Предисловие		284
Глава 1.	О том, что девство выше похвал	287
Глава 2.	О том, что девство есть совершенство, свойственное Божескому и бестелесному естеству	289
Глава 3.	Воспоминание трудностей брачной жизни и указание на то, что писатель сего слова не безбрачен	292
Глава 4.	О том, что все нестроение в этой жизни берет начало от брака; здесь же (говорится) и о том, каким должен быть тот, кто отрешился от брачной жизни	305
Глава 5.	О том, что бесстрастие души должно предшествовать чистоте телесной	317
Глава 6.	О том, что Илия и Иоанн в точности заботились о таковой жизни	319
Глава 7.	О том, что развлекающийся многим не может быть совершенным по душе	321
Глава 8.	О том, что и брак не подлежит осуждению	323
Глава 9.	О том, что во всем трудно менять привычку	328
Глава 10.	В чем состоит истинно вожделенное благо?	331
Глава 11.	Как должно поступать в суждении об истинной красоте?	335
Глава 12	О том, что страсти в человеке не от начала и неврожденные ему по природе, но происходят от его свободной воли	341
Глава 13	О том, что девство сильнее владычества смерти	349
Глава 14	О том, что истинное девство усматривается во всяком образе жизни	354
Глава 15	О том, что и малейшее уклонение от добродетели также опасно	357
Глава 16	О том, что не совершен в добре тот, кто хотя в чем-нибудь отступает от добродетели	359
Глава 17	О том, что все силы души должно направлять к добродетели	362
Глава 18	Одна добродетель, хотя и совершенна, не приносит, никакой пользы тому, кто не заботится достигнуть добродетели во всем	364
Глава 19	Воспоминание о Мариам, сестре Аароновой, как положившей начало этому совершенству	370
Глава 20	О том, что невозможно одновременно служить телесным удовольствиям и наслаждаться плодами божественной радости	373
Глава 21	О том, что избравший для себя строгий образ жизни должен удаляться от всякого телесного удовольствия	377
Глава 22	О том, что не должно сверх надлежащей меры предаваться воздержанию и что равно препятствует душе в достижении ею совершенства, как утучнение плоти, так и чрезмерное ее изнурение	379
Глава 23	О том, что желающий в точности изучить эту жизнь должен учиться у преуспевшего в ней	383

ПРЕДИСЛОВИЕ

Цель сего слова, – возбудить в читателях стремление к добродетельной жизни. Так как брачная жизнь, по словам божественного апостола, окружена множеством развлечений (1 Кор. 7, 32–35): то не без причины это слово представляет жизнь девственную, как некую дверь и вход к более святому роду жизни, потому что вступившим в брачную жизнь неудобно с душевным спокойствием посвящать себя жизни божественной, а тем, которые совершенно удалились от этой бурной жизни, очень легко без всякого развлечения предаваться высочайшим упражнениям. Но поскольку совет сам по себе не имеет достаточной силы к убеждению, и никто одними только словами увещания не склонит легко кого-либо к полезному, если прежде не превознесет похвалами того, к чему склоняет слушателя: то слово это начинается похвалами девству, и затем переходит к увещанию. Далее, так как хорошие

284

качества в каждом предмете более бывают видны от сопоставления его с предметами противоположными, то необходимо здесь упоминается о трудностях брачной жизни. Потом, как требует того добрый порядок, предложено некоторое начертание любомудренной жизни и доказано, что преданный мирским заботам не может ее достигнуть. Но так как в отрешившихся от мира плотское вожделение не действует, то естественно возникает вопрос: в чем состоит истинно вожделенное благо, ради которого мы и получили от Зиждителя нашей природы желательную силу? По возможном раскрытии сего, оказывается, как и следует, нужным поискать, какой путь ведет к достижению этого блага.

Таким образом, открывается, что истинное девство, чистое от всякой греховной скверны, вполне соответствует тому, чего мы ищем, так что слово это, хотя в середине, по-видимому, касается некоторых других предметов, все обращено на похвалу девству. Частные же правила, которые выполняются тщательно подвизающимися в этой благочестивой жизни, во избежание длинноты слова, опущены: но предлагая убеждение вообще, в более общих правилах заключили мы некоторым образом и частные, так чтобы и не опустить чего-либо необходимого, и избежать излишества. А так как все при-

285

выкли охотнее приниматься за какое-либо занятие, когда видят, что некоторые прежде достигли в нем славного успеха; то мы по необходимости упомянули и о святых, просиявших в безбрачии. Поскольку же примеры, заключающиеся в повествованиях, не столько имеют силы (возбуждать) к преспеянию в добродетели, сколько живой голос и оправдываемые на опыте примеры добрых дел: то мы в конце слова по необходимости упомянули о благочестивейшем епископе и отце нашем, который один только может научить нас этому *). Упоминание о нем сделано не по имени, но некоторыми чертами слово наше дает понять, что он есть тот самый, на кого указываем, – чтобы последующие читатели сего слова не сочли за бесполезный совет, повеление вступившим в эту жизнь относиться за наставлениями к молодым; но чтобы они, взирая только на то одно, каков должен быть руководитель в этой жизни, избирали себе путеводителями всегда таких мужей, на которых благодать Божия всегда указывает как на вождей в добродетельной жизни: (таким образом) они или найдут искомое благо, или не останутся в неведении относительно того, каким оно должно быть.

*) Разумеет Василия Великого.

286

ГЛАВА 1

О ТОМ, ЧТО ДЕВСТВО ВЫШЕ ПОХВАЛ.

Священный образ девства, который уважается всеми, полагающими совершенство в чистоте, но избирается одними теми, коим по благоволению содействует благодать Божия в сем благом стремлении, имеет сам в себе подобающую ему похвалу, – в синонимическом ему названии: потому что слово – нерастленность, употребляемое, обыкновенно, многими вместо: девство, указывает на чистоту его. Так из равнозначащего имени можно постигнуть превосходство такого дара: поскольку, хотя есть много действий добродетели, но одно только оно почтено названием нерастленности. Если же нужно и похвальными речами почтить этот дар великого Бога, то для этого достаточно божественного апостола, который в немногих словах заключил все превосходство похвал, когда украшенную этим даром назвал святой и непорочной (1 Кор. 7, 34). Ибо если цель, которую имеет в виду это священное девство, состоит в том, чтобы быть непорочным и святым, а эти имена собственно и преимущественно употребляются для прославления нетленного Бога: то какая может быть похвала девству выше той, что

287

оно для тех, которые приобщились его чистых тайн, оказывается некоторым образом боготворящим, соделывая общниками славы Единого, истинно святого и непорочного Бога, соединившихся с Ним чистотой и нетлением. Те же, которые распространяют длинные похвалы (девству) в продолжительных речах, думая чрез то придать нечто к красоте девства, по моему суждению, обманывают сами себя и поступают вопреки своей цели, теми самыми похвалами, которыми думают возвысить величие девства, делая подозрительной истинную его славу. Ибо все, что величественно по своей природе, само собой возбуждает удивление, нисколько не нуждаясь в содействии слова, как например: небо, солнце и все другое чудное в мире; а более низким предметам слово, будучи как бы подмостками, искусственными похвалами придает некоторый вид мнимого величия. Посему-то, часто удивление, возбуждаемое похвалами, становится подозрительно для людей, как поддельное. Итак, девству достаточно одной похвалы, – объявить его добродетелью выше всяких похвал, и выражать удивление к его чистоте более жизнью, нежели словом. Если же кто, по ревности к прославлению, делает девство предметом похвалы, – тот, как кажется, думает, что может каплей своего пота увеличить беспре-

288

дельное море, полагая, что человеческим словом можно возвеличить такой дар: он или не знает своих сил, или не понимает того, что хвалит.

ГЛАВА 2.

О ТОМ, ЧТО ДЕВСТВО ЕСТЬ СОВЕРШЕНСТВО, СВОЙСТВЕННОЕ БОЖЕСКОМУ И БЕСТЕЛЕСНОМУ ЕСТЕСТВУ.

Нужно нам много проницательности, чтобы понять превосходство такого дара, который мы разумеем принадлежащим также нетленному Отцу. То удивительно, что девство обретается и в Отце, Который и Сына имеет, и родил Его бесстрастно; усматривается также и в Единородном Боге, – подателе нетления, как воссиявшее вместе с чистотой и бесстрастием Его рождения; и опять равно удивительно, – мыслить о Сыне от девства. Равным образом усматривается девство и в естественной нетленной чистоте Святого Духа: ибо, наименовав Его нетленным и чистым, ты иными словами обозначил девство. Оно сожительствует со всяким мирным естеством, как бесстрастие, составляя принадлежность горних сил, не отделяясь ни от чего Божественного и не сближаясь ни с чем противным. Ибо все, что по природе и расположению склонно к добро-

289

детели, непременно украшается чистотой нетления: а все, что уклоняется в противоположную сторону, и есть и именуется отпадением от, чистоты. Итак, какая сила красноречия сравнится с величием этого дара? Не должно ли некоторым образом опасаться, чтобы чрезмерными похвалами не повредить его великому достоинству, возбудив в слушателях мнение о нем менее высокое, нежели, какое имели прежде?

Итак, хорошо будет, в отношении к девству, оставить похвальные речи, поскольку слово не может соответствовать превосходству предмета, между тем легко и всегда помнить об этом божественном даре, и иметь в устах то благо, которое особенно и преимущественно принадлежит бестелесному естеству, но, по человеколюбию Божию, даровано и тем, которые получили жизнь от плоти и крови, дабы павшее от страстного расположения естество человеческое, опять восставить, и возвести к горнему созерцанию, простерши ему причастие чистоты, как бы некую руку. Ибо потому, я думаю, и источник нетления, – Сам Господь наш Иисус Христос не чрез брак вошел в этот мир, чтобы образом своего вочеловечения открыть ту великую тайну, что вход и пришествие Божие может и способна явить одна только чистота, которой не иначе можно кому-либо соверщен-

290

нейшим образом достигнуть, как отрешившись всецело от плотских страстей. Поскольку что было с непорочною Мариею телесным образом, когда полнота Божества во Христе воссияла чрез Деву: то же бывает и со всякой душой, ведущей девственную жизнь по разуму; так как Господь не приходит более в телесном виде (ибо если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем (2 Кор. 5, 16), говорит Писание), но духовно вселяется и вводить с Собою Отца, как говорит в одном месте (Ин. 14, 23) Евангелие.

Итак, поскольку такова сила девства, что оно и на небесах у Отца духов пребывает, и с премирными силами торжествует и к человеческому спасению имеет отношение, – потому что собою вводит Бога в общение с человеческой жизнью, а человека окрыляет желанием небесного и делается как бы некоторой связью содружества человека с Богом, приводя своим посредством столь далеко отстоящее друг от друга по естеству в согласие, – то какая сила слова будет в состоянии объять величие столь чудного предмета? Но так как нелепо совершенно уподобиться бессловесным и бесчувственным (животным), и оказаться одним из двух: или не понимающим красот девства, или нечувствительным и равнодушным к ощущению этих красот: то мы готовы охотно

291

сказать о нем немногое, потому что) во всем надо повиноваться власти того, кто дал приказание. Впрочем, никто не должен требовать от нас высокопарных речей: если бы мы и желали того, не могли бы, потому что не приготовлены к такого рода речам. Да если бы и могли говорить напыщенно, то предпочли бы краткую речь пред тем, что вообще не приносит пользы. Ибо разумный человек должен во всем искать не того, что бы возбуждало к нему удивление преимущественно пред другими, но того, что могло бы принести пользу как ему самому, так и прочим.

ГЛАВА 3.

ВОСПОМИНАНИЕ ТРУДНОСТЕЙ БРАЧНОЙ ЖИЗНИ И УКАЗАНИЕ НА ТО, ЧТО ПИСАТЕЛЬ СЕГО СЛОВА НЕ БЕЗБРАЧЕН.

О, если бы возможно было и мне от этого занятия получить какую-либо пользу! С большим усердием предался бы я сему труду, если бы, при составлении этого слова, трудился с надеждой, по слову Писания, вкусить плода от своего орания *) и молотьбы (1 Кор. 9, 10). Но теперь некоторым образом знание красот девства для меня напрасно и бесполезно, как плоды для вола, с намордником идущего на гумно; или как для жажду-

*) Орати = пахать землю. Оранина означает всякую борозду. Дьяченко Г. Полный церковнославянский словарь. Русский перевод 1 Кор. 9, 10: «ибо, кто пашет, должен пахать с надеждою, и кто молотит, должен молотить с надеждою получить ожидаемое». (ред.)

292

щего – со скал текущая вода, когда она для него недостижима. Блаженны те, во власти коих избирать лучшее, и кои не заключили себя как бы в стенах, вступив в брачную жизнь, подобно нам, которые как бы некоторою бездною отделены от славы девства, к которому не может возвратиться никто, кто хотя бы однажды сделал шаг в мирскую жизнь. Поэтому, мы только зрители чужих совершенств и свидетели блаженства других. Если мы даже и правильно судим о девстве, то испытываем то же, что повара и слуги, которые для стола богатых готовят роскошную пищу другим, но сами ни к одному из приготовленных яств не прикасаются. Какое было бы блаженство, если бы случилось не так, и мы не опоздали узнать это благо! Подлинно ревнуют о сем благе и делают больше всякого требования и желания те, коим не заграждена возможность наслаждаться этими благами! Мы же, подобно тем, которые, сопоставляя свою бедность с жизнью богатых, более тяготятся своим настоящим положением и труднее переносят его, – чем больше познаем богатство девственной жизни, тем больше оплакиваем иную жизнь, чрез сравнение с лучшим ясно видя, сколько и каких благ не достает у нас. Не говорю о тех только благах, которые ожидают в последствии ведущих

293

жизнь добродетельную, но и о тех, которые относятся к настоящей жизни; ибо если кто захочет тщательно исследовать различие этой жизни от жизни девственной, то найдет почти столь же великое между ними различие, какое находится между предметами небесными и земными. Истину этих слов могут знать все, кто внимательно рассмотрит сам это дело. Но откуда приличнее начать повествование об этой скорбной жизни? Или как представить на вид обыкновенные следствия оной, которые известны всем людям по опыту, но которые природа не знаю, как сумела скрыть от самих изведавших оные, так что люди, у которых они есть, добровольно не знают их? Хочешь, чтобы мы начали с приятнейшей стороны? Итак, главное, чего особенно ищут в браке, – это радостная совместная жизнь. Пусть будет так; и мы опишем брак, счастливейший во всех отношениях: знатный род, достаточное богатство, возраст взаимно соответствующий, самый цвет красоты, нежную любовь и притом такую, какую только можно представить у одного лица к другому, приятное оное соревнование, по которому один старается превзойти другого в любви: присоединим ко всему этому славу, власть, знатность и все, что угодно. Но посмотри и на скорбь, которая по необходимости соединена с перечис-

294

ленными удовольствиями и мало-помалу поедает их.

Не говорю о зависти, которая преследует живущих счастливо, также – о том, что видимое благополучие в жизни легко подвергается коварству людей, – и что всякий, не получивший такой же счастливой доли, питает естественную какую-то ненависть к тому, кто больше его имеет; и что чрез это самое, в следствие подозрительности, жизнь доставляет более печали, нежели удовольствия тем, которые представляются нам благоденствующими. Но допустим, что и зависть не действует против них, – хотя трудно найти человека, который бы достигал вместе того, и другого: чтобы и счастлив был преимущественно пред другими и избегал зависти. Предположим, если угодно, что жизнь их свободна от всех такого рода неприятностей, и посмотрим, могут ли быть счастливыми живущие и в таком благополучии. Какая же, скажешь, еще может быть печаль, когда даже и зависть не касается этих счастливцев? То самое, говорю, что они наслаждаются счастьем во всем в жизни, и есть побуждение к скорби. Ибо, доколе они суть люди, – сии смертные и тленные создания, доколе видят гробы тех, от кого родились, с их жизнью, если хотя немного способны размыслить о ней, неразрывно соединена печаль; ибо не-

295

престанное ожидание смерти, никакими верными признаками неопределенной, но по не известности будущего всегда также страшной, как бы и наступающая, всегда возмущает настоящую радость, страхом ожидаемого отравляя всякое благополучие. Если бы возможно было прежде испытания знать испытанное, если бы можно было другим каким-либо образом проникнуть в эту жизнь и увидеть, что она такое; то, как бы сильно было бегство от брака к девству? Какая бдительность н осторожность, чтобы не впасть как-нибудь в эти неизбежные сети, трудности которых невозможно точно знать никому, кто сам не был в этих тенетах! Ибо ты увидал бы, если бы можно было видеть безопасно, большое смешение противоположностей: смех растворен слезами, печаль смешана с радостью: повсюду сопутствует ожидание смерти и отравляет каждое удовольствие. Когда жених смотрит на любимое лицо, тотчас же непременно является у него и страх разлуки; когда слышит приятнейший голос, представляет в уме, что некогда его не услышит; когда радуется, при взгляде на красоту, тогда особенно дрожит в ожидании плача. Если обратим внимание на то, что ценят юноши и чем увлекаются неразумные, как-то: на глаз, украшенный ресницами, на бровь, облегающую глаз, на нежную и

296

изящную форму щек, на губы, естественным румянцем окрашенные, на волосы, золотистые и густые, различными плетениями украшающие голову, и вообще эту временную красоту: то, если в ком есть хотя сколько-нибудь рассудка, непременно представит в душе своей и то, что эта красота некогда, разрушившись, погибнет, обратится в ничто, вместо видимого теперь, сделается гнусными и безобразными костями, не оставив никакого ни следа, ни памятника, ни остатка настоящего цветущего вида.

