Снова многие месяцы — целая зима — отделяют последний номер «Нового Града» от его предшественника. Эти месяцы заполнены шумом событий, обильно политы кровью. Мало утешительного принесли они для строителей нового града. Будем благодарны хотя бы за то, что катастрофа отсрочена, — та, имя которой — гибель Европы. Людям доброй воли даны еще месяцы — или годы — чтобы своим трудами, своей борьбой, кровью сердца и напряжением мысли заклясть фатум.

Мировая воина предотвращена, но какою ценой? Ценою победы грубой силы и дискредитирования коллективной политики мира. Италия восторжествовала над своей жертвой, вопреки всем ожиданиям. Современная техника оказалась сильнее героизма маленького народа, выступившего чуть не с луками и стрелами против танков и бомбовозов. Цивилизация удушливых газов и военного деспотизма еще раз доказала свое превосходство. Абиссинцам придется смириться. Придется ждать. Пройти долгую выучку цивилизации в итальянской армии и итальянских университетах для того, чтобы в один прекрасный день обратить самое современное оружие против победителей и сбросить их в море. Нельзя сомневаться в том, что восстание абиссинцев будет лишь эпизодом в восстании Африки против белой расы. Исход борьбы предрешен. Абиссинцы все же счастливее Европы: им принадлежит будущее. Безумие Муссолини в том, что он живет миражем прошлого Он не понимает, почему ему не позволяют в XX веке того, что делала Англия в XVIII. Он хочет строить колониальную империю в эпоху, когда колониальный империализм себя изжил, когда цветное человечество вступило в отчаянную борьбу за освобождение (сегодня), за равенство (завтра) и за господство (послезавтра). Глубокое волнение арабского мира, немедленно отвечает на дипломатическое поражение Англии, которое вскрыло ее военную слабость. Арабы на Средиземном, море, японцы в Тихом океане приготовляются к прыжку. Что

могут сделать защитники Европы в этот роковой ее час? Расширить духовно ее границы, ввести в ее круг все человечество, сделать его подлинным участником международного общения. Друг Европы лишь тот — миссионер, политик, философ — кто работает над преодолением цветных границ. Враг Европы всякий, кто — в Африке, в Индии, в Америке — подчеркивает значение расы и готовит день, когда белый цвет кожи будет знаком позора и рабства.

Поражение Европы в абиссинской войне было следствием глубоких расхождений внутри Версальской коалиции. Франция и Англия разделены различием интересов и принципов. Сердце Франции лежитв Европе, сердце Англии — на океанах, на путях к Индии. Отсюда отчасти и различие принципов: консерватизм Франции, диктуемый чувством страха, ревизионизм Англии, более разумный, но и более отрешенный. Англия не хочет взять на себя ответственности за дело Европы. В результате торжество хищников. Если Италия на время объявила себя удовлетворенной, то Германия предъявляет длинный список притязаний. Среди них не последнее место занимают притязания на Россию. Если не России, то Украине готовится участь Абиссинии. С точки зрения западного европейца как будто самое легкое средство, если не уничтожить, то отдалить германскую опасность, это направить ее на Восток. Европа могла бы обеспечить себе лишний год - два мира, сговорившись за счет России. Реакционеры всех стран толкают ее на этот путь, прикрываясь лицемерным отвращением к русскому коммунизму. Положение русского европейца в этом конфликте трагично. И в том и в другом исходе России не избежать войны. Даровое расширение войны несет для России некоторый шанс победы, но в условиях, которые вообще означают гибель цивилизации на старом материке. Одинокое поражение и расчленение России лишь отсрочивает на время судьбу Запада. Нельзя сомневаться, что, упившись русской кровью, Германия не замедлит броситься на Фракцию.

Рассуждая отвлеченно и справедливо, из этого тупика, как из всякого морального тупика, должен быть выход. Этот выход заключался бы в удовлетворении справедливых экономических и территориальных притязаний Германии — ценой ее и общего

разоружения. В современной обстановке этот исход — близкий во дни Бриана-Штреземана — кажется утопическим. Хотя правительство Блюма во Франции как будто способно окрылить надежды друзей примирения.

