Лекция тринадцатая. Несостоятельность материализма с точки зрения теории познания

ЛЕКЦИЯ ТРИНАДЦАТАЯ.

НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ МАТЕРИАЛИЗМА С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ.

Атомизм у Демокрита, Дальтона и др. — О субъективности свойств материи.— Атомизм есть гипотеза. — Кант и Шопенгауер о несостоятельности материализма. — Генезис понятия о субъекте и объекте. — Существование сознания так же достоверно, как и существование материи.

Теперь мы достаточно подготовлены к тому, чтобы перейти к критике материализма с точки зрения теории познания. Мы видели, что все качества, которые мы приписываем вещам: звук, цвет, твердость, теплота и т. п., а также пространство, время, представляют собою содержание нашего ощущения. Объективно им соответствует нечто такое, что на них не похоже. Они представляют собою не копии вещей, а, так сказать, знаки изменений, происходящих в объективном мире. Такое учение называется субъективным идеализмом. Начало этого учения мы находим у Декарта и Локка, но в настоящее время оно вновь было подтверждено физиологическими учениями и в числе своих защитников имеет такого выдающегося физиолога, каким был Гельмгольц.

По мнению этого последнего, мир есть наше представление, и против самой крайней формы субъективного идеализма мы собственно ничего возразить не можем. Если бы сторонник субъективного идеализма сказал, что «жизнь есть сон», то даже против такого утверждения мы не могли бы ничего сказать 1).

Мы в первой лекции видели, что главная задача философии заключается в том, чтобы найти осново-начало или основной принцип, лежащий в основе действительности. Но спрашивается, откуда же взять такой основной принцип? В нашем непосредственном опыте нам даны два рода явлений. С одной стороны, наши чувства, мысли, желания; с другой стороны, то, что мы

1) См. его «Thatsachen in d. Wahrnehmung» в «Vorträge u. Reden». B. II, стр. 242.

199

называем «вещи материальные», имеющие протяженность, движущиеся и т. п. С одной стороны, духовное, с другой—физическое. Который же из этих двух родов явлений философ должен положить в основание своей системы? Конечно, тот, существование чего более очевидно, более несомненно.

Одни философы думают, что такою несомненною реальностью следует считать дух. Их называют спиритуалистами или идеалистами. Другие философы думают, что такою несомненною реальностью является материя. Что материя существует—это, по их мнению, несомненно, а что существует еще что-нибудь другое, то это подвергается сомнению. Материя, по их мнению, имеет, так сказать, первоначальное существование. Что же касается сознания или вообще психического, то оно обладает реальностью производной. Поэтому они думают, Ито в основу действительности нужно положить материю. Этих философов называют материалистами. Они формулируют свое основное положение таким образом: «В мире существует только материя; существование только материи вполне очевидно».

Это и есть так называемый гносеологический аргумент. Наша задача заключается в том, чтобы показать, что это утверждение неправильно; что, если вообще можно говорить о том, что более достоверно, существование ли материи или психического, то можно прямо утверждать, что существование психического для нас более достоверно, чем существование материального, или что, по крайней мере, если только мы признаем существование материального, то мы тем самым признаем существование психического.

Чтобы решить этот вопрос, мы посмотрим, что следует понимать под материей.

Еще в древности существовали две школы, которые различным образом понимали материю. Одна школа отождествляла материю с пространством; она предполагала, что все мировое пространство сплошь наполнено материей, что материя непрерывно наполняет собою пространство. Другая школа предполагала, что мировое пространство заполнено особенными частичками, между которыми находится пустое пространство.

Демокрит предполагал, что материя состоит из мельчайших частичек, настолько незначительных по величине, что эти частички далее делимы быть не могут, почему он и самые частички назвал атомами, т.е. неделимыми. Из соединения и сцепления атомов созидаются все материальные вещи. Эти атомы имеют различную форму. Одни из них шарообразные, другие  имеют кубическую форму, третьи октаэдрическую

200

и т. д. Чтобы объяснить, каким образом один атом может соединиться с другим, Демокрит предполагал, что атом обладает шероховатой поверхностью или снабжен чем-то в роде крючков. Вследствие этого атомы при приближении друг к другу сцепляются. Таково в существенных чертах атомистическое учение о материи, какое мы находим в школе Демокрита.