Если кто размыслит об этом и подобном сему, тот может ли жить в веселии? Неужели он будет доверять настоящим своим благам, как всегда пребывающим? Не ясно ли из этого открывается, что такой будет как бы гоняться за обманчивыми сновидениями и недоверчиво относиться к этой жизни, взирая на видимое как на чуждое? Конечно, понимаешь, если только можешь сколько-нибудь судить о существующих предметах, что ничто из являющегося нам в жизни не является таким, каково есть, но по обманчивому представлению показывается одно вместо другого, обманывая обращающихся к нему с надеждами и укрываясь под ложным видом являемого, пока чрез внезапное изменение не окажется чем-то другим вопреки человеческой надежде, ко-

297

торая по ошибке рождается у неразумных. Итак, какого наслаждения окажутся достойными приятности этой жизни для того, кто подумает об этом? Будет ли на самом деле ощущать (эти приятности) так рассуждающий, и будет ли увеселяться кажущимися ему благами? Всегда возмущаемый страхом перемены, не будет ли пользоваться настоящими благами, без ощущения удовольствия? Опускаю предзнаменования, сны, предвещания и прочие подобного рода нелепости, что все, по суетному обычаю наблюдается и принимается в худую сторону. Но вот наступает время родов для молодой женщины; – и это дело считается не рождением ребенка, но приближением смерти; потому что в родах грозит смерть беременной, и часто это худое предзнаменование не обманывает их: прежде, нежели они отпраздновали день рождения, прежде, нежели вкусили какое-нибудь из ожидаемых благ, вдруг радость изменилась в плач. Еще пылая любовью и желаниями, еще будучи в цвете лет, не испытав еще удовольствий этой жизни, они, как будто в какой-то сонной мечте, вдруг лишаются всего, что имели в руках. Что же далее? Брачное ложе опустошается домашними, как врагами, и вместо постели красуется гроб и смерть. При этом бесполезные вопли, напрасные всплескивания рук, воспоминания о прежней

298

жизни, проклятия тем, которые советовали вступить в брак, жалобы на друзей, которые не воспрепятствовали; в большой вине родители, если живы; если же нет, то негодование на жизнь человеческую, обвинение всей природы, великий ропот и негодование на самое божественное Провидение; борьба с самим собой, война с теми, кто увещевает; ничто не сдерживает глупейших речей и дел. А часто у тех, которых страсть берет перевес, и от излишней печали теряется рассудок, эта сцена оканчивается еще более прискорбным концом, – когда несчастный не в состоянии пережить своего несчастия.

Но оставим это; предположим лучшее: опасность родов миновала, и у супругов родился сын, – это отображение красоты родителей. Что же? Уменьшилась ли чрез это причина печали? Не увеличилось ли еще более? Ибо и прежний страх имеет еще силу и прибавился новый, – за дитя, чтобы не случилось чего-либо неприятного во время его воспитания, чтобы какой-нибудь несчастный случай, какое-нибудь непредвиденное обстоятельство не причинили или болезни, или уродства, или другой какой беды. Это одинаково относится к обоим родителям: но кто исчислит принадлежащее собственно супруге? Мы опустим обыкновенное и всем известное,

299

как-то: тяжесть беременности, опасность во время родов, труды при воспитании, и, – что сердце ее соединено неразрывно с рожденным ребенком, так что если она мать многих детей, то душа ее разрывается на столько, сколько их находится числом; случившиеся с ними несчастья она чувствует своим сердцем. Все это и подобное, всем известное, кто может выразить? Но поскольку, по божественному определению, жена не госпожа себе, но имеет обращение к тому, кто обладает ею посредством брака (Быт. 3, 16): то если она хотя бы на короткое время разлучится с ним, как бы отторгшись от главы, не выносит одиночества; и малейшее удаление от мужа кажется ей некоторым ожиданием вдовьей жизни. Тотчас страх отчаяния заменяет самые лучшие надежды, и потому глаза ее, полные смятения и опасения, прикованы к двери дома; слух наблюдает за шепотом людей; сокрушается сердце, раздираемое страхом, и прежде, нежели получено какое-нибудь известие, один шорох у дверей, или воображаемый, или на самом деле случившийся, как какой-нибудь вестник злополучия, вдруг приводит в смущение душу. Может быть, вне дома все благополучно и не случилось ничего, достойного страха: но душевное уныние предваряет это известие и от ожиданий обращает мысль к противополож-

300

ным. Такая жизнь счастливых людей далеко не может сравниться с свободой девства. Но много еще более тяжкого слово наше обошло молчанием. Ибо часто также она, еще юная летами, еще сияющая красотой невесты, еще, может быть, краснеющая при входе жениха и стыдливо взирающая на него, когда и страсть, сдерживаемая стыдом в своем обнаружении, обыкновенно бывает пламеннее, – вдруг делается вдовой, несчастной, одинокой и оправдывает на себе все эти страшные названия; и вот ее, одетую доселе в светлую, блестящую и нарядную одежду, случившееся внезапно несчастье облекает в черное платье и повергает в скорбь, сняв брачные украшения. Затем вместо светлости мрак в спальной комнате, жалобные вопли и рыдания, ненависть к тем, которые хотят утешить скорбь; лишение себя пищи, изнеможение тела, упадок духа, желание смерти, часто способное довести до самой смерти. Если же со временем несчастие это несколько смягчается; то опять другая беда: остаются ли дети, или нет. Если остаются, то они, конечно, сироты, и потому жалки, и чрез них скорбь снова оживает; если же их не осталось, то совершенно исчезает напоминание об умершем, и это несчастие выше всякого утешения. Опускаю другие бедствия вдовства: ибо кто может их все подробно

301

исчислить? Не говорю о врагах и домашних; одни обижают несчастную, другие радуются ее одиночеству и с удовольствием злым оком взирают на разрушающийся дом, на слуг, ни о чем не заботящихся, и все прочее, чего так много можно видеть при подобных несчастиях. От этого многие, по необходимости, решаются вторично испытать подобные бедствия, не вынося ядовитого смеха людей и как бы думая своими несчастиями отомстить их огорчившим. Многие же помня, что случилось прежде, лучше соглашаются все это переносить, нежели в другой раз подвергнуться подобным несчастьям. И если хочешь знать трудности брачной жизни, послушай, что говорят узнавшие эту жизнь на опыте: как они ублажают жизнь тех, с начала избрали девственную жизнь, а не каким-либо несчастием узнали, что лучше; потому что девство недоступно всем этим бедствиям: оно не плачет о сиротстве; оно всегда вместе с нетленным Женихом: всегда радуется порождениям благочестия; поистине в доме своем видит постоянно изобилие всего, что ни есть самого прекрасного, потому что в нем всегда присутствует и обитает Владыка дома; смерть причиняет не разлуку, но соединение с Любимым; ибо когда разрешается, тогда бывает со Христом, как говорит апостол (Фил. 1, 23).

302

Так как мы отчасти исследовали состояние людей счастливых, в брачной жизни, то время коснуться нашим словом и других сторон жизни, где обитают и бедность, и невзгоды и другие несчастья человеческих скорбей, как-то: уродства, болезни и прочее, что составляет удел человеческой жизни. Всех таковых злополучий живущий сам по себе или избегает, не испытав их, или равнодушно переносит их; так как внимание его сосредоточено на самом себе и не отвлекается заботами ни к чему другому. А у кого внимание разделено между собой и детьми, тот часто и досуга не имеет оплакать свои несчастья, потому что забота о любимых им наполняет все его сердце. Но не лишнее ли дело подробно говорить о том, что само по себе ясно? Ибо если такие затруднения и бедствия сопряжены с тем, что кажется нам благополучием, то, что же заключить о противном? Всякое описание словами, которое решается представить налицо жизнь таких людей, ниже истины. Можно, впрочем, немногими словами выразить многие бедствия этой жизни: потому что те, которые в жизни: получили жребий, противоположный кажущимся счастливыми, имеют скорби противоположные. У счастливых жизнь возмущает ожидаемая или уже наступающая смерть; а для этих отдаление от смерти есть несчастье,

303

и хотя жизнь их расходится в противоположные стороны, но уныние сопровождает тех и других к одному и тому же концу. Таким образом, брак влечет за собою разнообразные и различные бедствия, ибо одинаково скорбят люди, имеют ли детей или не надеются иметь их, и, опять, живы ли они или умерли. Один утешается детьми, но не имеет средств к их пропитанию: у другого недостает наследника имению, над увеличением которого он много трудился, – и то, что составляет благополучие для одного, есть несчастье для другого; каждый из них желает иметь то, чем, как видишь, тяготится другой. У одного умер любимый сын, у другого жив, но распутный. Оба жалки: один плачет о смерти сына, другой – о жизни. Опускаю зависть и ссоры, от истинных или мнимых причин происходящие; какими скорбями и бедствиями они кончаются! Кто все это в точности может исчислить? Если же хочешь знать, что (действительно) таких зол полна жизнь человеческая, не требуй от меня древних повествований, которые поэтам дали содержание для трагедий; ибо они по крайней нелепости считаются баснями: в них (заключаются) детоубийства, пожирания чад, убийства мужей, убийства матерей, заклания братьев, беззаконные смешения и всякого рода нарушения естественных законов. Повество-

304

ватели древностей начинают свой рассказ об этом (нарушении) с браков и заключают оный такого рода бедствиями.

Но, оставив все это, посмотри на печальные явления, совершающиеся на сцене настоящей жизни, которых виновником для людей служит брак. Пойди в судилища, прочитай законы, относящиеся к этому: в них ты найдешь неслыханные дела, совершающиеся в брачной жизни. Когда ты слышишь врачей, рассуждающих о различных болезнях, то узнаешь о слабости человеческого тела; понимаешь, сколько и к каким болезням оно расположено: так, когда ты читаешь законы и видишь многоразличные преступления брачной жизни, за которые они определяют наказания, тогда верно узнаешь особенности, принадлежащие браку; ибо ни врач не лечит болезней не существующих, ни закон не наказывает преступлений не совершаемых.

ГЛАВА 4.

О ТОМ, ЧТО ВСЕ НЕСТРОЕНИЕ В ЭТОЙ ЖИЗНИ БЕРЕТ НАЧАЛО ОТ БРАКА; ЗДЕСЬ ЖЕ (ГОВОРИТСЯ) И О ТОМ, КАКОВ ДОЛЖЕН БЫТЬ ТОТ, КТО ОТРЕШИЛСЯ ОТ БРАЧНОЙ ЖИЗНИ.

Скажу более, для чего немногими словами обличать нелепость этой жизни, ограничив исчисление бедствий одними прелюбодеяниями,

305

раздорами и коварствами? Ибо мне кажется, по высшему и истинному разумению, что всякое зло в жизни, усматриваемое во всех делах и занятиях, не может иметь никакой власти над человеческой жизнью, если кто сам себя не подчинит неволе брачной жизни. Истину этих слов можно объяснить таким образом. Кто чистым оком душевным уразумел обманчивость этой жизни и возвысился над тем, к чему здесь стремятся; кто, как говорит апостол, все презрел как зловонный сор (Фил. 3, 8), и через удаление от брака отрешился некоторым образом от всей жизни: тот не имеет никакого общения с пороками человеческими, – разумей любостяжание и зависть, гнев, и ненависть, желание суетной славы и все другое подобного рода. Кто всего этого чужд и совершенно свободен и проводит жизнь мирную, тот не имеет ничего, за что бы мог спорить с ближними по зависти, потому что он ничего такого не касается, от чего рождается в жизни зависть. Возвысившись своею жизнью над всем миром и почитая одну только добродетель бесценным для себя стяжанием, он проводит жизнь мирную, без печалей и борьбы. Потому что сокровище добродетели, хотя в нем принимают участие все люди, каждый по своим силам, вполне удовлетворяет ищущих его; не таково земное сокро-

306

вище, которое, когда делят его на части, сколько прибавляют к одной части, столько же отнимают у другой, и избыток у одного сопровождается уменьшением участвующего в доле: отсюда борьба за большую часть, отсюда вследствие уменьшения возникает между людьми ненависть. А в этом сокровище, стремление приобрести больше не возбуждает зависти; и получивший больше, не наносит никакого ущерба тому, кто считает себя достойным равной части: но по мере того, как кто вмещает, и сам удовлетворяется в своем благом желании, и богатство добродетелей не оскудевает у имевших его прежде. Итак, кто имеет в виду такого рода жизнь, и сокровище свое полагает в добродетели, которая никаким пределом человеческим не ограничивается: тот допустит ли когда-нибудь своей душе увлечься чем-нибудь низким и презренным? Будет ли с удивлением смотреть на земное богатство, или на могущество человеческое, или на другое что-нибудь, к чему по неразумию стремятся люди? Если кто по низости духа расположен еще к подобным предметам, тот вне этого лика, и не о нем будет наша речь. Но кто мудрствует о горнем и возносится к Богу, тот, конечно выше всего этого, и у него нет обыкновенно повода увлечься в обман относительно этих пред-

307

метов, – я говорю о браке. Ибо желание быть выше других, гордость – эта тяжкая страсть, которую, если кто назовет корнем всякого греховного терния, не погрешит в истине, получает начало более всего от брака. Потому что большею частью бывает, что причиной любостяжания родные, а в славолюбии и честолюбии вина сего порока – в породе, когда честолюбец хочет показаться не ниже своих предков и считаться великим у потомков, желая, чтобы говорило о нем его потомство детям. Точно так же и прочие, какие ни есть, недуги душевные: зависть, злопамятство, ненависть и другие того же, зависят от той же причины. Все таковые пороки неразлучны с теми, которые привязаны к брачной жизни. Отрешившийся от них, как бы с некоторого возвышенного места издали взирая на человеческие страсти, оплакивает слепоту тех, которые поработили себя такой суете и за великое почитают благополучие телесное; ибо когда видит какого-нибудь человека, знаменитого чем-либо в жизни, славящегося почестями, или богатством, или властью, посмеивается безумию гордящихся этим и исчисляет кратковременность человеческой жизни, определяя срок ее согласно со словами псалмопевца (Пс. 80, 10); потом, сравнивая малое это продолжение (жизни) с бесконечными веками, сожалеет о глу-

308

пости того, кто предается своею душою таким презренным, низким и скоропреходящим предметам. Ибо что из здешнего стоит названия блага? Честь ли, которой многие домогаются? Разве придает она что-нибудь большее почетным лицам? Смертный остается смертным, воздают ли ему почесть, или нет. Или, – обладание многими десятинами земли? Приведет ли это обладателя к какому благодетельному концу, кроме того, что этот безумец будет считать своею собственностью нисколько ему не принадлежащее; от великой жадности он, как видно, и не знает, что поистине Господня земля и что наполняет ее (Пс. 23, 1); ибо Бог – Царь всей земли (Пс. 46, 8): людям же, страсть к любостяжательности, ложно приписывает имя господства над тем, что никак не принадлежит им. Ибо земля, как говорит мудрый Екклесиаст, земля пребывает во веки (Еккл. 1, 4), служа всем поколениям попеременно и питая рождающихся на ней: а люди, не имея даже власти сами над собой, но завися во всем от воли Мироправителя, входя в жизнь, когда не ведают о том, и опять уходя из нее, когда не желают, по великой суетности почитают себя обладателями земли, которая всегда пребывает, тогда как они попеременно то являются, то погибают. Итак, кто видит все это, и потому презирает все,

309

что считается почетным у людей, и к одной только божественной жизни имеет любовь, тот, зная, что всякая плоть – трава, и вся красота ее – как цвет полевой (Ис. 40, 6), сочтет ли когда-нибудь достойным заботы траву, которая сегодня есть (Мф. 6, 30), и которой завтра не будет? Правильно понимающий божественные предметы знает, что не только дела человеческие не имеют постоянства, но даже и весь мир не останется навсегда таким же, а потому смотрит на жизнь эту, как на чуждую и временную: поскольку небо и земля, по слову Спасителя, прейдут (Мф. 24, 35), и все по необходимости потерпит изменение. Поэтому он, доколе находится в этой хижине, как говорит апостол (о теле), указывая на его кратковременность (2 Кор. 5, 1), тяготясь настоящею жизнью, скорбит о том, что пребывание это у него продолжается (ст. 2–4). Также поступает и псалмопевец в своих божественных песнях: ибо по истине, обитающие на время жизни в сих храминах живут во тьме: посему пророк в скорби о продолжении этого обитания говорит: горе мне, что я пребываю (Пс. 119, 5). Причиной же такой скорби он полагает тьму, потому что мы знаем, что тьма па еврейском языке именуется кидар. Ибо, поистине, люди, словно одержимые каким-либо ночным мраком, до

310

того слепы в различении обмана, что не знают, что все, почитаемое почтенным в этой жизни, или противоположным тому, существует только в одном представлении неразумных, но само по себе не имеет никакого значения: ни низкое происхождение, ни благородство рода, ни слава, ни знатность, ни подвиги предков, ни надменность настоящим, ни власть над другими, ни подчинение власти других. Богатство и роскошь, бедность и нужда, и все несоответствия жизни, людям неопытным, которые измеряют предметы чувством удовольствия, представляются имеющими великое различие: но для человека с умом возвышенным все представляется совершенно равным, и ничто не предпочтительнее другого; потому что цель жизни одинаково достигается при противоположных состояниях, и каждый из уделов жизни имеет одинаковую силу и к добродетельной, и к порочной жизни: с оружием правды в правой и левой руке, в чести и бесчестии, как говорит апостол (2 Кор. 6, 7. 8). Посредством их человек с очищенным умом и понимающий истину вещей правильно совершает путь, проходя от рождения до конца жизни определенное ему время и, по обычаю путешественников, простираясь все далее, мало обращает внимания на представляющиеся ему предметы. Ибо у путешественников обычай, –

311

одинаково спешить к цели путешествия, проходят ли они лугами и обработанными полями, или пустынными и дикими местами: ни приятное их не задерживает, ни неприятное не останавливает. Так и он неуклонно будет стремиться к поставленной себе цели и, не развлекаясь ничем встречающимся на пути, но взирая только на небо, пройдет течение жизни, подобно какому-нибудь искусному кормчему направляя корабль ее к высшей цели.

