Левитин-Краснов А. Э. Вырождение антирелигиозной мысли

ВЫРОЖДЕНИЕ АНТИРЕЛИГИОЗНОЙ МЫСЛИ

А вы на земле проживете,
Как черви слепые живут:
Ни сказок про вас не расскажут,
Ни песен про вас не споют.

М. Горький

Как говорят, некоторое время тому назад в Киеве произошло несчастье: болотный ил, скапливавшийся годами, обрушился лавиной на город и затопил чуть ли не целый район. Сами мы в Киеве не бывали — и что именно верно в этих слухах, — мы не знаем.

Однако, нечто подобное можно наблюдать и в Москве.

Лавина антирелигиозных книжонок, брошюрок, статеек заполняет прилавки книжных магазинов, красно-серо-белая обложка журнала «Наука и религия» мелькает у газетчиков, афиши крикливо извещают об антирелигиозных кинофильмах.

Незачем читать всю эту литературу. Достаточно прочесть одну брошюру, чтобы иметь представление обо всех остальных, т. к. все они похожи одна на другую, как две капли воды. Мы не стали бы заниматься всей этой отнюдь не изящной словесностью, если бы ее обзор не давал возможность поставить некоторые животрепещущие проблемы.

Как известно, видную роль в современной антирелигиозной литературе занимают произведения ренегатов.

В свое время мы разобрали брошюру Е. Дулумана «Почему я перестал верить в Бога» *).

*) См. А. Краснов-Левитин «Анализ антирелигиозности». Статья опубликована в журнале «Грани», № 65 и посл.

87

Как известно многим читателям наших заметок, мы довольно пренебрежительно отзывались о талантах С. Д. Дулумана. Однако с тех пор он значительно вырос в наших глазах: его брошюра до сих пор остается лучшим образцом этого жанра. Все те сотни «исповедей», «ответов верующим», «отречений», которые были опубликованы с тех пор, написаны на еще более низком, чем труд Дулумана, уровне.

Уже выработался определенный шаблон отречений. Сначала самыми черными красками рисуется духовная среда, причем выясняется, что автор очередной «исповеди» был единственным исключением из правила: был искренне верующим, бескорыстным, морально чистым человеком. Затем следует рассказ о «противоречиях» в Евангелии — эти, так называемые «противоречия» (вроде того, что неизвестно, в котором часу умер Христос) уже давным-давно всем известны. Однако, наш «праведник» только сейчас их заметил и «прозрел». Кончается «исповедь», как правило, гимном советскому обществу, списанным из первомайской жактовской стенгазеты. Не отходит от этого шаблона и новая «антирелигиозная» знаменитость — А. А. Осипов.

Когда два года назад появился в газетах текст его отречения, антирелигиозники буквально обезумели от восторга: они осыпали «профессора» комплиментами, посвящали этому «событию» особые статьи: и радио, и телевидение, и газеты только и делали, что воспевали «подвиг» Осипова, о нем говорили, как о крупном религиозном деятеле, знаменитом богослове, воспитателе православных пастырей.

Затаив дыхание, антирелигиозники ожидали появление великих трудов экс-богослова. Увы! Никаких «трудов» за два года так и не последовало. Все дело ограничилось несколькими брошюрками дулумановского типа и антирелигиозными лекциями, которые может прочесть любой управдом. Стоило ли из-за этого бить в литавры?

Мифу об Осипове — великом богослове — способствовал прежде всего сам Осипов, который не жалея красок, расписывал всюду и везде свою ученость и великие таланты. Действительно ли это так? Слов нет,

88

Осипов человек культурный и образованный, он и неплохой преподаватель.

Однако дает ли это основание считать его столь крупной фигурой, какой он себя выставляет? Во-первых, наш «ученый» не написал за всю свою жизнь ни одного сколько-нибудь серьезного труда (он лишь мастер критиковать чужие диссертации). Правда, его перу принадлежат несколько статеек о мире, опубликованных в «Журнале Московской Патриархии». Все эти статейки, слезливые и сентиментальные, не выходят за пределы самой заурядной посредственности.

Посредственной и поверхностной является и последняя (ненапечатанная) статья Осипова, присланная им в редакцию журнала незадолго до отречения — Толкование на первый псалом.

А. А. Осипов очень гордится тем, что был «научным редактором» нового издания Библии.

«К ученому редактированию библии этого издания (1956 г.), которому в отличие от «синодального» следует называться патриаршим, был приглашен автор настоящей брошюры», — самодовольно рассказывает наша знаменитость (А. А. Осипов «Мой ответ верующим», Л., 1960 г., стр. 23).

Хорошо, примем это к сведению. Только разрешите спросить вас, почтеннейший ученый редактор, в чем, собственно, отличается это «новое» издание от старого? «Библия в России до второй половины XIX века существовала только на церковнославянском языке, — разъясняет Осипов. — Перевод ее на русский язык и печатание были завершены только в 1876 году, когда русской Церковью управлял так называемый святейший синод. Поэтому и перевод библии на русский язык получил название «синодального». Исправленное по новой орфографии издание русской библии было предпринято в 1955-56 гг.».

Как, только и всего? Стоило огород городить и нанимать «ученых редакторов»? Любой учитель русского языка справился бы с этим делает не хуже.

Правда, А. А. Осипов, действительно, занимал довольно видное положение: в течение долгих лет он был профессором, а одно время и инспектором Ленинград-

89

ской Духовной Академии. Здесь надо вспомнить, однако, следующее обстоятельство: в СССР в течение 38 лет совершенно отсутствовало духовное образование — вся старая профессура за это время вымерла, а новой, разумеется, появиться было неоткуда. Поэтому, когда в 1945 году стали открываться духовные Академии и семинарии, Патриархия стала перед огромной трудностью: совершенно отсутствовали педагогические кадры. Всякий богословски-образованный человек ценился в это время буквально на вес золота. Вот тут и появился А. А. Осипов, появился очень кстати и сразу пошел в гору. В дореволюционное время этот богослов, не зарекомендовавший себя ни одним серьезным трудом, был бы, как многие его бывшие коллеги, всего лишь преподавателем какой-нибудь провинциальной семинарии.