Это учение в новой философии возобновляется в ХVII веке Гассенди и Бойлем, известным английским физиком. У них мы находим повторение этого учения почти в той форме, в какой оно было у Демокрита. В таком же виде это учение оставалось почти до начала XIX века, с тою только разницею, что, разумеется, после Ньютона, предложившего закон всеобщего притяжения, не было надобности в допущении, что атомы имеют шероховатую поверхность для того, чтобы они могли сцепляться друг с другом. Они теперь могли соединяться друг с другом просто в силу притяжения.

Но вот со времени английского химика Дальтона (1804) атомистическое учение переходит в новую фазу, можно сказать, в фазу научную. Если до сих пор находили нужным признавать существование атомов, то это делалось только лишь на основании соображений чисто умозрительного характера; Дальтон же пришел к необходимости признать атомы вследствие того, что хотел истолковать открытый им так называемый закон кратных отношений.

Что такое закон кратных отношений? Не входя в технические подробности, его можно пояснить следующим образом. Дальтон разлагал на составные части различные сложные вещества и нашел, что ряд таких сложных веществ состоял из двух простых элементов, которые мы назовем через А и В. Разница между составом сложных веществ заключалась только в том, что количественное отношение В к А в различных исследуемых им веществах было различно. Так, напр., в первом веществе па известное количество А приходилась одна единица веса В, во втором веществе на то же количество А приходилось двойное количество В. В третьем веществе на то же количество А приходилось тройное количество и т. д. Словом, вес В повторялся целое число раз.

Такой замечательный факт Дальтон должен был объяснить или сделать его наглядным. Он думал, что это можно сделать лучше всего, если предположить, что простые элементы состоять из однородных атомов, и что атомы одного тела могут соединяться таким образом, что один атом одного

201

элемента соединяется с одним атомом другого; или один атом одного элемента, соединяется с двумя атомами другого элемента или с тремя, четырьмя и т. д. атомами. При таком предположении становится понятным, отчего в различных соединениях всех простых элементов целое число раз больше в одном, чем в другом случае; именно оттого, что атомы соединяются друг с другом, так сказать, целиком, не разделяясь на части, при чем атомы одного и того же тела имеют один и тот же вес.

Таким образом Дальтон из эмпирических оснований пришел к тому, что раньше признавалось из соображений умозрительного характера. Дальтон собственно не вводил нового понятия, а воспользовался тем понятием, которое уже давным-давно существовало в науке 1).

Из этого, мне кажется, становится также ясным, что едва ли можно разрешить спор относительно того, существует ли различие между атомизмом современной химии и атомизмом древней философии. Мне кажется, что было бы невозможно провести между ними резкую разграничительную линию.

Со времени Дальтона атомизм водворился в науке, оказался в высокой степени плодотворной гипотезой, и в настоящее время это учение можно считать общепризнанным.

Но если важность атомистической гипотезы никем не подвергается сомнению, то вопрос о том, что такое сам атом, разрешается чрезвычайно различно. Так, напр., по мнению Дальтона, атом есть маленькое, круглое, абсолютно твердое тельце 2). Но ведь такое представление об атомах едва ли собственно может удовлетворить тех, кто желал бы конкретно их себе представлять. Никак нельзя понять, отчего это маленькое, круглое тельце не может быть делимо далее: раз оно материально, оно должно быть делимо.

Такая трудность конкретного представления атомов сознавалась давно. Еще во второй половине ΧVΙΙΙ века ученый иезуит Боскович предложил теорию, по которой атомы представляют из себя непротяженные, геометрические точки, которые одарены способностью притяжения и отталкивания. Признавая атомы непротяженными точками, Боскович думал, что таким образом вполне легко можно себе представить, что атомы есть нечто неделимое. Но с таким пониманием атомов связывалась

1) См. Лотарь Мейер. «Основания теоретической химии». Снб. 1894, стр. 10—11.

2) Там же, стр. 12.

