Как мы сказали в начале этого труда, наука о душе существует еще в недостаточно совершенном виде: пока душа определена только сама по себе в книге «О душе». Ведь надлежит вместе с этим иметь знание об объектах, которые влекут за собой претерпевания, свойственные частям души. Из тех же объектов, пассивные качества которых душа получает для частей или потенций, некоторые влекут претерпевания, свойственные душе, другие же — общие душе и телу. Общие же претерпевания таковы, при действии которых душа использует телесное орудие, и, таким образом, они относятся к вегетативной и чувственной душе. Из-за этого древние перипатетики назвали науки о таких общих [страстях] «науками о душе и теле». Отчасти это мы уже исследовали, в меру наших возможностей, в книгах «О питании и питательном» и «О чувстве и ощущаемом». Остаются еще книги «О сне и бодрствовании», «О юности и старости», «О вдохе и выдохе», «О движениях, называемых животными» и «О жизни и смерти» — все они посвящены действиям, общим душе и телу.

Но поскольку толкование сна и его природу невозможно надлежащим образом определить иначе, как прежде познать интеллект и интеллигибельное, надлежит вставить [в вышеизложенный порядок исследования] науку об интеллекте и интеллигибельном, хотя человеческой душе свойственно познавать и без тела. Будем же заботиться, в соответствии с нашими частыми утверждениями, о легкости учения, для чего последуем в изучении (traditio) естественнонаучных книг порядку, который легче для научения слушателя более, чем порядку природных вещей. И по этой причине в последовательности книг мы не придерживались порядка, который мы кратко описали в нашем предисловии, где мы изложили деление книг о природе.

К. Бандуровский, перевод, примечания, 2001 Сверка перевода выполнена С. С. Неретиной.

Давая определения интеллекту и интеллигибельному, мы полагаем в основу то, что наиболее подходящим образом определено в нашей третьей книге [трактата] «О душе». Но то, что, как представляется, здесь надлежит исследовать в той мере, в какой это возможно совершить посредством доказательства и рассуждения, мы изложим, следуя неуклонно нашему главе¹, книг которого, посвященных этой науке, хотя мы и не видели, но изучили книги и письма многих его учеников, трактовавших об этой материи много и хорошо. Между тем и [труды] Платона мы примем во внимание в том, в чем он не противоречил ни в малой степени положениям перипатетиков.

Поскольку же, согласно многим, внушающим наибольшее доверие, философам, интеллект образует интеллигибельное в форме интеллигибельности, надлежит нам прежде говорить о природе интеллекта, согласно тому, что он есть интеллект; далее об интеллигибельном, согласно тому, что оно относится к интеллекту; затем о единстве и различии интеллекта и интеллигибельного. Ведь познав это, мы получим науку об интеллекте и интеллигибельном в достаточно совершенном виде. Ценность же трудов исследования такова: познав это, человек надлежащим образом познает себя самого, поскольку он есть только интеллект, как сказал Аристотель в десятой [книге] «Этики»², и познает, помимо того, начало того, что сотворяет в нем блаженство созерцания. Итак, начиная исследовать природу интеллекта, первым положим то, что первично по природе.

Глава II,

в которой доказывается, что всякая познающая [способность]
в живых существах причиняется от некоего познающего

Итак, скажем, что всякая природа, которая обладает способностью что-либо познавать, получает ее либо от себя самой, либо от чего-то другого, природа которого предшествует ей. Но установлено, что не от себя самой, иначе начало познания было бы и во всем другом, и ее познающая способность была бы не несовершенной, но совершенной и не пассивной, но активной. Все это не согласуется с душами живых существ, как ясно из того, что изложено в книге «О душе».

Если же некто далее сказал бы, что душа живых существ имеет познавательную способность от себя самой, поскольку ее познавательная способность заключена в ее природе, подобно тому как треугольнику от себя самого полагается иметь три угла и т. д.,

¹ Т. е. Аристотелю.

² Аристотель. Никомахова этика, 1178 а 2.

и поэтому не существует причиняющего начала в чем-либо другом, то мы скажем, что «иметь от себя самого» говорится двояко. Во-первых, согласно действующей причине и, во-вторых, согласно формальной причине. Мы же здесь вопрошаем о «познающем от себя самого» согласно и той, и другой причинам, подобно тому, как в физике движущее движет самое себя, и поскольку не имеет действующей причины своего движения раньше себя, и поскольку оно есть движущее от своей природы и сущности, из-за чего все, что оно движет, получает движущую способность от него, и его движущая способность оказывает влияние, подобно источнику, на всякую движущую способность во всем другом движущемся. Так и на вопрос, является ли душа живого существа познающей от самой себя, следует то, что приведено ранее. Поскольку же всякое сотворенное тем, что оно более благородно, по необходимости испытывает недостаток по отношению к первой причине, недостаток познания, который есть в способности, присущей душе живого существа, указывает, что не только она получает познающую способность от чего-то другого, но и на то, что она намного отстоит от того, что является первой причиной и источником познания. Следовательно, надлежит говорить, что душа получает [познающую способность] от чего-то другого, которое есть самое первое и совершенное познающее из всех. Если бы она получала не от того, что именуется первичным и совершенным, [а от чего-то другого], то возник бы тот же вопрос и [исследование] уходило бы в бесконечность или остановилось на первом и совершенном познающем.

Далее, всякая познающая [способность] смертного живого существа либо есть в одном и том же роде со всякой познающей [способностью] смертного, либо, если [о них] говорится, как о первичном и последующем, то все же [они существуют] в отношении к одному. Всякие же [вещи], которые имеют такое схождение рода и природы и их единство, происходят из чего-то одного, что есть причина схождения [рода и природы] во всех. Итак, познающему в живых существах надлежит иметь причиной другое единое первое познающее и согласно действующей причине, и согласно формальной.

Если же некто сказал бы, что это заключение верно только по отношению к унивокально причиненному (как, например, человек порождает человека), познавательное же имеет не унивокальную по роду причину, но эквивокальную, то мы опровергнем противника истины тем, что все эквивокальное сводится к некоторому предшествующему унивокальному. Следовательно, если бы это порождающее было эквивокальным [по отношению к порожденному], как он говорит, то ему предшествовало бы нечто унивокальное, которое есть первая причина его, и так вновь получится то же, что было заключено ранее.

Далее, мы видим, что со всеми [вещами дело обстоит так], что, когда обнаруживается некая способность и форма во многих из

них, и в некоторых несовершенным образом, в другом — совершенным, то несовершенное причинено совершенным, а несовершенство привходит от различности и несовершенства материи. Следовательно, надлежит, чтобы так дело обстояло и с познающими природами. Итак, природа, благодаря которой другие живые существа суть познающие, будет от некоей первой познающей и совершенной природы.

Эта же вся дискуссия взята из некоторого письма Аристотеля, написанного им о начале универсума, упоминание о котором делает Авиценна в «Метафизике». И Евстратий ¹, [в комментарии] на шестую [книгу] «Этики» Аристотеля, говорит, что всякое познание в живых существах проистекает из первой познающей причины.

Глава III.

Как несовершенное вегетативное и интеллигибельное
проистекают от первого и совершенного интеллектуального?

Итак, исследуем, какова эта природа. Ведь поскольку первое в порядке природы оказывает влияние на второе, а не наоборот, а в порядке природы жизнь более первична, чем чувство, а чувство — чем познание, возможно, кому-то покажется, что первый источник всякого познания есть только живое, а не чувствующее и познающее. В особенности [к такому заключению можно прийти,] поскольку первичное в порядке природы существует по способу единицы, второе — по способу двоицы, в которой одно прибавлено к другому, третье — по способу троицы, следуя друг другу в порядке природы возрастания [чисел]. Чувствование же прибавляется к тому, что есть жизнь, а познание — к тому, что есть чувствование, поскольку, как мы сказали в книге «О душе», устроение (ratio) души такое же, как [геометрической] фигуры, ведь как среди фигур треугольник существует в четырехугольнике, так и вегетативное существует в чувственном, а чувственное — в интеллектуальном. Ошибочность этого доказывается тем, что согласно природе несовершенная причина никогда не унивокальна совершенной: живое же, отделенное в своем бытии от чувственного и интеллигибельного, наиболее несовершенно в роду «живого» и не обладает неким благородством жизни, благодаря которому оно могло бы быть началом.

К тому же во всем унивокально причиненном дело обстоит согласно природе так, что если нечто присуще причиненному сущностным образом, то причине этого причиненного оно присуще

¹ Евстратий Никейский (ок. 1050-1120), автор комментариев ко «Второй аналитике» и к «Никомаховой этике»; его комментарии к I и VI книгам были переведены Р. Гроссетестом одновременно с самой «Этикой», в 1246-1247 гг. В своих философских взглядах Евстратий стремился к соединению аристотелианства с платонической теорией идей.

в большей степени, и благороднее, и более явно, и первичнее, и совершеннее. Но начало познания присуще всему познающему сущностным образом; следовательно, в большей степени и благороднее, и первичнее, и совершеннее оно присуще причине познающего. Следовательно, природа, благодаря которой нечто — познающее, не проистекает от чего-то только живущего, жизнь которого была бы отделена от познания.

Кроме того, среди причиненных наиболее благородно то, что ближе первому, которое есть причина, поскольку приближается [к нему] благодаря многим благостям и благородствам. Но интеллектуальное [сущее] благодаря многим благородствам и благостям приближается к первому и совершенному познающему, и оно есть скорее интеллектуальное, чем только живущее или только чувствующее и живущее. Итак, надлежит, чтобы источником и началом познания у живых существ (cogitatio vitae) была некая интеллектуальная природа.