Напротив, кто имеет грубый ум, и смотрит долу и преклонился душой к телесным удовольствиям, как животные к корму, живет только для чрева и для того, что в связи с чревом, удалился от жизни Божией, чужд обетования заветов и ничего другого не считает благом, кроме телесных наслаждений: тот, и всякий таковой во тьме ходит, как говорит Писание (Ин. 12, 35); потому что делается изобретателем зол в этой жизни, в число которых входит и любостяжание, и необузданность страстей, и неумеренность в удовольствиях, всякое любоначалие и стремление к суетной славе, и прочее скопище страстей, живущих вместе с человеком; потому что в этих пороках один как бы держится за другой, и в кого входит один, в того, как бы влекомые какою-то естественною необходимостью, входят непременно и прочие. Как в цепи,

312

когда потянут первое звено, прочие не могут оставаться в покое вне кругового сцепления, но звено, находящееся на другом конце цепи, движется вместе с первым, потому что движение по порядку и связи от первого звена проходит через лежащие близ него: так переплетены и соединены между собой и страсти человеческие; когда одна из них возымеет силу, и все прочее скопище пороков входит в душу. И если нужно описать тебе это злое сцепление, представь, что кто-нибудь по чувству какого-то удовольствия побежден страстью тщеславия; но за тщеславием следует вместе желание приобрести большее: ибо невозможно быть любостяжательным, если не руководит этой страстью тщеславие. Далее желание приобретать больше и иметь преимущество пред другими, влечет за собой или гнев к равным, или гордость в отношении к низшим, или зависть к высшим: за завистью следует притворство, за ним озлобление; а за последним ненависть к людям; конец всего этого – осуждение, оканчивающееся геенной, тьмой и огнем.

Видишь ли связь пороков, как от одной страсти удовольствия исходят все прочие? Итак, поскольку последовательность таких страстей однажды уже вошла в эту жизнь: то мы, по совету богодухновенных Писаний, находим

313

один выход из них, а именно: удаление от этой жизни, заключающей в себе такое сочетание влекущих друг друга недугов. Ибо невозможно тому, кто любит жить в Содоме, избегнуть огненного дождя, ни тому, кто вышел из Содома, но опять обратился к сему запустению, не обратиться в соляной столп; не освободится также от рабства египетского тот, кто не оставит Египта, разумею эту бурную жизнь, и не перейдет не чрез это Чермное, но черное это и мрачное море жизни. Если же, как говорит Господь, доколе истина не освободит нас (Ин. 8, 32), мы останемся в рабстве злу: то как может быть в истине тот, кто ищет лжи и вращается в обманчивости жизни? Как может избегнуть рабства тот, кто жизнь свою отдал в рабство нуждам природы? Но речь об этом будет понятнее нам посредством некоторого примера. Как какая-нибудь разлившаяся от дождей река, которая бурным течением, соответственно своей природе, уносит в свое русло деревья, камни и все, что попадается, страшна и опасна только для тех, которые живут вблизи нее: для тех же, которые берегутся ее, находясь вдали, она бушует напрасно: так и смятению сей жизни подвергается один тот, кто увлекается им; он один подвергает себя страстям, в которые природа, совершающая

314

течение своим порядком, необходимо вовлекает тех, которые идут ее путем, потопляя их волнами житейских зол. Но если кто оставит этот поток, как говорит Писание, и воды бурные (Пс. 123, 5. 6): тот непременно уйдет, как говорится в псалме вслед за этим, от добычи зубов жизни, как птица, крыльями добродетели, избавившись от сети (ст. 7). Ибо, по приведенному нами сравнению с рекой, жизнь человеческая, полная различных смут и несообразностей, несется постоянно вперед, стремясь по склону естества; ни над чем, что составляет в ней предмет желаний, не останавливается, и не ждет, пока насытятся ими желающие: но ко всему, встречающемуся вместе и приближается, и прикоснувшись, пробегает мимо, и вечно присущее от быстроты течения ее ускользает от чувства, так как глаза увлекаются тем, что поток представляет далее. Поэтому полезно было бы держать себя вдали от этого потока, чтобы, увлекшись непостоянным, не упустить из виду вечно пребывающего. Ибо может ли пристрастившийся к чему-либо в этой жизни, до конца иметь то, что желает? Какое из особенно вожделенных благ, навсегда пребывает таковым? Каков цвет юности? Какие счастливые дары силы и красоты? Какое богатство? Какая слава? Какое вла-

315

дычество? Все это, расцветши на короткое время, не проходит ли опять и не сменяется ли тем, что носит противное этому название? Кто прожил постоянно юным? У кого навсегда сохранились силы? А цвет красоты, не сделала ли природа кратковременнее даже тех цветов, которые появляются весной? Ибо эти растут всегда в известное время, и, отцветши на короткое время, опять оживают; потом снова опадают и снова расцветают, и раскрывают свою красоту в обновленном виде; а цвет человеческой красоты природа, раскрыв однажды в весну юности, затем истребляет и уничтожает зимою старости. Равным образом и все прочее, на время польстив плотскому чувству, затем проходит и покрывается забвением.

Итак, поскольку такие перемены, случающиеся по некоторой естественной необходимости, непременно удручают печалью того, кто пристрастен (к ним), то единственное спасение от таковых зол, – ни к чему из того, что подвержено перемене, не прилепляться душой, но, сколько возможно, удаляться общения со всею страстной и плотской жизнью, особенно же отрешаться от пристрастия к своему телу, чтоб, живя по плоти, не быть подвластным и бедствиям, происходящим от плоти; то есть, – жить одной душей и по возможности подражать жизни бесплотных сил,

316

в которой они ни женятся, ни посягают (Мк. 12, 25), но занимаются и упражняются созерцанием нетленного Отца и украшением своего образа по подобию первозданной красоты чрез возможное подражание ей.

ГЛАВА 5.

О ТОМ, ЧТО БЕССТРАСТИЕ ДУШИ ДОЛЖНО ПРЕДШЕСТВОВАТЬ ЧИСТОТЕ ТЕЛЕСНОЙ.

Итак, вот в каком образе мыслей и высоком стремлении содействует, говорим мы согласно с писанием, и помогает человеку девство. Ибо как в прочих занятиях придуманы некоторые искусства для того, чтобы совершеннее выполнить то дело, о котором заботимся: так мне кажется, и подвиг девства составляет некоторое искусство и способность к достижению более божественной жизни, содействуя живущим в плоти уподобляться естеству бесплотному. Ибо вся забота настоящей жизни состоит в том, чтобы высота души не унизилась от напора удовольствий, и чтобы разум наш, вместо того, чтобы воспарять к небу и созерцать горняя, не пал, низвергшись к страстям плоти и крови. Ибо как может свободным оком взирать на сродный себе и умный свет душа, прилепившаяся к дольним плотским удо-

317

вольствиям и устремившая все желание к человеческим страстям, когда по какому-то худому и невежественному представлению склоняется к предметам вещественным? Как глаза свиней, по природе обращенные вниз, не могут видеть чудных красот небесных: так душа, привязавшись к телу, не может созерцать горних красот, потому что преклонилась к грубому и скотоподобному по природе. Итак, чтобы душа наша могла свободно и беспрепятственно взирать на это божественное и блаженное удовольствие, она не должна обращаться ни к чему земному и принимать участия в тех мнимых удовольствиях, которые дозволяются брачной жизнью, но всю силу любви от плотских предметов должна обратить к созерцанию умственной и невещественной красоты. К такому расположению души содействует нам телесное девство: оно производить то, что душа совершенно забывает о естественных страстных движениях и не помнит их, не имея никакой необходимости заниматься удовлетворением низких потребностей плоти. Ибо освободившись однажды от этих обязанностей, она уже не подвергается опасности, по привычке, мало-помалу снисходя к удовольствиям, кажущимся дозволенными законом природы, отвратиться и не познать того божественного и нетленного удовольствия, ко-

318

торого, обыкновенно, достигает одно только чистое сердце (при содействии) господственного начала в нас, – ума.

ГЛАВА 6.

О ТОМ, ЧТО ИЛИЯ И ИОАНН В ТОЧНОСТИ ЗАБОТИЛИСЬ О ТАКОВОЙ ЖИЗНИ.

Посему, мне кажется, и великий между пророками Илия, и тот, кто в духе и силе Илии после него явился и жил на земле, больше которого нет никого из рожденных женами, (хотя история нечто и другое повествует о них иносказательно), жизнью своею особенно учат тому, чтобы удалялся мира, не следуя ему, тот, кто упражняется в созерцании невидимого, дабы увлекшись как-нибудь обольщениями, происходящими от чувств, не испытать какой-нибудь запутанности и обмана в суждении об истинном благе. Ибо они оба с ранней юности стали чужды человеческой жизни и поставили себя как бы выше природы, презрев обычную и дозволенную заботливость о пище и питии и проводя жизнь в пустыне, так что и слух их был удален от шума, и зрение от обольщения, и вкус остался простым и неприхотливым; потому что потребность (пищи и пития) оба удовлетворяли, чем ни случалось. От того

319

вдали от мирского шума они и достигли великой тишины и спокойствия и вознеслись на ту высоту божественных дарований, о какой относительно того и другого из них упоминает Писание. Ибо Илия, будучи поставлен как бы каким раздаятелем даров Божиих, имел во власти управление небом и мог затворять его для согрешающих и отверзать для кающихся; об Иоанне же история не говорит, чтобы он сотворил, какое-нибудь подобное чудо, но Видящий сокровенное засвидетельствовал, что у него было дарование большее, чем у всех прочих пророков. Может быть (потому они оба достигли такой высоты), что чистую и отрешенную от всякого вещественного пристрастия любовь свою, от начала и до конца жизни посвятили Господу, не отвлекаясь ни любовью к детям, ни заботой о жене, ни другими какими-либо человеческими делами; даже заботу о ежедневном необходимом пропитании считали неприличной для себя, и, отвергнув всякую роскошь в одежде, удовлетворяли свои потребности чем случится, одеваясь, – один козьими кожами, а другой верблюжьим волосом. Такого величия, думаю, не достигли бы они, если бы допустили расслабить себя страстными плотскими удовольствиями брака. Это не без причины, но, как говорит апостол, написано нам в наставление (Рим 15. 4),

320

дабы мы по их образу жизни направляли и свою жизнь. Итак, чему же учимся от них? Тому, чтобы желающий единения с Богом, по подобию этих святых мужей, ни к каким житейским предметам не привязывался мыслью: ибо тому, чей разум развлекается многим, невозможно преуспеть в познании Бога и в любви к Нему.

ГЛАВА 7.

О ТОМ, ЧТО РАЗВЛЕКАЮЩИЙСЯ МНОГИМ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ СОВЕРШЕННЫМ ПО ДУШЕ.

Мне кажется, что учение о этом яснее можно представить при помощи примера. Положим, что вода, изливаясь из источника, случайно разделилась на различные потоки. Пока она течет таким образом, не принесет никакой пользы для потребностей земледелия: потому что при разлитии воды на много потоков, в каждом останется мало воды, и она по своей незначительности сделается стоячей и неподвижной. Если же кто все беспорядочно текущие потоки соединит, и разливавшуюся дотоле по многим местам воду направит в одно русло: тот может собранную и сосредоточенную воду употребить с великой для жизни пользой и выгодой. Так, мне кажется, и ум человеческий, если

321

постоянно растекается и рассеивается к тому, что нравится чувствам, не имеет нисколько достаточной силы к достижению истинного блага; если же, отрешившись от всего и сосредоточившись в самом себе, собранно и нерассеянно будет стремиться к свойственной ему по природе деятельности, то не будет для него никакого препятствия к тому, чтобы возноситься к горнему и достигать существенной истины. Ибо как сдерживаемая водопроводом вода, встретив препятствие, от сильного напора поднимается вверх, не имея места, куда разлиться, – и это бывает, несмотря на то, что вода по природе имеет свойство стремиться вниз: так и ум человеческий, когда воздержание, как некоторый канал, со всех сторон будет сдерживать его, не имея места, куда рассеяться, по самому свойству движения устремится вверх, вожделевая высших благ, ибо не может когда-нибудь остановиться тот, кто получил от Творца постоянно движущееся естество, и если употреблению этого движения на суетные предметы положена преграда, он не может, конечно, стремиться к чему-либо кроме истины, будучи со всех сторон огражден от того, что для него неприлично. И как мы видим, что путешественники при множестве дорог тогда преимущественно не заблуждаются от настоящего пути, когда,

322

узнав наперед неверность других путей, уклоняются от них, так что чем более кто во время путешествия удаляется от неверных путей, тем вернее сохранит себя на истинном пути: так и разум наш познает истину сущего только тогда, когда отвратится от суетных предметов. Итак, мне кажется, что воспоминание о тех великих пророках, учит нас тому, чтобы мы не привязывались ни к чему, что составляет предмет заботы в этом мире; а в числе таковых предметов находится брак; лучше сказать, он есть начало и корень суетных попечений.

ГЛАВА 8.

О ТОМ, ЧТО И БРАК НЕ ПОДЛЕЖИТ ОСУЖДЕНИЮ.