По словам Осипова, он служил в армии Старыгиной, — старшиной (никому, кроме своих студентов и начальства неведомым) был он и в Церкви, — он также не достиг офицерского чина и в литературе. Его доводы? Аргументы? Мотивы отречения? На все это можно ответить лишь пожиманием плеч.

Как и другие ренегаты, Осипов предпочитает не углубляться в опровержение бытия Божия. Это слишком сложно и хлопотливо. Вместо этого он отделывается дешевым зубоскальством по поводу православного богослужения. Вслед за Хомяковым, Осипов критикует пышность архиерейского богослужения. В одной из своих статей он рассказывает о письме, которое ему прислал какой-то сектант, с предложением присоединиться к адвентистам. И этот сектант был прав: ведь, читая Осипова, выносишь из его «трудов» впечатление, что причиной его «отступничества» явилось недовольство церковной обрядностью. Но тогда ему и следовало перейти к баптистам или адвентистам, а не к безбожникам.

О Христе, об Евангелии он говорит как-то мельком, сквозь зубы, больше упирая на свой авторитет «библеиста». Однако, ни одного нового аргумента, против историчности евангелий, кроме тех, которые можно прочесть в любой затрепанной антирелигиозной брошюрке, наш «библеист» почему-то не приводит. А о бытии Бо-

90

жием вообще ничего не говорит. Словно воды в рот набрал. Не считать же, в самом деле, за серьезный аргумент детские рассуждения о женщине, которая умерла во время обедни, не успев причаститься.

И все это перемежается льстивыми дифирамбами по адресу советских людей, о которых он пишет, обмакивая перо вместо чернил в розовую водичку, — все они у него сплошные герои и почти что ангелы, словно и не слыхал наш библеист ни о Ежове, ни о Берия, ни о ленинградском деле: этакий невинный аркадский пастушок.

В своей брошюре «Мой ответ верующим» Осипов жалуется на то, что он получает анонимные письма, в которых его ругают прохвостом. Мы, разумеется, презираем анонимов и не считаем ругательства аргументом. Все же нас не удивляет то, что многие сомневаются в честности Осипова. Увы! Таков удел всех ренегатов, когда они переходят из стана «гонимых» на сторону власть имущих. Ведь даже безграмотный сельский священник Заводчиков в глазах любого читателя заслуживает большего уважения, чем вы, Осипов. Заводчиков, выступая против вас, все же рискует многим: после того, как вы опубликовали его письмо, его, конечно, снимут с регистрации (попросту говоря, пустят с семьей по миру), он попадет в немилость у власти, его будут допекать уполномоченные Совета по делам Православной Церкви. Вы же, высмеивая Заводчикова, ровно ничем не рискуете, а только политический капитал наживаете. Стыдно, Осипов.

Тем не менее, я все же готов поверить, что вы честный человек. Ну что ж, в таком случае мне вас жаль. Все те недостатки, которые вы видели в духовной среде, вы найдете и у антирелигиозников: и карьеризм, и лицемирие, и начетничество. Не найдете вы там только Христа, Христовой любви и Его благодати. Он, близкий к каждому человеку, страждущему и угнетенному, исцеляет все раны и изгоняет всех бесов и — несет человечеству духовное здоровье, свет, свободу, радость.

«Даже тому, кто не клонит колен перед алтарями Иисуса, становится легче, когда он слышит Его имя» — писал Оскар Уайльд.

91

Восторженная свистопляска, поднятая безбожниками вокруг такого посредственного человека, как Осипов, конечно, не случайна. Она говорит об ужасающей бедности современной антирелигиозной пропаганды. Даже Осипов представляется здесь гигантом.

Ошибкой было бы, однако, считать, что антирелигиозная пропаганда не заслуживает внимания. За ее спиной стоят могучие и грозные силы, — и с этими силами нельзя не считаться, их нельзя отвергать.

Наибольший интерес представляет антирелигиозный «официоз» — журнал «Наука и религия», т. к. он в какой-то мере (несмотря на всю свою литературную беспомощность) безусловно отражает взгляды гораздо более серьезных и влиятельных людей, чем пишущие там литературные неудачники, пригревшиеся в здании Политехнического музея.

Вот перед нами два последних номера этого журнала — за октябрь и ноябрь. Единственное крупное литературное имя, когда-либо появляющееся на страницах журнала, — это В. Тендряков.

Это, действительно, талантливый, выдающийся писатель, — с его повести «Чрезвычайное происшествие» и нужно, по справедливости, начинать обзор журнала.

Главная тема повести — верующий учитель. Проанализируем конец этой повести, напечатанной в № 10.

Художник не может лгать — это основной эстетический закон, действительный для всех времен и народов. Не может. Потому что искусство — это творческое отражение реального мира. Но правильно отражать мир может лишь чистое зеркало. Когда ложится на душу художника смрадное дыхание лжи, оно дает перевернутое, карикатурное, искажение — вроде тех сферических зеркал, которые бывают в увеселительных садах.

В повести В. Тендрякова есть страницы, в которых чувствуется дуновение истины и, читая их, забываешь, на страницах какого журнала они напечатаны.

Огромной убедительностью отличается, например, глава 20-я. Директор школы Анатолий Матвеевич Махотин приходит к верующему учителю Евгению Ивановичу Морщихину. Здесь все характерно: обстановка,

92

поведение жены, разговор учителя с директором, размышления директора:

«Мы помолчали. Я продолжал разглядывать Евгения Ивановича. По книгам, по старым сказаниям я много слышал об отшельниках, во имя служения Богу добровольно замуровавших себя в кельях. Передо мной сейчас сидит отшельник нового типа. Не старец с патриаршей бородой, не истощен постами и молитвами, носит не тряпье, не вериги, а приличные костюмы, сорочки, галстуки, ходит в кино, встречается каждый день с людьми, а все-таки в стороне от них, все-таки отшельник. Жить среди людей и быть им чуждым — это даже страшней удаления на пустынное житье. Там можно обо всем забыть, занимать досуг молитвами, слушать пение птиц, наблюдать цветение трав, умиляться Божьему творению, — ничего не отвлекает, предоставлен сам себе. А тут каждый день встречайся со знакомыми, беседуй о делах, прилежно занимайся этими делами и помни ежеминутно, что люди не разделяют твоих взглядов, от них нужно скрываться, отмалчиваться. Отшельничество на людях, годы, десятилетия, до гробовой доски! Не значит ли это — посадить свою душу за решетку! Подумать только — десять лет мы знали его!».

