Гроссетест Роберт Об истине

Роберт Гроссетест

ОБ ИСТИНЕ¹

«Я есмь путь, истина и жизнь» (Ин. 14,6). Здесь сама Истина говорит, что она есть истина. Поэтому не без основания можно сомневаться, существует ли какая-нибудь иная истина, или же нет никакой иной [истины], отличной от самой Высшей (summa) Истины. Если же нет никакой иной истины, тогда истина уникальна (unica) и единственна и не допускает разделения или множественности, в том смысле, в каком говорится «всякая (omnis) истина» или «многие истины». Но, с другой стороны, написано в Евангелии: «Он наставит вас на всякую истину» (Ин. 16,13).

Кроме того, если не существует никакой другой истины, то всякий раз, когда говорится, что нечто истинно, то об этом [нечто] сказывается Бог, пусть даже косвенно (adjacenter) в несобственном смысле слова (denominative) и номинально (nuncupative). Итак, одно и то же ли быть истинным и божественным? Это представляется таковым на основании следующего умозаключения: если нет никакой другой истины, кроме Бога, то быть истинным значит быть божественным, и дерево истинно потому, что божественно, и высказывание истинно потому, что божественно и так же во всех прочих [случаях].

Кроме того, истина будущих и возможных вещей представляется непрочной. Та же Истина, которая есть Бог, никоим образом не является сомнительной. Следовательно, есть иная истина, [отличная] от высшей истины.

Кроме того, истина высказывания есть соответствие речи (sermo) и вещи, Бог же не есть такое соответствие, поскольку такого соответ-

© А. Апполонов, перевод, примечания, 2001

¹ Перевод выполнен по изданию: DiePhilosophishenWerkedesRobertGrosseteste, BischofsvonLincoln, besorgtvonDr. LudwigBaur// BeiträgezurGeschichtederPhilosophiedesMittelalteres. Münster, 1912. Bd. IX. S. 130-147.

Цитаты из Библии приведены согласно Синодальному переводу, за исключением тех случаев, когда указанный перевод расходится с латинским.

Сверка перевода выполнена С. С. Неретиной.

13

ствия не было до того, как [начали] существовать речь и вещь, тогда как Бог и высшая истина предшествовали и речи, и сотворенной вещи, обозначаемой речью. Итак, есть иная истина, не являющаяся высшей истиной.

Кроме того, св. Августин говорит в книге «Монологи», что «истина есть то, что есть [это]»¹. Отсюда следует, что сущность (entitas) вещи есть ее истина. Но никакая тварная сущность не есть высшая истина, которая есть Бог. Итак, есть иная истина, [отличная] от высшей истины.

Кроме того, св. Августин пересматривает [свои] слова «Ты, Господи, который восхотел, чтобы истину не знал никто, кроме чистых», сказанные в книге «Монологи» ², говоря так: «Можно ответить, что многие нечистые знают много истинного» ³. Следовательно, многие нечистые видят истину, так что истинно то, что они считают истинным. Но только чистые сердцем видят высшую истину: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5,8). И согласно Платону, как указывает св. Августин в книге «Об истинной религии» ⁴, истина видна чистому уму (mens), и, соединившись с ней, душа становится блаженной. То же говорит Августин и в книге «О борении христианском»: «Тот, кто ошибается, думает, что знает истину, в то время как живет неправедной жизнью» ⁵. Итак, существует иная истина, [отличная] от высшей истины, и ее видят нечистые сердцем.

Кроме того, сказано в Евангелии: «Тот, кто совершает истину, достигает света» (Ин. 3,21). Совершает же человек некую истину, но никто не совершает высшей истины. Итак, есть истина, [отличная] от высшей.

Кроме того, из слов Августина в книге «О лжи» ⁶ можно сделать вывод, что истина двойственна: одна истина [дается] в созерцании, другая — в суждении. И ту истину, которая дана в созерцании, он предпочитает душе, говоря так: «Как душа должна предпочитаться телу, так и истина должна предпочитаться душе, поскольку душа жаждет ее не только больше, чем тело, но даже больше, чем саму себя» ⁷. Но поскольку ничто не следует предпочитать душе, кроме Бога, очевидно, что истина, о которой здесь говорит Августин, есть Бог. Далее он не осмеливается предпочесть душе ту истину, которая дана в высказывании, но отмечает, что ее стоит предпочитать всему временному, говоря так: «Если кто-нибудь говорит, что следует любить истину, и не только ту, которая дана в созерцании, но

¹Augustinus. Soliloq. II 5,8.