Никто, впрочем, из сказанного нами не должен заключать, что мы отвергаем установление брака: ибо не безызвестно нам, что и он не лишен благословения Божия. Но поскольку в защиту его достаточно говорит общая природа человеческая, вложившая самопроизвольное стремление к нему во всех, которые путем брака рождают детей, а девство как бы противоречить природе: то излишним был бы труд писать советы и увещания относительно брака, когда само удо-

323

вольствие служит непреодолимым его защитником. Нужна может быть такая речь о браке для тех, которые искажают догматы Церкви, которых апостол именует сожженных в совести своей (1 Тим. 4, 2), и именует справедливо: потому что оставив водительство Святого Духа, они, наученные демонами, на сердцах своих выжигают некоторые язвы и знаки, гнушаясь творениями Божьими как бы нечистыми, называя их и влекущими ко злу и причиной зла, и другими подобными именами. Но что мне судить внешних, говорит апостол (1 Кор. 5, 12)? Ибо они поистине находятся вне двора словесных таинств; не во дворе Божием, но в загоне лукавого обитают, который уловил их в свою волю (2 Тим. 2, 26), как говорит апостол, и потому не понимают, что, так как на всякую добродетель должно смотреть как на середину (между крайностями), то уклонение в ту или другую от нее сторону есть порок. Ибо кто во всем наблюдает середину между недостатком и чрезмерностью, тот отличает добродетель от порока. Но яснее можно представить понятие об этом самым делом: робость и дерзость – два противоположных порока, происходящие один от недостатка, другой от излишества самоуверенности; посредине же их заключается добродетель – мужество. Еще: человек благоче-

324

стивый не есть ни безбожник, ни суевер: потому что равно нечестиво и то и другое, – и не признавать никакого Бога, и признавать многих богов. Хочешь ли и из других (примеров) узнать истину сего учения? Избегнувший скупости и расточительности чрез удаление от этих противоположных страстей достиг бережливости: ибо бережливость состоит в том, чтобы без расчета не тратиться на неумеренные и бесполезные издержки и не быть скупым на предметы необходимые. Таким образом и во всем прочем, (дабы нам не исследовать все порознь), разум поставляет добродетель в середине между двумя крайностями. Итак, и целомудрие есть середина, и кто удалился от него на ту ли, другую ли сторону, очевидно уклоняется к пороку; ибо кто по недостатку душевной твердости легко побеждается страстью похоти и не вступил еще на путь добродетельной и воздержной жизни, тот впадает в бесчестные страсти; а кто переступает границы того, что доступно целомудрию, и отдаляется от средины, – добродетели, в другую сторону, тот, как в какую стремнину, впадает в учение бесовское, сжигая свою совесть, как говорит апостол. Ибо считая брак делом гнусным, своими поношениями брака клеймит самого себя. Если дерево злое, как говорит в одном месте Евангелие (Мф. 7, 18),

325

то и плод его, конечно, такой же, – достойный древа; а если побег и плод брачного древа есть человек; то, конечно, поношение брака падает на того, кто произносит его.

Это служить обличением для тех, кто как бы язвами заклеймили свою совесть нелепым учением. Мы же относительно брака думаем так, что должно предпочитать (оному) заботу и попечение о божественном, но и не презирать того, кто может воздержно и умеренно пользоваться учреждением брака. Таков был патриарх Исаак; он не во цвете лет, дабы брак не был делом страсти, но уже по прошествии юности, берет себе в сожительство Ревекку для благословения Божия в семени, и послужив браку до первого деторождения, опять всецело обратился к невидимому, заключив телесные чувства: ибо на это, кажется, указывает история, когда повествует о болезни очей патриарха. Но об этом пусть думают, как угодно умеющие понимать такого рода предметы яснее: мы же обратимся к продолжению речи. Итак, что же значит сказанное нами? То, что, если возможно, и не отступать от стремления к божественному, и не бежать от брака: ни на каком основании нельзя отвергать требования природы и осуждать честное, как бесчестное. Как в приведенном нами примере воды и источника, когда земледельцу, который про-

326

водить воду на какое-нибудь поле для орошения, бывает нужно провести небольшой поток в средине: то он допустит воде разлиться только в такой мере, какая требуется для удовлетворения предстоящей нужды, так чтобы она могла опять легко соединиться со всей водой; если же откроет для воды безмерный и широкий проток: то будет угрожать опасность, что оставив прямой путь, вся она разольется, образуя рытвины по сторонам. Таким же точно образом (поскольку для жизни необходимо и преемство рождений), если кто так будет пользоваться супружеством, что предпочитая дела духовные, естественное (вожделение) ограничит умеренностью, по причине краткости времени (1 Кор. 7, 29): тот будет мудрым земледельцем, который, по заповеди апостола (ст. 5), не постоянно бывает занят исполнением грубых оных обязанностей, но по согласию сохраняет чистоту души, для упражнения в молитве, опасаясь, чтобы пристрастившись к ним, не сделаться совершенно плотью и кровью, в которых не пребывает Дух Божий. Если же кто так немощен, что не может мужественно устоять против влечения природы, тому гораздо лучше далее держать себя от таковых предметов, нежели решаться на подвиг, превышающий его силы; ибо угрожает немалая опасность, что увлекшись

327

испытанным удовольствием, он не будет ничего иного почитать благом, кроме того, которое с некоторым наслаждением получает чрез тело, и, отвратив совершенно ум свой от стремления к благам бестелесным, весь сделается плотским, гоняясь постоянно за плотскими лишь наслаждениями, так что будет более любить удовольствие, нежели Бога. Итак, поскольку по немощи природы не всякий может соблюсти умеренность в такого рода вещах, а вышедший из границ умеренности находится в опасности погрязнуть, по псалмопевцу, в глубоком болоте (Пс. 68, 3): то весьма полезно было бы, как учит это слово, прожить не испытывая таких удовольствий, дабы под предлогом дозволенного, страсти не получили доступа к душе.

ГЛАВА 9.

О ТОМ, ЧТО ВО ВСЕМ ТРУДНО ПЕРЕМЕНЯТЬ ПРИВЫЧКУ.

Во всем трудно побеждать привычку, потому что она имеет великую силу увлекать и порабощать себе душу и выставлять на вид некоторую хорошую сторону; от чего каждый привычкою приобретает известный нрав и пристрастие. Но по самой природе ничего не должно так остерегаться, как

328

того, чтобы совершаемого по привычке не счесть заслуживающим заботы и предпочтения. Доказательством этой мысли служит жизнь человеческая: при таком множестве живущих народов не, у всех проявляются одинаковые стремления; но у разных народов понятия о добром и честном различны и зависят от привычки, которая в каждом производить к чему-нибудь стремление и расположение. И не между народами только можно заметить такое разногласие, что одни и те же занятия одними уважаются, а другими осуждаются; даже в одном и том же народе, одном и том же городе и семействе можно видеть великое различие, происходящее от привычки каждого. Так одновременно родившиеся на свет братья образом жизни далеко различаются друг от друга. И это еще неудивительно: даже каждый порознь человек часто об одном и том же предмете судит не одинаково, а как расположен бывает привычкой. И не говоря о том, что далеко от нашего предмета, мы знали многих, которые уже в первой молодости были сильными любителями целомудрия; начало порочной жизни положили тем, что приняли участие в удовольствиях, по-видимому, законных и дозволенных. После же того, как однажды испытали их, по приведенному нами примеру о ручье, обратив к ним

329

всецело желательную силу души и отвратив ее стремление от предметов божественных к предметам низким и вещественным, открыли в себе широкое поле страстям, так что совершенно исчезло в них стремление к горнему в иссохло желание оного, все обратившись на страсти.

Поэтому мы находим полезным для более немощных, чтобы они прибегали к девству, как безопасной какой крепости, и не вызывали против себя искушений, снисходя к обычаю этой жизни; не привязывались к тому, что противовоюет закону ума (Рим. 7, 23) нашего чрез плотские страсти, и не волновались заботами о границах земель, о потере денег, и о другом чем-либо, о чем пекутся в этой жизни, но заботились о превосходящей все надежде. Ибо тому, кто разумом своим обратился к этому миру, и занимает душу свою тем, чтобы угодить людям (ср. 1 Кор. 7, 33), невозможно быть исполнителем первой и великой заповеди Господней, которая повелевает любить Бога всем сердцем твоим и всею силою (Мк. 12, 30). Ибо как может любить Бога всем сердцем и силою тот, кто разделил свое сердце между Богом и миром и, некоторым образом похищая любовь, одному Богу принадлежащую, тратит ее на человеческие страсти? Ибо неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене (1 Кор. 7, 32. 33). Хотя

330

и кажется трудной борьба против удовольствий, но не должно никому терять бодрости; ибо привычка немалую имеет силу к тому, чтобы при помощи постоянства доставлять некоторое удовольствие даже в предметах, кажущихся самыми трудными, и притом удовольствие самое прекрасное и чистое, которым наслаждаться разумному существу прилично более, нежели, малодушно увлекаясь низким, удаляться от того, что поистине велико и превосходить всякий ум

ГЛАВА 10.

В ЧЕМ СОСТОИТ ИСТИННО ВОЖДЕЛЕННОЕ БЛАГО?

Ибо, какое слово может представить, сколь велика потеря – лишиться обладания истинным благом? Каким бы превосходным умом ни владел кто, будет ли он в силах изъяснить и описать то, что невыразимо для слова и непостижимо для ума? Потому что, если кто настолько очистил душевное око, что некоторым образом может созерцать обещанное нам Господом блаженство: тот презрит всякий голос человеческий, как не имеющий никакой силы для выражения умопостигаемого. Если же кто, будучи обуреваем страстями, страстным вожделением, как бы грязью

331

какою ослепил душевное зрение, для того всякая сила слов напрасна; потому что для не имеющих чувств все равно, будет ли слово твое умалять или превозносить достойное удивления. Как относительно солнечных лучей, кто не видел света от первого дня рождения, для того напрасно и бесполезно толковать на словах о свете; потому что сияние лучей нельзя ощутить посредством слуха: так и касательно истинного и умного света, каждый должен иметь свои глаза, чтобы усмотреть эту красоту; кто узрел ее, по некоему божественному дару и вдохновению, тот хранит неизъяснимое изумление в тайне сознания; а кто не видел ее, тот не будет чувствовать и того лишения, которое терпит. Ибо как может описать ему это чуждое для него благо? Как представить его взорам невыразимое? Собственных слов для обозначения красоты его мы не знаем; примера искомому благу между существующими предметами нет никакого; сравнением изъяснить его невозможно. Кто станет уподоблять солнце малой искре? Или малую каплю – сравнивать с беспредельным океаном? Ибо, какое имеет отношение малая капля к океану или малая искра к великим лучам солнца, такое же и все, считаемое достойным удивления у людей как прекрасное, имеет отношение к той красоте, которая

332

усматривается в высочайшем благе, превысшем всякого блага.

Итак, какая сила ума может изъяснить великость сего лишения тому, кто терпит оное? Мне кажется, эту невозможность хорошо объяснил великий Давид: он, некогда силою Духа вознесшись умом и быв как бы вне себя, видел эту невыразимую и непостижимую красоту в блаженном исступлении, и видел настолько, конечно, насколько возможно видеть человеку, когда он отрешится от покровов плоти и одним разумом войдет в созерцание бестелесного и умопостигаемого: когда же захотел сказать нечто достойное виденного им, произнес всем известные эти слова: всякий человек ложь (Пс. 115, 2). Это значит тоже, что и я говорю, – что всякий человек, дозволяющий себе объяснять словами этот неизреченный свет, подлинно есть лжец: не потому, чтобы ненавидел (истину), но потому, что не в состоянии изъяснить умопостигаемое. Ибо чувственную красоту, которая находится здесь в нашем мире, так как она в веществах ли то бездушных, или в телах одушевленных, изображается некоторыми красивыми цветами, мы силой чувств наших самих по себе можем и рассмотреть, и понять, и передать другому чрез словесное описание, Изображая словом эту красоту, как бы на какой картине. Но

333

как слово может изобразить пред нашими взорами то, первообразная красота чего недоступна уразумению, что описать оно не имеет никакой возможности, ибо не может сказать ни о цвете, ни о форме, ни о величине, ни о внешнем благообразии, ни о других такого рода мелочах? Ибо что вполне невидимо, бесформенно, чуждо всякой количественности и далеко поставлено от всего, что усматривается в теле и чувствах, то, как можно передать посредством того, что постигается одними только чувствами? Впрочем, не должно отказываться от стремления к этому благу на основании того, что оно выше нашего разумения: напротив, чем выше искомый предмет представляется нам, тем более мы должны возноситься умом и возвышаться вместе с величием искомого, дабы совершенно не лишиться участия в сем благе. Ибо немало должно опасаться, чтобы по причине великой высоты и неизреченности предмета, не потерять совершенно понятия о нем, как скоро в своем разумении не станем опираться на что-либо доступное нашему познанию. Итак, ради этой самой немощи, к невидимому должны руководить ваш ум предметы, чувствами познаваемые. Рассудим же об этом таким образом.

334

ГЛАВА 11

КАК ДОЛЖНО ПОСТУПАТЬ В СУЖДЕНИИ ОБ ИСТИННОЙ КРАСОТЕ?

Смотрящие на предметы поверхностно, без внимания, когда видят человека, или другое, какое случится явление, ничего более в нем не исследуют, как только то, что видят; для них достаточно увидеть объем тела, чтобы подумать, что они составили полное понятие о человеке: человек же, одаренный умом проницательным и образованный, не вверяет рассмотрение предметов одному чувству зрения, не останавливается на одном только видимом, и невидимого не почитает не существующим, но наблюдает как природу души, так и природные качества тела, и рассматривает их как вообще, так и каждое в отдельности; потом каждое из них отличает от другого особым понятием, и снова смотрит на общий их строй и соединение в составе предмета. Так и при исследовании красоты, несовершенный по уму, как скоро увидит какой-нибудь предмет, имеющий вид некоторой красоты, то самое (в нем) сочтет прекрасным по своей природе, что привлекает удовольствием его чувство; больше сего не старается ничего исследовать: а кто имеет чистое око души и может со-

335

зерцать такого рода предметы, тот, оставив восхищаться веществом, подчиненным идее красоты, пользуется видимым, как некоторой ступенью к умосозерцанию красоты разумной, по общению с которой и все прочее есть и называется прекрасным. Но при такой грубости ума, составляющей принадлежность большей части людей, мне кажется трудным делом, чтобы те, кто в своих понятиях отделяют и разъединяют вещество от созерцаемой при нем красоты, могли понять сущность прекрасного самого по себе; и если кто захочет внимательно исследовать причину превратных и ложных представлений, то, мне кажется, не найдет никакой другой, кроме той, что чувства души нашей не обучены тщательно различать, что добро и что не таково. Посему уклонившиеся от стремления к истинному благу люди, одни ниспали в любовь плотскую, другие увлеклись страстью к бездушному веществу денег; иные поставили для себя благо в чести, славе и господстве; некоторые страстно предались искусствам и наукам; а более грубые, ценителями прекрасного сделали гортань и чрево. Отрешившиеся же от грубых понятий и пристрастия к предметам видимым взыскали простое, невещественное и не имеющее вида естество красоты; они не обманулись в избрании вожделенного блага, и не увлеклись

336

прелестью подобного рода (предметов) настолько, чтобы видя кратковременность заключающегося в них удовольствия, не прийти к презрению их.

Итак, вот путь, ведущий нас к обретению истинно прекрасного: все прочее, что влечет к себе расположение людей, что считается прекрасным, а потому удостаивается заботы и внимания, презирать, как низкое и кратковременное, и ни на что такое не тратить своей желательной силы; но и не оставлять ее в праздности и неподвижности, заключив ее в самих себе; а очистив от пристрастия к предметам низким, возводить туда, куда не досягает чувство; так чтобы ни красота неба, ни сияние светил, ни другое что из видимых красот не приводило нас в удивление: но чтобы созерцаемая во всех этих предметах красота направляла нас к желанию той красоты, которой славу поведают небеса, и ведение о которой возвещает твердь и все творение (Пс. 18, 2). Когда душа возвысится до такой высоты, и все ею понимаемое оставит позади себя, как низшее искомого предмета: тогда достигнет уразумения того величия, которое превознесено превыше небес. Но как может взойти на такую высоту тот, чьи заботы обращены к предметам низким? Как может взлететь на небо тот, кто не окрылил себя небес-

337

ными крыльями и посредством высокой жизни не сделался легким и способным подниматься к верху? Кто так чужд таинств евангельских, что не знает, что одна есть колесница для вознесения души человеческой на небо, – уподобиться видом летающей голубице, крыльев которой возжелал себе пророк Давид (Пс. 54, 6). Этим иносказанием Писание обычно именует силу Духа, потому ли, что птица эта не имеет злобы, или потому, что она гнушается зловония, как говорят наблюдатели. Итак, кто отдалился от всякой гневливости и зловония плотской нечистоты и возвысился над всеми низкими и земными предметами, или, лучше, вышеуказанными крыльями взлетел выше всего мира; тот найдет то; что единственно достойно желания, сделается и сам прекрасным, приблизившись к красоте, и пребывая в ней, станет чистым и световидным по общению с истинным светом. Так часто замечаемые по ночам вспышки света в воздухе, которые некоторые называют падающими звездами, по словам занимающихся исследованием такого рода предметов, суть не что иное, как пар силой воздуха поднятый и разлитый в эфирном пространстве: ибо, говорят, эта огненная полоса отображается на небе от воспламененного в эфире воздуха. Итак, как этот земной пар, силою

338

воздуха поднятый в высоту, делается световидным, изменяясь в чистоту эфира: так и ум человеческий, оставив нечистую и грязную жизнь, когда очистившись силою Духа, сделается световидным и соединится с истинной и высочайшей чистотой, и сам некоторым образом является в ней, проникается лучами и делается светом, по обещанию Господа, который обещал, что праведники воссияют подобно солнцу (Мф. 13, 43). И это, мы видим, бывает и на земле в зеркале, воде и во всем, что по своей прозрачности способно к отражению. Когда какой-нибудь из таковых предметов принимает луч солнца, отражает другой луч от себя; но сего отражения не произойдет, если чистая и светлая поверхность оного будет покрыта какою-нибудь нечистотой. Итак, или мы, оставив эту земную тьму, вознесемся горе, и там сделаемся световидными, соединившись с истинным светом Христовым, или этой истинный свет, и во тьме сияющий, снизойдет и к нам, – и мы будем светом, как говорит в одном месте Господь ученикам (Мф. 5, 14), если только какая-нибудь нечистота порока, пристав к душе, не помрачит красоту нашего света.