202

другая трудность: нельзя было понять, каким образом из непротяженных точек могут складываться протяженные тела. Боскович хотел устранить эту трудность при помощи следующего образного сравнения. Солдат в армии занимает сравнительно очень мало места, но не допускает к себе на большое расстояние. Точно таким же образом и атом, хотя представляет из себя геометрическую точку, но в силу способности отталкивания, благодаря которой он не подпускает до известного предела другой атом, он, так сказать, занимает известное место.

Но едва ли это сравнение может для нас сделать понятным, каким образом из непротяженных точек создаются протяженные тела. Впрочем, я должен заметить мимоходом, что это учение Босковича об атомах, как непротяженных точках или центрах приложения сил: отталкивательной или притягательной, было впоследствии принято такими выдающимися физиками, как Ампер, Коши, Тиндалль, Фарадей и др. 1).

Современные химики и физики, не всегда задаваясь вопросом о существе атомов, довольствуются указанием на то, что атом представляет из себя только лишь известную индивидуальность 2), что в этом смысле он неделим, что мы можем определять его количественно, т.е. его относительный вес, но что от ближайших его определений мы в настоящее время должны отказаться.

До сих пор мы рассматривали, как смотрят на сущность материи физика и химия, но для нас особую важность представляет вопрос о материи с точки зрения теории познания. Разумеется, эта последняя точка зрения вовсе не имеет целью опровергнуть точку зрения физическую и химическую; она имеет своею целью, так сказать, рассмотреть материю с другой стороны.

Если мы возьмем вещество в каком-нибудь виде, напр., кусок железа, то мы можем приписать ему самые различные свойства. Мы можем сказать, что ему присущи: известная форма, цвет, шероховатость, теплота или холод, что он имеет определенную массу, что он может находиться в движении, что это движение может иметь определенную скорость.

Если мы все эти свойства рассмотрим с точки зрения теории познания, то мы увидим, что они имеют характер субъективный. Что такие свойства, как цвет, протяженность и

1) См. Тэт. «Свойства материи». Спб. 1887.

2) См., напр., Менделеев. «Основы химии». 5-е изд., 1889, стр. 164.

203

пр. имеют характер субъективный, это мы уже видели раньше. Сомнение может возникать относительно массы, движения, скорости и т. и. Но если мы рассмотрим их ближе, то окажется, что и эти понятия имеют чисто субъективное происхождение.

Что такое масса?

Легко понять, что то свойство, которое мы называем протяженностью, отличается от того свойства, которое мы называем массой. Если мы возьмем два одинаковой величины шара, но один из них будет деревянный, а другой свинцовый, то легко понять, что при одинаковой протяженности они имеют неодинаковую массу, и именно, свинцовый шар имеет массу большую, чем деревянный.

Чтобы определить понятие массы, нужно воспользоваться другим понятием, именно понятием силы. Для того, чтобы привести в движете две одинаковые массы, нужно употребить одинаковое количество силы. В этом стеле можно сказать, что масса пропорциональна силе. Но что такое сила? Откуда берет начало понятие силы? Понятие силы берет свое начало из ощущения усилия. Для того, чтобы привести в движение большую массу, нам необходимо употребить мускульного напряжения или усилия больше, чем в том случае, когда нам нужно привести в движение меньшую силу. Очень поучительными в этом смысле являются следующие слова английского физика Тэта: «Слово сила из-за его краткости будет часто употребляться нами, но она в сущности не обозначает ничего объективного... Это есть представление, вытекшее из мышечного чувства совершенно таким же образом, как вытекли из показаний других чувств идеи блеска, шума, запаха или боли. Во всех этих случаях нет ничего внешнего, объективного, что прямо соответствовало бы представлению» 1).

Чувство напряжения или усилия есть нечто субъективное, и, следовательно, самое понятие массы, теснейшим образом связанное с представлением усилия, имеет характер субъективный. Сила не есть что-либо объективно существующее; это есть только лишь представление того усилия, которое мы должны употребить для того, чтобы привести в движение какую-либо массу.

Такой же субъективный характер присущ и представлениям скорости и ускорения, употребляемым в механике. Если тело в одну единицу времени проходит большее пространство, чем другое тело в ту же единицу времени, то мы говорим,

1) «Свойства материи», стр. 7.