²Augustinus. Soliloq. II 5, 2.

³Augustinus.Retractationes. 14,2.

⁴Augustinus.De vera religione. 3, 3.

⁵Augustinus.De agone christiano. 13,14.

⁶ Augustinus. De mendacio. 3,3; 16,31; 20,41.

⁷ Augustinus. De mendacio. 7,10.

14

иту, которая дана в высказывании, потому что она так же истинна для своего рода вещей, не иначе, как с целью явить телесной деятельностью знание, которое схватывается и созерцается в душе, чтобы поставить истинную красоту веры выше не только золота, серебра, драгоценностей, имущества, но и всей временной жизни и любого телесного блага, я не знаю, умен ли тот, кто скажет, что он заблуждается» ¹. Здесь Августин достаточно ясно различает две истины, из которых вторую не осмеливается приравнять к душе, не говоря уже о том, что бы предпочесть ей [эту истину]. Но если бы он не верил или хотя бы сомневался, что истина суждения отлична от высшей истины, он не испытывал бы сомнений в том, что она должна быть предпочитаема душе.

Согласно же св. Ансельму, представляется, что не существует истины, отличной от высшей, и в своей книге «Об истине» ² он заключает, что существует единая (unica) истина всех истин, и она является высшей истиной, так же как есть единое время для всего того, что совместно существует в одно и то же время.

Кроме того, правдоподобно, что, если истина некоего одного высказывания, каковое высказывание истинно по отношению к тварному, есть высшая истина и истина всех высказываний и всего, могущего быть высказанным, есть одна и та же истина, ничто, кроме высшей истины, не являлось бы [истиной] без начала и конца. Однако истина высказывания «семь плюс три равняется десять» есть [истина] без начала и конца, следовательно, эта истина есть высшая истина. С этим соглашается Августин в книге «О свободе воли», говоря так: «Семь плюс три равно десяти не только сейчас, но и всегда; и не было такого, чтобы семь плюс три не равнялось десяти и не будет такого. Итак, я сказал, что эта истина числа обща мне и кому угодно, кто умеет считать» ³. Такая истина вечна и потому является высшей.

Точно так же без начала и конца истинно суждение «нечто было будущим» ⁴ истинное не иначе, кроме как благодаря своей собственной истине. Собственная же истина есть вечная и высшая. Аналогично и в случае условных суждений типа: «если есть человек, есть животное». Итак, согласно предположению, любая истина, могущая быть высказанной (veritas enuntiabilis), есть высшая истина. Также св. Августин говорит в книге «Об истинной религии», что «истина есть то, что обнаруживает, что есть [это]» ⁵. Следовательно, собственная истина какой-либо вещи показывает ее бытие. Так как таково определение истины, то всякой истине свойственно демон-

¹Augustinus. De mendacio. 20, 41.

²Ансельм Кентерберийский. Об истине. См. T. 1. С. 227-230. наст. изд.

³Августин. О свободе воли. II 8, 21 // См. т. 1, с. 41 наст. изд.

⁴Aliquid fuisse futurum. — Имеется в виду, что нечто из существующего или существовавшего необходимо было когда-то во времени будущем.

⁵Augustinus. De vera religione. 36, 66.

15

стрировать, что есть [это]. Но та или иная истина не может демонстрировать ничего, кроме бытия того, истиной чего она является. Следовательно, если ничто иное, кроме как свет высшей истины, не раскрывает умственному взору бытие той или иной вещи, то нет истины, [отличной] от высшей.

Так же то, что свет высшей истины и ничто иное открывает взору разума, что есть [это], явствует из взглядов [писателей], тщательно исследованных св. Августином. Так, в книге «Пересмотры» он заново обдумывает то, что говорил ранее о мнении Платона относительно припоминания, и корректирует те слова: «По этой причине даже несведущие в каких-либо науках правильно отвечают [на вопросы], относящиеся к этим [наукам], ведь [ответы] им явлены, так как они способны равным образом постигать [науки] и с помощью света вечного разума, где и могут узреть неизменно истинное» ¹.