Кроме того, мы видим, что все совершенное в отношении зрения имеет причиной то, что зримо благодаря себе самому и наиболее совершенным образом; все же разнообразие цветов имеет причиной свет, а различие их происходит из многообразного примешивания темного и ограниченного тела к прозрачному (diaphanum¹), действие которого, самого по себе, есть свечение. Итак, сходным образом всякое познание проистекает от наиболее совершенного познающего, а различие познаний происходит из многообразной затененности познавательного свечения, излучающегося на познавательную [способность] в различных живых существах.

Наиболее доказательные из этих [доводов] определяют, что всякое интеллигибельное и чувственное познание в живых существах проистекает от интеллектуальной природы, познающей совершенно и интеллектуально. Относительно же сказанного, что первая причина оказывает влияние в большей степени, чем вторичная, перипатетики учили, что это истинно относительно истинной причины; живое же, отделенное от познающего, не является причиной познающего и поэтому не оказывает влияния [на него]. Но хотя первая причина все свои благости изливает на причиненное и благости в ней не имеют никакого различия и иерархии, поскольку сама первая [причина] обладает всем простым образом прежде причиненного, однако то, что изливается в причиненное, изливается в некоторой иерархии и в различии. Таким образом, прежде всего оказывает влияние то, что согласно порядку познания есть более общее и первичное, поскольку если устранить причинность первичного, вторичное не будет оказывать влияния, но если удалить причинность вторичного, первое будет оказывать влияние. Сход-

¹ Транслитерация греч. διαφανήσ— прозрачный, светлый, раскаленный, ясный.

ным образом в причине, которая есть источник жизни и познания, «живое» не добавляет ничего к остальному, поскольку ее жизнь есть ее познание, однако в причиненных, в которых «живое» имеет различие [с чувствующим и познающим], живое — как бы основание остального. В отношении же наделенности благородствами нет ничего столь многообразного, как первая причина, однако эта множественность благородств в первой причине не устраняет никакой простоты, поскольку первая причина обладает всеми этими благородствами прежде причиненного, просто и едино, и поэтому Философ замечательно говорит, что первая причина превышает имена всех ее действий и она изобильна в себе, когда ничего не дает и не дарует никакому из причиненных, и изобильна в других причиненных, которым она сообщает [благородства] пропорциональным образом¹.

Глава IV.

О том, что познающая природа имеет причиной интеллигенцию,как говорит Платон

Прояснив это таким образом, надлежит далее исследовать, какова та природа, из которой, как из источника, проистекает всякое познание и жизнь. И Платон полагал, по-видимому, что интеллектуальность у человека, чувственность у животного и начало жизни у растений и животных проистекают от движения орбит и звезд. Ведь он приводит в «Тимее» высшего из богов, говорящего и обращающегося к движителям небесных [тел]: «Я посею их [душ] семена и вам вручу. Вам же надлежит довершать это, следуя мне» ². С этим, как кажется, соглашаются те, кто учит, что душа животных проистекает и причиняется от интеллигенций.

Подтверждают же они сказанное ими тремя весомыми доводами, из которых первый — что всякая крайняя в порядке причин не исходит от первой причины иначе, как посредством средних причин.

¹ Эти идеи, явно неаристотелевского происхождения, заимствованы из анонимной арабской «Книги о причинах» (Liber de causis, или иначе Liber Aristotelis de expositione bonitatis purae), приписываемой Аристотелю, созданной неизвестным арабским автором в виде откомментированных выдержек из «Начал теологии» Прокла и переведенной неизвестным переводчиком (возможно, Ричардом из Кремоны) на латинский. Она состоит из тридцати двух положений, сопровожденных доказательствами или пояснениями (Арабский текст и средневековый латинский перевод см. в издании: BardenhewerО.Diepseudo- aristotelischeSchrift überdasreineGute, bekanntunterdenNamenLiberdeCausis. Freiburg (Switz), — 1882. См. положение 20 (21): «Первая (причина) является само по себе достаточным, наиболее достаточным» и 21 (22): «Первая причина выше всякого имени, которым она называется» (Книга о причинах // Историко-философский ежегодник. 1990. М., 1991. С. 202). Ср. также пп. 115 и 127 «Первооснов теологии»).

² Там же.

Крайнее же причиненное есть формы порождаемого и разрушаемого. Средние же причины — двигатели небесных орбит, которые философы назвали «небесными интеллигенциями». Ближайшая же [причина], изливающая души, есть интеллигенция, движущая крайнюю орбиту. Второй довод: интеллигенция впечатляет душу (imprimit in animam) подобно тому, как душа — природу одушевленного тела. Следовательно, подобно тому, как мы говорим, что душа есть причина одушевленного тела, его движения и претерпеваний, согласно тому, что оно одушевлено, так надлежит нам говорить, что нижняя интеллигенция есть причина познающей души, согласно тому, что она есть познающая, поскольку некое познание души есть результат свечения интеллигенции. Третий: подобно тому как одушевленное тело подчиняется небесному телу, причиняясь и направляясь им, так и телесная душа подчиняется интеллигенции и направляется ею.

Однако обнаруживается и противоположное этому. Ведь если смертное познающее проистекало бы от интеллигенции крайней орбиты (или же из неких других орбит, или из всех) и управлялось ею, то оно в своих движениях и действиях познания и аффектах по необходимости подчинялось бы движению звезд, поскольку все, проистекающее от другого, удерживается в повиновении другим относительно способностей к деятельности. Но то, что душа подчиняется преимущественно движению звезд, противоречит всем перипатетикам и Птолемею. Ведь она охватывает и наиболее высокие из сфер и свободно отвращается от того, к чему склонно движение звезд, и обращается к другому благодаря мудрости в интеллекте, как доказывается Птолемеем.

Далее, в природе есть порядок от первого к среднему и от среднего к крайнему, так что в крайнем не причиняется средним то, что не сотворяется первой причиной. И я говорю о том причиненном, которое по своему имени подразумевает некое благородство, иначе крайнее не возвращалось бы к первому через среднее, а этого быть не может, поскольку все, что существует, желает некоего блага первой причины и поэтому совершает то, что оно совершает. Но скажем мы, что сотворяет ли среднее нечто при произведении крайнего или нет, в любом случае благости крайнего проистекают первоначально и действенно от первой причины, а те, которые посредине, если они и сотворяют нечто в крайнем, действуют как орудия.

Кроме того, мы видим, что в свете, который есть универсальная причина цвета, хотя крайние цвета составляются посредством смешения первых, однако всякий составной цвет причастен свету как первому субъекту цвета, благодаря природе ясной прозрачности. И если некий цвет имеет нечто от природы цвета — то он имеет ее от света, а если нечто другое есть в нем, то оно скорее происходит от лишенности природы цвета, чем заслуживает быть названным сущностью цвета.

Итак, всецело таким же образом [обстоит дело], когда первое источает свои благости на среднее и крайнее: если нечто и было бы проистекающим на крайнее от среднего, то устроение среднего не существовало бы иначе, как от причастности первому благу. И если в крайнем есть нечто другое, то оно — от лишенности. И таково мнение лучших мудрецов из греков: Теофраста, Дионисия¹и других философов. Они полагали сходное о свечении солнца, что источается в прозрачности воздуха и различных земных облаков; однако поскольку среднее не дает [света] иначе, как получив от солнца, [свет], который в крайнем, всецело от солнца. И если в средних и крайних отсутствует свет от ясности солнца, это скорее происходит от лишенности и материи, чем от некоторой сотворяющей это причины.

Соглашаясь с этим, скажем, что, когда Платон говорит, что небесным [телам] свойственно следовать благостям первой [причины] и они, таким образом, сея познающие субстанции, следуют как орудия тому, что существует в искусстве творца, движущего эти орудия, и когда он утверждает, что орудия движущего их сотворяют, это не от некоторого свойственного им влияния.

Ведь во всех интеллигенциях есть порядок деятельных форм, который через них сходит в материю порождаемых [вещей], и во всех из них существуют те же самые формы, но в низших более определенные, подобно тому, как форма света та же самая и в солнце, и в воздухе, и в облаке, и в определенном теле, хотя свечение более и более замыкается и определяется к природе цветов, согласно тому, что он более отдаляется от солнца. То же происходит и с творческой формой, находящейся в уме творца: ей следует рука, затем она переходит в орудие и воспринимается железом, и во всем она — одна и та же, пропорциональным образом; однако она более определена к материи в руке, чем в уме творца, и более в молотке, чем в руке, более же всего определена в железе, поскольку железо принимает ее материальным образом. И сходное происходило бы в случае многих интеллигенций, первой причины и материи порождаемых [вещей], как если бы рука и молот обладали бы интеллектами, которые осуществляли бы формы, схваченные умом творца, и следовали бы им. Поэтому, как согласно этой гипотезе (невзирая на то, верна ли она), в сфере творчества все формы происходили бы от ума творца, так все они предсуществуют в первой причине, но именно интеллигенции осуществляют некие благости и посредством небесного движения вводят их в материю. Об этом же много учил первый философ², для наших же намерений достаточно то, что приведено. Однако многие из последующих философов учили, что души причинены интеллигенциями и проистекают

¹ Псевдо-Дионисий Ареопагит.

² Имеется в виду Платон.

