Лекция семнадцатая. Учение о локализации умственных способностей

ЛЕКЦИЯ СЕМНАДЦАТАЯ.

УЧЕНИЕ О ЛОКАЛИЗАЦИИ УМСТВЕННЫХ СПОСОБНОСТЕЙ.

Различные методы исследования функций головного мозга; электрическое раздражение, экстирпация, патологические данные, эмбриологический метод.— исследование Гольца. —Локализация «представлений».— Истинный смысл термина «локализация умственных способностей».—Особый характер психологических исследований.

История вопроса о локализации умственных способностей указала нам на существование зависимости физиологических учений от определенных психологических теорий. Недостатки психологических воззрений отражались на физиологических построениях. На это могут, пожалуй, заметить, что связь между физиологией и психологией не может считаться необходимой, и что собственно физиология должна совершенно эмансипироваться от психологии, если желает стать на вполне научную точку зрения. Но мне кажется, что такое требование совершенно невозможно, потому что по самому существу дела физиология в учении о локализации умственных способностей не может отрешиться от психологии, но только в своих построениях она должна исходите не от популярных психологических воззрений, а от научных.

Можно легко показать, что и современные учения о локализации умственных способностей находятся под влиянием психологических теорий. Как я указывал в прошлой лекции, в современной психологии теория «способностей» покинута, а вместо нее признается, что паша умственная жизнь складывается из отдельных элементов, именно «представлений». Это учение отражается, как мы увидим ниже, на современных физиологических учениях.

Мы видели, что существуют два противоположных учения по вопросу о локализации умственных способностей: учения Галля и Флуранса. Галль утверждал, что мозг в различных своих частях имеет различные назначения. Флуранс, в противоположность ему, доказывал, что мозг во всех своих частях имеет однородную функцию.

252

Современной физиологии предоставлено было решить, кто из них был прав.

Для решения этого вопроса современная наука имеет огромный запас данных, которые, по-видимому, приводят прежде всего к признанию, что учение Флуранса неправильно.

Мы должны придавать особенное значение всем этим фактам потому, что они, хотя часто относятся к различным областям знания, часто получаются при помощи различных методов исследования, но, тем не менее, приводят к тождественным выводам. Если наука, идя различными путями, приходит к одним и тем же результатам, то это, разумеется, доказывает большую достоверность добытых результатов. Что же это за факты? рассмотрим их по порядку.

В 60-х годах была изучена одна форма нервной болезни, которая называется афазией. Болезнь заключается в следующем: больной утрачивает способность говорить, т.е. собственно произносить слова. У него язык и голосовые органы находятся в полной целости; нервы, связанные с ними, иннервируются вполне нормально, но, тем не менее, больной не может говорить. Такой больной, о котором впервые заговорили в литературе, мог произносить только одно слово «tan». Его, например, спрашивают: «как вас зовут?» Он отвечает: «tan». «Сколько вам лет?» Он отвечает: «tan». «Где вы родились». Тот же ответ. Но не следует думать, что он не понимает того, о чем его спрашивают. Он прекрасно понимает и даже может дать на вопросы правильные ответы, если попросить его написать их. Он может написать и как его зовут, и сколько ему лет, и где он родился. Он все слова понимает, но только «произнести» их не в состоянии.

Врачи предполагали, что такой недостаток речи происходит вследствие того, что какая-нибудь часть мозга у таких больных повреждена. И действительно, когда после смерти их производили вскрытия и исследовали их мозг, то оказывалось, что у всех у них в так называемой третьей лобной извилине (левого полушария) находились повреждения. Из этого для врачей сделалось ясным, что есть одна определенная часть мозга, деятельность которой связана со способностью речи. Поэтому они эту третью лобную извилину назвали «центром речи».

Английский врач Джэксон заметил, что у всех тех лиц, которые при жизни страдали параличом конечностей, вскрытия после смерти показывали, что в их мозгу, в той части темянной доли, которая находится возле так называемой

253

Роландовой бороздки, находится повреждение. Из этого он мог сделать заключение, что функция этой части корки головного мозга состоит в том, чтобы производить движения конечностей.

Факты такого рода делали несомненным то, что взгляд Флуранса совершенно неправилен, потому что известные функции принадлежат только определенным частям мозга.

В начале 70-х годов вопрос о значении той или другой части мозга для психической жизни подвергается экспериментальному исследованию, потому что был найден способ так называемого электрического раздражения поверхности мозга. Дело в том, что до 1870 года ученые думали, что мозг человека и животных совершенно не возбудим. Когда мозг животных подвергали механическому разрушению или возбуждали посредством электричества, то совсем не замечали, чтобы животное обнаруживало какие-нибудь признаки боли ми вообще производило какие-нибудь движения, которые указывали бы на то, что животное что-либо ощущает. По вот двум немецким ученым Фритче и Титцигу удалось показать, что мозг далеко не во всех своих частях не возбудим. Электрическое возбуждение в той или другой области головного мозга вызывает сокращение какой-нибудь части тела.