То же и в книге «О свободе воли»: «Высшая истина раскрывает все блага, которые истинны... ведь как если среди тех, которые при солнечном свете выбирают то, на что охотно смотрят, и преисполняются радостью от этого зрелища, окажутся одаренные более здоровыми и сильными глазами, и для их взгляда не будет ничего более привлекательного, нежели само солнце, освещающее все, чем наслаждаются более слабые глаза, так же и сильный и ясный взор ума, многое и неизменно истинное постигающий разумом (ratio), направляет себя к самой истине, которая открывает [ему] все, и, укоренившись в ней, как бы забывает остальное, в то же время всем в ней наслаждаясь» ².

То же и в книге «Исповедь»: «И если мы оба видим что истинно то, что ты говоришь, и оба видим, что истинно то, что я говорю, то, спрашиваю, где мы это видим? Ни я в тебе, ни ты во мне, но оба мы [видим это] в той неизменной истине, которая выше нашего разума» ³.

То же и в книге «О Троице»: «[Так же и] когда мы схватываем в простом понимании (intelligentia), за пределами умственного взора (super aciem mentis), невыразимо прекрасное искусство (ars) телесных образов. Итак, в той вечности, из которой происходит все временное, мы наблюдаем умственным взором форму, благодаря коей мы существуем и согласно которой мы правильным и должным образом совершаем нечто в отношении себя или телесного» ⁴. То же и в «Трактате на Евангелие от Иоанна»: «Ни один человек не может сказать, что есть истина, если только он не освещается тем, кто не может лгать» ⁵. Эти мнения очевидным об-

¹Augustinus. Retractationes. I4,4.

²Августин. О свободе воли. II 13,36 // См. т. 1, с. 53 наст. изд.

³Августин.Исповедь. XII 25,35.

⁴Augustinus.De Trinitate. II 14, 23.

⁵Augustinus.Tract, in Ioann. II 8, 21.

16

разом доказывают, что все, известное как истинное, постигается как таковое в свете высшей истины.

Однако, что если скажет кто-нибудь: если одно и то же истинное открывается в свете и своей, и другой, [высшей] истины, неужели недостаточно света высшей истины для его освещения, а если достаточно, то каким образом та, другая [истина], не переполняется [этим светом]?

Кроме того, если свет солнца затемняет другие светила так, что, когда он присутствует, эти другие ничто не открывают телесному взору, то каким образом свет [высшей истины], несравнимо более яркий, чем любой другой духовный свет, не превосходит свет [других истин] так, что тот в его присутствии не способен ничто совершать? Возможно, что эти непроглядные тучи противоречащих друг другу мнений рассеялись и исчезли, если бы свет истины хотя бы на короткое время был бы нам явлен. Поэтому надлежит посвятить некоторое время выяснению того, что есть истина.

Более обычно для нас говорить об истине высказывающей речи (oratio) ¹. А эта истина, по словам философа ², есть не что иное, как реальное бытие (esseinre), обозначенное так, как высказывает слово (sermo), то есть, по выражению некоторых, истина есть «соответствие вещи и слова (sermo)» и «соответствие вещи и понятия (intellectus)». Но поскольку более истинно то слово (sermo), которое находится внутри в молчании, а именно понятие (intellectus), схваченное посредством звучащего слова (conceptus per sermonem vocalem), чем то, которое звучит вовне, более истинным будет соответствие внутреннего слова (sermo) и вещи, чем внешнего; если же само слово будет более тесным соответствием себя и вещи, то слово будет не только истинным, но и самой истиной. — Мудрость же и Слово (Verbum), или Слово (Sermo) Отца, в высшей степени соответствует, таким образом, вещи, о которой говорится и произносится. И всякая вещь в высшей степени совершенна тем, что сказывает это слово, и ничто не [совершенно] иначе, кроме как в [связи с тем], что оно сказывается этим словом. И (это слово] не только соответствует [вещи], но есть само соответствие себя и вещи, о которой сказывается. Следовательно, согласно такому определению истины, само Слово (Sermo) Отца есть высшая истина. — И это Слово (Sermo) не может не сказываться и не может не соответствовать тому, о чем сказывается. А потому не может не быть истины.

¹ Боэций (а вслед за ним и многие другие философы Средних веков) насчитывал пять видов речи: повелительную, вопросительную, призывающую, высказывающую и мольбу. Из них только высказывающая речь утверждает, что нечто есть или не есть, а потому только она может быть истинной или ложной.

² Имеется в виду Аристотель.