Далее следует правдивый, написанный с огромным талантом рассказ Евгения Ивановича (стр. 56) о том, как он пришел к вере. И конец главы: «Я узнал, наконец-то, что за человек Евгений Иванович Морщихин. Узнал с запозданием на целых десять лет! Было жаль его. Он обмолвился: «Все мы сироты в этом мире». Нелепое, никому ненужное подвижничество осиротило, отдалило его от людей. Сам виноват — верно! Но разве человека, попавшего по своей вине под машину, ставшего на всю жизнь калекой, меньше жаль, чем того, с кем случилась такая беда по чужой вине? Сирота!.. А этому сироте перевалило за пятьдесят...».

Мы не случайно выписали эти строки. Здесь источник силы и слабости автора. Это сильные строчки, потому что директор Махотин, честный и ограниченный, именно так должен рассуждать. Это слабые строчки, потому что сам автор думает так же, как Махотин.

Но махотинщина — это ложная, глубоко ошибоч-

93

ная концепция, и художник, который ею руководствуется, неминуемо исказит жизнь.

«Религиозный человек — сирота!» — утверждает в 1961 г. Махотин-Тендряков и, чтобы еще более усилить эту мысль, изобретает особый глагол — «осиротить».

«...Сущность учения Иисуса Христа признаю, — говорил в 1881 году на суде Андрей Желябов. — Эта сущность учения занимает среди моих нравственных побуждений почетное место. Я верю в истину и в справедливость этого вероучения и торжественно признаю, что вера без дел мертва есть и что всякий истинный христианин должен бороться за правду, за правду угнетенных и слабых, и, если нужно, то за них и пострадать: такова моя вера» («Большая энциклопедия» изд. «Просвещение» т. 21 стр. 334).

Что вы скажете на это, Махотин? Ужели и Желябов, бестрепетно, с шутками и смехом пошедший на смерть, тоже сирота?

Но может быть мы привели нехарактерный пример: религия не играла доминирующей роли у Желябова.

Ну, что ж, возьмем другие религиозные типы: два года назад, в кабинете одного писателя, мы видели на почетном месте «Житие протопопа Аввакума», он, что же, тоже сирота? Или, может быть, сиротой был митрополит Филипп, бесстрашно и всенародно обличавший Грозного, Патриарх Гермоген, погибший в кремлевских подземельях, но не склонившийся перед поляками. Или религия «осиротила» Савонаролу и сделала трусливыми Жанну дАрк, Томаса Мюнцера и Яна Гуса? Мы нарочно привели здесь людей, принадлежавших к различным эпохам, живших в разных странах и, принадлежавших к различным исповеданиям. Что общего между этими людьми? Все они были людьми активными, энергичными, мужественными и смелыми.

Другим и не может быть истинный христианин, ибо основой христианства является борьба за Правду.

«Ищите Царства Божия и Правды Его» — ищите — добивайтесь, ибо Оно «силой берется!» — повелевает Христос.

«Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо

94

они насытятся», — говорит Христос. И нет большего блаженства, чем страдать за правду: «Блаженны изгнанные правды ради, ибо тех есть Царство Небесное», — это высшее блаженство и помещается оно в конце заповедей о блаженствах, как бы увенчивая и завершая их.

Эти заповеди Христа носили в душе все те лица, имена которых мы сейчас назвали, — и потому так бестрепетны и бесстрашны они были перед лицом смерти.

А как ведет себя Махотин в минуту даже не опасности — а просто так, в момент небольшой неприятности, на заседании райкома? «Густой бас гудел у меня над головой, переполнял кабинет, отдавался в оконных стеклах. У меня тупо и упрямо тянуло вниз сердце. Душная, густо прокуренная комната, пристальные чужеватые взгляды. Я сижу на узеньком стуле, на виду у всех, громоздкий, толстый, старчески рыхлый. Сижу и гляжу в пол. Знаю, что я прав, мне нечего стыдиться, но мне стыдно, без причины чувствую себя виноватым. Велика, видать, сила большинства, если даже оно и заблуждается» (стр. 70).

Вот-те на! А каким героем держался у Морщихи-на! Что и говорить — не Аввакум и не Желябов. А вот и конец повести: заболел бедняга Махотин от огорчения, испугавшись Лубкова, и пока он болел — все в школе переменили и сделали, как хотели. Что же делает высокопринципиальный директор?

«Вошел Лубков. Грудь, обтянутая новенькой песочного цвета гимнастеркой, мягко поскрипывают хромовые сапожки, нисколько не изменившийся, он самоуверенно прошел, наложил на стол Ващенкову какие-то бумаги и только после этого повернулся ко мне.

— Как ваше здоровье, т-товарищ Махотин?

— Превосходно.

— Рад слышать.

— Вы, вижу, тоже чувствуете себя неплохо?

— Не жалуемся ни на здоровье, ни на дела. Ни-ка-ких эксцессов, т-товарищ Махотин!

Я сидел, он стоял надо мной и глядел сверху вниз, глядел снисходительно, всепроницаемо, нисколько не

95

сомневаясь в том, что его снисхождение и прощение для меня приятны» (стр. 76).

И самое интересное, что Махотин тоже смотрит на Мррщихина сверху вниз.

«Э-эх! Все равно, жаль его. Преклонение Ванек Кучеряевых, довольство этим — что за жизнь! Раньше просто жалел, теперь плюс к жалости — брезгливость» (стр. 75).

Себя пожалей лучше, Махотин, да кстати и почувствуй к себе брезгливость за свою трусость.

Перед Лубковым сдрейфил — это ли не сирота казанская!

Образ Махотина, как и Морщюсина, безусловно, удача автора: это образы не выдуманные, не сделанные (как бы сказал Белинский), а «почерпнутые со дна жизни».

Однако, сам В. Тендряков заражен «махотинщиной» — и медный привкус махотинщины отравил его произведение.

Морщихин в школе — это жалкая, одинокая фигура: учителя снисходительно жалеют, ученики или оскорбляют или за него «заступаются», — и он сам унижается и все время как бы извиняется за то, что он верующий.

Писатель хочет во что бы то ни стало показать Морщихина сиротой.

Всегда ли бывает так?