204

что первое тело движется с большей скоростью, чем второе. Так как представление движения неразрывно связано с представлением пространства и времени, то, следовательно, и понятие скорости имеет субъективное происхождение.

Таким образом, все свойства вещества в конце концов разлагаются на представления. Поэтому можно сказать, что «вещество в известном смысле есть совокупность представлений».

Если мы бросим даже поверхностный взгляд на явления, совершающиеся вне нас, то мы увидим непрерывное изменение и превращение вещества. Мы видим и знаем, что сложные тела разлагаются на простые, что из простых тел созидаются сложные. Примеры такого превращения, которое называется химическим, так общеизвестны, что едва ли стоит их перечислять, но в этих превращениях и изменениях вещества есть одно явление, на которое мы должны обратить наше внимание, это именно так называемая неуничтожаемость вещества или сохранение материи.

Если мы возьмем кусочек угля и зажжем его, то он сгорит и останется пепел. Человек, не знакомый с химией, мог бы подумать, что часть вещества угля погибла или уничтожилась, но химия говорит, что ничего подобного в этом процессе горения не имело места, кажущееся же уменьшение вещества произошло оттого, что углерод, содержавшийся в угле, отделился от угля и соединился с кислородом воздуха, образовав новое вещество — углекислоту. Что углерод не уничтожился, можно легко доказать: если взвесить то количество углекислоты, которое получилось после горения, и остаток угля, то окажется, что вес их равняется весу угля и кислорода, взятым до горения.

Это явление и подобные ему доказывают, что позади разнообразных изменений и превращений находится нечто, что изменению и превращению не подлежит, что количественно сохраняется. Это именно и есть то, что мы можем назвать материей в собственном смысле слова. Мы должны признать существование чего-то количественно неизменного для того, чтобы быть в состоянии объяснить возможность постоянных перемен в мире материальных явлений. Мы должны признать существование этого так называемого субстрата или носителя материальных явлений 1).

1) Ср. следующие слова Менделеева в предисловии к «Основам химии»: «Сочинение это написано для ознакомления начинающих не только с на-

205

Этот субстрат в действительности совпадает с тем, что в химии и в физике называют атомами. Хотя мы признаем, что материя всецело разлагается на ощущения, но чтобы объяснить возможность изменений вещества, которым вызываются ощущения, мы допускаем гипотезу атомов.

Пожалуй, кто-нибудь будет протестовать против обозначения атомов гипотезой. Мне могут сказать, что существование атомов вовсе не гипотеза, а строго научно обоснованная теория. В настоящее время существование атомов является настолько бесспорной вещью, что даже идеалом науки считается объяснение явлений при помощи «механики атомов». Считается, что явление не объяснено, если оно не сведено на механику атомов.

В виду того, что такой взгляд на существование атомов пользуется большим распространением, я считаю необходимым привести взгляды некоторых выдающихся натуралистов по этому предмету, чтобы показать, что, в действительности, в современной науке учение об атомах признается только лишь гипотезой. Так, напр., Дюбуа-Реймон признает, что «физический атом есть вполне последовательная и при известных условиях, напр., в химии, очень полезная фикция» 1). По мнению английского физика Тэта, «атом есть математическая фикция, но крайне удобная для некоторых исследований» 2). Разумеется, те, которые считают атом бесспорной реальностью, не стали бы его называть фикцией; приблизительно то же говорит и Менделеев 3). По его мнению, атомное учение, допускающее лишь конечную механическую делимость, наукою должно быть, до сих пор, по крайней мере, принимаемо только, как прием, подобный тому приему, который употребляет математик, когда сплошную кривую линию разбивает на множество прямых линий.

Против того положения, что задача науки будто бы заключается в том, чтобы свести все к механике атомов, Мах замечает, что «это есть химирический идеал, который мог служить эффектной программой в популярных лекциях, в рабочей же комнате серьезного исследователя он не имел существенного значения» 4). Гельмгольц высказывается против стре-

людениями, опытами и законами химии, но и с воззрениями этой науки на неизменную сущность изменяющегося вещества».

1) «Über die Grenzen des Naturerkennens», стр. 25.

