Мастер Экхарт Проповеди

392

ПРОПОВЕДИ

Отом, чтоБогедин¹
Deus unus est

БОГ. Ансельм: «Бог — Тот, в сравнении с Кем нельзя выдумать ничего лучше».

Августин. О христианском учении. 1,11: «Бог над богами предполагает такое, в сравнении с чем нет ничего лучше и возвышенней». И ниже: «Нет никого, кто думал бы, что Бог — Тот, в сравнении с Кем есть что-то лучшее».

Бернар. О рассуждении V: «Что такое Бог? То, лучше чего нельзя выдумать».

Сенека. Пролог к натуристорическому вопросу: «Что такое Бог? Все, что ты видишь, и все, чего не видишь. Следовательно, Его величие сводится к тому, что нельзя себе представить ничего более величественного».

Бог в простоте — бесконечен, а в Своей бесконечности — прост. Поэтому Он повсюду — и повсюду как целое: повсюду — в силу бесконечности, повсюду как целое — в силу простоты. Бог один погружается во все, что есть, в собственную сущность вещей; но ничто из иного (aliud) не погружается в другое (alter)². Бог в глубине всякого, и только в глубине. И Он один един ³. Примечательно, что всякое создание в Боге любит единое (unum), и любит Его по причине единого, и любит Его, потому что Он един.

Прохорова И. М., перевод, примечания, 2001

¹ Перевод выполнен по изданию: TextbuchzurMystikdesdeutschenMittelalters: MeisterEckhart, JohannesTauler, HeinrichSeuse, ed., JosefQuint, Halle/Saale: M. Niemeyer, 1952. Проповедь 13 в нумерации Й. Квинта.

² Латынь в данном случае подчеркивает различие между двумя наименованиями «инаковости»: aliud, которое означает открытое противопоставление в форме всего «другого» или «прочего», и alter, которое означает скрытое противопоставление в форме «второго» из двух. В данном случае aliudозначает все «другое» по отношению к Богу, все, что есть, все сущее, все абстрактные и конкретные «вещи», aalterозначает «второй» по отношению к первому.

³ Буквально: Бог есть один.

393

Во-первых, потому что все, что есть, любит и ищет подобия с Богом. А подобие (similitudo) — есть некое единство, единство неких вещей.

Во-вторых, в едином нет ни горя, ни боли, ни муки, нет даже страдания (passibilitas) и смерти.

В-третьих, в понятии единого как единицы есть все; ведь всякая величина есть единица и едина в едином и при едином ¹.

В-четвертых, поскольку и власть, и мудрость, и божественность как таковую, и даже бытие любят только в той мере, в какой они соединяются (unitur) с нами и мы с ними.

В-пятых, поскольку истинно любящий не в состоянии любить кого-то, кроме одного, из предпосылки «Бог един» следует: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим». Несомненно, любящий хочет, чтобы тот, кого он всецело любит, был только один.

В-шестых, поскольку любящий хочет соединиться с объектом любви, чего он не может, если тот не один. Кроме того, Бог позволяет соединиться с Ним только потому, что Он един. Далее, именно потому что он един, Он, если нужно, может соединять все, и соединять это и с Собой, и в Себе.

В-седьмых, поскольку «единое» означает «неотделимое от всего», следовательно, в самом понятии «нераздельность» или «единство» содержится вся полнота бытия.

В-восьмых, заметь, что единое само по себе становится целостностью и совершенством, потому что у него нет недостатка ни в чем.

В-девятых, заметь, что единое по своей сущности становится бытием как таковым или же сущностью, и сущностью, которая едина. Ведь и сущность (essentia) всегда едина, и добавляется единение (unio), и тогда возможно со-единение — на почве единства.

Вдобавок к этому нужно отметить, что тому кто воистину любит Бога как Единого и по причине единства и соединения, не важно, насколько велико Божие всемогущество или мудрость, так как единое дает больше и становится большим. Не думает он и о благе в обычном его понимании, отчасти потому, что оно касается внешнего и скрывается в вещах, отчасти потому, что оно основывается на более «тесной» связи (adhaesio): «А мне благо приближаться к Богу!» (Пс. 72,28).

В-десятых, заметь, что Единое выше, важнее и проще, нежели само благо, и что оно ближе и к бытию, и к Богу; или, лучше: то,

¹ Последнюю часть этого периода нужно понимать так: каждая величина есть единица (una) числом, единство (unum) сутью в едином (in uno) в той мере, в какой оно составляет часть более высокого единства, через единое (per unum) в той мере, в какой оно своей двойственностью составляет часть этого единства.

394

что по названию «едино», может быть на самом деле «соединым» — как бытие как таковое.

В-одиннадцатых, Бог потому преизбыточно богат, что Он един. Именно в силу того, что Он един, Он — Первый и Наивысший. Вот почему Единое погружается во все и во всякое, всегда оставаясь единым и даруя единство отдельному. Вот почему шесть — не дважды три, но шесть раз по одному ¹.

«Итак, слушай, Израиль, твой Бог — единый Бог ²». Заметь, что единое, или Одно, выступает здесь и как нечто, присущее чему-то, и как нечто, единое с чем-то, — лишь с разумом (intellectus). О материальных формах существования сразу же можно сказать, одно они или нет, так как их множество, пусть даже составных по форме и материи. А нематериальные формы существования, то есть мысленные, — не одно: или потому, что их сущность — не быть, или, еще чаще, потому, что они существуют не мысля. Следовательно, они состоят из бытия и сущности, или же из бытия и мысли. Отсюда следует, что «Твой Бог — единый Бог» есть и такой смысл в словах: Бог Израиля — видящий Бог, Бог видящих ³, Бог, Который мыслит и постижим только в мысли, Бог, Который всецело есть мыслящий ум.

Deus unus est.Примечательно, что это может пониматься двояко. Во-первых, так: «Есть единый Бог». Ведь именно потому, что Он един, Ему подобает быть, то есть потому, что Он — Свое собственное бытие, что Он — чистое бытие, что Он — бытие всего сущего. Во-вторых, так: «Твой Бог — один Бог», означая то, что ничто иное не есть истинно Единое. Ибо ничто из сотворенного не есть чистый и всецело мыслящий ум, ведь в таком случае оно не могло бы быть тварным. Так что я про любую вещь спрашиваю, есть ли в ней мыслящий ум или работа мысли. Если их нет, тогда ясно: то, чему недостает разума, не есть Бог или первопричина всего, что направлено на определенные цели. Если же в вещи есть мыслящий ум, я смотрю, есть ли в ней что-то еще, кроме мысли. Если ничего прочего нет, сразу становится ясно, что она есть простое Единое и, кроме того, нетварна, первична и т. д., что она — Бог. Но если в ней есть что-то еще, кроме мыс-

¹ Этот числовой пример основан на традиционном соединении платонистского и пифагорейского числового символизма. Августин говорит: «Число есть собрание единиц». Экхарт в одном из сочинений говорит: «Все, что есть число, зависит от единицы».

² Здесь начинается новая тема. Предыдущая часть основана на Новом Завете (Поел, к Гал.), эта — на Ветхом (Ис. 46, 9). Экхарт вводит свое основное понятие intellectus: ум, разум, рассудок, интеллект, греческое nous(в аристотелевском смысле).

