности. Простой народ, во многом живший интересами Церкви и подчинявший ее указаниям почти все стороны своей жизни, начинает создавать свои интересы, жить своею особою жизнью. Поскольку дело касается материальной культуры, с этим приходится мириться: дело социально-экономического развития не дело Церкви. Для нее довольно забот в области религиозно-нравственной. И в этой области пробужденное народное сознание предъявляет запросы, производит оценку. Народ наш вышел из младенческого состояния; он сбрасывает с себя путы опеки и усмотрения начальства; думает жить своим умом, ищет свободы и самоопределения. В церковной области он также заявляет свои права, поднимает свой голос. Наш народ мучительно жаждет правды, в нем с неудержимой силой заговорил голос совести. Многое из старого оказалось непригодным, обманчивым, лживым. С молодым задором, в избытке нетронутых, доселе подавленных сил народ разбивает старые обманчивые кумиры и неудержимо стремится к истине. «Земли надо! Свободы! Образование, равенство! Правда в религии нужна!» Так говорил в собрании 19 апреля член Государственной Думы от харьковских крестьян г. Назаренко. «И ка-

491

залось, пишет очевидец, трепет, дрожание, зной железной силы молодого народа, словами теми ударяли слушателей» («Вечерний Голос», 1906 г., № 94). Все недавно читали случай, как один паломник в Кронштадте выбил из рук о. Иоанна Сергиева чашу со Св. Дарами. Многие решили, что это сума шедший фанатик, изувер-сектант, которому место в доме умалишенных. Но вот один писатель вскрывает психологию этого поступка на основании точных данных, и пред нами встает фигура «мученика совести», долгими годами душевной борьбы пришедшего к своему поступку. Этот искатель истины «проходил за ней целых 15 лет», ища ее среди духовенства, «проникая во все сокрытые от русского бедного народа тайны». Он совершил свой поступок «во имя справедливости», после долгого обдумывания; он сознательно шел на все его последствия, надеясь «открыть тот источник зла, который сокрыт был целых 2000 (?) лет от бедных, забитых нуждою людей, несших последние крохи к ногам людей, прикрывающихся именем Христа». «Я сделал оное, говорил он, по писанию Евангелия, ибо и Христос в Иерусалиме опрокинул столы меновщиков, выгнал торгующих из храма». За свои убеждения он готов пойти и в ад, ибо он веруют в животворную силу правды: «время придет и ад будет раем, так как ад наполнен справедливостями жизни». «Это я говорю, заключает он, потому, что мужик сознал свою ошибку, весь обман, который давил его целые века. Я исходил много во время паломничества и присмотрелся ко всему... Близко то время, когда вас мужик погонит из рая и оснует царство Божие, царство труда» («Двадцатый век», 1906 г., № 23). Пусть это слова фанатика сектанта, но это голос убежденного человека, долгими муками выстрадавшего свои убеждения. И он ни за что не уступит право своего религиозного самоопределения, будет до смерти верен своим убеждениям. Избитый в тюрьме он гордо заявляет: «я сын Божий во плоти (я говорю это, потому что мы все сыны Божии; Христос всем говорил «чадо") и делаю, что мне заповедал Христос». Кто первый бросит в него камень? Он ли только виноват, что со своей пламенной верой, со свободой и достоинством живого творческого духа, он не

492

нашел места в православной Церкви, не нашел правды в ее представителях? И таких людей немало: об этом свидетельствует история нашего сектантства и раскола. Их становится все больше и больше. «Его идея уже среди нас, говорит беседовавший с ним, возле нас, в нас самих»; она «близка к идеям лучших наших людей». У него много единомышленников; скоро их будет больше». Разве наш народ в массе не жаждет мучительно правды, не ищет также страстно истины? С этой жаждой он в многочисленной массе является «мучеником совести». В умах многих происходит болезненный кризис веры в нашу наличную Церковь; поднимается мучительный вопрос о соответствии современного православия евангельскому христианству. И для многих кризис этот разрешается отрицательным отношением к настоящей Церкви, отступлением от современного православия. Насколько пламенна вера, столь же неудержимо идет крушение старых кумиров. «Близится страшное время, (боюсь не наступило ли?), пишет «деревенский» священник В. Ильинский, когда от нас отвернется наша паства, когда «не послушают гласа нашего»; выберут себе иных руководителей, иных учителей» (Русь, 1906 г., № 35). Уже ли в такое критическое время можно ограничиваться только внешними юридически-административными реформами? На страстный вопль души, ищущей правды, отвечать ссылками на каноны, указанием на формы жизни давнопрошедшего? Если наша Церковь не хочет, чтобы от нее отвернулись живые души, она должна обратиться к вечному источнику воды живой, к животворным заветам Божественного Учителя; на голос жизни она должна отвечать живым словом; для ищущих истины должна возжечь немеркнущий светоч христианского исповедания.