Значение этого метода можно легко понять, если принять в соображение следующее обстоятельство. От поверхности нашего тела и от мускулов идут нервные нити или нервные пути к спинному и головному мозгу. Анатомы доказывают, что эти нервные нити доходят до поверхности головного мозга. Мы знаем, что мускулы наши приходят в состояние сокращения вследствие того, что по нервам, с которыми они связаны, проходит нервное возбуждение. Зная это, легко понять, что произойдет, если мы станем возбуждать при помощи электрического тока какую-нибудь часть поверхности головного мозга; именно, ток будет идти к тем частям нашего организма и к тем мускулам, нервы которых находятся в непосредственной связи с тою частью поверхности мозга, которую мы в данный момент возбуждаем. Физиологи, производя опыты такого рода над животными, нашли, что, вследствие указанных возбуждений, приходят в состояние сокращения те или другие мускулы, смотря по тому, какую часть мозга мы возбуждаем.

После многочисленных исследований физиологи нашли, что двигательные функции локализуются в так называемой темянной доле; если мы прикладываем электроды к той части поверхности мозга, которая на рисунке (стр. 248) обозначена словами

254

«плечо» и «локоть», то в движение приходят именно эти части; если мы прикладываем электроды к той части, которая на рис. обозначена словами «мускулы лица», то в движение приходят мускулы лица и т. д. Ясное доказательство, что той или другой части поверхности мозга принадлежит та или другая определенная функция.

Другой метод исследования функций мозга состоит в так называемой экстирпации, т.е. в удалении или срезывании отдельных частей корки мозга. Физиолог производит опыты эти приблизительно следующим образом. Он наркотизирует, например, собаку и, когда она находится в состоянии полного наркоза, снимает часть черепа, а затем вырезывает желаемую часть мозга, например, ту часть, назначение которой состоит в том, чтобы приводить в движение правую переднюю лапу, и затем, когда собака проснется от наркоза, он начинает наблюдать, какое произошло в ней изменение. Он замечает, что собака при движении начинает ступать правой лапой с большой осторожностью. Когда к ней обращаются с требованием подать лапу, она подает левую, и если физиолог настойчиво просит правую лапу, то умное животное, хотя и понимает, чего от него хотят, но подает все-таки левую лапу. Если ей бросают кость, то она принимается ее обгладывать, но при этом совсем не пользуется правой лапой, а пускает в ход исключительно левую. Если бросают хлеб под шкаф, под который не пролезает ее голова, то она, чтобы достать хлеб, пускает в ход только левую лапу. Одним словом, из всего поведения животного ясно, что оно, будучи лишено известной части мозга, утрачивает способность приводить в движение правую переднюю лапу.

Еще важнее для нас представляется опыт с обезьяной, так как ее мозг по своему строению напоминает мозг человека. У обезьяны вырезывают ту же часть мозга, что и у только что приведенной собаки, и тотчас же после операции можно заметить, что правая рука обезьяны перестает подчиняться ее воле; она парализована. Она теперь, поднимаясь но перекладинам решетки, пользуется одной только левой рукой. Если ей дают фрукты, то она протягивает левую руку. Если ей дают орехи, то она прячет их про запас за щеку; если ей дают такое количество их, что рот ее переполняется, то она берет их в левую руку. Если ей продолжают их давать, то она, наконец, берет их левой ногой и все-таки не пользуется правой рукой. Когда она желает воспользоваться Орехами, спрятанными за щекой, то она выдавливает их рукой

255

и даже с правой стороны пользуется для выдавливания их не правой рукой, как это делают здоровые обезьяны, а левой. Словом, очевидно, что правая рука у такой обезьяны парализована.

Из этих двух примеров можно видеть, что для двигательных функций существует совершенно определенный участок мозга 1).

Такие же определенные участки существуют для ощущений: зрения, слуха, осязания и т. д. В этой области особенно важны опыты немецкого физиолога Мунка 2). Он удалял, например, у собаки часть затылочной доли, которая на рис. обозначена словом «зрение», и тогда он замечал, что у собаки наступала полная слепота, хотя глаз, сетчатка и зрительный нерв находились в полной сохранности. Если он в этой области вырезывал только центральную часть, то получалось своеобразное явление, которое он назвал «душевной слепотой» (Seelenblindheit). Оно состоит в том, что, хотя собака сохраняет способность ощущать свет и цвет, но не понимает их значения. Она не способна понимать назначения предметов. Так, например, она видит палку, но не обнаруживает никакого страха, как это делает нормальная собака. Несомненно, что она ее «видит», но только она не «понимает», что это такое. Она забыла ее назначения. Но если дать ей вновь почувствовать, что это такое, то на будущее время она при виде палки вновь начинает обнаруживать признаки боязни.

Мунк дает объяснение этого явления, которое заслуживает внимания; именно, он принимает существование мозговых клеток двух сортов. С одной стороны, клетки для ощущений, с другой стороны клетки для памяти(Erinnerungszellen). В этих последних клетках, по его мнению, сохраняются воспринятые впечатления, представления. В клетках же первого рода представления не сохраняются, их назначение просто ощущать. Отсюда, по мнению Мунка, понятно, что, если мы вырежем тот центр, который вызывает душевную слепоту, то мы уничтожаем именно те клетки, в которых сохраняются клетки воспоминаний. Оттого и происходит, что животное забывает назначение предмета. Но, как я только что сказал, собака может вновь научиться понимать значение предметов. Это оказывается возможным, по его мнению, потому, что вышеназванные «клетки ощущений» могут взять на себя функции за-

1) Goltz, «lieber die moderne Phrenologie». «Deutsche Rundschau». 1885 г.

2) Munk. «Über die Functionen d. Grosshirnrinde». 1881.