³ Экхарт, по-видимому, обыгрывает фразу из Иеронима: «Израиль (Яков), человек, который видит Бога» (Israel vir videns deum). То, что в Библии тот «слышит» (audi), а не «видит», Экхарт игнорирует.

395

ли, тогда ясно, что она составная и не является всецело простым Единым.

Следовательно, становится очевидным, что один Бог в собственном смысле есть и что Он — мыслящий ум или мышление, и что Он — только мышление, без примеси чего-либо другого, и что Он — совершенно прост. Потому только Бог, мысля, придает вещам бытие: ибо в Нем одном бытие — это мышление. А из этого следует также, что ничто, кроме Него, не может быть чистым мышлением. Напротив, будь у всего иного некое бытие, отличное от мышления, оно — отчасти потому, что мысль есть нечто нетварное, отчасти потому, что «первое из тварного есть бытие» — не было бы тварью.

В дополнение к предыдущему заметь, что всего, что проистекает из единого или одного, как, например, сходство, подобие, отражение, отношение и тому подобное, в обычном и собственном смысле нет — оно скорее в Боге и в божественном. Посему Августин говорит: «Теперь же отчетливо видится само истинное подобие или сходство и истинное и первое Единое — и не телесными очами или иным каким-то чувством такого рода, но умом». Причина: во-первых, потому, что они сопутствуют Единому, а оно, как сказано, свойственно Богу. Во-вторых, потому, что все вещи такого рода суть «одно во многом», нечто, чего, в свою очередь, никогда и нигде нет, за исключением разума, где оно не «есть», но мыслится. Следовательно, там, где существование не является самим процессом мышления, там нет и подобия. В-третьих, потому, что две величины, подобны ли они или только похожи, не могут быть ни самим подобием, ни самой похожестью, и так со всем остальным. В-четвертых, потому, что нигде в мире нет как двух одинаковых величин, так и двух явлений, во всем совпадающих друг с другом. Случись так, они перестали бы быть двумя или бы иначе определялись. В-пятых, потому, что везде, за исключением разума, всегда есть и проявляется различность, отклонение от формы и тому подобное. «Но Ты — тот же»... (Пс. 101, 28). Тождество и есть Единое.

Из того, что здесь сказано, можно понять и уразуметь, каким образом «соединяющийся с Господом есть один дух (spiritus) (с Господом)» (ср. 1Кор. 6, 17). Мыслящий ум (intellectus) свойственен Богу, а Бог един. Следовательно, всякое простое содержит столько Бога и Единого и настолько едино с Богом, насколько у него мыслящего ума или мыслительной энергии. Ибо единый Бог есть разум, а разум есть единый Бог.

Почему Бог никогда и нигде, помимо разума, не есть Бог.

Августин говорит в Исповеди: «Там, где я нахожу истину, там я нахожу своего Господа, саму Истину». Возноситься к разуму, подчиняться ему означает соединяться с Богом. Соединяться, быть единым, означает становиться единым с Богом. Ибо Бог

396

един. Все, бытующее вне разума, помимо разума, есть тварь, есть тварное, есть «другое» по отношению к Богу, есть не Бог. Ведь в Боге нет другого (non est aliud).

По действию и его энергии вообще различается существование всего тварного; существование есть первое действие, первое различие. В разуме, в Боге — нет различия. Отсюда следует и то, что Писание постоянно призывает к уходу из этого мира, к уходу от самого себя, к забвению своего дома и дома своего рода, к оставлению своей страны и своей семьи, дабы вырасти в великий народ, в котором были бы благословенны все роды; а лучшее место этому — царство мыслящего ума, где, несомненно, все — в той мере, в какой сами есть мыслящие умы, а не другое — во всех (omniainomnibus).

Мастер Экхарт

БЛАЖЕННЫ НИЩИЕ ДУХОМ¹
Beati pauers spiritu,
quoniam isporum est regnum caelorum

Сама Благость отворила уста мудрости, проговорив: «...блаженны, нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Мф. 5,3).

Все ангелы и все святые и все, что рождено было, должно молчать, когда говорит Премудрость Отца ибо вся мудрость ангелов и всех тварей есть чистое неразумное перед бездонной мудростью Бога. Премудрость же утверждает: блаженны нищие.

Есть два рода нищеты. Во-первых, нищета внешняя. Она хороша и высокохвальна в человеке, который по своей воле пожелал жить так из любви Господа нашего Иисуса Христа, ибо любовь Его дана ему на земле. Об этой нищете сейчас говорить я не стану. Но кроме нее, есть нищета внутренняя, и о ней — слова Господа нашего, когда Он сказал: «Блаженны нищие духом».

Прошу же и вас: постарайтесь понять эти слова; ибо я говорю вам в вечной Истине: если не уразумеете Истину, о которой ныне пойдет речь, то и меня понять не сможете.

Некоторые люди спрашивали меня, что такое нищета и что такое нищий человек. На это отвечу:

Епископ Альберт ² учит, что нищий — тот, кто не ищет никакого удовольствия в чем-либо, сотворенном Богом. Это хорошо сказано.

Прохорова И. М., перевод, примечания, 2001

¹ Перевод выполнен по изданию: Lectura Eckhardi. Predigten Meister Eckharts von Fachgelehrten gelesen und gedeutet / hrsg. Von G. Steer und L. Sturlese. Stuttgart, Berlin, Köln, 1998. C. 163-200. Проповедь 52 в нумерации Й. Квинта, относится к зрелому периоду творчества Экхарта и является одной из самых сложных в богословском и философском смысле.

² Альберт Великий в своем «Толковании на Евангелие от Матфея» называет нищим того, кто отрекся от богатства мира сего и признал единственным богатством Бога. Об Альберте Великом см. выше с. 43-48.

397

Однако этого мало, и я скажу лучше, взяв слово «нищета» в высшем смысле: нищий человек — тот, кто ничего не хочет, ничего не знает и ничего не имеет. Сегодня я буду говорить об этих трех моментах и во имя любви божией прошу вас понять, если сможете, эту истину. А если не поймете, не печальтесь, ведь я буду говорить о мудрости, которая такова, что лишь немногие благочестивые люди способны ее уразуметь.

Во-первых, мы утверждаем, что нищий человек — тот, кто ничего не хочет. Положение это некоторые люди понимают неверно. Это те, кто и при покаянии не забывает самих себя и свои внешние дела. Они считают их чем-то великим. Помилуй, Господи, таких людей. Ведь они столь мало понимают в божественной Истине. Основываясь на внешней видимости, многих людей называют «святыми». На самом же деле, внутренне они — ослы, ибо не понимают особенностей божественной Истины. Эти люди также утверждают: нищий человек — тот, кто ничего не хочет. Но они объясняют это так: человек должен жить, не исполняя свою собственную волю, но всегда стремясь лишь к тому, чтобы выполнить волю возлюбленного Бога. Это люди хорошие, ибо у них благие намерения, и потому они достойны похвалы. Даруй им Бог по милости Своей Царствие Небесное. Я же иду дальше и в присутствии божественной Премудрости утверждаю: эти люди не нищие и не похожи на нищих. Их, однако, почитают те, кто не знает ничего лучшего. Но я утверждаю: они ослы, кои ничего не смыслят в Истине. Поскольку помыслы у них благие, они смогут достигнуть Царствия Небесного, но в той нищете, о которой мы будем говорить, они не смыслят ничего.