17

Но вещи, о которых сказывается это вечное Слово (Sermo), сходны с самим сказывающимся словом. И само соответствие вещей этому вечному изречению (dictio) есть их правильность (rectitudo) и обязанность быть тем, что они есть. Ведь вещь истинна и есть то, чем должна быть настолько, насколько она соответствует этому Слову (Verbum). Но насколько вещь есть то, чем должна быть, настолько она истинна. Следовательно, истина вещей есть их бытие такими, как они должны быть, и их правильность и соответствие Слову, которым они вечно сказываются. И поскольку эта правильность постигаема одним лишь умом, и этим отличается от телесной правильности, распознаваемой взглядом, ясно, что св. Ансельм подобающе определяет истину, говоря: «истина есть правильность, воспринимаемая одним только умом» ¹. И это определение охватывает и высшую истину, каковая есть выправляющая правильность, и истины вещей, которые суть выправленные правильности. Правильность же [вещи] есть во всем себе соответствие и отсутствие всякого от себя отклонения.

Кроме того, насколько любая вещь отстает (deficere) от того, чем стремится быть, настолько оказывается ложным то, чем она стремится быть или чем она кажется. Ибо то ложно, говорит св. Августин в «Монологах» ², что «кажется тем, чем не является, или то, что стремится быть полностью и не является таковым». — И он же там же: «Ложно то, что уподобляется чему-либо, не являясь, однако, тем, подобием чего выглядит. Поэтому истинно все то, что лишено ущерба» ³. — Таким образом, истина есть отсутствие ущерба или полнота бытия; и тогда дерево истинно, если обладает полнотой бытия дерева и не имеет ущерба в бытии деревом. И что есть эта полнота бытия, если не соответствие понятию (ratio) дерева в Вечном Слове?

Но бытие вещей двойственно: первое и второе, и вещь может обладать полным первым бытием и испытывать недостаток полноты второго бытия. Поэтому одна и та же вещь может быть истинной и ложной. Например, истинный человек есть животное, состоящее из тела и разумной души. [Но] Августин [говорит] также, что «если он лжив и порочен, он — ложный человек». — Точно так же высказывание «Человек есть осел» истинно, поскольку обладает полным первым бытием высказывания, но ложно, поскольку испытывает недостаток полноты второго бытия. Ибо второе совершенство высказывания следующее: обозначать сущее, как сущее, и несущее, как несущее. И когда, таким образом об одной и вещи в одно и то же время говорится, что она истинна и ложна, не об одном и том же утверждаются противоположности, ведь утверж-

¹Ансельм Кентерберийский. Об истине. 11 // См. т. 1, с. 221 наст. изд.

²Augustinus. Soliloq. II 9,16.

³Augustinus. Soliloq. II 15, 29.

18

дается полнота и ущербность не одного и того же бытия. Но когда сказывается ложь, ложь является истинной и ложное есть истинно ложное. Неужели присуща одной противоположности другая противоположность, и в отношении этих терминов не действует правило логики ¹, как, согласно св. Августину, в отношении добра и зла? ² И если это так, как и в случае с добром и злом, не существует ли множество противоположностей, помимо этих двух, в отношении которых [правило логики также] не действует? — И каково различие тех противоположностей, в отношении которых действует правило логики, и тех, в отношении которых оно не действует? И только ли в отношении тех противоположностей ошибочно правило логики, одно из которых следует из бытия (sequitur esse)? Ведь все, что есть, — добро, и все, что есть, — истинно. Отсюда: или все не ложно и не зло, или ложно и зло не иначе, как в истине и добре.

Так же: истинно все то, чье бытие соответствует своему понятию (ratio) в Вечном Слове, а ложно все то, что притворяется существующим [соответствующе], но не соответствует понятию (ratio) о нем в Вечном Слове. А так как все, что есть, есть только то и полностью то, что сказывается Вечным Словом, что оно есть, то все, что есть, насколько и в какой мере оно есть, истинно. — Но, с другой стороны, разве все, что есть, кроме Бога, есть нечто ложное? Ведь поскольку ложно все то, что уподобляется чему-либо, и не есть, однако, то, подобием чего является, и все тварное уподобляется чему-либо, не являясь таковым, представляется, что все тварное есть нечто ложное. А если это истинно, разве не является человек, который есть образ и подобие Божие, но, тем не менее, не Бог, ложным Богом, как статуя человека является ложным человеком? Как кажется, подобные слова абсурдны. И поскольку в данный момент на ум не приходит никакого [подходящего] мне-

¹ Закон непротиворечия, или принцип непротиворечивости, — один из основополагающих законов логики, впервые сформулированный Аристотелем. Согласно закону непротиворечия логически противоположные (контрадикторные) друг другу высказывания не могут быть одновременно истинными. Формулировки Аристотеля следующие: «Невозможно, чтобы одно и то же вместе было и не было присуще одному и тому же и в одном и том же отношении» и «об одной и той же вещи, в одном и том же отношении нельзя одновременно и утверждать что-либо, и отрицать».