от них (понимая истечение тем образом, о котором сказано), и по этой причине полагали, что душа впечатляется от интеллигенции, расстилается перед интеллигенцией и является субъектом ее иллюминаций, говоря относительно этого особенно истинно, как показывают предсказания во сне и многое другое, о чем будет изложено в других книгах. Поэтому в книге «О движении сердца» сказано, что душа обладает восприятием благодаря вторичному открытию (secunda revelatione) иллюминаций, исходящих от первой [причины].

Сказанным прояснено в достаточной мере, в каком смысле двигатели нижних сфер изливают [души], а в каком — нет. Ведь первое и целокупное истечение души и всякой природы — от первой причины. Нижние же орбиты действуют, определяя природы органически и склоняя их к материи. Поэтому Платон говорит, что в какой-либо орбите душа воспринимает нечто: память — в орбите Сатурна, другие [свойства] — в других [орбитах], как мы определили в первой [книге] «О душе». И согласно этому сущность души происходит всецело и только от первой причины; приложение же и определение ее к телу — от других, служащих первой причине как орудия; и в этом отношении душа подлежит интеллигенциям других орбит для управления в иллюминациях и при движении во временных перемещениях. И поскольку, таким образом, вся гармония неба возводится к первой причине, наиболее мудрые философы говорили, что все имеет единый движитель, и говорили, что движители нижних сфер есть способности и члены первого неба и его движителя. Об этом же мы сделали упоминание во второй [книге] «О небе и земле». Полное же исследование об этом будет в «Первой философии».

Глава V.

Откуда происходит различие родов души, а именно вегетативной, чувственной и интеллектуальной?

Вслед за сказанным мы определим способ схождения душ. Ведь поскольку первая причина, освещающая души своим светом, есть единая, только интеллектуальная природа, может показаться удивительным, каким образом существуют многие роды душ, а именно вегетативная, чувственная и интеллектуальная? Ведь не может это произойти от средних движителей, поскольку философы учили, что все они интеллектуальные. И не истинно сказанное Пифагором, что все души — интеллектуальные и все тела — одушевленные, движение же чувства или интеллекта, говорит он, не может осуществляться душой в некоторых телах из-за тяжести материи. Ведь камень, как он говорит, одушевлен, но душа в нем подавлена из-за землистости, и он не выказывает вегетативного, интеллектуального или чувственного движения. В растениях же из-за меньшей зем-

листости выказывается и действует вегетативная душа, но не чувственная. У менее землистых животных действует одно, или два, или все чувства, но не познание. В человеческом же теле, которое землисто менее всех и в наибольшей степени приходящее к простоте из-за превосходства над противоположностями, душа обладает всеми действиями совершенным образом.

Этого не может быть, поскольку природа никогда не испытывает недостаток в необходимом. Если в камне или растении была бы совершенная чувствующая или интеллектуальная душа, то природа наделила бы камень и растение органами, благодаря которым чувствующие [вещи] могли бы обнаружить действия чувственной и интеллектуальной души.

Кроме того, все различие материи существует по причине различия формы, как ранее неоднократно было обосновано в написанных книгах. Следовательно, как может быть сказано, что во всех телах, которые весьма различны по фигуре, величине и природе, существует тот же род души?

Несообразен и довод Платона, говорящего, что формы втекают в соответствии с важностью материи, поскольку согласно этому материальное различие было бы причиной различия форм, хотя это не верно, поскольку различие материй есть не причина, но знак различия форм. Ведь если бы сказали, что материя — причина, то надлежало бы, чтобы она была бы ранее формы и по природе, и по смыслу, была бы причиной формы, что всецело абсурдно, как несомненно ясно всякому [человеку], хорошо обученному тому, что обосновано в книгах о физике.

Следовательно, остается вопрос — откуда происходит различие родов души вегетативной, чувственной и интеллигибельной? Ведь обстоящее одним и тем же образом не может быть иным, как одним и тем же, согласно тому, чему сообща учили все философы.

Но этот вопрос разрешится быстро, если внимательно исследовать, каким образом происходят щедрости природ от первой причины. Ведь все формы одариваются причиной всего универсума; которые же удаляются от нее в большей степени, те в большей степени лишаются своих благородств и благостей, а которые отходят менее, более благородны и имеют многие способности и силы благости. И как мы сказали в «Физике», те [формы], которые в первой причине не определены, произойдя из нее, отличаются и по бытию, и по сущности, и по различным видам, подобно тому, как лучи, исходящие из солнца в воздух, в прозрачное стекло и в цветное стекло, принимают различное бытие и различные виды. И таким образом происходит различие, поскольку одно проистекает от единого через различное, разворачивающего его органическим образом, и в различное, оформленное им, как отчасти определено в восьмой [книге] «Физики». И в этом нисхождении существуют степени несходства, поскольку нисходящее начало

жизни, каковое есть душа, сохраняет благородные действия, божественные, интеллектуальные и душевные, вплоть до органического тела, составленного из противоположного, состав которого пропорционален небесному равенству, ведь душа есть то, что дает форму или порождает то, что дает форму, ведь ничего не порождает другое, иначе как благодаря божественности, существующей в нем, — интеллектуальное же, поскольку действует, не используя тело, душевное, поскольку использует органическое тело, однако ее интеллектуальная [способность] затеняется тем, что она есть разыскивающая, а не достоверная, как интеллектуальная [способность] небесных интеллектов, не затемненных волнениями тел.

Нисходящее же далее в сферу несходства затеняется более, так что утрачивает интеллектуальную [способность] вообще, удерживая только чувственное познание. Отстоящее еще далее удерживает только низшую способность души — растительную и подобные ей. Пример тому — свечение, исходящее от светлого солнца в прозрачный воздух, тонкие облака и тела белого, черного или красного цвета, который постепенно замыкается и все более утрачивает силу своей способности, пока не дойдет до лишенности. Во всех [телах], через которые он проходит, он имеет различное бытие и вид и является одним только по происхождению от одного первого источника света. Поскольку же это происхождение форм из первой причины есть одинаково для всех [форм], Платон сказал, что первая форма — едина и только ею сотворены все [вещи]. Но и Демокрит и Левкипп говорили, что все [вещи] суть одно и то же и стали различными из-за соотношения и составленности.

Но обе стороны заблуждаются, поскольку то, что едино благодаря исхождению от одного простого и многообразно согласно бытию и фигуре, остается единым по отношению к первой единой действующей причине, и если природы душ и форм рассматриваются согласно этому различному бытию, то они суть собственные природы душ и форм и различие материи существует благодаря им, а не наоборот, и они дают бытие материям. Такое рассмотрение их является надлежащим, и так они определяются и познаются согласно тому, что Исаак говорит в «Книге определений»¹, а именно, что разумная душа производится в тени интеллектуальной, а душа чувственная — в тени разумной, а душа вегетативная в тени чувственной, а природа неба в тени вегетативной, поскольку сущность, дающая бытие, происходит от первой причины. И таким образом, если отошедшее [от первой причины] принимается благодаря уподоблению, оно будет наиболее простым в 6ы-

¹ Исаак Израэли (845-940), иудейский врач и философ, живший в Египте, автор весьма распространенных философских книг — «Книга определений», «Книга начал», «Книга о духе и душе» (переведенных Герардом из Кремоны) — и ряда медицинских трактатов (переведены Констанцием Африканским).

тии, и могущественным, и благороднейшим, и наиболее универсальной природой согласно абстракции. Но согласно тому, что мы сказали, что наиболее универсальное есть причина и исток для многообразного, то эта сущность есть вегетативная, интеллектуальная, причинная, движущая и обладающая многими другими способностями блага, и относительно этого все дается первым причиненным, которое есть интеллектуальное сущее, причиняющее движение орбит. Эта же сущность, нисходя, все более лишается простоты и способности, как мы говорим, вплоть до крайнего сущего, которое в наименьшей степени принимает различие и способность сущего, и эта лишенность названа философами затененностью. Из этого ясно истинное понимание того, что все происходит из самой единой идеи, и того, каким образом идея в первой причине едина и не имеет множественности, иначе как из-за нисхождения и близости к причиненному. Ведь не истинно то, что жизнь в первой причине отделена от бытия, но она есть эманация простой сущности из первого простого бытия. И как первое единое бытие есть и познающее, и движущее, такова и сущность, эманирующая с теми же способностями, если она не затеняется из-за дистанции несходства.

Из этого три короллария. Во-первых, там, где есть интеллектуальное, чувственное, вегетативное и движущее бытие, там единая сущность и простая субстанция, но многообразная в способности, обладающая и тем и другим [простотой и многообразностью] из-за близости своего схождения к первой [причине], от которой она изошла. Во-вторых, если некая субстанциальная форма движет свой субъект относительно места, она обладает этим, согласуясь с первым [движителем], который движет относительно места, оставаясь неподвижным, а не от того, что она составная, как некие из латинян утверждали. В-третьих, если она не отходит по необходимости далеко от первой [причины], лишаясь благородства, то, как интеллектуальная, она остается отделенной и вечной, исходя же далее, перемешивается [с материей] и делается смертной и телесной.

Из этого ясно, почему живые существа движут себя, а прочие — нет, и то, каким образом интеллектуальная душа не есть акт тела и не разрушается при разрушении тела, как ложно говорил Александр¹.

¹ Александр Афродисийский (нач. II в. н. э.), комментатор Аристотеля, давший трактование его учения о душе, согласно которому только деятельный ум, единый и отделенный, является неуничтожимым, в то время как индивидуальная человеческая душа является смертной. Во времена Альберта эти идеи вновь стали актуальными в связи с учением парижских аверроистов, против которых Альберт написал книгу «О единстве интеллекта, против Аверроэса».