256

поминания. Они могут сделаться резервуаром или хранилищем представлений 1).

Благодаря методам экстирпации и электрических раздражений, оказалось возможным составить довольно подробную карту функций головного мозга. Образец такой карты можно видеть на приложенном рисунке, где указано, какая функция принадлежит той или другой части мозга (см. рис.).

Но саше ценные результаты получились из патологии, или из болезней мозга. Это, так сказать, эксперименты, которые производит сама природа. Врач наблюдает над душевно- или нервно-больным, над теми недостатками, которые обнару-

живаются в его психической сфере, и затем после смерти вскрывает его мозг и старается определить, какая часть мозга поражена, или находилась в болезненном состоянии. Тогда для него становится ясным, что пораженная часть мозга и несет те функции, которые отсутствовали у больного.

Из многочисленных данных, которые доставляет медицина, я для иллюстрации приведу только несколько примеров из болезни речи или ненормальных состояний, связанных с способностью речи.

Один случай такого рода я привел выше. Это именно больной, который прекрасно слышит слова, понимает их зна-

1) Этот способ выражения совершенно неправилен, как это мы увидим ниже.

257

чение, пишет и видит, но только не может «произносить» слон. Такая форма болезни называется афазией.

Другая форма—это глухота к словам. Больная, о которой я сейчас скажу, вполне хорошо видит, вполне хорошо говорит, слышит разные звуки, но совсем не понимает значения слов, ею слышимых. Профессор Вернике обращается к ней: «Здравствуйте, как поживаете?» — Благодарю вас, хорошо,— отвечает она. «Сколько вам лет?» спрашивает он дальше.— Благодарю, недурно.—«Который вам год?»—Вы хотите спросить, как меня зовут, как я слышу?»—«Я хотел узнать, сколько вам лет?—Право, я не знаю, как я слыхала его зовут.—«Дайте мне вашу руку».—Право я не знаю, как я слыхала его зовут,—и т. д.

Итак, больные этого типа, сохраняя способность слышать вообще, утрачивают способность понимать смысл слов, ими слышимых.

У больных третьего типа утрачивается способность писать слова. Эта болезнь называется аграфией. Так, напр., один больной вместо «царский флотский офицер» пишет «Царндендд флотсндендд офорендендд» при полной сохранности всех остальных способностей. Больной или больная могут продолжать также хорошо играть, как раньше, чертить геометрические фигуры, рисовать, шить, вязать и пр. «Словом, той рукой, которая не может начертить ни одной буквы, исполняются самые тонкие работы».

Четвертая форма—это потеря способности читать, или алексия. Вот случай Шарко. «Один французский негоциант, 35 лет, читавший и писавший очень хорошо по-французски, однажды отправился вместе со своими приятелями на охоту за лисицами. Вдруг он видит наполовину спрятавшуюся лисицу, стреляет и убивает ее наповал; к несчастью, оказалось, что он убил не лисицу, а прекрасную собаку одного из своих товарищей. Тот был глубоко огорчен, плакал, и это страшно потрясло негоцианта.. Однако после завтрака охота еще продолжалась. Близко около негоцианта пробегает заяц, он в него стреляет, убивает его также наповал, но затем сам падает на землю с восклицанием, что у него паралич правой стороны, и затем теряет сознание. Через некоторое время, когда он оправился, он совершенно хорошо говорил, выражал свои мысли, отвечал на вопросы, писал свое имя, свой адрес, даже мог написать длинное письмо без орографических ошибок; но одно странно: свое письмо, вообще все, что бы он ни написал, он не мог перечесть. Точно так же он не мог

258

прочитать ни одной строчки, ни одного слова, ни одной буквы из написанного или напечатанного». Вот пример чистой словесной слепоты 1).

Психиатры после наблюдения при жизни больного таких недостатков речи стараются после смерти его сделать вскрытие, чтобы открыть, с какими частями мозга связана способность речи. Из многочисленных наблюдений они пришли к необходимости признать четыре особых центра: один специальный центр для слуховых образов слов, другой центр для зрительных образов, третий для двигательных образов пишущей руки, четвертый для двигательных образов голосового аппарата. Болезненное состояние одного из этих органов при сохранности других или разрушение путей между одним центром и другим производит ту или другую форму расстройства речи.

Исследования психиатров, произведенные указанным способом, частью подтвердили результаты, найденные экспериментальным путем, частью поставили новые задачи для эксперимента.

Четвертый способ исследования функций мозга, который можно назвать эмбриологическим, в руках Флексига привел к наиболее плодотворным результатам.

Сущность этого метода заключается в том, что анатом изучает строение мозга на различных стадиях его развития, начиная с зародышевого состояния, и старается проследить последовательное появление тех или других центров, и из этого он стремится определить их значение. Следуя этому методу, Флексиг нашел, что на самой ранней ступени развития появляются совершенно определенные участки, которые он называет центрами ощущений. Это именно центры, которые раньше были открыты при помощи экспериментальных приемов. Центры: зрительный, слуховой, осязательно-двигательный, обонятельный. Эти центры образуют как бы островки между собой, так как первоначально, по мнению Флексига, между ними не существует проводящих путей. Эти проводящие пути являются впоследствии. По мнению Флексига, это вполне понятно: в утробной жизни ребенок может иметь ощущения, не связанные друг с другом, оттого у него и центры для ощущений не связаны друг с другом. Впоследствии, когда наступает тот период жизни, в который ощущения ассоциируются друг с

1) Примеры заимствованы из ст. А. А. Корнилова. «О  человеческой речи». «Вопросы философии и психологии». №№ 20 и 21.