Если спросят меня, кто же это такой на самом деле — «нищий человек», который ничего не хочет, то я отвечу: покуда человек имеет то, что есть его воля к исполнению всеблагой воли Бога, он не знает нищеты, о которой мы будем говорить. Ведь тогда человек все еще обладает волей, следуя которой он хочет угождать воле Божией, а это — не истинная нищета. Ибо воистину нищий человек отделен от своей тварной воли, как тогда, когда его самого еще не было. Покуда есть у вас воля, которая выполняет волю божию, и покуда есть у вас устремления к вечности и Богу, вы не нищи. Ведь лишь тот человек нищ, кто ничего не хочет и ничего не желает.

Когда я был в своем первоначале, у меня не было Бога, и был я тогда началом самого себя. Тогда я ничего не хотел и ничего не желал, поскольку был отделен от Него и познавал самого себя, обладая истиной. Тогда я желал только себя самого и ничего больше. То, чего я желал, и был я. Чем был «я», того я и желал. И тогда я пребывал отдельно от Бога и всех вещей. Но затем, когда я исшел из своей свободной воли и получил свою тварную сущность, я обрел Бога. Ибо покуда не появились твари, Бог не был Богом, Он

398

был Тем, чем Он был. Но, когда появились твари и обрели свою тварную сущность, Бог больше не был в Самом Себе, Он стал Богом в тварях.

Далее скажу: Бог, поскольку Он Бог, не есть завершение тварей. Ведь такового величия достигает и мельчайшая тварь в Боге. Я утверждаю, будь у мухи разум, и она стремилась бы разумом к вечной бездне божественной сущности, из которой вышла, а Бог, со всем тем, в чем Он Бог, не мог бы дать такой мухе исполнения ее желания. И потому я молю Бога, чтобы отделился я от Него и там бы постигал истину и там бы вкушал вечность, где высшие ангелы, и мухи, и души подобны друг другу, где был и я, желая того, чем был, и будучи тем, чего желал. Поэтому я утверждаю: человек, чтобы стать нищим волей, не должен иметь желаний и стремлений, как тогда, когда его самого еще не было. И именно в этом смысле нищ тот, кто ничего не хочет.

Во-вторых, тот нищ, кто ничего не знает. Когда-то я сказал: человек должен жить так, чтобы не жить ни для себя, ни для Истины, ни для Бога. Сегодня же я скажу другое и более важное: воистину нищий должен жить так, чтобы даже не знать, что он вообще живет ни для себя самого, ни для Истины, ни для Бога. Более того: он должен так освободится от всякого знания, чтобы даже не знать и не ощущать, что в нем есть Бог. Он должен освободится от всякого знания, которое живет в нем. Ибо когда человек пребывал в вечной сущности Божией, то не жило в нем ничто иное, более него: все что в нем жило, было Богом. Посему скажем: человек должен освободится от своего собственного знания, как было, когда его самого не было, и предоставить Богу действовать так, как Он того хочет. И тогда человек сможет освободится.

Все ниспосланное Богом раскрывает себя через действие. Свойственные человеку виды действия — любовь и познание. Теперь возникает вопрос, в каком из них больше благости. Некоторые наставники учат, что она в любви, другие — что она в познании и любви, и скорее правы они. Однако утверждаю: она не состоит ни в познании, ни в любви. Более того: есть в душе единое, из которого проистекают и любовь, и познание. Само оно не познает и не любит — это делают силы души. Только тот, кто познает единое, поймет, в чем состоит благость. Оно не знает ни «до того», ни «после того». Оно не ждет случайно приходящих извне дополнений, ибо не может ни приобрести чего-то, ни потерять. Оно настолько нище, что не знает, что в нем действует Бог. Ведь именно оно и есть то, что довольствуется собой, как Бог довольствуется Собой. Поэтому я утверждаю, что человек должен быть свободен и отделён. Он не должен ни знать, ни понимать, что в нем действует Бог. Вот тогда он будет воистину нищ.

Учители говорят: Бог — сущность, и сущность разумная, и Он познает все вещи. Я же учу: Бог — не сущность, и Он — не разумная

399

сущность, и не познает ни того ни другого. Из этого следует: Бог отделён от всех вещей, и потому Он — все вещи. Кто хочет стать нищим духом, тот должен перестать владеть каким-либо собственным знанием, дабы вообще ничего не знать — ни Бога, ни тварей, ни самого себя. Для этого надобно по своей воле отказаться от знания или постижения дел Божиих. В этом смысле человек должен стать нищим собственным знанием.

Третье: нищий человек ничего не имеет. Многие утверждали, что могущество состоит в том, чтобы не владеть на земле ничем из материальных вещей. В некотором смысле это так, если делается добровольно. Но я думаю иначе.

Прежде я говорил, что тот нищ, кто не желает выполнять волю Божью. Ведь человек должен жить так, чтобы отделиться и от того, и от другого — и от собственной воли и от воли Божьей, стать таким, как тогда, когда его не было. Я утверждаю, что эта нищета — высшая нищета. Во-вторых, я говорил: нищ тот, кто не осознает в себе дел Божиих. У того, кто живет, отделившись от знания и постижения, как Бог живет отделенно от всех вещей, нищета чистейшая. А третье — это нищета внутренняя, при которой человек ничего не имеет, и о ней наша речь далее.

Подумайте хорошенько. Много раз я говорил, и великий учитель [Альберт Великий] наставлял вас так же: человек должен освободиться от всех вещей и от всех дел, внутренних и внешних, дабы стать вместилищем Божиим, где сможет Он действовать. Однако теперь я скажу другое: если человек отделится от всех творений, от Бога и от самого себя, но Бог все же найдет в нем место, в котором сможет действовать, то я утверждаю: покуда в человеке еще есть такое место, он не нищ нищетой внутренней. Ведь наличие в человеке места, в коем мог бы действовать Бог, — ни в коем случае не есть цель божественных дел. Ибо нищета духом это жизнь отдельно от Бога и Его дел, дабы Бог, если захочет Он действовать в душе, Сам стал бы местом, в котором будет действовать, — и Он с радостью это сделает.

Ибо, найдя человека в такой нищете, Бог примет Свое дело в Себя Самого; Он есть собственное место Своего собственного дела, ведь Бог — Делатель, который действует в Себе Самом. Тогда-то, в этой нищете, человек достигнет вечного бытия, кое у него было, в коем он есть сейчас и пребудет всегда.

Святой Павел сказал: «Благостию же Божией есмь, еже есмь» (1 Кор. 15, 10). Но если речь моя вне благости вне бытия и познания, всех желаний и стремлений — как же будет тогда истинно слово святого Павла? Отвечу на это: слово святого Павла истинно. Он нуждался в благодати, ведь благость Божия способствовала тому, чтобы все дарованное ему вошло в его сущность. Когда действие благости кончилось, поскольку завершилось ее дело, Павел остался тем, чем он был.

