Заключение

435

При своем появлении в мире христианство оказалось чужим для мира, и апостол с глубокою скорбью должен был засвидетельствовать пред небом и землей: мы проповедуем Христа распятого, для иудеев соблазн, а для эллинов безумие (1 Кор. 1, 23). С тех пор прошло уже почти девятнадцать веков, но мир очень мало изменился в своем отношении к христианству. Все равно и теперь христианская проповедь о распятом Спасителе мира для многих представляется великим соблазном и многим кажется очевидным безумием. И это не редко кажется так не одному только внешнему миру, но и многим людям, которые выходят из среды самих христиан, и даже таким людям, которые желают считать себя последователями Христа и поборниками учения Его. В объяснение этого обстоятельства мы изложили все известные соблазны христианской веры и указали общий корень этих соблазнов в отсутствии положительных оснований для признания истины веры. Дело в том, что содержание истины может быть сообщено человеку, но мыслить истину этого содержания человек может лишь на основании познания о том, что оно и на самом деле заключает в себе истину. Ради этого все содержание сообщаемой истины нужно привести в органическую связь с содержанием всех тех познаний, которыми уже владеет человек и которые имеют какое-либо отношение к предмету сообщаемой истины; так чтобы новая истина стала не только совершенно понятной уму, но и стала бы вполне очевидной для ума именно по силе очевидности его прежних познаний. При таком порядке раскрытия и усвоения человеком неизвестной ему прежде истины, само собою понятно, что и догматическое учение христианского откровения именно ради того, чтобы оно могло быть раскрыто и усвоено человеческим умом, как действительная истина, так же должно быть приведено в органическую

436

связь со всем миром человеческой мысли о сущем, т. е., со всем миром человеческих познаний о Боге, о мире и человеке. Между тем, эти познания, при появлении христианства, были настолько не сродны миру христианских идей, что из них решительно невозможно было не только выяснить истину христианского учения, но и просто лишь сделать это учение хоть сколько-нибудь понятным для мысли. Поэтому совершенно естественно, что и для иудеев, и для язычников христианство одинаково представлялось, как невероятное учение о невозможном деле. И поэтому же совершенно естественно, что апостолы преимущественно обращались к нравственному смыслу, людей: близко к тебе слово нашей проповеди, в сердце твоем и в устах твоих (Рим. 10, 8),—это обращение апостола Павла вполне точно характеризует собою обычный метод церковно-апостольского раскрытия и доказательства христианской истины.

Древние проповедники христианства старались будить в людях нравственные потребности и стремления духа И. делали христианство близким именно сердцу людей. Но интересы сердца, понятно, не устраняли и не могли устранять собою интересов мысли. Кто принимал христианство верою чистого сердца, для того изменялось не значение познания, а только отношение познания к вере, именно—вместо того, чтобы составлять условие возможности веры, познание истины принятой веры становилось нравственной обязанностью верующего человека, и потому верующий христианин все-таки не мог убежать от невольных соблазнов ума. Даже в период апостольской проповеди, в эту исключительную эпоху великих чудес и знамений и силы, находились такие христиане, которые глубоко смущались основным догматом апостольского вероучения, что распятый Христос есть истинный Бог, и что после крестной смерти своей Он воскрес из мертвых и положил начало общему воскресению людей. В мышлении этого догмата христиане естественно встречались с тревожными вопросами недоумения: кто это восходил на небо, чтобы оттуда Христа свести, т. е., другими словами—как это возможно, чтобы истинный Бог воплотился? или: кто это сходил в ад, чтобы

437

Хриcтa из мeртвых вoзвecти (Рим. 10, 6 -7), т. e., другими cлoвaми—кaк этo вoзмoжнo, чтoбы умeрший чeлoвeк вoиcтину вocкрec из мeртвых? И тaк кaк нa oбa эти вoпрoca, пo рeлигиoзнo-филocoфcким пoнятиям тoгo врeмeни, мoжнo былo oтвeтить тoлькo oтрицaтeльнo, тo eщe в пeриoд aпocтoльcкoй прoпoвeди ecтecтвeннo вoзник нeрaзрeшимый кoнфликт вeры и рaзумa, нaуки и oткрoвeния, и тoгдa жe oпрeдeлилиcь вce тe cущecтвeнныe иcкaжeния хриcтиaнcкoгo вeрoучeния, oт кoтoрых хриcтиaнcтвo нe мoжeт ocвoбoдитьcя и пo нacтoящee врeмя.

Между тем, это освобождение возможно, потому что познаваемое Бога (τὸ γνωστὸν τοῦ Θεοῦ,— Рим. 1, 19) может быть сделано вполне очевидным для мысли, и в своей очевидности оно может составить непоколебимое основание для познания истины церковно-апостольского вероучения. Конечно, христианская вера при этом так и останется верой, и странно было бы думать о невозможном превращении сверхчувственного содержания веры в опытную истину положительной науки. Но тем не менее мы все-таки можем вполне основательно ставить вопрос об истине христианской веры, потому что мы можем научно выяснить мировую действительность положительных оснований этой веры, и вследствие этого мы можем сделать христианскую веру не безотчетным исповеданием непостижимых формул, а совершенно ясным и совершенно разумным объяснением всей совокупности наших познаний о мире. При таком представлении теоретического содержания веры, по крайней мере, никогда уж более не может быть никакого спора о том, в чем именно заключается подлинная сущность христианства, так как при этом представлении не может быть решительно ничего непонятного в том, что христианство учит о воплощении Бога, и о крестных страданиях и смерти Его за грехи сотворенного Им мира, и о будущем откровении в мире Божия царства силою умершего и воскресшего Богочеловека -Христа. Все это учение христианства на самом деле совершенно понятно и ясно, и в христианстве на самом деле нет ни единого догмата, которого нельзя было бы осветить светом ясного разумения. Христианская вера, конечно, так и остается верой, но в свете научно-фи-

438