259

другом, между центрами ощущений появляются проводящие пути, которые и служат для ассоциации ощущений. Потому Флексиг и называет их ассоциативными центрами, и этому открытию Флексига многие физиологи придают особенное значение 1).

Есть еще анатомо-гистологический метод, но я его подвергать рассмотрению не буду.

Тех фактов, которые я привел, вполне достаточно, чтобы видеть, что учение Флуранса должно быть признано совершенно несостоятельным. Но есть физиологи, которые думают, что общераспространенные теории грешат недостатком, который приближает их к френологии Галля, почему оии и самое учение о локализации умственных способностей называют просто современной «френологией» 2).

Ошибка этих теорий заключается в том, что предполагается существование строго определенных участков мозга, в которых локализуются те или другие функции, между тем как есть очень много данных, которые противоречат такой строго определенной локализации. Больше всех для выяснения этого вопроса сделал немецкий физиолог Гольц, который сам произвел очень много экспериментов для изучения вопроса о локализации умственных способностей.

Он находит, что существуют многочисленные случаи, когда явления афазии связываются с поражением не третьей лобной доли, как это обыкновенно принято думать, но с другими частями мозга, а этого, разумеется, не могло бы быть, если бы существовала строго определенная локализация. Также не убедительны, по мнению Гольца, и экспериментальные данные. Принято думать, что функции движения имеют строго определенную локализацию, между тем Гольц заметил, что, когда удаляется та часть мозга, которая, по общепринятым теориям, заправляет движениями правой лапы собаки, то замечается ослабление движения не только правой лапы, но также и левой. Кроме того, замечается ослабление не только способности движения, но и способности зрения, центр которой находится очень далеко от центра движения. Такого явления не могло бы быть,

1) См. его книгу «Gehirn und Seele». 2-е изд. 1896 г., а также речь на всемирном конгрессе психологов в Мюнхене в сборнике «Dritter internationaler Congress für Psychologie». München. 1896, стр. 49—68.

2) Термин «френология» в ироническом смысле по отношению к современным учениям о локализации умственных способностей употребляли не только философы, как это можно было бы подумать на основании слов Флексига («Gehirn und Seele», стр. 12), но и физиологи, напр., Гольц. См.  его  вышеприведенную  статью:  «О современной  френологии».

260

если бы существовало строго определенное разграничение отдельных участков мозга по их функциям 1).

Но особенный интерес представляют исследования того же Гольца над собакой без мозга. (Hund ohne Gehirn) или, вернее сказать, над собакой без мозговых полушарий. Эти исследования показывают, что обыкновенное учение о локализации умственных способностей не может считаться вполне правильным.

Ему удалось вырезать у собаки мозговые полушария без опасности для жизни последней. Собака эта без мозга жила 18 месяцев, после чего ее убили, чтобы исследовать состояние оставшихся у нее частей мозга.

Нужно было думать, что у этой собаки, у которой нет мозговых полушарий, у которой нет, следовательно, различных «центров» ощущений: зрительных, слуховых, осязательных и т. под., не может быть и ощущений. Но в действительности оказалось, что все эти ощущения у нее сохранились. Она не была слепой, потому что она реагировала на сильный свет. Она не была глухой, потому что реагировала на резкие звуки. Она имела ощущения вкуса, потому что, напр., не ела мяса, облитого раствором хинина. Животное, которое не имело никаких двигательных центров, совершало вполне хорошо различные движения.

В этой статье Гольц, между прочим, указывает на исследование русского ученого, г. Малиновского, которое приводит к удивительным результатам, если держаться общепринятых учений о локализации психических способностей.

Г. Малиновский ввел в левое полушарие собаки особые микробы, которые производят гниение. Разумеется тотчас началось гниение указанного полушария. Собака начала обнаруживать слабость в движениях правых конечностей. По мере развития болезни, слабость возрастала все больше и больше. Кончилось тем, что вся правая половина животного оказалась парализованной. Тогда исследователь вскрыл череп животного и удалил всю ту двигательную область полушарий, которая подверглась гниению. Как только он это сделал, собака уже на другой день после операции вновь приобрела способность ходить почти так же, как и нормальная.

Как можно было бы объяснить этот удивительный факт, я не стану разбирать. Для пас важно в данном случае заметить, что, хотя в указанном случае так называемые дви-

1) Ук. ст., стр. 270, 276.

261

гательные центры были удалены, однако, способность движения совсем не утрачивалась.

В той же статье Гольц описывает следующий случай. На лугу пасется бык, о котором можно сказать, что он отличается от других быков только тем, что он злой. Других особенностей за ним не замечается. В известное время его приводят на бойню, и мясник замечает, что убить его при помощи удара топора труднее, нежели обыкновенного быка. После вскрытия черепа оказывается, что у него вместо мозга находится «камень», как говорится в старинных преданиях. На самом же деле мозговые полушария вытеснены костной опухолью. Вся полость черепа заполнена костной массой, так что оставалась только очень незначительная часть мозговых полушарий, тем не менее психические способности, по-видимому, мало уклонялись от нормальных.