400

Итак, уразумейте: человек должен быть настолько нищ, чтобы ни сам он не был местом, ни в нем не было бы места, в котором бы действовал Бог. Покуда человек еще сохраняет такое место, в нем остается различие. Потому я и молю Бога, чтобы отделил Он меня от Бога; тогда моя существенная сущность будет вне божественной — если понимать Бога как начало Творения. Ибо в той сущности Божьей, в которой Бог вне существования и различия, я был собой. И там я желал самого себя, и там я познавал себя как Того, Кто творит меня, человека. Поэтому там я — начало самого себя, согласно моей вечной сущности, а не ставшей и временной, а посему в этой сущности я не рожден и в своей нерожденной сущности никогда не умру. По моей нерожденной сущности я был вечно, есмь вечно и пребуду вечно. Все, что есть во мне рожденного, умрет и исчезнет, ибо оно смертно и потому канет со временем без остатка.

При моем рождении возникли все вещи, и я был началом себя самого и всех вещей; тогда, если бы я пожелал, не было бы ни меня, ни вещей, а если бы не было меня, то не было бы и Бога. Что Бог есть Бог, тому начало я. А не будь меня, Бог не был бы Богом. Хотя знать об этом не нужно.

Великий учитель [Альберт Великий] сказал, что его отделение благородней сотворения, и это правда. Когда в результате акта творения я был исторгнут из Бога, все вещи сказали: Бог есть. Но это не дает мне блага, ибо я осознаю себя тварью. Напротив, в процессе отделения, когда я отдельно от своей воли и отдельно от воли Божьей, от всех дел Его и от самого Бога, тогда я — вне всех творений, тогда я — ни Бог, ни тварь, и более того, тогда я — то, чем был и буду, теперь и всегда. И буду я в восхищении, кое вознесет меня выше всех ангелов! В сем восхищении я обрету такое богатство, что Бог со всеми Его божественными делами ничего более не может мне дать как Бог, ибо в моем отделении я буду един с Богом. В нем я — то, чем был. Я ничего более не получаю и ничего не теряю. Ибо там я — неизменная сущность, которая сама изменяет все. Здесь Бог не находит в человеке места, ибо человек, по нищете своей, обретает то, что он вечно был и вечно пребудет. Здесь Бог соединяется с духом, и это — внутренняя нищета, каковую надобно обрести.

Кто не поймет этих речей, пусть не печалится сердцем из-за этого. Ведь покуда человек не дорастет до этой истины, он не поймет этих слов. Ибо это явленная истина, какой она пришла прямо из сердца Божия.

Сподоби нас, Господи, жить так, чтобы вечно ее постигать! Аминь.

401

Мастер Экхарт

БОГ ЕСТЬ ЛЮБОВЬ ¹
Gotistmynne

Сегодня читается Послание, в коем св. Иоанн говорит: «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1 Ин. 4, 16). Однако я говорю: «Бог-любовь, и кто в любви, тот в Боге, и Он в нем». Говоря «Бог-любовь», я имею в виду одно целое. Ибо подумайте, если говорят, «Бог есть любовь», то может возникнуть вопрос, какая любовь, ведь существует не одна любовь, и тем самым можно отвернуться от единого целого. Но дабы сохранить перед собой это целое, я говорю: «Бог-любовь».

Во-первых, надобно сказать: Бог улавливает своей любовью все творения, дабы пробудить в них желание любить Его. Если меня спросят, что есть Бог, то я отвечу: Бог есть благо, и как таковое Он преследует своей любовью все творения и только для того, чтобы направлять их любовь обратно к Себе; какое же счастье дарует Бог, будучи Сам целью их стремлений.

Во-вторых, все творения, любя, стремятся к Богу, ибо нет столь мерзкого человека, который грешил бы, желая зла; грешат большей частью в ожидании удовольствия, которое исходит из любви. Когда один убивает другого, то он делает это не из намерения совершить зло. Более того, ему кажется, что покуда тот, на кого это направлено, жив, не будет у него внутреннего покоя. Следовательно, он ищет удовольствие в покое, ибо — исполнение любви в покое. Как сказано, все твари, любя, устремляются к Богу. Ведь Бог-любовь, и все они стремятся к этой любви. Будь у камня разум, и он бы в любви устремился к Богу. Если бы у дерева спросили, почему оно приносит плоды, то, будь у него разум, оно бы сказало: чтобы обновиться в плодах и через это обновление приблизиться к своему первоначалу. Ведь близость к первоначалу — это исполнение любви. Но Бог есть Начало, и Он есть Любовь. Поэтому и не может душа найти удовольствие в чем-то, кроме любви. Но любовь — это Бог. Св. Августин говорит: «Господи, если бы Ты дал мне все, что можешь дать, я не нашел бы в том удовлетворения, ибо Ты не дал бы мне Себя Самого». Далее св. Августин говорит: «О, человек, люби то, чего можешь достичь своей любовью, и крепко держись за то, в чем душа твоя находит удовлетворение».

В-третьих, я говорю: «Бог-любовь, покуда Он распространяет свою любовь на все творения, и они в нем — как единое целое. Ведь во всех творениях — ив каждом в отдельности — есть нечто, возбуждающее любовь, и потому каждое творение, действительно имеющее разум, любит другое, равное ему в этом. Потому-то жен-

¹ Печатается по изданию: Экхарт М. Духовные проповеди и рассуждения. М., 1912, Проповедь 63 в нумерации Квинта.

402

щинам часто нравится что-то красное, дабы доставить себе удовольствие радостью, которую они от этого получают. А если оно не доставляет им удовольствия, то в следующий миг им нравится что-то зеленое. Однако и с ним они не достигают желаемого, радость, приносимая цветом, не делается безраздельной; тогда им еще хочется платок того цвета, который, как им кажется, приносит радость. Однако именно оттого, что во всех творениях есть что-то, приносящее радость, люди любят то одно, то другое. Но постарайся забыть и о том, и о другом, и тогда то, что останется, будет Сам Бог. Если ты вешаешь картину на стену, стена становится носительницей картины. Кто любит картину, тот вместе с нею полюбит и стену. Когда стену убирают, вместе с ней убирают и картину. А теперь убери стену так, чтобы картина осталась, тогда картина будет сама себе носительница. Кто любит картину, тот будет любить только картину в чистом виде. Люби то, что достойно любви, а не то, на чем оно казалось достойным любви: вот тогда ты полюбишь Бога в чистой непосредственности. И в этой истине нет сомнения.

Св. Дионисий говорит: Бог даровал Себя душе как Ничто; это означает, что Он для нее непознаваем. Поскольку мы не можем познать Бога, мы любим в тварях то, что в них кажется нам хорошим, но мы вместе с хорошим любим и сами вещи, склоняющие нас ко греху.

