Лекция двенадцатая. О природе времени.

ЛЕКЦИЯ ДВЕНАДЦАТАЯ.

О ПРИРОДЕ ВРЕМЕНИ.

О реальности времени.—Время в нашем сознании определяется количеством образов.—О продолжительности «настоящего».—Объем сознания.—Экспериментальные исследования восприятия времени.—О субъективности времени.—Время существует только в нашем сознании.

В прошлых лекциях мы рассмотрели вопрос о субъективности ощущении вообще и представления пространства. Мы видели, что, как ощущения, так и представление пространства являются содержанием сознания, которому, конечно, в мире объективном соответствует нечто, но это «нечто» совершенно не похоже на вызываемое им психическое содержание.

Теперь нам следует рассмотреть вопрос о природе времени. Этот вопрос важен для нас потому, что время представляет из себя реальность, ничего общего не имеющую с реальностью материальных вещей. Если кто-нибудь поставит вопрос, существует ли время, и постарается ответить на него, то он сейчас увидит, до какой степени неправы защитники материализма, утверждающие, что в мире существует только материя, только материальные явления, только то, что мы можем видеть нашими глазами и ощупать нашими руками.

Вопрос о времени занимал еще умы древних мыслителей. Природа времени всегда казалась необыкновенно загадочной. Блаженный Августин говорил: «Если ты спрашиваешь меня, что такое время, то я отвечу: не знаю. Если же ты не спрашиваешь, то я знаю, что оно такое». Этими словами он хотел сказать, что ему очень хорошо известно время, как конкретное явление, но что дать философский ответ на вопрос о сущности времени он не в состоянии.

Существует ли время реально или же нет? Даже на этот вопрос, кажется, трудно ответить. Что вещи материальные существуют, это кажется несомненным. В том, что существуют камни, растения, вода и пр., я могу легко убедиться. Я могу их «видеть», я могу их «осязать», я могу прико-

186

снуться к ним руками. Что существуют даже отдаленные звезды, я могу легко убедиться, если направлю на них свои взор. А куда направить мне свой взор, чтобы увидеть время, как могу я прикоснуться ко времени руками, чтобы убедиться в его реальности? Вещи обладают постоянной формой: напр., минералы, растения и пр. сегодня обладают такою же формою, как и вчера, а время? Оно непрерывно течет, вечно изменяется, оно есть истинное perpetuum mobile, оно не имеет никакой формы. Оно состоит из настоящего, прошедшего и будущего. Но прошедшего уже нет, будущего еще нет, а настоящее есть только лишь граница между прошедшим и будущим. Где же время? Кажется, что его совсем нет. Между тем, ведь, в действительности время, конечно, существует, потому что мы о нем говорим, мы его измеряем, мы им пользуемся в наших измерениях. Как же истолковать это противоречие? Или вернее сказать, какого рода существование принадлежит времени?

Чтобы ответить па этот вопрос, мы рассмотрим время с точки зрения психологической, именно мы рассмотрим, как мы воспринимаем или оцениваем время.

Что время есть величина, едва ли кто-нибудь станет сомневаться. Мы говорим о том, что время может быть большим, что время может быть меньшим, может быть более продолжительным и менее продолжительным.

Какие же существуют в нашем сознании средства, при помощи которых мы можем определить величину или продолжительность времени.

Заметим, что при определении продолжительности времени, или при оценке времени, мы можем делать такие ошибки, которых при восприятии пространства, у нас не может быть. Напр., один и тот же промежуток времени, день, проведенный в интересном путешествии, кажется при воспоминании равным целой неделе, такой же день, проведенный в томительном ожидании, кажется равным целому десятилетию; такой же день, проведенный в однообразной работе, может показаться равным часу. Этого рода ошибки в определении времени не имеют ничего аналогичного в оценке пространства. Никто, например, не мог бы отождествить величину памятника Богдана Хмельницкого с величиной Софийского собора. Отчего же происходят подобного рода ошибки?

Для того, чтобы получить ответ на этот вопрос, условимся называть образом все то, что остается в нашем сознании после какого-либо впечатления, волнения, — словом, после всего

187

душевно-пережитого. После этого мы можем легко понять, какие средства имеются в нашем сознании для измерения продолжительности времени.

«Время в нашем сознании измеряется количеством образов», говорят некоторые психологи. Что это предположение правильно, можно подтвердить целым рядом фактов.