Этот случай никак не может быть приведен в согласие с общепринятыми взглядами на функции мозга. Гольц в этой статье приходит к тому выводу, что и те части мозга, которые не входят в состав мозговых полушарий, должны быть приняты в соображение, когда дело идет о психических функциях мозга 1).

Кроме того, Гольц, возражая против современных френологических учений, обращает внимание на тот факт, что у животных, у которых удалена какая-нибудь небольшая часть мозга, только в первое время после операции утрачиваются некоторые психические функции, но, спустя месяц приблизительно после операции, эти функции вновь возвращаются.

Предполагают, что это происходит оттого, что другие соседние части мозга берут на себя функцию удаленной части мозга. Они, так сказать, становятся заместителями утраченных частей мозга. «Но если это так, возражает Гольц, если одни части мозга могут видоизменять свои функции и брать на себя функции других частей мозга, то ясно, что не может быть речи о строгой разграниченности мозговых функций. Ведь если какой-нибудь камешек из мозговой мозаики выпал, то другой камешек не может его заместить, по истинному смыслу современной френологии».

Наконец, против того положения, что в том или другом процессе, напр., в зрении или в слухе, принимает участие только один или другой участок мозга, можно возразить, что оно представляется совсем невероятным. Это положение,

1) Статья «Hund ohne Gehirn» помещена в «Pflüger’s Archiv, f. d. Physiologie». B. LI. 1891 г.

262

как мы видели, доказывается тем, что с уничтожением известных частей мозга уничтожаются и соответствующие функции.

Вундт замечает 1), что это рассуждение так же невероятно, как если бы кто-нибудь сказал, что движения какой-нибудь сложной машины находятся в зависимости от движения и целости того или другого колесца, потому что разрушение этого колесца влечет за собою остановку движения всей машины. Скорее можно думать, что в том или в другом умственном процессе принимают участие многочисленные мозговые участки, между прочим и тот, которому приписывается эта функция, а тогда, разумеется, понятно, что уничтожение этого участка может повлечь за собою и уничтожение соответствующей функции.

Вот вам в самых общих чертах очерк современных учений о локализации умственных способностей. Из них следует с неопровержимой ясностью одно, что ни учение Флуранса об однородности мозга, ни противоположное учение, по которому существуют строго определенные области мозга с определенными функциями, не может быть признано истинным.

 Я, разумеется, очень далек от желания подвергать критике физиологические учения. Для меня эти учения представляют интерес только лишь в отношении к вопросу о природе психических явлений.

Мы видели, что френология считается наукой осмеянной, изгнанной, но, изгнанная из одних дверей, она проникает к нам в другие. Если физиологи в настоящее время не считают более возможным искать отдельные органы для отдельных «способностей», зато они находят отдельные органы для отдельных представлений, из которых складывается вся наша умственная жизнь. К такому рассуждению они приходят на основании следующих данных анатомо-физиологического характера.

В настоящее время анатомы признают, что вся наша нервная система составляется из отдельных элементов или единиц, которые называются нейронами. Соединение этих нейронов друг с другом дает нам всю нашу нервную систему. Можно себе представить, что при усовершенствованных приемах анатомического исследования можно было бы всю нервную систему разложить на отдельные элементы, нейроны, число которых, разумеется, насчитывается миллиардами. Нейрон представляет из себя нервную клетку с отростками двух родов. Один отросток тонкий и длинный, называемый осево-цилиндрическим, другие отростки короткие и толстые; их называют

1) Wundt. «Gehirn u. Seele». (Его «Essays».)

263

протоплазматическими. Соединение одного отростка с другим происходит таким образом, что осево-цилиндрический отросток одного приходит в соприкосновение с протоплазматическими отростками другого. В последнее время найдено также, что отростки могут то удлиняться, то укорачиваться и таким образом между ними связь устанавливается и нарушается.

Таковы анатомические единицы. Какие же психические единицы им соответствуют? Для многих казалось в высокой мере вероятным, что такие психологические единицы суть представления, при чем каждому нейрону соответствует одно представление; что нейрон является как бы резервуаром, в котором, так сказать, хранится представление.

При таких условиях легко понять, как совершается такой процесс, как процесс ассоциации двух представлений. Положим, я в руках держу мел, который имеет известный цвет и известную тяжесть. Мел есть представление, сложенное из двух представлений, которые мы обозначим через А и В. Предположим, что представление А принадлежит нейрону а, представление В принадлежит нейрону b. Теперь понятно, что, если представление А соединяется с представлением В, то это происходит оттого, что нейрон а вступает в соединение с нейроном b. Если случается, что мы не можем вспомнить какого-нибудь представления, находящегося в ассоциативной связи с другим, то это происходит оттого, что не устанавливается связи между нейронами, соответствующими этим представлениям. Если у кого-нибудь является блестящая мысль, благодаря которой устанавливается соединение между одним представлением и другим, то это происходит вследствие того, что между соответствующими им нейронами устанавливается ассоциативная связь. Таким образом различные психические процессы могут быть объяснены при помощи процесса соединения и разъединения нейронов.

«В новейшее время, говорит проф. Бехтерев 1), Дювалем было высказано предположение, что концевые разветвления нейронов способны к амебоидным движениям, благодаря чему они могут удлиняться и укорачиваться. Сходственную гипотезу высказал ранее Rabl Rückardt, допускавший движение протоплазменных отростков... Если бы предположение об амебоидных движениях подтвердилось, то мы получили бы возможность объяснить наиболее простым способом влияние привычки и упражнения на отправления нервной системы, влияние возбуждаю-

1) Обозрение психиатрии, неврологии и экспериментальной психологии. 1896, №1.