Число ангелов бессчетно, никто и вообразить не может их числа, и каждый из их видов выше другого. Если у самого нижнего ангела отнять маленькую частицу, как если бы мы отрезали щепку от куска дерева, и частица эта во всем великолепии, присущем ей по природе, упала бы на землю, то все на земле расцвело бы и принесло плоды. Представьте теперь, как же должны быть прекрасны высшие ангелы! Если, собрав великолепие всех ангелов, присущее им по их природе, а также великолепие всех тварей, присущее им по их природе, и со всем этим вселенским великолепием подойти к Богу, то Бога тем самым не найдешь, ибо все это в сравнении с Ним будет ничтожно, это будет вообще ничто — совершенная малость, и даже менее того; вот это и есть чистое Ничто. Так пойми: Бога находят только в едином.

В-четвертых, я говорю: «Бог-любовь», покуда Он своей любовью любит все творения, невзирая на то, знают они о ней или нет. Поэтому я повторю то, что уже говорил в прошлую пятницу: я никогда не попрошу Бога подарить Его любовь и не возблагодарю Его за этот дар. Ведь если я буду достоин воспринять дар Его любви, Он даст его мне, будет ли это мне в радость, или нет. Следовательно, я не буду просить Его о любви, ведь Он даст мне ее безусловно. Но я попрошу Его сделать меня достойным принять дар Его любви, и я возблагодарю Его за то, что Он — Тот, Кто его дает. Я говорю: «Бог-любовь», ибо Он любит меня любовью, которой любит Себя Самого. И если бы кто-то лишил Его таковой любви, тот ли-

403

шил бы Бога и Его божественной сущности. Но даже если Он любит меня Своей любовью, то этим я не достигну блаженства. Более того, я только тогда достигну блаженства, когда полюблю Его, для того, чтобы обрести блаженство в Его любви.

А теперь обратимся к словам: «Кто в любви, тот в Боге, и Он в нем». Если меня спросят, где Бог, я отвечу: Он — повсюду. Если меня спросят, где душа, пребывающая в любви, я отвечу: она — повсюду. Ведь Бог-любовь, и душа, пребывающая в любви, — в Боге, и Бог — в ней. И поскольку Бог — повсюду, а душа — всецело в Боге, она не способна пребывать отчасти в Боге, а отчасти — вне Его. И раз Бог в ней, то душа непременно должна быть повсюду, ибо Он, Кто повсюду, — в ней. Бог — повсюду в душе, и она повсюду — в Нем. И посему Бог есть Все по ту сторону всего, и душа с Богом есть Все по ту сторону всего.

Эту проповедь можно говорить и по праздникам. Она окончена. Однако оставайтесь на местах. Задержу вас еще. Хочу сказать вам еще одну проповедь. Помоги нам, Господи, в нуждах наших!

Мастер Экхарт

СИЛЬНА, КАК СМЕРТЬ, ЛЮБОВЬ¹
Fortis est ut mors dilectio

Я сказал на латыни изречение, написанное в Песне песней; по-немецки оно гласит: сильна, как смерть, любовь.

Это изречение как раз подходит для восхваления возлюбившей Христа великой любовью св. Марии Магдалины, о которой столько писали св. евангелисты, что слава о ней распространилась по всему христианскому миру, и так далеко, как это редко бывает. И хотя многие достоинства и добродетели ее заслуживают прославления, но горячая и превеликая любовь ее ко Христу горела в ней с такой неизреченной силой и так в ней действовала, что именно эту любовь и действие ее по всей справедливости можно сравнить с непреклонной смертью. Оттого и может быть сказано о ней: «Сильна, как смерть, любовь».

Три вещи, которые производит в человеке смерть тела, совершает любовь в человеческом духе. Во-первых, смерть похищает и отнимает у человека все преходящие вещи, так что не может он уже, как раньше, ни обладать, ни пользоваться ими. Во-вторых, нужно ему проститься и со всеми духовными благами, радовавшими тело и душу: с молитвой, созерцанием и добродетелью, со святым паломничеством, словом, со всеми добрыми делами, которые дают утешение, усладу и радость духовному человеку; ничего этого не

¹ Печатается по изданию: Экхарт М. Духовные проповеди и рассуждения. М., 1912

404

может он больше совершать подобно тому, кто мертв на земле. В-третьих, смерть лишает человека всякой награды и достоинства, которые он мог бы еще заслужить. Ибо после смерти не может он уже больше ни на волос двинуться в Царствие Божие: он остается с тем, что уже приобрел здесь. Эти три вещи должны мы принять от смерти, ибо она — расставание тела с душой. Но если любовь к Господу нашему «сильна, как смерть», она также убивает человека в духовном смысле и по-своему разлучает душу с телом. Но происходит это тогда, когда человек всецело отказывается от себя, освобождается от своего «я» и, таким образом, разлучается сам с собой. Происходит же это силой безмерно высокой любви, которая умеет убивать так любовно. Называют же ее недугом сладким и смертью оживляющей. Ибо такое умирание есть излияние жизни вечной, смерть телесной жизни, в которой человек всегда стремится жить для собственного своего блага.

Но эта сладкая, отрадная смерть производит все это в человеке лишь тогда, когда она настолько сильна, чтобы действительно убить его, а не сделать его только хилым, как случается это со многими людьми, которые долго хиреют, прежде чем умереть. Другие хиреют недолго. А еще другие умирают смертью скоропостижной. Также бывает часто, что люди долго колеблются и рассуждают прежде, нежели преодолеют себя настолько, чтобы для Бога всецело отказаться от себя. Ибо часто поступают они так, словно хотят положить свою душу и умереть; но опять возвращаются к прежнему и жадно ищут еще хоть какой-либо малой для себя выгоды; так что делают они это не исключительно ради Бога, а кое-что оставляют и для себя. И до тех пор они все еще не мертвы по-настоящему, но, умирая, чахнут против воли своей, покуда, наконец, благодать Божия, то есть любовь, не одолеет, и они не умрут вполне для себялюбия. Ибо ничто не может умертвить себялюбия и корысти, которые суть жизнь и природа человека, кроме любви сильной, как смерть, иначе никак не могут быть умерщвлены эти свойства. Поэтому и терпят такую муку те, что в аду. Ибо они алчут только своего, алчут, как бы освободиться им от муки! И никогда им не может быть дано это. Потому и умирают они вечною смертью, что жажда своекорыстия не умерла в них и никогда умереть не может. И ничто в мире не может им помочь, кроме одной любви, которой они совсем не причастны.

Таким образом, любовь не только сильна, как телесная смерть, — она гораздо сильнее адской смерти, которая не может помочь осужденным, как та любовная смерть, что действительно убивает жизнь желания и своекорыстия. И происходит это на трех ступенях.

На первой эта смерть, то есть любовь, разлучает человека с преходящим, с друзьями, имуществом и почестями, и всеми творениями, так что ничем он больше не владеет и не пользуется ради себя,

405

и уже предумышленно не двинет ни одним членом по собственной воле и ради собственной пользы. Раз это достигнуто, душа тотчас начинает искать благ духовных и обращается к ним, — к молитве, благоговению, добродетели, восхищению, к Богу. О них научается она радеть и ими научается наслаждаться с упоением, оно же выше всех наслаждений, которыми утешалась она раньше. Ибо эти духовные блага, по самой природе своей, более свойственны ей, нежели блага вещественные. И оттого, что Бог так создал душу, что она не может быть без утешения, а от вещественных радостей она отказалась, чтобы обратиться к духовным, они дают ей такую отраду, что гораздо труднее ей расстаться с ними, чем тогда, когда она расставалась с вещественными благами. Ибо тот, кто сам это испытал, хорошо знает, что часто бывает гораздо легче отказаться от всего мира, нежели от одного какого-нибудь утешения, одного задушевного чувства, какое иногда дается в молитве или каком-либо духовном подвиге.