Глава VI.

Является ли ителлектуальность души материей или она —
из проистечения от первой причины?

Нам легко дать определение природы интеллектуальной души, поскольку она обладает природой из-за происхождения от первой причины, но не эманируя вплоть до смешения с материей, и поэтому некие мудрые мужи нашего вероисповедания называют ее «образом Божьим». Ведь из-за уподобления первой причине она обладает интеллектом, действующим универсальным образом, подобным отделенному свету, как указано надлежащим образом в третьей [книге] «О душе» ¹. Однако из того, что эта природа присваивается физическим органическим телом, ее интеллектуальная природа несколько погружается [в материю] и поэтому обладает возможностным интеллектом (intellectus possibilis), получающим восприятия от воображения и чувства. А когда эта отделенная природа не погружена в материю сама по себе, ей надлежит быть универсальной, и поэтому она есть душа, универсально и интеллектуальным образом познающая все, а не только нечто [конкретное], поскольку [конкретная вещь] становится определенной только благодаря материи, мы же сказали, что интеллект отделен. Но чувственное познание, которое есть действие материального органа, воспринимает только [конкретные] вещи, как достаточно определено в книге «О душе».

Из этого ясна ложность того, что сказано о материи и форме тем, кто написал книгу «Источник жизни» ², поскольку он, по-видимому, утверждает, что и интеллект имеет способность все познавать из природы материи. Ведь он говорит, что первая материя есть возможность всего, и чем более она определяется формой, тем более замыкается и определяется ее потенция, поскольку если к первой материи прибавляется та форма, которая является интеллектуальной, она перестает быть потенциальной по отношению к интеллектуальности, но потенциальна ко всему другому. И если прибавить к ней следующую форму, телесности, то она вновь более определена относительно потенции, и поэтому она не будет в потенции к интеллектуальному. Если же к телесности прибавля-

¹Аристотель. О душе. 430 а 15.

² Ибн Гебироль (в латинской транскрипции — Авицеброн; 1021-1050/70) — еврейский мыслитель и поэт, живший в Испании, автор широко известной книги «Источник жизни» (Fons vitae), написанной по-арабски и переведенной на латинский Ибн Дахут и Домиником Гундисальви, выдвинувший концепцию «универсального гилеморфизма», согласно которой все сущее, исключая Бога, образовано из материи и формы (русский перевод сокращенного изложения, выполненного в XIII в. Ибн Фалакерой, см. в издании: Знание за пределами науки. Мистицизм, герметизм, астрология, алхимия, магия в интеллектуальных традициях I-XIV веков. М., 1996).

ется контрарность, то она будет в потенции только к тому, что способно к противоположному, и таковы формы порождаемого и разрушимого.

Однако сказанное ошибочно по отношению ко [мнению] всех перипатетиков, ведь интеллект есть потенция всего никоим образом не так, как первая материя есть потенция всего, поскольку индивидуальные формы согласно материальному бытию не отделены от того, что есть потенция в материи. Формы же, которые существуют потенциально в интеллекте, суть универсалии, отделенные от индивидуирующих [условий], и прежде всего от материи, и существующие не здесь и теперь, но повсюду и всегда.

Далее, материя не делает формы существующими в себе самих посредством чего-то, что той же природы и рода, что и материя. Интеллект же имеет нечто свойственное ему, а именно действующий интеллект, который делает формы существующими в интеллектуальной душе.

Далее, интеллект, который есть потенция всего интеллигибельного, относится к нему как чистая доска, а материя не относится таким образом к универсальным формам, которые в ней потенциально. Более того, материя не познает ничего из того, что существует в ней, потенциально или актуально; интеллект же познает универсальное. Здесь этого всего мы касаемся кратко, поскольку в книге «О душе» это особо исследовано и обосновано.

Поэтому нам надлежит полагать в природе души нечто потенциальное и нечто, находящееся в ней актуально, однако мы не можем говорить: «то, что в ней потенциально, есть первая материя», поскольку не оно обладает ее свойствами, но более соответственным образом говорится, что поскольку интеллектуальная душа сохраняет благородное отделенное бытие, из части, относящейся к пространству и времени, сотворяется возможностная [способность], а из той части, которая всецело остается отделенной, происходит ее активная и совершенная способность. Подходящий пример этому дает Авиценна — пламя, охватывающее горючую часть сухого дерева. В той части, которая охватывает дерево, оно несколько дымное, в той же части, которая вылетает в чистый воздух, отходя от дерева, оно полно света, освещающего воздух, и даже дымную часть этого пламени. Так и относительно интеллектуальной души: поскольку она некоторым образом совершенство тела, и, тем не менее, отделенная, поэтому в части, которая склоняется к телесным силам органического, каковые суть воображение, воспринимающее пространство, и чувство, воспринимающее временное и изменяемое, она как бы дымна и сотворяется интеллигенцией потенциально, а не актуально, но в части отделенной она пребывает в акте совершенного света.

Однако здесь мы оставим это, поскольку оно, как мы сказали, исследовано в книге «О душе». Однако из сказанного понятно,

что сущность, эманирующая из первой причины, имеет многообразную способность жизни, познания и движения, посредством того, что эманирует из источника жизни, познания и движения, и она оставалась бы такой сущностным образом, если не затенялось бы из-за дистанции несходства с первой причиной, поскольку первая сущность, каковая дает бытие разумному и интеллектуальному, не будет заблуждаться в несходстве долгое время и поэтому станет началом жизни и познания и движения во всем; и это основное, что мы намереваемся определить и исследовать.

Глава VII.

Является ли интеллектуальная природа универсальной или частной относительно действия, поскольку нет сомнения, что она универсальна согласно способности, коль скоро она есть форма

Некто далее спросит, является ли эта божественная сущность, которая называется интеллектуальной природой, универсальной или определенной и частной, индивидуальной? Хотя это определено в книге «О душе», однако надлежит и здесь дать этому место, поскольку иначе мы не сможем знать полно интеллектуальную природу. Были же многие из перипатетиков, которые говорили, что эта природа универсальна и вечна, и наиболее сильных оснований этому три, из которых первый: все, что принимает нечто, принимает его согласно своей способности, свойственной природе. Интеллект же в себя принимает универсально, и нет универсального такого рода кроме как в интеллекте. Итак, надлежит, чтобы природа интеллекта была универсальна, поскольку если бы она была индивидуальна, индивидуировалось бы все, что в нем, ведь всякая форма индивидуируется благодаря индивидуальности субъекта, в котором она находится. Второе основание: интеллектуальная природа есть субстанция, отделенная от материи; всякая же индивидуальность — благодаря материи; поэтому интеллект они назвали универсальным. Третье: если бы он был индивидуальным, то он был бы индивидуальным не иначе, как относительно собственной материи, и подобно тому как зрение, которое соединяется с некоторой собственной материей и воспринимает только то, что пропорционально этой материи, и ничего иного, и интеллект воспринимал бы только то, что пропорционально его материи, и не воспринимал бы все. Но это ложно. Следовательно, сам интеллект не индивидуален. И против этого нельзя сказать, что есть двоякая материя, одна — духовная и другая — телесная, так что интеллект индивидуируется по отношению к духовной материи — ведь эта духовная материя не становится свойственной интеллекту иначе, как посредством чего-то, что делает ее свойственным ему, и так возвращается то, что

и прежде, а именно, что интеллект не познавал бы то, что непропорционально этому составному. И нельзя сказать, что все пропорционально такому составному, поскольку ничто не является «свойственным» иначе, как из-за того, что оно не подходит другому. Итак, многое было бы не пропорциональным тому, что свойственно этому составному, и интеллект бы этого не познавал. И это наиболее сильное основание, благодаря которому Абубацер ¹, Аверроэс и многие другие полагали интеллект универсальным и не делающимся свойственным нам иначе как благодаря воображению и чувству, как мы сказали в книге «О душе».

Если же говорится, что интеллект универсален и сущностно один и тот же во всех живых существах, то последует много нелепостей, о которых мы упоминали в книге «О душе». Поэтому нам кажется, что интеллектуальная природа в своем роде, как солнце в роде тел. Ведь мы знаем, что солнце нумерически один индивидуум, а свет, который в нем, следует рассматривать двойственно. Если же рассматривается свет в солнце, то он есть форма солнца, единая числом. Если же он берется как эманированный от солнца, то он освещает все освещаемое универсальным образом, как проницаемое, которое делает светлым, так и непроницаемое, которое делает цветным, что мы определили в первой книге «О чувстве и ощущаемом», и рассмотренный таким образом, он делает и сотворяет многое.

Когда же Философ говорит, что интеллект подобен свету, то, по-видимому, интеллект как нечто, присущее природе души, — индивидуален и, однако, как совершающий действия познания, — универсален в потенции. И этим образом существуют в нем универсалии, поскольку в этом случае он абстрагирует и выявляет формы, подобно тому как телесный свет — цвета; хотя индивидуальным он полагается согласно тому, что он — форма человека, однако согласно своей способности и, как потенция духовного света, он — универсален. Эти же универсалии не существуют в интеллекте как форма в материи или акциденция в субъекте, ведь сущее в душе скорее есть интенция вещи, чем вещь, и поэтому как цвет не индивидуируется благодаря бытию, которое он имеет в телесном свете, и он не обретает вид, «поскольку бытие» в свете подобает всякому свету согласно тому, что он есть свет актуально, так и интенция вещи не обретает вид и не индивидуируется из-за того, что она в нетелесном интеллектуальном свете, но остается универсальной, и в нем происходит познание согласно

¹ Ибн Туфайль (ум. 1185) — мусульманский философ, автор широко известного сочинения «Образ жизни уединившегося», в котором описывается восхождение человеческой души к единению с деятельным разумом. В христианском мире он был известен в основном из комментария к «О душе» Аверроэса, в которой он подверг критике учение Ибн Туфайля.