Итак, эта речь примерами, может быть, мало-помалу привела нас к мысли об изменении к лучшему и показала, что душа не

339

иначе может соединиться с нетленным Богом как, сделавшись и сама, насколько, насколько возможно, чистой чрез целомудрие, чтобы подобным восприять подобное, став как бы зеркалом для чистоты Божией, так, чтобы, чрез участие в первообразной красоте и чрез отражение ее, и самой получить ее вид. Если же кто достиг до того, что сумел оставить все человеческое: рабов ли, деньги ли, или занятия науками и искусствами, и все прочее, что по обычаям и законам считается прекрасным (поскольку погрешность в понятии о прекрасном бывает относительно тех предметов, в основу суждения о которых полагается чувство): тот будет с любовью и желанием стремиться к тому только одному, что не заимствует своей красоты откуда-то извне, что не временно и относительно, но прекрасно от себя и чрез себя и имеет само в себе красоту не такую, которая когда-то не была красотой или не будет ею, но всегда себе равную, выше приращения и умножения, и недоступную никакой перемене и изменению.

Итак, кто все свои душевные силы очистил от всякого вида зла, для того, смело говорю, становится ясным единое по естеству прекрасное, которое есть причина всякой красоты и блага. Ибо как чистый от гноя глаз ясно видит все, что находится на небе; так и душа чрез непорочность получает способ-

340

ность созерцать этот свет: и истинное девство и стремление к нерастленности ведут к той цели, чтобы при помощи их можно было видеть Бога. Ибо нет такого слепца по уму, который бы сам собою не понимал, что главная, первая и единственная красота и благо и чистота есть Бог всего. Но это, вероятно, не безызвестно каждому; а надобно поискать, чтобы кто-либо открыл нам, если то возможно, некоторый способ и путь, ведущий нас к Нему. Сего рода наставлениями полны божественные книги; многие из святых являют жизнь свою, как некий светильник, идущим по Боге. Из богодухновенного Писания обоих заветов каждый может извлечь в обилии правила, относящиеся к настоящему предмету: ибо многое можно обильно почерпнуть из пророков и закона, многое также из Евангелий и апостольских преданий; а что мы, следуя словам божественным, придумали, состоит в следующем.

ГЛАВА 12.

О ТОМ, ЧТО СТРАСТИ В ЧЕЛОВЕКЕ НЕ ОТ НАЧАЛА И НЕВРОЖДЕННЫЕ ЕМУ ПО ПРИРОДЕ, НО ПРОИСХОДЯТ ОТ ЕГО СВОБОДНОЙ ВОЛИ.

Словесное это и разумное животное, – человек есть творение и подобие Божеского и чистого

341

естества: ибо в повествовании о творении, о нем написано так: по образу Божию сотворил его (Быт. 1, 27). Итак, в этом животном, – человеке, страстность и поврежденность не по природе и не соединена с его существом первоначально: потому что невозможно было бы сказать о нем, что он создан по образу (Божию), если бы отображенная красота была противоположна красоте первообразной. Но страсть превзошла в него впоследствии после сотворения, и вошла таким образом: он был образом и подобием, как сказано, Силы, царствующей над всем существующим, а потому и в своей свободной воле имел подобие со свободно властвующим над всем, не подчиняясь никакой внешней необходимости, но сам по своему собственному усмотрению действуя, как кажется ему лучше и произвольно избирая, что ему угодно; (посему и) то несчастье, которое терпит теперь человечество, навлек он сам по своей воле, увлекшись лестью, сам стал виновником сего зла, а не у Бога обрел его: ибо Бог не сотворил смерти, но некоторым образом творцом и создателем зла сделался сам человек. Солнечный свет, хотя доступен для всех, кто имеет способность видеть: однако ж, если кто захочет, может, закрыв глаза, не ощущать его, не потому чтобы солнце куда-

342

нибудь удалялось и таким образом наводило тьму: но потому что человек закрыв свои веки, заградил глазу доступ лучей; ибо так как зрительная сила по закрытии глаз, не может быть бездейственною, то необходимо, что действие зрения будет действием, производящим тьму в человеке, в следствие его добровольного ослепления. Как тот, кто, строя себе дом, не сделал окна для входа в него света извне, по необходимости будет, жить во тьме, добровольно заградив доступ лучам света; так и первый человек на земле, или лучше, тот, кто породил зло в человеке, имел во власти повсюду окружающее его доброе и благое по природе, но сам по себе добровольно измыслил противное природе, положив первый опыт зла самопроизвольным удалением от добродетели; ибо зла, не зависящего от воли, имеющего свое самостоятельное бытие, во всей природе существ нет никакого: всякое творение Божие хорошо, и ничто не предосудительно (1 Тим. 4, 4); все, что Он создал, хорошо весьма (Быт. 1, 31). Но когда указанным путем на погибель вошла в жизнь человеческую привычка ко греху и от малого начала проистекло необъятное зло в человеке, и боговидная эта красота души, созданная по подобию первообразной, как какое железо, покрылась ржавчиной греха; тогда уже не могла более сохраниться в

343

целости красота принадлежащего душе по природе образа, но изменилась в гнусный вид греха. Таким образом, человек, это великое и драгоценное создание, как назван он в Писании, лишившись собственного достоинства, подобно тем, которые по неосторожности попав в тину и загрязнив лицо свое, не узнаются даже знакомыми, – упав в тину греха, потерял образ нетленного Бога и чрез грех облекся в образ тленный и перстный, который Писание советует отложить, омывшись, чистою жизнью, как бы какою водою (1 Кор. 15, 49), чтобы, по отнятии земной оболочки, опять воссияла красота души. Сложить же чуждое значит опять возвратиться к свойственному ему и естественному состоянию, чего не иначе можно достигнуть, как сделавшись опять таким, каким был сотворен в начале. Ибо не наше дело и не силой человеческой достигается подобие Божеству, но оно есть великий дар Бога, который вместе с первым рождением тотчас же дает естеству нашему свое подобие; человеческому труду предстоит только очистить наросшую от греха нечистоту и вывести на свет сокрытую в душе красоту. Этому, думаю, учит и Господь в Евангелии, когда могущим понимать мудрость, глаголемую в тайне, говорит, что Царствие Божие внутрь вас есть (Лук. 17, 21): ибо, думаю,

344

сие изречение показывает, что благо Божие нераздельно от нашего естества и не далеко где-нибудь отстоит от тех, которые желают искать его: но есть в каждом, неведомое и сокрытое, когда бывает заглушено заботами и удовольствиями жизни, и опять обретаемое, коль скоро обратим к нему свой разум. А если нужно подтвердить это учение и другими, местами, то, я думаю, тоже дает видеть нам Господь и в искании потерянной драхмы (Лук. 15, 8 – 10). Так как нет никакой пользы от прочих добродетелей (которые Писание именует драхмами), хотя бы они и все были, коль скоро душа сиротствует, лишившись той одной; то посему Он, во-первых, повелевает зажечь светильник с елеем, которым, вероятно, обозначает слово (Божие), освещающее сокровенное; затем в собственном доме, то есть, в самой себе, искать потерянную драхму. Этой искомой драхмой, конечно, означается образ царя, не совсем еще потерянный, но скрытый под грязью; под грязью же, думаю, должно разуметь плотскую нечистоту, когда сия грязь выметется и вычистится тщательным образом жизни, то искомое станет видным и душе, нашедшей, поистине должно радоваться и приглашать к общению в этой радости соседей. Ибо подлинно, как скоро откроется и воссияет тот образ

345

великого Царя, Который от начала напечатлел на драхме нашей Тот, Кто образовал все сердца наши, все сожительствующие в душе силы, которые Писание именует соседями, обратятся к этой божественной радости и веселию, пристально взирая на неизреченную красоту найденного; порадуйтесь, говорит, со мною: я нашла потерянную драхму (Лк. 15, 9). Соседи или сожители души, – это ее силы, радующиеся обретению божественной драхмы; способности – мыслительная, желательная, свойственное душе расположение к печали и гневу, и все другие силы, какие усматриваются в ней, по справедливости называются подругами, которым всем должно радоваться о Господе, как скоро все они обращаются к прекрасному и благому и во всем действуют во славу Божию, перестав быть орудиями греха.

Итак, если смысл обретения искомого есть восстановление в исконное состояние божественного образа, который теперь сокрыт в плотской нечистоте; то мы должны быть тем, чем был первозданный человек в начале своей жизни. Чем же он был? Он был наг от одеяния мертвыми кожами, дерзновенно взирая на лицо Божие, еще не поставляя судьей красоты зрение и вкус, но наслаждаясь только Господом и притом в согласии с данной ему на это по-

346

мошницею, как дает то разуметь божественное Писание, потому что не прежде познал ее, как был изгнан из рая и она осуждена была на болезни деторождения за грех, который сотворила, увлекшись лестью (Быт. 3, 13; 4,1). Итак, каким путем мы оказались вне рая, будучи изгнаны в лице прародителя: таким же и теперь можем опять, если пойдем, возвратиться в исконное блаженство. Какой же это путь? Удовольствие, внушенное лестью, было началом падения; потом за страстью удовольствия последовали стыд и страх и то, что они уже не смеют явиться пред взоры Создателя, но скрываются в листьях и тени; после сего облекаются мертвыми кожами, и таким образом посылаются для жительства в это полное болезней и трудов место, где брак изобретен как утешение для смертных.

Итак, если мы хотим здесь разрешиться и быть со Христом, то должны начать свое отрешение с брака. странствующие вдали от своего отечества, когда возвращаются туда, откуда отправились, сперва оставляют то место, на котором последнем случилось им быть на пути: так и тем, которые возвращаются ко Христу, это слово советует оставить прежде всего, как бы последний какой ночлег, брак, поскольку он оказывается последним пределом нашего удаления от райской жизни; потом удалиться

347

от тяжкой заботы о земном, на которую осужден человек после грехопадения; затем – сбросить покровы плоти, совлечься кожаных одежд, то есть плотского мудрования, и, отрекшись от всех сокровенных постыдных дел, не укрываться уже более под тенью смоковницы, то есть горестной жизни, но, отбросив покровы, сделанные из скоропреходящих листьев этой временной жизни, опять предстать пред очи Создателя; удаляться от обманчивых удовольствий вкуса и зрения; держаться советов уже не ядовитого змия, но одной только заповеди Божией. А она состоит в том, чтобы стремиться к одному добру и удаляться от вкушения зла; так как все дальнейшее зло получило у нас начало оттого, что мы не захотели оставаться в неведении зла. Посему-то и повелено было прародителям не приобретать познания ни о добре, ни о том, что противоположно ему, но, удаляясь от познания, как добра, так и зла, наслаждаться чистым, несмешанным и непричастным злу благом. А это благо, говорю я, состоит не в чем ином, как в пребывании только с Богом, дабы наслаждаться сим постоянно и непрестанно, не примешивая к этому наслаждению ничего, влекущего к противному. И если позволено будет сказать дерзновенно, может быть, таким образом, кто-либо будет восхищен

348

от сего мира, который во зле лежит, в рай, где восхищенный Павел слышал и видел неизреченное и незримое, о чем человеку нельзя пересказать (2 Кор. 12, 4).

Г Л А В А 13.

О ТОМ, ЧТО ДЕВСТВО ВЫШЕ ВЛАДЫЧЕСТВА СМЕРТИ.

Но поскольку рай есть жилище живых и не принимает мертвых грехом, мы же плотяны и смертны и проданы греху (Рим. 7, 14): то как может быть в стране живых тот, кто находится под владычеством смерти? Какой путь и способ можно придумать, чтобы освободиться от этого владычества? Евангельское учение и для этого предлагает вполне достаточное руководство. Мы слышали слова Господа к Никодиму, что рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух (Ин. 3, 6); знаем также, что плоть подпала за грех смерти, Дух же Божий нетленен, животворящ и бессмертен. Посему, как с рождением по плоти непременно рождается вместе и сила, разрушающая рождаемое: так очевидно и Дух рожденным от Него влагает животворящую силу. Итак, что же вытекает из сказанного нами? Чтобы мы, отложив плотскую жизнь, за которой

349

непременно следует смерть, стремились к такой жизни, которая не влечет за собою смерти: а такая жизнь заключается в девстве. Истина сего будет яснее, если мы добавим, немногое. Кто не знает, что дело плотского, сочетания есть устроение смертных тел, от духовного же общения, вместо чад, рождается для сочетавшихся жизнь и бессмертие? И справедливо применить к этому апостольское изречение, что спасается через чадородие (1 Тим. 2, 15) мать, веселящаяся о таких чадах, как в божественных псалмах возгласил псалмопевец, говоря: неплодную вселяет в дом матерью, радующеюся о детях (Пс. 112, 9). Ибо поистине веселится, как мать, дева матерь, Духом породившая бессмертных чад, названная у пророка неплодной по причине целомудрия. Посему такую жизнь, как высшую владычества смерти, должны предпочитать разумные; ибо плотское деторождение (никто да не оскорбится этими словами) бывает причиной не столько жизни, сколько смерти, поскольку от рождения получает начало тление; положившие ему конец чрез девство поставили в себе предел смерти, воспретив ей чрез себя идти далее и представив собой как бы некую границу между жизнью и смертью, удержали последнюю от дальнейшего стремления. Итак, если смерть не может прейти

350

чрез девство, но в нем исчезает и прекращается; то ясно видно, что девство сильнее смерти; почему справедливо именуется нерастленным тело, не поработившееся сопряжению тленной жизни и не допустившее себя стать орудием к продолжению смертного потомства, так как в нем прервалась постоянная последовательность тления и смерти, которая непрерывно продолжалась от прародителя до жизни девственника. Ибо невозможно было смерти когда-либо прекратить свое действие, пока чрез брак происходило рождение людей: но сопровождая все предшествовавшие поколения, и всегда вступая вместе с являющимися в жизнь, обрела она в девстве предел своему действию, далее коего идти ей невозможно. Ибо как в Богородице Марии, царствовавшая от Адама до нее смерть, когда приступила и к ней, то, приразившись к плоду девства, как бы к какому камню, сокрушилась о нее: так и во всякой душе, ведущей девственную жизнь во плоти, держава смерти как бы сокрушается и разрушается, не находя во что вонзить свое жало. Ибо и огонь, если не подкладывать дров, соломы, сена, или чего другого из сгораемых веществ, не может являть своей природной силы: так и сила смерти не может действовать, если брак не подложит ему вещества, не приготовит существ, которые должны подверг-

351

нуться смерти, как бы какие осужденные.

Если сомневаешься, посмотри на все виды несчастий, какие приключаются людям от смерти, как уже было сказано в начале слова: откуда получают они начало? Скорбь о вдовстве, сиротстве, или несчастье потери детей могли ли быть, если бы не было пред тем брака? Ибо желанные утехи, радости и удовольствия и все, что считается вожделенным в супружестве, оканчивается такими скорбями. Как у меча рукоять бывает гладка, приятна для осязания и держания, блестяща и приспособлена к руке, все же прочее есть железо, орудие смерти, страшное на вид и еще более страшное, когда употребляется в дело: так нечто подобное этому есть и брак; как некую художественно выточенную красивую рукоять он представляет, для чувственного ощущения, наружный вид и блеск удовольствия; но как только эта рукоять окажется в руках прикоснувшегося к ней, она влечет за собою и соединенные с нею скорби, и брак делается виновником плача и несчастий для людей. Он производит это жалостное и достойное слез зрелище: детей, в раннем возрасте осиротевших и преданных в добычу сильным людям, – детей, которые часто смеются своему несчастью, не понимая его зла. А какая другая причина вдовства, как не брак?