² Августин пишет в «Энхиридионе» (Enchiridion, 14): «Поэтому к противоположностям, называемым добром и злом, неприложимо то правило, что две противоположности вместе никогда не существуют. Как воздух не может быть одновременно и темным, и светлым, пища или питье — и сладким, и горьким, тело — и белым, и черным; и безобразным, и красивым, так и практически для всех противоположностей мы можем наблюдать, что они одновременно и вместе не существуют. Такие же несомненные противоположности, как добро и зло, не только не могут быть вместе, но, более того, зло без добра, кроме как в добре, и вовсе существовать не может».

19

ния, чтобы определиться [с этим вопросом], мы предпочтем пока отложить его решение.

Бог же никоим образом не есть нечто ложное, так как всякое подобие есть или подобие равного равному или низшего высшему, но Бог не имеет ни равного себе, ни превосходящего, которому мог бы уподобиться. Сын же, который в высшей степени подобен Отцу, есть то, что есть Отец. Отсюда следует, что в Нем нет никакой ложной части, но Он есть полная Истина и Свет, и «нет в Нем никакой тьмы» (1 Ин. 1,5).

Поскольку, как было сказано ранее, истина, чего бы то ни было, есть ее соответствие своему понятию (ratio) в вечном Слове, ясно, что всякая тварная истина видна только в свете высшей истины. — Но каким образом можно узреть соответствие чего-то чему-то, кроме как с помощью узрения того, чему [это нечто] соответствует? Или как познается правильность (rectitudo) вещи (поскольку она есть правильность, но не правильность сама по себе), если не в своем принципе (regula), который правилен сам по себе и согласно которому выправлена сама вещь? Этот принцип (regula) есть не что иное, нежели вечное понятие (ratio) вещи в божественном разуме. И каким еще образом познается, что есть вещь, как она должна быть, кроме как узрением понятия, согласно которому она должна быть [именно] так?

Но если сказано: это есть истинное понятие (rectaratio), согласно которому вещь должна быть [именно] так, то спрашивается, где можно усмотреть, что это понятие (ratio) является истинным понятием (rectaratio) этой [вещи], таким, каким должно быть, кроме как в понятии самого понятия? И такое беспрестанное обратное движение (recursus) будет длиться до тех пор, пока не выяснится, как вещь должна быть в ее первом понятии (ratio), которое правильно (rectaest) само по себе. И вещь есть то, что она должна быть, потому что она соответствует ему. Всякая же тварная истина, по мнению св. Августина ¹, открыта настолько, насколько созерцающему [явлен] свет ее вечного понятия. И никакая вещь не может быть познана, как истинная, только в своей тварной истине, как невозможно увидеть окрашенное тело благодаря лишь самому цвету, без рассеянного [по нему] внешнего света.

Итак, тварная истина показывает то, что есть [это], но не в собственном свете (lumen), а в свете (lux) высшей истины, как цвет обнаруживает тело только лишь в рассеянном [по нему] свете. И нет недостаточности света в том, что он обнаруживает тело посредством цвета, поскольку цвет не есть светящий свет, дополняющий рассеянный [по нему] свет, но в этом сила света — он не затмевает светящий помимо него цвет, но то, что не светит помимо него, освещает. — Такова же и сила света высшей истины: он так освещает тварную истину, что она сама, освещенная, обнаруживает

¹Augustinus. De trinitate. XII. cap. 9-14.