2)  Тэт. «О новейших успехах физических знаний». Спб. 1877 г., стр. 261.

3) «Основы химии», стр. 166, примеч.

4) «Populär-wissenschaftliche Vorträge», стр. 181.

206

мления из чисто гипотетических допущений относительно строения атомов выводить основы теоретической физики 1).

Для очень многих ученых атомы имеют значение только лишь вспомогательной гипотезы. По мнению Маха, тот, кто признал реальность атомов на том основании, что они оказывают нам существенную пользу, как вспомогательное средство для представления явлений, впал бы в ошибку, которую он поясняет при помощи следующего образного сравнения. Положим, что кто-нибудь захотел бы познать действительность из того, что совершается на театральной сцене. Если бы он вошел за кулисы, то он увидел бы, что там движения, например, лодок, совершаются, благодаря различным механическим приспособлениям. Если бы он стал думать, что и в действительности эти движения совершаются, благодаря таким же приспособлениям, при помощи которых они производятся на сцене театра, то он впал бы в ту же самую ошибку, в какую впадает человек науки, если он на том основании, что атомы дают возможность изображать явления мира, считает их реально существующими 2). Недавно известный химик Оствальд высказался против атомистического учения. Он находит, что в атомизме есть много гипотетического и даже метафизического. Он предлагает совсем устранить понятие атома, материи и, вместо него, ввести понятие энергии 3).

Приводя эти взгляды выдающихся современных естествоиспытателей, я вовсе не желаю сказать, что не признаю реальности атомов или что я, вообще, желаю возразить против атомистической теории. Я только хотел указать тот род реальности (если так можно выразиться), который мы должны приписать атомам, и это последнее обстоятельство представляет огромную важность для разрешения вопроса о несостоятельности материализма с точки зрения теории познания.

Несостоятельность материализма с точки зрения теории познания была впервые особенно ясно провозглашена Кантом. После Канта ходячий материализм сделался учением невозможным.

К чему же сводится заслуга Канта в этом отношении? По мнению его последователей, он довершил дело, начатое Декартом и Локком. Эти последние признали субъективность ощущений, Канту нужно было доказать субъективность пространства и времени.

1) «Vorträge und Reden». В. II, стр. 47.

2) Mach. «Die Mechanik in ihrer Entwickelung». 1897 г., стр. 497—498.

3) «Die Überwindung des wissenschaftlichen Materialismus». 1875 г., стр. 15.

207

Кант думал, что мы не можем познать вещей так, как они существуют сами по себе. Мы не познаем вещей в себе, потому что они находятся вне пространства и времени, мы их познаем постольку, поскольку мы к ним применяем формы пространства и времени. Пространство же и время суть наши субъективные формы. Следовательно, вещи мы можем познавать только лишь потому, что нашему уму присущи формы пространства и времени; наш ум, так сказать, обусловливает существование вещей. Поэтому, но учению Канта, материальные вещи не только не имеют абсолютного существования, но зависят всецело от форм нашего ума.

Этому учению придал особую форму Шопенгауэр, который утверждал, что «мир есть мое представление». Он отчетливее, чем кто-нибудь другой, доказывал ту мысль, что собственно без субъекта нет объекта, что без духа нет материи. В одном месте своих сочинений Шопенгауэр заставляет вести следующий разговор между субъектом и объектом (между материей и духом). Материя говорит: «Я существую, и вне меня нет ничего. Мир есть только моя преходящая форма. Ты субъект, или сознание, простой результат одной части этих форм, и совершенно случаен. Еще несколько мгновений, и ты больше не существуешь. Я же остаюсь из века в век». На это субъект (или дух) отвечает: «Это бесконечное время, в течение которого, как ты хвастаешь, существуешь, и бесконечное пространство, которое ты наполняешь, существует только в моем представлении, которое тебя воспринимает, и благодаря которому ты только и существуешь» 1).