И здесь я сошлюсь на свой опыт. 25 лет я преподавал в школе. О том, что я верующий, знали все, начиная от моих коллег, кончая школьными уборщицами. Знали о моих религиозных убеждениях и все ученики. Кроме любви и уважения, никогда я с их стороны не встречал и не замечал ничего другого. Приведу один факт. Однажды мне пришлось принять десятый класс в школе рабочей молодежи. Класс этот для меня был новый — и контакт с учениками не налаживался.

Как-то в перемену, когда я стоял на лестничной площадке среди курящих парней, ко мне подошел чернявый рабочий парень — литейщик.

— Скажите, Анатолий Эммануилович, как это понять! На военной службе я знал одного парня из За-

96

падной Украины. Он кончил десятилетку с золотой медалью, а верил в Бога. Как это могло быть?

— Друг мой, я сам верю в Бога, — спокойно ответил я.

Стоявший рядом со мной летчик-коммунист сделал корректно-отсутствующее лицо («Я, дескать, ничего не слышал»). А парни ахнули от удивления.

И после этого я почувствовал, что лед сломан, между мною и классом установились теплые, хорошие, дружеские отношения. И всегда, во все времена моей педагогической деятельности, все мои ученики, как только узнавали, что я верующий, относились ко мне тепло и дружески, хотя все они в своем большинстве были (и так и остались) атеистами.

Объясняется это тем, что молодежь у нас, к счастью, не заражена ни антирелигиозным изуверством, которое проповедуют борзописцы из журнала «Наука и религия», ни махотинщиной, как Тендряков. Только в извращенном, болезненном, отравленном холопством мозгу могла родиться тирада, подобная той, которую произносит Аркадий Матвеевич на педагогическом совете. Верующий учитель? А что, собственно, здесь страшного? Ведь школа подготовляет к жизни. А в жизни все равно ведь ученики встретятся с верующими, встретятся i—поверьте, граждане Махотины — и через 20 лет, и через 40, и через 100 лет. Так вот, пускай и узнают еще на школьной скамье, что есть на свете верующие люди и атеисты.

Ибо школа, как и искусство, должна отражать жизнь — без этого нельзя подготавливать к жизни, учить жизни, любить жизнь.

Но вы боитесь религиозной пропаганды в школе? Не бойтесь, ее не будет, как не будет пропаганды антирелигиозной. Назначение школы — давать основы знаний, а это очень трудная и сложная задача. Научить кого-нибудь грамоте, выучить таблице умножения — это требует таланта, труда, энергии и уменья. Вы, Тендряков, этого не знаете, но Махотин это знает, — это такая увлекательная и горячая работа, что тут уж не до пропаганды, — все на свете забудешь и ни на что больше не останется времени.

97

Если же какой-нибудь учитель захочет вести пропаганду, то это будет сразу заметно. В школе нет секретов, ибо дети и юноши плохие конспираторы, — все, что им говорится, делается известным на другой же день.

Мы сделали попытку осмыслить повесть Тендрякова как чисто литературное явление (она вполне этого заслуживает). Есть, однако, и другие аспекты. Ведь В. Тендряков лишь выполняет, правда, с несколько своеобразных позиций, «социальный заказ».

Изуверские призывы к изгнанию из школы верующих учителей стали постоянным явлением. Так, например, в журнале «Наука и религия» № 9 сообщается об изгнании из школы верующих учительниц Инны Тихой, Людмилы Турковой и других, причем авторы статей даже не пытаются скрывать, что их сняли по чисто религиозным мотивам.

И Морщихина в повести Тендрякова, в конце концов, сняли. Итак, верующие люди не могут работать ^ школе. Как называется на юридическом языке запрещение той или иной группе населения занимать те или иные должности? Для этого есть определенный термин «дискриминация». Поскольку вы требуете изгнания людей из школы, — вы проповедуете дискриминацию. Поскольку вы обуславливаете лишение прав религиозными верованиями, — вы проповедуете дискриминацию по религиозным мотивам.

Но ведь дискриминация по национальным и расовым мотивам (проповедь исключительности) категорически запрещается Конституцией. Мало того, религиозная дискриминация также категорически запрещается Декларацией прав человека, торжественно принятой в 1952 году нашим правительством. Ряд документов, принятых во время войны, квалифицирует дискриминацию по религиозным, национальным и расовым мотивам как международное преступление.

Чем руководятся антирелигиозники, требуя изгнания верующих учителей из школы? Они считают, что верующий учитель может быть религиозным пропагандистом и уж во всяком случае не может обеспечить воспитание в духе диалектического материализма.

98

Однако, будем последовательны до конца: верующий научный работник (профессор, доцент, академик) с этой точки зрения еще более опасен: он имеет тысячи способов влиять на студентов, «протаскивать» в своих лекциях идеалистическое мировоззрение, воспитывать (ну, хотя бы из студентов Педагогического института) верующих учителей. Следовательно, следует преградить путь верующим к научной работе. К чему это приведет,— можно видеть хотя бы из того, что профессора Филатов и Войно-Ясенецкий (будь им сейчас 20 лет) не смогли бы осуществить свое призвание. Но этим дело не ограничивается: верующий инженер, офицер, врач, писатель, артист — все они опасны как эвентуальные религиозные пропагандисты. Вывод из этого может быть только один: надо закрыть все двери перед верующими людьми.

Что говорит, однако, по этому поводу Конституция СССР?

«Ст. 135. Депутатом Верховного Совета СССР может быть избран каждый гражданин СССР, достигший 23 лет, независимо от расовой и национальной принадлежности, пола, вероисповедания...».

Депутатом Верховного Совета может быть, а школьным учителем не может... странная логика.

Рассмотрим теперь этот вопрос в другом аспекте — политическом.

В 1937 году, в самый разгар «ежовщины», в одном из провинциальных городов была снята с работы учительница за посещение церкви. После того, как она обратилась с письмом к Сталину, она была восстановлена на работу.

«Учитель не должен быть верующим. Однако, если же он верующий, то никто не позволит ему нести свои религиозные воззрения в школу» — писала по этому поводу «Правда».

В 1948 г. в самый разгар «бериевщины» в Москве пытались снять за религиозную деятельность другого учителя — пишущего эти строки.