20

ситинную вещь. Итак, свет высшей истины не соотносится с прочими истинами, как свет солнца с другими небесными светилам, которых он затмевает своим сиянием, но, скорее, как солнце соотносится с цветом, который им освещается. Итак, только свет высшей истины вначале и сам по себе показывает то, что есть [это], как один лишь свет солнца обнаруживает тело. Но посредством этого света истина вещи демонстрирует то, что есть [это], так же как цвет показывает тело благодаря свету солнца. — Поэтому, как свидетельствует Августин ¹, никакая истина не познается иначе, чем в свете высшей истины. Но, как слабые телесные очи видят окрашенные тела только благодаря падающему свету солнца и, однако, не могут видеть этот свет сам по себе, разве что рассеянный по [поверхности] окрашенных тел, так и слабый умственный взор не воспринимает истинную вещь иначе, как в свете высшей истины, но саму по себе высшую истину воспринять не может, наблюдая ее только в некоем соединении с истинными вещами и разлитии (superfusio) по ним.

И, как я полагаю, таким образом многие нечистые видят высшую истину, и большинство из них не понимает, что видят ее, как если бы некто, увидев прежде окрашенные тела в свете солнца, никогда не обращал взор на само солнце и никогда ни от кого не слыхал о существовании солнца или другого светила, освещающего видимые тела, не знал бы, что видит все тела в свете солнца и не подозревал бы, что видит нечто, кроме окрашенных тел. Чистые же сердцем и совершенно чистые созерцают свет истины сам по себе, чего нечистые делать не могут. — Поэтому нет никого, кто знал бы нечто истинное, не зная некоторым образом, осознанно или неосознанно, саму высшую истину. Итак, теперь ясно, каким образом только чистые сердцем видят высшую истину и каким образом нечистые не лишены полностью ее лицезрения.

Мы полагаем также, как отмечает св. Августин в книге «О лжи» ², что истина вещей многообразна, но все же имя истины не принимает множественности и разделенности. Ведь одно только соотнесение (comparatio) единого со многим не делает это единое многим, как соотнесение одного времени со многим временным, существующим одновременно, не создает множества времен. Ведь не существует одновременно много времен. Точно также, если нет истины, кроме высшей, которая сама по себе едина, то посредством соотнесения этого имени со многим может быть много истинного, как одновременно существует много временного. Но вследствие этого не существует много истин, как не существует одновременно много времен. Множественное же имя или расчлененный универсальный знак (distributum signum universale) требует многое под-стоящее. Вот почему нельзя говорить «многие истины»

¹Augustinus.Tract, inJoann. 35, 3; De lib. arb. II 13, 36; Soliloq. I 6, 12.

²Augustinus.De mendacio, 20,41.

21

или «всякая истина», если нет многих под-стоящих истин. — Следовательно, подлежат в таких речах истины вещей, которые суть соответствия понятиям (ratio) вещей в Вечной Истине. Но, пожалуй, ничему не может быть дано имя истины, чтобы при этом не обозначить некоторым образом как форму имени, по крайней мере, косвенно, высшую истину. Ведь как истина вещи не познается иначе, как в свете высшей истины, так же, пожалуй, она и не подлежит имени истины, кроме как при обозначении высшей истины. Ведь истина едина и всякий раз, когда посредством этого имени обозначается и сказывается истина, то, как полагал св. Ансельм, [речь идет] именно о высшей истине. Но эта единая истина называется многими истинами в отношении многих истин вещей (in multis veritatibus rerum). А в связи с тем, что истина следует из всего, даже из своей противоположности, так как ложное необходимо есть истинное ложное, то, равным образом, против правила логики, утверждение истины следует из всякого отрицания, и, сверх того, истина следует из уничтожения (destructio) самой себя, поскольку следует: если нет никакой истины, то ясно, что истина есть, ведь истина есть то, что необходимо есть само по себе (per se). Отчего же истина следует из всего, а также из уничтожения себя, если не от того, что она необходимо есть сама по себе? Итак, истина есть то, что есть само по себе, или, по меньшей мере, необходимо следующее из необходимо самого по себе сущего. Ведь в противном случае она не следовала бы из любого утверждения и отрицания. — Но неужели здесь и в самом деле не действует правило логики? Или же бытие выпадает за пределы области (divisio) любого отрицания, в силу чего, когда об этой области утверждается бытие, следует утверждение истины? Как бы то ни было, ясно, что неугасим свет истины, который освещает и угасание самого себя и никоим образом не может истощиться.