264

щих и угнетающих средств на нервную систему, а равно и многих других фактов из области физиологии и патологии нервной системы.

«Ramon у Cajal считает возможным образование новых соединений, благодаря удлинению отростков, но не временного, а более постоянного».

«По теории Рюккарда, — говорит Азулэ, — пирамидальная клетка есть вместилище определенного количества и определенного рода представлений, сумма которых есть память. Эти представления должны быть накоплены в молекулах клеточной протоплазмы; следовательно, эта протоплазма обладает памятью. Если все наши умственные деятельности связаны с подвижными комбинациями представлений (с ассоциациями идей) или с образами, накопленными в протоплазме различных клеток, то в ткани нервной системы должен быть пункт, в котором эта подвижность производится».

Т.е., другими словами, речь идет о том пункте, в котором отростки нейронов соединяются друг с другом.

«Каким образом может происходит эта подвижность комбинаций? Достаточно предположить, что протоплазматический отросток прерывается в этом пункте, когда комбинация не имеет места, и вновь срастается, когда комбинация имеет место; и это происходит посредством амебоидного движения конца протоплазматического отростка». Таким образом можно объяснить процесс мышления вообще. «Так, напр., какая-нибудь гениальная комбинация соответствует быстрой игре разрыва и соединения протоплазматических отростков нескольких нервных клеток. Мысль ленивая и бедная соответствует медленной игре этих явлений в протоплазматических отростках немногих клеток. Сон с сновидениями, гипнотизм, различные патологические умственные состояния, может быть, суть не что иное, как частичные параличи скоропроходящие или продолжительные амебоидного движения протоплазматических отростков известных клеток» 1).

Вот примеры физиологического объяснения психических процессов.

Несколько трудным с этой точки зрения является решение вопроса, какое количество представлений принадлежит каждому нейрону или нервной клетке, и как мы должны принять, все ли нервные клетки заняты представлениями, или же есть и

1) Azoulay. «Psychologie histologique et texture du système nerveux. Année psychologique». 1895. Vol. II, стр.267—8.

265

клетки, свободные от представлений. У некоторых физиологов встречаем замечания, что каждая клетка служит для одного представления ^]), а зная количество клеток, мы даже можем определить, есть ли у нас клетки в мозгу, свободные от представлений. По вычислению Мейнерта, у нас в мозгу имеется около 600 миллионов клеток. По вычислению же психиатра Ковалевского, у нас в течение жизни может перебывать около 10 миллионов представлений. Следовательно, выходит, что у нас очень много клеток, которые совершенно остаются без всяких представлений.

У нас имеются данные, которые, по мнению некоторых физиологов, делают вероятным предположение, что представления располагаются в мозгу, если так можно выразиться, послойно. На это указывают явления так называемой частной амнезии, или потери памяти. Известно, что при некоторых нервных расстройствах происходит забвение слов, при чем эта утрата слов по большей части идет в определенном, последовательном порядке; так, например, больной забывает прежде всего имена собственные, затем имена существительные вообще, глаголы и т. д. Прочнее всего держатся междометия. Так как, по предположению, отдельные части речи выпадают потому, что клетки, в которых они локализуются, перестают действовать, то из этого делается ясным, что отдельные части речи локализуются в отдельных частях мозга, что они прикреплены, так сказать, к совершенно определенной группе клеток, и в этом смысле можно говорить, что представление локализуется в тех или других частях мозга; можно даже сказать, что к той или другой клетке прикреплено то или другое представление.

Но все эти рассуждения лишены всякого научного основания. Они совершенно произвольны, и самый простой психологический анализ может нам показать неосновательность всех этих физиологических построений.

В самом деле, какие у нас основания утверждать, что каждая клетка служит для одного представления? Решительно никаких. Мы можем признать, что в мозгу главная деятельность приходится на долю клеток. Мы можем назвать их анатомическими единицами, но мы не имеем никакого права утверждать, что каждая клетка служит для одного представления. Если существуют анатомические единицы, то из этого не

1) Напр., Ковалевский. «Основы механизма душевной деятельности». 1887, стр. 50-51.

266

следует, что существуют психологические единицы, отличающиеся такою же определенностью, как и анатомические. Мысль, что каждое представление связывается с одной нервной клеткой, вызывает чрезвычайно большие трудности, если мы пожелаем провести ее последовательно; напр., можем ли мы сказать, какое представление простое и соответствует одному нейрону и какое представление сложное и соответствует множеству нейронов? Напр., «представление звездного неба есть одно представление или множество? Представление шахматной доски—одно представление или множество и т. п.» 1).

Если кто-нибудь привязывает представление к нейрону, то он совершенно неправильно понимает, что такое представление с точки зрения психологической.

Ему кажется, что представление есть какая-то вещь, которая может где-то помещаться. Ему кажется, что представление есть какая-то материальная вещь, но так как представление, как нечто психическое, протяженностью не обладающее, не может занимать пространства, то о нем нельзя сказать, что оно помещается где-нибудь в пространстве, нельзя сказать, что оно помещается в какой-нибудь клетке, или что оно как бы прикреплено к ней.