352

Итак, уклонение от него разом освобождает от всех подобного рода бедствий. И это справедливо: ибо как скоро осуждение, определенное в начале согрешившим, уничтожается; скорби матерей, как писано, более не умножаются (Быт. 3, 16) и болезнь не предшествует человеческому рождению; то вместе с тем, конечно, уничтожаются и несчастья жизни и отнимается слеза от лица, как говорит пророк (Ис. 25, 8). Ибо тогда не в беззакониях бывает зачатие и не во грехах рождение (Пс. 50, 7), и не от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от одной воли Божией происходит это рождение. А происходит оно тогда, когда кто-то живым сердцем воспринимает нетление Духа; рождает же он мудрость, правду, освящение, равно как и избавление; ибо каждому можно быть матерью Того, Кто есть все это, как говорит Господь: творящий волю Мою – и тот Мне брат, и сестра, и матерь (Мф. 12, 50).

Какое место занимает при такого рода рождениях смерть? Так смерть поглощена в них жизнью (2 Кор. 5, 4)! И мне кажется, что девственная жизнь есть некоторый образ блаженной жизни в будущем веке (Еф. 1, 21), заключающая, в себе много признаков тех благ, которые, как надеемся, уготованы нам (Кол. 1, 5). Истину сказанного можно видеть, если исследуем это подробнее. Во-первых, умерший север-

353

шенно греху, живет только уже для Бога (Рим. 6, 10) и не приносит более плодов смерти; но, полагая, сколь возможно, конец плотской жизни, ожидает за тем блаженной награды и явления великого Бога» (Тит. 2, 13), не поставляя чрез произведение посредствующих поколений никакого промежутка между собой и пришествием Божиим. Потом, в настоящей жизни он пользуется превосходнейшим из благ по воскресении; ибо если праведным после воскресения обещана Господом жизнь равноангельская (Лк. 20, 36), а ангельскому естеству свойственно безбрачие: то обещанные блага уже получит тот, кто приобщается светлостям святых и непорочной жизнью подражает чистоте бесплотных. Итак, если девство доставляет нам такие и столь великие блага, то какое слово может достойно восхвалить такой дар? Какое из прочих душевных благ окажется столь великим и драгоценным, чтобы могло сравниться с этим совершенством?

ГЛАВА 14.

О ТОМ, ЧТО ИСТИННОЕ ДЕВСТВО УСМАТРИВАЕТСЯ ВО ВСЯКОМ ОБРАЗЕ ЖИЗНИ.

Но если мы понимаем превосходство этого дара, то нужно также знать и последствие

354

его: потому что девство есть не простое дело, как, может быть кто-нибудь думает, и не к одному только телу относится, но мысленно простирается и проникает во все признаваемые правильными, действия души. Ибо, прилепившаяся посредством девства к истинному Жениху, душа не только будет удаляться от плотских нечистот, но, положив отсюда начало своей чистоте, во всем поступает также с одинаковою непоколебимостью, боясь, чтобы склонившись сердцем к чему-либо сверх должного, чрез общение с каким-либо злом, не допустить в эту часть души какой-нибудь прелюбодейной страсти. Возвращаюсь опять к сказанному мною прежде. Душа, прилепившаяся к Господу, чтобы быть с Ним единым духом, заключив как бы некий договор совместной жизни, – Его одного любить всем сердцем, и всею душою и всеми силами (Втор. 6, 5), не будет уже прилепляться к блуду, чтобы не быть одним с ним телом (ср. 1 Кор. 6, 16); также не допустит ничего другого, что противно спасению, так как все нечистые дела тесно связаны между собой, и душа, осквернив себя одним каким-либо из них, не может уже более хранить себя в себе непорочности. Эти слова можно подтвердить примерами. Так, вода в озере до тех пор остается чистой и спокойной, пока что-нибудь, брошенное извне, не возмутит

355

и не приведет в движение ее ровную поверхность; если же бросить в озеро камень, то всплеск от одного места распространится на целое озеро; потому что камень от тяжести погружается в глубину, а от волн кругообразно расходящихся от него и им произведенных и от движения, от средины распространяющегося до краев воды, вся поверхность озера приходит в круговидное колебание, соответственно глубине. Точно также тихое и спокойное состояние души, от нападения одной какой-нибудь страсти, все приходит в колебание и сочувствует повреждению этой части. Ибо исследователи этого рода предметов говорят, что добродетели нераздельны между собою, и что невозможно составить точное понятие об одной какой-либо добродетели, не коснувшись и прочих: но в ком рождается одна добродетель, за ней необходимо следуют и прочие. Также и наоборот: вкравшееся в нас какое-либо зло простирается на всю добродетельную жизнь: и подлинно, как говорит апостол, целое сострадает своим частям, так что если страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все тело (1 Кор. 12, 26).

356

ГЛАВА 15.

О ТОМ, ЧТО И МАЛЕЙШЕЕ УКЛОНЕНИЕ ОТ ДОБРОДЕТЕЛИ ТАКЖЕ ОПАСНО.

Но есть в жизни нашей бесчисленное множество уклонений ко греху, и это множество Писание многоразлично именует: ибо много, говорит, у меня гонителей и врагов (Пс. 118, 157) и: много восстающих на меня (Пс. 55, 3); много и других подобных речений. Итак, можно прямо сказать, что много прелюбодейственно строящих ковы, чтобы растлить этот воистину честный брак и не скверное ложе (Евр. 13, 4). Если же нужно исчислить их поименно, то: гнев прелюбодей, любостяжание прелюбодей, зависть прелюбодей, злопамятство, вражда, злословие, ненависть, словом все, что апостол (Рим. 1, 29. 30) исчисляет как противное здравому учению (1 Тим. 1, 10), есть перечень прелюбодеев. Представим себе какую-нибудь женщину благообразную, достойную любви и потому сочетавшуюся браком с царем, но которая по причине своей красоты подвергается козням некоторых бесстыдных людей. Доколе она враждебно относится ко всем старающимся обольстить ее, и обвиняет их пред законным мужем: дотоле она – женщина целомудренная, преданная одно-

357

му только своему мужу, и коварства наглых людей тогда не имеют над ней никакой силы. Если же она склонится к одному кому-либо из обольстителей: то целомудрие по отношению к прочим, не освобождает ее от наказания: ибо для осуждения ее достаточно, если и одним осквернено было ложе. Так, для Бога живущая (Рим. 6, 10) душа не будет увлекаться ни одним из благ, которые представляются ей в обольстительном виде; если же она чрез какую-нибудь страсть допустит в сердце нечистоту, то сама нарушит права духовного брака. И как говорит Писание, в лукавую душу не войдет премудрость (Прем. 1, 4): так поистине можно сказать, и в душу, исполненную гнева и зависти, или имеющую в себе другой какой порок, не может вселиться благой Жених: ибо кто найдет способ согласовать между собой то, что по естеству чуждо и не имеет ничего общего? Послушай апостола, который учит, что нет никакого общения света со тьмой или правды с беззаконием (2 Кор. 6, 14), или, сказать кратко, – всего того, чем представляется нами и именуется Господь по различию усматриваемых в Нем совершенств, – со всем тем, что по противоположности считается злом. Итак, если невозможно общение несовместимых между собою по природе предметов, то конечно чужда и неспо-

358

собна к сожительству с добром душа, одержимая каким-либо пороком. Итак, чему же мы отсюда научаемся? Тому, что целомудренная и разумная дева должна всячески удаляться от нападения всякой душевной страсти и блюсти себя чистой для сочетавшим ее с собою Жениха, не имеющей пятна, или порока, или чего-либо подобного (Еф. 5, 27).

Г Л А В А 16.

О ТОМ, ЧТО НЕ СОВЕРШЕН В ДОБРЕ ТОТ, КТО ХОТЯ В ЧЕМ-НИБУДЬ ОТСТУПАЕТ ОТ ДОБРОДЕТЕЛИ.

Один есть прямой путь, поистине тесный и скорбный, который не допускает уклонений ни в ту, ни в другую сторону, и от которого даже малейшее уклонение равно угрожает опасностью падения. Если это так, то мы, насколько возможно, должны искоренять привычку многих, которые сильно вооружаются против более гнусных удовольствий, но гоняются за удовольствиями, заключающимися в почестях и любоначалии. Они поступают подобно какому-нибудь рабу, который, хотя и желает свободы, но не спеша скорее освободиться от рабства, довольствуется только сменой господ, считая за свободу перемену владельцев; ибо все-

359

равно рабы, хотя бы не одни и те же господа управляли ими, доколе чья-нибудь власть и начальство тяготеет над ними. А бывают и такие, кто, сильно враждуя против удовольствий, удобно одолеваются противоположною страстью, и при строгом и правильном образе жизни, печалями, вспышками гнева, злопамятством и всем прочим, что противоположно страсти удовольствия, легко уловляются и с трудом освобождаются. Это бывает тогда, когда не стремление к добродетели, но какая-либо страсть руководить нас на пути жизни. Ибо заповедь Господня столь светлая, что просвещает очи даже младенцев (Пс. 18, 9), говорит, что благо приближаться к единому Богу (Пс. 72, 28); Бог же не есть ни печаль, ни удовольствие, ни боязнь, или дерзость, или страх, или гнев, или иная какая-нибудь подобного рода страсть, которая господствует над невежественной душой; но, как говорит апостол (1 Кор. 1, 30), самосущая мудрость и освящение, истина и радость и мир и все таковое. Итак, каким образом может прилепиться к имеющему такие совершенства тот, кто одержим противоположными (страстями)? Или, как не безрассудно, стараясь о том, чтобы не подчиниться одной какой- либо страсти, полагать добродетель в противоположном ему состоянии духа, например:

360

избегая удовольствия предаваться скорби, уклоняясь дерзости и безрассудства ослаблять дух робостью, или стараясь быть недоступным гневу, впасть в боязливость? Ибо, какое различие, так или иначе, отпасть от добродетели или лучше отдалиться от самого Бога, который есть всецелая добродетель? И в телесных болезнях никто не думает различать, от чрезмерного ли голода, или от неумеренного пресыщения пришло в расстройство тело, потому что неумеренность в том и другом случае приводит к тому же концу. Итак, заботящийся о жизни и здравии своей души, будет держаться середины истины, не склоняясь и не приобщаясь ни к одной из противоположных крайностей, лежащих по ту и другую сторону добродетели. Не мои это слова, но самого божественного гласа: ибо это правило ясно вытекает из учения Господа, когда Он учеников своих, обращающихся в этом мире как овцы среди волков, учит быть не голубями только, но иметь в своих нравах некоторые свойства змии (Мф. 10, 16. 17). Это значит, чтобы они им считающейся похвальной у людей простоты не простирали до крайности, потому что такое свойство недалеко от крайней глупости: ни восхваляемых многими хитрости и лукавства, самих по себе, без примеси противоположных ка-

361

честв, не почитали за добродетель; но чтобы из видимых противоположностей составили один некоторый смешанный образ действия, отсекши от одной неразумие, а от другой мудрость коварства, так чтобы из обеих противоположностей образовался один прекрасный образ жизни, состоящей из простоты души и мудрости: ибо, будьте, говорит, мудры, как змии, и просты, как голуби (Мф. 10, 16).

ГЛАВА 17.

О ТОМ, ЧТО ВСЕ СИЛЫ ДУШИ ДОЛЖНО НАПРАВЛЯТЬ К ДОБРОДЕТЕЛИ.

Итак, сказанное в этом месте Господом да будет общим правилом для жизни каждого, в особенности же для тех, кто приступают к Богу чрез девство, чтобы они, обращая внимание на одно какое-нибудь доброе дело, не только остерегались противоположного, но отовсюду извлекали для себя доброе, так чтобы жизнь их со всех сторон была безопасна. Ибо и воин, покрывший доспехами только некоторые части тела, подвергает опасности прочее обнаженное тело. Ибо что пользы для него от защиты доспехами какой-либо части тела, когда у него доступны ранам нагие части? Кто назовет красивым того, в ком какая-либо из со-

362

ставных частей красоты изуродована каким-нибудь несчастным случаем? Безобразие этой изуродованной части отнимает красоту и у неповрежденной. Если смешным оказывается, как говорит в одном месте Евангелие, тот, кто решившись строить башню и употребив все свое старание на основание, оной, не достиг конца (Лк. 14, 28-30): то чему другому учит нас эта притча, как не тому, чтобы мы, предположив себе какое-либо высокое занятие, старались довести его до конца, совершая это дело Божие различными строениями заповедей. Не один камень составляет все строение башни: не одна также заповедь возводит и совершенство души нашей до желаемой меры; но должно непременно сперва положить основание, как говорит апостол (1 Кор. 3, 10); затем строить здание из золота и драгоценных камней: ибо так называются дела заповедей, по слову пророка: люблю заповеди Твои более золота, и золота чистого (Пс. 118, 127). Итак, упражнение в девстве пусть будет положено как бы некоторое основание для добродетельной жизни; и на этом основании пусть зиждутся все дела добродетели. Ибо, хотя девство признается делом весьма почтенным и богоугодным (оно и действительно таково, каковым почитается): но если и вся жизнь не будет согласоваться с этим

363

благим делом, если будут осквернены нестроением прочие силы души, то оно будет не что иное, как серьга в носу свиньи, или жемчужина попираемая ногами свиней (Мф. 7, 6). Но довольно об этом.

ГЛАВА 18.

ОДНА ДОБРОДЕТЕЛЬ, ХОТЯ И СОВЕРШЕННА, НЕ ПРИНОСИТ, НИКАКОЙ ПОЛЬЗЫ ТОМУ, КТО НЕ ЗАБОТИТСЯ ДОСТИГНУТЬ ДОБРОДЕТЕЛИ ВО ВСЕМ.

Если же кто за ничто считает приводить все в жизни во взаимную стройность, тот пусть научится этому правилу, посмотрев на то, что делается в его доме. Мне кажется, хозяин дома не допустит видеть в своем жилище чего-либо непристойного или безобразного: или кровать неубранную, или стол покрытый грязью, или того, чтобы дорогие сосуды были брошены в какое либо нечистое место, а предназначенные для низкого употребления лежали на виду входящих в дом: но расположив все благообразно и в должном порядке, и, назначив каждой вещи приличное место, он смело принимает гостей, нисколько не боясь стыда, если сделается известным, как ведутся дела у него по дому. Так, я думаю, должен распоряжаться хозяин и распорядитель и нашего дома, – я разумею ум: все, что есть в нас,

364

он должен расположить стройно; каждую из сил души, которые Зиждитель дал нам вместо утвари и сосудов, должен употреблять сообразно с ее природой и во благо. Если никто не обвинит нас в говорливости и многословии, то мы объясним и все порознь, дабы пользуясь (как примером) тем, что у нас есть, каждый мог устроить жизнь свою на пользу.

Итак, мы говорим, что желательную силу должно утвердить в чистоте души, отделив как некий дар и начало своих благ Богу, и посвятив ее однажды, блюсти неприкосновенной, чистой и неоскверненной никакой нечистотой в жизни. Раздражение же и гнев и ненависть, употреблять как некоторых привратных псов, чтобы они бодрствовали для противодействия одному только греху и направляли свое естественное свойство против того вора и разбойника, который тайно проникает на пагубу божественного сокровища и входит для того, чтобы украсть, умертвить и погубить. Мужество и смелость должно держать в руках, как бы какой щит, чтобы не упасть духом, когда находит уныние и устремляются (на нас) нечестивые: надежду и терпение, – как жезл, чтобы опираться, когда приводят нас в изнеможение искушения. К печали благовременно прибегать в случае раскаяния во грехах, так

365

как она ни на что другое не годится, как только на одно это употребление. Справедливость, да будет верным правилом при определении того, что непогрешительно во всяком слове и деле, как надо располагать силами душевными, и как воздавать каждому свое по достоинству. А желание большего, которое в душе каждого велико и безгранично, если кто применит к желанию божественного, тот будет блажен в своем искании большего, усиленно стремясь к приобретению того, к чему стремиться похвально. Мудрость же и благоразумие пусть имеет советниками касательно того, что ему полезно, и помощниками в своей жизни, чтобы никогда не впасть в обман от неопытности, или неразумия. Если же кто вышеупомянутые силы (душевные) употребляет несоответственно их природе, но обращает не к тому, к чему следует: желание обращает на предметы постыдные, ненависть направляет против единоплеменников; любит неправду, восстает на родителей, дерзает на гнусные поступки, надеется на суетное, отдалив от сожительства с собою мудрость и благоразумие, дружится с жадностью и не целомудрием, и так же во всем прочем поступает: тот до такой степени глуп и смешон, что даже и выразить нельзя его глупости, насколько она того заслуживает.

366

Представим, что кто-нибудь, надев доспехи навыворот, оборотит шлем так, что закроет им лицо, а сзади откроет шею; ноги поместит в латы, а наножники приладит к груди, и что из вооружения прилажено к левой стороне обратить на правую, а что к правой – на левую: что должен потерпеть на сражении так вооруженный воин, то же самое необходимо потерпит в жизни и тот, кто допускает смешение в мыслях и извращение в употреблении душевных сил.