Прежде всего, оценка времени во сне показывает ясно, что количество образов играет самую существенную роль в оценке времени. Так, сон, длившийся очень короткий промежуток времени, но заполненный большим количеством сновидений, может казаться очень продолжительным, и наоборот, сон, длившийся долго, но заполненный малым количеством сновидений, кажется непродолжительным.

Отчего день, проведенный в интересном путешествии, кажется нам таким продолжительным? Оттого, что во время путешествия мы встречаемся с массой новых событий, картин, лиц и явлений, которые живо нас интересуют, производят на нас глубокое впечатление. Затем, когда мы вспомним об этом дне, то в нашем сознании воспроизводится огромное количество представлений или образов, которые делают то, что день кажется нам продолжительным.

Известный английский опиофаг Де-Кинси рассказывает о себе, что под влиянием отравления опиумом, он видел во сне промежутки времени, равные столетию, тысячелетию, и вообще такие промежутки времени, которые находятся далеко за пределами человеческого опыта. Это можно объяснить таким образом, что опиум, возбуждая нервную систему, вызывает к сознанию такие воспоминания или образы, которые, казалось, навсегда исчезли из сознания, и вот эти-то многочисленные образы и производят то, что время кажется продолжительным.

Каждый имел случай заметить, что в истории промежутки времени, хронологически равные, кажутся не равными или, вообще, промежутки, заполненные большим количеством фактов, кажутся нам очень продолжительными. Так, напр., кратковременная жизнь Александра Македонского кажется нам очень продолжительной, потому что заполнена очень большим количеством событий.

Есть и в области восприятия пространства явления, аналогичные с этим. Так, напр., если мы возьмем линию, разделим ее пополам, и одну половину разделим поперечными линиями на большое число частей, то та половина линии, которая подразделена, будет казаться большей в сравнении с той, которая не подразделена. Тоже самое нужно сказать и отно-

188

сительно квадратов, которые заполнены линиями, проведенными в одном или другом направлении. На рисунке 1-м изображаются два одинаковой величины квадрата, но один из них разделен линиями в горизонтальном направлении, а другой в вертикальном. Вследствие этого один квадрат кажется удлиненным в одном направлении, а другой в другом. Здесь как будто бы есть аналогия с оценкой времени.

Сёлли сравнивает некоторые иллюзии времени с иллюзиями расстояния в пространстве. «Посмотрите, говорит он, на Юнгфрау с Венгернальп. Вам кажется, что через глубокую долину, которая отделяет от нас ледник ослепляющей белизны, вы можете перебросить камень. Причина этой иллюзии заключается в том, что между вами и этими ясными очертаниями нет ничего, кроме прозрачного воздуха, и вы говорите: это совсем близко. Подобно этому и события, сильно потрясшие нас, кажутся нам недавними, случившимися чуть ли не вчера; это

объясняется тем, что мы не можем пробежать в воображении событий промежуточных: последние улетучились, а первые встают перед нами, как эта гора. Если вам затем напомнят число лет, отделяющих вас от этих крупных событий, вы говорите: «возможно ли это?» 1) А вот еще пример, подтверждающий влияние количества образов на оценку продолжительности времени. Герой одного романа, по возвращении в родную деревню после семи лет скитаний, восклицает: «семь лет прошло с тех пор, как я оставил родину, ушел из дому! А мне кажется, что больше семидесяти: так много за это время совершилось. Я не могу обо всем этом вспомнить без того, чтобы не прийти в ужас. Когда же я взгляну на деревню, на церковь, мне кажется, что я их видел семь дней тому назад». Немецкий психолог Лацарус так объясняет этот парадокс. Огромное разнообразие пережитого с того дня, как герой наш покинул родину, теперь возникает

1) Цит. Гюйо. «Происхождение идеи времени». 1891, стр. 111—23.

189

в его душе; в быстрой последовательности возникают образы из его скитаний. Они развертываются и бегут друг за другом, пока не начинает казаться, что прошли десятки лет... Затем внутренний взор отвращается от всего прошлого; внешний взор направляется на деревню, на церковную крышу, и живо вызывает прежний образ; он кажется мало изменившимся; поэтому все производит такое впечатление, как будто не прошло от прежнего впечатления и одной недели 1).