соответствию (congruentia) и способности интеллекта, как зрение актуально происходит согласно соответствию и способности телесного света. То, что он говорит, что интеллектуальная природа — отделена, прояснено многообразно в книге «О душе», и поэтому здесь опускается.

В третьем возражении делается неверный вывод, если мы не полагаем, что интеллектуальное познание существует в интеллекте согласно тому, что он индивидуален. С этим нельзя согласиться, поскольку в таком случае, без сомнения, последовало бы, что он не познавал бы иначе, как то, что существует согласно соответствию его составу. Мы же в упомянутой книге сказали, что интеллект соединяется с человеком трояко. А именно первым образом как природа, дающая бытие, и в таком случае он индивидуален. Другим образом как потенция, благодаря которой происходит действие понимания, и в таком случае он есть универсальная способность. Третьим образом, как форма, добавленная из многообразного интеллигибельного, как ясно изучено относительно действующего интеллекта, который присоединяется к созерцательным интеллектам не только как действующий, но и как их красота, — когда они приходят к тому, что есть в них как форма, и согласно третьему способу упомянутый интеллект, как благоразумие и мудрость, не присущ равным образом всем людям, но одним более, другим менее, и, возможно, иным вообще не присуще ничего от интеллекта.

Глава VIII,

в которой выводится природа
интеллектуальной души в целом

Чтобы утвердить изложенное более основательно (capitulariter), мы сказали с Дионисием Ареопагитом, что «всякая природа, исходящая от первой причины, настолько проще, благороднее и многообразнее в способности, насколько она будет ближе ей по недистантности сходства, и напротив, насколько будет отстоять из-за несходства, настолько будет материальнее, неблагороднее и с меньшими способностями». Это же доказали и мудрейшие перипатетики на примере восьмого неба: какова его множественность, показывает множественность его звезд. И поскольку эта множественность находится в том, что движется, надлежит, чтобы, по соответствию, оно отвечало множественности потенций в движителе. Из этого получается, что интеллектуальная душа многообразнее, чем форма камня или минерала, и так об остальном — чем более их природы отделены, с тем большим правом они называются формами, как сказали древние. Из-за этого и платоники утверждали, что формы всецело отделены, и чем более они соединены с материей, тем с меньшим правом называются формами, и когда они погружены в материю, их скорее

надлежало бы называть «образами», как передает Боэций в книге «О Троице» ¹.

Из этого ясно, что интеллектуальная природа есть более истинная форма, чем все другие последующие формы, поскольку она в наибольшей степени отделена, и поэтому от нее истекают нетелесные отделенные светы, благодаря которым она делается способной к познанию всего, что абстрагированно и освобождено от темноты, создаваемой материей и лишенностью, и от теней, производимых материальными условиями. Поскольку же она близка первой причине благодаря многим подобиям ей, она обладает многими способностями, каковые суть ее природные свойства и потенции, как выше мы сказали, которые, однако, не суть то же самое, что она, и ни одна из этих ее способностей не есть та же самая, что другая, поскольку в этом она отстоит от первой причины, которая есть то же самое, что и любая ее способность, и любая из ее способностей есть то же самое, что и другие. Поскольку же способности [интеллектуальной души] многообразны, то она сама по себе, а не благодаря соединенности с привходящим может действовать со многим, и в этом она отличается от формы, которая просто есть природа и форма тела, и только акт телесной материи, согласно которой природное тело не действует иначе, как единообразно. Но среди ее частей одна из способностей более выдающаяся, чем другая, поскольку она более отделенная, и поэтому интеллект обладает большими способностями, чем общее чувство, а общее чувство большими, чем особое, и чувственная природа обладает большими способностями, чем вегетативная, и это обнаруживается также во всем остальном.

Трактат II

ОБ ИНТЕЛЛИГИБЕЛЬНОМ САМОМ ПО СЕБЕ

Глава I.

О том, что ничто не познается помимо универсального

После этого, по-видимому, следует сказать об интеллигибельном. Ведь есть мнение почти всех [философов], что только универсальное интеллигибельно, поскольку и Аристотель, и Боэций, и Аверроэс утверждали, что универсальное познается, частное же — ощущается. Они привели наиболее сильный довод в пользу этого, хорошо известный всем, — что интеллект воспринимает оголенное и ободранное (nudatum etspolatum) от материи и от

¹Боэций. Каким образом Троица есть единый Бог, а не три божества // Боэций. «Утешение философией» и другие трактаты. М., 1990. С. 148.

материальных придатков. Следовательно, поскольку материальные придатки суть то, что индивидуирует форму, [воспринимаемое интеллектом] обнажено от индивидуирующего, и, таким образом, остается [заключить], что объект интеллекта есть универсальное, и, таким образом, все согласно учат, что универсальное есть объект интеллекта.

Далее, универсальное есть или в вещах, или в чувстве, или в интеллекте, или же совершенное ничто. Но установлено, что оно не в чувстве. Поскольку же в вещах нет ничего, помимо частного и свойственного единичной вещи, установлено, что универсальное не в вещах. Итак, надлежит ему быть в интеллекте.

Далее, Аристотель учил, что универсальное есть везде и всегда и что оно есть одно во многом и относительно многого. Но никакая вещь не есть везде и всегда (я говорю о вещах природных или искусственных, находящихся вне души), таким образом, надлежит тому, что есть везде и всегда, существовать в душе, а не в вещах.

Далее, собственное действие действующего интеллекта — абстрагирование, но не только от материи, а универсальным образом от того частного, интенция которого сохраняется в чувственной душе. Это же абстрагирование есть не что иное, как восприятие универсального из частного, потому и Аристотель учит, что при восприятии многих опытов получится одно универсальное восприятие, которое есть основание искусств и наук. Следовательно, остается [заключить], что собственный объект интеллекта — универсальное.

Но некоторые не желают согласиться с этим, утверждая, что есть нечто, в чем обнаруживаются простота и нематериальность, которое не может абстрагироваться от материи и не имеет материальных придатков: так интеллект познает сам себя и другие интеллектуальные природы, которые, однако, не суть универсальные, следовательно, говорят они, интеллект тем самым воспринимает частное.

Далее, только природное и математическое само по себе в материи и в движении, божественное же всецело без движения и материи, однако в божественном не все универсально, но есть универсальное и частное. Итак, говорят они, поскольку божественное воспринимается только интеллектом, надлежит, чтобы в интеллекте воспринималось нечто частное. К этому же они приводят, сказанное в книге «Физика», что мы истинно познаем и знаем некую вещь только когда мы познаем ее причины, начала и элементы¹. Причины же, начала и элементы вещей составляют вещи частным образом и суть нечто частное. Следовательно, кажется, что интеллект истиннее относится к частному, чем к универсальному.

¹Аристотель. Физика, 184а 11

Иные же, которые отрицают, что только универсальное — интеллигибельно, говорят нечто подобное.

Нам же, по-видимому, следует согласиться с первым мнением, а именно, что интеллигибельно только универсальное, и никакое не частное, поскольку так согласно учит вся школа перипатетиков. Существует ли универсальное только в интеллекте, а не в вещах вне [интеллекта], надлежит исследовать позднее в этой же книге, но теперь скажем: ничто не познается чистым интеллектом, помимо универсального, и как учат [перипатетики]; причина этого в том, что интеллект, будучи простым и чистым, ничего не имеет общего с частным и отделен от него. Надлежит же ему обладать объектом, пропорциональным себе, поскольку знать и понимать приличествует ему только согласно его способности и соответственно ей, ведь страсть присуща чему-либо страдающему, объекты же не причиняют никаких иных страстей, кроме тех, что свойственны страдающему. Поэтому если бы нечто частное причиняло страдание интеллекту, то надлежало бы, чтобы он соответствовал этому частному по роду, и тогда бы он испытывал страдание от вещей, которые принадлежали бы к тому роду, к которому относится это частное, чего не может быть, как часто мы говорили, и поэтому объект, вносящий свойственное претерпевание в возможностный интеллект, обнажен от материи и материальных придатков.

И неверно то, что говорит оппонент, будто в частных вещах простота находится следующим образом: во всякой вещи универсальное — из части сообщаемой формы, а частное из части субстанции этой формы, которая несообщаема и подходит только одному, и поскольку начало сообщаемости обнаруживается во всех совершенных природных вещах иначе, чем в первой причине, Боэций говорит, что «всякая вещь обладает чем-то, что есть, и чем-то, что есть это, и всякая вещь есть это и то». Но мы часто говорили, что абстракция, совершающаяся в интеллекте, есть [абстракция] от частного, а не всегда от материи, согласно тому, что «материя» берется строго, как субъект изменения и движения: так, например, абстрагируется «полено [вообще]» от «этого полена» и «интеллект» от «этого интеллекта». Когда же я говорю «небо», я называю универсальную форму, а когда я говорю «это небо», я называю форму, ставшую частной и закрепленной в этой материи. Эта же абстракция существует по отношению ко всему, и интеллект познает себя так, как и другое интеллигибельное, как установлено в третьей [книге] «О душе»¹.