Итак, мы должны стараться о водворении между ними стройности, которую обыкновенно производит в душах наших истинное целомудрие. Если же нужно приискать самое полное определение целомудрия, то, быть может, в точном смысле, целомудрием должно назвать благоустроенный порядок всех душевных движений, соединенный с мудростью и благоразумием. При таком настроении души не будет нужды в каком-либо труде и деятельности для достижения высочайших и небесных благ; при нем душа весьма легко достигнет того, что без того представляется неудободостижимым; самым удалением от противного она естественно достигает искомого блага: ибо кто не во тьме, тот конечно по необходимости находится во свете; и кто не умер, тот жив. Итак, кто не обратит свою душу к суете, тот не-

367

пременно будет на пути истины: потому что предусмотрительность и благоразумие в рассуждении того, чтобы не совратиться с истинного пути, служат вернейшим руководством к прямому пути. Как слуги, освободившиеся от рабства, когда, перестав служить, делаются сами себе господами, обращают все внимание на самих себя: так, я думаю, и душа, освободившись от служения телу, обращается к познанию свойственной и естественной ей деятельности. Свобода же, как мы знаем, и от апостола, состоит в том, чтобы не подвергаться игу рабства (Гал. 5, 1), и подобно беглому рабу или злодею, не быть закованным в узы брака.

Но я опять обращаю слово к самому началу, – к тому, что совершенство свободы состоит не в одном только удалении от брака (да не сочтет кто-нибудь обязанность девства столь малой и незначительной, чтобы поставлять исполнение такого дела в небольшом хранении чистоты плоти); но поскольку всякий, делающий грех, есть раб греха (Ин. 8, 34), то во всяком деле или занятии уклонение ко злу подвергает человека рабству и накладывает печать причиняя ему ударами греха рубцы и клейма. Таким образом, кто поставил себе великую цель, – девственную жизнь, тот во всем должен быть равен себе и проявлять чистоту во всей жизни. Если же

368

нужно подтвердить эти слова и чем-либо из божественных писаний, то достаточно подтверждает эту истину сама Истина, которая в Евангелии (Мф. 13, 47 – 49) приточно и иносказательно учит нас тому же. Рыболовное искусство отделяет полезных и съедобных рыб от негодных и вредных, чтобы какая-нибудь из сих последних, попав в сосуд, не сделала вредным употребление и полезных: и дело истинного целомудрия также состоит в том, чтобы из всех занятий избирая одно чистое и полезное, неприличного избегать во всем, как бесполезного, и предоставлять его обыкновенной мирской жизни, которая иносказательно в притче названа морем. И псалмопевец также в одном из псалмов, излагая нам учение исповедания, эту непостоянную, страстями одержимую и мятежную жизнь, именует водами доходящими до души (Пс. 68, 1. 15. 16), бурею и глубиною морскою, в которой всякий неустойчивый ум, подобно египтянам, как камень погружается в глубину: а что любезно Богу и имеет способность проницать истину, что в истории названо Израилем, – то одно только проходит море, как бы посуху, не испытывая нисколько горечи и солености житейских волн. Так образно, под руководством закона (ибо Моисей был прообразом закона) и израиль-

369

тяне перешли через море, не омочив ног, египтяне же, вслед за ними вступив в него, потонули; каждый по своей собственной природе: один легко переходит, а другой тонет в глубине. Ибо добродетель есть нечто легкое и вверх поднимающееся, потому что все, по ее правилам живущие, летят, как облака, по словам Исайи, и как голуби - к голубятням своим (Ис. 60, 8): грех же, как говорит один из пророков, тяжел, это кусок свинца (Зах. 5, 6). Если же кому такое изъяснение истории представляется натянутым и принужденным, и он не допускает, чтобы чудо, совершенное при переходе через море, описано было для нашей пользы: тот пусть послушает апостола, что происходившее с ними было прообразованием и написано нам в наставление (Рим. 15, 4).

ГЛАВА 19.

ВОСПОМИНАНИЕ О МАРИАМ, СЕСТРЕ ААРОНОВОЙ, КАК ПОЛОЖИВШЕЙ НАЧАЛО ЭТОМУ СОВЕРШЕНСТВУ.

Нам же подает повод так думать пророчица Мариам, которая тотчас по иссушении моря, взяв благозвучный тимпан, начала песнь среди женщин. Ибо мне кажется, тимпаном Писание иносказательно указывает

370

на девство, в котором первая преуспела Мариам, чем, думаю, и прообразовала Богородицу Марию. Ибо как тимпан, свободный от всякой влаги и совершенно сухой, издает громкий звук: так и девство, не допуская в этой жизни никакой житейской влаги, бывает светло и знаменито. Если тимпан, который имела в руках Мариам, был мертвым телом, а девство есть умерщвление тела: то этим, очень может, прилично указывается на девство пророчицы. Что касается до того, что пророчица Мариам была первой в лике дев, то это мнение мы основываем на некоторых предположениях и догадках, а не на ясном указании (Писания), хотя и многие исследователи прямо объявляют ее безбрачной: потому что история нигде не упоминает ни о браке ее, ни о рождении от нее детей; притом, если бы у нее был муж, то именовалась бы и была известна не по брату своему Аарону, но по мужу: потому что не брат, но муж называется главою жены. Итак, если и у тех, между которыми чадородие почиталось благословением, и было делом законным, дар девства считался достойным уважения: то, как должны относиться к нему мы, которые и не слышим уже благословений Божиих по плоти? Божественные писания открывают нам, когда плодоношение и рождение бывает спасительно, и о каком виде мно-

371

гочадия заботились святые Божии. Ибо и пророк Исайя и божественный апостол ясно и мудро указали на это, один говоря так: Были беременны, мучились, – и рождали как бы ветер; спасения не доставили земле, и прочие жители вселенной не пали (Ис. 26, 18); а другой, хвалясь, что стал родителем более всех многочадным; потому что носил в утробе своей целые города и народы, не только коринфян и галатов собственными муками рождения изведши на свет и образовав о Господе (Гал. 4, 19), но всю страну от Иерусалима и окрестности до Иллирика (Рим. 15, 19) наполнив своими чадами, которых породил во Христе чрез Евангелие. За это ублажается в Евангелии и утроба пресвятой Девы, послужившая непорочному рождению; поскольку ни рождение не нарушило девства, ни девство не послужило препятствием к такому рождению: ибо, где рождается дух спасения, как говорит Исайя (Ис. 26, 18), там совершенно не нужны хотения плоти. Есть также и у апостола (2 Кор. 4, 16) подобного рода выражение, что каждый из нас – двоякий человек: один видимый со вне, которому по природе свойственно тление: другой – разумеемый как сокровенный сердца человек (1 Петр. 3, 4), который восприемлет обновление. Если это слово истинно (а оно непременно истинно, потому что в нем говорит сама Истина): то не будет неприлично и брак разуметь двоякий, применительно и

372

соответственно каждому из находящихся в нас человеков, и быть может, дерзнувший сказать, что телесное девство содействует и помогает внутреннему и духовному браку, в своем дерзновении не уклонится далеко от истины.

ГЛАВА 20.

О ТОМ, ЧТО НЕВОЗМОЖНО ВМЕСТЕ СЛУЖИТЬ ТЕЛЕСНЫМ УДОВОЛЬСТВИЯМ И НАСЛАЖДАТЬСЯ ПЛОДАМИ БОЖЕСТВЕННОЙ РАДОСТИ.

Как невозможно в одно и тоже время служить деятельностью своих рук двум каким-либо занятиям, например: заниматься земледелием и вместе мореплаванием, или кузнечной работой и в тоже время плотничной; но если кто хочет хорошо успеть в одном деле, должен оставить другое: так поскольку и нам предстоят два брака, из которых один совершается посредством плоти, а другой – посредством духа, то стремление к одному из них неизбежно, отдаляет нас от другого. Ибо и глаз не может хорошо рассмотреть двух предметов вместе, если не будет обращен на каждый поочередно и в отдельности; язык также не может в одно и то же время служить различным языкам, произносить, например, одновременно слова греческие и еврейские;

373

и слух не может в тоже время воспринимать повествования о делах и нравоучительных слов: ибо разного содержания речи, если станут слушать их отдельно, производит в слушателях известное представление; если же обе смешавшись в одно и то же время будут оглашать слух, то содержание их, сливаясь вместе, произведет в разуме какое-то неопределенное смешение.

Таким же образом и наша желательная способность не в состоянии вместе служить и телесным удовольствиям и стремиться к духовному браку; ибо невозможно одинаковым образом жизни достигнуть поставленной цели того и другого: потому что с духовным браком соединяется воздержание, умерщвление тела и презрение всего плотского, а с плотским супружеством – все этому противное. Когда нам надлежит избрать между двумя господами, то, поскольку невозможно в одно и то же время быть послушными обоим (ибо никто не может работать двум господам), – благоразумный человек изберет более важного из них: так и нам, когда предложены два брака, поскольку невозможно вступить в тот и другой вместе (ибо неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене. 1 Кор. 7, 32. 33), не должно, – я говорю о благоразумных – ошибаться в выборе полезнейшего из них; не должно также оста-

374

ваться в неведении относительно пути, ведущего к этому (браку), нему и который не иначе можно узнать, как при помощи некоторого сравнения. Как в телесном супружестве, не желающий быть отвергнутым, много приложит забот о здоровье тела, о приличном украшении, об изобилии богатства и о том, чтобы не иметь никакого пятна ни на своей жизни, ни в своем роде; ибо этим обыкновенно достигают желанной цели: таким же образом и желающий вступить в духовное супружество пусть, прежде всего, покажет себя юным, отрешившимся чрез обновление ума всякой ветхости; потом пусть представит богатый род, который имеет вожделенное богатство, и славится не земным имуществом, но украшается сокровищами небесными; пусть поревнует приобрести и знаменитость рода, не ту, которая сама собой случайно может принадлежать и дурным людям, но которая достигается трудом и старанием, собственными добрыми делами, которой величаются одни только сыны света и чада Божии и именующиеся благороднейшими сынов Востока (Иов. 1, 3) за свои светлые дела; крепость же и здравие пусть приобретает не попечением о теле или утучнениемт плоти, но совершенно напротив, – чрез немощь телесную усовершая силу духа. Знаю и брачные дары, приличные сему браку, которые не из тленных иму-

375

ществ приготовляется, но от собственного богатства души приносятся в дар. Хочешь ли знать имена сих даров? Послушай Павла, прекрасного брачного распорядителя у некоторых богачей, которые во всем состоятельны: говоря о других многих и великих дарах, он присовокупляет также: и во очищении (2 Кор. 6, 6); и опять-таки, все, что он в другом месте (Гал. 5, 22. 23) исчисляет как плоды духовные, все это – дары этого брака. И если кто хочет последовать Соломону и принять к себе в сожительницы и сообщницы жизни истинную премудрость, о которой он говорит: люби ее, и она будет оберегать тебя, она прославит тебя, если ты прилепишься к ней (Притч. 4, 6. 8): тот сообразно с достоинством сего желания, пусть приготовит себе чистую одежду, для участия в этом брачном торжестве вместе с веселящимися: дабы не быть ему отверженным, как призванному к участию в сем празднестве, но необлеченному в брачное одеяние. Очевидно, что этот способ приготовления к такого рода браку есть общий как для мужей, так и для жен; поскольку, как говорит апостол, нет мужеского пола, ни женского (Гал. 3, 28), но все и во всем Христос (Кол. 3, 11). По справедливости любитель мудрости имеет божественную цель желания, которая есть истинная мудрость; и душа, прилепившаяся к нетленному Жениху,

376

пылает любовью к истинной мудрости, которая есть Бог. Но что такое духовный брак и к какой цели ведет чистая и небесная любовь, довольно раскрыто нами в сказанном.

ГЛАВА 21.

О ТОМ, ЧТО ИЗБРАВШИЙ ДЛЯ СЕБЯ СТРОГИЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ ДОЛЖЕН, УДАЛЯТЬСЯ ОТ ВСЯКОГО ТЕЛЕСНОГО УДОВОЛЬСТВИЯ.

Поскольку оказалось, что никто не может приблизиться к божественной чистоте, не сделавшись прежде сам чистым; то нам необходимо оградить себя от удовольствий некоторой великой и крепкой стеной, чтобы чистота сердца никак не могла оскверниться чрез приближение к ним. Крепкая же стена есть совершенное удаление от всего, в чем заключается страсть: ибо удовольствие по роду своему, будучи одним, по словам мудрых, как вода, какая из одного потока разливающаяся на разные ручьи, входит чрез каждое чувство в душу людей, преданных удовольствиям. Итак, побежденный удовольствием, проникшим в него чрез одно какое-либо чувство, от него терпит поражение в самом сердце; как и слово Божие учит, что восприявший вожделение чувством зрения получил язву в сердце (Мф. 5, 28). Думаю,

377

что Господь, говоря здесь об одном чувстве, разумел все, так что последуя сказанному, правильно может присовокупить: кто услышал с вожделением, кто коснулся, и кто всю свою силу подчинил служению удовольствию, тот согрешил сердцем. Итак, чтобы сего с нами не случилось, мы должны пользоваться тем мудрым правилом в своей жизни, чтоб не прилепляться душой своею ни к чему, в чем заключается какая-либо приманка удовольствия; преимущественно же и более всего блюстись от удовольствия вкуса, потому что оно, по-видимому, упорнее других и есть как бы матерь запрещенного; ибо удовольствия, происходящие от пищи и пития, производя неумеренность в употреблении еды, по необходимости причиняют в теле множество неизбежных зол, порождают в людях много болезней. Итак, чтобы тело всегда пребывало в полном спокойствии и не возмущалось никакой происходящей от пресыщения страстью, мы должны вести строжайший образ жизни и определять меру и предел наслаждения не удовольствием, но нуждою чего-либо. Хотя потребность и удовольствие часто соединяются между собой (потому что голод обыкновенно, все делает приятным, услаждая сильным желанием пищи все, что ни случится употреблять в пищу); но мы не должны ни отказываться от удовлетворения

378

необходимости по причине следующего за ним удовольствия, ни преимущественно гоняться за удовольствием: но избирая из всего полезное, должны презирать то, что тешит чувства.

ГЛАВА 22.

О ТОМ, ЧТО НЕ ДОЛЖНО СВЕРХ НАДЛЕЖАЩЕЙ МЕРЫ ПРЕДАВАТЬСЯ ВОЗДЕРЖАНИЮ И ЧТО РАВНО ПРЕПЯТСТВУЕТ ДУШЕ В ДОСТИЖЕНИИ ЕЮ СОВЕРШЕНСТВА, КАК УТУЧНЕНИЕ ПЛОТИ, ТАК И ЧРЕЗМЕРНОЕ ЕЕ ИЗНУРЕНИЕ.

Мы видим, что земледельцы искусно отделяют смешанную с зерном мякину, так что каждое из них назначается для надлежащего употребления: зерно для поддержания человеческой жизни, мякина для сожжения, также на корм животным. Так и любитель целомудрия, отделяя нужду от удовольствия, как зерно от мякины, последнюю оставляет неразумным, которых конец – сожжение, как говорит апостол (Евр. 6, 8), а из того, что необходимо, берет себе сколько нужно с благодарением. Но поскольку многие, впав в другой вид неумеренности, от излишней строгости жизни, незаметно увлеклись в сторону, противоположной поставленной ими цели, и иным образом отдалив душу свою от высших и божественных предме-

379

тов, низвели ее в круг мелочных забот и попечений, обратив ум свой к наблюдению за телом, так что не в состоянии свободно возноситься умом и созерцать горнее, будучи погружены в заботу о том, чтобы изнурять и сокрушать свою плоть: то хорошо было бы позаботиться и об этом и равно избегнуть неумеренности, как в том, так и в другом случае, – чтобы ни утучнением плоти не подавить ума, ни опять, излишним истощением ее не сделать его слабым и презренным и занимающимся только телесными трудами; но всегда помнить мудрое правило, которое равно воспрещает уклонение как в правую, так и в левую сторону. Я слышал от одного врача, который говорил на основании своей науки, что тело наше состоит из четырех неодинакового свойства, но совершенно противоположных между собою стихий: в нем срастворены жар и холод, и влага удивительным образом смешана с сухостью, причем противоположное соединяется вместе сродством посредствующих связей. И эту мысль естествоиспытатель доказывал довольно остроумно, говоря, что каждая из этих стихий, по природе будучи диаметрально противоположна другой и отдельна от нее, соединяется с противоположными чрез некоторое сродство близ лежащих свойств; ибо так как хо-

380

лод и жар одинаково могут находиться во влаге и сухости, и опять влага и сухость равным образом могут соединяться с жаром и холодом: то тождество свойств, одинаково являющееся в противоположностях, само собой производит связь между противоположными стихиями. Но для чего мне входить в исследование частностей, как одно и то же и разделяется взаимно по естественной противоположности, и опять соединяется, сближаясь друг с другом посредством сродства свойств? Мы упомянули о сказанном потому только, что излагавший такую теорию о природе тела, советовал, чтобы мы, сколько возможно, старались соблюдать равновесие свойств: поскольку в том состоит здравие тела, чтобы ничто в нас не получало перевеса над другим.