Представление вовсе не есть вещь, а есть, так сказать, процесс. Вещью мы называем то, что обладает известным постоянством. Напр., кусок камня сегодня представляет из себя почти то же самое, что и вчера. Представление не может быть названо вещью, потому что в действительности оно есть нечто изменяющееся, есть то, что мы можем назвать процессом, а о процессе, притом не материальном, разумеется, нельзя сказать, что он совершается где-нибудь в пространстве, а можно только лишь сказать, что он совершается одновременно с каким-нибудь физиологическим процессом.

Мы теперь можем ответить на вопрос, как нужно попинать термин локализация умственных способностей. Именно, под этим нельзя понимать, что будто какие-то представления размещаются в каких-то клетках; мы можем только сказать, что представление—это психологический процесс, который совершается в то время, как в мозгу совершаются те или другие физиологические процессы. Заметьте, я говорю, о совпадении во времени между этими двумя процессами, считая, что было бы нелепо говорить о пространственном положении представле-

1) Остроумов. «О методах физиологической психологии». Харьков. 1888, стр. 54. Подробнее об этом см. в моей книге «О памяти и мнемонике». Спб. 1903, стр. 23—5.

267

ний, так как эти последние не имеют ничего общего с пространством.

Далее, я считаю нужным заметить, что у нас, опять-таки с психологической точки зрения, не имеется никаких основании утверждать, что одно представление должно быть связано с деятельностью одной клетки. Всего вероятней, что процессу простого представления соответствует одновременная деятельность чрезвычайно большого количества клеток, так как почта каждое представление обладает сложным характером и состоит из множества разнороднейших ощущений, принадлежащих к области различных органов чувств. Напр., одно слово, которое принято считать одним представлением, на самом деле состоит из таких элементов, как слуховой образ, двигательный образ произношения, часто зрительный образ и т. д. Можем ли мы говорить при таких условиях, что одному представлению соответствует только одна клетка? Во всяком случае мы об этом ничего определенного не знаем; в этой области кроме гипотез, более или менее неопределенных, мы ничего построить не можем.

Отсюда ясно, как неправы те, которые предлагают психологию заменить физиологией мозга. Неправы они потому, что то, что мы знаем в области психологии, отличается несравненно большей определенностью, чем то, что мы знаем относительно физиологической основы наших представлений. Напр., возьмем ассоциацию двух представлений А и В. Роза состоит из представлений А=известного цвета и В=известного запаха. Здесь для нас все ясно: и содержание представлений А и В, и самая связь между ними. Но рассмотрите, что соответствует им с точки зрения физиологической? Какая-то связь между какими-то нервными элементами. В лучшем случае мы об этом можем составить только лишь какую-нибудь гипотезу. Следовательно, ассоциация с точки зрения психологической есть факт, а с точки зрения физиологической только лишь гипотеза. Можно ли при таких условиях говорить о возможности замены психологии физиологией мозга?

Я хочу иллюстрировать это положение одним любопытным случаем. Недавно между венским анатомом Штриккером и психологом Штумфом возник такого рода спор. По поводу одной теории ИНтриккер упрекнул Штумфа в том, что «должно быть, когда он писал свою теорию, то не имел совершенно ясного представления относительно строения мозговой коры», а Штумф для возражения Штриккеру берет ту же самую книгу его, в которой содержится это возражение, и там находит

268

следующие выражения: «Совершенно не наше дело доказывать, говорил Штриккер, известны ли нам эти нервные пути или нет. Ассоциация есть несомненный факт». «Это положение относительно ассоциации представлений совсем не есть гипотеза. Выражение «ассоциация» перешло также в физиологию, и здесь оно опирается только на гипотезу», говорит тот же автор в другом своем сочинении 1). Эти показания для пас в высшей степени ценны, потому что принадлежат анатому и против его воли, так сказать, показывают, что и анатом должен признать, что психологические факты, известные нам из внутреннего опыта, оказываются более достоверными, чем те гипотезы, которые мы можем предлагать по поводу физиологических процессов, соответствующих психологическим.

Отсюда ясно, как неправы те, которые говорят, что «собственно психология, как таковая, обречена на полное бесплодие; если мы хотим раскрыть законы психической жизни, то мы должны изучить строение и функции нашего мозга». В действительности, происходит как раз наоборот. Анатом, приступая к изучению функций мозга, идет от психологических данных, а не наоборот. Каким образом психиатр мог бы определить локализацию афазии, если бы он не исходил от психологического анализа самого факта; как он, вообще, мог бы говорить об афазии, если бы не исследовал явлений афазии с точки зрения внутреннего опыта?

Наиболее выдающиеся философы держатся защищаемого здесь взгляда. Когда Огюст Конт, отвергая законность психологии, основанной на внутреннем опыте, требовал вернуться к френологии Галля, то Д. С. Милль 2) заявил, что «законы психической жизни не могут быть выводимы из физиологических законов нашей нервной организации, а потому за всяким действительным знанием последовательности психических явлений впредь (если не всегда, то, несомненно, еще долгое время) будут обращаться к их прямому изучению путем наблюдения и опыта. Так как таким образом порядок наших психических явлений приходится изучать на них самих, а не выводить из законов каких-либо общих явлений, то существует, следовательно, отдельная и особая наука о духе»... «Мне кажется, говорит он далее, что было бы серьезной ошибкой отказ от психологического анализа и попытка построить учение о духе исключительно на основании тех данных, какие в настоя-

1) См. Stumpf.«Tonpsychologie». 1883. В. I, стр. 92—3.