В другом месте Шопенгауэр остроумно осмеивает тех, которые, предполагая, что в мире только материя имеет абсолютное существование, стараются вывести из нее сознание. Материалисты, по его словам, считают материю абсолютно существующей. Затем они «стараются найти первоначальное, простейшее состояние материи и развить из него все последующие, восходя от простого механизма к химизму, к полярности, к способности произрастания (Vegetation), способности ощущения (Animalität). Если бы, предположим, это удалось, то последним звеном цепи оказалась бы способность ощущения, познания, которое явилось бы простым видоизменением материи. Если бы мы таким образом следили за рассуждениями материализма, то, достигнув их конечного пункта, мы чувствовали бы неукротимый приступ олимпийского смеха, увидевши вдруг, как бы

1) Соч. изд. Griesebach’a. В. II, стр. 26—7.

208

пробуждаясь от сна, что его последний с таким трудом выведенный результата—познание, уже предполагалось, как неизбежное условие при самой начальной доходной точке, простой материи... Таким образом, неожиданно раскрылось бы чудовищное petitio principii, ибо вдруг оказалось бы последнее звено исходною точкою, на которой ужо держалось первое, цепь превратилась бы в круг; материалиста же уподобился бы барону Мюнхаузену, который, плавая верхом на лошади в воде, поднял вверх лошадь, обнявши ее ногами, и самого себя, схвативши за перекинувшуюся наперед собственную косу» 1).

Этими словами Шопенгауэр хочет сказать, что защитник материализма не замечает, что в тот момент, когда он допускает существование материи, он допускает и существование духа, которым единственно обусловливается существование материи. «Утверждению, что познание есть модификация материи, с равным правом может быть противопоставлено противоположное, что всякая материя есть лишь модификация познания субъекта, как представление его» 2).

Благодаря Шопенгауэру, мысль о том, что материя не имеет абсолютного существования, сделалась очень популярной не только среди философов, но и среди натуралистов. Взгляды, родственные со взглядом Шопенгауэра, мы находим у Гельмгольца, Фикка и др. 3).

После Шопенгауэра вопрос о том, что имеет более достоверное существование, дух или материя, по большей части решался в том смысле, что дух имеет более несомненное существование.

Ф. А. Ланге, автор известной «Истории материализма», говорит: «Если один из двух предметов (ощущение и движение атомов) должен быть об явлен за действительность, а другой за простую видимость, то было бы гораздо более основания объявить ощущение и сознание за действительность, атомы же и их движения за простую видимость» 4).

Тиль, известный позитивист, находит, что существование

1) Там же, т. I, стр. G2. «Мир, как представление и воля». М. 1900, стр. 27—8.

2) «Соч. Шопенгауэра», изд. Griesebach’a. В. I, стр. 623.

3) См. вышеприведенное на стр. 198 соч. Гельмгольца. Физиолог Фикк даже написал сочинение «Мир, как представление».

4) «История материализма». Спб. 1899, стр. 450. Там же приводится следующее место из соч. астронома Цельнера «О природе комет»: «Феномен ощущения есть гораздо более основной факт наблюдения, нежели подвижность материи, которую мы принуждены приписывать ей».

209

психических явлений несомненнее и вернее всего другого. По его мнению, «сознание нельзя выводить из явления материи потому, что явление это именно и предстает сознанию. Следовательно, уже предполагает его (т.е. сознание) существующим». «Естественные явления только и могут становиться нам известными в виде представления, т.е. душевных процессов» 1).

Этого, я думаю, вполне достаточно, чтобы ответить на вопрос, нас интересующий. Материалист утверждал, что «в мире истинной реальностью обладает только материя, что мы можем сомневаться в существовании всего, но сомневаться в существовании материи мы не можем. Существование ее для нас очевидно; она нам непосредственно дана».

Это рассуждение материалиста неправильно. Из двух непосредственно нам данных родов явлений, материальных и психических, психические обладают более очевидной реальностью. То, что мы называем материальным, в конце концов, есть наше представление. Наше представление, чувство, мысль ц желание, т.е. наши психические состояния, даны нам непосредственно, мы воспринимаем их так, как они есть, между тем как материя в собственном смысле, или атомы, представляет из себя только лишь гипотезу.

Никак нельзя утверждать, что материи присуще более несомненное существование, чем сознанию, потому что мир как духовный, так равным образом и материальный составляет содержание нашего сознания.