После моего обращения в Гороно (дело разбирал А. А. Жохов и ныне работающий зам. заведующего Гороно) я был восстановлен на работе.

99

Сейчас (в 1960-61 гг.) верующих учителей снимают с работы или заставляют уйти «по собственному желанию». Антирелигиозники это признают и с неслыханным цинизмом, совершенно открыто, проповедуют такие произвол и беззаконие, каких не было даже во времена Берия и Ежова.

А XX и XXIII съезды партии, их призыв к восстановлению законности? Или антирелигиозники несогласны с ними? Тогда пусть скажут это открыто.

На XX и XXIII съездах партии много говорилось о восстановлении ленинских норм в партийной жизни. Ленинские нормы, видимо, должны быть восстановлены и во всех областях жизни государственной.

Невольно возникает вопрос, как отнесся бы Ленин к изгнанию религиозных учителей из школы. Это тем более интересно, что имя Ленина буквально не сходит с уст наших «воинствующих атеистов».

Перед нами проект декрета «О свободе совести, церковных и религиозных обществах» от 20 января 1918 г. Выписываем из этого документа параграф 3, выделяя поправку, внесенную в текст рукой Ленина:

«3. Каждый гражданин может исповедовать любую религию или не исповедовать. Всякие праволишения, связанные с исповеданием какой бы то ни было веры или не исповеданием никакой веры — отменяются.

Из всех паспортов, государственных удостоверений и каких бы то ни было публично-правовых актов всякое указание на религиозную принадлежность гражданина должно быть устранено.

Примечание: Из всех официальных актов всякое указание на религиозную принадлежность или непринадлежность граждан устраняется» («Коммунистическая Партия и Советское Правительство о религии и церкви» Госполитиздат 1959 г., стр. 39).

Эти строчки говорят сами за себя. Ленин считает недопустимым какое бы то ни было «праволишение» (следовательно и лишение прав работать учителем) по религиозным мотивам.

100

Смысл поправки, сделанной рукой Ленина, состоит исключительно в том, чтобы сделать совершенно невозможной всякую, хотя бы косвенную, дискриминацию.

Следовательно, нечего трепать имя Ленина: он был » убежденным, воинствующим атеистом, однако, никогда Ленин не призывал к религиозной дискриминации — нечего припутывать его, граждане антирелигиозники, к вашим грязным делишкам!

«Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах, — говорится во Всеобщей декларации прав человека, принятие которой ежегодно отмечается во всех странах мира, в том числе и в СССР, 10 декабря: — Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг ко другу в духе братства.

Каждый человек должен обладать всеми правами и всеми свободами, провозглашенными настоящей Декларацией без какого бы то ни было различия, как-то в отношении расы, цвета кожи, пола, языка, религии, политических или иных убеждений, национальности или социального происхождения, имущественного, сословного или иного положения».

Но вернемся к повести В. Тендрякова.

Анатолий Матвеевич Махотин — директор «джентльмен», любимый герой Тендрякова, и он решил быть «великодушным» и поступить с верующим учителем «по-джентльменски»:

«Мое личное мнение — продолжаю я, — оставить, раз Евгений Иванович сам того хочет. И я бы с вас, Евгений Иванович, не брал никаких обязательств, — хотите отмалчивайтесь, хотите — отвечайте ученикам, как подскажет ваша совесть. Отвечайте, что верите в Дух Святой, но помните об одном — не переусердствуйте. Если вы вокруг себя организуете группу, если у вас окажутся последователи, ваша деятельность станет выглядеть как преднамеренная пропаганда. А вам известно, у нас допускается свобода ве-

101

роисповедания, но религиозная пропаганда запрещена законом. Тогда уж вам придется иметь дело не с нами. Надеюсь, до этого не дойдет» (стр. 66).

Эту тираду Махотин произносит на заседании педагогического совета в присутствии нескольких десятков учителей. Ни у кого из учителей, ни у Морщихина — заявление директора не встречает никаких протестов и никакого изумления.

Должны признаться, что мы с интересом прочли эти строки, ведь нас они касаются непосредственно. Если меня спросят о моей профессии, то я должен ответить, что я (если не формально, то по существу) являюсь религиозным писателем. Таким образом, в течение многих лет я занимаюсь религиозной пропагандой. Т. к. целью своей жизни я совершенно сознательно сделал защиту христианства, то вполне понятно — моя литературная деятельность — это преднамеренная религиозная пропаганда.

Нарушаю ли я советские законы?

Прежде всего, я утверждаю, что законов, запрещающих религиозную пропаганду в СССР не существует. Есть лишь статья, запрещающая антисоветскую агитацию, т. е. агитацию, направленную на свержение или значительное ослабление Советской власти.

Равно, как нет законов, запрещающих организацию религиозных групп, сект и т. д., есть лишь статья, запрещающая создание контрреволюционных организаций.

Правда, ст. 124 Конституции СССР гласит следующее: «Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами». Отсутствие упоминания о религиозной пропаганде еще не означает с юридической точки зрения, во всяком случае, ее запрещения.

Нет же, например, законов, разрешающих есть хлеб (это только Боневольский у Салтыкова-Щедрина проектировал издание закона: «Всякий да яст»). Однако отсутствие упоминания не означает еще запрещения.

«Каждый человек имеет право на свободу мысли, совести и религии. Это право включает свободу менять свою религию или убеждения и свободно исповедовать

102

свою религию или убеждения, как единолично, так и сообща с другими, публичным или частным порядком, в учении, богослужении и выполнении различных ритуальных обрядов», — гласит Всеобщая Декларация Прав человека. Но что означает «исповедание религии в учении, публичным порядком», как не религиозную пропаганду?

Но Махотину законы не писаны. Он твердо уверен в своем праве запрещать религиозную пропаганду. «Слушайте, Евгений Иванович, — я, не надеясь поймать его взгляд, уставился в брови, — если до меня дойдет слух, что к вам на ваши бездарные, не воинствующие беседы ходят ученики, будете иметь дело со мной. А вы знаете, что я могу быть не только добрым и снисходительным» (стр. 75). И это говорится человеку, за свою веру все же изгнанному из школы, безжалостно лишенному пенсии после двадцати трех лет преподавания в ней. Ох, уж эти джентльмены- либералы! Наговорят с три короба о своем «гуманизме» и «широте взглядов», и кончат обязательно доносом. И ведь какая метаморфоза — перед Лубковым на задних лапках ходят, а тут и смелость, и твердость, и суровость нивесть откуда возьмутся.