Этот ряд примеров показывает самым ясным образом, что время кажется для нас наиболее продолжительным тогда, когда сознание наполнено наибольшим количеством образов

Но, кажется, что количество образов не есть единственный фактор, определяющий нашу оценку времени. Есть факты, которые, по-видимому, указывают на несостоятельность только что приведенного принципа. Так, например, нам кажется время очень продолжительным в ожидании, в скуке, и это можно подтвердить очень многими примерами. Так, известно, что в тюрьме, в заключении даже очень короткий промежуток времени кажется необыкновенно продолжительным. Кажется очень медленно тянущимся время в ожидании какого-либо решающего события.

Возьмем примеры попроще: закройте глаза и ждите, пока вам скажут, когда пройдет одна минута. Время вам покажется необыкновенно продолжительным. По народному выражению, «котел, на который смотришь, никогда не закипит». По-видимому, эти случаи не подходят под вышеприведенное правило. Кажется, что здесь продолжительность времени оценивается не количеством воспоминаемых образов.

Действительно, в процессе ожидания или скуки, может быть, является новый фактор, в силу которого время кажется продолжительным, но при объяснении этих явлений нужно обратить внимание на то обстоятельство, что оценка времени в указанных явлениях бывает различной, смотря по тому, обращаем ли мы внимание на время в тот момент, когда мы его переживаем, или в тот момент, когда мы о нем вспоминаем.

Это различие можно пояснить следующими примерами. Время в болезни, напр., кажется очень продолжительным. Месяца, болезни кажется равным целому году, но когда болезнь про   /

1) Цит. у James'а. «The Principies of Psychology». V. I Ch. XV, стр. 624—5.

190

ходит, и мы вспоминаем о времени болезни, то оно кажется нам непродолжительным. В скуке кажется, что время тянется очень долго, по когда мы впоследствии вспоминаем о пережитом времени, оно кажется нам непродолжительным, потому что мы время, проведенное нами скучно, заполняем небольшим количеством воспоминаемых событий. Таким образом, и эти случаи объясняются согласно вышеуказанному принципу. Только в них мы не должны смешивать того момента, когда мы, переживая эти события, так сказать, прислушиваемся к их течению пли протестуем против них, с тем моментом, когда мы вспоминаем о них. В этом последнем случае мы несомненно оцениваем время по количеству вставляемых образов.

Из приведенных примеров, кажется, можно ясно видеть тесную связь, существующую между оценкой времени и образами, наполняющими сознание. Можно было бы даже подумать, что этой совокупности образов вполне достаточно для того, чтобы у нас могло получиться представление времени, но такое заключение было бы неправильно, потому что для представления времени одной совокупности образов было бы недостаточно; нужно еще, чтобы между ними была определенная связь, и именно следующего рода.

Если бы в нашем сознании появился ряд образов А, В, С, но так, что когда за А появляется В, то А удаляется из сознания, д когда вслед за В появляется С, то и В удаляется из сознания и т. д., то в таком случае никакого представления о времени у нас не могло бы возникнуть. Для возникновения этого последнего необходимо, чтобы в то время, когда в нашем сознании есть элемент В, присутствовали бы также и элементы С и А. Только в таком случае и может возникнуть представление времени. Нужно, так сказать, чтобы в нашем сознании было, по меньшей мере, три элемента, которые находились бы друг с другом во взаимной связи. Это именно то самое, что в обиходной речи обозначается посредством момента настоящего, прошедшего и будущего. Настоящее это есть тот пункт, с которого мы созерцаем прошедшее и будущее.

Но что такое само настоящее? По мнению тех, которые считают время чем-то непрерывным, подобным математической линии, «настоящее» есть только лишь граница между прошедшим и будущим.

По обычному представлению, настоящее есть краткий миг; его сравнивают с лезвием ножа; по выражению поэта, «момент, о котором я говорю, уже далеко от меня». Такое представление о настоящем является результатом математического

191

понимания, времени, как чего-то непрерывно текущего. Тогда, разумеется, настоящее есть только точка, предел между прошедшим и будущим, но если мы рассмотрим вопрос о времени с точки зрения психологической, то мы увидим, что то, что мы называем «настоящим», не есть краткий миг, а имеет определенную продолжительность, так что его можно сравнивать как бы с обсерваторией, находясь на которой, мы созерцаем прошедшее и будущее.

Чтобы решить вопрос о продолжительности настоящего, мы рассмотрим, как психологи определяют так называемый объем сознания. Под словом «объем сознания» разумеется то количество впечатлений, которое мы можем в один момент удерживать в нашем сознании. Некоторые из старых философов думали, что мы в нашем сознании в один момент можем удерживать только одно впечатление; другие думали, что мы можем удерживать только два впечатления; третьи думали, что шесть впечатлений и т. п. Большую определенность этот вопрос приобрел в настоящее время, когда оказалось возможным воспользоваться экспериментальными приемами исследования.