«Но если все нами познаваемое есть только содержание моего сознания, то ведь тогда всякое различие между миром психическим и миром физическим должно было бы уничтожиться. Если бы это было так, то каким образом я мог бы отличить то, что есть только лишь мое представление, от того, что принадлежит миру физическому?» Так может, конечно, подумать читатель. Но такого сомнения в действительности не может быть, потому что между тем содержанием сознания, которое мы называем миром психическим, .и между тем содержанием сознания, которое мы называем миром физическим, имеется огромное различие, существующее в сознании каждого. Каким образом устанавливается это различие, трудно показать в элементарной форме. Но я попытаюсь вкратце это сделать, чтобы хоть в самых общих чертах показать, как этот вопрос понимают некоторые из современных выдающихся писателей.

1) «Теория науки и метафизика», стр. 214 и 216.

210

Постараемся представят себе душевную жизнь ребенка на самой элементарной стадии развития, представим себе, что он что-нибудь воспринимает, и спросим себя, может ли он воспринимать что-нибудь, как вещь, как что-нибудь находящееся вне его, как нечто объективное? Конечно, нет. Для того, чтобы что-нибудь воспринимать, как объективное или как субъективное, нужно, чтобы существовало какое-нибудь представление о субъекте и объекте, а этого мы относительно первоначального сознания допустить никак не можем. Но как же все-таки назвать то, что воспринимается в такую эпоху, когда нет сознания ни субъекта, ни объекта? Мы назовем его просто содержанием: оно ни объективно, ни субъективно 1). Вот это недифференцированное содержание и есть то единственное, что составляет предмет первоначального сознания. Но так, конечно, не может дело всегда оставаться. Начинается дифференциация содержания. Это происходит таким образом, что часть этого содержания составляет отдельный комплекс чисто субъективного характера, часть—комплекс чисто объективный. Но всей вероятности, это происходит оттого, что у развивающегося индивидуума составляется представление о его физическом «я». Возле этого физического «я» группируется ряд представлений, чувства; ощущения, связанные с деятельностью организма, напр., чувство движения, боли, усталости и т. и. На ряду с этим выделением в одну группу представлений, концентрирующихся вокруг нашего физического «я», составляется и представление о мире объективном. Напр., мы замечаем, что некоторые представления возникают и продолжают свое существование независимо от того, совершает ли наш организм какое-нибудь движение или нет; отсюда получается впечатление о чем-то Независимом от нашего «я». Такого рода представления, в свою очередь, выделяются в особую группу, относимую нами к объекту. Таким образом, получается две группы представлений: объективных и субъективных.

Следовательно, это разделение общего содержания на субъект и объект есть результат абстракции. Как материя, так и сознание есть результата абстракции, и поэтому легко понять ошибку, которую допускает материалист, когда он утверждает, что материя есть единственно существующее.

Материалиста утверждает, что истинной реальностью обла-

1) См. Wundt. «System d. Philosophie». 2-е изд., 1897. Abschn. 2. Avenarius. «Der menschliche Weltbegriff». 1891. Mach. Zur Analyse d. Empfindungen». 1902. Külpe. «Einleitung in die Philosophie». 1894, стр. 223, первоначальное содержание называет просто «переживанием», Erlebniss.

211

дают только материальные атомы, что от них мы должны исходить при объяснении действительности.

Материальные атомы суть, как мы видели, только лишь гипотеза для объяснения различных изменений и превращений, совершающихся в материальном мире. Материалист, следовательно, вместо того, чтобы в качестве основного принципа брать непосредственно данное содержание опыта, берет нечто гипотетически данное, но при этом употребляет его не в качестве гипотезы, но в качестве единственной истинной реальности.

Из вышеуказанного отношения между субъектом и объектом становится понятным также и то, что, как только мы допускаем существование материи, мы тотчас допускаем существование и сознания. Следовательно, сознание обладает, по меньшей мере, такою же очевидною реальностью, как и материя. В самом деле, если одно общее содержание дает начало в нашем дознании как объективному, так и субъективному, то, само собою, разумеется, что сознание так же реально, как и материя.

Поэтому материалист должен допустить, что наряду с материей существует и сознание. А с таким допущением он отступает от своей основной точки зрения.

212