Но социалистическое правительство ставит Францию в центр и социальной политики мира. Из арьергардных стран она сразу выступает на авансцену. Американский опыт, затянувшийся и ослабевающий в своем напряжении, стоит перед поворотом. Исход президентских выборов покажет, пользуется ли Рузвельт поддержкой масс. Напор капиталистического сопротивления так велик, что демократический президент нуждается в прикосновении к земле, чтобы почувствовать новые силы. В Бельгии выборы подтвердили волю народа к новой жизни, но уже с грозным предупреждением. Рост крайних флангов, рексистов и коммунистов, свидетельствует о народном нетерпении. За цифрами избирательных голосов в наши дни всегда стоит угроза гражданской войны. Для демократии в процессе социального строительства эта угроза встает с двух сторон: революционные меры мобилизуют старый мир, медлительность волнует рабочие массы. Путь демократии лежит между Сциллой фашизма и Харибдой коммунизма — в конечном счете двух ликов той же самой революционной деспотии.

Между двумя революциями стоит и Блюм. Его положение особенно трудно, — лично, быть может, даже трагично. Впервые в истории Франции социалисты, не предавая своей партии, становятся у власти. Но он пришел к ней без мандата на социальную революцию, как вождь, не социализма, а «народного фронта». Победила, в сущности, идеология радикалов, которая была представлена на выборах не только социалистической, но и коммунистической партией Несчастный перевес политики над экономикой, столь характерный для Франции, сыграл злую шутку. Блюм пришел к власти, которой не искал, пришел неожиданно для себя самого. Он принял ее, как обреченный, без всякого энтузиазма. Недавний пример Макдональда в соседней стране не сулит ничего доброго для социалиста во главе буржуазного государства. В данном случае трудности Блюма особенно значительны.

Несмотря на весь азарт мнимой борьбы за республику,

Франция действительно страдает от кризиса и от стоящей за ним агонии капитализма. Массы не могут не предъявлять своего счета и они уже предъявили его. Неожиданная забастовка является для Блюма грозным предлогом. Социалисты связаны по рукам своими правыми союзниками. Блюм уже обещался щадить капитал и франк. Удовлетворить законные требования масс он может лишь из государственного бюджета, который стоит, следовательно, перед неизбежным дефицитом, Реакционеры не без основания обвиняют во всех странах социалистов в мотовстве и подрыве государственных финансов. Нет ничего опаснее иллюзии, что «богатые будут платить» за бедных при сохранении старой системы. Капиталы всегда найдут возможность утечь за границу, исчезнуть, — наконец, обратиться в груды бумажного хлама. Легчайшее прикосновение к тонкому и нервному механизму, каким является современное банково-финансовое хозяйство, вызывает биржевую панику, которая может сорвать все дело национальной реконструкции. К панике естественной присоединяется искусственная, создаваемая закулисными главарями биржи. Во Франции падение франка сопровождает всегда появление левого кабинета у власти. Блюм еще не принял наследства Сарро, а золото из Французского Банка потекло за границу. Возможно, что ему останется бумажный, не обеспеченный золотом франк, поддержать который на высоте Пуанкаре не будет никакой возможности. В данной стадии финансового капитализма, невидимому, радикальный и всесторонний охват государством всех отраслей хозяйства гораздо безопаснее отдельных вторжений и посягательств. Но здесь то и встанет роковой для Франции вопрос: желает ли она подлинного обновления? Как будто бы вся ее социальная структура и вся ее нравственная установка (от которой зависит, в конечном счете, и социальная структура) противятся переменам. Нация, в которой число мелкие рантье превышает число производителей — или в которой душа рантье преобладает над душой рабочего в каждом отдельном гражданине — более всего боится падения процента, падения франка! Единственное средство, которое могло бы оздоровить промышленность, влить в нее новую кровь, разоряет миллионы и толкает их в объятия реакции. Блюм стоит между нетерпением и узко-классовым сознанием рабочих,

которое его партия воспитывала столько десятилетий, и косностью остальной страны. В такой (подобной австрийской) ситуации каждая победа рабочих означает рост фатума. Тень де ла Рока ложится на тернистый путь Блюма, который может стать его Голгофой. Конечно, если история Франции вступила в новый трагический фазис, и не обернется старой комедией парламентских качелей. (Измена радикалов, немедленное падение Блюма и т. д.).