При совершении экспериментов над объемом сознания является необходимым выполнение следующего условия. Когда нам дается известный ряд впечатлений, то мы можем считать, что они находятся в нашем сознании одновременно только в том случае, если первое впечатление еще остается в сознании в то время, когда вступает в сознание последнее; так что мы первое впечатление и последнее держим в сознании как бы с одинаковой ясностью. Напр., если нам дан ряд впечатлений А В С D E F, то мы только ₍в том случае можем сказать, что этот ряд одновременно находится в нашем сознании, если .первое впечатление А мыслится нами с такою же отчетливостью, как и .последнее F.

Для эксперимента лучше всего брать звуковые впечатления, именно короткие, отрывистые стуки, отделенные маленькими промежутками времени. Для этой цели можно взять метроном, в котором посредством передвижения тяжести на стержне можно создать звуковые впечатления, отделенные друг от друга любыми промежутками времени. К метроному приделывается особое приспособление, благодаря которому его можно пускать в ход и останавливать в любой момент. Таким образом можно создать целый ряд однородных звуковых впечатлений. Нам, следовательно, нужно определить, какое количество таких впечатлений мы можем удержать в сознании в один момент с большей или меньшей ясностью. Из исследований

192

оказалось, что, если мы возьмем приблизительно двенадцать таких впечатлений, отделенных друг от друга промежутком приблизительно в ¹/₅ секунды, то это будет именно то количество впечатлений, которое мы можем удерживать в сознании с наибольшей ясностью. Это количество впечатлений и определяет объем сознания 1).

Таким способом мы можем определить наибольшую продолжительность настоящего. Это именно ¹/₅ х 12 = 2—3 сек. Это, так сказать, наибольшая продолжительность настоящего, но можно определить также и наименьшую его продолжительность. Для этой цели мы поступаем следующим образом. Как известно, в электрической машине появление искр сопровождается характерным треском. Искры могут следовать друг за другом медленно; тогда звуки, издаваемые машиной, будут отделены друг от друга заметным промежутком времени. Искры могут следовать друг за другом с такой быстротой, что два последовательных звука сливаются друг с другом. При таких условиях можно найти тот наименьший промежуток времени, который нужен для того, чтобы два треска, сопровождающие появление электрических искр, не сливались друг с другом. Оказалось, что он равняется ¹/₅₀₀ секунды. Это есть, так сказать, тот наименьший промежуток времени, который мы в состоянии воспринимать. Это есть, так сказать, minimum настоящего. Таким образом, «настоящее» имеет определенный промежуток времени, лежащий между ¹/₅₀₀ и двумя, тремя секундами.

Против того положения, что время измеряется количеством воспринимаемых образов, нам могут привести в возражение следующих два положения: во-1-х, что мы имеем ощущение пустого времени, в которое мы не вкладываем никакого содержания; во-2-х, что мы обладаем способностью оценивать такие короткие промежутки времени, в которые едва ли могут вмещаться какие бы то ни было представления.

Но и то и другое возражение нужно считать неосновательным. У нас тт ощущения пустого времени. Такое ощущение так же невозможно, как невозможно ощущение пустого пространства. В нашем сознании всегда есть какое-нибудь содержание. Это могут быть отдельные представления, отрывки фраз, слов, наконец, это могут быть ощущения от дыхания, биения пульса и т. п. 2).

1) См. Wundt. «Grundz. d. phys. Psychol». В. II.

2) Cm. James,ук. соч., стр. 620.

193

Что касается нашей способности оценивать короткие промежутки времени, то исследования показывают, что, по всей вероятности, в основании этой оценки лежат какие-нибудь ощущения, связанные с деятельностью нашего организма (мускульное ощущение, ощущение, связанное с дыханием, кровообращением и т. п.).

Эти эксперименты над нашей способностью оценки времени производятся следующим образом. Производим при помощи одного метронома какой-нибудь интервал времени, напр., в секунду. При помощи другого метронома мы можем произвести такой же, или больший, или меньший интервал. Субъект, над которым производят эксперимент, должен определить, равны эти интервалы или нет. При таких оценках субъект делает ошибки, и именно: он обнаруживает постоянную тенденцию интервал в одну секунду считать меньшим, чем он есть. Если мы произведем интервал времени, напр., в ¹/₃ секунды, и заставим субъекта, над которым мы производим эксперимент, сравнивать его с другими сходными промежутками времени, то он будет делать опять ошибки, именно, этот интервал будет казаться ему большим, чем он есть в действительности.