Итак, если слова его сколько-нибудь истинны, для поддержания своего здоровья мы должны сохранять такое состояние тела, чтобы никакой части из тех, из которых мы составлены, не придавать неправильным употреблением пищи и пития, ни излишнего увеличения, ни уменьшения (но подражать, сколь возможно, правящему колесницей) *). Ибо как сей, если правит несогласными между собою конями, ни скоро бегущего не побуждает уда-

*) Слова отмеченные скобками, дополнены по рукописи М. Синодальной библиотеки, № 71.

381

рами, ни ленивого не сдерживает вожжами: и опять ни своевольному или необузданному и рьяному не позволяет беспорядочно нестись по собственному произволу: но одного направляет, другого сдерживает, а третьего побуждает бичом, доколе не произведет между всеми стройного согласия в беге: таким же образом и ум наш, имеющий в себе бразды тела, не вздумает прибавлять огня к жару, пылающему в лета юности; также и охладевшего от страсти или времени не будет еще более охлаждать и иссушать, и относительно прочих свойств также будет следовать словам Писания, не увеличивая того, чего много, и не уменьшая чего мало (Исх. 16, 18; 2 Кор. 8, 15); но отсекая в том и другом случае неумеренность, будет стараться о приращении того, чего недостает, и в обоих случаях равно остерегаться вредного телу: чтобы ни излишним угождением плоти не сделать ее беспорядочною и необузданною; ни чрезмерным удручением – болезненною, расстроенною и бессильною к необходимым отправлениям жизни. Совершеннейшая цель воздержания состоит в том, чтобы иметь в виду не изнурение тела, но удобнейшее служение душевным потребностям.

382

ГЛАВА 23.

О ТОМ, ЧТО ЖЕЛАЮЩИЙ В ТОЧНОСТИ ИЗУЧИТЬ ЭТУ ЖИЗНЬ ДОЛЖЕН УЧИТЬСЯ У ПРЕУСПЕВШЕГО В НЕЙ.

В частности же, как должен поступать решившийся жить по правилам этого любомудрия, чего остерегаться, в каких занятиях подвизаться, также какую сохранять меру воздержания, каких правил держаться и каково вообще должно быть все течение жизни, направленной к этой цели, – обо всем этом, если кому угодно узнать подробно, есть много писаных поучений, где он найдет наставление о сем. Но гораздо действенннее, чем наставление словесное, руководство примером дел; и нет никакой трудности выполнить это требование; чтобы найти наставника, не нужно ни долго путешествовать, ни подвергаться морскому плаванию, но близко к тебе слово, говорить апостол (Рим. 10, 8), недалеко от тебя – благодать сия. Здесь училище добродетелей, в котором жизнь такого рода, доведенная до высочайшей степени строгости, является во всей чистоте. Здесь великую имеют силу в научении самым делом, как вести небесную эту жизнь, и молчащие и говорящие. Потому что и всякое слово без дел являемое, как бы ни было красноречиво

383

составлено, подобно бездушному изображению, которому краски и цвета придают некоторый вид живости; а кто сотворит и научит, как говорит в одном месте Евангелие (Мф. 5, 19), тот, есть поистине живой человек цветущий красотой, действующий и движущийся.

Итак, к нему чаще должен обращаться тот, кто хочет, по выражению Писания, усердствовать девства (Мф. 6, 24). Как желающему изучить язык какого-нибудь народа, недостаточно быть самому себе наставником, но он учится у людей сведущих в этом и таким образом достигает того, что говорит так же, как иностранец (постепенно приучая к тому свои слух) *): так я думаю, и жизнь эту, так как она идет не путем естественным, но отступает от него по необыкновенности образа жизни, не иначе кто может в совершенстве изучить, как под руководством кого-либо опытного в ней. И во всех прочих житейских занятиях лучше может успеть желающий, если будет изучать предмет своих занятий у учителя, нежели когда сам один примется за дело. Ибо не так прост этот образ жизни, чтобы по нужде можно было доверять собственному суждению, что для нас полезно; решимость на

*) Дополнено по рукописи.

384

опыт в вещах неизвестных небезопасна. Как люди дошли опытом до неизвестной прежде врачебной науки? Посредством некоторых наблюдений мало-помалу раскрывали ее, так что признанное полезным и вредным по свидетельству людей испытавших, вносилось в содержание науки, и наблюдение, сделанное предшественниками, строго соблюдалось в последствии; теперь же желающий изучить эту науку не имеет нужды собственным опытом исследовать силу лекарств, какое из них целительно, а какое вредно; но может сам, усвоив сведения от других, успешно заниматься врачебным искусством. Тоже должно сказать и о врачебной науке душ, – говорю о любомудрии, – при помощи которого мы узнаем врачевство против всякой страсти, приражающейся душе: нет нужды нам прибегать к предположениям, каким-либо догадкам для приобретения познаний в этой науке, но есть полная возможность научиться ей от того, кто долговременным и продолжительным опытом стяжал навык к ней. Юность же большей частью, и во всяком деле ненадежный *) советник, и не легко найти человека, который бы хорошо исполнил какое-нибудь достойное занятие, если не призывалась

*) Дополнено по рукописи.

385

им для участия в совете старость. Чем выше всех прочих занятий предположена у вас цель, тем более мы должны наблюдать осторожности. Ибо в прочих делах юность, не управляемая рассудком, несет, конечно, ущерб в имуществе, или принуждена бывает лишиться какой-нибудь мирской славы или достоинства: в сем же великом и высочайшем стремлении подвергаются опасности не деньги, не слава мирская и скоропреходящая, не другое что-нибудь из того, что извне к нам приходит, что, и по моему мнению и по суду людей благоразумных, как зависящее от внешних причин, имеет маловажное значение; здесь нерассудительность касается самой души и угрожает опасностью потерпеть такого рода ущерб, который состоит не в потере каких-нибудь благ, которые может быть, и опять можно возвратить, но в погибели самого себя, и во вреде собственной душе. Ибо растративший отцовское имение, пока находится в живых, не без надежды остается опять каким-либо способом возвратить прежнее благополучие: но кто отпал от этой жизни, тот лишен всякой надежды на возвращение к лучшему.

Итак, поскольку многие, еще юные и несовершенные разумением, воспринимают на себя подвиг девства: то им прежде всего должно стараться о том, чтобы найти себе руково-

386

дителя на сем пути и хорошего наставника, дабы по своей неопытности не пойти по каким-нибудь новым непроходимым и уклоняющимся от истинного пути дорогам. Двоим лучше, нежели одному, говорит Екклесиаст (Еккл. 4, 9); один же легко побеждается врагом, который присядет при путях Божественных, и горе одному, когда упадет (Еккл. 4, 10), потому что не имеет человека, который бы поставил его на ноги. Так некоторые избрали надлежащее направление в стремлении к святой жизни, и уже достигнув в избранном ими подвиге совершенства, от гордости ниспали другим видом падения, потому что, обольстившись некоторым безумием, сочли благом то, к чему склонял их разум. В их числе сих находятся те, которые Премудростью названы праздными, пути свои устлавшими тернием (Притч. 15, 19), которые считают за вред для души усердие в труде по заповеди; они отвергли увещания апостольские (2 Фес. 3, 10), и не едят с благопристойностью собственный хлеб, но простирают руки на чужой, в праздности полагая все искусство жизни. Отсюда, – сновидцы, которые обольщения сонные считают достовернее евангельского учения, и мечты воображения называют откровениями; которые вкрадываются в дома (2 Тим. 3, 6). И, опять есть иные, которые добродетелью почитают необщительность

387

и дикость и не умеют ценить плодов снисходительности и смиренномудрия. Но кто исчислить все таковые падения, которые случаются с теми, кто не хочет прибегнуть к руководству мужей, благоугождающих Богу? Из числа их мы знали и таких, которые терпели голод даже до смерти, как будто бы таковыми жертвами благоугождается Бог; и опять, других, кто, уклонившись совершенно в противоположную сторону и заботясь о безбрачии только по имени, ни в чем не отличаются от ведущих жизнь брачную; не только доставляют удовольствие своему чреву, но даже открыто живут вместе с женщинами, именуя такое сожительство братством, чтобы под этим честным именем скрыть свою склонность к худому. Они причина того, что весьма почтенное и чистое дело, – (жизнь девственная) хулится между язычниками, Итак, было бы очень полезно, чтобы юные не руководствовали сами себя на пути этой жизни; ибо жизнь наша не бедна примерами совершенств, и если когда, то особенно в настоящее время, святость процветает и обитает в наших жилищах, чрез постепенное приращение будучи доведена до высшей степени совершенства *). Идущий по таковым

*) Здесь св. Григорий разумеет Василия Великого, как сказано в предисловии.

388

следам может приобщиться этой святости и последующий за сим благоуханным мѵром может исполниться благоухания Христова. Как от одной горящей лампады пламя передается и всем прочим светильникам, которые соприкасаются с ней; и несмотря на это, первый свет не уменьшается, хотя чрез сообщение в равной мере уделяется и заимствующим свой свет от него: так и святость этой жизни преемственно распространяется от преуспевшего в ней на приближающихся к нему; ибо истинно пророческое Слово, что общающийся с преподобным, с неповинным и избранным и сам делается таковым (Пс. 17, 26. 27).

Если же ты ищешь признаков, по которым бы нельзя было обмануться в избрании для себя хорошего примера; то начертать их легко. Если ты увидишь мужа, который, стоя посредине между жизнью и смертью, из той и другой извлекает полезные для себя уроки любомудрия, так что ни не деятельности смерти не допускает в усердии к исполнению заповедей, ни живет всецело жизнью, поскольку отрешился от мирских похотей, в отношении к тому, в чем выражается плотская жизнь, оставаясь не деятельнее мертвых, а в отношении к делам добродетели, составляющим признак живущих духом, являясь одушевленным, деятельным и сильным: то такового мужа по-

389

ставь себе правилом в жизни; пусть он будет для тебя руководителем божественной жизни, как для кормчих вечно сияющие звезды: подражай и старости его и юности, или, лучше, подражай его старости во время юности, – и юности во время старости. Ибо ни время возраста, склонявшегося уже к старости, не ослабило в нем мужественной души, ни юность не была деятельной в того рода деятельности, которая свойственна юности: но какое-то было в нем удивительное соединение противоположностей того и другого возраста, лучше сказать – изменение свойств: в старости юношеская крепость сил к добру, а в цветущей юности – неподвижность в отношении к злу. А если ты ищешь и любви свойственной этому возрасту, подражай высочайшей и пламенеющей божественной любви к Премудрости, у которой она с младенчества возрастала и до старости пребывала. Если же ты не можешь взирать на нее прямо, как больные глазами на солнце, то обрати взоры на подчиненный Ей лик Святых, которые, сияя своею жизнью, представляют примеры подражания для людей всякого возраста: их поставил Бог в образец для нашей жизни. Многие из них, будучи юны летами, состарились в чистоте воздержания, предускорив мысленно старость и образом жизни предупредив время; они знали одну любовь к

390

мудрости, не потому, что имели иное естество, (ибо плоть желает противного духу, а дух – противного плоти, Гал. 5, 17), но потому что хорошо вняли гласу того, который сказал, что целомудрие есть древо жизни для тех, которые приобретают ее, – и блаженны, которые сохраняют ее (Притч. 3, 18). На этом древе, как на некоей ладье, переплывши волны житейские, они достигли до пристани воли Божией; и теперь с душой, недоступной волнам, в тишине и спокойствии, они наслаждаются полным блаженством, счастливо окончив свое плавание; они, утвердив себя на благой надежде, как на некоем безопасном якоре, покоясь вдали от обуревающих волн, свет своей жизни, как бы некие огни с высокой сторожевой башни, предлагают тем, кто следует за ними. Итак, у нас есть на кого взирать, чтобы безопасно избегнуть волн искушений.

Для чего ты допытываешься у меня, не падали ли некоторые из тех, кто стремились к тому же, и потому отчаиваешься в этом деле, как неудобоисполнимом? Смотри на преуспевшего и смело пускайся в это благое плавание, направляемый кормилом целомудрия *), при веянии Святого Духа, имея кормчим Христа. Ибо, и отправляющиеся на кораблях в море, производящие дела на больших водах

*) Вместо: εἰφροσύνης, принято чтение: σωφροσύνης, по рукописи М. Син. библиотеки.

391

(Пс. 106, 23) не теряют надежды от того, что с кем-либо случилось кораблекрушение: но, имея пред собой благую надежду, спешат достигнуть цели предпринятого дела. Не глупее ли всего почитать порочным того, кто пал при строгом образе жизни, и полагать, что лучше тот, кто состарился, падая в течение всей своей жизни?

Если страшно и однажды подвергнуться близкой опасности греха, и потому ты считаешь более безопасным и не вступать даже на путь, ведущий к высочайшей цели: то, во сколько ужаснее делать грех занятием всей жизни и потому совершенно лишиться участия в той, чистейшей жизни? Как ты послушаешь Распятого, будучи живым, Умершего греху (Рим. 6, 2. 10), если грех в тебе в силе, повелевающего следовать за Ним и как знамение победы над противником нести крест на теле, когда ты не распялся миру (Гал. 6, 14) и не восприял умерщвления плоти (2 Кор. 4, 10)? Как можешь повиноваться Павлу, который убеждает тебя представить тело твое в жертву живую, святую, благоугодную Богу (Рим. 12, 1), когда ты сообразуешься веку сему, а не преобразуешься обновлением ума своего (Рим. 12, 2) и не ходишь в обновленной жизни (Рим. 6, 4), но еще следуешь путем жизни ветхого человека (Рим. 12, 1)? Как будешь священнодействовать Богу ты, и помазанный именно для того, чтобы приносить дар Богу, и дар

392

конечно не какой-либо чужой и незаконный, взятый из вне привходящих благ, но поистине твой собственный, который есть внутренний человек, долженствующий быть совершенным и непорочным, по закону об агнце, чуждым всякого повреждения и порока, – как будешь приносить этот дар Богу, когда не повинуешься закону, который воспрещает священнодействовать нечистому? И если ты желаешь удостоиться явления Божия, то почему не слушаешь Моисея, который повелевает народу очиститься от дел брака, чтобы быть достойным явления Божия? Если тебе маловажным кажется сораспяться Христу (Гал. 2, 19), представить себя в жертву Богу, быть священником Бога вышнего (Быт. 14, 18), удостоиться явления великого Бога: то, что мы можем придумать тебе выше этого, если ты и проистекающие отсюда блага будешь считать также незначительными? Ибо, если кто сораспинается Христу, тот чрез это самое вместе с Ним и живет, и с Ним прославляется (Рим. 8, 17), и царствует; а кто представит себя (в жертву) Богу, тот чрез это может достигнуть изменения естества и достоинства человеческого в ангельское: ибо и Даниил так говорит: и тьмы тем предстояли пред Ним (Дан. 7, 10). Кто приял истинное священство и подчинил себя великому Архиерею, тот, конечно и сам пребывает иереем во век, и смерть не воз-

393

браняет ему пребывать таковым навсегда. Но кто удостоился видеть самого *) Бога, тот имеет плодом не другое что, как то самое, что он удостоился видеть Бога. Ибо верх всякой надежды, предел и главную цель всякого желания, Божия благословения, всякого обетования и неизреченных благ, превышающих, как веруем, чувство и разум, составляет то, что возжелал видеть Моисей, чего желали многие пророки и цари, но чего удостаиваются одни чистые сердцем, которые потому самому суть и именуются подлинно блаженными, что они Бога узрят (Мф. 5, 8). Потому-то желаем, чтобы и ты сораспялся Христу (Гал. 2, 19), представил себя Богу чистым иереем и сделался чистою жертвой, уготовил себя к пришествию Божию чрез очищение во всей чистоте, дабы и тебе увидеть Бога в чистом сердце, по обетованию Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, Коему слава во веки веков. Аминь.

*) Вместо: εὶπεῖν, в рукоп. αἱτὶν.

394

Страница сгенерирована за 0.07 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com