Но все это лишь начало по сравнению с тем, что следует дальше и для чего любовь действует в человеке. Если любовь действительно сильна, как смерть, то она и действует иначе: она заставляет человека отказаться и расстаться также со всяким духовным утешением и подобными благами, о коих уже сказано выше; чтобы человек свободно и вольно согласился покинуть для Бога все, что до сих пор радовало его душу, чтобы отказался он наслаждаться этим или желать этого.

Боже! Кто и не смог бы этого достичь, того принудила бы к тому любовь к Тебе: ведь откажется он от Тебя, Тебя ради, и отрешится от Тебя, ради Тебя. Какую же лучшую и более драгоценную жертву, ради Него, могли бы принести Богу, как не Его Самого! Но не дивно ли это, что Ему в дар приносишь Его же и платишь за Него Им же Самим!

К сожалению, немного людей, согласных отказаться от преходящих вещественных благ, ибо, отказавшись, они все же часто чувствуют влечение к вещам внешним. Но еще реже встречаются люди, которые охотно оставляют духовные блага, в сравнении с которыми все вещественные блага — ничто. Ибо Тобою обладать, Господи (говорит один учитель) [бл. Августин], это — лучшее, что когда-либо мог даровать мир, что когда-либо дарует он, от Сотворения и до Страшного суда!

Но как ни безмерно высока и редка такая отрешенность, есть еще одна степень, поднимающая человека на более гордую высоту совершенства в достижении его конечной цели. Это совершает любовь, которая сильна, как разбивающая наше сердце смерть! И это бывает, когда человек отрекается и от вечной жизни, и от сокровищ вечности — от всего, что он мог бы иметь от Бога и Его даров; так что вечную жизнь для себя и ради себя он ясно и сознательно никогда уже не принимает за цель и не радеет о ней; когда надежда на

406

вечную жизнь его больше не волнует и не радует, и не облегчает его бремени. Лишь это — истинная степень подлинного и совершенного отрешения. И только любовь дает нам такое отрешение, любовь, которая сильна, как смерть: она убивает в человеке его самость и разлучает душу с телом, так что душа, ради пользы своей, уже не хочет иметь ничего общего с телом и ни с чем ему подобным. А потому расстается она вообще с этим миром, и отходит туда, где ее место по заслугам ее. А что же иное заслужила она, как не уйти в Тебя, о, Боже Предвечный, если ради этой смерти через любовь Ты будешь ее жизнью.

Чтобы совершилось это с нами, в том да поможет нам Бог! Аминь.

Мастер Экхарт

МАРФА И МАРИЯ¹

Intravit Iesus in quoddam castellum
(Лк. 10, 38-42)

Св. Лука говорит в своем Евангелии, что Господь наш Иисус Христос пришел в одно селение. Там встретила Его жена по имени Марфа; у нее была сестра, именем Мария; она сидела у ног нашего Господа и внимала речам Его; а Марфа заботилась о большом угощении и служила возлюбленному Христу.

Три вещи побудили Марию сидеть у ног Христа. Первая — та, что благость Божия охватила ее душу. Вторая — невыразимое томление: она томилась, не зная о чем, и хотела, не зная чего. Третья — сладостное утешение и радость, которые черпала она из вечного слова, истекающего из уст Христа.

И три вещи заставили Марфу хлопотать и служить возлюбленному Христу. Первая — та, что она была старшей и по внутренней своей сути привыкла справлять самое насущное, потому что она полагала, что никто не справится с этим так хорошо, как она. Вторая — мудрое понимание, что, следуя велениям любви, она наилучшим образом устроит внешние дела. Третья — великое достоинство дорогого гостя.

Учители говорят, что Бог готов поддержать всякого человека в его духовных и телесных нуждах до самого предела его желаний. То, что Бог насыщает нас духовно и то, что Он насыщает нас чувственно, можно увидеть на примере возлюбленных друзей Божиих. Насыщая наше чувственное естество, Бог дает нам утешение, радость и удовлетворение, но, чтобы не изнежиться, возлюбленные

Прохорова И. М., перевод, примечания, 2001

¹ Перевод выполнен по изданию: TextbuchzurMystikdesdeutschenMittelalters: MeisterEckhart, JohannesTauler, HeinrichSeuse, ed.JosefQuint, Halle/Saale: M. Niemeyer, 1952. Проповедь 86 в нумерации Й. Квинта.

407

друзья Божии переводят все это в область внутренних чувств. Духовное же удовлетворение происходит в духе. Я говорю о духовном удовлетворении, когда, испытывая блаженство, высочайшая вершина души не опускается вниз, дабы не потонуть в наслаждении, а располагается над нею в силе своей. Только тогда человек пребывает в духовном благополучии, когда тварной любви или скорби не удается склонить к себе высочайшую вершину души. Тварью же я называю все, что ходит под Богом.

Тогда Марфа говорит: «Господи, скажи ей, чтобы помогла мне». Марфа сказала это вовсе не от неприязни, скорее она сказала так из благорасположения, коим побуждалась к сему. Следует счесть это благорасположением или благожелательным упреком. Почему же? Посмотрите! Марфа видела, что Мария наслаждается от всей души. Марфа знала Марию лучше, нежели Мария Марфу, ибо Марфа жила долго и праведно; ведь жизнь дарует самое благородное знание. Жизнь лучше, нежели радость или свет знакомит со всем, что можно повстречать под Богом, и даже в какой-то мере знакомит полнее, чем свет вечности. Вечный свет дает познание себя и Бога, но не дает познания себя без Бога. Когда видят только самих себя, тогда лучше замечают, что подобно, а что неподобно. Об этом свидетельствует святой Павел, а также языческие учители. Св. Павел, видевший в своем экстазе Бога и себя самого духовно в Боге, не мог с точностью разглядеть в себе никакой добродетели, которая присутствовала бы зримым образом; и все оттого, что не подкреплял ее делами. Языческие учители, упражняясь в добродетели, достигали такой высокой степени познания, что всякую добродетель познавали образней, нежели Павел и святые в своем наивысшем экстазе.

Так же было и с Марфой. Потому и словами своими: «Господи, скажи, дабы она мне помогла» она как бы говорила: «Моей сестре кажется, что она может все, что хочет, покуда сидит при Тебе, утешаясь Тобою. Дай ей понять, так ли это, вели ей встать и уйти от Тебя». Это шло от нежной любви, хоть и говорила она сердито. Мария пребывала в таком томлении, что не ведала, почему томилась, и желала, не ведая, чего желала. Есть у нас подозрение, что милая Мария сидела подле Христа более по своей воле, нежели ради духовной пользы. Потому Марфа и сказала: «Вели ей встать!», ибо она опасалась, что та оцепенела в своем сладострастии и не сдвинется с места. Тогда Христос ответил ей и сказал: «Марфа, Марфа, ты заботишься и суетишься о многом, а одно нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее». Это слово Христос сказал Марфе, не порицая ее, напротив, он ответил ей и дал утешение, что Мария станет такой, как того желала Марфа.