Но есть один интервал, который он оценивает с наименьшей ошибкой. Это именно 0,7. Почти у всех экспериментаторов этот интервал времени оценивался наиболее безошибочно.

Если бы мы спросили, каковы причины того, что этот интервал оценивается наиболее безошибочно, то ответить на это в высшей степени трудно. В одно время предполагали, что, может быть, это находится в зависимости от того, что средняя продолжительность шага равняется 0,7; от того, что так сказать, ритм движения является как бы критериумом для оценки времени. Но потом этот взгляд был оставлен, как бездоказательный. Один исследователь нашел, что точность оценки времени находится в зависимости от ритма дыхания. Так, если дыхание замедляется или учащается, то оценка времени изменяется соответственным образом. Предполагают также, что мускульное напряжение является критериумом оценки времени 1). Как бы мы этот вопрос ни решали, мы должны признать, что в основании оценки коротких промежутков времени лежат какие-то ощущения, связанные с деятельностью нашего организма. Следовательно, вышеприведенное положение,

1) Münsterberg. «Beiträge zur experimentellen Psychologie». 1889. H. 2.

194

что при оценке времени мы руководствуемся теми или другими представлениями и ощущениями, остается непоколебимым.

То обстоятельство, что при оценке времени играют такую важную роль различные ощущения, связанные с деятельностью организма, дает нам возможность провести аналогию между восприятием времени н ощущениями, напр., цвета, звука. Подобно тому, как мы говорили, что если бы явилось существо с организацией, отличной от нашей, то оно восприняло бы иные цвета и звуки, чем мы, точно таким же образом мы можем сказать, что если бы мы были устроены иначе, то мы воспринимали бы и время совсем иначе, чем мы его воспринимаем в настоящее время, а это также доказывает, что время не имеет объективного существования, а обладает субъективным характером.

Герберт Спенсер 1), чтобы дать представление о зависимости идеи времени от физической организации, о том, какое может быть восприятие времени у существ, организованных иначе, чем мы, приводит в пример представление времени у комара. Чтобы постигнуть, какого рода представление времени может быть у комара, воспользуемся следующими данными. Комар во время полета производит тот характерный звук, который мы называем писком. Этот звук, по всей вероятности, созидается ударами крыльев количеством около 15.000 в секунду. Если мы представим себе, что комар при размахе крыла испытывает то же самое, что испытываем мы при мерном движении руки вверх и вниз, которое длится одну секунду, то мы можем сказать, что так как каждый удар крыла комара длится ¹/₁₅₀₀₀ долю секунды, то комар в одну секунду переживает то же, что мы переживаем в 15.000 секунд, т.е. около 5-ти часов. Другими словами, наша секунда равняется 15.000 секундам комара. Если предположить, что длительность жизни комара равняется одному месяцу и принять в соображение, что комар в одну секунду переживает столько, сколько мы переживаем в пять часов, то окажется, что комар за свою месячную жизнь переживает столько, сколько мы в 5 лет. (Разумеется, если бы мы могли предположить, что психическая жизнь комара аналогична нашей.) Отсюда ясно, до какой степени неправы поэты, так часто ссылающиеся на эфемерность жизни однодневных бабочек и т. п. Очевидно, в своих жалобах они не в состоянии отрешиться от антропоморфической точки зрения!

Знаменитый натуралист Карл Эрнст фон-Бэр еще

1) «Основания психологии», § 91.