Что сказать Махотину в ответ на его тираду? Ничего. Можно лишь пропеть песенку: «Нам не страшен серый волк». Ежова с Берией не боялись — так уж вас, Махотин, и подавно не испугаемся.

Повесть В. Тендрякова подводит нас вплотную к вопросу о положении религии в нашей стране.

В журнале «Наука и религия» № 10 напечатана статья «Советское законодательство о культах» в форме ответов на вопросы читателей (стр. 59-92).

Воспользуемся этой статьей, чтоб в свою очередь поставить несколько вопросов.

Автор «ответов», некто А., Валентинов, поясняет, что религиозное объединение (общество или группа) может приступить к своей деятельности лишь после регистрации в органах государственной власти (стр. 89).

103

«Религиозное общество может быть снято с регистрации в случае нарушения советского законодательства о культах. Не подлежат регистрации религиозные общества и группы верующих, принадлежащие к сектам, вероучение и характер деятельности которых носят антигосударственный и изуверский характер: иеговисты, пятидесятники, истинно православные христиане, истинно православная церковь, адвентисты-реформисты, мурашковцы» (стр. 89).

Точка зрения советского законодательства здесь изложена А. Валентиновым правильно. Все же у нас сразу является несколько вопросов. Прежде всего, нам хотелось бы уяснить сущность термина «регистрация». Понятие — «регистрация» в правовой науке равнозначно понятию «фиксация», «констатация факта».

Наиболее простой, можно сказать, классический пример — это регистрация радиоприемников и телевизоров. Вы идете на почту, предъявляете «паспорт» радиоприемника, уплачиваете определенный взнос и можете пользоваться радиоприемником до конца своей жизни. Когда вы идете на почту, вам в голову не приходит, что кто-то может отказать вам в регистрации или отобрать у вас радиоприемник.

Именно так должно, по смыслу закона, обстоять дело и с религиозными объединениями. «Религиозные объединения верующих граждан всех культов регистрируются в виде религиозных обществ или групп верующих» — гласит Постановление Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров от 8 апреля 1929 г., параграф 2 («Коммунистическая Партия и Советское Правительство о религии и церкви» 1959 г. стр. 78).

Обратите внимание: закон говорит не о разрешении религиозных объединений, а лишь об их регистрации. Собралось 20 человек верующих и решили организовать объединение; поскольку они не принадлежат к запрещенной секте, властям остается лишь зафиксировать, «зарегистрировать» этот факт.

На практике, однако, этот закон грубо нарушается уже на протяжении тридцати лет. Уже в 1930 г. имело место массовое закрытие церквей, которое происходило

104

в обстановке столь грубого насилия, что против него выступил даже И. В. Сталин в своей знаменитой статье «Головокружение от успехов». После этого массовое закрытие церквей было -приостановлено. Однако уже С 1932 года началось вновь массовое закрытие церквей вопреки желанию верующих.

Особенно разнузданный характер приняло закрытие храмов в годы ежовщины (1937-1939). Огромные города (с миллионным населением) не имели ни одной церкви — на др. Ростов-на-Дону, Баку; в других городах существовала лишь одна небольшая церковка (типа часовни) — Новосибирск, Ташкент и ряд других городов. Правда, во время войны было открыто во многих городах небольшое количество церквей.

Однако, и сейчас большое количество верующих, по существу, лишено возможности удовлетворить свои религиозные потребности. Возьмем для примера Ленинград. В Ленинграде в настоящее время (согласно переписи) насчитывается около четырех миллионов человек), лишь на два миллиона меньше, чем в Москве. Вряд ли кто-нибудь будет утверждать, что в Ленинграде процент верующего населения меньше, чем в Москве. Между тем в Москве имеется 34 храма (что, конечно, также совершенно недостаточно), а в Ленинграде вместо 20 храмов, как должно было бы быть применительно к московским данным, — всего восемь церквей. Если учесть, что два храма из них (Волкове кладбище и Богословское, представляют собой небольшие помещения типа часовни) и вмещают лишь минимальное число молящихся, то станет ясным, что эти церкви не могут удовлетворить религиозные потребности ленинградцев.

Следует также упомянуть, что в Ленинграде имеются районы (по количеству населения равные целым городам) в которых нет ни одного храма. Таковы, например, Московско-Нарвский район — ближайший храм (Николо-Морской собор) — находится от Нарвских ворот на расстоянии 12 километров, Выборгский район (от Лесного до Князь-Владимирского собора — 15 километров), Кировские острова (от Елагина острова до Князь-Владимирского собора — 10 километров). На Ва-

105

сильевском острове имеется одна маленькая церковь (на Смоленском кладбище), однако, населению от этого не легче, т. к. от набережной адмирала Макарова до Смоленского кладбища не менее 6 километров.

Еще хуже обстоит дело в ленинградских пригородах — там вообще почти нет церквей. Отсутствуют действующие храмы в городах Петродворец, Пушкин, Луга, Сестрорецк и других городах. На протяжении бывшей Финляндской ж.-д. (Ленинград-Зеленоградская), которая тянется на расстояние более сотни километров, имеется лишь один действующий храм — храм Нерукотворного Образа Спасителя в Шувалове. По приморской линии (густо населенной) на протяжении 40 километров имеется также лишь один небольшой храм (на станции Лисий Нос). Еще хуже обстоит дело в Ярославле, где при почти миллионном населении имеется лишь один крохотный храм (типа часовни). В праздники к нему нельзя подойти даже на далекое расстояние.

В городе Горьком в самом городе также нет ни одной церкви, есть лишь несколько храмов в пригородах.

Городские и районные советы во всех этих городах буквально завалены заявлениями от групп верующих с просьбами об открытии храмов. Эти просьбы удовлетворить очень нетрудно, т. к. помещения бывших храмов, большей частью, совершенно неприспособленные ни для каких других целей, кроме чисто культовых, пустуют и разрушаются (так, например, обстоит дело в городе Петродворце). Однако уже на протяжении 20 лет местные органы власти отвечают на все эти просьбы и требования верующего населения категорическим отказом. Как можно назвать подобные действия властей? Их можно назвать лишь грубым беззаконием и произволом.

