Как поступают в отношении к правительству, обязанные платить ежедневно подати, если не внесут деньги за многие дни? Так поступлю и я по отношению к твоей святости. Они, как только представится удобный случай, сразу выплачивают, что были должны по частям, вдруг, соединив долг в одну сумму. И я, будучи должен посылать тебе письма непрерывно (поскольку у христиан обещание есть долг) невольное опущение переписки за прошедшее время, хочу восполнить теперь, распространив меру послания настолько, что если разделить его на письма обыкновенной меры, оно могло бы считаться вместо многих. Но, чтобы длиннота письма не была пустым препровождением времени, думаю, что хорошо будет в этой письменной речи подражать личному нашему собеседованию. Конечно, ты помнишь, что предметом всегдашних наших бесед друг с другом были заботы о добродетели и упражнения в богопочтении, причем ты всегда настойчиво предлагал во-

211

просы касательно того, о чем шла речь, и ничего из сказанного не принимал без исследования; а я, как старший возрастом, каждый возникающий по ходу речи вопрос разрешал. Если бы возможно было и теперь быть этому, так чтобы твоя восприимчивость давала направление слову, то это было бы лучше всего. Ибо для обоих нас была бы двойная польза как от лицезрения друг друга (а что мне приятнее этого в жизни?), так и от того, что твое понимание, наподобие музыкальной палочки, заставило бы зазвучать нашу ветхую цитру. Поскольку же обстоятельства жизни делают то, что мы разъединены по телу, хотя и соединены душами, то необходимо будет говорить и от твоего лица, коль скоро по ходу речи возникнет у нас возражение против сказанного. Хорошо также будет предложить сперва какой-либо душеполезный предмет [исследования] как цель письма, а затем уже предаться размышлению над тем, что предложено. Итак, предметом наших изысканий да будет вопрос: что значит звание: христианин?

Может быть, небесполезно будет исследование об этом. Ибо, если бы мы в точности открыли, что значит это имя, то получили бы большое содействие к жизни добродетельной, стараясь, посредством высокого образа поведения, поистине и быть тем, чем именуемся.

212

Ибо, если кто пожелает назваться врачом, или ритором, или геометром, тот не допустит, чтобы его невежеством обличилась лживость названия, если на деле он окажется не тем, кем именуется. Напротив, желающий истинно назваться кем-либо в этом роде, постарается оправдать название знанием самого дела, чтобы звание его не оказалось лжеименным. Таким же точно образом и мы, если, исследуя, найдем истинную цель звания христианин, не решимся не быть тем, что возвещает о нас это имя, чтобы и к нам не мог быть применен известный у язычников рассказ об обезьяне. Говорят, что в городе Александрии один искусник выучил обезьяну с известной ловкостью изображать танцовщицу, надевал на нее маску танцовщицы и одежду, подобающую роли. Посетители театра восхищались обезьяной, плясавшей в такт музыки, и во всем, что она ни делала и ни представляла, скрывавшую свою природу. Когда же зрители были заняты новостью зрелища, один присутствовавший там остроумец шутки ради показал увлеченным зрелищем, что обезьяна есть не более, как обезьяна. Когда все восклицали и рукоплескали ловкости обезьяны, стройно плясавшей в такт пения и музыки, он, говорят, бросил на сцену те лакомства, которые привлекают жадность этих животных. Обезьяна, как

213

скоро увидела разбросанный впереди сцены миндаль, ни на что не обращая внимания, забыв и пляску, и рукоплескания, и нарядную одежду, бросилась к нему и горстями стала собирать то, что находила; а чтобы маска не мешала рту, она одним махом сорвала своими когтями обманчиво принятый образ, так что, вместо похвал и удивления, возбудила между зрителями дружный смех, когда из-за обрывков маски показалась ее безобразная и смешная наружность. Итак, как обезьяне недостаточно было обманчиво принятого вида, чтобы сочли ее за человека, как скоро жадность к лакомствам изобличила ее природу, так и тех, кто истинно не образовал само естество свое верою, лакомства, предлагаемых дьяволом, легко изобличаются в том, что они суть нечто иное, отличное от того, за что себя выдают. Ибо, вместо смокв, миндаля и тому подобного, тщеславие, честолюбие, любостяжание, страсть к удовольствиям и другие такого же рода злые припасы диавольские, предложенные жадности людей в качестве лакомств, легко изобличают подобные обезьянам души, которые путем подражания принимают на себя лицемерный вид христианства, а в пору страстей срывают с себя личину целомудрия, кротости или другой какой добродетели. Итак, необходимо рассудить о значении названия христиан-

214

ство. Может быть, мы станем тем, чего требует это имя, чтобы, имея вид (христиан), по одному только исповеданию и покрову имени, не оказаться чем-либо иным, а не тем, чем кажемся, пред Видящим тайное (Мф. 6, 6)