Мы убеждены, что проблема Франции, в последней глубине, есть проблема духа. Удастся ли молодой Франции, смелой и героической, преодолеть мораль бережливости и идеал обеспеченности, которым живут отцы? От этого зависит будущее Франции, спасение ее великой традиции, ее первородства в семье западных народов.

От Франции к Эстонии переход резкий и, на первый взгляд, неожиданный. Но обращаем внимание читателя на политический опыт этой маленькой страны, который может пригодиться и великим. Эстония в прошлом году едва не сделалась жертвой фашистская переворота. Демократия преодолела эту опасность. Эстония сейчас представляет приятный и редкий пример страны, где насильники сидят в тюрьмах, а мирные граждане у власти. Но спасти демократию обычной рутиной парламентской машины оказалось невозможным. При известной остроте гражданской войны парламентаризм отказывается функционировать. Как в древнем Риме, демократическая диктатура должна спасать республику. В Эстонии президент и правительство получили чрезвычайные полномочия, политически свободы для революционеров справа и слева сильно ограничены. И, что всего интереснее, правительство подготовляет изменение всей политической системы на началах корпоративной демократии. Удастся ли этот опыт или нет, покажет будущее. Но что он должен быть сделан, и что он может осуществиться, по-видимому, лишь в такой обстановке, как в Эстонии, это для нас не подлежит сомнению.

Есть некоторые признаки, что и в Австрии правительство Шушнига, который не принадлежит к числу излюбленных людей «Нового Града», готовится к демократизации своего полуфашистского корпоративного государства. Разрыв с чистым фа-

шизмом Штаремберга и необходимость искать опоры в рабочих массах может направить политическое развитие Австрии по более здоровому руслу. Впрочем, все, что делается в Австрии так прекарно, так отражает грозное давление мировой политики, что едва ли представляет самостоятельную ценность.

Европа не мертва. Со страшной медлительностью и скрипом заржавевшего механизма демократии, она ищет путей к новой жизни.

* * *

Новая жизнь пробивается и в России. Изо дня в день, в течете вот уже трех лет, страна живет под знаком перелома, смысл которого вполне определился. Теперь не может быть сомнений: это не случайный зигзаг сталинской политики, но общая и последовательная стабилизация революции. И не просто стабилизация, но — иначе и не могло быть — в известной степени, реакция. Сталин поставил точку на революции. Перманентное движение к коммунизму, ценой гибели целого поколения, упало, с переломленным хребтом. Нужно организовать жизнь не на химерическом коммунизме, а на реальном госкапитализме, под постоянной угрозой внешней войны и раздела России. Необходимость обороны, в условиях не революционного наступления, а стабилизации, диктует иные психологические установки. Провозглашается конец классовой войны, якобы за ее исчерпанностью, за исчезновением классов: в действительности заменой старых классов новыми. Воскрешается убиваемое марксизмом национальное сознание и «нормальные» основы всякого быта: семья, порядок, элементарная культурность, право на «веселую» жизнь для победителей. В сущности, это конец марксизма, теорию которого по частям терзают под именем наследия Троцкого, Покровского и т. д. Правда, это движете не дошло до отвержения марксизма или ленинизма как таковых. Старые символы сохраняются, но их интерпретация требует чрезвычайной казуистической изворотливости. Впрочем, все чаще обычный танец отпечки авторитетов заменяется соображениями от здравого смысла. Советскую прессу стало легче читать; она начинает говорить почти на человеческом языке.

Вместе с возрождением здравого смысла, реабилитируется

и мораль. Давно уже мы не слышали кровожадных речей, ассирийской пляски над трупом поверженных врагов. Коммунисты сделались вдруг, по мановению дирижерской палочки, кротки, как овечки. Заговорили о любви к человеку, о дружбе, о помощи, о солидарности. Мрачный диктатор пытается изображать улыбку. Вожди ласкают детей своими окровавленными руками. Как всегда, перебарщивают и не умеют избежать смешного. «Известия» и «Правда», которые недавно печатались кровью, начинают течь патокой. Признаемся, мы предпочитаем патоку, хотя бы с точки зрения воспитательной. Ведь, советские газеты — единственная пища для сотни миллионов людей. Так уже пусть они — особенно юноши и дети — лучше учатся новому гуманизму, чем отравляются ненавистью.