Мало того, за последнее время имело место массовое закрытие храмов на Украине и в Белоруссии не только без консультации с верующим населением, но даже и вопреки ожесточенному его сопротивлению. Вся русская Церковь оплакивает историю Киевских Пещер, которые являются колыбелью христианства на Руси.

106

Почаевская Лавра (в Западной Украине) находится накануне закрытия.

Все эти факты не только не содействуют антирелигиозной пропаганде, но даже явно идут во вред ей, т. к. вызывают озлобление и усиливают фанатизм (который, является, конечно, отрицательным явлением) в среде верующих людей. Но такова слепота антирелигиозников.

Мы не можем умолчать еще об одном вопиющем беззаконии, которое укоренилось в нашей действительности.

Постановление «о религиозных объединениях» от 8 апреля 1929 года включает следующий пункт: «8. О составе религиозного общества или группы верующих, а также их исполнительных и ревизионных органах и служителях культа в сроки и по форме, устанавливаемой Народным Комиссариатом внутренних дел РСФСР, сообщается органу, произведшему регистрацию данного религиозного объединения».

Таким образом, если религиозное объединение регистрируется, то служители культа — священники даже и не регистрируются. Община просто сообщает их фамилии соответствующему органу, причем закон вовсе не требует, чтобы они должны были кем-либо утверждаться в должности. Закон не предоставляет регистрирующим органам права вето в отношении священнослужителя. Правда, наряду с параграфом 8-м в Постановлении имеется также и параграф 14-й, согласно которому «Регистрирующим органам предоставляется право отвода из состава членов исполнительного органа религиозного общества или группы верующих отдельных лиц». Этот пункт является в настоящее время анахронизмом, т. к. он был в основном направлен против так называемых «лишенцев» (граждан, лишенных избирательных прав, которые «пролезали» в «двадцатки»). Однако к священнослужителям этот параграф не относится, т. к. священнослужители не имеют права быть членами исполнительных органов и не являются (как это видно из параграфа 54) членами религиозных

107

обществ — они рассматриваются законом как лица, служащие в религиозном обществе по найму.

В прямое нарушение этого постановления у нас в настоящее время принят принцип обязательной «регистрации» священнослужителей Советом по делам Русской Православной Церкви, или, точнее, уполномоченными Совета на местах. Ни один священнослужитель не может приступить к своему служению, не будучи зарегистрирован. Мало того, по малейшей прихоти уполномоченных (это обычно, в прошлом работники б. МГБ) священник может быть снят с регистрации. В ряде случаев вдогонку священнику летит клеветническая закрытая характеристика и снятый с регистрации священник иногда в течение долгих месяцев ездит с семьей из города в город, не находя нигде себе пристанища.

Как правило, уполномоченные сводят таким образом счеты с неугодными им людьми, со священниками, которые наиболее ревностно проповедуют Слово Божие и пользуются популярностью среди населения. «Снятие с регистрации» является великолепным средством для шантажа: воздействуя путем угроз на неустойчивых, колеблющихся священнослужителей, запугивая их, уполномоченные принуждают их снимать с себя сан. Во времена Берия при «регистрации» всемогущее МГБ всюду расставляло своих агентов и вербовало неустойчивых священников в секретные сотрудники, заставляя их писать ложные доносы.

Как видит читатель, эти методы, введенные в период сталинского самовластия, совершенно противоречат законам СССР. Более того, они находятся в непримиримом противоречии с Конституцией СССР — с принципом отделения Церкви от государства. Ведь нетрудно убедиться, что «регистрация» священнослужителей является не чем иным, как их назначением со стороны государственных органов. Если к этому прибавить, что регистрации подлежат не только священники, но и архиереи, то мы встанем перед чудовищным парадоксом: государственная Церковь в системе атеистического государства. Само собой разумеется, только в смрадной атмосфере сталинского культа и всевластия бериевских

108

подонков могло родиться столь чудовищное извращение свободы совести.

Нельзя при этом не заметить, что в пользу этой системы назначений нельзя привести ни одного разумного довода. Если таким образом думают предотвратить «преступления» священнослужителей, то это совершенно не достигает цели: ведь и так ни один священнослужитель не будет вести открыто религиозную агитацию (в том случае он будет немедленно арестован), если же священник будет заниматься контрреволюционной конспиративной деятельностью, шпионажем и т. д. — то вряд ли он оповестит об этом уполномоченного Совета по делам Православной Церкви — да у последнего нет никаких средств, чтобы уличить в этом священника (он не имеет права делать обыски, арестовывать и т. д.).

Может быть, таким образом хотят бороться против финансовых злоупотреблений со стороны священника? Для этого имеется ОБХС. Если же главное тут в том, чтобы стеснить религиозную проповедь, то это есть вопиющее нарушение свободы совести и величайшее антиконституционное преступление.

В конце «Ответов» А. Валентинов высказывает некоторые разумные мысли.

«Недействующее молитвенное здание может быть переоборудовано и разумно использовано для других целей. Понятие «разумно использовано» включает в себя соображения не только хозяйственной целесообразности. Следует проявлять в этом деле осторожность, чтобы не оскорбить религиозных чувств верующих» (стр. 91).

С этим, конечно, можно согласиться. Только разрешите задать вам еще один вопрос. Как вам известно, главной святыней Ленинграда является Казанский собор. В 1932 году, вопреки протестам С. М. Кирова, который всегда с уважением относился к религиозным чувствам людей, по инициативе В. М. Молотова в этом соборе бы расположен музей истории религии, фактически антирелигиозный музей. Считаете ли вы, что по-

109

добное использование храма не оскорбляет религиозных чувств? Впрочем, здесь мы имеем дело не только с оскорблением религиозных чувств верующих — это глумление также и над памятью великого русского полководца М. И. Кутузова, могила которого находится в Казанском соборе. Ведь нельзя же предположить, чтоб Михаил Илларионович — верующий человек — хотел быть похоронен в антирелигиозном музее, рядом с антирелигиозными стендами.

В этой связи нельзя не вспомнить еще об одном преступлении (иначе сказать нельзя) прошлых лет — о бессмысленном, варварском разрушении Храма Христа Спасителя.