IV.

Чего же вы хотите? спросят некоторые. Разве Церковь отступила от заветов Христа? разве у нее нет исповедания? Все это есть, но почему мы так жаждем церковного обновления? Почему так необходима церковная реформа и мы все так к ней стремимся? В жизни нашей Церкви

493

что-то неладно и мы ищем оживления и обновления церковной жизни. Мы все иногда смутно, а подчас тревожно и ясно сознаем, что в жизни Церкви чего-то недостает, что-то надо внести и исправить.

В своих рассуждениях мы старались показать, что если даже ограничиваться теми рамками внешнего административно-юридического устроения, которые определены для церковной реформы нашими иерархами и властями, то и здесь в сравнительно узкой сфере все же нам не обойтись без принципиального обоснования. Только при единстве принципов может быть разработана единая стройная система канонического строя. Без руководства единого церковного сознания нам грозит опасность, по словам г. обер-прокурора Св. Синода в речи при открытии предсоборного присутствия, «зайти в далекие дебри, из которых выбраться на верный путь будет весьма трудно, а подчас и едва ли возможно» (Приб. к Церк. Ведом., № 10). Только при согласии в принципах может быть согласие во внешних формах. Поэтому нам казалось, что как бы ни старались иерархи и власти замалчивать «обширнейшую область предметов, относящихся к познанию, утверждению и очищению от разных заблуждений православной христианской веры», и свести дело церковной реформы к внешним формам, каноническим нормам, сохранить права и привилегии одних и закрепить обязанности за другими, — все это неосуществимые стремления, праздная затея. Необходимо придется коснуться принципов, как бы мы не ограничивали объем церковной реформы. Пренебрежение принципиальной стороной, будучи вполне невыполнимо, не послужит к пользе дела. Поэтому и реальная необходимость и наш долг, поскольку мы стремимся к оживлению церковной жизни, заставляют нас сосредоточить свое внимание в этой области.

Этот долг вырастает для нас в настоятельную обязанность, в первейшую и главную заботу, в виду современных условий жизни русской Церкви, особенностей переживаемого его исторического момента. «Опасности, говорит компетентный обозреватель «повременной печати» в «Церковном Голосе» (№ 12, стр. 380), угрожающие нашей церкви в настоящее время — огромные, затруднения ее несравненно

494

больше тех, в каких находилась католическая церковь пред наступлением реформации на Западе». Едва ли есть преувеличение в этих словах. Церковь лишается внешней государственной поддержки, рядом с ней вырастают новые силы, создаются новые ценности, к ней предъявляют новые запросы, требуют живых слов и принципиальных ответов и не находя их, порывают с ней. Можно ли при таких обстоятельствах ограничиваться клерикально-бюрократической переделкой обветшавшего здания «официальной» Церкви. Когда нужно укреплять основы здания, неразумно все внимание сосредоточивать на его отоплении и вентиляции, прорубать новые окна и двери. Говорят, надо устроить внешние формы жизни определить церковно-канонические нормы, и тогда внутренняя жизнь наладится сама собой. Нельзя, однако, ожидать, что у нас церковная жизнь закипит только потому, что восстановлены будут канонические формы жизни древней византийский Церкви, во главе Церкви будет стоять патриарх, по главным городам поставлены будут окружные митрополиты, а по всем малым — епископы. Кто в настоящее время интересуется канонами? Многие ли из православных знают даже о существовании книги правил? Кто стремится быть руководителем жизни, тот должен знать, «чем люди живы?» Кто в настоящее время удовлетворится административно-бюрократическими реформами и мертвыми словами? Не можем же мы замалчивать, что народ проливает слезы над рассказами еретика, отлученного от Церкви, гр. Л. Н. Толстого, и со скукой слушает уснащенные текстами послания Св. Синода, зевает, слушая современные проповеди пастырей Церкви. Народ наш ищет правды в религии, он «мученик совести, он изголодался по хлебе духовном. Уже ли голодному вместо хлеба дадим камень? Безнадежна и опасна затея — ограничиться одними бюрократическими реформами, деятельностью составленных из сведущих людей, по рекомендации начальства, комиссий и подкомиссий. Слишком печальный пример такого рода реформ был проделан в гражданской жизни, чтобы еще повторять его в сфере жизни церковной, где все должно быть основано на нравственном базисе и свободном исповедании истины. У нас совершается политическая револю-