Из этого ясно, что не только материальное и математическое отделимо, но и все божественное, или что некоторое отделимо в том смысле, в каком интеллект отделяет универсальное от частного. Относительно сказанного, что мы познаем и знаем всякую

¹ Аристотель. О душе, 430а 1.

вещь, когда мы познаем причины и начала, каковые, однако, как кажется, суть частные, следует, по-видимому, рассмотреть то, что начала бытия, познания и знания вещи одни и те же согласно истине вещей, но причины знания и вещи, существующей в природе, воспринимаются не одним и тем же образом, поскольку воспринятые универсальным образом они причиняют знание, а присвоенные некоторой вещью и ставшие частными в ней они суть начала вещей в природе. Что это так, будет ясно из последующего.

Глава II.

Существует ли универсальное только в интеллекте
или и в вещи вне [интеллекта]?

«Существует ли универсальное только в нагих и чистых интеллектах или же и в вещи» — это, по словам Порфирия¹, великое дело, требующее большого исследования. И хотя этот вопрос относится к метафизике, однако здесь об этом надлежит сделать упоминание, дабы облегчить наше учение. Поскольку все, что есть в вещах, только едино и свойственно, может показаться, что универсальное, каковое существует во многом и относительно многого, не существует в каких-либо вещах, прежде всего поскольку Аристотель учит в первой философии, что бытие универсального и частного — одно и то же, и начала всякой вещи, каковые суть начала существования, суть частные, а не универсальные, как о том говорит Платон.

Кроме того, универсальное просто, чисто от материи и отделено от материальных придатков, а будучи таковым, оно не восприемлет материю. Следовательно, поскольку ему необходимо существовать в некотором бытии, так как оно — простая форма, надлежит, чтобы оно, согласно этому бытию, существовало в душе, и, таким образом, универсальное, как универсальное, существует только в душе.

Кроме того, если бы универсальное было в вещи, то надлежало бы, чтобы оно было тем же самым, что и вещи, в которых оно находится, поскольку иначе предицирование было бы ложным, когда говорили бы «Сократ есть человек», «Сократ есть живое существо». Итак, «человек» или «живое существо», предицируемые Сократу, — то же самое, что и Сократ. На том же основании предицируемое Платону есть то же самое, что и Платон. Но то, что то же самое для того же самого, само одно и то же. Из этого последовало бы, что Сократ и Платон — тождественны, или же надо сказать, что «человек» и «живое существо», предицируемыми Сократу и Платону, — раз-

¹Порфирий. Введение к «Категориям» Аристотеля // Аристотель. Категории. М., 1939. С. 53.

личные универсалии, что ложно, поскольку Порфирий говорит, что многие люди, на основании причастности виду — один человек¹, и Аристотель сказал, что равноугольный и равносторонний [треугольники] суть разные треугольники и одна фигура. Из всего такого рода неподходящим образом выводится, что· универсальное не в вещи, но в разуме. Из-за этого и Иоанн Дамаскин говорит, что «в таковых общее следует рассматривать в разуме, а не в вещи».

Кроме того, форма индивидуируется благодаря материи, индивидуированная же форма дает бытие индивидуальной [вещи]. Таким образом, и форма, и материя становятся свойственными. Следовательно, ничего от формы и материи, которые есть в одном индивидуальном, не воспринимается во многих вещах одновременно. Следовательно, универсальное в вещи — ничто, берется ли оно согласно форме или согласно материи; оно воспринимается одновременно [лишь] в возможных вещах. В этом согласны почти все перипатетики, а именно Авиценна, и Аль-Газали, и Аверроэс, и Абубацер, и многие другие.

Но некие из мужей немалого авторитета, среди латинян, которые с этим положением не соглашались, признавали универсальное в вещах согласно некоему бытию. Ведь если бы универсального в вещах не было, то его нельзя было бы истинно предицировать вещи, прежде всего поскольку природа универсального — быть полностью в каждой из своих частей.

Кроме того, любая вещь познается благодаря своей истинной форме. Следовательно, поскольку универсальное есть то, что познается, надлежит, чтобы оно было истинной формой вещи, и, таким образом, оно есть нечто в вещах.

Далее, нет ничего более истинного в вещах, чем то, что полностью едино во многом и относительно многого, ведь оно не утрачивает смысл «существования в вещах» из-за того, что оно во многом; из-за того же, что оно — относительно многого, оно получает то, что составляет в них истинную сущность, существующую субстанциально или акцидентально. Следовательно, универсальному надлежит истинным образом быть в вещах, в то время как оно едино во многом и относительно многого.

Мы же, следуя в этом затруднении средним путем, говорим, что сущность какой-либо вещи следует рассматривать двояко. А именно, во-первых, коль скоро она есть природа, отличная от природы материи, или от природы того, в чем бы она ни находилась. И во-вторых, как она в материи, или в том, в чем она индивидуирована посредством нахождения в нем. К тому же первое рассматривается двояко. Во-первых, коль скоро она есть некая абсолютная сущность сама по себе, и в этом случае она зовется «сущностью», есть единая, существующая сама по себе, имеет бытие

¹ Там же. С. 59.

только такой сущности и в этом случае она только одна. Во-вторых, так, что ей, соответственно способности, подобает сообщаемость, подобающая ей оттого, что она есть сущность, способная давать бытие многому, даже если бы и не давала бы ничему, и в таком случае, она надлежащим образом зовется «универсальное»; ведь всякая сущность, сообщаемая многому, есть универсальное, даже если актуально дает бытие только одному, как например, Солнце, Луна, Юпитер и тому подобное; ведь субстанциальные формы таковых вещей — сообщаемы, а то, что они не сообщаются актуально, происходит оттого, что вся материя, которой эта форма может сообщиться, уже подлежит форме, как установлено в «О небе и земле». Итак, универсальное существует, соответственно способности, в вещах, внешних [душе], но соответственно акту существования — только в интеллекте, и поэтому перипатетики сказали, что универсальное существует только в интеллекте, относя это к универсальному, которое есть во многом и относительно многого согласно акту существования, а не согласно только способности.

Но относительно сущности, причастной тому, в чем она есть, имеется двоякое рассмотрение. Первое же, коль скоро она есть цель возникновения или составления несовершенной (desiderata) субстанции из материи или из того, в чем она есть, и чему она дает бытие и совершенство, и в таком случае она называется «актуальность» и существует как частная и определенная. Вторым же способом — коль скоро она есть все бытие вещи, и в таком случае называется «чтойность» и опять-таки существует как определенная, частная и свойственная.

И не следует полагать несообразным, что форма называется «всем бытием вещи», поскольку материя есть ничто от бытия вещи и не входит в намерение природы, ведь если могла бы существовать деятельная форма без материи, то она никогда бы не вводилась в материю, но поскольку этого быть не может, то остается, что материя не ради бытия, но ради определения бытия формы. Следовательно, скажем о последнем, что форма предицируется вещи, формой которой она является, и, таким образом, отделенная интеллектом, она есть универсальное в интеллекте, и поэтому способность ее сообщаемости сводится к акту в интеллекте, отделяющем ее от индивидуирующих [условий].

Глава III

О решении сомнений,которые возникают из установленного прежде

Но далее некто спросит, относительно того, что установлено, ухватившись за случай, что такое рассмотрение формы самой по себе и в материи, как кажется, относится не к вещи, но к смыслу: и

поэтому, коль скоро способность сообщаемости подобает ей этим способом, по-видимому, она подобает ей только согласно смыслу и интеллекту, и, таким образом, скажет он опять-таки, что универсальное и по способности и актуально только в интеллекте и никоим образом не в самой вещи.

Но относительно этого следует сказать, что, без сомнения, как указано в «Метафизике» ¹, акт ранее потенции, и не только по смыслу или в познании, но по самой субстанции и по определению, как причина — ранее причиненного, и имеет бытие причины и сущности, как мы сказали, хотя не имеет бытия, иначе как в природе частного, и этим образом она есть одна сущность не единством числа (как мы говорим, что число едино), но единством бытия, сущности самой по себе, и формы, единству каковой, соответственно ее способности сообщаться, не противоречит множественность, и в таком смысле говорится о едином во многом и относительно многого.

Если же некто возразил бы, что согласно сказанному универсальное есть прежде вещи, а не после нее, в то время как Аристотель говорит, что универсальное — или ничего, или после своего единичного, то мы говорим: то, что есть универсальное, без сомнения прежде вещи, но актуальность ее универсальности, которую сотворяет действующий интеллект из того, что в вещи есть чтойность существующей вещи, которая истинно предицируется самой вещи, и поэтому она следует вещи, абстрагированная от самой вещи. Таким образом, ясно понимание прежде сказанного и того, что обе стороны говорят в некотором смысле истинное.

Из этого ясно, что поскольку материя есть ничто от истинного бытия вещи, никоим образом никакая вещь не понимается через ее материю, но через ее форму. Таким образом, поскольку универсальное есть объект, свойственный интеллекту, универсальное бытие относится к форме, а не к материи, форма же сообщаема всему, материя — несообщаема (она ни по способности, ни по акту не существует во многом одной и той же своей [частью], но только различными частями, так, что согласно этой части — в одном, а согласно другой — в другом), и поскольку вещь именуется согласно тому, благодаря чему она познается, она надлежащим образом именуется от формы, а в отношении материи не познается и не именуется иначе, как по аналогии к форме, как мы сказали в конце первой [книги] «Физики». Итак, поскольку индивидуум есть индивидуум благодаря материи, он имеет надлежащее имя, в собственном смысле, согласно тому, что он есть субстанция посредством формы, которая надлежащим образом, наиболее первично и в высшей степени является субстанцией. Обо всем это достаточно сказано в первой [книге] «Логики».