Итак, во-первых, рассмотрим, какой смысл заключается в самом названии: христианство. Более мудрые, конечно, могут найти какой-либо более высокий и величественный смысл, соответствующий высоте этого имени; а что же доступно нашему разумению об этом имени, таково – имя Христос, которое, если заменить его более ясным и понятным речением, значит царь, так как Священное Писание преимущественно употребляет это имя для обозначения царского достоинства. Но поскольку, как говорит Писание, Божество неизреченно и непостижимо и превыше всякого уразумения мыслью, то движимые Святым Духом пророки и апостолы по необходимости руководят нас к уразумению нетленного Естества при помощи многих имен и понятий. Каждое из боголепных понятий направляет нас к какой-либо мысли, так что власть над всем означается именем царства, а чистота и свобода от всякой страсти и всякого зла именуется именами добродетелей, из которых каждая разумеется в Совершенном и изрекается о Нем, так что одно и то же (Божество) есть и правда, и премудрость, и сила

215

(1 Кор. 1, 24), и истина (Ин. 14, 6), благость и жизнь (Ин. 14, 7), и спасение (Деян. 4, 12), и нетление, и непрелагаемость, и неизменяемость; а все, что мыслится высокого чрез обозначение такими именами, все это и есть Христос и изрекается о Нем. Итак, если в имени Христос разумеется совокупность всего высокого (ибо в высочайшем из значений содержатся и прочие, так что каждое из них созерцается в понятии царства), то, выводя отсюда следствие, мы, может быть, поймем, что значит христианство. Ибо, если именем, превосходящим (все) имена, служащие для изъяснения нетленного естества, именуемся также и мы, соединившиеся с Ним чрез веру в Него, то вполне необходимо, чтобы вследствие этого мы имели общность имен и относительно тех понятий, которые вместе с этим именем усматриваются в оном нетленном естестве. Ибо как по причастию ко Христу мы получили название: христиане, то по этой самой причине необходимо, чтобы это имя влекло за собою нашу общность со всеми высокими именами. И как в (рыболовной) сети потянувший за крайнюю петлю, за нее одну потянул бы и все соединенные друг с другом, так, поскольку с именем Христос соединяются и прочие имена, изъясняющие оное неизреченное и многовидное блаженство, то необходимо, восприяв одно (имя), вместе с одним привлечь и прочие.

216

Итак, если кто принимает на себя имя Христово, а того, что умопредставляется вместе с этим именем, не являет в жизни, тот ложно носит это имя; по представленному нами примеру, оно есть бездушная маска с чертами человеческого образа, наложенная на обезьяну. Ибо как Христос не может быть Христом, если Он не есть Правда, и Чистота, и Истина, и Отчуждение от всякого зла; так не может быть и христианином (то есть истинным христианином) тот, кто не обнаруживает в себе общности с этими именами. Итак, если бы нужно было кому-либо истолковать смысл слова: христианство посредством определения, то мы скажем так: христианство есть подражание божескому естеству. И никто пусть не порицает этого определения, как чрезмерного и превышающего низменность нашего естества; ибо за пределы естества определение это не выходит. Если кто поразмыслит о первом состоянии человека, тот из учения Писаний найдет, что определение не вышло из меры нашего естества. Ибо первое устроение человека было по подражанию подобия Божьего (так любомудрствует о человеке Моисей, когда говорит, что: сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его (Быт. 1, 27), а название: христианство выражает возведение человека в древнее благополучие.

217

Если исконно человек был подобием Божиим, то, может быть, мы нашли верное определение, сказав, что христианство есть подражание божескому естеству. Значение названия, таким образом, – велико. Теперь время рассмотреть, безопасно ли тому, кто носит это имя, жить несоответственно ему? То, о чем мы спрашиваем, будет яснее посредством примера. Предположим, что кто-нибудь объявляет себя искусным в живописи, и что от начальника ему дается приказание изобразить для далеко живущих лик царя. Если же он, начертав на доске какой-либо неблаговидный и безобразный вид, назовет эту непристойное изображение образом царя, то не приведет ли он начальство в справедливое негодование тем, что оное дурное изображение будет причиной оскорбительного мнения о красоте первообраза у не знающих его? Ибо, каким представляется изображение на картине, таким неизбежно будет считаться и первоначальный образ. Итак, если определение говорит, что христианство – подражание Богу, то не приявший еще слова таинства, какой увидит у нас жизнь, проводимую, как он уверен, по подражанию Богу, таким будет считать и наше Божество. Так что если он увидит примеры всего благого, то уверует, что Божество, нами чтимое, – благо. Если же кто будет пре-

218

дан страстям и зверообразен, и в своих нравах сообразно различным страстям будет отображать виды различных зверей (ибо в извращениях нашего естества должно видеть именно отображения зверей), и затем станет именовать себя христианином, тот, поскольку имя его обещает и возвещает подражание Богу, своей жизнью подает неверным повод порицать Божество, в которое мы веруем. Потому и Писание возвещает им страшнейшую угрозу, говоря: горе тем, ради кого имя Мое бесславится (Ис. 52, 5). И мне кажется, что преимущественно к этой мысли руководя нас, Господь сказал тем, кто мог слышать: будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5, 48). Ибо, наименовав истинного Отца отцом верующих, хочет, чтобы и рожденные от Него имели подобие с созерцаемым в Нем совершенством благ.