Отчего же Христос так сказал и дважды назвал ее по имени? Исидор говорит: нет сомнения, что Бог до того времени, когда стал

408

человеком, и после того времени никогда не называл по имени тех, кто мог бы когда-либо погибнуть. Кого Он не называл по имени, с теми было не все ладно. «Именованием» же, которое дает Христос, я называю Его предвечное знание, непреложное извечное до сотворения всех тварей начертание в живой книге «Отец, Сын и Дух Святой». Те, что там были названы, и то, что Христос запечатлел в имени, облачив его в слово, — из тех людей ни единый не погиб. О том свидетельствует Моисей, к которому Бог сам обратился: «Я знаю тебя по имени...» (Исх. 33, 12), и Нафанаил, которому Христос сказал: «Я видел тебя, под смоковницею...» (Ин. 1, 50). Смоковница означает Бога, в коем имя Нафанаила было записано извечно. Стало быть, засвидетельствовано, что из тех людей никто не погиб, и никогда не погибнет тот, кого возлюбленный Христос назвал человеческими устами из превечного Слова.

Почему же Марфу Он дважды назвал по имени? Этим Он хотел сказать, что всякое временное и вечное благо и все, чем могла бы обладать тварь, дано Марфе в полной мере. Когда Он в первый раз сказал «Марфа», Он свидетельствовал ее совершенство в мирских делах. Когда в другой раз Он сказал «Марфа», то свидетельствовал, что у нее нет недостатка ни в чем, что потребно для вечного блаженства. Потому Он сказал: «Заботишься и суетишься о многом», а думал при этом: ты стоишь при вещах, но не вещи в тебе; у тех много забот, кому трудно во всяком своем деле. Затруднений не знает тот, кто все свои дела справляет по образу вечного света; и такие люди стоят при вещах, а не в вещах. Они стоят к ним совсем близко и все же обретают не меньше, чем если бы стояли там наверху, у границ вечности. «Совсем близко», — сказал я, ибо все твари «посредствуют». Есть два вида «средств». Одно из них то, без которого нельзя войти в Бога, — это мирское делание и совершение во времени, и оно не умаляет вечного блаженства. Делание — когда внешне упражняются в делах добродетели; а совершение — когда с духовным целомудрием упражняются внутренне. Второе же средство — отрешиться от первого. Поскольку мы для того помещены во время, чтобы через мирское разумное совершение стать ближе и подобнее Богу. Именно это подразумевал св. Павел говоря: «...поступайте осторожно... дорожа временем, потому что дни лукавы» (Еф. 5,15-16). Дорожить временем значит непрестанно с разумением восходит к Богу, и не в разноликости образных представлений, а в разумной правде жизни. «Потому что дни лукавы» означает, что день указывает на ночь. Не было бы ночи, не было бы дня, и никто бы не говорил о нем, поскольку все было бы единым светом; именно это подразумевал Павел, ибо светлая жизнь слишком мала, и в ней можно увидеть и тьму, которая закрывает великий дух и затемняет вечное блаженство. Это же разумел Христос, говоря: «...ходите, пока есть свет» (Ин. 12,35), ибо кто творит в свете, тот восходит к Богу, сво-

409

бодный и чистый от всего, что посредствует: его свет есть его совершение, а его совершение — его свет.

Так же было и с милой Марфой. Потому Он и сказал ей: «Едино же есть на потребу», а не два. Я и ты, охваченные вечным светом, суть единое, а двуединое есть пламенеющий дух, что находится над всеми вещами и под Богом у края вечности. Дух этот есть двоица, ибо не видит Бога без посредства. Его познание и Его бытие, или Его познание и образ этого познания, никогда не станут у Него едины. Лишь тогда увидите Бога, когда увидите Его духовными очами, свободными от всяких образов. Тогда единица станет двоицей, двоица единицей; свет и дух, два станут едины, будучи охвачены вечным светом.

Уразумейте, что значит край вечности. Душа имеет три пути к Богу. Первый — многими совершениями, пламенной любовью искать во всех тварях Бога. Об этом сказал царь Соломон: «Между всеми ими я искала успокоения» (Иис. Сир. 24, 7).

Второй путь — путь без пути, свободный и все же связанный, возвышения и вознесения над собой и всеми вещами без воли и без образа, однако у него нет еще устоявшейся сущности. Это разумел Христос в словах своих: «Блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, сущий на небесах», (Мф. 16,17). И св. Петр не созерцал Бога неприкровенным; он был вознесен над всей тварной разумностью небесной силой Отца до края вечности. Говорю вам: он был, не ведая того, взят с порывистой силой любовного объятия Небесным Отцом в устремленном ввысь Духе, который вознесен над всем, что есть тварного, в силе Отца Небесного. Там святой Петр внял голосу, нисшедшему на него сладким звуком, однако же чистому от всякой плотской услады, в нераздельной истине единства Бога и человека в лице Небесного Отца Сына. Дерзну сказать: если бы св. Петр видел Бога без посредства в природе, как было с ним после и как было с Павлом, когда был он вознесен на третье небо, ему бы речи высших ангелов показались грубыми. И Петр начал произносить разные любовные слова, в которых Иисус не нуждается, ибо Он, Тот, Кто безо всякого посредства предстоит Богу в свободе истинного присутствия, смотрит в самое сердце и недра духа. Об этом слова святого Павла: «Знаю человека во Христе... что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать» (2 Кор. 12,2-4). Это следует понимать так, что св. Петр стоял у края вечности, но еще не в единстве, созерцая Бога в своем бытии.

Третий путь, хоть и называется путь, на самом же деле есть пребывание дома, что значит без посредства видеть Бога в своем бытии. Наш возлюбленный Христос говорит: «Я есмь путь и истина и жизнь», единый Христос в едином лице, единый Христос в Отце, единый в Духе, единый в трех: путь, истина и жизнь, единый возлюбленный Христос, в Ком все три. Вне этого пути образуют

410

кольцо и посредствуют твари. На пути этом придешь к Богу, ведомый светом Его слова и окруженный любовью Святого Духа и Отца и Сына: это превосходит все, что можно облечь в слова.

Тут происходит чудо! Разве не чудо — стоять вне и внутри, охватывать и быть охваченным, созерцать и быть созерцаемым, содержать в себе и быть содержимым; это — совершенство, где Дух пребывает в покое, соединенный с возлюбленной вечностью.

Вернемся к нашему рассуждению о том, как милая Марфа и с ней все друзья Божии стоят при заботе, а не в заботе, и здесь мирское делание так же благородно, как и любая служба Богу; ведь оно приводит нас к Нему так же близко, как и то высшее, что может стать нашим уделом, исключая разве что лицезрение Бога в Его чистом естестве. Потому Он говорит: «Ты заботишься и суетишься о многом» и этим подразумевает, что низшие чувства печалили и удручали ее, ибо она не была разнежена усладой духовной. Она была при вещах, но не в вещах; она была вне вещей и они были вне ее.