Из сказанного же, кроме того, принимается следующее: поскольку универсальное находится в сущности вещи согласно обладанию

¹Аристотель. Метафизика, 1049b4-1051а 3.

способностью к существованию во многом целиком и поскольку эта способность равна по отношению к прошедшим, настоящим и будущим вещам, универсальное, каковое есть субстанция вещи, или изливается в субстанцию, унивокально по отношению ко всем прошедшим, настоящим и будущим вещам.

Кроме того, поскольку универсальное относится к способности сущности, которая прежде материи и составного [из формы и материи], ясно, что относительно некоего существующего частного человека неверно [высказывание], что человек есть живое существо, и иные высказывания такого рода.

Из этого опять-таки ясно, что хотя невозможно, чтобы после разрушения первой субстанции оставалось что-либо из остального, однако наука относится к вечному и сама вечна и неразрушима, поскольку основывается только на способности сообщаемости, свойственной форме и сущности, и на том, что составляет ее претерпевания и различия; таковое же вечно и неразрушимо, будь оно частно или нет. Но в каком смысле одна наука относится ко всему, а в каком — нет, разъяснено в том, что сказано в [книге] «О душе».

Глава IV.

О ложности мнения того, кто говорит, что всякая форма есть везде и всегда

Хотя этот путь наиболее разумен, однако некоторые не склонны так говорить, но говорят, что все формы, и субстанциальные, и акцидентальные, суть общие по своему бытию. И поскольку формы в материи [существуют] только акцидентально, как мы сказали прежде, а материя не замыслена к бытию, но форма есть все бытие вещи, поэтому они говорят, что всякая форма сама по себе есть везде и всегда, ведь некое бытие не замыкается в место и не привязывается к «теперь», иначе как из-за самой материи, определенной к противоположности. То же, что вне противоположности и движения, то сверх времени и временных различий.

[Далее], они говорят, что поскольку формальная сущность сама по себе везде и всегда, а по акциденции — в материи, она более истинно существует везде и всегда, чем здесь и теперь, и более истинно там, где она существует согласно формальному бытию, чем там, где она существует согласно материальному бытию, которое уменьшает ее бытие и ограничивает ее способность сообщаться. И из этого следует, что она более истинна в интеллекте, чем в материи.

И они говорят, что если некие формы — отделенные, как, например, интеллект, то они существуют там, где действуют, и могут быть во многих вещах одновременно.

И из первого заключают, что универсальное, которое постигается во всех душах и существует во всех ее частных вещах — одно, и,

таким образом, соглашаются, что есть одна по числу наука во всех душах, но говорят, что различные последовательности (continuationes) этой науки существуют в людях из-за различия воображения, от которого интеллект принимает [фантазмы], как указано в третьей [книге] «О душе».

Из второго же заключают причину предсказаний, которые делают некроманты и авгуры, а именно один гипнотизирует другого и препятствует действиям души в нем. И они имеют основания для своей первой позиции: одно, наиболее сильное, о котором мы сказали, и другие, которые мы изложили в книге «О душе».

Но поскольку рассмотрение их всех займет много времени, по-видимому, следует нам высказать, без предварительного обсуждения, лучшее положение, которое противодействует ложности этого мнения: поскольку истинное и незыблемое бытие в природе есть то, что дает форму частной материи, формальное же бытие существует в сущности формы только согласно способности и в отделяющем интеллекте только согласно акту, как мы сказали, постольку, говоря наиболее истинным образом, сущность присуща форме везде и всегда только согласно способности, а не актуально. И когда говорится, что там, где вещь существует сама по себе, она существует более истинно, чем там, где она существует акцидентально, следует сказать, что это было бы истинным, если бытие везде и всегда подобало бы ей согласно акту, это же неверно, и поэтому не следует то, что они выводят: что бытие согласно способности есть бытие в некотором отношении и потенциальное, бытие же в материи есть бытие истинное, совершенное и актуальное. И когда говорится, что бытие акцидентально форме, следует сказать, что это акцидентальное не делает акцидентальным само бытие, которое есть акт материи и составного из формы [и материи], ведь оно существует субстанциально и истинно, а говорится «акцидентально» в том случае, если акциденция существует посредством другого, а не посредством самого себя, поскольку истинно, что бытие в материи не подходит форме и сущности посредством себя и из-за себя.

Глава V.

Об опровержении ошибки Платона относительно указанного

К этому же надлежит упомянуть о философии Платона, который при всяком подлежащем разъяснению поводе такого рода различал троякое универсальное. Первое — до вещи, которое есть формальная причина, обладающая виртуально всем отдельным и вечным бытием ранее существующей вещи. Ведь если оно — причина, то надлежит ему быть прежде вещи, и если изменение, порождение и разрушение есть только в подлежащей материи, оно будет ранее всего такого рода, и поэтому оно непорождаемо и вечно. И поскольку оно дает материи

все бытие и является бытием индивидуального, подобно тому как печать дает фигуру воску, фигура же будет обладать изначально всем бытием и способностью вещи, вследствие этого он сказал, что такое универсальное — отделенное и существует математически, согласно самому себе; оно есть начало науки и формальная причина порождения во всем порожденном и остается вне порожденного, подобно тому как деревянная колодка, на которой делают башмак, остается вне кожи, в то время как по ней формируются все башмаки. И поскольку форма вечна, он сказал, что она есть начало познания, а поскольку нематериальна, сказал, что она есть всегда и везде во всех душах та же самая. Второе универсальное, как он сказал, только в вещах, и оно есть форма вещей, запечатленная от первого универсального, из которого возникают формы вещей, как из некоторого etymagium, то есть печати. Это второе, как он говорит, подлежит движению и изменению из-за материи, в которой оно существует. Третье же, сказал он, существует после вещи, то есть по рассмотрению воспринятого от вещей, и посредством его, как он сказал, познается не некая вещь, но познается в надлежащей природе и по приложению формы к тому, что делает ее частной и индивидуальной.

Аристотель же оспаривал это, указывая противоречивость этого, посредством многих оснований: ведь истинно, что начала вещей, близкие частным вещам, суть частные, а разрушимым [вещам] — разрушимые [начала]; однако это не имеет отношения к настоящему рассмотрению. Но изложенного касается то, что если бытие и сущности вещей, вечные и неразрушимые, суть таковы, как он, [Платон], сказал, то они суть совершенно ничто по отношению к бытию вещей, существующих в природе, ведь вещи познаются не иначе, как посредствам начал, которые относятся к их бытию; таким образом, посредством предсуществующих универсалий, обладающих бытием вещей изначально, никакая вещь не познается, и, таким образом, они бесполезны для познания вещей¹.

Кроме того, согласно этому универсальное ложно предицируется многим сущим вещам, поскольку согласно принятому, оно не подобает многому; первое [универсальное] же есть ничто относительно бытия вещей и поэтому не может предицироваться некоторой вещи. Из-за этого, без сомнения, философия Платона в этой части наиболее несообразна.

Кроме того, если природные вещи отличаются от математических тем, что они воспринимаются определяющим разумом вместе с подвижной и чувственной материей, как могло бы быть, чтобы таковые [идеи] существовали бы отделенно?

Кроме того, если они были бы отделенными, что бы принудило их соприкоснуться с материей и причинять в ней природное бытие? Ведь etymagium, о котором он говорит, касается воска для

¹ Там же. 1079b16.

отпечатывания только посредством чего-то движущего. Какое же движущее такого рода имеется для отделенных форм, невозможно сказать, хотя некто стремится его измыслить.

Итак, это сказано о природе и сущности интеллигибельного.

Трактат III

О СРАВНЕНИИ ИНТЕЛЛЕКТА
И ИНТЕЛЛИГИБЕЛЬНОГО

Глава I.

Каково интеллигибельное в интеллекте?

Далее следует сказать о сравнении интеллигибельного с интеллектом согласно единству и различию одного и другого. Поскольку же всякое познание происходит посредством уподобления некоторого интеллекта к интеллигибельному, надлежит быть единому из интеллекта и интеллигибельного, оно же едино не как субъект и акциденция или как то, что становится единым из материи и формы, как подобающе указано в третьей [книге] «О душе», и поэтому надлежит более ясно исследовать, каким образом они составляют единое.

Чтобы познать это, надлежит нам рассмотреть то, что объединяется в свете из цветов, которые абстрагировались из него. Ведь среди всего телесного нет ничего, в чем так проявлялось бы подобие нетелесному, как в свете, из-за чего даже действующий интеллект назван как бы светом в книге «О душе». Итак, мы скажем, что в свете существует троица: свет, освещение и свечение (lux, lucere, etlumen), которые, рассмотренные сами по себе, не имеют, по-видимому, ни малейшего реального различия. Если же они будут рассмотрены относительно чего-либо другого, то они весьма различаются между собой, поскольку свет есть форма свечения в теле, которое изливает свечение, сияние есть эманация этой формы на другое, а свечение есть уже принятая форма от того, что светит прежде. Цвет же, согласно тому, что он абстрагируется от тела и производится согласно спиритуальному бытию в светлом или прозрачном (in perspicuo sive diaphano), есть в нем не всецело как акциденция в субъекте, поскольку акциденция не получает форму и сущность акциденции от субъекта, но только существует [в нем]. Цвет же от свечения имеет сущность и форму цвета, как указано в первой [книге] «О чувстве и ощущаемом».