Но можно усомниться, является ли некая истина вещей, которая есть их соответствие своим вечным понятиям (ratio), вечной и безначальной? Действительно, истины математических и всех условных высказываний, как кажется, вечны, истины любого отрицательного суждения о существовании тварного, по всей видимости обладают безначальной истиной до [начала существования] тварных вещей, а именно [высказывание] «мир не существует» до сотворения мира было истинно, и истинно безначально, и было подобно своему речению, которое сказывается Вечным Словом. Итак, соответствие этого могущего быть высказанным (enuntiabilis) [суждения] своему речению в Вечном Слове не есть Бог. Следовательно, некая [истина], не имеющая начала, отлична от Бога.

Равным образом истины высказываний типа «нечто было будущим», суть [истины], не имеющие начала, и они отличны друг от друга. Ведь не одна и та же истина высказывания, утверждающего «нечто было будущим», и высказывания типа «семь плюс три равно

22

десять». И у первого одно соответствие своему речению в вечном слове, а у второго — другое. Итак, конечно же, есть бесчисленное множество [истин], которые не имеют начала и [которые] не будут иметь конца.

То же самое относится и к самим высказываниям. Ибо ведь высказывание «нечто было будущим» — вечно, так же и «семь плюс три равно десять», и ни одно из них не есть другое, и ни одно из них не есть Бог. Итак, многое отличное от Бога есть тем самым вечное.

В ответ на эти возражения я приведу следующий пример. Допустим, что восхваляющий Цезаря и Сократа будет вечен, согласно этому вечно истинно, что «Цезарь есть восхваляемый» и «Сократ есть восхваляемый», поскольку если есть восхваляющий Цезаря, Цезарь есть восхваляемый. Итак, пусть будет имя А, чье определение «Цезарь восхваляемый», и В, чье определение «Сократ восхваляемый». Следовательно, истинно, что «А есть вечно» и «Весть вечно». И это утверждение [истинно] через самое себя, а не через акциденцию, как истинно само по себе [суждение] «белое не может быть черным». Но все же из этого не следует, что Цезарь и Сократ или что-либо иное, кроме восхваляющего, является вечным, поскольку, когда говорится, что А вечно, [предикат] вечности не сказывается ни о чем, кроме восхваления, которое вечно в восхваляющем. Через его вечность предикат вечности принимает и соотнесенное (correlativa) с ним восхваление. Такие соотнесения (correlationes), как восхваление или претерпевание (passio), не требуют никакого вечного субъекта, или [вечно] сущего (ens), или какого-либо существования (aliqua exsistentia), или чего-либо вне восхваляющего, помимо утверждения (positio). Пример того же: Бог знает все от века. Поэтому если Он знает А, чье определение «Сократ знаем Богом», и Byчье определение «Платон знаем Богом», то «А есть вечно» и «В есть вечно» истинно оказыванием через себя (loquendo per se), так как ясно, что само В вечно знаемо Богом, и В не есть Айне наоборот, и ни одно из этих не есть Бог и один только Бог вечен, поскольку когда говорится: А не есть В и В не есть А, и ни то ни другое не есть Бог, предикация производится относительно тленных (corruptibilis) субъектов. А когда говорится «А или Весть вечно», предикация производится через себя (per se) благодаря форме, от которой даются эти имена, которая, понятно, называется вечной благодаря вечному знанию Бога. И истина такой речи не требует ни существования, ни со-вечности чего-либо еще вне Бога. Следовательно, точно так же, когда говорится: «это вечно истинно» или «это может сказываться вечно» (enuntiabile aeternum est), предикация производится посредством формы, соотнесенной (correlativa) с речением в Вечном Слове, но ввиду такого отношения не требуется никакого бытия, помимо Бога.

Итак, таким образом дан ответ на приведенные выше возражения, и при этом мы показали, что могущее быть высказанным (enun-

23

tiabilia) есть не что иное, как вечные понятия (ratio) вещей в божественном уме. Но, поскольку бытие и истина суть одно и то же, ведь истина, как говорит св. Августин ¹, есть «то, что есть [это]», можно исследовать, [верно ли, что], подобно тому как любая истина видима не иначе, как в свете высшей истины, так и любое бытие распознаваемо только в высшем бытии.