195

иначе изображал зависимость восприятия времени от изменения нашей физической организации. Именно, он исходит из предположения, что скорость мысли находится в зависимости от скорости пульса и изменяется вместе с последней. Если это так, то мы можем легко понять, как может изменяться наше представление времени в связи с изменением пульса. Мы можем, напр., предположить, что жизнь человеческая, обнимающая детство, зрелый возраст и старчество, сведена на один месяц, и пульс человека стал биться в тысячу раз скорее, чем обыкновенно; тогда мысль его стала бы протекать в тысячу раз скорее, чем теперь. Тогда восприятие явлений изменилось бы коренным образом, именно, так как мысль его стала быстрее, то он будет в состоянии воспринимать такие движения, которых он теперь не в состоянии воспринять вследствие их чрезмерной скорости. Так, напр., полета пули теперь он не может воспринять: она движется слишком быстро; но если бы его мысль ускорилась, то полет пули он воспринял бы, по всей вероятности, так же, как мы теперь воспринимаем движение паровоза, вагона трамвая и т. п. Зато, с другой стороны, медленных движений он совсем не был бы в состоянии воспринять. Если бы, далее, жизнь его была сведена на 40 минут, то травы и цветы показались бы ему так же неизменными, какими теперь кажутся горы. О росте развивающейся почки в продолжение этой жизни можно было бы также мало узнать, как мало мы знаем о великих геологических переворотах земного шара. Мы не видели бы движений животных, они были бы для этого слишком медленны; в лучшем случае мы о них заключали бы совершенно так, как это мы теперь делаем но отношению к движению небесных светил.

По допустим, наоборот, что жизнь человеческая, вместо того, чтобы сокращаться, стала бы удлиняться; тогда получилась бы совсем другая картина. Пусть, напр., пульс человека и его восприятия замедлятся в 1.000 раз и пусть его жизнь продолжается 80 тысяч лет. Тогда то, что мы теперь переживаем в 80 лет, мы переживали бы в один год. То количество событий, которое теперь приходится на один год, пришлось бы на 8 часов. Тогда в течение только четырех часов мы увидели бы, как земля покрывается снежным саваном, мы увидели бы, как она начинает оттаивать, трава и цветы начинают распускаться, деревья приносят плоды; и затем мы увидели бы, как вся эта растительность вновь увядает. День и ночь менялись бы, как темные и светлые мгновения, и солнце с быстротой метеора пролетало бы по небесному своду. Пусть жизнь че-

196

ловека замедлится еще в тысячу раз: тогда различие между днем и ночью совершенно уничтожилось бы, путь солнца казался бы блестящей дугой на· небе, подобно тому, как вращающийся раскаленный уголь кажется огненным кругом. Растительность с ужасающей быстротой беспрестанно распускалась бы и вновь погибала бы. Но довольно! Уже и этих примеров достаточно, чтобы убедиться в том, что время есть нечто, зависящее от нашей физической организации в том самом смысле, в каком, напр., ощущение звука и цвета зависят от нашей организации 1).

Но, может быть, можно провести эту аналогию дальше и опросить: что же в объективном мире соответствует времени в нашем сознании? Подобно тому, как ощущению цвета в объективном мире соответствуют какие-то волнообразные движения, так и времени в нашем сознании соответствуют известные равномерные, периодические движения. Напр., у первобытного человека первым импульсом к образованию идеи времени являются периодические движения небесных светил, периодическая смена дня и ночи, так что в этом смысле древне-греческий философ Платон был прав, когда говорил, что «звезды суть органы времени». Но, разумеется, движение светил не есть единственное средство определять течение времени. Блаженный Августин совершенно правильно рассуждал, говоря «неужто, если бы вдруг прекратилось движение тел небесных, а кружилось бы колесо горшечника, то не было бы никакого времени, коим мы могли бы измерять обороты этого колеса?»

Можно взять какие-угодно периодические изменения для измерения времени: напр., в былые времена горение свечи или непрерывно сменяющееся пение псалмов в монастырях были единственными средствами для обозначения часов дня и ночи. Для точного определения времени нам нужны безусловно правильные периоды, а такие периоды мы .имеем или в равномерных передвижениях небесных светил, или в равномерных движениях в измерительных приборах, употребляемых современными физическими науками.

Таким образом ясно, что времени (в нашем сознании) в объективном мире соответствуют известные движения. Всякие явления, процессы, события способны вызывать в нас представления времени, но, как и ощущение цвета, время существует только лишь в нашем сознании. Вне нашего сознания, т.е. объективно, времени нет.

1) См. Lieb пиши·«Zur Analysis J. Wirklichkeit». 1880. сто, 99—102.

197

Поэтому Аристотель был совершенно прав, когда поставлял вопрос, существовало ли бы время, если бы не существовало души? В самом деле, если бы все ныне существующие вещи продолжали существовать, но перестали бы действовать на наше сознание, то время уничтожилось бы. В том сказочном сонном царстве, где все живые существа были объяты сном, времени не существовало. Время существует только лишь в нашем сознании; а если так, то понятно, что реальным мы должны называть не только то, «к чему мы можем прикоснуться руками!»

198