Три вещи должно помнить в наших делах. Все надлежит делать по порядку, честно и разумно. Порядком я называю то что везде и всюду согласуется с последующим. Честным — то, вне чего во временном мире нет ничего лучше. Разумным же — когда в благих делах ощутима живая истина в ее радостном присутствии. Там, где есть три эти вещи, там они так же приближают к Богу и так же душеполезны, как все блаженства Марии Магдалины в пустыне.

Христос говорит: «Заботишься о многом», не об одном. Это значит: если душа в чистоте и нераздельности безо всякого совершения устремляется к краю вечности, то она заботится, если ей препятствует какой-либо предмет, так что она не может с радостью пребывать там, вверху. Человек бывает тогда опечален таким предметом и погружается в свою печаль и пребывает в заботе. Но Марфа пребывала в совершенной, неколебимой добродетели и непомраченном уме, свободною от всех вещей. Поэтому она желала, чтобы и ее сестра тоже пришла в такое же состояние, так как видела, что та еще не была в своей сущности. То была прекрасная причина, по которой она желала, чтобы ее сестра пребывала во всем, что причастно вечному блаженству. Поэтому Христос говорит: «Одно только нужно». Что же? Это — одно, это — Бог. Это единое потребно всем тварям; ибо если бы Бог взял все Свое Себе, то все твари стали бы ничто. Взял бы Бог все Свое из души Христа, где ее Дух соединен с вечным ликом, Христос стал бы обычной тварью. Потому нужно только это одно. Марфа опасалась, что ее сестра пребывает в сладостном чувстве и желала, чтобы та была такой же, как она сама. Поэтому Христос, говоря это, как бы добавлял: не тревожься, Марфа, «Мария избрала благую часть, которая не отнимется у нее». Высшее, что может стяжать тварь, станет ее уделом: она станет блаженной, как и ты.

411

Послушайте же учение о добродетелях. Добродетельная жизнь имеет три пункта, которые касаются воли. Первый из них — предать волю Богу, ибо то, что надлежит совершить для грядущего познания, отдавая или приемля, — неотвратимо. Есть три вида воли. Первая — воля чувственная, вторая — честная, третья — вечная. Чувственная воля жаждет поучения, желает слушать истинных учителей. Честная воля — такая воля, с которой подходишь ко всем делам Иисуса Христа и святых, и это означает, что равно заботишься о слове, обычае и совершениях своих, сообразуясь с наивысшим. Как только все это будет исполнено, Бог влагает в недра души новое: вечную волю с заветом любви, данным Святым Духом. Тогда душа говорит: «Господи, подай мне от вечной воли Твоей». И если она исполнит все, о чем мы до сих пор говорили, и исполненное будет угодно Богу, то Отец вложит в эту душу Свое вечное Слово.

Наши добрые люди скажут, что надо-де достичь совершенства, чтобы никакое пристрастие не волновало нас и не трогали нас ни радости, ни скорби. Это неправильно. Я же скажу, что не было ни единого святого, которого бы ничто не волновало. Но скажу и обратное: святому даровано уже и в этой жизни ничем не отвращаться от Бога. Подумайте, ведь покуда слова побуждают нас к радостям и скорбям, могут ли они быть несовершенны? Ведь это не так. Даже Христу не было свойственно такое, о чем свидетельствовал Он говоря: «...душа Моя скорбит смертельно» (Мф. 26,38). Слова эти причиняли такую боль Христу, что, если бы на одну тварь легла боль всех тварей, она не была бы так велика, как была боль Христа; и это происходило из благородства Его естества и из святого единения в Нем естества божественного и человеческого. Поэтому скажу: святых, коим бы страдание не причиняло боли, а радость не была бы во благо, не было и быть не может. Случаете я порою — от любви, милости и благодати Божией — что кто-нибудь, какой-нибудь еретик и маловер говорит, что он, дескать, будучи осыпан милостью, равно покоен и в радостях, и в скорбях. Но святой и тут не отвращается от Бога, и хоть и мучается сердце человека, пребывающего в немилости, воля же его все равно пребывает в Боге, говоря: «Господи, я принадлежу Тебе и Ты мне». То, что входит в такого человека, не нарушает вечного блаженства, поскольку не попадает в наивысшую вершину Духа в той выси, где он един с благостной волей Христа.

Христос говорит: «Заботишься и суетишься о многом». Марфа была столь сущностна, что ее совершение ей не мешало; делание и совершение вели ее к высшему блаженству. Блаженство это не было абсолютным: но благородная натура, и постоянное усердие, и прежде помянутая добродетель весьма ему споспешествуют. Мария была прежде Марфой, пред тем, как стать Марией; ибо когда сидела она у ног Господа, она не была Марией, она была ею по имени, но не была ею по сущности, ибо она пребывала в сладостном чувстве и наслаждении и была взята в учение и пока еще училась жить. Марфа

412

же пребывала в сущности, а потому сказала: «Господи, скажи ей, чтобы она помогла мне», как бы желая сказать: «Господи, я бы очень хотела, чтобы она не сидела сладости ради; мне бы хотелось, чтобы она научилась жить и обрела жизнь по сущности. Вели ей помочь мне, дабы она обрела совершенство». Она не звалась Мария, пока сидела у ног Христа. Марией я называю вот что: изнуренную плоть, послушную умудренной душе. Послушанием же я называю то, когда воле довольно того, что повелевает целомудрие.

Наши добряки полагают, что могут достичь такого состояния, когда присутствие чувственных вещей нисколько не затронет их чувства. Но это не дается им. Чтобы раздражающий шум так же радовал мой слух, как и сладостные звуки арфы, такого сподобиться я не могу. Но в моей власти, чтобы воля, духовно слепленная в Боге, была свободна от всякого плотского прельщения, и если просветит меня разум и велит воле отвратиться от этого, то воля ответит: я сделаю это с охотой. Увидите, борение станет в радость; ведь то, что человек стяжает с великим усилием, то станет ему в радость сердечную и принесет плоды.

Некоторые люди заходят так далеко, что хотят избавиться от делания. Я скажу так: не бывать тому. После того часа, когда апостолы стяжали Духа Святого, они начали свершать добрые дела. «Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слово Его», училась, ибо она пошла в ученицы и училась жить. Но после того как она выучилась и Христос вознесся на небеса и она приняла Святого Духа, лишь тогда начала она служение, отправилась за море, проповедовала и учила и стала служанкой и прачкой апостолов. Когда святые становятся святыми, только тогда начинают они вершить добрые дела, ибо тогда собирают они сокровища вечного блаженства. Что сделано прежде того, ведет лишь к покаянию и отводит суд. Свидетельство тому Христос: как только стал Бог человеком, а человек Богом, так и начал Он творить для нашего блаженства — и так до самого конца, покуда не принял смерть на Кресте. Не было члена на Его теле, который не упражнялся бы в добродетели.

Дабы и нам следовать по пути истинной добродетели, да поможет нам в этом Бог. Аминь.