Правда, вопрос о советской морали не так-то прост, дело в том, что, насколько мы можем видеть отсюда, диктатура нисколько не смягчает своей свирепости в методах управления. По-прежнему расстреливают людей без суда в застенках бывш. ГПУ. Мы знаем имена жертв. Какое лицемерие нужно, чтобы говорить о человечности в такой стране! В былые годы палачи были последовательнее, честнее сами с собой. Но это старый, неразрешимый спор, о взаимных преимуществах двух систем: цинизма и лицемерия.

Так же трагически двоится в России и вопрос о свободе. До самого последнего времени этого вопроса и не ставилось. Все вопросы обсуждались и проводились в плане патриархальной деспотии. «Хозяин» устраивал и чистил Россию, как устраивал ее Николай I. С недавних пор диктатор заговорил о свободе. В порядке ли обсуждения новой конституции или реформы суда или недочетов административного механизма, но в массы брошены новые лозунги. Советские граждане свободны — свободны и от органов диктатуры (конечно, местной). Борьба с злоупотреблениями власти есть общий долг. Не партия, а беспартийная масса призвана контролировать правительственный аппарат.

Что все это значит? Открывается ли отдушина для глубокого недовольства масс, и на съедение им бросается, как столько раз в прошлом, низовой аппарат партии, чтобы спасти правящую верхушку? Задумывает ли Сталин окончательно отделить свою власть и авторитет от партии, отдавая на растерзание

всю партию как таковую? Но в таком случае, какие новые органы создаст он для проведения своей воли? Не будут ли такими органами учреждения новой советской демократии, идея которой поставлена на очередь реформой конституции?

Здесь открываются чрезвычайно интересные перспективы. Ведь, Сталин не вечен. Трудно ждать перерождения сталинократии в наследственную монархию. Задуманное им освобождение населения от партии не приведет ли, на протяжении ряда лет, к подлинному освобождению России?

Будем надеяться. Пока же с горечью приходится сказать одно. Россия еще не начала бороться за свободу. В России, по-видимому, меньше всего думают о свободе, как самостоятельной ценности. Конкретные блага, хозяйственные и бытовые достижения доминируют над общей потребностью в свободе. Конечно, мы не знаем, что творится в сознании молчащих узников. Но есть признаки. На верху страны, в высшей интеллигенции — писателей, художников — никогда еще подхалимство и лесть и рабство полу вольные — не достигали таких столпов. И здесь, у нас, когда редкий, вырвавшийся на волю беглец повествует перед нами о страданиях народа и его чаяниях, как редко и как глухо звучат слова о свободе! Печатаемая ниже в этом номере «Нового Града» беседа с новым эмигрантом является живым тому доказательством. В России забыли вкус свободы, судят о ней узко утилитарно. Свобода — кому, для чего? Если нам, рабочим и крестьянам — хорошо. А не дай Бог — врагам? Для блага государства — хорошо. А если во вред? Девятнадцать лет диктатуры не прошли даром.

И не только девятнадцать лет. Свобода вообще есть очень тонкая, аристократическая вещь, которую демократия Европы получила в наследие от средневекового рыцарства, от христианской реформации, от буржуазной хозяйственности, В России, которая не знала ни одной из этих традиции,, свобода была привилегией на Западе взращенного дворянства и от него отпочковавшейся интеллигенции. С разрывом этой традиции, с истреблением этого интеллигентского слоя — кому мечтать о свободе? Люди, которые активно творят жизнь в России, выросли в атмосфере застенка.. Отцы их жили под розгой, деды в крепостном рабстве. С интеллигенцией их связывает только великая русская литература. В ней вся наша надежда на воскресение русской свободы и русской совести. Когда рабоче-крестьянская масса действительно, а не формально, вступит в наследие Пушкина, тогда можно будет надеяться на освобождение. Это будет не скоро, но это будет. Ужасна тяжесть России, косность ее пространств и времен — даже в поверхностном вихре революции. Под жерновом времени не одно поколение измелется в порошок. Но будущий путь ясен. С надеждой мы можем смотреть в будущее — хотя бы со скорбной надеждой Моисея на рубеже Земли Обетованной. Над миром сгущаются сумерки. Над Россией они начинают рассеиваться.

Страница сгенерирована за 0.03 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com