495

ция, и, может быть, мы на пороге религиозной реформации. Реформация начнется снизу, если предстоятели Церкви не откажутся от бесплодных стремлений — задержать ход жизни, если не произведут действительного церковного обновления сверху. Народ наш, получивший путем борьбы право самоопределения в жизни гражданской, не откажется, не уступит этого права на свободу в более дорогой для него, интимнейшей области религии. Если Церковь хочет сохранить руководство в религиозной жизни народа, она должна провозгласить живое, всеобъемлющее, единое и современное исповедание, должна разработать цельную систему христианского жизнепонимания, применительно к запросам действительности.

Нельзя сказать, чтобы у нас такая система была, чтобы мы выявили всю необъятную ширь и богатство христианского исповедания. Не освящается ли у нас часто безжизненный монашески-аскетический идеал, как верх совершенства и единственно правый путь жизни, вернее, отрицания жизни? Не выставляется ли у нас даже в академических органах все культурно-гуманитарное движение, в науке, искусстве, литературе, общественной жизни, если не как порождение духа лжи, то все же, как нечто противоположное христианству, с ним несовместимое.

Мы исповедовали преимущественно пассивные христианские добродетели: смирение, терпение, послушание и т. д. Притом проповедовали их только низшим, а для власть имущих у нас чаще произносились слова хвалы и славословия. Активная сторона христианства у нас мало затрагивалась. Мы жили преданиями прошлого и не имели готового ответа на запросы настоящей жизни. Современное церковное сознание неясно и неопределенно. «Никто не знает, говорит проф. Н. К. Никольский, не прежнего, не будущего, а настоящего, современного нам исповедания Церкви, применительно к условиям не прошедшей, и не будущей жизни, а текущей, никто не знает, как иерархия понимает христианство и к чему хочет стремиться? Нельзя же думать, что иерархи желают только власти, а не имеют исповедания» (Христ. Чт., 1906 г., февр., стр. 198). Действительно глубокое разногласие замечается в настоящее время между представителями Церкви по вопросу, что нужно для обновления ее

496

жизни. Одни хотят видеть основу и гарантии церковной жизни в сильной иерархической власти; другие хотят утвердить Церковь на каноническом правовом порядке; третьи возлагают свои упования на людей богословской науки, представителей христианского просвещения; наконец, четвертые, православные опрощенцы, думают искать истину у чистых сердцем простецов, отшельников и подвижников. Все это не маловажные отличия, а принципиальные разногласия.

Тем не менее в этом мы усматриваем еще новые побуждения к выработке единого, полного христианского жизнепонимания, современного церковного исповедания. Нам некуда идти, как только ко Христу, ибо у него только истинные глаголы вечной жизни. На этом пути мы сойдемся и объединимся с лучшими верующими людьми нашего народа. «Ты Петр (камень), и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф, гл. 16, 18). Не на данной Петру власти ключей и меча, как учат католики, а на исповедании Петра создана Церковь; в христианском исповедании источник ее жизни и мощи. Если модное учение учит (исторический материализм), что в экономике все, все определяется материальными потребностями; то Церковь должна заявить: в идее — сила, в христианских принципах и идеалах надежда и источник церковного и нравственного обновления.

Струйки этого действительного, а не внешне-бюрократического обновления уже местами пробиваются и надо, чтобы они обратились в мощный поток.

А. Чирецкий.

Страница сгенерирована за 0.27 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com