Скажешь мне: но как возможно для человеческого смирения возможно простирать стремление к блаженству, усматриваемому в Боге, когда в самом этом повелении как будто выказывается неудобоисполнимость его? Ибо, как возможно земному уподобиться Тому, Кто на небесах, когда само различие по естеству показывает, недостижимость подражания? Ибо как невозможно лицом достать до величия небес и содержащиеся в них красот, точно так

219

и земному человеку невозможно уподобиться небесному Богу. Но слово (Писание говорит) об этом ясно: не приравнивать естество человеческое естеству Божескому повелевает оно по (Его) благим действиям, сколько возможно, подражать в жизни. Итак, какого рода наши действия, могут быть подобны действиям Божьим? Отчуждаться от всякого зла, сколько возможно, делом, словом и помышлением стараясь быть чистыми от осквернения им. В этом состоит истинное подражание Божескому и окружающему Бога небесного совершенству.

Ибо не думаю, чтобы Евангелие в словах, которыми повелевает нам быть совершенными, как Отец небесный (Мф. 5, 48), имело в виду стихию неба, как некое отдельное жилище Божества, потому что Божество равно находится во всем и одинаково проницает все творение; и нет ничего, что пребывало бы в бытии отдельно вне Сущего, но Божеское естество соприкасается каждому существу, все содержа в себе всеобъемлющей силой, как и учит пророк, говоря, что перенесусь ли мыслью на небо, исследую ли, нисходя мысленно, то, что под землей, простру ли разумную силу души к пределам существующего, – во всем увижу всевластвующую Твою десницу. Подлинное же изречение его таково: Взойду ли на небо - Ты там; сойду

220

ли в преисподнюю – и там Ты. Возьму ли крылья зари и переселюсь на край моря, – и там рука Твоя поведет меня, и удержит меня десница Твоя (Пс. 138, 8–10). Итак, из этого можно видеть, что не отделено для Бога, по преимуществу, небесное жилище. Но, поскольку горний удел признается чистым от зла (на это во многих местах загадочно указывает нам Писание), а в этой дольней, более вещественной жизни действуют злые страсти, так как здесь, в жизни земной, извивается и ползает изобретатель зла, – змий, о котором притчей говорит Писание, что он на груди и чреве ходит и землей питается всегда (Быт. 3, 14); а этот способ передвижения и вид пищи указывают нам на то, что именно земная и дольняя жизнь допускает в себя поползновения многообразного зла и делается пищей ползающего по ней зверя: то, повелевающий подражать небесному Отцу повелевает быть чистыми от земных страстей, отдаление же от них совершается не посредством местного перехождения, но единым движением воли. Итак, если отчуждение от зла естественно совершается единым устремлением разума, то евангельское слово не требует от нас ничего затруднительного. Ибо с устремлением разума не соединено даже и труда, но можно для нас без усилия, посредством желаний быть там, где бы ни

221

пожелали. Так что, желающему, и на земле удобно вести небесный образ жизни тому, как скоро, по руководству Евангелия, будем мудрствовать небесная и слагать в тамошних сокровищницах богатство добродетели; ибо не собирайте, говорит, себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут (Мф. 6, 19). Эти слова показывают, что в горней жизни нет никакой тлетворной для блаженства силы. Ибо многоразлично действующий своей разнообразной злобой на гибель этой жизни, наподобие моли проникает в разум, делая непригодной ту часть души, в которую внедрится. Если же вскорости не будет изгнан из одной части, посредством поедающей и истребляющей силы, переползая к близлежащим частям, как знак своего движения, оставляет след повреждения везде, куда ни приблизится. Если же внутреннее непоколебимо, он строит козни посредством внешних обстоятельств. Он или при помощи удовольствия проламывает стену к сокровищнице сердца, или другой страстью опустошает хранилище души, гневом или печалью, или иною подобною страстью обкрадывая разум. Итак, поскольку в горних сокровищницах, как говорит Господь, нет ни моли, ни тли, ни хищнической злобы, научающей тому, о чем мы упомянули; то туда должно

222

переносить наше делание, где собранные сокровища, недоступные хищению и умалению, не только навсегда остаются, но и наподобие семян производят многоразличное приращение. Ибо, конечно, необходимо, чтобы воздаяние было велико, сообразно естеству принявшего сокровище на хранение. И как мы, действуя сообразно своему естеству, приносим мало, потому что такова наша природа; так прилично, чтобы Тот, Кто во всем богат, за вверенное Ему малое воздал тем, что имеет по естеству. Итак, никто да не унывает, внося в божественные сокровищницы по своим силам, как если бы он получил по мере того, что он дал; но пусть пребывает в надежде на исполнение обетования Сказавшим, что Он малое заменит великим, воздав небесным за земное, вечным за временное. Эти же блага такого рода, что их ни мыслью нельзя постичь, ни словом изъяснить; о них учит богодухновенное Писание: не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор. 2, 9). Написав это тебе, о честная глава, мы не только восполнили причитающиеся с нас письма, но и предварили могущие быть после сего опущения. Ты же, трудись о Господе, по сердцу: по сердцу же да будет тебе всегда то, что и Богу благоугодно, и нам по сердцу.

223

Страница сгенерирована за 0.08 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com