К тому же свет не существует в свечении как форма в материи, поскольку форма вводится посредством изменения относительно материи и производит порождение составной вещи. Цвет же (как сказано в другом месте) не исходит от светлого прозрачного [тела] таким образом, но посредством формальной абстракции абстрагируется от окрашенного, как фигура от печати.

К тому же форма имеет материальное бытие в материи, в которой она находится, цвет же имеет не материальное бытие в прозрачной вещи, но спиритуальное, из-за чего изменение прозрачной вещи по цвету и свечению бывает внезапным (что пояснено в других [местах]). Если же только интеллект мы назвали бы светом, который есть в нем, то интеллект, интеллигибельность и его интеллигибельное, воспринятое от другого, не различались бы, и, познавая то, что принимало бы его интеллектуальный свет, он познал бы все собственное познание, и, познавая какое-либо интеллигибельное, познал бы себя и свое собственное действие.

Совершенно таким же образом нам надлежит иметь представление и относительно интеллекта и интеллигибельного, которое есть в нем, взятого в актуальности. Оно же абстрагировано от вещей, и, поскольку существует в свечении интеллекта, оно существует в том, что дает ему интеллигибельную форму по акту, а не как акциденция в субъекте, и не как форма в материи, и это не является несообразным, поскольку таковое оно согласно спиритуальному бытию, которое оно имеет, принятое в том, что его абстрагирует, и не есть акциденция, и не субстанция, согласно наиболее истинному восприятию его, и не есть отличие сущего или некий вид [сущего] (разве что если сущее понимается «в некотором отношении»), но есть некая сущая интенция, воспринятая согласно способности того, что действует с ней. Способность же света такова, что собирает бытие цветов, а способность интеллекта такова, что собирает интеллигибельное, воспринятое согласно акту познания.

Из того, что сказано, ясно, что интеллект познает свое познание никаким иным действием или акцией, нежели познанием своего интеллигибельного, и что он познает себя, познавая некое интеллигибельное. Причину этого мы уже назвали — поскольку интеллект зовется нетелесным светом интеллектуальной природы, который воспринимается или в самой интеллектуальной природе, или исходящим из нее, или воспринимаемым и определенным через интеллигибельное, и не имеет в себе некоего формального отличия. Если же [интеллект и интеллигибельное] относятся к чему-то другому, то отличаются в соответствии с тем, к чему относятся.

Глава II.

О различии интеллигибельного по роду

Но в интеллигибельном есть различие, которое есть в цветах, соотносящихся со зрением. Ведь из-за большего преобладания и примеси ясного и прозрачного в ограниченных телах, мы видим, что некие цвета в приходящем свечении делаются сверкающими и рассеивающими свечение, освещая другие вещи. А иногда если окрашенное тело полностью прозрачно, то когда привходит свечение,

эти цвета окрашивают тела, находящиеся напротив, как мы видим в случае цветного стекла, пройдя через который, свечение несет с собой цвет стекла и бросает его на тело, на которое оно падает через стекло. Некие же [вещи] настолько превосходны в чистоте прозрачности, что становятся настолько лучащимися, что превосходят гармонию глаза и не могут быть видимыми без большой трудности. Иные же рассеивают свет и прозрачность настолько, что они едва могут различаться зрением из-за того, что они лишены в своем составе прозрачности, собственный акт которой есть свечение.

Подобное происходит и в интеллигибельном, поскольку его формы из-за того, что они просты и универсальны и не имеют ничего от лишенности, не смешиваясь с материей, и суть для некоторого интеллекта, как ясные цвета для некоторого свечения. Согласно же тому, что они по природе более первичны, универсальны и просты, они наиболее интеллигибельны, и как более благородные они предают свет интеллигибельности другим. Некоторые [интеллигибельные формы] своим светом превосходят наш интеллект, связанный с пространством и временем, и суть как наиболее ясное по природе, которое относится к нашему интеллекту, как свет солнца или как самый сияющий цвет к глазам сов или летучих мышей. Иные же не проявляются иначе, как благодаря свету другого, как те, которые приобретают достоверность из первых и истинных [начал]. Некоторые же из-за чрезмерного смешения с лишенностью не могут схватываться интеллектом с совершенством, как, например, движение, время и первая материя.

Из этого ясно, что предметы теологии, наиболее ясные, познаются в малой степени, математические — в наибольшей, а физические редко познаются точным и прочным знанием. Это происходит потому, что божественное своим светом превосходит наш интеллект и отталкивает его, математическое пропорционально само по себе нашему интеллекту и смешено с интеллектом и свечением интеллекта, физическое же из-за лишенности, материи и движения отпадает от интеллекта. Поэтому говорят, что божественное — сверх интеллекта, математическое — в интеллекте, а физическое — ниже интеллекта.

Далее от сказанного следует обратиться к тому, каким образом навык, [сформированный относительно] начал, называется интеллектом, навык заключений — наукой, а сам ход от начал к заключению — рассуждением (ratiocinatio): ведь начала обладают в наибольшей степени познанием (intellectus) света и формы, из-за чего они от формы называются «интеллектом». Заключение же обладает интеллектуальным свечением в наименьшей степени и как бы посредством другого, из-за чего ему выпадает другое слово, и оно называется «наука», поскольку всегда совершается согласно научению, и никогда не причиняет свет в другом иначе, как принимая начала. Рассуждение же именует соединение, и как бы направление светящего самого по себе на другое, и поэтому этим именем определяется ход от начал к заключениям.

Далее, от этого обратись к тому, что иногда в некоторой вещи затемняется интеллектуальное свечение из-за того, что между ней [и источником света] располагается затемнение от материи и лишенности, и на него падает затененное и темное свечение, как в том, что называется только вероятным, но всецело погибает оно в том, что является только чувственным, как указано в первой книге, относящейся к этой науке. И от этого обратись к тому, что в вероятном существуют несовершенные доказательства и выводы, заключаемые с опаской, ведь вероятное не есть первое и истинное, полное светом интеллигенции, и не приобретает достоверность из истинных [начал], но таково, каково вообще обнаруживается извне в вещах, в которых оно как некое составление интеллектуального света с большой тенью, причиненной материей и лишенностью, и поэтому универсалии в них не истинны и не относятся к неизменной истине. А поскольку всякое совершенство и точность доказательства происходят от универсальной и неизменной истины, то надлежит в таковых быть и доказательствам несовершенным и неточным, поэтому они не хорошо заключают и заключение принимается с большой опаской противоречия. О мнении же, сомнении и неясности мы сказали в других книгах, к тому же будет место сказать об этом в «Первой философии».

Глава Ш.

О различии интеллектов как самих по себе, так и соответственно интеллигибельному, так и соответственно способности познания

Есть различие интеллекта, полагаемое многими философами, относительно самих частей души — то есть возможностный и действующий интеллект, о котором сказано в книге «О душе». Третий же, формальный интеллект, а именно когда форма познанного или действующего посредством света интеллекта есть в душе, делится на практический и спекулятивный, которые исследованы в третьей [книге] «О душе». Этот формальный делится на простой интеллект и составной. И простой есть интеллигенция, относящаяся к несовершенному, интеллигенция, относящаяся к совершенному, составляется или посредством высказывания, или же по способу силлогизма либо доказательства другого вида. И тот, который называется составным, делится на интеллект, называемый «интеллектом начал», которые некоторым образом врожденны нам — посредством того, что мы принимаем начала не от другого начала, но познавая термины, которые сразу порождаются в нас, и интеллект, приобретающий от других, который зовется у философов «приобретающим», поскольку приобретается посредством исследования, научения и занятий. И основание их деления ясно из их имен.

Согласно же способности интеллектуальной природы, каковая есть в людях, причиняется некое деление интеллектов, о котором упоминали некоторые из философов, и прежде всего Аристотель, Авиценна и некоторые другие, следующие им. Ведь есть некоторый интеллект, более смешенный с пространством и временем, то есть с воображением и чувством, иной же более отделенный, а третий — средний, некоторый же не имеющий и сил воображения, и восприятия чего-либо посредством чувств. И первый, затемненный, воспринимает только с трудом, и если учится чему-либо, то надлежит использовать чувственные примеры, а таковые невозможны для познания того, что ясно само по себе и для божественного, как исследовано в «Первой философии», и народом называются они «существами с малой сообразительностью».

Вторым же свойственно все познавать как бы само по себе или из малого поучения, поскольку они обладают действующим [интеллектом] не как потенцией души или как бы сотворяющим интеллигибельное в душе посредством абстракции, но имеют его как бы вместо формы, посредством которой интеллектуальная душа совокупно действует; ведь в книге «О душе» мы сказали, что есть блаженство, к которому намеревается прийти всякий философ, и этот [интеллект] зовется «святым», или «мировым», интеллектом у Авиценны. Аристотель же называет его «божественным интеллектом», и этот интеллект принимает иллюминацию для пророчества и к наиболее истинному толкованию снов от малого научения.

Средний же — которому учение содействует легче для познания как пророческого, так и божественного. Но третьему невозможно содействовать ни на каком основании, поскольку он не отделенный и не имеет орудий, которыми получил бы помощь от действия чувственной души, и он иногда бывает из-за повреждения [телесного] сложения, как у глупцов, иногда не отходя от близости к чувственным восприятиям, как происходит у тех, кого называют идиотами. Из этого ясно, что те, кто долгое время изучают частное, как, например, человеческие деяния (что учат те, кто имеет склонность к законам), и не исследуют в законах их причины и основания, становятся неспособными к философии.

И таков конец первой книги.

Страница сгенерирована за 0.2 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com