Как кажется, можно привести такой пример: текущая вода сама по себе из себя не представляет никакой определенной фигуры, но всегда оформляется фигурой содержащего [ее]. Отсюда невозможно знание и правильное схватывание умом, что эта вода квадратна, если не воспринято и не понято, что фигура содержащего ее квадратна, и, если не замечено, что ее фигура приведена в соответствие с фигурой, содержащей и формирующей и поддерживающей в оформлении жидкую воду, и если воду оставить саму по себе, она не удержит данную форму. Равным образом и все тварное, если оставить его самого по себе, как есть ничто, так и будет мало-помалу соскальзывать обратно, в ничто. — И, хотя оно не само по себе, но рассматриваемое само по себе обнаружится утекающим в небытие; где или каким образом можно увидеть, что есть, если не в сочетании (coaptatio) с тем, что способствует этому не сползать в небытие, и не в усмотрении, что это поддерживается тем? То есть, как кажется, «быть» для всякой твари — значит поддерживаться Вечным Словом. О коем Слове говорил ап. Павел: «Держа все словом силы своей» (Евр. 1,3). И не может быть истинно познано, что нечто сотворено, если не узреть его в уме, как поддерживаемое Вечным Словом. И так для любого бытия: бытие, прилегающее к первому, кажется некоторым образом первым, пусть даже видящий и не знает, что видит первое бытие; и не явлено последующее бытие иначе, кроме как в сравнении его с первым, которое его поддерживает. — Говорили же мы выше, что здоровый умственный взор, видящий первый и высший свет сам по себе, усматривает в нем все остальное более ясно, чем если бы оно рассматривалось само по себе. — Однако, возможно, для кого-то неясно, что вещь можно видеть в ее прообразе (exemplar) более ясно, нежели саму по себе. Но так как познание вещи двойственно, одно — в самой вещи, другое — в ее первообразе или подобии, и так как подобие или первообраз более ясен по своей сущности (essentia), чем сама вещь, подобием которой он является, более достойное, явственное и очевидное есть познание [вещи] в ее подобии или первообразе. Когда же, напротив, более ясна по своей сущности вещь, нежели ее подобие и первообраз, тогда более явственно и очевидно для здорового умственного взора познание вещи самой по себе, чем познание ее прообраза или подобия. А потому, поскольку божественная сущность есть наиярчайший свет, любое ее познание через подобие более затемнено, нежели [познание] ее через саму себя (per se ipsam); напротив,

¹Augustinus. Soliloq. II 5, 8.

24

в ярчайших вечных понятиях тварного, [находящихся] в божественном уме, которые суть ярчайшие первообразы тварного, познание всякой твари более определенное, чистое и явное, чем в нем самом. — Пример же того, что некая вещь более явно видится в своем подобии, очевидным образом обнаруживается и в случае телесного зрения: когда направленный из глаза луч, посредством которого, понятно, наблюдается тело само по себе, переходит в тусклое (obscurum), и когда луч отражается от зеркала к тому же телу, посредством коего луча, понятно, это тело видно в своем подобии, и переходит в светлое (lucidum), это [тело] будет наблюдаться само по себе — затемненным и в своем подобии — ясным ¹. Так происходит, когда в вечернее или ночное время [отражения] деревьев в воде более ясные, нежели [вид] самих деревьев, поскольку луч, отраженный от воды к дереву, переходит в светлое небо, в то время, как луч, направленный на дерево само по себе, переходит в тусклое [пространство] чего-либо затемненного и противоположного. С другой стороны, когда луч, отраженный от зеркала, переходит в затемненное, а луч, направленный на тело, переходит в светлое, вещь будет видна затемненно в своем подобии и ясно — сама по себе.

Приведенные выше определения истины общие для всех истин. Но, если снизойти до единичного, определение одного и того же истинного различно. Ведь истины отдельных вещей суть определения их вторичного и первичного бытия. Так, истина высказывания, благодаря которой высказывание истинно, есть не что иное, как утверждение чего-либо относительно чего-либо или отрицание чего-либо относительно чего-либо. И это определение его первого бытия. — С другой стороны, истина высказывания, благодаря которой высказывание истинно, есть не что иное, как обозначение как существующего того, что существует или как не существующего того, что не существует. И это — определение его вторичного бытия. А потому направленность (intentio) истины, как и направленность бытия, двусмысленна: с одной стороны, [истина] едина для всего истинного и, тем не менее, усвоенная в единичном, различна (per appropriationem diversificatainsingulis).

¹С точки зрения Гроссетеста, человек видит посредством особого светового луча, истекающего из глаза, который встречается со светом, исходящим от наблюдаемой вещи. Такого же мнения придерживались и Августин, и Ансельм, а в целом эта теория восходит, судя по всему, к Платону (Софист 266с; Тимей 46а).