2) «Логика» (русск. пер.), 1890, стр. 689.

269

щее время доставляет физиология. Как бы ни была несовершенна наука о духе, я без колебания утверждаю, что она значительно более подвинута вперед, чем соответствующая ей часть физиологии, и отвергать ее во имя этой последней кажется мне нарушением истинных правил индуктивной философии».

Один из самых выдающихся представителей современной психологии, Вундт, говорит следующее: «Нужно подумать о той важной помощи, которую психологический анализ наших ощущений оказывает физиологическому исследованию наших органов чувств и о тех скудных сведениях, которые мы имеем о физиологическом субстрате сложнейших психических процессов в сравнении с относительно обстоятельным познанием, которое нам доставляет внутреннее восприятие в этих процессах. В общем дело складывается таким образом, что именно там, где физиология в настоящее время стоит перед неразрешимой проблемой, психология оказывает ей руководящие услуги 1).

1) «Philosophische Studien». В. X. Η. I. Таким образом из сказанного ясно, что знание функций мозга далеко не может быть в такой мере полезным для психолога, как это часто предполагают физиологи (для психологии имеет жизненную важность т. н. «физиология органов чувств», а это не то, что физиология мозга). Новейший образчик попытки заменять психологические объяснения чисто физиологическими мы находим в книге Exner'a.: Entwurf z. е. physiologischen Erklärung d. psychischen Erscheinungen. 1894. (T. I. Vorwort и стр. 3.) «В области психических явлений прежде всего нужно было решить вопрос, доступны ли они естественно-историческому способу рассмотрения или же путь к этому навсегда для них закрыт... Если какой-либо психический феномен может быть объяснен при помощи признания гипотезы, что известные нервные соединения существуют между данными центральными органами, то этот феномен делается доступным естественнонаучному рассмотрению. Данное сочинение поставляет себе задачу показать пх объяснимость... «в нем будет показано, каким образом психические явления могут быть объяснены па основании наших физиологических познаний. Под объяснением психических явлений я разумею сведение их на известные нам другим путем физиологические процессы в центральной нервной системе». См. о понятии «объяснения» у Милля. «Логика», кн. III, гл. XII, § 1. Замечания против такой разработки психологии см. Stumpf. «Tonpsychologie». В. I, 92—3, прим., стр. 289 — 91. Энергичнее всех против такого физиологического толкования психических явлений высказался Вундт в различных сочинениях, и его мнение приобретает в наших глазах особенную цену потому, что он сам первоначально был профессором физиологии. См. его «Grundriss d. Psychologie. 1897, стр. 367. «Очерк психологии». М. 1897, § 22, б. «Philos. Stud.». В. VI. Н. 3. (по поводу «физиологической» теории чувств К. Ланге; ср. по тому же вопросу Lehmann. «Die Hauptgesetze des menschlichen Gefühlslebens». Lpz. 1892, стр. 160—1 и passim). Специально этому вопросу посвящена  статья  о «Психической причинности» в  «Phil.

270

Чтобы вы не думали, что только философы понимают таким образом отношение между психологическим наблюдением и анатомо-физиологическими условиями мысли, я укажу вам, что даже в медицине, где в последнее время возникали споры относительно роли анатомического исследования для психопатологии, некоторые психиатры высказывались таким же образом. Флексиг утверждал, что психиатрия не будет прогрессировать до тех пор, пока не воспользуется в более широких размерах анатомией мозга, чем это она делала до сих пор. В ответ на это психиатр Лисель сделал целый ряд возражений 1). По его мнению, ни один психиатр не может сказать, что те несовершенные анатомические исследования мозга, какие мы в настоящее время имеем, оказали пользу клинической психиатрии. Он находит, что собственные работы Флексига и в особенности его выводы не представляют из себя «естественно-научного наблюдения, но являются догматизмом спекулятивно-анатомической области»... «Он не привел ни одного доказательства того, что его ассоциативные волокна имеют что-нибудь общее с тем, что мы называем ассоциацией». «Анатомия мозга есть отрасль анатомических наук. Анатомия мозга, как таковая, не имеет ничего общего с психиатрией. Психиатрия обязана своим развитием врачам, которые никогда не работали в области анатомии мозга».

Один анатом по поводу огромных успехов анатомии мозга в последнее время высказал надежду, что недалеко то время, когда наши познания строения мозга будут так велики, что мы будем в состоянии построить такую колоссальную модель мозга, в которой каждое волокно, каждая клеточка будут представлены особо. Такая модель будет из себя представлять точную копию мозга, его, так сказать, фотографию.

С своей стороны, я считаю нужным заметить, что, если даже наши знания строения мозга достигнут той степени, о которой говорит анатом, то все-таки психология не сделается излишней, потому что, чтобы говорить о назначении той или другой части мозга, нужно знать психологические факты из внутреннего опыта.

Stud..». В. X. H. I. Ср. Риль. «Теория науки и метафизика», стр. 247. Sigwart. «Logik». В. II, стр. 519, 569.

1) «Monatsschrift für Psychiatrie und Neurologie», 1898. № 2. Статья «Psychiatrie und Hirnanatomie».

271