Это разрушение было совершено, как известно, по личной инициативе И. В. Сталина *), несмотря на то, что специалисты-архитекторы указывали на полную невозможность построить на этом месте проектируемый Сталиным Дворец Советов. Впоследствии архитекторы сдались без боя, и в честь этого «события» был издан сборник «Мастера искусства о т. Сталине», в котором прославлялась «мудрость вождя».

Тронутые уважением к памяти героев двенадцатого года и воодушевленные несокрушимой верой в конечную победу правды и справедливости, мы надеемся дожить до того времени, когда Казанский собор будет отдан в руки верующих и верующим будет предоставлено право восстановить на свои трудовые кровные деньги Храм Христа Спасителя — храм-памятник в честь героев двенадцатого года и всех русских воинов, отдавших жизнь за родную землю...

«Администрирование в отношении религиозных объединений не помогает, а наносит вред атеистическому воспитанию трудящихся» — заканчивает свои «От-

*) Очень неприятно говорить плохо об умершем и развенчанном человеке. Мы бы никогда на это не решились, если бы мы примерно так же не говорили о Сталине и при его жизни, когда он находился в самом апогее своей власти. Еще в 1949 году пишущий эти строки заклеймил всемогущего тогда государственного деятеля кличкой «обер-бандит», за что был приговорен к десяти годам заключения (из коих отбыл семь).

110

веты» А. Валентинов. — «Поэтому советские органы и все должностные лица должны строго следить за тем, чтобы всем гражданам на деле была обеспечена свобода совести, провозглашенная Конституцией СССР, не допускать применения административных мер борьбы с религией, незаконного снятия с регистрации и закрытия молитвенных зданий и помещений, администрирования по отношению к деятельности религиозных объединений, отношения к духовенству и оскорблений чувств верующих» (стр. 92).

Умные речи приятно слышать. Вот и покажите на деле свою искренность, уважаемый А. Валентинов, — поддержите мысли, высказанные нами в этой статье, — и присоединитесь ко всем нашим требованиям.

Может показаться, что тема настоящей статьи не соответствует ее заглавию.

На самом деле, однако, такого несоответствия нет. Было время, когда атеистами называли себя вольнолюбивые и отважные люди. Это была эпоха борьбы против всяческого гнета, борьбы за обновление всех обветшавших институтов. В это время атеизм, хотя он был всегда глубоко ошибочным, в корне антинаучным мировоззрением, мог играть прогрессивную роль, воодушевлять отдельных людей на борьбу за народ, иметь в числе своих поборников великих революционеров и больших мыслителей-

Такова диалектика истории: в те эпохи, когда религиозным знаменем прикрывается реакция, удары революции падают не только на носителей знамени, но и на самое знамя. Здесь мы позволим себе аналогию из области литературоведения. Как известно, в шестидесятые годы знаменитый русский критик Д. И. Писарев в ряде статей всячески поносил Пушкина, более того, в своей статье «Разрушение эстетики» Писарев отрицает искусство: скульптура и живопись объявляются им бесполезной тратой времени. А литература рассматривается как одно из вспомогательных средств для «научной пропаганды». Он не только солидаризируется с

111

Базаровым в своей статье «Реалисты», но идет даже значительно дальше его, выдвигая крылатый лозунг: «Сапоги выше Пушкина».

Этот писаревский вандализм уже давно отвергнут историей, писаревские идеи кажутся сейчас настолько курьезными, что даже спорить с ними нелепо. Сам Писарев, однако, заслуживает величайшего уважения, потому что он был отважным борцом за свободу и его идеи были оружием в этой борьбе.

Другой пример. В начале XIX века в Англии среди рабочего класса было распространено движение «луддитов» — разрушителей машин. И несмотря на все варварство этого движения, честные люди (в том числе и Байрон) сочувствовали его представителям, потому что они выступали как борцы против угнетателей.

Точно так же, когда отдельные прогрессивные деятели XIX и XX вв. «разрушают религию», мы, не сочувствуя их идеям, сочувствуем им самим, ибо они призывают к борьбе против всякого гнета, в том числе против принуждения в религиозных вопросах. *) Совершенно иначе обстоит дело теперь: современные антирелигиозники (типа «деятелей» журнала «Наука и религия») выступают как представители религиозной дискриминации, как профессиональные доносчики. Систематически, из номера в номер, они занимаются травлей религиозных людей, всячески стремятся раздуть человеконенавистническую истерию, разжигают антирелигиозный фанатизм и клевещут на христианство, изображая его в карикатурном, явно искаженном виде.

Раскройте журнал «Наука и религия» — и на вас сразу повеет 1937, 1948, 1952 годами — эпохой борьбы с «врагами народа», с «космополитами», с «сионистами». Тот лее злобно взвинченный тон, то лее оголтелое, безудержное вранье*), те же отвратительные призывы к каннибальской расправе над беззащитными людьми (церковниками и сектантами). Правда, пока еще нет прямых призывов сажать в тюрьмы активных религиоз-

*) См. нашу статью «Мой ответ журналу «Наука и религия».

112

никое (на это сотрудники журнала просто не осмеливаются), но зато нет недостатка в призывах создать вокруг проповедников религии атмосферу непримиримости, нетерпимости, т. е., короче говоря, поставить их в положение париев. Современная антирелигиозная пропаганда с ее односторонностью и недобросовестностью, объективно (независимо от того — хотят этого или нет отдельные антирелигиозники) является рецидивом бериевщины и ежовщины.

На XXIII съезде партии много говорилось о том, что надо сделать невозможным повторение прошлых ошибок. Смешно было бы думать, однако, что «сталинская эра» как высокопарно называли ее в свое время придворные трубадуры, длившаяся десятки лет, не оставила в нашем обществе никаких следов: ведь целое поколение ответственных работников выросло и воспитывалось в удушливой атмосфере, когда поощрялись всякие беззакония и всякий произвол. Вот эти-то люди и стоят за спиной журнала, редакция которого помещается в полуподвальном этаже Политехнического музея.

Притаившись в подвале большого красного здания, — Советского общества — эти люди пока пробуют свои силы на антирелигиозном фронте.

Итак, путь пройден — наклонная плоскость позади: от огненных прозрений Добролюбова — до дурно-пахнущих статеек кучки бериевских эпигонов — это ли не вырождение антирелигиозной мысли?

А. Краснов-Левитин